Дьявол в руинах

Глава 1

ПОЗВОЛЬТЕ ПРИЗНАТЬСЯ

Доминик

2 года назад

Мой отец был чертовым безумцем.

Эксцентричным — так описывали его другие криминальные авторитеты. Эксцентричный Рауль Эрасто, великий венецианский дон мафии. Также известен как Поэт — это прозвище он получил в начале своей криминальной карьеры из-за своих безумных стихотворных бредней, когда сдирал кожу со своих жертв и оставлял в знак благодарности след из их вырванных внутренностей. Безумный отец и бессердечный муж, чье беззаконие привело к созданию империи господства и жестокости… и подземелья из костей под его разросшимся итальянским особняком.

Мой отец был монстром.

Я был воспитан на крови и кровавой бойне. На насилии и безумии. Меня вырастили, чтобы я правил империей с безумной злобой, которой боятся даже самые мерзкие и злые люди.

Его голос — это монстр в моей голове.

Я родился в семье Эрасто, и с самого начала у меня была безупречная репутация, которой я должен был соответствовать.

Легенда мафии гласит, что во время эксклюзивных балов-маскарадов моего отца, безумный венецианский дон заманивал своих врагов в свой винный погреб и подвергал пыткам, прежде чем закопать их заживо. По прошествии многих лет поползли слухи, вскоре другие криминальные авторитеты захотели поучаствовать в игре, и на свет появился «Маскарад с бочонками», удачно названный в честь одной из самых любимых сказок моего отца «Бочонок амонтильядо».

Мой отец был близок или, скорее, одержим Эдгаром По, и, поскольку дон был родом из Венеции, его любовь к венецианскому карнавалу занимала центральное место в его мероприятии. Мрачная история о человеке, который посреди карнавала заманил своего врага в винный погреб, а затем заживо похоронил его, говорит о садистской натуре моего отца.

По правде говоря, я не понимал, насколько странным это было, пока не стал намного старше. К тому времени маскарад стал неотъемлемой частью жизни Пустоши и его средоточия подпольных преступников, Руин.

Во времена правления моего отца, как и в рассказе Эдгара По о Фортунато, винный погреб под нашим домом превратился в склеп для врагов преступных синдикатов. Когда был мальчишкой, я слышал, как крики эхом разносятся по мраморному дому, как внизу люди медленно и мучительно умирают от ран и голода.

Что-то подобное оставляет отпечаток.

След.

Я думаю, именно по этой причине моя мать часто смотрит на меня с затаенным беспокойством в пристальном взгляде. Она думает, что я этого не замечаю, но я заметил настороженность в ее светлых глазах, страх, что «эксцентричность» моего отца передалась по наследству ее единственному ребенку.

Я тоже этого боюсь. Когда жажда крови скребет когтями по стенам моего разума, я утоляю свой ненасытный голод, прежде чем темные стены сомкнутся вокруг меня.

Эта жажда крови заставляет кричать, когда тишина становится слишком громкой.

У меня под ногами склеп, по моему дому бродит враг, и жажда крови требует этих криков прямо сейчас.

В настоящее время в моем доме царит суматоха, шум и хаос, которые создают как раз то, что нужно для достижения моей цели.

Неторопливыми шагами я спускаюсь по лестнице в просторное фойе, где царит беспорядок и люди роятся, как рабочие пчелы под командованием королевы. Свежие букеты белых калл и розовых пионов заменяются светло-голубыми гортензиями. Лепестки цветов падают на импортный итальянский пол, по которым ходят, и пачкают фарфор, как шрапнельное конфетти.

Перед возвращением самой королевы в спешке разбираются с украшениями и последними деталями.

Прошел год с тех пор, как произошел несчастный случай, унесший жизнь моего отца, и Элли Эрасто наконец-то может снова выйти замуж, до ее свадьбы осталось всего несколько часов.

Я мог бы сказать, как оскорбительно для моей матери выходить замуж за другого мужчину в доме, который построил мой отец, но, честно говоря, это наименее оскорбительный поступок Элли.

Поскольку я теперь дон мафии Венета, я должен был бы решать, за кого выйдет замуж моя мать. Но с тех пор, как Элли похоронила жестокого ублюдка, который был ее мужем более двух с половиной десятилетий, она больше не подчиняется приказам ни одного мужчины.

Это стало ясно, когда она за моей спиной обсуждала свой брачный контракт с Эрнесто Кассатто, главой нью-йоркского синдиката Ндрангета.

Я решительно иду по лестничной площадке и поворачиваюсь к Примо. Мой самый злобный солдат стоит на страже в темном углу прихожей. Коротко кивнув, я отдаю ему команду, и он немедленно направляется в кабинет моего отца.

Адреналин наполняет пустоты моего сердца, наполняя нервную систему тревожной энергией, которая проникает под кожу до тех пор, пока я не сжимаю руки в кулаки. Мой пульс учащается, когда я ощущаю тяжесть «Глока», заткнутого за пояс.

Я направляюсь на кухню и чуть не сталкиваюсь с одной из работниц. Она опускает голову.

— Извините, сэр.

Не обращая внимания на ее поспешные извинения, я нахожу Себа, моего солдата, ожидающего своей команды в конце обеденного зала. Получив приказ, он быстро уходит, не отставая от Примо.

Лука — единственный, кто совершает обход за пределами комнаты для гостей. Последние два часа он присылает сообщения о том, что охранники Кассатто все еще находятся у входа в комнату.

Я достаю телефон и отправляю ему сообщение с одним словом — его приказ отправиться прямо к моей матери и отвести ее в Катакомбы.

Несмотря на ее предательство, я буду ее защищать. В конце концов, она моя мать. Женщина, которая управляла империей после смерти моего отца и вырастила сына по своему безжалостному образу и подобию. Она была рождена для этой жизни и закалялась в том же адском пламени, что и я.

Со временем она оценит то, что мне сейчас приходится делать.

Когда я заворачиваю за угол, направляясь к кабинету, я проверяю время. Примо и Себ должны быть на месте.

Задействовав всего несколько своих людей, я, скорее всего, вынесу себе смертный приговор. Но если их будет больше, это покажется подозрительным. За мной будут следить гораздо пристальнее. Я бы и близко не подошел к Кассатто, прежде чем меня уберут.

Большинство брачных разногласий возникает во время самого свадебного мероприятия. Учитывая, что Кассатто возглавляет самую могущественную организацию на восточном побережье, он не дурак; он знает, что у меня есть огромные разногласия с этим соглашением.

Какой босс просто отдаст всю свою империю без боя?

Эта империя может быть разрушена, но я смогу ее восстановить.

Если я умру, то умру, сражаясь за восстановление своей чести.

Поскольку Кассатто стал моим врагом, он проведет свою загробную жизнь похороненным в склепе под моими сапогами вместе с остальными врагами Эрасто.

Быстро пройдя по коридору, я закатываю рукава рубашки и проскальзываю в дверь кабинета. Я подхожу к дубовому книжному шкафу и выдвигаю его. Раздвижная дверь открывается, открывая узкий проход.

Этот коридор ведет прямо в комнату для гостей.

Комната, в которой Кассатто уединился накануне своей свадьбы.

Я хватаюсь за рукоятку пистолета и вытаскиваю его из-за спины, пока несусь по темному коридору, мое сердце колотится в такт каждому ускоряющемуся шагу. Я оттягиваю затвор «Глока» и досылаю патрон в патронник.

Дверь впереди открыта. Изношенный гобелен закрывает вид на интерьер комнаты, но сквозь него проникают лучики света. Прежде чем я добираюсь до места назначения, у меня по спине пробегает холодок.

Что-то не так.

Я кладу палец на спусковой крючок и отодвигаю гобелен в сторону.

Приглушенные звуки борьбы леденят мои вены. Я вхожу в комнату, держа пистолет наготове. Мой взгляд падает на голые ноги девушки, прижатой Примо к огромной кровати.

Где, черт возьми, Кассатто?

Рука Примо зажимает девушке рот. За то время, пока он разрезает ее ночную рубашку, а Себ прижимает ее запястья к матрасу, я оцениваю ситуацию и быстро принимаю решение о том, что должно произойти дальше.

Эта девушка должна умереть.

Я понятия не имею, кто она, черт возьми, такая, но ее здесь быть не должно. Ей ни за что нельзя позволить покинуть эту комнату и сообщить о том, что она видела: трое вооруженных мужчин пробираются в комнату, где Кассатто должен был спать перед своей свадьбой.

Я вступаю в схватку с огнем, обжигающим мои внутренности, разъяренный упущенным шансом победить своего врага.

Большие, покрытые татуировками руки Себа сжимают тонкие запястья девушки.

— Дочь, — говорит он мне со злым блеском в глазах. — Сначала забираем нашу добычу, босс.

Пол под моими ботинками уходит из-под ног, и я теряю равновесие, когда его слова проникают в адреналин, захлестывающий мой мозг.

Дочь Кассатто.

Блядь.

Я провожу рукой по лицу, выдыхая из себя поток проклятий. Ситуация из плохой превратилась в херовую, но это не меняет результата. Эта девчонка побежит к своему отцу и сдаст нас.

И тогда мне в голову всадят пулю.

Примо разорвал топ, обнажая кружевной кремовый лифчик и маленькие округлости ее грудей.

На коже под ключицей, там, где лезвие рассекло ее рубашку, виднелся красный шов. Он ущипнул ее за сосок через тонкий материал.

— Давай посмотрим, такие ли шлюшки из Ндрангеты на вкус грязные, как на вид.

Я делаю шаг вперед, укрепляясь в своем решении. Я убью эту девушку из милосердия, прежде чем мои люди жестоко разорвут ее девственную киску на части. Я устанавливаю глушитель на своем пистолете, прежде чем опустить длинный ствол, чтобы прицелиться.

И мои глаза встречаются с ее.

Воздух выбит из моих легких. Гравитация перестает удерживать мои ноги на полу. В одну секунду с моей души сдирают кожу, демон, обитающий в темных уголках моего сознания, предстает на свет. Монстр замолчал на один короткий удар сердца.

Я дьявол, взирающий на то, чему завидуют ангелы.

Стихи из моего детства всплывают из недр беспокойного прошлого, потрясая мою душу, и эта девушка — этот ангел — самое близкое к небесам существо, которое я когда-либо видел.

Когда ее янтарные глаза обжигают мою плоть, умоляя о помощи, мой разум раскалывается. Я не могу позволить ей выскользнуть из моих рук, как песчинке, борющейся с бурной волной. Слишком юная, слишком невинная, как в стихотворении, из которого она родом, эта маленькая Ленор не умрет.

Проклятье, может быть, я такой же сумасшедший, как и мой отец. Потому что в мгновение ока я передергиваю дуло пистолета влево и нажимаю на спусковой крючок.

Раздается резкий свист пули, прежде чем воздух пропитывается кровью. Голова Примо запрокидывается вперед. Его безжизненное тело падает на девушку, и я безжалостно отпихиваю его. Ее глаза не отрываются от моих.

Себу требуется три бешеных удара сердца, чтобы осознать, что произошло. Растерянность искажает суровые черты его лица, прежде чем срабатывают рефлексы. Он отпускает руки девушки и бросается вперед.

Пистолет выбит у меня из рук, я хватаю его за плечо и вытаскиваю изогнутый нож из-за пояса, направляя острое лезвие поперек напряженного сухожилия на его горле.

Загнутый кончик разрывает яремную вену на его шее, и обнаженная кожа девушки заливается кровью, когда он испускает последний вздох. Я отбрасываю его в сторону, подальше от нее, и его тело с громким стуком ударяется о пол.

Раздается стук в дверь.

— Мисс Кассатто? Все в порядке?

Ее большие карие глаза по-прежнему устремлены на меня. Грудь тяжело вздымается, лифчик и загорелая кожа покрыты кровью, она не сводит с меня пристального взгляда.

Она не кричит. Она не убегает. Может от шока, я не уверен, но когда дверная ручка дергается, а охранник с другой стороны готовится прорваться, у меня появляется маленькое окошко, чтобы проскочить в открытую дверь и сбежать.

Никто из нас не двигается.

Удар плечом в дверь, затем дерево разлетается в щепки. Дверь распахивается, и в комнату врываются трое мужчин с оружием наготове. Они видят окровавленную девушку, двух мертвых мужчин на полу, затем меня.

Раздаются крики. Яростные требования объяснений. Угрозы моей жизни.

Затем в комнате воцаряется напряженная тишина, когда входит Кассатто.

Впервые с тех пор, как я посмотрел на нее, я отвожу взгляд от девушки и смотрю на мужчину. Я ожидаю, что на его обветренном лице появятся морщинки страха, беспокойства или гнева — какая-нибудь вспышка эмоций, которая выдаст его беспокойство за дочь. Но единственное, что я вижу на его бесстрастном лице, — это удовлетворение.

Мгновенное осознание обрушивается на меня с оглушительным грохотом.

Его дочь. В этой комнате. Его комнате.

Гребаный грязный Ндрангета использовал свою плоть и кровь в качестве щита. Он подозревал о нападении еще до свадьбы и был готов пожертвовать своей дочерью, чтобы защитить себя.

Ближайший к Кассатто охранник поднимает пистолет повыше и делает шаг в мою сторону. Кассатто поднимает руку, чтобы остановить его.

— Это ты сделал со своими людьми? — спрашивает он меня.

Он даже не взглянул на девушку.

Я смотрю на нее, и мой взгляд прикован к ее длинным ресницам, которые обрамляют высокие скулы, когда она моргает. На переносице у нее рассыпаны веснушки того же цвета, что и ее глаза цвета виски. Она застегивает разорванную рубашку, ее тело дрожит. Она невинна, как олененок, несмотря на слой крови, покрывающий ее кожу.

Мой взгляд опускается к глубокому порезу на ее коже под ключицей. Она не прикоснулась к нему и не проронила ни слезинки.

Она так прекрасна, что мышцы, сжимающие мои ребра, бьются в бешеном темпе, угрожая сломать кость, ограждающую мою грудную клетку.

Смирившись со своей судьбой, я позволяю ножу выпасть из моей руки и падаю на колени.

— Я убивал своих людей, — говорю я, и мой тон столь же уверенный, сколь и смертельный. — И я сделаю это снова.

Кассатто медленно и размеренно ходит вокруг меня.

— Убить члена своей группы — все равно что убить семью, — говорит он. — Иногда это необходимо. По законам клана, это считается убийством чести, чтобы очистить кровь.

Ндрангета известны тем, что враждуют между собой в своих семьях. К черту законы их клана. Я убивал Примо и Себа не для того, чтобы запятнать свою репутацию, очистить свою гребаную родословную.

В мафии то, что я сделал, считается предательством. Я предал своих людей — людей, которые доверили мне свои жизни — ради нее.

Кассатто высоко поднимает подбородок и смотрит на меня сверху вниз.

— Ты клянешься мне в верности, Доминик Эрасто?

Без колебаний я отвечаю:

— Да.

С этого дня я посвящаю свою жизнь служению Ндрангете, клану Кассатто. Я отказываюсь от своих прав по рождению, от своего наследия и становлюсь одним из них.

И все же, пока я даю клятву, обрекая свою душу на адское пламя, я не отрываю от нее глаз.

Она — cielo (итал.: небо), sole (итал.: солнце), angioletta — (итал.: мой маленький ангел).

И однажды она станет моей погибелью.

У одержимости есть имя.

Брианна Кассатто.