«Вы уже читали, что Муад Диб не имел друзей своего возраста на Келадане. Опасность была слишком велика. Но у него были прекрасные друзья-учителя. Одним из них был Гурни Хэллек, трубадур-воин. Вы будете петь некоторые из песен Гурни после окончания чтения. Другим был Зуфир Хават, старый мен-тат — мастер убийств, — который внушал страх даже падишаху — императору. А также Дункан Айдахо, мастер фехтования Гайнеза, доктор Веллингтон Уйе, озаренный светом зрения, но ставший предателем, леди Джессика, которая направила своего сына по Пути Бене Гессери, и конечно, герцог Лето, чьи от цовские чувства были до того открыты».
Зуфир Хават проскользнул в классную Кастель Келадана и молча запер за собой дверь. Он постоял несколько мгновений, чувствуя себя усталым и старым. Его нога ныла в том месте, где когда-то была рана, полученная на службе еще старого Герцога.
«Уже третьему поколению служу», — подумал он.
Он оглядел комнату, залитую лунным светом, и заметил мальчика, сидевшего у двери над разложенными перед ним бумагами и картами.
Сколько раз я должен говорить ему не сидеть спиной к двери. Хават прочистил горло.
Пол остался сидеть в прежней позе. Хават снова кашлянул. На луну набежало облако и свет в комнате потускнел. Пол вы прямился и, не оглядываясь, сказал.
— Я знаю, я сижу спиной к двери.
Хават выдавил на лице улыбку и прошел через комнату. Пол поднял голову и посмотрел на старика, остановившегося около стола. Глаза Хавата были полны тревоги, они, казалось, так и излучали с темного, изрезанного морщинами лица.
— Я слышал как вы шли по дому и как открыли дверь.
— Но ведь к вам может зайти любой?
— Я могу еще отличить вас от любого.
Может быть, подумал Хават. Это его служанка-мать, конечно, многому его научила. Хотел бы я знать, что подумали бы об этом в ее драгоценной школе? Может быть, поэтому сюда и прислали старуху-Проктора — наставить нашу дорогую леди Джессику на путь истинный.
Хават поставил стул напротив Пола и сел лицом к двери. Откинувшись на спинку, он изучал комнату. Внезапно она показалась ему незнакомой, видимо потому, что вещи были уже на Арраки, остались только стул и зеркало, возле которого висела вся изрезанная мишень, похожая на лицо старого солдата, побывавшего во многих сражениях. И я, видимо, такой, подумал Хават.
— Зуфир, о чем ты думаешь? — спросил Пол.
Хават посмотрел на мальчика.
— Это тебя печалит?
— Печалит? Чепуха! Печально расставаться с друзьями. — Он посмотрел на карты. — И Арраки всего лишь одна из планет. Мой отец послал тебя навестить меня?
Хават нахмурился: мальчик слишком хорошо меня понимает, подумал он. Он кивнул головой.
— Ты думаешь, что было бы лучше, если бы он пришел сам? Но ты же знаешь, как он занят. Он придет попозже.
— Я изучал бури на Арраки.
— Бури? Понятно.
— Похоже на то, что они там страшные. Это слишком сильно сказано. Но эти бури распространяются на территорию в шесть-семь тысяч километров и разрушают все на своем пути. Скорость достигает семисот километров в час. Почему там не возьмут погоду под контроль?
— У Арраки свои проблемы, стоящие слишком дорого. А Союз требует слишком много за этот контроль. Дом твоего отца не слишком богат, и ты это знаешь.
— Ты когда-нибудь видел Свободного человека?
Умен мальчишка, подумал Хават.
— Видел и не видел, — сказал он. — Об этом народе мной не скажешь. Они носят широкие накидки. И в любом закрытом месте можно почувствовать как от них воняет.
Пол глотнул, внезапно осознав важность этого сообщения Костюмы специально предназначались, чтобы удерживать воду Видимо, там приходилось перегонять собственные выделения, чтобы не мучиться от жажды.
— Вода там драгоценность, — сказал он.
Хават кивнул, думая о том, что ехать на эту планету надо подготовившись.
После этого Пол посмотрел на небо и увидел, что начинается дождь.
— Вода, — сказал он.
— Ты еще много узнаешь о ней, — сказал Хават. — Как сын Герцога ты не будешь испытывать в ней нужду, но вокруг…
Пол вспомнил слова Преподобной Матери: «Ты узнаешь о погребенных надеждах, о безумии пустыни. Тебе придется но сить очки от солнца и не будет у тебя ничего для передвижения кроме собственных ног. Живя на Арраки — луна твой друг, а солнце враг».
И только сейчас, здесь, неделю спустя после встречи с Преподобной Матерью, Пол почувствовал страх. Он посмотрел на озадаченное и хмурое лицо Хавата. Он спросил его:
— Ты встречался с Преподобной Матерью?
В глазах Хавата появился интерес.
— Да, я с ней встречался.
— Oна… — Пол заколебался.
— Да? Что она?
— Она сказала одну вещь, — Пол закрыл глаза и начал говорить, невольно повторяя чужие интонации: — Ты, Пол Атридес, сын Герцога, должен знать твердо одно: это нечто — что знали твои предки. — Пол открыл глаза и сказал: — Эти слова так рассердили меня, что я сказал, что мой отец правит целой планетой. Но она возразила что он ее теряет. А когда я сказал, что мой отец взамен получит еще более богатую планету, она сказал, что он и ее потеряет, и что об этом знают все.
— Это верно, — пробормотал Хават.
— Тогда почему мы переселяемся?
— Потому, что это приказ Императора. Что еще изрекла эта кладезь мудрости? Эта шпионка?
Пол посмотрел на свою руку. «Она наложила на меня отпечаток власти», — подумал он.
— Она еще спросила, что значит понятие «править»? И я сказал, что это значит приказывать. Она на это сказала, что мне придется отказаться приказывать.
Здесь она попала в точку, подумал Хават, и кивнул Полу, чтобы тот продолжал.
— Она сказала, что надо действовать только убеждением, а не приказом. Она сказала, что к себе надо привлекать лучших людей.
— Она тебе не говорила, как твой отец привлек к себе таких, как Дункан и Гурни?
Пол пожал плечами.
— Потом она сказала, что хороший правитель должен знать все языки своих подданных. Зуфир? — спросил Пол, — будет ли Арраки такой плохой, как она мне описала?
— Ничто не может быть слишком плохим. Возьми, например, этих изменников — Свободных. Могу только сказать тебе, что наши данные говорят, что их там немало, гораздо больше, чем считают. И они ненавидят Харконненов всем сердцем, не пропускай это мимо ушей, мой мальчик.
— Мой отец говорил мне о Салузе II, — сказал Пол. — Знаешь, Зуфир, это похоже на Арраку… возможно не так, но похоже.
— Мы о ней знаем мало, — сказал Хават.
— Свободные нам помогут?
— Возможно, — Хават встал. — Сегодня я улетаю на Арраку. А ты пока позаботься о себе сам, хотя бы ради меня, старика, который тебя так любит, ладно? И сиди только лицом к дверям. Не то, чтобы я считаю, что в этом замке существует опасность для тебя, просто у тебя должна появиться такая привычка.
— Значит, ты сегодня улетаешь?
— Да, а ты последуешь за мной завтра. Следующая встреча на земле нового мира. Держись всегда начеку и ты полностью будешь в безопасности. — Он потрепал Пола по плечу и пошел к двери.
— Зуфир!
Хават оглянулся.
— Не сиди спиной к двери, — сказал Пол.
Усмешка скользнула по лицу старика.
Пол пересел на место Хавата.
Дверь напротив распахнулась и в нее вошел неуверенной походкой полный человек, вооруженный до зубов.
— Итак, Гурни Хэллек, — сказал Пол. — Теперь ты оружейный мастер?
Хэллек захлопнул дверь ногой.
— А ты предпочел бы, чтобы я еще играл с тобой?
Он оглядел комнату, подмечая, что люди Хавата поработали здесь. Пол наблюдал за ним. Круглый, как шар, человек суетливо устраивался на стуле. Хэллек положил на стол свое оружие. Тут была и его рапира, кинжал и защитные ленты.
— Так для меня нет даже «доброго утра», — спросил он. — И какую колючку ты всадил в Хавата? Он промчался мимо меня как будто спешил на похороны своего старого врага.
Пол улыбнулся. Он больше всего любил этого толстяка, проказливый характер которого и его юмор не раз вызывали у нег усмешку. Хэллек снял с плеча музыкальный инструмент и принялся что-то наигрывать на нем.
— Если бы не нужно было поговорить… — пропел он.
Пол встал и прошелся по комнате.
— Ну, Гурии, ты что, пришел заниматься со мной музыкой А ведь пришло время подраться.
— Нет, нашим приятным дням пришел конец, — сказал Хэллек.
— А где Дункан Айдахо? — спросил Пол. — Разве он не собирается обучать меня сегодня обращению с оружием?
— Дункан со вторым отрядом направляется на Арраку. Все, что у тебя осталось, так это я.
— Может, ты тогда споешь мне балладу? Я хочу знать, как же надо это делать.
Гурни рассмеялся и начал петь.
— Неплохо для тебя, — сказал Пол. — Но если бы моя мать тебя слушала, она приказала бы прибить твои уши для украшения замка.
Гурни подергал себя за уши.
— Неважное украшение.
Пол взял со стола защитный пояс и надел его.
— Защищайся!
Глаза Хэллека сделались круглыми от насмешливого удивления.
— Как? И твоя нечестивая рука поднялась на меня? Берегись, юный отрок!
Хэллек взял рапиру и взмахнул ею в воздухе.
— Я — дьявол, жаждущий крови!
Пол взял другую рапиру и встал в позицию, выставив ногу вперед.
— Ну и болвана же ты послал мне отец в учителя фехтования, — нараспев произнес Пол, нажимая кнопку защитного поля и чувствуя его действие.
Хэллек наблюдал за его действиями и, когда тупое лезвие направилось к нему, он пропустил его мимо груди.
— Превосходно, — сказал он, — но ты раскрылся для скользящего удара из-под руки.
Опечаленный Пол отступил.
— Следовало бы проучить тебя за такую неосторожность.
Хэллек взял кинжал со стола.
— Вот с этой штуковиной не позволяй никому приближаться к тебе на расстояние вытянутой руки. Ты ведь учен и способный, но даже в шутку не позволяй этого.
— Я сегодня не в настроении.
— Настроении? — голос Хэллека выдал его бешенство. — При чем тут настроение? Ведь ты будешь драться по необходимости и настроение здесь ни при чем. Настроение необходимо только для любви, для борьбы оно не годится.
— Извини, Гурни!
— Твоего извинения недостаточно.
Хэллек активизировал поле и повел стремительную атаку. Кинжал был угрожающе направлен вниз, рапира вверх. Прыжок в сторону, потом вперед не застал Поля врасплох, но, отражая атаку, Полу пришлось отступить. Он почувствовал, как затреща ло его поле, когда соприкоснулись рапиры.
«Что это нашло на него? — подумал Пол. — Он ведь не притворяется». И Полу пришлось выхватить кинжал.
— Почувствовал в нем надобность? — усмехнулся Гурни.
— «Предательство, — подумал Пол. — Но только не Гурни». Они продолжали драться. Выпады и парирование, нападение и защита. Воздух в защитных полях становился все более спертым, но с каждым контактом запах озона становился все более сильным. Пол продолжал отступать, но старался приблизиться к столу.
Пол отпарировал удар вниз, увидя рапиру Хэллека над краем стола. Отскочив в сторону, он выбросил вверх руку с рапирой, а кинжал послал к шее Хэллека, остановив лезвие в дюйме от яремной жилы.
— Ты этого хотел, Гурни?
— Посмотри вниз, мальчуган.
Пол заметил, что лезвие рапиры Хэллека находилось против его паха.
— Нам бы следовало продолжить. — сказал Хэллек. — Но, когда тебя прижало, ты сразу научился драться. И сразу появилось настроение. — И Гурни усмехнулся волчьей улыбкой, дрожь пробежала по его багровому шраму. — А как ты на меня бросился, словно действительно хотел моей крови. — Хэллек отбросил кинжал. — Если бы ты дрался ниже свои возможностей, то мне пришлось бы оставить тебе метку в виде хорошенького шрама. Я не хочу, чтобы мой любимый ученик пал от первого же проклятого Харконнена.
Пол выключил поле и облокотился на угол стола, переводя дыхание.
— Я этого заслуживаю, Гурни. Но мой отец рассердился бы на тебя за это. А я не хочу, чтобы ты платил за мои ошибки.
— Наоборот, он наказал бы меня, если я не сделал бы из тебя первоклассного бойца.
Пол выпрямился и сунул кинжал в ножны.
— То, что мы здесь делали — не совсем игра, — сказал Хэллек.
Пол кивнул. Его удивляла несвойственная Хэллеку серьезность и напряженность. Он посмотрел на извивающийся шрам под его подбородком, вспомнил историю о том, каким образом он был оставлен скотиной Рабаном, одним из приближенных Харконнена. И Полу вдруг стало стыдно за то, что он мог хоть на мгновение усомниться в Хэллеке. Потом он подумал, что, получая этот шрам, Хэллек чувствовал боль — боль, возможно, не такую сильную, какая была внушена ему Преподобной Матерью. Он отбросил эти мысли.
— Думаю, сегодня я питал надежду на игру, — сказал Пол. — В последнее время все сделалось чересчур серьезным.
Хэллек отвернулся, скрывая свои чувства. Что-то жгло ему глаза. Боль жила в нем от потерянного вчера, унесенного от него временем.
Как быстро придется возмужать этому мальчику, подумал Хэллек. Как быстро придется ему научиться читать в своем сознании то, что являет собой жестокую необходимость.
Не оглядываясь, Хэллек проговорил:
— Я чувствовал в тебе душу, мальчуган, и мне ничего так не хотелось, как пойти ей навстречу. Но играм пришел конец. Завтра мы уезжаем на Арраку. Арраки — реальность. Харконнены — реальность.
Пол коснулся своего лба лезвием рапиры, которую он держал вертикально. Хэллек повернулся, увидел салют, кивком дал знать, что понял жест. Он указал на чучело.
— Давай теперь отработаем время. Покажи-ка мне, как ты справляешься с этой штукой. Я буду наблюдать отсюда: так мне лучше видно. Я предупреждаю тебя, я испытаю на тебе еще один вид нападения. От врага ты подобного предупреждения не получил бы.
Пол встал на носки и потянулся, расслабляя мускулы. Мысль о том, что отныне его жизнь будет наполнена постоянными изменениями, нагнала на него тоску. Он подошел к чучелу, нажал на кнопку у него на груди и почувствовал, как защитное поле оттолкнуло клинок.
— Внимание! — крикнул Хэллек и чучело начало атаку.
Пол активизировал свое поле и прнялся отражать удары и наносить ответные.
Хэллек наблюдал за его движениями. Его сознание, казалось, раздвоилось, одна его часть с непрерывным вниманием следила за борьбой, другая витала далеко от нее.
— Я — хорошо тренированное плодовое дерево, — думал он. — Поле отточенных чувств и возможностей, и все они нестерпимо требуют своей пересадки в других.
Он почему-то ясно вспомнил юное лицо своей младшей сестры. Теперь ее не было в живых — она умерла в доме развлечений для отрядов Харконнена. Она любила цветы, но какие, он не помнил. Его беспокоило, что он не мог вспомнить.
«Умный дьяволенок, — подумал Хэллек, сосредоточившись теперь только на движениях руки Пола. — Он практикуется и учится по своему собственному методу. Это не стиль Дункана и уж, конечно, не то, чему учил его я. Эта мысль лишь ввергла Хэллека в еще более глубокую печаль. Я поддался настроению», — подумал он. И он принялся размышлять о том, испытывает ли мальчик по ночам страх, навеянный ему его мыслями.
— Если бы желания были рыбами; мы все бы забрасывали сети, — пробормотал он. Это было выражение его матери, он всегда прибегал к нему, когда чувствовал, как сгущается над ним чернота завтрашнего дня. Потом он подумал о том, какой странный вид должен быть у планеты, никогда не знавшей морей и рыб.