Дьявол не любит ждать

ГЛАВА 13 Такой маленький мир

В Париже, теперь уже даже не на другом конце света, а просто в другом мире, Рене Матис просматривал «Фигаро», сидя за столиком кафе неподалеку от офиса Второго управления. Он как раз заканчивал свой ланч. Новый реактивный лайнер «Викерс VC-10», прочитал он, зафрахтованный бахрейнской авиакомпанией «Галф эйр» и летевший из Британии, пропал где-то в районе ирано-иракской границы. Он просто исчез с экранов радаров.

Матис пожал плечами. Такие вещи случаются. Этот самолет, гордо названный «Британской кометой», похоже, оказался далеко не самым надежным: помнится, это уже не первое летное происшествие с лайнерами такого типа. Матис заказал себе обычный для рабочего дня ланч: стейк с соусом тартар и жареным картофелем, маленький кувшинчик «Кот дю Рон» и двойной эспрессо. День в Париже выдался тихий, а в такие дни Матису думалось особенно хорошо, и порой в голову приходили действительно отличные идеи.

Полицейское расследование дела об убийстве Юсуфа Хашима так и не привело к серьезным результатам. Удивляться не приходилось: в Париже существовали целые районы, куда полиция особо и не совалась — во-первых, потому, что это было слишком опасно для самих полицейских, а во-вторых, потому, что жители этих окраин не нуждались в помощи правоохранительных органов. Они сами устанавливали там свои порядки и, если даже говорили по-французски, сотрудничать с полицией не желали. Одной из таких зон был Курнёв — несколько кварталов района Сен-Дени, включающих в себя и печально известный «Город четырех тысяч».[39] Сарсель был еще более показательным примером: самое настоящее гетто со своими собственными жестокими законами, имеющими к законам Французской Республики весьма отдаленное отношение. Большая часть французов воспринимали появление таких кварталов как неизбежную расплату за империалистическое и колонизаторское прошлое своей страны.

Уход, а точнее, бегство французов из Индокитая было унизительным, но в то же время в результате этих событий в самой Франции ничего существенно не изменилось, за исключением, пожалуй, появления огромного количества мгновенно расплодившихся по всей стране вьетнамских ресторанчиков. С другой стороны, алжирская война просто наводнила французские города, и в первую очередь Париж, тысячами озлобленных иммигрантов-мусульман. Вроде бы эти люди и отгородились от окружающего мира и от ближайших городских кварталов в своих словно отделенных невидимыми стенами пригородах, но Матис все равно воспринимал эти районы как осиные гнезда, как котлы, где готовится чудовищное криминальное варево. Рано или поздно эти котлы должны были взорваться.

Юсуф Хашим был всего лишь одним из многих звеньев в длинной запутанной цепочке торговли героином. Полиция нашла в его квартире изрядное количество этого вещества, причем в экспертном заключении особо указывалось на неожиданно высокое его качество. Да, речь шла уже не о рискованном незаконном развлечении, модном в годы юности Матиса и практиковавшемся на коктейльных вечеринках в «Ле Бёф сюр ле Туа» и других ночных клубах. С тех пор наркотики оказались в смертельно опасной близости к любому человеку, даже не входящему в группу риска. Их распространяли по всей стране оптом и в розницу, товар предлагался всем, каждому потенциальному потребителю, а сетью поставщиков явно руководили люди, знающие и умеющие использовать все правила конспирации: каждый участник цепи знал настолько мало, что найти источник поставок было невозможно.

Марсельские коллеги Матиса, работая совместно с американскими детективами, добились определенных успехов, перекрыв один из каналов поставки наркотиков в Америку по морю, — тот самый канал, который в ФБР прозвали «французской связью». Впрочем, их гораздо больше удивило то, что удалось выяснить по ходу расследования: хотя во Францию в последнее время завозили больше героина, чем когда-либо прежде, основную часть его морским путем переправляли транзитом дальше — в Лондон.

Один французский полицейский сказал Матису, что возникает ощущение, будто кто-то объявил крестовый поход против Британии, обладая при этом безграничными ресурсами, чтобы развязать настоящую нарковойну.

Матис посмотрел на часы. У него оставалось несколько свободных минут, и он заказал себе еще кофе и маленькую рюмку коньяка. Вот уже несколько дней подряд что-то крутилось где-то в уголке его памяти, словно напрашиваясь на большее внимание и напряженную работу мысли. И вот сейчас, разглядывая красноватую тень, отбрасываемую на тротуар алой маркизой над витриной кафе, он вдруг вспомнил то, что было ему так нужно и не давало покоя.

Язык, вырванный щипцами… Ну да, он действительно слышал об этой чудовищной казни раньше, а теперь вспомнил, где именно. Его брат, майор французской пехоты, воевал в Индокитае. Как-то раз он рассказал Рене об одном вьетнамском военном преступнике, которого они пытались поймать и предать суду. Французы жаждали его крови за то, что он, как стало известно по данным разведки, любил развлекаться, глядя, как пытают пленных французских солдат. Впрочем, были у него «доброжелатели» и среди местного населения: слишком уж рьяно он претворял в жизнь коммунистическую доктрину борьбы с католическими миссионерскими школами. Его специальностью был захват ходивших в такие школы детей с последующими жестокими истязаниями. Многие дети, попав к нему в лапы, оставались инвалидами на всю жизнь.

Вернувшись к себе в офис, Матис попросил секретаршу связаться с архивом и подобрать папки с фотоматериалами по военным преступникам времен войны в Индокитае.

После обеда с Бондом Матис отдал одному из своих подчиненных распоряжение найти парижскую фабрику Джулиуса Горнера и сфотографировать ее владельца. Вскоре он получил несколько снимков сносного качества: на них был запечатлен высокий мужчина славянской внешности с правильными чертами лица, вот только выражение этого лица производило на редкость неприятное впечатление. Естественно, обращала на себя внимание и непропорционально большая левая рука в белой перчатке. На двух фотографиях с ним рядом был человек в армейском кепи; с восточными, возможно вьетнамскими, чертами.

Вскоре секретарша вернулась с довольно большой коричневой картонной коробкой, и Матису потребовалось всего несколько минут, чтобы найти нужный снимок. На его столе лежали рядом две фотографии: на только что отпечатанном, едва ли не влажном черно-белом снимке был изображен человек в кепи, стоящий рядом с черным кабриолетом «Мерседес-300D»; другой снимок представлял собой вырезку из газеты одиннадцатилетней давности: на нем, судя по подписи, был запечатлен некто Фам Син Куок, портретами которого с надписью «Разыскивается» в свое время были оклеены все стены во французском Сайгоне. В том, что это один и тот же человек, сомневаться не приходилось.

Тем не менее Матис не схватился немедленно за телефонную трубку и не вызвал машину, чтобы ехать на химическую фабрику Горнера. Для него куда важнее было выяснить другое: ограничивается ли связь Горнера с Юго-Восточной Азией тем, что этот психопат — его помощник, личный телохранитель и палач-головорез в одном лице — происходит оттуда. Или, может быть, здесь есть что-то еще?

Закурив «Голуаз» с фильтром, Матис положил ноги на рабочий стол и задумался над тем, какая коммерческая выгода могла светить Горнеру, рискни он сунуться в этот опаснейший район мира: треугольник Лаос — Вьетнам — Камбоджа.

Париж и Калифорнию разделяют девять часовых поясов, и в девять утра, ощущая, как на глазах начинает припекать солнце, Феликс Лейтер нажал кнопку звонка на калитке, ведущей на лужайку перед выстроенным в испанском стиле домом на Джорджина-авеню в Санта-Монике. Услышав зуммер открывающегося замка, он толкнул калитку и поковылял по траве к парадному крыльцу дома.

Седеющий техасец, в свое время бывший надежным партнером Джеймса Бонда едва ли не в самых сложных и опасных операциях, теперь работал в детективном агентстве Пинкертона и не скрывал, что эта работа наводит на него скуку смертную. Вот и на этот раз задание ему выпало не из тех, что вдохновляют сыщика на полет творческой мысли: его нанял продюсер одной голливудской студии. Предмет контракта — разыскать пропавшую девушку. Звали ее Трикси Рокет; она снялась в паре фильмов категории «Б», а затем исчезла из поля зрения, не оставив никому ни адреса, ни телефона — ничего вообще. Родители девушки, приехавшие из Айдахо, подняли шум — пока что лишь в пределах студии. Их подозрения пали на продюсера, выбравшего Трикси для съемок; сам он был бы чрезвычайно рад найти ее, чтобы замять скандал и восстановить свое доброе имя — по возможности до того, как его жена что-нибудь услышит об этой неприятной истории.

Для человека с опытом и талантами Лейтера это была рутинная и банальная работа, но с тех пор, как он потерял правую ногу и руку в схватке с акулой, помогая Бонду выбраться из трудной ситуации в Майами, ему приходилось ограничиваться теми заданиями, которые не требовали больших физических усилий.

Сначала из-за двери дома № 1614 по Джорджина-авеню послышался яростный собачий лай, затем из ближайшего к входной двери окна высунулась головка симпатичной темноволосой женщины. Хорошенькая брюнетка прижимала к уху телефонную трубку и жестом попросила Феликса подождать. Он присел на бордюр у края газона и стал просматривать свежий номер «Лос-Анджелес таймс».

Проговорив по телефону двадцать минут, женщина, которую звали Луиза Ширер, наконец пригласила его войти в дом, провела в маленький внутренний дворик и была даже настолько любезна, что предложила ему кофе. Миссис Ширер действительно оказалась милейшей женщиной, хотя, быть может, излишне болтливой. Трикси Рокет в самом деле снимала у нее комнату, и она прекрасно помнит эту девушку, но Трикси съехала отсюда уже три месяца назад. Нет, адреса она не оставила. Куда пересылать почту, не сказала, но… В этот интригующий момент снова зазвонил телефон, и Феликсу пришлось пялиться в свою кофейную чашку еще пятнадцать минут.

В общем, визит оказался столь же приятным, сколь и бесполезным. Вернувшись наконец в свою скромную дешевую гостиницу в Западном Голливуде, он почувствовал себя измотанным. Кондиционера в отеле не было, старый скрипучий вентилятор лениво гонял теплый воздух над расставленными по углам вестибюля пальмами, а лифт застрял на десятом этаже. Однако у портье его ожидало сообщение: Лейтера просили позвонить по указанному там телефонному номеру. Судя по коду, это был Вашингтон, и усталость Феликса как рукой сняло: он почувствовал внезапный прилив бодрости.

Последним настоящим делом, в котором ему довелось поучаствовать, была операция, которую они вместе с Бондом провернули на Ямайке. Незадолго до того кадровая служба ЦРУ разыскала его на Багамах, откопав где-то в списке отставных агентов. Видимо, в тот момент у них было совсем плохо с квалифицированными кадрами. Да, не зря говорят, что бывших шпионов не бывает: попал в обойму — и на всю жизнь остаешься по крайней мере в резерве.

Когда оживший лифт наконец дотащился до нужного этажа, Феликс, едва войдя в свою комнату, сразу же набрал телефонный номер, записанный на листочке с гостиничным логотипом. Ему пришлось пройти целую систему заочных проверок, предназначенных для выяснения личности звонящего. Пароль следовал за паролем, контрольный вопрос — за очередным ответом. Наконец звонок перевели на нужный добавочный номер. Ровный, серьезный голос на том конце провода почти две минуты вещал практически в режиме монолога.

Лейтер стоял у кровати, курил сигарету и время от времени кивал:

— Угу… угу… понял.

Наконец в монологе невидимого собеседника возникла пауза, и Лейтер спросил:

— А где, черт возьми, этот гребаный Тегеран находится?

В тот самый час в вышеупомянутом городе было раннее утро, и Дариус Ализаде направлялся в сторону андаруна — женской половины его дома, сохранявшего традиционную восточную планировку. Разумеется, он был вполне современным и светски воспитанным человеком и не слишком строго соблюдал гендерное разделение помещений в своем домашнем хозяйстве; тем не менее он охотно разводил не только по разным комнатам, но и по разным флигелям своей виллы то, что было связано с его работой, и то, что относилось к частной жизни. Дариус был женат трижды, все три брака не продлились долго, но он имел троих сыновей от разных жен. Он исповедовал шиитскую традицию толкования Корана, позволявшую паре вступать в брак на время — до тех пор, пока этот статус обоих устраивает; расставаться же, согласно этому правилу, можно было без процедуры формального развода. Если приходилось к слову, Дариус любил процитировать соответствующие строки Корана, которые трактовал несколько своеобразно: «Если ты опасаешься, что не будешь достойно и справедливо вести себя по отношению к сиротам, женись на таких женщинах, которые покажутся тебе достойными, на двух, трех или четырех; если же ты опасаешься, что не сможешь равно и справедливо относиться ко всем ним, то женись только на одной…»

Дариус подобных страхов не испытывал и хорошо обеспечил материально как своих сыновей, так и их матерей. Теперь он зорко высматривал себе четвертую жену, что дозволялось согласно учению Пророка, а чтобы не ошибиться, разрешал себе время от времени устраивать нечто вроде тестирования наиболее подходящих кандидаток. С одной из них — Зухрой из ресторана, где они с Бондом обедали, — он собирался встретиться нынешним вечером.

В андаруне Дариус зашел в единственную во всем доме комнату, выходящую окнами на две стороны; благодаря кондиционеру здесь царила приятная прохлада. В этой комнате, служившей Дариусу офисом, были деревянный пол и деревянные же, так называемые американские ставни на окнах. Большую часть пола покрывал огромный старинный ковер из Исфахана; в одном из углов стояла позолоченная клетка, в которой хозяин держал белого длиннохвостого попугая. Каждый день в шесть часов вечера Дариус включал передатчик и отправлял донесение в Лондон. Если он не выходил на связь точно в назначенное время, примерно через полчаса из Риджентс-парка следовала проверка-напоминание в виде звонка из серии «ошиблись номером». Затем делался еще один контрольный звонок в семь часов, а если и он оставался без ответа, в соответствующем отделе в Лондоне запускали параллельный механизм особого контроля, позволяющий выяснить, что случилось с резидентом.

Дариус никогда не позволял себе вольностей и не дожидался ни проверок, ни напоминаний, а в тот вечер он и вовсе торопился выйти в эфир минута в минуту. Он надел наушники и сел за стол, на котором стоял передатчик. Его тонкие пальцы привычно делали знакомую работу, отстукивая ключом его позывной — «PXN вызывает WWW» — в диапазоне четырнадцать мегагерц. Он услышал, как внезапно в эфире словно возникла дыра, образовалась какая-то пустота: это означало, что Лондон его опознал и слушает.

На этот раз Дариусу было о чем рассказать тем, кто принимал его доклад, но при работе на передатчике ключом важна была не столько скорость, сколько спокойствие и уравновешенность. Там, в Риджентс-парке, в службе приема секретной информации, на пульте была выделена специальная панель с большим количеством застекленных циферблатов с нервно подрагивающими иголочками стрелок; эти приборы вели учет множества параметров, включая усилие, с которым радист каждый раз нажимает на ключ, скорость набора каждой цифровой комбинации, а также индивидуальные особенности работы каждого радиста. Например, те, кому это было нужно, знали, каким именно образом Дариус набирает определенные буквы — скажем, «С», — нажимая на клавишу чуть более слабым указательным пальцем левой руки. Если приборы не опознавали его персональный «почерк», в эфире раздавался резкий зуммер и связь немедленно прерывали, а волну передатчика глушили сильными помехами.

Он знал об одном агенте в Вест-Индии, который с таким энтузиазмом докладывал любую сколько-нибудь стоящую информацию, что электронные «сторожа», приняв повышенную скорость передачи при работе ключом за волнение провалившегося или перевербованного агента, навсегда отключили его от эфира. В инструкциях, полученных от начальства, имелись указания, как можно скрытно сообщить о том, что тебя схватили и ты передаешь не то, что должен, а то, что тебя заставляют передавать — с помощью угроз или физического воздействия: для этого существовали как специальные комбинации цифр и букв, которые в разных вариантах следовало включать в сообщение, так и преднамеренные сбои в «почерке», известные специалистам на приеме. Впрочем, Дариус не слишком доверял всем этим мерам предосторожности, прекрасно понимая, что в крайнем случае рассчитывать придется только на себя. Во время войны произошел такой случай: в Голландии нацисты вычислили и захватили целую группу британских диверсантов и разведчиков, включая нескольких радистов. Те вышли в эфир и согласно инструкциям включили в свои рапорты все условные сигналы, обозначающие провал; а в ответ их начальники с Бейкер-стрит велели им не паниковать и перестать засорять эфир ненужной информацией.

Дариус передал в Лондон шифровку о том, что от агента 007 по-прежнему нет никаких известий, и запросил указаний относительно того, следует ли ему самому ехать в Ноушехр. Приложил он и скупую информацию о «каспийском морском чудовище», собранную им в Тегеране, включая и то, что было получено от Хамида. Накануне он заглянул пообедать в один элегантный французский клуб, где заказал несколько коктейлей на террасе для своих старых знакомых, долгое время прослуживших в Индокитае. Эти люди, знавшие толк в военной технике, утверждали, что именно они, пролетая над морем, видели эту странную машину. Вслед за коктейлями настал черед котлет из молодого барашка и красного бургундского; под это дело Дариус выяснил, что его друзья помнят точное место, где были сделаны фотографии, и что чудовище, судя по всему, оборудовано пусковыми установками для ракет. Неугомонному Дариусу этого показалось мало, и на обратном пути он заглянул в клуб, известный лишь под сокращенным названием «СРС», — одно из самых шикарных мест в Тегеране, где даже в боулинг играли на дорожках из полированного мрамора. Под сводами этого заведения, посещаемого самыми стильными и «продвинутыми» тегеранцами и гостями города, звучала негромкая приятная музыка — записи Фрэнка Синатры и Дейва Брубека.

Здесь Дариусу удалось разговорить одного чрезмерно падкого на бурбон американца и узнать от него еще больше интересного. Самолет «Викерс VC-10», принадлежавший компании «Бритиш оверсиз», был якобы две недели назад перерегистрирован на ее дочернюю компанию «Галф эйр» в Бахрейне, а затем таинственным образом исчез, не приземлившись в аэропорту назначения. Американец слышал от своего приятеля, сын которого работал на одной из американских баз на Ближнем Востоке, что «VC-10» на самом деле пересек границу Персии и вторгся в ее воздушное пространство на западе, но так его и не покинул. Считалось, что лайнер либо разбился, либо благополучно приземлился в бескрайней песчаной пустыне Деште-Лут, где-то поблизости от Кермана. Никаких следов обнаружено не было.

Пальцы Дариуса работали быстро, но четко, он сообщал свои новости, не рискуя сбить с толку электронных «кураторов». Он знал, что М. прекрасно поймет всю информацию, включая намеки и недоговоренности, поймет и всю опасность ситуации — так же хорошо, как если бы ему передали сообщение открытым текстом.

Час спустя, когда в Лондоне был разгар рабочего дня, кровь сильно застучала в висках у М.: так всегда бывало, когда он не просто напряженно думал, но еще и сильно беспокоился. Чиркнув спичкой, он поднес ее к трубке и через несколько секунд с шумом втянул в легкие густой табачный дым. На его письменном столе лежали телеграммы из Парижа и Вашингтона, а рядом — расшифрованное последнее донесение Дариуса из Тегерана. Между этими сообщениями существовала определенная связь: опыт подсказывал М., что они должны сложиться в цельную картину, однако пока что это были только кусочки мозаики, фрагменты информации — срочной, тревожной, но неполной. На крыше здания, буквально в нескольких футах над головой М., были установлены мачты антенн самых мощных во всей Британии радиопередатчиков. Десятый этаж особняка был почти полностью отдан под отдел связи, состоящий из специалистов высочайшего класса, подобранных кадровой службой буквально по одному в разных спецслужбах страны и в ее вооруженных силах. Эти люди чем-то напоминали колдунов: даже язык у них был особенный, похожий на заклинания. Они вечно обсуждали пятна и бури на Солнце и какие-то «высокоионизированные слои стратосферы». Но на сей раз и они оказались бессильны: в ответ на настойчивые требования М. дать ему еще хоть что-то они терпеливо объясняли, что не могут ничем помочь, пока не получат еще какой-нибудь входящий сигнал.

М. подошел к окну и посмотрел на Риджентс-парк. Подумать только: всего пару недель назад он смог спокойно выкроить целое утро, чтобы с удовольствием посмотреть замечательный матч по крикету, в котором англичане в упорной борьбе победили индийцев, опередив их на один иннинг и сделав сто двадцать четыре пробежки. Сегодня о таких вольностях даже думать не приходилось: времени не было совсем.

Он нажал кнопку переговорного устройства:

— Манипенни? Вызовите ко мне начальника штаба.

Буквально через несколько секунд начальник штаба Службы, подтянутый, уверенный мужчина примерно одного возраста с Джеймсом Бондом, прошагал по коридору, покрытому мягким ковром, и подошел к обитой зеленым сукном двери, отделявшей кабинет и приемную М. от всего остального мира.

Мисс Манипенни выразительно приподняла бровь, когда он вошел.

— Проходите, Билл, — сказала она, — но не забудьте пристегнуть ремень безопасности.

Дверь в кабинет М. беззвучно открылась и закрылась, и над ней зажглась зеленая лампочка.

— Присаживайтесь, — сказал М. — Что удалось выяснить по поводу донесения агента Фисташки?

— Я только что получил доклад от наших экспертов по авиации, — доложил начальник штаба. — Окончательные выводы на основании информации, содержащейся в донесении, сделать еще трудно, но они считают, что это может быть экраноплан.

— Это еще что за хрень такая? — спросил М.

— Он выглядит как самолет, только со здорово укороченными, словно обрезанными крыльями, но фюзеляж выполнен в виде корпуса корабля, поскольку он должен планировать над достаточно ровной поверхностью, следовательно, большую часть времени — над водой. Он действует по принципу так называемого воздушного экрана. По общему весу он вдвое превышает самый крупный из обычных самолетов, а по полезной нагрузке еще больше, длина корпуса составляет свыше трехсот футов, размах крыльев — сто тридцать. Вы видели, как птицы садятся на воду — например, те же гуси на озере? Они перестают махать крыльями, но продолжают еще некоторое время без всякого усилия скользить над поверхностью воды. Вот это и есть эффект воздушного экрана. Когда самолет, в котором вы летите, совершает посадку, вы чувствуете, как его в последние секунды словно начинает тянуть вверх, и, чтобы приземлиться, ему приходится преодолевать сопротивление. Это влияние того же эффекта. Между крылом и поверхностью создается своего рода подушка из сжатого воздуха, и его давление создает подъемную силу. Приручить это явление и сделать управляемым оказалось нелегко, но русским, судя по всему, удалось. Сам этот феномен они называют по-английски — граунд-эффектом, а созданное ими транспортное средство — экранопланом. В общем, не могу не признать, что Советы опередили нас в этом направлении на целые годы, выражаясь образно — на световые годы. Все технические данные, имеющиеся в нашем распоряжении, представлены в этом рапорте. — Он положил на стол папку с материалами.

— Если это действительно то, о чем вы говорите, — сказал М., — то у нас проблема.

— Именно. Сейчас экранопланы еще проходят эксплуатационные испытания. Нам известно о существовании четырех предсерийных экземпляров, но русские планируют построить на Волжском судостроительном заводе больше сотни таких монстров. Уже имеется несколько фотографий, сделанных американскими спутниками над акваторией Каспийского моря; к сожалению, они довольно низкого качества. Есть и еще один снимок, сделанный с разведывательного самолета «У-два». Также имеются устные свидетельства персидских рыбаков, утверждающих, что они видели нечто подобное. Они, кстати, и прозвали его «каспийским чудовищем».

— Какого рода опасность представляет эта машина? Какова ее боевая мощь? — спросил М.

— Мы считаем, что она разработана в качестве как десантного транспортного средства, так и штурмового воздушного судна. По-видимому, она способна перевозить примерно двадцать пять тонн груза, двигаясь при этом буквально в нескольких футах над поверхностью моря.

— И с какой же скоростью? — спросил М.

— Я думаю, сэр, что вам лучше сесть, прежде чем я отвечу на ваш вопрос, — сказал начальник штаба. — Экраноплан может развивать расчетную скорость четыреста километров в час.

— Сколько?!

— Да, вы не ослышались. Это составляет двести пятьдесят миль в…

— Я и сам прекрасно знаю, сколько это составляет, — оборвал подчиненного М. — Вы лучше скажите, какого черта это чудовище делает в Персии?

— Ну, как я понимаю, агент Фисташка сам эту машину не видел, и его доклад основывается только на устных показаниях водителя, который отвозил агента Ноль-Ноль-Семь в доки, где находится этот аппарат, так что с уверенностью сказать, что советский экраноплан базируется там, мы не можем. Но в любом случае хорошего в этой ситуации мало. Речь может идти не о прототипе, не об опытном экземпляре, а об уже испытанном и модифицированном аппарате.

М. шумно запыхтел трубкой:

— Что касается агента Фисташки, то я доверяю его докладу. А вам уже передали из лаборатории результаты анализа образца, который он прислал? Того пакета из Ноушехра, что пришел сегодня утром?

— Да. Это чистый героин. Насколько героин вообще может быть чистым. А для кого он предназначен… бог его знает. Представляется, что по крайней мере перевалочным пунктом должна стать Россия. Туда его собираются поставлять на экраноплане.

— Это означает только одно: Горнер имеет какие-то отношения с русскими. Они будут переправлять героин на Запад через Восточную Европу. Возможно, через прибалтийские страны, например Эстонию.

— К сожалению, боюсь, что это так, сэр.

М. снова подошел к окну. Стоя спиной к начальнику штаба, он проговорил:

— И все-таки мне кажется, что дело обстоит не так просто. Ну не верю я, что все упирается только в коммерческий интерес, только в торговлю наркотиками — пусть даже в гигантских масштабах. Американцы наверняка тоже что-то учуяли, не зря ведь они в последнее время прямо наводнили Персию своими агентами.

— Разве их там не всегда было полно?

— Конечно. Но все-таки не столько. Я не видел такой суеты и паники на Ближнем Востоке с тех пор, как этот Филби сбежал из Бейрута.[40] Парни из Лэнгли явно пронюхали, что там затевается что-то серьезное.

— А как у нас сейчас обстоят отношения с Лэнгли? — спросил начальник штаба.

М. покачал головой:

— Боюсь, пока что по-прежнему. Довольно прохладные. А все этот Вьетнам. Пока политики о чем-то не договорятся с глазу на глаз или пока мы не пошлем туда какое-то количество войск, между нами будет оставаться… некоторая сдержанность.

— Получается, что в отношении Персии мы с американцами сидим в одной лодке, вот-вот готовой утонуть, но при этом не разговариваем друг с другом.

М. тяжело вздохнул:

— Вы совершенно правы, Билл. Вот почему нам так исключительно важно услышать что-то от Ноль-Ноль-Седьмого.

— А как дела у Ноль-Ноль-Четвертого? Есть хоть какая-то информация?

— Ни слуху ни духу. Что меня на самом деле беспокоит, так это сведения, полученные из Вашингтона. Они посылают в Тегеран агентов, чуть ли не заказывая специальные шпионские чартеры. Привлекают даже некоторых отставников, еще числящихся в резерве. В общем, «свистать всех наверх».

— А почему они так переполошились, мы на самом деле не знаем. Есть что-то, чего они нам не говорят.

М. молча кивнул.

На некоторое время в кабинете воцарилось тягостное молчание, потом начальник штаба сказал:

— Если Горнер вышел на русских и сумел договориться, чтобы использовать их экраноплан для транспортировки своего героина, значит, он должен с ними каким-то образом за это расплатиться.

— Но не деньгами, — сказал М. — Интересно, что вы по этому поводу думаете, вернее, совпадают ли наши с вами догадки на этот счет.

— Сэр, я полагаю, что не зря прослужил бок о бок с вами столько лет, — ответил начальник штаба.

М. положил погасшую трубку на стол и нажал клавишу переговорного устройства.

— Манипенни, — распорядился он, — соедините меня с премьер-министром.