Дьявольская радуга

Пятый

Погруженный в мысли, Дохляк лежал на кровати, уставившись в потолок и почти не двигаясь.

Он чувствовал себя… иначе. Звуки были приглушены, будто сквозь вату; в груди ближе к вечеру вновь бился моторчик; но самое главное — оживал мозг. От скачущих мыслей раскаливалась голова.

Мир вновь наполнялся красками.

В мозгу вспыхивали воспоминания: дед сидит на табуретке, дымит папиросой, чинит радио. Родители дарят ему, ребенку, большую машину на пульте управления. Школа, институт, женитьба, ребенок…

Дохляк сжал виски. За всем этим ворохом страниц из прошлой жизни выскочило его настоящее имя — Коля.

Николай.

Колян.

Коляша.

Теперь Дохляк выходил каждый вечер, чтобы подышать свежим воздухом. Он пытался проветрить подсобку, но запах разложения въелся в каждую ниточку, в каждый предмет. Как только солнце клонилось к закату, Дохляк открывал дверь магазина и наслаждался тем, что мог дышать.

Грудь вздымалась и опускалась. Вздымалась и опускалась.

Воздух был такой теплый, словно настоянный на запахах свежего кофе и абрикосов.

Боже, это круто!

Левая рука зажила. Дохляк долго не хотел разматывать тряпки, но рано или поздно ему бы все равно пришлось это сделать. Он ожидал увидеть кости, что пока еще держались на хрящиках, но рука оказалась здоровой.

Почти здоровой.

Под новой кожей пульсировали зеленые прожилки. Они мерцали по ночам, притягивая к себе взгляд.

Дохляк улыбнулся. Но не мысль о зажившей руке согрела его сердце: ему удалось проглотить шоколадный батончик. Вчера после того как он посмотрел на закат, он хотел было уйти лечь спать в подсобку, но остановился у кассы. В открытых картонных коробочках ожидали своего покупателя шоколадки, жвачки, драже. Пыль покрывала упаковки тонким слоем, но прошло не очень много времени (по крайней мере, так казалось), чтобы сладости испортились. Он взял шоколадку «Марс», без раздумий открыл ее и откусил кончик. Тщательно прожевал и лишь после проглотил лакомство.

Вкуса Дохляк не помнил. В тот момент он боялся, чтобы не скрутило живот и не вырвало. Но обошлось.

Еще пугали сны. В них Дохляк оказывался на детской площадке. Черное небо изрыгало молнии; ветер был колючим и сбивал с ног. Вокруг Дохляка сидели «архаровцы». Из их хоботков стекала гниль, капала на песок и оставляла темные пятна. Голос в голове говорил о том, что времени осталось совсем чуть-чуть, что скоро Дохляк станет надеждой Города. Обратная дорога есть, но захочет ли он возвращаться? Ведь это означает, что придется снова жрать кукол, а мысли в голове опять сгниют.

В этих снах «архаровцы» зашивали ему рот, перебивали ноги и бросали на съедение огромной мухоподобной твари.

Дохляк старался не задумываться о ночных кошмарах, предпочитая не придавать им значения. Пугают сны — и ладно. Это равноценная плата за воспоминания и левую руку.

Жарило солнце. Несмотря на то, что до заката оставалось мало времени, погода стояла знойная и душная. Редкая трава, пробившая себе путь через асфальт, иссохла. Вывеска на витрине магазина поблекла, с трудом можно было разобрать надпись «24 часа».

Скрипнула за спиной дверь магазина.

Дохляк радовался жаре так, как мог наслаждаться водой путешественник, затерявшийся в знойной пустыне. Его кожа приобрела коричневый оттенок, а трупные пятна, расползавшиеся в основном на груди и животе, исчезли. В тело возвращалась жизнь. А с ней и надежда на спасение. Дохляк не понимал, что творилось с ним, но надеялся, что сказка не превратится в кошмар.

Он сидел на каменных ступеньках, ведущих в магазин, и ощупывал руки. Удивительно — кожа не слезала и не воняла гнилью. Дохляк ущипнул себя за ладонь и улыбнулся, ощутив боль. Сегодня он решился на невиданную прежде наглость — взял с собой баночку с кока-колой. Если удалось слопать шоколадку, то от сладкой воды ничего не будет. Дохляк облизнул губы, поднял со ступеньки газировку и открыл ее. В ноздри ударил сладкий запах ванили. Пена полезла с таким напором, словно жаждала попасть в рот.

Дохляк отхлебнул. Как и вчера с шоколадом почувствовать вкус не удалось. Но не стоило переживать из-за этого. Возможно, уже через несколько дней…

Взгляд зацепился за перекресток, что был напротив магазина. Возле давно потухшего светофора стоял «архаровец» и пялился на Дохляка. В руках он держал граммофон.

Лицо Дохляка скривилось. Он больше не боялся тварей, мало того — он поселился в магазине, который находился в нескольких шагах от улья «архаровцев». От тварей всегда можно скрыться: граммофоны были главными маячками, предупреждавшими об опасности.

«С другой стороны, ты не знаешь сколько времени провалялся, — заметил внутренний голос. — Вдруг что-то поменялось? Ведь, наверное, не только с тобой происходят изменения?»

Словно в доказательство его мыслей «архаровец» бросил граммофон. Звук получился сочный и одновременно гулкий, словно тараном ударили по каменной стене. Труба граммофона отскочила от асфальта и покатилась к кучке мусора. «Архаровец» сделал шаг к магазину, и Дохляк готов был поклясться, что услышал, как заскрипел песок под ногами монстра.

Мушиный хоботок твари извивался как змея, предчувствуя скорый пир.

Дохляк бросил банку в «архаровца», но большую часть кока-колы он выпил, и газировка шмякнулась за спину монстра. Он рванул к твари. Хватит прятаться! Хватит бояться собственной тени! У каждого есть слабые стороны. Не бывает неуязвимых.

«Архаровец» побежал на него, как бык на красную тряпку. Когда их разделяло друг от друга несколько шагов, Дохляк резко упал на колени. Тварь не ожидала такой прыти от мертвяка, наскочила на него, перекувырнулась и шлепнулась на землю. Дыхание из мушиного хоботка вырвалось со зловещим всхлипыванием.

Ощущая себя стариком, Дохляк поднял камень, по форме походивший на яйцо динозавра, и шмякнул им по лбу «архаровца». Чавкнуло. Лицо окатило потоком гнили. Дохляк машинально поднял руку к глазам и стер едкую жидкость. Драка кончилась также быстро, как и началась.

Зеленые жилы на руке запульсировали.

Дохляк взглянул на «архаровца». Кровь тяжелыми густыми каплями стекала со лба на асфальт, лицо и руки были белыми, как мел.

«А если другие придут за тобой, чтобы отомстить? — не унимался внутренний голос. В груди похолодело. — Должен быть простой выход».

И Дохляка осенило. От трупа можно избавиться. До ночи еще оставалось достаточно времени, чтобы скрыть следы. Тело и граммофон — в подсобку, кровь можно вычистить газировкой. Потом нужно переждать ночь, а на рассвете отнести труп к мусорным кучам. Простой план. Одно Дохляк знал наверняка: он не уйдет из магазина.

Сначала он обмотал голову «архаровца» простыней, чтобы кровь не оставила следов на асфальте, а потом оттащил тело в подсобку. Труп стал попахивать, но не гнилью, а абрикосовыми духами. Дохляку даже понравился этот запах.

Когда солнце коснулось крыш многоэтажек, больше ничего не говорило о драке: с помощью газировки удалось стереть пятна крови с асфальта, граммофон Дохляк унес в магазин.

Прислонившись к стене, Дохляк так плотно закрыл глаза, что в их углах образовались морщины. Болезненная улыбка искривила рот, обнажив желтые изъеденные кариесом зубы. В голове гудело. Сотни молоточков били по вискам настолько сильно, что было тяжело сосредоточиться. Мысли разбегались как тараканы.

— Э-э-э, — промычал он и замер.

Это был как гром среди ясного неба. Дохляк растянул губы в улыбке. Он смог хотя бы что-то промычать! Осознание того, что из его рта вырвался звук, заставило сердце забиться. Дохляк почувствовал, как волны боли расползлись от груди к животу и шее. Он не шевелился, боясь, что сейчас проснется в опостылевшей подсобке на куче грязного тряпья.

Он засунул руку в рот и пощупал язык. Тот был все еще распухшим, но каким-то образом удавалось извлекать звуки.

— В-в-в-в-э-э-э… С-с-с-с-э-э-э…

Дохляк оскалился в усмешке. Ему показалось, что день с большей силой начал дарить тепло и веселое настроение. Но солнце светило все так же. Просто вокруг него образовалась некая тончайшая пелена счастья и радости, которая грела и вселяла уверенность в завтрашнем дне.

Солнце садилось, и улица наполнялась тенями. Дохляку хотелось увидеть закат, но он побоялся того, что на перекрестке могут показаться еще «архаровцы», и ушел в магазин. Однако он не уполз в подсобку, а устроился возле кассы. Он здраво рассудил, что ночью надо будет проследить за улицей. Да и не удалось бы заснуть с мертвой тварью под боком.

Растянувшись на полу, Дохляк подложил под голову двухлитровую бутылку с минеральной водой и задумался. Впервые за много дней он себя чувствовал прекрасно. Наконец-то бог услышал его молитвы. Если все будет и дальше так хорошо, то, возможно, вернется человеческий вид.

Человеческий вид!

Дохляк бросил взгляд на витрину. Солнце светило остывающим багровым жаром, но готово было вот-вот опуститься в ад. На Город упадет холод, и наступит ночь. Кто-то из живых мертвецов умрет. Кто-то из «архаровцев» получит в коллекцию новую гниющую кожу. В общем, заканчивался старый серый день, на смену ему приходил новый серый день.

Или нет? Дохляк подумал о том, что, может быть, изменялся не только он. Тогда есть шанс…

«Не думай о подобных вещах, — заметил внутренний голос. — Нет смысла гадать на кофейной гуще. Исходи из того, что знаешь наверняка: меняешься ты. На остальных наплевать. Пускай и дальше другие полуживые роняют слюни и жрут кукол».

Дохляк согласился с голосом.

— В-в-в-в-с-с-с-с-с… — Голос был хриплый и слабый, словно доносился из-под земли.

Завтра надо будет еще потренировать связки, решил Дохляк. Сегодня он еще помолчит, чтобы растянуть сладостный миг возвращения в мир живых. Тому, прошлому Дохляку, надо выказать почтение. Прощайте кукольные барби и кены! Прощайте мусорные кучи! Прощайте «архаровцы»! Теперь он — Николай. Живой!

В голове бешено крутились, сталкивались, взрывались картины из прошлой жизни: жена, ребенок, взрыв, «архаровцы», смерть.

Жена. Из пучины воспоминаний выплыло ее имя — Алена. Девушка с голубыми глазами. Дохляк вспомнил, что она любила носить голубые, обтягивающие бедра джинсы и розовую маечку с открытым животом, чтобы не закрывать в пупке капельку пирсинга. Алена любила кинотеатры, соленый попкорн и воздушные шарики. Она всегда вела себя как ребенок с ним.

Лапочка-дочка. Маша. Пухленькие щечки, ободранные коленки, курносый носик как у мамы…