Двойной кошмар

Глава 1

Треща крыльями, из травы, прямо из-под ног взлетела куропатка. Ромка вздрогнул, сердце пропустило удар, потом заколотилось о рубашку. Пропотевшую, завязанную узлом на животе, в лохмотьях паутины и крошках сухих листьев. Клетчатый доспех неудачника.

Надвигалась гроза, в просветы между деревьями он видел угрюмого вида облака, стремительно менявшие очертания. Потом наползли грозовые тучи, и выдавили облака с неба своими мохнатыми чернильными боками. Воздух застыл. Деревья замерли и прикинулись призраками. Сорока, назойливо скрипевшая где-то над головой, вдруг умолкла.

Роман уткнулся лбом в шершавый древесный ствол. Гроза означает дождь. Дождь – значит вода. Он попытался сглотнуть, но только сухо кашлянул. От съеденных накануне незрелых ягод жгло губы.

Молния упала с неба огненным зигзагом, через один удар сердца загрохотал гром. Сосны вокруг крохотного лесного озера превратились в чёрно-белый частокол. Пятачок воды, до этого свинцовый, стал озерцом огня.

Опять полыхнуло, прямо над головой. Вода в озере зашипела. Свет жёг глаза даже сквозь закрытые веки. Ромка вцепился в кору толстой сосны. Торчащий из шершавого ствола сучок продырявил намокшую рубашку и зверски колол плечо, но Ромке было всё равно. Теперь гремело непрерывно. Не открывая зажмуренных глаз, он поднял голову и заорал, пытаясь спасти барабанные перепонки.

Дождь тут же попал ему в рот. Вода была везде, она лилась с неба, потоком стекала по древесному стволу, наполнила ботинки.

Ромка закашлялся, выплюнул воду и прокричал, уставившись в кружок иссиня-чёрного неба над головой, обрамлённый бешено раскачивающимися древесными верхушками:

– Голуби ходят парами! Мушки на ветках парятся! Как быть поэту, граждане? Как бы ещё прославиться?!

Он засмеялся, икая, окончательно разорвав рубашку о торчащий сучок. Слёзы текли по лицу, но дождь смывал их, будто их не было. Будто не было никогда Ангелины, не было ничего.

Он и сейчас видел её, такую красивую, что судорогой сводило всё внутри, а голова вмиг пустела. Тогда он был ещё глупым мальцом, и думал, что девчонкам можно верить. И когда она, щуря свои русалочьи глаза, сказала: «А ты постарайся. Может, и подружимся…», он и правда постарался.

Ох, как он старался. Он забросил друзей, записался во все секции по очереди, он зубрил по ночам, чтобы попасть на медицинский факультет. Потому что Ангелина сказала, что быть хирургом – это круто. Он научился сочинять стихи. Он выучил три языка. Он стал худым, жилистым и выносливым, как пустынный куст. И потом всё это рухнуло, когда он увидел её, выходящую утром из чужой машины. А незнакомый мужик, годящийся ей в папаши, держал её за талию.

Как она улыбнулась тогда своей русалочьей улыбкой, бесстыдно глядя ему прямо в глаза. Ромка понял, что для него всё кончено. Зря он ходил в секции, ломал себе пальцы на тренировках, разбивал свою голову и чужие носы. Зря зубрил все эти иероглифы. Зря таскался в анатомичку и блевал там на пол. Всё втоптано в пыль тонкими каблучками глупой девчонки, что предпочла богатого дядю.

Грохнуло так, что содрогнулся сосновый ствол. Со змеиным шипением огненный язык ударил в раскалённый пятачок воды. Теперь сверкало непрерывно, и Ромка видел сквозь закрытые веки, словно они были из прозрачной бумаги.

– Господи, если ты есть, сделай что-нибудь! – крикнул он в приступе злого отчаяния. – Устрой мне праздник!

Всё было кончено. Он сам не помнил, как сделал то, что сделал. Только широко открытые глаза Ангелины, с ужасом глядящие на бейсбольную биту в его руке. Мужика с расстёгнутыми, не снятыми до конца штанами, стоящего на коленях и зажимавшего руками разбитую голову. Из-под пальцев его текла кровь.

Ромка хотел убить её, подлую девку. Но он не смог. Трус, размазня. Он не помнил, как выбежал из её квартиры, куда забрался по пожарной лестнице, как сел в машину и гнал по шоссе, пока не кончился бензин. Его только удивляло, что он не разбился по дороге. Дуракам везёт. Его даже ни разу не остановили.

Очнулся он, стоя по колено в зарослях папоротника. Лицо его облепила паутина, а паук-крестовик, сжимая в лапе муху, покачивался у самого носа. Ромка понял, что заблудился. Но ему было всё равно.

От очередной, самой сильной, вспышки, в глазах поплыли цветные круги. Он засмеялся, глотая хлещущую с неба воду, и тут же ослепительно полыхнуло снова. Зашипело, затрещало, огненная волна пробежала по стволу сосны, и Ромка увидел, даже зажмурившись, как его окутало облако раскалённого добела газа. Его словно бросили в кипяток, и в то же мгновение окунули в ледяную воду. Тело прошила дикая судорога, мышцы словно вывернулись наизнанку.

Ромка увидел себя со стороны. Теперь он был удивительно спокоен. Всё самое худшее уже свершилось. Он парил в воздухе, наблюдая, как в облаке пылающего, клубящегося газа пылает тонкая игла сосны, и шипит раскалёнными каплями льющийся на землю дождь. Ромка сам был облаком, он расширялся, принимая форму шара, он парил в небе, поднимаясь всё выше, и земля вращалась под ним разноцветным глобусом.

Молнии всё ещё били туда, где он только что был. Раскалённые клубы пара поднимались вслед за тем, что было Ромкой. Он потихоньку уходил вверх, всё выше, и за ним тянулся след из облачков светящегося лиловым светом газа.

Одно облачко, тянущееся вслед за ним, почти такого же размера, как и сам Ромка, ритмично переливалось радужным светом, и он отразился в нём, как в зеркале. «Я распадаюсь», – подумал он, с отстранённым любопытством глядя в радужный пузырь, где медленно вращалось его отражение. – «Меня стало больше».

Внезапно его охватил ужас. Страх потерять себя, разнестись на клочки, расползтись кляксами по поверхности огромной сферы, что неторопливо вращалась под его ногами, заставил Ромку содрогнуться. Затем он окончательно распался в пылающую огненную пыль.

Пузырь, в котором он парил в пространстве, задрожал, огненное облако, в которое распалась его сущность, завибрировало. Мгновенная судорога скрутила существо, называемое Ромкой, страшная тяжесть обрушилась со всех сторон. Надвинулась темнота, и он успел почувствовать тошное ощущение падения. Потом окружающий мир схлопнулся, словно выключили свет.