Одно из самых жутких воспоминаний детства — как я сижу за кухонным столом в нашем домишке в Квантико и реву так, что любимая футболка с Мерайей Кери вся в мокрых пятнах, и пузыри лезут из носа (который мой брат Дэйв называет «выдающимся»). А еще больше меня расстраивала мысль, что он сейчас тоже плачет. Мама сидит за столом напротив, курит сигарету и похлопывает по спине ревущую Эви — она всегда плакала, когда начинала плакать я. Одна из причин, почему я все-таки переставала.
Мама посмотрела на меня взглядом, выражающим полное отсутствие всякого сочувствия. И сказала:
— Я знаю, ты ждала, что папа сегодня приедет домой, и хотела угостить его деньрожденным пирогом. Но ты помни, Жас, что ничего не бывает в жизни по плану. Ничего и никогда.
Я ей поверила. Чего я ей не сказала и во что тоже верила — папа не приехал, потому что его убили в Ираке, где «Буря в пустыне». Так мне сказала моя соседка — двенадцатилетняя дочка штаб-сержанта, которая верховодила нами за счет непревзойденного умения ругаться и драться без правил. Тамми Шобсон ловила кайф, мучая меня, если Дэйва рядом не было. Узнав, что у меня день рождения (мне исполнялось десять лет), она воспользовалась случаем и глубоко запустила когти. Потом я все детство страшилась услышать о смерти Альберта. Вопреки его долгим отлучкам. Вопреки нашим прохладным отношениям. А потом — бабах! — мама свалилась в обувном отделе «Уол-марта». Обширный инфаркт доказал раз и навсегда, что ничего не бывает в жизни по плану. Ничего и никогда.
Я запомнила этот урок, и он часто выручал меня в жизни, но сейчас судьба застала меня врасплох. Не проехав по федеральной дороге и мили, я увидела в зеркале внедорожник, примеривающийся к заднему бамперу нашего «лексуса».
— Вот это точно в план не входило, — буркнула я.
— Что именно?
Ответом на его вопрос послужил глухой стук, отдавшийся в позвоночнике.
— Какого?..
Вайль обернулся и успел увидеть, как тот же внедорожник снова нас стукнул, так смяв багажник, будто у нас вдруг вырос спойлер.
Я изо всех сил старалась удержать раненую машину между белыми линиями. Внедорожник тоже занесло, конечно, но он быстро вернулся и ударил меня в крыло, будто на аттракционе с электрическими машинками.
Это Ассан обнаружил слежку и вызвал своих, чтобы сбросить нас с хвоста?
Времени гадать не было. После очередной встречи с внедорожником задница нашей машины сильно поморщилась от его непростительной фамильярности.
— Ах ты сука!
Я вдавила педаль в пол, но скорость была только временным решением. У нас лошадей не хватило бы от него уйти, а если он попадет мне в бампер не под тем углом, я штопором уйду с дороги — как Джефф Гордон после столкновения с Тони Стюартом.
— Так, — сказал Вайль. — С меня хватит.
— И что ты решил?
— Я думаю, самое время выяснить, кто нас пытается убить.
— А мы можем это сделать и не быть убитыми?
— Вероятно.
— Тогда я «за». — В зеркале я видела летящий на нас внедорожник. Ну и ну, скорость у него потрясающая. — Держись! — крикнула я Вайлю и ударила по тормозам.
Застигнутый врасплох внедорожник вильнул, боковой панелью врезался мне в задний бампер и вылетел, вращаясь, на разделительную полосу.
От удара сработали подушки безопасности, и какое-то время мы с Вайлем пытались вернуть зрение окосевшим глазам. Пусть срабатывание подушек теперь сделали медленнее, но когда она хлопает тебе в физиономию, все равно такое чувство, будто получил по шее от робота-боксера.
Я решала про себя, в ушах у меня звенит, или же это звон в башке — признак неотвратимой отключки, когда распахнулась дверца. Выход загораживал краснолицый седобородый мужчина, нависший надо мной в синем джинсовом полукомбинезоне и водоотталкивающей куртке. Судя по виду, он мог бы перевернуть машину одной ручкой. На меня глядели щелочки распухших глаз.
— Говорят, от таких бланшей отлично помогает сырое мясо, — сочувственно посоветовала я.
— Заткни пасть, пока я тебе ее не заткнул.
Он схватил меня за руку и выдернул из машины. Я споткнулась, упала на него, почувствовав ребрами контуры вдавившегося в меня пистолета.
— Что тебе нужно?
Отлично прозвучало. Храбро.
— Ты представь себе, что ты — пятно, а я — отбеливатель.
О'кей. Может, эти ребята все-таки не на Ассана работают. Может, они просто сбежали из какой-нибудь всеми забытой и заброшенной психбольницы.
Я повернулась посмотреть, как там Вайль. К нему отнеслись очень серьезно. Он стоял среди кустиков и мусора, которые тут считались обочиной, и опирался на трость, играя в гляделки с тремя молодыми людьми лет под тридцать.
Двое держали его на расстоянии серебряными крестами. У одного из них на груди серой футболки крупными оранжевыми буквами было вышито: «ИИСУС СПАСАЕТ». Второй был в черном свитере с изображением сложенных в молитве рук, оплетенных ожерельем с привешенным серебряным колом.
Третий — пришедший, если судить по костюму-тройке, прямо с похорон — целился в Вайля из взведенного арбалета, который в других обстоятельствах вызвал бы у меня смех. Сделан на уроке труда в седьмом классе.
— И без своих колдовских штучек! — предупредил Вайля Иисус-Спаситель. — Я им сразу скажу, ты и глазом моргнуть не успеешь, как станешь дымом.
Когда Седобородый дернул меня на ту сторону машины, где стоял Вайль, у меня в мозгу вспыхнули и выключились две большие лампы. Может быть, это означает, что я позволяю себе играть с аневризмой. Но пока мои чувства еще при мне, я поняла, что Иисус-Спаситель обладает Чувствительностью, как и я. Он также должен был присутствовать при закалывании, раз знает, что от вампиров остается небольшое количество пепла и праха, когда их убивают, но в основном они превращаются в дым.
У противника было численное и огневое превосходство, что всегда неприятно, даже если ты профессионал. Должна признать, ужас запустил когти мне в затылок и ясно мыслить не помогал. Но тут Вайль посмотрел мне в глаза — и подмигнул, и вдруг я снова смогла дышать. Потому что поняла в этот момент: никакая примитивная комбинация какой-нибудь стаи йэху нас не победит. Уж точно не сегодня. Да и вообще никогда.
Как только в голове прояснилось, до меня дошли два момента. Первый — моя неопровержимая привязанность к своему партнеру, чье выживание мне намного дороже, чем того требуют интересы дела. Второй — понимание, что за организация устроила этот цирк на дороге.
— А ну-ка, Вайль. — Я ткнула пальцем в сторону Седобородого. — Этот вот — чистоплотен, а вот этот, — я кивнула на Иисуса-Спасителя, — праведен.[4] На какую мысль это тебя наводит?
— «Рука Господа».
Немедленный ответ Вайля пришелся нашим похитителям по нраву. Всегда приятно, когда твою ультрафанатическую секту узнают на улицах.
— Пошли, — скомандовал Седобородый, показав на рощу вдалеке «магнумом», вытащенным из кармана штанов. Вайль слегка кивнул мне, советуя подчиниться — пока что. И я пошла.
Босоножки не слишком защищали от камней и сухих стеблей, и я даже подумывала их сбросить, но меня удержал страх наступить на осколок стекла или железку. Кроме того, похолодало, а вечернее платье не особо защищало от по-зимнему назойливого, пронзительного ветра. Полная луна освещала гусиную кожу у меня на руках и псевдо-тропу у меня под ногами, но я на всякий случай прищурилась, включая ночное зрение, потому что впереди заросли становились гуще.
Мы шли в полном молчании, которое показалось мне бесконечным, хотя от шоссе мы удалились всего на двести ярдов. И что-то жутковато-знакомое померещилось мне в этом марше. Как будто у меня в голове склад знаний о преступниках и жертвах выплюнул призраки всех тех, кто шел впереди своих убийц, замерзая, оступаясь, оставляя светящиеся следы, по которым предстояло идти мне. Только они сердились на меня зато, что я согласилась идти. «Дерись! — шептали они мне, и голоса их звучали резче от страшных, неотступных воспоминаний. — Дерись, дерись изо всех сил! Умри, если придется, но умри в бою!»
Иной смерти я себе никогда не мыслила. И я думаю… ага, вот!
Ахнув, я вскрикнула:
— О Боже! Меня кто-то укусил!
Я схватилась за правую лодыжку, запрыгав — насколько позволяла хватка Седобородого.
— Что ты несешь? — спросил он, глядя то на мое искаженное болью лицо, то на лодыжку, за которую я держалась.
— Змея! — выдохнула я. — Смотри, вот она!
Я показала под ноги Костюму, и он тут же отпрыгнул и стал смотреть вниз.
— Для змей слишком холодно, — сказал Седобородый, но было поздно — Вайль увидел свой шанс. Выхватывая клинок, ножны он отбросил в Костюма, и тот покачнулся — болт из его арбалета просвистел в кусты. Сверкнул клинок Вайля — Костюм свалился и застонал, схватившись за левую руку, откуда ритмичными толчками хлестала кровь. Я не стала ждать и смотреть, как Вайль разберется с Иисусом-Спасителем и Руками-В-Молитве, потому что оторопь, замедлившая реакцию Седобородого, проходила. Еще доля секунды — и он пустит свой «магнум» в ход.
Сложив пальцы ножом, я нанесла кинжальный удар, от которого нервы на локте должны были свернуться в клубок. Рука Седобородого разжалась, пистолет выпал в траву. Следующий удар я нанесла в пах, но этот удар Седобородый блокировал, и последовавшие удары ногой в солнечное сплетение, которые должны были по крайней мере сбить ему дыхание. Он был обучен, и хорошо обучен.
Я обрушила на него серию ударов руками и ногами по корпусу с такой скоростью, что он запыхался, пытаясь успевать. Потом, помню, я заставила его уйти в глухую защиту груди и живота и нанесла удар в прыжке ногой в висок. Голова с седой бородой мотнулась в сторону, он пошатнулся. Я бросилась добивать, но Седобородый оправился быстрее, чем я ожидала: его прямой сломал бы мне ребра, если бы он в этот момент не отступал. И все равно еще неделю этот удар будет чувствоваться.
В развороте я подцепила его ногой под колено, выругавшись про себя, когда ребра заявили протест. Седобородый рухнул с таким треском, что поваленному дереву было бы впору, попытался откатиться, но я его успокоила еще двумя ударами в голову с ноги. Он себе тихо лежал, только кровь из него вытекала в траву.
А я хорошо разогрелась, видит Бог. Наконец-то полностью в своей стихии, я перла на всех парах, готовая бить морды направо и налево. Адреналин так замедлил время, что я могла бы поймать лунный луч и бросить, как световую гранату, но не только: он еще подарил мне глаза на затылке. Каким-то образом я почуяла, что Руки-На-Молитве вырвался из боя с Вайлем и бросился на меня.
Я развернулась к нему лицом. Он летел во весь опор, надеясь свалить меня инерцией, превосходящим весом, мышечной массой. Но свои намерения он просто излучал, новичок в покере, и я спокойно смогла выполнить свой любимый бросок из айкидо. Когда только он оказался рядом со мной, я отклонилась в сторону, развернулась, схватила его за плечо, заставив завертеться, и одновременно выпрямленной правой ударила поперек шеи, сбивая назад.
Он ударился оземь, как профессиональный борец, и у него из легких вышибло воздух. Я знала, что бросаться за ним не надо — но он помедлил. Надеялся, быть может, на мою глупость. Я нацелилась ногой ему в голову — он успел откатиться от удара.
Вскочив на ноги, он слегка покачнулся, выбросив левую руку в сторону для равновесия. Я не могла понять: он включился на полную мощность или изображает раненого, надеясь меня подловить? Недооценивать этого типа я ни за что не стану. Был у меня такой случай в практике. Последствия даже сейчас иногда бывают невыносимы.
Я ссутулилась, чуть опустила руки, чтобы он думал, будто я ослабила внимание — и снова меня спасло сверхзрение, усиленное адреналином. Я даже не увидела — почувствовала, как у него в руке щелкнул пружинный нож.
Есть в моем сознании какой-то уголок, точно знающий, насколько будет больно умирать от того оружия, которое на меня нацелено. Блин! — шепнул он. Возможна сильная и жгучая боль!
Ага, откликнулась я согласно. Так что деремся аккуратно.
Он ударил молниеносно, но мне его движения казались плавными, как в бочке с медом. Перехватив руку с ножом, я ее сжала и завернула за спину, чтобы он почувствовал, будто сейчас ему вывихнут локоть и плечо. Он зашипел от боли, хватка разжалась, и рукоять ножа скользнула мне в ладонь. Руки-На-Молитве рухнул на колени.
Вцепившись в его руку еще крепче, я поддернула ее выше и чуть вывернула — чтоб понимал, как мне легко ее сломать. Одновременно я прижала ему к горлу нож.
— Кто вас послал?
— Да кто нас мог послать?
Я сильнее нажала на нож, по шее побежали вниз капельки крови.
— Для шайки бешеных расистов вы, ребята, слишком хорошо деретесь. А я сейчас так зла, что тебе будет очень больно, если ты не скажешь.
У него дернулся подбородок, и я не успела разжать ему зубы, как он опрокинулся.
— Ах ты сукин сын!
Я схватила его запястье — пульс не затихал. Значит, этот гад проглотил что-то послабее цианистого калия. Сейчас в искусственный зуб можно вложить любое средство — например, такое, которое погрузит агента в кому на неделю. Вот и дожидайся от него быстрых ответов. Вайль наверняка получше выступил. Я обернулась посмотреть.
Ага. Мой начальник отлично справился в одиночку. Похоже, Иисус-Спаситель пытался удрать, потому что стояли они ярдах в пятидесяти от меня. Он смотрел на Вайля взглядом крысы в капкане, размахивая своим крестом, как пугачом, а Вайль кружил около него. Я ощущала, как растет мощь вампира, и меч его уже танцевал в воздухе буквально в паре дюймов от креста. Иисус-Спаситель тоже это ощущал, и видно было, что ни дрожащая рука с крестом, ни мочевой пузырь долго не выдержат.
— Ты мне скажешь все, что знаешь о тех, кто тебя нанял, — сказал Вайль.
Иисус-Спаситель был Чувствителен, как и я, и потому обладал частичным иммунитетом к вампирской силе. Но по той же причине он не мог не ощущать холодную арктическую ярость, рвущуюся из каждого сказанного Вайлем слова. Мой босс двинулся к нему — он завизжал девчачьим визгом и бросился прямо к «лексусу». Вайль посмотрел ему вслед с некоторым недоумением, потом направился за ним широкими шагами. Нечленораздельно завывая, как будто за ним гналась ведьма из Блэр, Иисус-Спаситель добежал до «лексуса», увидел на шоссе огни идущей машины и выскочил на дорогу.
— Стойте! — завопил он, подпрыгивая и размахивая руками.
Вайль бросился за ним:
— Ты спятил? Уйди с дороги!
— Стойте! Спасите! — орал Иисус-Спаситель, выбегая на встречу фарам.
Взвизгнули тормоза, но полугрузовику не остановиться на пятачке. Иисус-Спаситель погиб с крестом в руке. Вампир, пытавшийся его спасти, смотрел с обочины, не желая верить своим глазам.
— Ах ты сукин сын!
Я отвернулась от размазанного тела, а Вайль вытащил телефон, чтобы позвонить. Костюм слабо застонал, и я подошла посмотреть, что с ним. Он снял с себя ремень и пытался затянуть его на руке, чтобы перекрыть фонтан, заливший плечо, рукав и пол-лица.
— Ну-ка, — сказала я, — давай помогу. — И дернула ремень, туго затягивая. Костюм вскрикнул от боли, но струйка крови сменилась каплями. — Будешь в следующий раз смотреть, на кого засаду ставишь, — добавила я. — По этому миру ходят чудовища похуже вампиров.
— Знаю, — прошептал он, глядя прямо мне в глаза, будто там разворачивалась перед ним моя тайная жизнь, ужасающая карта убийств и разрушений, оправданных — быть может, быть может, оправданных — убийствами и разрушениями, которых удалось избежать.
Вернулся Вайль, наклонился над неподвижным Седобородым и зашептал ему в ухо.
— Тебе осталось несколько секунд, — сообщила я Костюму. — Потом он склонится над тобой, нашепчет тебе в ухо, взболтает мозги в кашу. Ты ничего не хочешь сказать, пока твой разум не растекся замороженным йогуртом?
Ну да, я преувеличила. Скорее всего Вайль внушает подсознанию Седобородого, что если он еще раз попытается кого-нибудь убить, кого угодно, пусть хоть вампира — у него лопнет сердце. Может быть, Костюм это почуял.
— Нет, — ответил он.
— Вайль обожает делать из чужих мозгов кашу, — сообщила я. — В буквальном смысле. С тобой он может обойтись по-божески — оставит тебе воспоминание о жене и детях, о твоем детстве. Если ты скажешь ему, кто послал тебя.
Костюм побледнел, покрылся холодным потом, почти теряя сознание — может, потому и проговорился.
— Он нас убьет, — прошептал он. Глаза закрылись, по щеке покатилась слеза. Вы мне поверите, что мне его стало жаль?
Я постаралась не повышать голоса, чтобы не спугнуть, чтобы не замолчал.
— Кто?
Ответа не было. Я его встряхнула — но он уже потерял сознание и, похоже, часа два еще так пробудет.
— Запускай машину, пока я с ним разберусь, — сказал Вайль. — Я слышу сирены.