Дымная гора

ГЛАВА VI КАЛЛИК

Вскоре после того как они вышли из леса, ручей расширился, превратившись в небольшую речушку. Несколько дней путники шли вдоль нее то по голым камням, то по сочным лугам, усеянным ярко-красными цветами. Временами река делала петлю, и к концу дня выяснялось, что медвежата вернулись обратно. Дичи попадалось мало, а от листьев и ягод только в животах урчало.

С каждым днем Каллик все сильнее нервничала. С тех пор как они вышли из леса, им больше не попадалось ни одного знака, указывавшего на то, что они идут в правильном направлении. Ни Большой реки, ни Дымной горы не было видно. Лапы у Каллик болели от усталости, но гораздо сильнее надрывалось ее сердце при виде того, каким ожесточенным и замкнутым становится Таккик. Она не раз слышала, как он на все лады проклинает сумасшедших недоумков, отправившихся неизвестно куда по совету дохлого медведя.

Казалось, дни стали еще длиннее и жарче. Когда наступала ночь, Каллик с наслаждением опускала горящие лапы в воду. Ее мутило от душной пыли, толстым слоем припорошившей ее шерсть, забивающейся между когтей и разъедающей усталые глаза. Она отдала бы все на свете, лишь бы снова почувствовать под лапами чистый, плотный и гладкий лед!

Однажды вечером Токло, Уджурак и Луса бодро шагали вперед вдоль ручья, а Таккик плелся за ними, что-то злобно бормоча себе под нос. Каллик с тоской посмотрела на медленно садящееся солнце. Прилипло оно к небу, что ли? Но когда в воздухе повеяло вечерней прохладой, она сразу повеселела и догнала брата.

— Ты рад, что день кончился? — спросила Каллик. — Ночью намного прохладнее, правда? И еще мне нравится смотреть на звезды, что мерцают у нас над головами. Ты ведь тоже их любишь, да? — она лопотала всякий вздор, лишь бы не молчать. Ей отчаянно хотелось напомнить брату об их общем детстве — и о том, как чудесно, что они наконец-то снова вместе.

Таккик насмешливо посмотрел на розовое закатное небо и скривился:

— Что-то я не вижу никаких звезд.

— Ничего, скоро они появятся! — с напускной бодростью пообещала Каллик.

— Мне кажется, что после Самого Долгого Дня ночи стали еще короче, — горько вздохнул Таккик. — Эти старые медведи на Великом озере болтали, будто теперь солнце утратит свою силу и к нам вернется холод и лед. Но солнце как торчало на небе, так и торчит, и ничего ему не делается! И ночи все такие же короткие, не успеет иней выпасть, как солнце тут же вылезает из-за края земли и слизывает его, словно медведь языком. Откуда нам знать, вернется лед снова или нет? Что если солнце так и будет пожирать ночь, пока не проглотит все звезды?

Каллик в ужасе уставилась на него.

— Такого не может быть! — горячо воскликнула она. — Ночь уже возвращается, просто понемножку, и лед тоже растет. Помнишь, как мама рассказывала нам про Силалюк и охотников? Неужели ты все забыл? — Она обогнула острый камень, торчавший посреди тропинки.

— Но тогда почему лед до сих пор не вернулся? — с вызовом спросил Таккик. — Я уже забыл, как выглядит лед. — Он с силой ударил лапой по луже, забрызгав всю шерсть грязной водой.

— Он вернется, — твердо сказала Каллик, всей душой надеясь, что голос ее звучит так же уверенно, как мамин. — Ниса всегда так говорила.

— Она тоже не знала, — вздохнул Таккик. — А я думаю, что духи льда нас оставили. Они ушли на небо и прячут морды от солнца. Им стыдно, потому что они бессильны нам помочь, и спасти лед они тоже не могут!

— Таккик… — умоляюще пролепетала Каллик. Она посмотрела на темнеющие вдали силуэты остальных медведей, на их удлинившиеся тени, протянувшиеся над водой. Хоть бы они не услышали сердитых слов Таккика!

— А ты сама-то ничего не забыла? — крикнул Таккик, откровенно смеясь над ее уговорами. Но при этом в голосе его звучала такая глубокая печаль, что у Каллик упало сердце. — Вспомни, каким было ночное небо в пору нашего детства на льду? Какими яркими были звезды, какими темными и бескрайними казались небеса! Черное небо накрывало собой лед, и снег сверкал под луной так, что глаза слепило. А мы лежали на чистом, холодном льду, зарывшись носами в теплый мамин бок, и слушали ее сказки… — голос его дрогнул и оборвался. Таккик резко отвернулся от сестры.

— Я все помню, — тихо ответила Каллик, крепче прижимаясь к нему. — Там, на льду, было красиво, хорошо и безопасно. И мы играли в снегу, а мама присматривала за нами… Помнишь, как ты был свирепым моржом и гонялся за мной?

Они остановились, и Таккик вдруг с каким-то сдавленным всхлипом уткнулся носом в шерсть сестры. Каллик показалось, будто сердце ее одновременно переполнилось счастьем и разорвалось от боли. Никогда еще она не видела Таккика таким несчастным — и все-таки в этом грустном медведе Каллик узнавала своего веселого, славного и любимого братишку.

Вода тихонько журчала по светлым камушкам на дне реки. Таккик с сопением вошел в реку, шлепая широкими белыми лапами.

— Ничто уже больше не будет, как раньше, — грустно вздохнул он. — Все прошло. Лед ушел. — Он сгорбил плечи и зашлепал следом за остальными.

Каллик в отчаянии смотрела ему вслед. Почему он не может довольствоваться тем, что есть? Разве он не рад, что они теперь снова вместе? Вот Токло потерял и мать, и брата; Луса сама покинула свою семью, а Уджурак вообще никогда не говорил о своих родных, так что, может быть, их тоже нет в живых. Вот и получается, что из всех них они с Таккиком самые счастливые! И еще у них есть друзья — хорошие, верные друзья! — совсем непохожие на Салика и мерзких медведей, с которыми Таккик водил дружбу раньше. Выходит, сейчас у них все хорошо, и будет еще лучше, когда они доберутся до края Вечного льда!

Прохладный ветерок перебирал шерсть Каллик, принося с собой незнакомые запахи огнезверей, мягколапых и их странной, горелой еды. Дрожь тревоги пробежала по телу Каллик. Опасно находиться рядом с мягколапыми! Она заметила, как шедшая впереди Луса остановилась и задрала черный нос, принюхиваясь. Наверное, маленькая черная медведица тоже узнала эти запахи.

Сорвавшись с места, Луса бросилась к Каллик, но на бегу еще раз остановилась и принюхалась.

— Я уверена, что тут где-то рядом берлога плосколицых! — пропыхтела черная медведица. — Причем большая берлога — чуешь, как пахнет? И еще тут где-то притаился один огромный огнезверь или много маленьких, у меня просто нос щиплет от их запаха!

— Кажется, я понимаю, о чем ты, — кивнула Каллик. — У меня тоже в носу першит.

— Вот видишь! — обрадовалась Луса. — Не понимаю, как плосколицые могут жить рядом с такими вонючками? Когда я прохожу рядом с огнезверями, мне хочется зарыться носом в листья и стоять так, пока они не убегут.

— Нужно выяснить, откуда доносится запах, и обойти это место стороной.

— Если только… — начала было Луса, но тут же замолчала, а потом неуверенно сказала: — Но вообще-то у них может быть еда. — Она смущенно посмотрела вслед удаляющимся Токло и Уджураку. — Я просто хотела сказать, что мы все голодные, а значит, не должны быть особо разборчивыми. Если есть еда — надо ее брать, какая бы она ни была.

— Луса! Каллик! — окликнул их Токло. Впереди ручей поворачивал налево, огибая высокий, поросший травой холм. Уджурак и Таккик вошли в воду и принялись жадно лакать. Странный оранжевый свет озарял стоявшего на холме Токло. Каллик знала, что это не солнце, потому что огромный оранжевый диск висел за деревьями вдали. Медведицы торопливо помчались к друзьям.

— Смотрите! — кивнул носом Токло.

Страх и волнение переполняли сердце Каллик. На самом краю неба вырисовывались зубчатые силуэты гор с заснеженными вершинами. Даже отсюда были отчетливо видны дымки, курившиеся над горами.

— Дымная гора! — прошептала Луса. — Мне казалось, старый медведь говорил об одной горе, а тут их вон сколько!

— А я говорил, что старый дурень сам не знал, что болтает, — процедил Таккик.

— Таккик, не надо так говорить, — всполошилась Каллик.

— Но это же правда! — буркнул Таккик. — Он тут никогда не был!

— Какая разница — одна гора или куча? — хмыкнул Токло. — Мы идем вдоль реки.

— Квопик был прав! — тихо сказала Каллик. — Смотрите, вот же она — Большая река!

У самого подножия горы полыхала багрянцем заходящего солнца широкая полоса воды. Приглядевшись, Каллик увидела приютившиеся по ее берегам берлоги мягколапых. Плавающие огнезвери, изрыгая облака смрадного дыма, носились по реке.

— Ох, как далеко! — вздохнула Луса. — Даже до Большой реки еще идти да идти, а потом нужно переплыть на другой берег… Отсюда кажется, что это невозможно.

— А нечего отсюда смотреть, идти надо, — буркнул Токло. Казалось, его единственного из всех нисколько не страшило расстояние. — Шаг за шагом, день за днем — так и придем. Разве ты не помнишь, как искала меня?

Каллик посмотрела на бурые камыши, неопрятной шерстью торчавшие внизу. Река прокладывала себе дорогу сквозь них и исчезала под огромной Черной тропой. Неподалеку от того места, где стояли медвежата, на другой стороне заболоченной низинки, стояла длинная и низкая берлога мягколапых, содрогавшаяся от какого-то непонятного шума.

— Сначала надо пройти мимо этого, — пробормотала Каллик.

Одинокая берлога торчала возле самой Черной тропы. Огромные огненные шары, стоявшие у нее на крыше и висевшие внутри за отверстиями в стенах, ярко озаряли гладкую черную землю вокруг. На черной земле, бок о бок, стояли громадные огнезвери. Глаза их были погашены, наверное, звери спали. Каждый из них был вдвое больше взрослого медведя, вставшего на задние лапы, у них были серебристые тела и длинные, красные или черные, морды. Каллик решила, что это какая-то особая порода огнезверей.

Вытянув шею, она попыталась разглядеть дальнюю сторону Черной тропы. Река вновь вырывалась на поверхность из зарослей колючего кустарника, а потом снова терялась за деревьями. Если им удастся незамеченными пройти мимо берлоги и перейти Черную тропу, то, следуя по течению, они выйдут к Большой реке.

Огромный огнезверь, полыхая глазищами, с ревом промчался по Черной тропе. Возле берлоги он замедлил бег и с низким урчанием остановился рядом с другими зверями. Крупный длинноногий мягколапый выбрался из брюха огнезверя и зашагал к берлоге, смешно переставляя передние лапы. На миг из распахнутой двери берлоги донеслись громкие голоса мягколапых и упоительные запахи мяса, соли и какой-то незнакомой еды.

Каллик вспомнила мясо, которое она однажды украла в берлоге мягколапых, перед тем как ее поймали. У нее даже слюнки потекли при воспоминании о том, как она вонзила клыки в сочный кусок… Правда, за этим последовал болезненный удар огненной палки и весьма неприятное пробуждение в клетке огромной белой берлоги. Может быть, эти мягколапые тоже хотят ее схватить и запихать в свою железную птицу?

— Там внизу очень топко и грязно, — сказала Луса, кивая на камыши, — но я думаю, что нам лучше идти мимо берлоги. Там есть высокие кусты, они спрячут нас от плосколицых.

— Я не хочу приближаться к берлоге! — отчаянно замотала головой Каллик, в страхе попятившись назад. Ни за что на свете она не могла заставить себя вновь испытать ужас полета в небе!

— Я согласен, — кивнул Токло. — Это слишком опасно.

— Но у них есть еда! — упрямо возразила Луса. — Я знаю, что вы с Уджураком ее не любите, но нам всем нужно поесть!

— Ты не забыла, как в прошлый раз пыталась накормить нас едой плосколицых? — насмешливо спросил Токло.

Он хотел добавить еще что-то, но тут какая-то белая фигура решительно пронеслась через камыши к ручью. В сгустившихся сумерках Каллик не сразу разглядела ее, но когда пригляделась…

— Таккик!

— Ну вот, теперь у нас нет выбора, — проворчал Токло, кивая на склон. — Хотя следовало бы бросить его рисковать шкурой в одиночку!

Похоже, Таккик не услышал оклика Каллик или сделал вид, что не слышит. Он продолжал бежать, направляясь прямо к берлоге и к огромному стойбищу огнезверей.

Спотыкаясь на крутом склоне, Каллик бросилась за ним следом. Ветер свистел у нее в ушах, вонючая вода хлюпала под лапами, но она не обращала внимания на холодные брызги грязи. Мышцы ее ныли от усталости, но она заставляла себя бежать. Она должна была догнать Таккика до того, как он нарвется на мягколапых. Он же совсем глупый, он не ведает опасности! Вдруг он попытается украсть еду, а мягколапые застрелят его из своих палок?

Внезапно под лапами у нее очутилась твердая, пахнущая гарью, черная земля. Добежав до пустынной проплешины возле берлоги, Каллик остановилась. Сразу три огнезверя стояли прямо перед ней, сверкая глазами. С испуганным писком Каллик бросилась к большой металлической коробке, стоявшей возле задней части берлоги. От коробки исходили незнакомые запахи, но сильнее всего оттуда воняло гнилью. Спасаясь от взоров огнезверей, Каллик юркнула в тень — и с размаху врезалась в груду теплой мохнатой шерсти.

— Эй, полегче! — проворчала шерстяная гора, и Каллик с радостью узнала голос Таккика.

— Ты цел! — прошептала она, задыхаясь. — Я так боялась, что тебя огнезверь растопчет.

— Да я ни капельки их не боюсь! — презрительно фыркнул Таккик. — Мы с Саликом частенько с ними дело имели, — похвастался он. — Они глухие, когда спят. Можно орать и обзывать их прямо в глаза, а они даже не рявкнут в ответ.

— Ты так делал? — охнула Каллик, поежившись. — Но зачем? Это же опасно!

— Да говорю тебе, ни капельки не опасно! — покровительственно бросил Таккик. — Мы всю дорогу сталкивались с разными огнезверями и все про них поняли. Они трусы! Ни разу не осмелились напасть на нас.

Каллик с опаской огляделась по сторонам и спросила:

— Почему же ты прячешься тут, если совсем не боишься?

— Ничего я не прячусь! — ощетинился Таккик и отряхнулся. — Я проверял, нет ли тут какой-нибудь еды, — он кивнул на металлическую коробку. — Раньше мне уже попадались такие маленькие берлоги. Салик часто находил в них еду, хотя кругом было полно огнезверей и мягколапых. Но я не смог открыть эту берлогу. Ума не приложу, как Салик это делал?

— Что ты говоришь? — оживилась Каллик, обнюхивая коробку. Она и сама не раз видела такие штуки за берлогами мягколапых, но раньше ей и в голову не приходило открывать их. — А как это делается?

— Верхняя часть должна подняться, — пояснил Таккик, пихая коробку лапой.

— Может, попробуем вместе? — предложила Каллик, упираясь лапами в странную штуковину, торчавшую из крышки коробки. Таккик навалился на нее плечом и слегка подтолкнул. К изумлению Каллик, коробка распахнулась, и верхняя часть с грохотом стукнулась о стену берлоги. Каллик съежилась от страха, но из берлоги никто не вышел. Наверное, стоявший внутри шум заглушал все доносившиеся снаружи звуки.

— Там ничего нет! — прорычал Таккик, роясь в груде непонятных блестящих, шуршащих, мягких и твердых предметов. С раздраженным сопением Таккик снова опустился на все четыре лапы и принялся брезгливо скрести когтями по земле.

— Не расстраивайся, — сказала Каллик. — Мы еще найдем что-нибудь.

— Не утешай меня! — взорвался Таккик. Он быстро огляделся по сторонам, посмотрел на огнезверей, а потом снова перевел взгляд на Каллик: — Я вовсе не бесполезный комок шерсти!

— Конечно нет! — пробормотала Каллик, растерянно глядя на него. — Я знаю.

— Да ты только и делаешь, что восхищаешься этими дурацкими медведями! Думаешь, что они такие расчудесные, что они всех нас кормят, ловят дичь и решают, куда идти! — Он со злобой ударил лапой по металлической коробке. — Между прочим, я тоже, как и ты, очень долго выживал один, без всякой помощи. И ничего, не умер. А ты относишься ко мне, как к беспомощному младенцу!

— Неправда! — виновато пробормотала Каллик. — Я просто… Мне кажется, что весь этот мир для нас чужой. Мы с тобой не созданы охотиться в лесу, понимаешь? Вот доберемся до льда, там все станет по-другому.

Но Таккика было уже не остановить.

— Да что с тобой говорить! Ты только и делала, что ругала моих старых друзей, — в запале продолжал он. — И чего ты добилась? Рассорила меня с ними, увела прочь, заставила тащиться невесть куда с другими медведями, а потом еще злишься, когда я ругаю твоих друзей! Но они ведь даже не белые, Каллик! Что они могут знать о Вечном льде? Иногда мне кажется, что ты и сама уже забыла, что ты белая медведица.

Каллик посмотрела на заросли камыша, подступавшего к самому краю берлоги. Ослепительный свет, лившийся из берлоги, мешал всматриваться во тьму, но Каллик показалось, будто она заметила в зарослях горящие глаза наблюдавших за ними медведей. Неужели они слышали весь этот дурацкий разговор?

— Ну вот! — сердито зарычал Таккик. — Ты меня даже не слушаешь! Ты опять думаешь о них.

— Прости меня, — взмолилась Каллик. — Я слушаю, правда. Не сердись.

— Ты говорила, что прошла огромный путь, разыскивая меня, но я все меньше понимаю, зачем ты это сделала. Ты обращаешься со мной, как с никчемным дураком, Каллик. Разве ты для этого меня искала?

— Таккик! — всхлипнула Каллик. Бросившись вперед, она хотела уткнуться носом в шерсть Таккика, но тот со злобным рычанием отскочил назад. — Прости, если я огорчила тебя. Я не хотела тебя обижать, ты же знаешь! Это правда, я очень хотела, чтобы ты пошел в это путешествие вместе со мной. Я знаю, что наша мама тоже хотела бы этого.

— Мама умерла, — буркнул Таккик. — Мы с тобой не знаем, как бы она отнеслась к этой затее.

— Мне кажется, ей бы понравились эти медведи, — осторожно сказала Каллик, кивая на темные заросли камыша. — Они храбрые, а наша мама всегда была смелой.

Она слишком поздно поняла, что этого ей не следовало говорить. Шерсть на загривке у Таккика встала дыбом, он оскалил клыки и зарычал:

— Не смей мне талдычить об их храбрости! Мне надоело слушать, какие они прекрасные, смелые и замечательные! Я ничуть не хуже, поняла? И я тоже храбрый. Вот, гляди!

— Стой, Таккик! — в ужасе крикнула Каллик, пытаясь удержать брата, но тот уже выскочил из тени и решительно зашагал к ближайшему огнезверю. Высунув голову из-за угла берлоги, Каллик отчаянно закричала: — Вернись, Таккик! Оставь его в покое!

Она в страхе смотрела на огромных огнезверей, которые при желании могли бы с легкостью раздавить ее брата своими здоровенными круглыми лапами. Потом в отчаянии обернулась к темным камышам. Может быть, ей только показалось, что там прячутся медведи? А если они все-таки там, то как поведут себя? Они тоже испугались за Таккика или в глубине души надеются, что огнезверь раздавит этого назойливого медвежонка и они смогут продолжить путь без него?

Но для Каллик все это было уже неважно. Она не могла бросить Таккика на растерзание огнезверям. Он ошибся, когда сказал, что они не знают, чего хотела бы Ниса. Каллик твердо знала, что Ниса не позволила бы ей оставить брата в беде. Собрав всю свою храбрость, она вышла из-за угла следом за братом.

Таккик стоял перед самым носом ближайшего огнезверя. Огромное чудовище нависало над ним как гигантская, сверкающая, ужасно вонючая гора. Два круглых пустых глаза бесстрастно взирали на Таккика.

Принюхиваясь, Каллик подбежала к брату. Огнезверь не шелохнулся.

— Он мертвый? — шепотом спросила Каллик. — Но если он умер, то почему стоит, а не падает?

— Эх ты, ничего не понимаешь! — высокомерно фыркнул Таккик. — Он спит. Огнезвери всегда такие, когда спят. Эй, огнезверь! Где твоя шкура? Наверное, кто-нибудь спустил ее с тебя, пока ты дрых? Ты такой тупой, что и не заметил потери! Ха-ха-ха, голый тупой дурень!

— Тише, перестань! — вскрикнула Каллик. — Зачем ты его дразнишь?

— Да он все равно не слышит, — ответил Таккик. — Огнезвери вообще глухие. И тупые, их даже тюлень обманет! — он сказал это очень громко, но огнезверь даже не шелохнулся. Просто стоял и молчал, словно неживой.

— Хорошо, Таккик, я тебе верю, — поспешно ответила Каллик. — Ты очень-очень смелый. — Зато у нее самой лапы мелко тряслись от ужаса. Громкий стук, раздавшийся со стороны берлоги, заставил ее подскочить от страха. Снова послышался гул голосов мягколапых и запахи еды. Пусть огнезверь спит, но мягколапые-то не спят! Они в любой момент могут выбежать из своей берлоги с палками наготове! Глупый, глупый Таккик, неужели он этого не понимает?

— Думаешь, это смелость? — усмехнулся Таккик. — Смотри, что сейчас будет!

К ужасу Каллик, он поднялся на задние лапы и что было силы ударил передними по морде огнезверя.

И тут случилось самое страшное.

— АРРАУ-АРРАУ-АРРАУ-АРРАУ-АРРАУ-АРРАУ! — оглушительно завыл огнезверь.

Не помня себя, Каллик бросилась к металлической коробке. Ей казалось, что у нее сейчас вся шерсть выпадет от страха, а сердце колотилось с такой силой, словно хотело заглушить вопли огнезверя. Съежившись за металлической коробкой, Каллик не сразу поняла, что Таккик тоже сидит рядом, уткнувшись носом в ее шерсть. Он дрожал с головы до ног и не открывал глаз.

Огнезверь продолжал орать, но почему-то не торопился пускаться в погоню за обидчиками.

— Теперь он нас найдет и съест? — спросила Каллик.

Таккик отскочил от нее и судорожно втянул в себя воздух.

— Я никогда раньше не слышал, чтобы они так орали, — пробормотал он дрожащим, срывающимся голосом. — Салик их часто бил, но они никогда не просыпались.

— Почему он нас не ловит?

— Может, он тоже испугался? — предположил Таккик, и Каллик поняла, что он немного приходит в себя.

— Непохоже, — разуверила его Каллик. — Думаешь, мы очень грозно выглядели, когда бросились бежать без оглядки?

Таккик осторожно добрался до угла и высунул нос наружу. Каллик затаила дыхание. Что если огнезверь его заметит?

Но Таккик благополучно вернулся и плюхнулся рядом с ней на землю.

— Ну и тюленеголовые же мы с тобой! — засмеялся он.

— Мы? — уточнила Каллик.

— Это не огнезверь кричит, поняла? Иди сюда, сама посмотри.

С этими словами он выбежал из-за стены, и Каллик нехотя подошла следом.

— АРРАУ-АРРАУ-АРРАУ-АРРАУ-АРРАУ-АРРАУ!

Казалось, что этот жуткий рев исторгается из глотки огнезверя, но теперь Каллик и сама видела, что этого просто не могло быть. Огнезверь неподвижно стоял на своем месте, глаза его были потушены, и он никуда не бежал!

— Смотри, — шепнул Таккик, кивая носом на площадку перед мордой большого огнезверя. И тут Каллик даже пасть разинула от изумления. Внутри огнезверя кто-то прыгал! Присмотревшись, Каллик вспомнила белого огнезверя, которого однажды видела на берегу. В нем тоже сидела целая стая мягколапых… А в этом огромном огнезвере сидело сразу двое… только нет, это были совсем не мягколапые!

— Ой, — прошептала она. — Кажется, я уже встречала этих зверей раньше. Они с виду как волки, только живут с мягколапыми.

— Ага, — кивнул Таккик. — Это собаки. Неужели ты этого не знала?

— Откуда? — огрызнулась Каллик. — Я жила совсем одна. Никто мне ничего не рассказывал, до всего приходилось самой додумываться.

Казалось, ее ответ смутил Таккика.

— Мне Салик рассказал про собак, — признался он. — Некоторые из них кусаются, но в остальном от них больше шума, чем вреда.

Он обошел огнезверя кругом, чтобы получше разглядеть мечущихся внутри собак. Они были размером с Лусу: черные с коричневым, с толстыми мордами, маленькими ушками и острыми клыками. Захлебываясь лаем, собаки бросались изнутри на бока огнезверя и выли, глядя на белых медведей. Одна из собак ухитрилась просунуть нос в небольшую щелку в прозрачном боку огнезверя и жадно принюхивалась.

— Ну, чего разорались? — поддразнил их Таккик. — Выбраться-то не можете? Вы делаете только то, что мягколапые вам прикажут, жалкие вы трусы. Да посмотрите на себя! Вы же беспомощные, как новорожденные медвежата, которые могут только сосать молоко, да скулить от голода. Спорим, что без мягколапого вы с голоду помрете, даже если наткнетесь на дохлого тюленя?

— Таккик, пойдем отсюда, — попросила Каллик, отступая назад. — Видишь, как они злятся!

— Они ничего не могут нам сделать, — ухмыльнулся Таккик. — Они заперты в брюхе у огнезверя, как улитки в раковине. Только и могут, что орать, да зубами клацать. Нам с Саликом доводилось дразнить собак и покрупнее! Да если бы они даже выскочили из огнезверя, я бы им…

И тут одна из собак, неудачно подпрыгнув, плюхнулась на что-то внутри огнезверя. В тот же миг целый кусок огнезверя стал открываться, словно пасть. Несколько мгновений Каллик завороженно смотрела на раскрывающееся отверстие, а потом с ужасом поняла, что больше ничто не отделяет их от беснующихся собак.

Вблизи собаки оказались еще больше, чем казалось раньше. Слюна капала с их губ, а в разинутых пастях сверкали очень острые и длинные клыки.

С яростным воем собаки выпрыгнули из огнезверя и бросились на Таккика.