Дьявол не любит ждать

ГЛАВА 3 Обезьянья лапа

За квартирой Бонда в Челси присматривала шотландка по имени Мэй — настоящее сокровище. Она изо всех сил пыталась вовремя приготовиться к приезду хозяина и встретить его с подобающим гостеприимством, но, как всегда, дверца такси, доставившего Бонда из аэропорта, хлопнула под окнами чуть раньше, чем она того ожидала.

— Неужели вы не могли предупредить меня заблаговременно, мистер Бонд? — с упреком сказала Мэй, когда он вошел в холл и поставил на пол чемоданы из крокодиловой кожи. — Постель толком не проветрена, ваш любимый джем я купить не успела, а еще приходил молодой человек, который должен был переделать стенной шкаф в комнате для гостей, так после него такой беспорядок остался!

— Извините, Мэй. Я не виноват — труба позвала. Причем случилось это вчера поздно вечером, можно сказать, даже ночью.

— Приготовить вам ланч?

— Нет, спасибо. Я только приму душ и сразу же поеду на работу.

— Как угодно. По крайней мере, чистые полотенца есть, они висят в ванной на вешалке. Пока вы моетесь, я хотя бы сварю вам кофе.

— Спасибо. Черный и, пожалуйста, покрепче.

— Может быть, и апельсиновый сок?

— Свежевыжатый?

— Само собой, мистер Бонд.

— Мэй, вы просто чудо. Я буду готов через десять минут. Пожалуйста, позвоните, чтобы подали машину к подъезду.

Надевая после душа свежую рубашку, темно-синий шерстяной костюм и повязывая черный галстук, Бонд подумал, что, наверное, так же чувствуют себя офицеры, облачаясь в форму в первый раз после отпуска. Побрился он еще в римском отеле в шесть утра, а в парикмахерской был последний раз неделю назад. В общем, выглядел он, конечно, не так, как в свои лучшие времена, но по крайней мере достаточно презентабельно, чтобы можно было показаться на глаза начальству.

В гостиной он наскоро просмотрел пачку корреспонденции, имеющей пометку «срочно», и счел возможным отправить по крайней мере половину столь бесценной информации прямиком в мусорную корзину. Сделав пару глотков обжигающего горького черного кофе, приготовленного Мэй, он взял с кофейного столика сигаретницу и, достав оттуда «Балкан Собрание», закурил.

— А теперь, Мэй, — сказал он, — расскажите мне, как тут у нас обстоят дела и что новенького произошло за время моего отсутствия.

Мэй на мгновение задумалась:

— Ну, этот вернулся — старый чудак, который в одиночку отправился в кругосветное путешествие на яхте.

— Чичестер?

— Ага. Он самый. Только не спрашивайте меня, какой смысл во всей его затее. Особенно если учесть, что он уже на пенсии.

— Мне кажется, мужчинам просто нужно время от времени что-то себе доказывать, — предположил Бонд. — Даже старикам. А еще что?

— Этих поп-певцов арестовали за наркотики.

— «Битлз»?

— Нет, других, тех, у которых патлы до плеч, они еще так громко играют, что уши закладывает. «Роллинг стоунз», что ли?

— А что за наркотики-то у них нашли? Марихуану?

— Ну уж вы спросите иногда, мистер Бонд. Слышала, что наркотики, вот и все.

— Понятно. Теперь их повсюду полно. — Бонд вдавил сигарету в дно пепельницы. — Пока меня не будет, позвоните Морленду и попросите прислать еще коробку таких же сигарет как можно быстрее. Боюсь, что мне скоро опять придется уехать.

— Уехать? — переспросила Мэй. — А я-то думала, вы собираетесь…

— Я и сам так думал, — сказал Бонд. — Честное слово. Там, случайно, не мою машину подогнали?

Бонду потребовалось чуть ли не десять минут, чтобы доехать до Слоун-Сквер; а ведь он сидел за рулем не какой-нибудь обыкновенной машины, а своего любимого «паровоза» — «бентли-континенталя», собранного по индивидуальному заказу, а затем доработанного в мастерской Службы по личным указаниям самого Бонда. Он впервые очутился в Лондоне после долгого перерыва, и ему подумалось, что за время его отсутствия город успел слегка свихнуться. На каждом пешеходном переходе через Кингс-роуд слонялись длинноволосые молодые люди: они ходили взад-вперед по проезжей части, стояли, болтали с себе подобными, а в одном, наиболее примечательном случае даже сидели, поджав ноги, прямо на мостовой. Складной верх кабриолета был откинут, и Бонда просто окутал запах марихуаны, который до сих пор ассоциировался у него только с каким-нибудь грязным базаром в убогом марокканском городишке. Костры они из нее, что ли, жгут? Он посильнее «топнул» по педали газа; автомобиль отозвался на увеличение подачи топлива резким ускорением и довольным рыком сдвоенных двухдюймовых выхлопных труб.

Наконец ему удалось выбраться на Слоун-стрит и промчаться через Гайд-парк. На коротком участке прямой трассы стрелка спидометра успела добраться до отметки в шестьдесят миль. Компрессорный нагнетатель Арнотта действительно превращал тяжеловесную машину в подобие реактивного снаряда. Миновав Серпантин,[14] Бонд решил немного похулиганить и, не сбавляя темпа, исполнил гоночную «переставку». В финальной фазе маневра машину, задняя ось которой немного ушла с намеченной траектории, пришлось слегка подловить рулем; ничего страшного, просто сказывалось отсутствие практики, но это дело поправимое. «И вообще, так-то лучше, — подумал он, — приятный денек раннего лета в Лондоне, ветер в лицо и предстоящая встреча с боссом по срочному делу».

Он в мгновение ока добрался до Риджентс-парка, а оттуда уже было рукой подать до штаб-квартиры Службы. Бросив ключи от машины изумленно уставившемуся на него швейцару, он поднялся на лифте на девятый этаж. Мисс Манипенни была на посту — за своей неизменной конторкой у дверей кабинета М.: одетый с иголочки Цербер у врат неведомой пока преисподней.

— Джеймс! — воскликнула она, не сумев скрыть звучащую в голосе радость. — Как приятно вас видеть. Как каникулы?

— Я был в отпуске по состоянию здоровья, Манипенни. Это большая разница. Но в любом случае я не в обиде. Отдохнул замечательно. Только слишком долго для меня. Ну а как поживает моя любимая привратница?

— Спасибо, Джеймс, лучше не бывает.

Судя по внешнему виду секретарши, это была правда. На мисс Манипенни был строгий костюм в мелкую, едва заметную черно-белую клетку, белая блузка с синей эмалевой брошью у воротника, но даже в этих доспехах она светилась почти девчоночьей радостью, и легкий румянец играл у нее на щеках.

Бонд качнул головой в сторону двери:

— А как старик?

В ответ мисс Манипенни чуть скривила губы и закатила глаза:

— Если честно, Джеймс, то у него, похоже, опять крыша поехала. Знаете, на чем его теперь заклинило?..

Она поманила Бонда пальцем, чтобы он пригнулся поближе. Когда тот наклонил голову, она зашептала ему на ухо. Бонд чувствовал прикосновение ее губ к своей коже.

— Йога! — в полный голос воскликнул Бонд. — Да на кой черт!..

Манипенни рассмеялась и поднесла палец к губам.

— Неужели весь мир свихнулся, пока меня не было?

— Успокойтесь, Джеймс, и лучше расскажите, что в этой симпатичной красной сумочке, которую вы принесли.

— Это шоколад, — сказал Бонд. — М. попросил привезти ему из Рима несколько плиток. — Он показал ей «Perugian Baci» в серебристо-синей обертке.

— А вы знаете, Джеймс, что по-итальянски означает слово baci? Это значит «поцелуи».

— Надеюсь, это подарок для его жены.

— Джеймс, ах вы…

— Ш-ш-ш…

Она не успела высказать свое возмущение, поскольку тяжелая ореховая дверь внезапно бесшумно распахнулась и перед ними на пороге своего логова предстал М. Склонив голову набок, он окинул взглядом приемную.

— Входите, Ноль-Ноль-Семь, — проговорил он. — Рад снова вас видеть.

— Благодарю вас, сэр.

Бонд прошел в кабинет босса, развернувшись на пороге, чтобы прикрыть за собой дверь и, главное, успеть послать мисс Манипенни воздушный поцелуй.

Бонд сел в кресло напротив письменного стола М. Тот тем временем занялся любимым делом — раскуриванием трубки. Спички ломались и гасли одна за другой; наконец, изведя почти целый коробок, он добился того, что трубка задымила должным образом. За это время М. успел перекинуться с Бондом несколькими фразами по поводу столь неожиданно прерванного отпуска. Потом он пристально поглядел в окно, чем напомнил Бонду старого моряка, высмотревшего где-то в районе Риджентс-парка вражеский флот. Наконец М. резко повернулся к нему лицом:

— Я очень рассчитываю на вашу помощь в одном деле, Ноль-Ноль-Семь. Все детали мне и самому пока неясны, но опыт подсказывает, что речь идет о чем-то крупном. Даже очень крупном. Вы слышали о докторе Джулиусе Горнере?

— Надеюсь, вы не отправите меня к очередному врачу, сэр? — поинтересовался Бонд. — Я полагал, что вполне удовлетворил ваше желание привести меня в божеский вид…

— Нет-нет, это ученая степень. Он получил ее в Сорбонне, насколько я знаю. Впрочем, доктор Горнер имеет также дипломы Оксфорда и Вильнюсского университета в Литве — это, между прочим, старейший университет Восточной Европы. В Оксфорде он стал бакалавром, сдав экзамены по так называемым трем китам гуманитарных наук: в наше время это политология, философия и экономика. Не переживайте, я сам недавно узнал. Так вот, вскоре после этого он совершенно неожиданно переключился на химию и написал магистерскую диссертацию.

— Ясно: в каждой бочке затычка, — прокомментировал Бонд.

М. прокашлялся:

— Я бы сказал, на все руки мастер. Обучением разным наукам в разных университетах его биография не исчерпывается. По этой части могу добавить только одно: насколько нам известно, учеба где бы то ни было чему бы то ни было давалась ему легко. Еще до достижения призывного возраста он записался добровольцем в армию и отличился тем, что успел повоевать по обе стороны фронта: сначала на стороне нацистов, а затем, после Сталинграда, — на стороне русских. Такое случалось с некоторыми жителями прибалтийских государств, которые, как вы знаете, были оккупированы поочередно обеими воюющими странами, и население соответственно призывали то под одни, то под другие знамена. Случай Горнера отличается от прочих тем, что он, похоже, выбирал, за кого воевать, самостоятельно, по собственной воле, исходя из того, кого считал более вероятным победителем.

— Настоящий солдат удачи, — заметил Бонд.

Рассказ босса становился все интереснее.

— Да уж. Но его подлинная страсть — это бизнес. Он даже проучился один год в Гарвардской высшей школе бизнеса, но бросил учебу, потому что она недостаточно мотивировала его к деловой активности. Начинал он с маленькой фармацевтической фирмы в Эстонии, а через некоторое время уже открыл свою фабрику под Парижем. На первый взгляд это может показаться странным: зачем иметь одновременно офис в Париже и маленькую лабораторию в Эстонии? Но во всем, что касается доктора Горнера, нужно быть готовым к любым неожиданностям.

— А что за лекарства он выпускает? — спросил Бонд.

— Анальгетики. То есть болеутоляющие. Кроме того, в докладах, опубликованных его лабораторией, идет речь о том, что со временем они надеются разработать препараты для лечения ряда неврологических заболеваний, таких как болезнь Паркинсона, рассеянный склероз и тому подобное. Сами понимаете, на этом рынке он столкнулся с очень крупными игроками — «Пфицер», «Джонсон энд Джонсон» и другими гигантами. Некоторые из них существуют еще с прошлого века. Но доктора Горнера это не обескуражило. Сочетание промышленного шпионажа, снижения внутренних расходов и агрессивного маркетинга обеспечило ему широкое присутствие на рынке. А в один прекрасный день он открыл для себя мак.

— Мак? — недоуменно спросил Бонд, успев подумать, не повлияла ли йога на мыслительные способности М.

Быть может, оставшись один в кабинете, босс часами стоит на голове… Впрочем, представить себе М. в позе лотоса Бонду было еще труднее.

— Это источник сырья для опиатов — целого класса лекарств наркотического действия, которые широко используются в медицинских учреждениях для обезболивания. Да о чем я вам рассказываю: каждый наш пехотинец имеет морфин в своей аптечке. Если человеку оторвало взрывом полноги, требуется очень мощное и быстродействующее средство. Что касается героина, то он был впервые представлен на рынке немецкой компанией «Байер» в качестве лекарства от кашля. В дальнейшем, когда общество столкнулось с тяжелыми последствиями привыкания к этим препаратам, законодательство, регулирующее их производство и оборот, стало гораздо более жестким. На сегодняшний день помимо легальной торговли производными опия для медицинских целей существует и огромный теневой оборот.

— И чем же конкретно занимается интересующая нас персона?

— Разумеется, легальным бизнесом. Но мы подозреваем его и в нелегальной торговле, причем в очень больших объемах. Однако нам нужно узнать о нем больше, гораздо больше.

— Так вот зачем я понадобился?

— Именно. — М. встал и подошел к окну. — Я хочу поручить вам то, что на первый взгляд напоминает простой сбор разведывательной информации. Найдите Горнера. Пообщайтесь с ним. Попробуйте нащупать его слабые места.

— Задача скорее для психолога, — заметил Бонд.

— Ну да, а что такого? — М. явно выглядел встревоженным.

— Значит, теперь вы будете поручать мне задания такого рода? А мне казалось, я сам должен решить, возвращаться ли мне к участию в активных операциях.

— Конечно, Джеймс, так и есть.

Бонду не нравилось, когда М. называл его Джеймсом, а не Бондом и не Ноль-Ноль-Семь. Появление личной ноты в разговоре всегда предшествовало каким-нибудь обескураживающим новостям.

— Я хочу, чтобы вы прошли еще некоторые медицинские тесты, а затем поговорили с Р.

— С этим мозгоклюем? — выпалил Бонд.

— С экспертом по психологической подготовке, — поправил его М. — Кстати, пока вас не было, я подписал распоряжение о том, чтобы принять на работу в его отдел нового врача-ассистента. Под руководством этого специалиста вы пройдете курс дыхательных и расслабляющих техник.

— Сэр, ну какого, спрашивается… я…

— Все агенты Ноль-Ноль уже проходят эти курсы, — сухо и безапелляционно сообщил М. — Ноль-Ноль-Девять докладывает о значительном улучшении самочувствия.

— С него станется, — буркнул Бонд.

— Да, чуть не забыл. Мы тут присвоили одному из сотрудников статус агента Ноль-Ноль. Фактически он займет место Ноль-Ноль-Четвертого, который, как вам известно, к сожалению…

— Да, я в курсе. Попал под поезд в Восточной Германии, насколько я знаю. Ну и когда наш новый парень приступает к своим обязанностям?

— В самое ближайшее время. — М. вновь прокашлялся. — В общем, все ваши коллеги проходят курсы дыхания и релаксации, и я не собираюсь делать исключение для вас.

Бонд закурил. Спорить с М., когда тому втемяшилась в голову очередная блажь, было совершенно бесполезно.

— Я полагаю, что вы можете сообщить мне еще кое-что об этом докторе Горнере?

— Вы правы, — ответил М. — Лично мое мнение таково: в ближайшее время он может представлять серьезную угрозу национальной безопасности нашего государства. Это подтверждается уже тем, что для решения проблемы привлекли нашу Службу. Правительство в панике из-за огромного количества нелегальных наркотиков, просто наводнивших страну. В Соединенных Штатах уже семьсот пятьдесят тысяч героинозависимых наркоманов. Мы движемся в том же направлении. И проблема в том, что речь идет уже отнюдь не только и не столько о всяких отбросах общества. В группу риска попадает лучшая часть нашей молодежи. Употребление наркотиков становится респектабельным. Буквально на днях в передовице «Таймс» — да, да, не где-нибудь, а именно в «Таймс»! — было высказано пожелание проявить снисходительность к этим поп-певцам, которые попались на наркотиках. Если наркотики укореняются в национальной культуре, государство быстро превращается в страну третьего мира. Наркотики пожирают волю к жизни. Возьмите Лаос, Таиланд, Камбоджу. Вряд ли кто-нибудь назовет эти страны сверхдержавами.

— Чем-то вся эта история напоминает мне Кристатоса и ту итальянскую операцию, — сказал Бонд.

— Это еще детские шалости по сравнению с проблемой, которая теперь встает перед нами, — отозвался М. — Вроде контрабандной бутылки виски или блока сигарет, провезенных в багажнике машины. Просто легкая разминка вроде вашей небольшой операции в Мексике, перед тем как вы встретили Голдфингера.

— А где же я найду Горнера?

— Он особо не скрывается, мелькает везде. Одно из его хобби — авиация. У него два частных самолета. Много времени он проводит в Париже, и я думаю, что опознать его вам будет нетрудно.

— Это почему же? — спросил Бонд.

— Из-за его левой руки, — сказал М., снова усаживаясь в кресло и глядя Бонду прямо в глаза. — У него так называемая обезьянья лапа.

— Что?

— Исключительно редкая врожденная деформация. Эта патология известна как main de singe, или обезьянья лапа, и заключается в том, что большой палец находится в одной плоскости с остальными, а не отстоит от них, и это делает невозможным использование привычных для человека орудий труда. Если бы наш большой палец находился в одной плоскости с остальными, мы не могли бы делать хватательные движения. Представьте себе, как можно было бы писать, держа карандаш только двумя пальцами. — М. взял со стола ручку и наглядно проиллюстрировал свой пример. — Что-то, конечно, нацарапать можно, но уж очень неудобно. Развитие большого пальца как противостоящего остальным считается одной из важных мутаций в эволюции Homo sapiens. Но уродство Горнера этим не ограничивается. Вся его левая кисть выглядит как лапа обезьяны. Она сплошь покрыта волосами до самого запястья и даже чуть выше.

В голове Бонда словно что-то сверкнуло.

— Значит, левая рука должна быть у него больше правой, — предположил он.

— Скорее всего — да. Это действительно очень редкая патология, хотя, насколько я знаю, не уникальная.

— А не путешествует ли он в сопровождении человека в фуражке Иностранного легиона?

— Понятия не имею, — ответил М.

— У меня такое ощущение, что я случайно видел его. В Марселе.

— В порту?

— Да.

М. вздохнул:

— Это вполне возможно.

— Он примерно моих лет, крепкого телосложения, у него прямые набриолиненные волосы, немного длинноватые сзади, славянский тип…

— Стоп-стоп, — сказал М. и подвинул к Бонду лежавшую на столе фотографию. — Это тот человек?

— Да, — подтвердил Бонд. — Это он.

— Значит, для вас это знак судьбы, — проговорил М. с мрачной улыбкой.

— Я не верю в судьбу, — возразил Бонд.

— А стоило бы, — заметил М. — Самый ценный перебежчик, которого нашей внешней разведке когда-либо удавалось заполучить, был полковником военной разведки русских. Пеньковский. Один из наших обратил на него внимание в кафе в Анкаре: русский полковник был в плохом настроении. Вот и всё. Всего один взгляд в глаза. Иногда достаточно какой-нибудь мелочи. Это была судьба.

— И наблюдательность, — поправил Бонд и погасил сигарету. — Что ж, как я понимаю, меня снова привлекают к активной работе со всеми полагающимися полномочиями? — спросил он.

— Вообще-то я планирую постепенно возвращать вас в строй, — сказал М. — Вы пока ознакомьтесь с материалами по делу. И параллельно пройдите курс упражнений с Р. Ну а там посмотрим.

В голове Бонда шевельнулись неприятные подозрения.

— Надеюсь, вы не посвящали в это дело Ноль-Ноль-Девятого? Или этого новенького, которого взяли на замену Ноль-Ноль-Четвертому? Вы ведь не поручите мне выполнять подготовительную работу для другого агента?

М. беспокойно заерзал в кресле:

— Послушайте, Ноль-Ноль-Семь. Этот доктор Горнер, вполне вероятно, самый опасный человек, с которым Службе когда-либо приходилось иметь дело. Я посылаю вас разыскивать не какого-нибудь жалкого наркодилера, а человека, целью которого, по-видимому, является уничтожить миллионы людей — по крайней мере, как полноценных личностей — и подорвать устои западного общества. Чтобы его остановить, я могу использовать столько сотрудников, сколько посчитаю нужным. Это право я оставляю за собой.

Бонд почти физически ощутил, как его буравит взгляд серых глаз босса. Ну что ж, по крайней мере откровенно. М. снова прокашлялся.

— Есть в этой истории и русский след, — продолжал он, — и правительство этим очень обеспокоено. Холодная война может вестись самыми разными методами. Так вот, я ожидаю, что ваш первый рапорт будет у меня на столе через шесть дней.

«Спорить дальше бессмысленно», — подумал Бонд.

— Французы, я имею в виду Второе управление, занимаются этим делом? — спросил он.

— Да. Как только окажетесь в Париже, свяжитесь с Матисом. Мисс Манипенни уже заказала вам билеты и гостиницу.

— Благодарю вас, сэр. — Бонд поднялся с кресла.

— И вот еще что, Джеймс, послушайте. Будьте предельно осторожны, хорошо? Я понимаю, что на первый взгляд дело о наркотиках не представляется столь опасным, как дело об оружии или даже об алмазах. Но знаете, у меня дурное предчувствие по поводу этого человека. Очень дурное. На его руках уже и так слишком много крови.

Бонд кивнул, вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.

Мисс Манипенни выглянула из-за своей конторки. Она протянула Бонду коричневый запечатанный конверт.

— Везет же вам, — сказала она. — Париж весной. Я подыскала вам очень миленькую гостиницу. Ой, смотрите, вы забыли отдать М. его шоколадки.

Бонд положил пакет с шоколадом ей на стол.

— Это для вас, — сказал он.

— Вы такой милый, Джеймс. Спасибо. Ваш вылет в шесть. У вас как раз хватит времени сходить на первый сеанс упражнений по глубокому дыханию и расслаблению. Я записала вас на половину третьего. Это на третьем этаже.

— Не могли уж подождать, пока я вернусь из Парижа! — огрызнулся Бонд, направляясь к лифту. — По приезде я сразу же займусь удушающими упражнениями, и, может быть, даже лично с вами.

— Глубоким дыханием, Джеймс. Это большая разница.

— Ну раз уж вы так настаиваете на четком разделении понятий, то я бы скорее предпочел что-нибудь более эффективное и даже радикальное. Например, приемы массажа — всякие там поглаживания и пошлепывания. Уверяю, вы потом неделю сидеть не сможете.

— Ну, Джеймс, вы всё обещаете, обещаете…

Двери лифта закрылись за Бондом, прежде чем он нашелся что ответить. Пока кабина скользила между этажами, он успел вспомнить озадаченное лицо Ларисы в дверях отеля в Риме. Всё разговоры да обещания. Похоже, мисс Манипенни права.

Сеанс глубокого дыхания продолжался сорок пять минут; вел его человек по имени Джулиан Бартон, который был одет в белую рубашку без ворота и проинструктировал Бонда, как следует дышать не грудью, а животом.

— Представьте себе сосуд, который вам нужно наполнить водой. Ваше дыхание и есть эта вода. Мысленно поместите сосуд в нижнюю часть вашего туловища, где-то в районе почек. Почувствуйте, как он наполняется. Теперь закройте глаза и подумайте о чем-нибудь приятном. Представьте себе пляж или живописный лесной ручей. В общем, вообразите какое-нибудь особенное, уединенное место, которое пробуждает в вас приятные воспоминания и положительные эмоции. Отбросьте все повседневные заботы и неприятности, сосредоточьтесь только на этой приятной и мирной картине. Теперь вдохните глубоко, до самых нижних позвонков. Задержите дыхание. Отбросьте все другие мысли, оставайтесь только в том тайнике, который связан у вас с особенно хорошими воспоминаниями.

«Тайником хороших воспоминаний» для Бонда в тот день оказалась не какая-нибудь картинка с рощей, ручьем и идиллической лужайкой, а безупречная кожа лица и шеи Ларисы, которой он успел полюбоваться еще в гостиничном баре. А что, быть может, в этом старом кобеле еще теплится жизнь… По окончании сеанса Бонд клятвенно заверил Джулиана, что даже в командировке будет ежедневно проделывать упражнения на глубокое дыхание. Выйдя из кабинета, он не стал дожидаться лифта, а спустился в вестибюль по лестнице, причем не шагом, а бегом. Конечно, у него слишком мало времени, чтобы набрать к началу операции оптимальную форму, но любая физическая нагрузка только на пользу.

Он почувствовал в крови прежние токи, когда подумал о докторе Джулиусе Горнере. Едва ли кто-то из встречавшихся Бонду людей с первого взгляда производил на него столь отталкивающее впечатление. Кроме того, было, что-то низкое в том, чтобы пытаться одержать победу над страной не в открытой войне с использованием армии и оружия, а путем тайного растления ее молодежи.

Бонд поймал себя на мысли, что ему хочется произвести впечатление на М. Нет, после всех передряг, из которых он выбрался, ему нет никакой необходимости что-то доказывать себе самому, думал Бонд, сидя за рулем своего «паровоза» и направляясь на юг от Бэйсуотер-роуд к Гайд-парку. Скорее всего беспокойство его было вызвано упоминанием о других агентах Ноль-Ноль. Конечно, помимо него, всегда были и другие с лицензией на убийство; кроме того, он догадывался, сколько времени успевает прослужить такой агент, пока с ним не произойдет «фатальный инцидент». Следовательно, процесс набора и тренировки агентов должен происходить в Службе непрерывно, но Бонд привык считать себя если не уникальным, то, во всяком случае, особенным: тем, на кого падает выбор в самых важных и опасных делах. Для такого мнения у него были веские основания. Может быть, М. специально дал ему понять, что он не единственный, дабы добиться от Бонда полной концентрации внимания? Чем больше он об этом размышлял, тем больше склонялся к мысли, что именно таковы были планы старого лиса.

Вернувшись домой, Бонд обнаружил, что Мэй уже успела постирать и погладить привезенную из Италии одежду. Близилось время вечернего чая, но она достаточно долго прослужила у Бонда, чтобы знать: не стоит и соваться к нему с предложением отведать этой старушечьей бурды. Постучав в дверь спальни, она появилась на пороге с серебряным подносом, на котором стояли сифон с содовой, ведерко со льдом, низкий широкий стакан и полная бутылка виски «Джонни Уокер» (разумеется, «Блэк лейбл»).

— За ваше здоровье, мистер Бонд, — сказала она, ставя поднос на комод. — Давайте я помогу вам собрать вещи.

Три месяца трезвой жизни, на которые врачи обрекли Бонда, еще не закончились, но, с другой стороны, если М. считает, что он готов вновь взяться за работу, то… Он плеснул себе в стакан виски на традиционные (и весьма умеренные) два пальца, бросил туда кубик льда и добавил еще на два пальца содовой.

— И за ваше здоровье, — сказал он и опорожнил стакан буквально одним глотком.

Выехав из Хаммерсмита по Грейт-Вест-роуд, он заметил в боковом зеркале мотоциклиста и инстинктивно нажал на педаль тормоза. Эти дорожные полицейские, следившие за соблюдением скоростного режима, казалось, были повсюду, а его роскошный и броский автомобиль притягивал их как магнит. Однако, к его удивлению, мотоциклист практически в ту же секунду тоже сбросил скорость. Чтобы разобраться в ситуации, Бонд при выезде на очередную круговую развязку резко свернул влево, не включая поворотника. Таким образом он попал на шоссе, ведущее к Твикенхэму, то есть оказался в стороне от основного потока машин, покидающих столицу в час пик. Несколько раз резко газанув и затормозив, он даже проскочил очередной светофор в ту секунду, когда на нем уже зажегся было красный свет, и лишь после этого снова посмотрел в зеркало заднего вида. Мотоциклист неотступно следовал за ним.

Бонд испытал смешанное чувство заинтересованности и раздражения. Интересно, кто это вздумал так демонстративно садиться ему на хвост; с другой стороны, кому это приспичило доставлять ему беспокойство в тот самый день, когда ему предстоит вступить в поединок со столь серьезным и опасным противником, каким, по всей видимости, является доктор Джулиус Горнер? Не доезжая до Чизвикского моста, он, вновь не включая поворотника, резко крутанул руль вправо, съезжая на второстепенную дорогу.

На этот раз он не почувствовал даже легкого намека на занос: машина держалась за асфальт как приклеенная. Еще раз посмотрев в зеркало, Бонд удивленно вскинул брови и даже почувствовал некоторое беспокойство. Теперь позади его машины маячил уже не один, а два мотоциклиста, причем оба на больших «БМВ», а как известно, на относительно прямой дороге ни один автомобиль не может обставить хороший спортбайк. Мотоциклисты пригнулись к рулям и синхронно выкрутили на себя рукоятки газа под правой ладонью. Безошибочно узнаваемый рев знаменитых баварских двухцилиндровых оппозитников раскатился по Кью-стрит.

Буквально через несколько секунд мотоциклы поравнялись с машиной Бонда, объехав «бентли» с обеих сторон. Дело принимало серьезный оборот. Он пожалел, что не поехал на «астон-мартине», в потайном отсеке которого под водительским сиденьем лежал всегда заряженный кольт сорок пятого калибра. Имевшийся в его распоряжении «Вальтер ППК» тоже был надежной машиной для убийства, но Бонд не был уверен, что его баллистические характеристики будут достаточными для короткого боя в сложившихся обстоятельствах. Впрочем, выбора все равно не оставалось. Не успел он достать пистолет из кобуры, как послышался звон разбитого стекла: боковое окно с пассажирской стороны разлетелось вдребезги, разбитое пулей. Бонд выстрелил в образовавшуюся амбразуру и резко нажал на тормоз. В торможении с больших скоростей машина всегда превосходит мотоцикл; таким образом Бонд сумел оказаться на позиции, выгодной для стрельбы по второму мотоциклисту, против воли оказавшемуся сейчас вровень с разбитым окном «бентли». У Бонда было даже мгновение, чтобы прицелиться. Он снова выстрелил через пассажирское окно и увидел, как мотоциклист, получив пулю в плечо, резко дернулся и выпустил руль. Ревущий немецкий мотоцикл выскользнул из-под него и, упав на бок, по инерции заскользил по брусчатке, высекая искры.

В этот момент с машиной снова поравнялся первый мотоциклист. Бонд успел заметить, что они как раз приближаются к тому месту, где улица заканчивается тупиком, к которому примыкает под прямым углом узкий проезд. Теперь и машина, и мотоцикл ехали со скоростью около пятидесяти миль в час; пора было притормаживать, чтобы проделать задуманный маневр. Он увидел, что мотоциклист поднимает правую руку с зажатым в ней пистолетом. Медлить было нельзя, поскольку противник на мгновение оказался в уязвимом, неустойчивом положении: своим тяжелым мотоциклом он управлял одной левой рукой и при этом не мог быстро воспользоваться рукояткой газа.

Бонд изо всех сил нажал на педаль тормоза, стремительно выкрутил руль вправо и буквально в ту же секунду рванул на себя рычаг ручного тормоза. Шины взвыли от перегрузки, в воздухе возник запах паленой резины, и огромная машина, вздрогнув всем корпусом, стала «мести хвостом», нацелившись в заносе углом багажника прямо в переднее колесо «БМВ». В момент удара Бонд почувствовал, как, несмотря на разницу в массе, его «бентли» вильнул чуть в сторону от намеченной траектории движения. Естественно, для мотоцикла — пушинки по сравнению с тяжелой машиной — это столкновение было равносильно катастрофе. Мотоцикл практически остановился, а его водитель по инерции перелетел через руль и со всего размаху грохнулся спиной на мостовую бокового переулка. Пистолет вырвался из безвольно разжавшейся руки и отлетел на обочину.

Бонд посмотрел на часы, убедиться, что на самолет он еще успевает, затем включил первую передачу и поехал прочь от места происшествия, лавируя по лабиринтам узких улочек Кью, запруженных машинами местных жителей, возвращавшихся с работы. Оказавшись вновь на Грейт-Вест-роуд, он вдруг вспомнил любимую фразу Рене Матиса. Ça recommence, подумал он. И в самом деле: ну вот, опять началось.