Дьявольская радуга

Пятый

Николай стоял перед входом в метро и не верил собственным глазам. Получилось! Он дошел! Голос Алены сказал, что дочь находится в подземном переходе. Остается только спуститься и забрать её. Но Николай переминался с ноги на ногу, не решаясь сделать первый шаг.

Ветер гонял по земле обрывки бумаг, пластиковые стаканчики и пустые бутылки из-под пива. Солнце затянуло серыми облаками. Начал накрапывать мелкий дождь. Николай раскрыл ладонь и смотрел, как капли разбивались о кожу. Он не мог припомнить, когда в последний раз шел дождь.

По стенам перехода змеились трещины, окна щерились осколками стекол. На ступеньках валялись куклы и пакеты. На каменных парапетах шелестели газеты, придавленные камнями. Николай поборол внутренний страх и сделал два шага к лестнице. Сердце стучало как бешенное. Вены на левой руке вздулись, зеленый огонь пульсировал под кожей.

«Страшно?»

Да. Страшно. Он мечтал увидеть Машу, но сейчас… Что если дочь изуродована? Что если она ранена? Что если она не узнает его? Что если…

«Иди же!»

Переход уходил под землю. Впереди ждала чернильная тьма, прогнать которую сможет лишь зеленоватый свет, исходящий от левой руки. И дай Бог, чтобы под землей не оказалось «архаровцев» или кого похуже…

Переход разделялся на два туннеля, идущих параллельно друг другу. Через каждые несколько метров они соединялись узким коридором.

Шаги в темноте гулким эхом прокатывались по подземному переходу. Тишина давила на мозги. Зеленоватого света не хватало, чтобы полностью прогнать темноту, но и то, что открывалось глазам, давало пищу для размышлений. Через каждые несколько метров Николай натыкался на пустые пластиковые бутылки. В сливных каналах валялись фантики и обертки из-под шоколадных батончиков. Маша была где-то рядом. Наверняка это она оставила мусор.

Туннель вывел к огромному куполообразному помещению. Вены на левой руке вздулись, стали походить на толстых кольчатых червей. Света теперь хватало на то, чтобы разглядеть до мельчайших подробностей зал. Впереди виднелись эскалаторы. По левую сторону от Николая находился ларек: газеты валялись в куче возле кассового аппарата, на полках висели куклы. По правую сторону чернели провалами окошки диспетчеров. На полу блестели монеты.

Николай подошел к ларьку, открыл холодильник. Практически пустой. Лишь на нижней полке одиноко стояла пластиковая бутылка пепси.

«Спустись по эскалатору. Маша на перроне».

Тяжело вздохнув, Николай бросил взгляд на эскалаторы. Он до сих пор не верил, что голос Алены был настоящим. Вдруг ему все это лишь кажется? Но ведь удалось же дойти до метро! Никогда еще Город не подпускал дальше деревянных домов.

Николай прошел через пост охраны и приблизился к эскалатору. Резиновый поручень холодил ладонь и пальцы, в ноздри бил запах сырой земли. От волнения дрожали руки, ноги казались ватными. Ступенек было так много, что от их количества кружилась голова.

«Давай, ты сможешь!»

Опираясь на поручень, Николай двинулся вниз. Рюкзак натирал плечи, хотелось скинуть его. Еще и противный скрип ступенек действовал на нервы.

Спуск казался бесконечным. Когда Николая до последней ступеньки отделяло несколько метров, он поскользнулся и кубарем полетел вниз. Ударившись обо что-то головой, он потерял сознание…

…Сердце колотится о рёбра. Он чувствует себя зайцем, за которым гонится охотник-живодер.

К черту страх!

Коля вламывается в комнату Маши, обматывает дочку одеялом и хватает её. Движения резкие. Адреналин в крови заставляет работать мозги быстрее компьютера. План прост: выйти на балкон, спуститься по пожарной лестнице и дёру-дёру от дома. Этот ублюдочный старик в любой момент может попытаться выстрелить в замок. И хрен знает, выдержит ли дверь.

Маша даже не открывает глаза. Её дыхание обжигает его руку. Мысль простреливает не хуже пули: МАША СПИТ! Коля хмурится и начинает тормошить её, но она никак не реагирует.

Да что здесь происходит?!

Он оттягивает её верхнее веко. Зрачки расширены. И что? Он облизывает пересохшие губы и бежит в ванну. Страх подгоняет его. Кажется, что вот сейчас грянет выстрел, дверь распахнется, и на пороге появится старик. Бах! Бах! И все готовы. Мозги стекают по стенам, тела остывают, а души возносятся к небесам.

К черту такие мысли!

Коля включает холодную воду и сует малышку под струю. Предчувствие накатывает удушливым жаром. С Машей в последний раз была Алена, а значит…

Неужели стерва что-то дала ребенку?

Ладно, надо спешить. Неохотно, но Коля движется к балкону. Как только он окажется на улице, то сразу же марафонцем побежит в больницу. Только так.

Раздается выстрел.

Сердце проваливается куда-то. Только бы успеть. Господи, пожалуйста!..

Коля медленно оборачивается.

Не дыша. Обратившись в слух.

Чувствуя жар в груди, но боясь вздохнуть.

Дверь со скрипом открывается. На пороге виден лишь неясный силуэт старика. Неровный и словно дрожащий по границе. Этот ублюдок догадался открутить лампочку.

Вновь хлопает выстрел. На секунду коридор освещается. Глаза старика пугают своей пустотой, губы растянуты в волчьей ухмылке. Не просто человек, а нечто более могущественное.

Коленку Коли разрывает боль. Он успевает нырнуть в комнату Маши и закрыть дверь, прежде чем сваливается на пол вместе с дочкой.

Всё! Им конец. Дверь деревянная, её даже рукой сломать можно.

Чертовы уроды!

Но старик не спешит зайти в комнату. Видимо, наслаждается страхом жертв. А может, выжидает чего.

Коля всхлипывает. Простреленная нога горит, мышцы наполняет колючий жар. Кровь стекает по штанинам. Её так много. Коля прижимает дочку к себе. Нельзя смотреть на рану. Ой нельзя! Не хватает только потерять сознание.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Дверная ручка медленно поднимается, потом опускается. Не обращая внимания на боль, Коля встает на ноги и сдвигает защелку.

— Боишься? — спрашивает Сергей Михайлович.

— Не трогайте дочку! — стонет Коля. — Пожалуйста, не трогайте дочку! Меня убейте, только пусть она живет.

— Так не пойдет, — спокойно отвечает старик. — Её я убью первой, потом и до тебя очередь дойдет. Я очень хочу посмотреть на то, как ты будешь ныть и жевать сопли. Самое клёвое то, что я не сразу забью твою дочь. Сначала порежу личико. Потом для красоты вставлю в уши по острой спице, но не глубоко, а так, чтобы порвать барабанные перепонки. Оторву ей щеки и на твоих же глазах их съем.

Коля вздрагивает. Слезы подкатывают к горлу. Мир расплывается в неярких очертаниях. Коля не понимает, что творится вокруг. Всё происходящее кажется дурным сном. За сегодняшнюю ночь уже два соседа хотели его убить. Умерла Алёна. Непонятно чем напичкана дочь. Ему прострелили ногу.

— Зачем вы это делаете? — спрашивает Коля.

В ответ лишь слышится лишь учащенное дыхание старика. Затем раздается шарканье кроссовок о линолеум.

Что задумал этот урод?

Коля застывает в нерешительности. Необходимо что-то сделать. Взгляд зацепляется за большое зеркало, прикрепленное к дверце шкафа. Коля инстинктивно сжимает кулаки. Зеркальная поверхность закипает прямо на глазах. Появляются пузырьки. Некоторые беззвучно лопаются, некоторые раздуваются и медленно подлетают к потолку.

Коля чувствует, как в комнате что-то изменяется.

Люстра несколько раз моргает, раздаётся тихий хлопок, и комната погружается во тьму, лишь через проёмы двери выбивается тусклый свет. Коле приходит в голову безумная мысль. Он поднимает дочку.

Когда зеркало выкипает, на его месте появляется проход. Проход, уводящий во тьму. Из него так и веет могильным холодом.

Выбора нет.

Коля закрывает глаза и ныряет в проход. Мышцы напряжены; кажется, что дочка весит не меньше тонны. Щиколотки что-то щекочет, отчего по спине бегут мурашки. Сердце тяжело бухает в груди, зубы ломит от боли. Ноги по-прежнему находятся на твердой поверхности, но каждый шаг дается с трудом.

Открыв глаза, Коля понимает, что стоит на лестничной площадке. От дочки исходит свет, который заставляет тьму чуть отступить. Металлические перила изъедены ржавчиной, на стенах красуются нецензурные надписи, с потолка сыпется побелка. Вот только на лестничной площадке нет дверей, ведущих в квартиры. Вокруг бетонная стена. Коля оглядывается. Проход в комнату Маши не пропал. Если не поторопиться, то старик догонит их.

Превозмогая боль, Коле спускается по лестнице. Под ногами хрустит песок, глухим эхом отдаются шаги.

Пролёт сменяется пролётом, тьма смыкается за спиной.

Быстрее! Надо торопиться. Лестница должна куда-то вывести.

Пролёт — минутный отдых, чтобы успокоить бешеный бег сердца и проверить пульс на руке дочери. А потом на негнущихся ногах надо вновь спускаться по грязным ступенькам. Мысли путаются.

Глаза сами закрываются. Лишь огромным усилием воли удается держать их открытыми.

Бросает в жар.

Тук-тук-тук. Это сердце стучит.

Крутит живот. Господи! Как же хочется есть.

Боль в ноге проходит.

Тук-тук-тук.

Все сложнее мыслить. Приходит понимание, что туда, куда они спускаются, он не сможет жить.

Тук-тук-тук.

Коле все равно. Лишь бы спасти дочь.

Тук. Мысли застывают. Тук. Время застывает. Тук. Прежнего мира больше нет.

Когда сердце Коли отбивает последний удар, лестница выводит к стеклянной двери, за которой можно разглядеть перрон станции метро…

Чьи-то теплые пальцы коснулись его лба. По телу пробежала легкая дрожь. Там, где нежные-нежные пальчики дотрагивались до кожи, оставалось приятное покалывание. Этот кто-то нагнулся к нему, щеку обожгло горячее дыхание. Николай открыл глаза. Зрение не сразу сфокусировалось, поэтому несколько секунд он вглядывался в размытые силуэты — буйство ярких клякс.

— Папа? — Одно слово заставило сердце биться с бешеной скоростью. Одно слово подобно электрическому разряду приказало телу: «дрожи!»

Николай приподнял голову и всмотрелся в горящую кляксу перед собой. Но вот зрение вернулось, и он не поверил собственным глазам. Перед ним на коленях сидела Маша. Его Маша. Он узнал эти тонкие шершавые губы, этот прямой Алёнин нос, этот острый подбородок с ямочкой. Узнал бездонные голубые глаза, в которые можно смотреть бесконечно. Узнал всю её без остатка. Он пытался найти в Маше хоть какой-нибудь изъян, но ничего, к счастью, не заметил. Перед ним сидела живая дочь.

От левой руки Николая исходил зеленый яркий свет, который, смешиваясь с белым светом, идущим от Маши, заставлял дрожать пространство вокруг них.

— Папа. — Голос дочери задрожал. Из глаз брызнули слезы. Маша обняла его голову так сильно, что хрустнула шея.

Николай всхлипнул и прижал к себе дочь. Он жадно всасывал воздух, чтобы насладиться запахом тела Маши.

— Это я, — сказал он и поразился тому, с какой легкостью мог говорить. — Это я…

— Тебя не было так долго!

— Пришлось немного задержаться… там, наверху.

— Ты же больше не оставишь меня одну?

— Не оставлю.

— Обещаешь? — спросила Маша.

— Обещаю.

— Я бы умерла, если бы ты не вернулся.

— Я не могу бросить свою лапушку.

— Ты же точно никуда не пойдешь?

— Точно.

Николай поднялся, прижал к груди Машу. Дочка обхватила его шею руками. Её маленькое тельце дрожало от рыданий, а он, чтобы хоть немного успокоить её, целовал в щеку. Воздух вибрировал в горле, предвещая слезы. Однако Николай приложил все силы, что не захныкать. Всё хорошо. Всё просто прекрасно. Еще несколько дней назад он и подумать не мог, что вновь увидит дочь.

Николай огляделся. Из-за света, исходившего от него и Маши, пространство изгибалось и скручивалось. Перрон станции метро походил скорее на королевство кривых зеркал. Потолок на глазах менял высоту, из-за чего каменные колонны то удлинялись, то укорачивались.

Куда идти? Обратно в Город, пухнущий от живых мертвяков и «архаровцев»? Или вперед? В надежде найти стеклянную дверь, за которой находится лестница, ведущая в квартиру. Николай нахмурился. Пожалуй, стоит попробовать найти дверь.

Воздух грозно зашипел, словно некто включил газовую колонку на полную мощность. Исходивший от Николая и Маши свет, пренебрегая законами физики, закручивался возле колонн в маленькие вихри. То и дело по стволам вихрей плясали миниатюрные молнии. В ноздри бил запах горящей плоти.

Стиснув челюсть, Николай сделал шаг вперед. Удивительно: некая сила даже подтолкнула его в спину. Он положил на детскую голову широкую ладонь и тихо сказал:

— Не бойся.

Маша лишь крепче обняла его.

Николай старался не смотреть по сторонам. Все внимание было направлено на то, чтобы идти по перрону прямо и пытаться не замечать вихри. Он взывал к Алёне, но голос жены молчал.

— Папа, смотри! — крикнула Маша и показала пальцем в сторону железной дороги.

Из высокой платформы торчали десятки лысых голов. Черные глаза неотрывно смотрели на Николая и Машу. Надбровные дуги готическими арками выступали наружу, ото лбов до затылков тянулись жилки, похожие на отъевшихся белых червей. Серая кожа тварей лоснилась то ли от пота, то ли от сырости, царившей под землей.

— Закрой глазки, — шепотом сказал Николай.

«И сам не смотри на них, — мысленно приказал он сам себе. — Пока не лезут — и хорошо».

Впереди замаячила стеклянная дверь. До нее было шагов двадцать, но чем ближе она находилась, тем сильнее тускнел зеленый свет на руке Николая.

— Тё-ё-ёмная но-о-очь, — донеслось из железнодорожного туннеля. Играл не граммофон. Кто-то надрывно пел низким с хрипотцой голосом.

Подступил комок к горлу. Николай ускорил шаг. Не хватало, чтобы появились «архаровцы». От тварей он не сможет защитить дочь.

— Только пули свистят по степи… — На мгновение голос умолк, но тут же продолжил: — Только ветер гуди-и-ит в проводах, тускло звезды мерцаю-ю-ют…

— Папа, мне страшно, — сказала Маша и заплакала.

До двери было всего несколько шагов. Вот она, практически рядом.

«Пусть всё кругом горит огнем, а мы с тобой споём».

Николай бросил взгляд в сторону железной дороги. Монстры вылезали из своего укрытия. Они не сводили глаз с него и ухмылялись, обнажив ряд острых металлических зубов-игл. Николай поразился их худобе — кожа до кости. Вот только наверняка эти твари кажутся слабыми. Чуть зазеваешься — и схарчат с потрохами. Длинные когти, злобные взгляды — твари напоминали «архаровцев».

«Пусть всё кругом горит огнем, а мы с тобой споём», — голос принадлежал Алёне, но был лишен эмоций. Каждое слово впечатывалось в мозг, отчего все мысли разлетались как стаи голубей. Николай не мог сосредоточиться. Он остановился и принялся следить за тварями. На лбу выступили капельки пота.

— Почему мы остановились? — жалобно спросила Маша.

Он не ответил. Зеленые вены на левой руке вздулись, сердце учащенно забилось. Николай улыбнулся. Он понял, что хотела сказать Алёна:

— «Пусть всё кругом горит огнем, а мы с тобой споем»! — Под конец его голос сорвался на нечленораздельный вопль.

Из левой руки вырвался шар тёмно-зеленого пламени, медленно поднялся к потолку.

Интересно, подумал Николай, будет ли Маше больно?

По глазам ударила ослепительная вспышка, и сияние сверхновой звездой взорвало пространство.

Очнулся он от того, что Маша его тормошила.

— Просыпайся! — чуть ли не плача крикнула она.

— Всё, малышка. Я проснулся, — сказал он и изобразил на лице подобие улыбки.

Николай огляделся. Видимо, от взрыва шара его и дочку откинуло к стеклянной двери. Иначе как объяснить, что он валяется в подъезде?

— Ты не ушиблась? — спросил он.

— Вроде нет.

Закрыв глаза, Николай облегченно выдохнул. Слава богу! Наверное, смягчил удар для нее собственным телом. А вот у него всё болело. Левая рука висела плетью, вены полопались. На бетонный пол стекала зеленая слизь. Теперь только от Маши исходил желтый свет.

— У тебя что-то болит? — спросила она.

— Нет. Пустяки.

Всё, большую часть пути он прошел. Осталось только подняться по лестнице до квартиры. А там… Там посмотрим. Надо решать проблемы по мере их поступления. Сейчас главное изобразить здоровый вид.

Николай поднялся. Голова кружилась. Казалось, что пол раскачивался. Еще и рюкзак мешал стоять прямо.

— Ты голодна? — спросил он.

— Нет.

Он нахмурился. Уйму времени дочка провела в переходе совершенно одна. Чем она питалась? Почему выглядит так, словно помылась час назад? Одежда чистая, волосы не висят сосульками. Очень странно. Он решил оставить эти вопросы на потом.

Свет, исходивший от Маши, прогонял тьму, царившую в подъезде. Николай узнал и эти ржавые перила, и эту бетонную стену, окрашенную в красный цвет, и этот запах сигарет.

— Ладно, пойдем.

Маша лишь молча кивнула.

Пролёт сменялся пролётом, и не было конца ступенькам.

— Я устала, — сказала Маша, тяжело дыша. Маленькое личико раскраснелось, грудь тяжело вздымалась.

— Хорошо. Давай чуть отдохнём. Но недолго. Нам нельзя оставаться здесь.

Николай скинул рюкзак и сел на ступеньку. Честно говоря, он тоже устал, но боялся сказать об этом дочке. Боль медленно отступала. Левая рука вновь двигалась, хоть он её и не чувствовал.

— Пить хочешь, милая?

— Хочу.

Николай потянулся к рюкзаку. Вжикнула молния. Опустив руку в самую глубь, он начал искать бутылку с водой. Маша внимательно смотрела в его глаза. В какой-то миг Николаю даже показалось, что перед ним не его дочь, а очередное порождение Города — слишком уж у неё был серьезный взгляд. Чтобы прогнать дурные мысли, Николай скорчил рожицу: вытянул губы трубочкой, широко раскрыл глаза. Маша засмеялась.

— Держи. К сожалению, вода тёплая.

Он открутил крышечку и протянул бутылку. Маша начала жадно пить.

Николай решил, что сейчас наступило время задать дочке мучавшие его вопросы.

— Маш, а сколько ты меня ждала на перроне?

Она оторвалась от бутылки и подняла вверх глаза:

— Час, наверное. Я проснулась на скамейке и не могла вспомнить, как оказалась в метро. Думала, что все мне снится. Стала плакать. Потом… Потом пришла мама и сказала, чтобы я ждала тебя. Сказала, что я очутилась в волшебной стране. — Голос дрогнул. — И что мне не надо обращать внимание на странности. Ведь в волшебной стране волшебство — обычная вещь. Поэтому, когда появились летающие фонарики, я старалась не бояться.

— Умница… — сказал Николай и задумался.

Черт! Он еще больше запутался. Алёна мертва! Как она могла прийти к Маше? И что еще страннее: по словам дочки, она ждала его час. Час! Да он в Городе прожил больше месяца!

— А мы идем к маме? — спросила Маша.

Николай на мгновение задумался. Сказать правду? Лучше не надо. Чуть позже.

— Да. Мы идем к маме.

— Домой?

— Конечно, моя милая.

Маша тоже села на ступеньку. Улыбнувшись, Николай провел ладонью по её волосам. Душевная боль сдавливала грудь, не давала дышать. Как же сейчас он хотел оказаться дома, чтобы уже никогда не бояться «архаровцев» и прочих тварей Города! Надоело бояться собственной тени, надоело вести полужизнь с получувствами. Хватит!! Теперь у него есть дочка и есть возможность выбраться с Города. Он в лепешку расшибется, но вылезет из грязи.

— Пап?

— Ну?

— А я пойду снова в школу?

— Разумеется, пойдешь, — сказал Николай.

— Буду получать теперь только пятерки. А потом, когда вырасту, стану как ты.

«Неудачником?» — хотел было сказать он, но прикусил язык. Вместо этого спросил:

— А мама тебе еще что-нибудь говорила? Там, в метро.

Маша взглянула на него.

— Вроде нет.

— Мама ничего не давала в тот день, когда ты проснулась от грохота?

— Какой день? — не поняла Маша.

— Ладно. Не обращай внимания. Я оговорился.

Николай махнул рукой. Слишком много вопросов. Похоже, ответы на них придется искать самому. К черту! Не в первый и не в последний раз.

— Давай собираться, — сказал он. — Нам пора.

— Ты слышишь? — спросила Маша. В глазах застыл страх.

Он коснулся указательным пальцем своих губ и прислушался. С верхнего пролёта доносился тихий гул, словно холодильник работал. Николай поежился. Неужели дошли? Надо быть начеку. Чутье подсказывало, что неприятности еще не закончились.

— Будь за моей спиной всегда, — прошептал он. — И пока молчи. Если что случится, беги на десять пролётов вниз и жди меня там.

Маша часто закивала.

Облизав губы, Николай двинулся вперед — медленно-медленно, весь обратившись в слух. От толчков левая рука разболелась. Гул не стихал, наоборот — становился громче.

Надо переждать, пока звуки не стихнут!

Николай отмахнулся от этой мысли, как от назойливой мошки. Под ложечкой засосало, в спину словно вставили металлическую спицу.

Надо быть осторожным. И всего лишь.

Всего лишь…

Ступени вели к переходу. Впереди ждало спасение. Николай остановился, прислушиваясь. Что-то было неправильно в этом переходе. Но что конкретно — он не мог понять. То ли пугала затаившаяся в проходе тьма, то ли — гул.

— Стой тут, — сказал он.

Николай закрыл глаза и сосредоточился на запахах. На лестнице воняло ацетоном. С трудом удалось заставить себя стоять на месте. Нельзя убегать! Сейчас не помешало бы услышать Алёну. Может, она подсказала бы выход из той глубокой задницы, в которой он оказался.

Решив, что выход из Города лежит только через портал, Николай преодолел последнюю лестницу и вгляделся во тьму.