Двойной кошмар

Глава 49

Ромка слышал, как тяжело дышит вождь. Видел струйки пота, проложившие дорожки по его лицу. Видел, как вздрагивает от ударов пульса поросшая густым курчавым волосом кожа под подбородком.

Вождь племени Белой Коровы стоял перед ним с мечом в одной руке и топором в другой. Позади него выстроились его люди. Их было ещё много, достаточно, чтобы оказать достойное сопротивление тяжёлой пехоте. Если отказать сейчас в поединке, начнётся резня.

Вода у берега синего озера станет красной, камни, торчащие из воды, переменят цвет и осклизнут от крови. Он чувствовал желание своих людей, еле сдерживаемое желание его войска разгромить чужаков, оставить их лежать здесь, в этой узкой долине. Взять над ними верх, захватить добычу, женщин, детей, награбленное добро. Очистить эту землю от пришельцев с их чужими лицами, одеждами, незнакомыми богами, и вернуться домой победителями. Для этого нужно убить воинов племени Белой Коровы, сломить их силу, развеять по ветру боевой дух.

Он ещё может отказаться от поединка. Дать сигнал к бою, и к ночи всё будет кончено, так или иначе. Знакомая с детства картинка на стене: поединок Пересвета с Челубеем. Два здоровенных воина верхом на боевых конях пронзают друг копьями, и оба падают замертво. Потом битва, усталые победители торжествуют. А на поле лежит, рядом со своим убитым врагом, мёртвый Пересвет.

Вождь племени стоял и смотрел на него. Роман видел его крупные руки, уверенно, привычным жестом держащие оружие. Крепкую кисть левой руки, покрытую синим узором татуировки, сжимающую рукоять боевого топора. Тусклый блеск меча в правой ладони, широкое лезвие которого густо перепачкано кровью. Ему кажется, или этот чужой, бородатый человек держит меч не так уверенно, как топор? Если ошибёшься, Ромка, это будет стоить тебе жизни.

– Убей меня, – повторил вождь племени. – Или боишься?

Густые усы чужака шевельнулись, губы дрогнули в глумливой улыбке. Ромка спиной почувствовал взгляды своих командиров. Чёрт возьми, он слишком долго думал. Теперь отказаться нельзя. Он может дать сигнал к бою, но это уже ничего не изменит. Как бы не сложилась битва, все будут говорить: «Вот он, Ром, вождь вольных людей! Тот, кто испугался принять вызов. Это из-за него мы…» Неважно, что – едва не проиграли или кое-как выиграли. Вождь не может быть трусом.

– Я принимаю твой вызов, – громко сказал Роман. – Мы будем биться, пока один из нас не падёт или не признает себя побеждённым.

Чужак хрипло расхохотался:

– Признать себя побеждённым? Никогда!

Не успев договорить, вождь племени Белой Коровы прыгнул вперёд, вращая мечом. Ромка успел отшагнуть, даже сделал пару быстрых вдохов-выдохов, как перед спаррингом. Только здесь никто не остановит бой, если вдруг прольётся кровь.

Кажется, он поторопился, решив, что чужой воин слабо владеет мечом. Лезвие крутилось в руке вождя, рассекая воздух с устрашающей скоростью и неумолимостью машины.

«Рассуждать будешь после, – прозвучал на краю сознания голос тренера, – в бою думать некогда».

Древко трезубца подскочило вверх, отбросило меч противника в сторону. Зазвенел металл лезвия, стряхивая не успевшую подсохнуть кровь. Противник увёл меч в сторону, и стразу под ноги Ромке метнулся топор. Он едва успел подскочить и пропустить под собой страшное лезвие. Теперь он окончательно понял – вождь не будет просить пощады. Он скорее умрёт, и напоследок заберёт с собой жизнь своего врага.

От внезапно подступившего испуга заледенело в груди, даже дыхание на мгновение сбилось, и он едва не пропустил очередной удар, на этот раз тычок мечом в живот.

Роман развернулся, пропустил остриё мимо себя – лезвие с тихим шелестом прошло на волосок от его нагрудника – и, в свою очередь, ткнул трезубцем. Он метил в лицо противнику, но вождь со звериным проворством поднырнул под удар и неожиданно боднул Ромку головой.

Тот отлетел назад. Если бы не нагрудник – дорогой нагрудник хорошего металла, подбитый изнутри войлоком, и укреплённый кожаными полосками – ему пришлось бы плохо. Голова вождя, очевидно, не пострадала. Толстая меховая шапка из шубы чернобурой лисы, казавшаяся смешной и нелепо тёплой, с болтающимися по сторонам высушенными лапками и звериной мордой, защитила её обладателя не хуже иного шлема.

С диким криком вождь племени обрушил топор на потерявшего равновесие Романа, и тот едва успел подставить под удар щит. Загудел, тонко вибрируя, синий диск в его руке, Ромку слегка откинуло назад, а топор противника отскочил, не оставив на щите ни царапины.

В глазах вождя мелькнуло удивление. Он отпрыгнул, ловко скакнул в сторону, и махнул мечом, пытаясь подрезать противника под коленки. Роман успел приподнять ногу в привычном жесте защиты. Щиток поножей выдержал удар, но металл вмялся, и косточка на голени противно заныла. Ну конечно, старая травма, больное место – левая голень. Проклятая косточка, только не сейчас.

Его слегка развернуло на месте, и он увидел с мгновенным ощущением удачи, что противник открылся. Он успел, даже не перехватив как следует древко трезубца, ударить в узкий просвет между рукоятью топора, поднятой вождём для защиты, и вынесенным вперёд, для удара, лезвием меча.

В последний момент вождь отшатнулся, но заточенные шипы трезубца прочертили кровавую борозду на его щеке. Кровь обильно потекла из раны, смочив бороду, и закапала на грудь, запятнав доспехи.

– А ты не так плох, мальчишка, – хрипло выговорил, как выплюнул, чужак. – Но я всё равно убью тебя. Ты проиграешь.

Роман отстранённо отметил, как тяжело дышит противник, уловил сиплую одышку в его голосе. Должно быть, у этого здоровенного мужчины слабое сердце. Но это ничего не значит, пока тот может драться. Одного неловкого Ромкиного движения достаточно, чтобы чужак смог прикончить неопытного противника и закончить бой до того, как эта слабость окажет своё действие.

Он не ответил. «Не о чем разговаривать на татами, – назидательно сказал как-то глупому мальчишке тренер и выкрутил ученику ухо в отеческом жесте. – Пусть за тебя говорит твоё тело». Ромка хорошо запомнил этот урок.

Танец тела, «балет», как со смехом говорили друзья, глядя на показательные выступления его секции на празднике города. Здесь никто не знает, что это такое. Он сделал классическую связку, уравновешивая себя щитом в одной руке, и трезубцем – в другой. Раньше он никогда не делал этого с таким диском, но щит неожиданно удачно сбалансировал его движение, и Ромка сумел зайти противнику сбоку, пока тот ещё только разворачивался, удивлённый танцующим вокруг него юнцом.

Удар стопой в бедро, и сразу, без паузы – щитом под подбородок. Противник отлетел назад, упал навзничь. Глухо стукнул о землю обух топора. Прыгнуть следом, добить. Пусть не до смерти, но нанести рану, не позволяющую встать, драться дальше. Ему надо выиграть эту схватку.

Резкая боль в груди, между рёбрами, пронзила его раскалённым прутом. Ромка замер, мгновенно ослепнув, потеряв дыхание. Трезубец выпал из ослабевшей руки, неслышно стукнул о землю. Время остановилось, замерли звуки, застыл сам воздух, превратился в густую, желеобразную массу, в которой застрял, как муха в ловушке липкого сиропа, Роман.

Он попытался вздохнуть. Боль застилала зрение, глушила все мысли, все чувства, кроме тошного ощущения ужаса. Что это, что случилось? Моргнув слезящимися глазами, он увидел, что вождь приподнял голову и смотрит на него, в удивлении выпустив из рук топор. Меч покоился в его руке, покрытый уже подсохшей кровью. Нет, он не успел, просто не мог успеть ударить Ромку в ответ.

Тонко запело в ушах, зазвенело внутри головы. «Ты наш», – пропел перезвоном колокольчиков нежный голос. «Ты принадлежишь нам» – прогудел другой голос стоном медного гонга. Завершающим аккордом низкий бас тяжело выговорил, на грани слуха: «Ты один. Второй не нужен. Ты – наша добыча!»

Он понял. Рэм. Что-то случилось с Рэмом. Нет, не обманывай себя, Ромка. После таких ран не выживают. Нет. Не хочу. Не хочу оставаться здесь один. Рэм, Рэм, как ты мог оставить меня одного?

Чудовищные когти ухватили его за плечо, вонзились в плоть, проникли в грудь, разодрали тело на части, вывернули наизнанку. Он почувствовал, как рассыпается на куски, как части его существа разлетаются диковинным цветком невидимого взрыва. Как страшно гудит, на разные голоса – от тонкого до утробно-низкого – эхо его внезапного распада.

Ледяная стужа охватила его, превратила в хрустальный комок льда. Со звоном посыпались осколки, собрались в один щетинистый иглами ком, слиплись и сразу растворились в волне немыслимого жара. Он таял, он растекался, его заливали в глотку бытия струёй расплавленного свинца.

Потом вернулись звуки. Свет и тень перемешались, обрели объём, создали исчезнувший было мир. Раскалённый прут в груди остался, но жгучая боль притихла, сменилась тупым жжением. И осталось ощущение щемящей пустоты в душе, страшной, невозможной потери.

Мучительная судорога расправила его сдавленное в спазме удушья горло. Ромка вздохнул и закашлялся. Вечерний воздух долины показался ему слаще мёда и острее, чем лезвие ножа.

Он медленно выпрямился и уткнулся взглядом в запятнанный кровью металл у своего горла. Он сидел на земле, чужак стоял над ним, и его крепкая ладонь с синей татуировкой на кисти сжимала рукоять меча.

– Ты проиграл, мальчишка, – произнёс над ним голос чужого вождя. – Теперь ты умрёшь.