Я упала в яму, символическое значение которой от меня не ускользнуло. Освещенная факелами и закопченная их дымом, эта яма в добрых четыре раза превосходила по длине и ширине расположенный над нею винный погреб. Неровные колонны из грубых камней от пола до потолка загораживали поле зрения, и невозможно было увидеть более четверти этой ямы за раз. Стены закруглялись подобно опорным колоннам, будто какой-то огромный крот выедал целые секции, оставляя за собой пустоты и осыпи.
Я плыла по периметру, держась за стенку, как начинающий роликобежец. Пол под моими не-ногами казался земляным, а лужицы вязкой жидкости заставляли задуматься, что могла бы здесь обнаружить хорошая бригада криминалистов с нужными химикатами.
В одном углу по стенке стекала самая настоящая вода, капельками и струйками, и уходила в бассейн, который мог быть футов двадцать в глубину — больше не было видно под непроницаемой черной поверхностью. В другом углу нашлась переносная металлическая лестница, ведущая к люку в потолке. Быстрая проверка показала, что люк ведет в винный погреб, хотя сверху он скрыт ковром, на котором стоит дегустационный стол.
На полпути между бассейном и лестницей стоял прислоненный к стене складной стол. Он напомнил мне о тех церковных трапезах, на которые таскала нас, детей, бабуля Мэй воскресными вечерами, когда мы у нее жили летом. За этим столом с удобством могли расположиться восемь ревностных прихожанок. Или без удобства. А высохшие пятна на столешнице куда больше походили на кровь, чем на подливку.
Собравшиеся в этой яме стояли тройками и парами, одетые в черное, будто после здешнего мероприятия их ждал великосветский прием. Я насчитала всего тринадцать, и никого из главных лиц. Разочарованная тем, что Босцовски, Айдин и Ассан, не говоря уже про Дерека с Лилианой, собрались в другой яме… пардон, в другом месте в Майами, я продолжила свое исследование. Все еще держась за стену, я направилась в противоположный от лестницы угол.
Ее я увидела раньше, чем она меня, и успела убраться в нишу, но понимала, что она бы меня не пропустила, если бы знала, что высматривать. Тор-аль-Деган смотрела на этот мир холодными мертвыми глазами, и я почувствовала себя оленем, вынужденным пить из кишащей крокодилами реки. В налитых гноем склерах плавали гангренозного цвета радужки, и когда взгляд этих глаз падал на кого-нибудь из присутствующих, удостоившийся внимания с мелкой дрожью отступал назад. Не уверена, что сама бы не попятилась. Теперь я поняла, почему в старых книгах Кассандры не было ее изображений. На нее просто трудно смотреть.
Может быть, это была игра света и теней, дрожь языков пламени, вырывающая из темноты случайные кадры, в цельную картину не складывающиеся. Увидев глаза этой твари, я не ожидала дальше ни грана красоты, но у нее были лепные скулы, плавная линия плеча — и все же меня не удивило, что факелы шипели рядом с нею и начинали гаснуть. Заморгав, я крепко зажмурилась, не сразу сообразив, что сейчас у меня физических глаз нет.
Непросто должно быть — существовать в нескольких плоскостях сразу, подумала я, кода Тор набрала определенности и стало возможно разглядеть ногу… ну, или здоровенную волосатую лапу с когтями. И на осанку тоже дурно влияет.
Она сутулилась, будто защищая что-то прижатое к себе, — а быть может, такую иллюзию создавало темное платье-балахон. Потом она повернула голову — и я увидела сетчатую кожу, соединявшую шею с чем-то еще большим, и оно шевелилось, перекатывалось под материей, прикрывавшей спину.
И Тор-аль-Деган снова начала таять, становясь полупрозрачной, как японская тонкая бумага. Она обернулась к ожидающей публике, и все сразу стали говорить что-то нараспев и раскачиваться, как заклинатели змей на канале «Дискавери». Вперед вышли три женщины лет под сорок, все с преждевременной сединой. Повернувшись спиной к публике, они опустились на колени — и колени погрузились в грязь на дюйм. Штанины потемнели, впитывая покрывшую пол таинственную жижу. Я попыталась понять, из чего она состоит, и тут вдруг послышался суровый голос бабули Мэй: «Это же никогда не отстирается, даже с отбеливателем!»
Вот ее приятно было услышать, а то у меня от этой сцены мурашки пошли по коже. В основном при мысли, что принесение меня в жертву будет ступенью к Концу Света.
Глаза Тор повернулись в орбитах, рот открылся так, что челюсть с отчетливым щелчком вышла из суставов. Над порослью остроконечных зубов нависли огромные клыки, тягучая пена слюны лилась с них на зрителей, те корчились, но продолжали петь. Потом Тор-аль-Деган мотнула головой в сторону, всадила клыки в стену, выкусила кусок трепещущей земли, оставив зияющие шрамы — предвестием той невероятной мощи, что скоро будет ею освобождена.
Тварь стала жевать землю — и сгустилась, уплотнилась, а я поняла, как она так долго выживает в этом состоянии: поддерживает свое существование не только недобровольными жертвами, но и прямо сырой землей. Если предположить, что коренные американцы правы, то питает ее не только земля, но и дух земли, поглощаемый вместе с нею. Я, конечно, не бросаю мусор где попало, и про меня известно, что я пару раз выкинула банку из-под газировки в утилизационный ящик, но я не числила себя среди защитников окружающей среды — до этой минуты, когда увидела шрамы, оставленные в матери-земле этой тварью.
Хватит, подумала я. Это все, что мне нужно было увидеть. Это все, что я хотела увидеть.
Я устремилась к собственному телу и нашла его там, где оставила — оно все еще моргало и дышало, рядом никого не было. Я вылетела в окно. Фантомное сердце дало сбой, когда я увидела, что нити, соединяющие меня со всеми, кто мне дорог, заметно истончились — приглушенный октет, вычлененный из величественного когда-то оркестра.
Срочность подстегивала меня, и через тридцать секунд я оказалась в фургоне. Вайль дернулся на сиденье, когда я упала сквозь крышу на колени… точнее, в колени Кассандре. Буркнув что-то извиняющееся, я вернулась на прежнее место, а Вайль сообщил Коулу и Бергману, что я снова с ними.
— Обряд начался, — сказала я. — Происходит под цоколем «Нежить-клуба».
Вайль ударил по тормозам, и я вдруг оказалась на капоте фургона, остановившегося в дюйме от заднего бампера грязно-зеленого универсала. Прямо перед нами улицу перегородили четыре столкнувшихся автомобиля. Столкнувшихся только что — еще водители сидят на местах, и копов не видно. Я перебралась к Вайлю, встала рядом, будто у меня на самом деле есть ноги, и рассказала, что там впереди.
— Проклятие!
Вайль никогда не ругается. Никогда вообще. Наверное, именно тут я поняла, насколько ему небезразлична.
Он дал задний ход — и тут же снова по тормозам, увидев, что его уже заблокировала сзади колонна машин. Поставил рычаг на парковку.
— Это отнимет у нас несколько минут. Возвращайся в свое тело и тяни время.
— Чего? Вайль, это же не баскетбольный матч! Я не могу туда вернуться и сожрать часы, потому что сработает кнопка и весь верхний этаж взлетит на воздух!
— Ты должна, Жасмин. Мы окажемся там, как только я уговорю этих водителей сдвинуться.
— Как ты узнаешь, где меня искать?
— Объясни дорогу.
Я объяснила, попытавшись выдвинуть последнюю отговорку:
— Не хочу я. Что, если эта тварь съест мою душу?
Слова трехлетнего ребенка, который отказывается вылезать из-под одеяла, потому что все мы знаем, что там под кроватью. Но я боялась. Боялась даже больше, чем в ту ночь в Западной Виргинии, когда была молода и так глупа, что верила, будто «смерть» — это ко мне не относится.
Вайль посмотрел мне в глаза, веля ему верить.
— Не съест. А если — мы ее подвесим за ноги и будем лупить по спине, пока она не выкашляет тебя обратно.
Я улыбнулась — только потому, что этого он от меня ожидал.
— Поспеши, Вайль. Мне не хочется умирать снова.
Я взмыла в воздух — и тут же остановилась. Из семи нитей осталось только четыре, да и тех не увидеть, не приглядываясь. Свою я выбрала как единственную, ведущую прочь от фургона, и понеслась вдоль нее, вдоль гудящей одинокой гитарной струны, отправляющей свою гаснущую мелодию в глубины космоса. Когда я вошла в «Нежить-клуб», струна растаяла окончательно, и покалывание в воображаемой шее дало мне понять, что дикий страх по-прежнему мне доступен, хоть у меня и нет надпочечников, вырабатывающих адреналин.
Я влетела на чердак. Сцена, открывшаяся мне в этой временной обители моего тела, показалась мне отчаянной и забавной одновременно.
— Без сознания и едва дышит! — истерически завопил Ассан.
Айдин сидел рядом со мной на корточках, мои ноги лежали у него на спине, а его руки и голова были под стулом, где он возился с бомбой. Очевидно, дистанционное отключение было не стопроцентно надежно. Хорошо, что я раньше этого не знала.
Ассан дрожащими пальцами нащупал у меня сонную артерию, другой рукой оттянул веко и заглянул в зрачок.
— Она умирает! — заорал он. — Отчего? Как это могло случиться?
— Тише, дебил. Я бомбу должен разрядить! — рявкнул Айдин и даже слегка дернулся.
От этого движения мои ноги соскользнули с его спины, стукнули по полу, а задница сползла с сиденья прямо ему между лопаток. Мой вес переместился, и Ассан завизжал как девчонка.
— Есть! — воскликнул Айдин. — Сними ее с меня!
Пора. И сама знаю, что пора. Отчего же мне так неохота возвращаться в тело?
Я поглядела вверх, представив себе перемигивающиеся в небе звезды, и мой наставник едет между ними на черном джипе «чероки», распевая собственный вариант «Когда ты захочешь с неба звезду». Почти всем своим существом я хотела этой свободы. Когда-нибудь, пообещала я себе, когда-нибудь она у меня будет. Когда цена будет не так высока.
Оставив колебания, я вошла в себя, стараясь быть осторожной, даже вкрадчивой. И все равно это воссоединение было как мощная судорога всего тела, и я очнулась от собственного крика, так напугав похитителей, что вскрикнули и они. Айдин вскочил на ноги, отчего я кувыркнулась в груду коробок и лежала там, оглушенная, с болью во всем теле, пока Ассан не схватил меня за руки и не поднял рывком. Меч у него на боку ударил меня по голеням. Меч? — подумала я. Непонятно. И тут мне стукнуло в голову: Черт побери, он же будет на мне руны вырезать!
— Сволочь! — вопил он, сверкая глазами и брызгая слюной. — Ты что сделала? Ты что сделала?
Я вытерла лицо, оправила одежду.
— Сдержала слово, — ответила я, слишком подавленная, чтобы даже огрызнуться. Я получила свое тело обратно — откуда же такое чувство утраты? Всепоглощающее, стершее даже возмущение тем, что эта гнилушка с протухшей душой пытается дать мне выволочку. И здесь же Айдин, благодаря которому я всей шкурой понимаю, что испытал Вайль при виде мертвых сыновей. Я хотела его смерти, о да, но только медленной и мучительной. Хотела ли? Кажется, даже ярость не могла пробиться сквозь это страшное горе. Я надеялась, что она еще со мной, я изо всех сил хотела дать ей волю, и сейчас подумала, сумею ли я пробудить ее вовремя, чтобы все мы пережили эту ночь. А если нет — пусть она превратится в черную дождевую тучу и висит над этими двумя подонками до конца дней их на земле, посыпая их градом и молниями в самые неподходящие моменты.
Ассан толкнул меня к двери, я споткнулась. Айдин подхватил меня, не дав упасть.
— Хватит! — рявкнул он, сердито глядя на сообщника. — Еще не хватало ей шею сломать накануне нашего торжества.
Ты что сказал?
Я выдернула руку из его пальцев, и минутное горе сменилось жаром такой силы, что я едва могла дышать.
— Что случилось, Жасмин? — загудел в ухе далекий голос Вайля. — Никогда еще ты не была в таком гневе!
— Скольких людей ты осушил, кровопийца? — Самообладание начало разваливаться под грузом моих чувств. — Сколько ты шей сломал, Айдин? Не надо со мной строить джентльмена, я знаю, кто ты.
— Что?
— Жасмин! Жасмин, возьми себя в руки!
Совет Вайля произвел не большее действие, чем тихий шепот, но я его услышала.
— О да, кое-что я тут в руки возьму.
Я ухватила Айдина за лацканы пиджака от Армани. Он посмотрел мне в лицо — и глаза у него широко раскрылись от того, что он там увидел. Ассан схватил меня за левую руку, но я знала, что могу их убрать. Вывернуться и левой Ассану в горло, другой оторвать Айдину голову и стукнуть ею об стену. И еще раз. И еще много раз.
Не сейчас.
Это не был голос в голове, что-то другое. Просто серебристая молния здравого смысла, вышедшая из Кирилая и достигшая мозга. Я отпустила руки, как раз когда распахнулась дверь и влетели двое бандитов Ассана.
— Вы что тут делаете? — окрысился на них Айдин. — Вы должны охранять выходы! Мы в любую минуту можем дать команду их закрыть!
Ему ответил тот, что был с волосами цвета и консистенции машинного масла:
— Лилиана смотрит за мониторами, и она нам сказала, что вам нужна помощь.
Ассан фыркнул и отпустил мою руку.
— Едва ли.
Айдин обеими руками пригладил волосы.
— Всем держаться плана. Вы двое, — он ткнул пальцем в сторону Машинного Масла и его напарника, поменьше и погрязнее, — обратно на выходы. Лилиана, Дерек! — Это в отдушину в стене, где, очевидно, стояла камера. — Вы уже пятнадцать минут как должны быть внизу вместе с сенатором. Ну, живо!
Бандиты брызнули прочь, как мыши из-под метлы. Лилиана с Дереком, думаю, тоже.
— К тебе тоже относится, — сказал мне Айдин. Как ни пытался он скрыть свою настороженность, удалось ему это плохо.
— Понимаю, — ответила ему Люсиль Робинсон и пожала плечами, зная, что Жас с ее гневом нужно пока что засунуть поглубже, если мы хотим победить. Ну, и помнить, что когда крышку снимут, Жас свое возьмет. И чужого прихватит.