Дьявольская радуга

Пятый

Горизонт полыхал желтыми молниями. Однако грома Пятый не слышал. Он заворожено смотрел на молнии и думал о том, как невероятно быстро менялась его жизнь. Казалось, еще недавно у него была жена, дочка. А затем в одночасье он потерял семью. Он превратился в зомби, живущего на помойке и питающегося расплавленными куклами.

За ним гнались твари, любящие слушать на своих граммофонах «Темную ночь». Существа хотели одного: содрать с бедняги-мертвяка кожу. Он — тогда еще Дохляк! — сумел вылечиться. Сердце забилось, кровь заструилась по сосудам, и появилась надежда спасти дочку. Он — уже Николай — нашел Машу, вырвался из Города. Попал в свой мир, в свою квартиру. И часа не прошло, как дочку украли. А мальчик с восковой кожей попытался объяснить, что мир, в котором, он, Николай, существовал — ненастоящий, вымышленный.

Пятый закрыл глаза и тяжело вздохнул. Чертова карусель, а не жизнь. Теперь он вместе с убийцей своей жены сидит в огромной дыре на животе великана. Вместо рта — мушиный хоботок, вместо сердца — камень. Без надежды на спасение. Без надежды найти дочь.

Пятый тяжело вздохнул.

После того, как он и старик забрались в дыру на животе великана, гигант поднялся и двинулся к человеческому морю. Коля стиснул зубы, сжался и приготовился услышать, как массивные ноги колосса будут ломать кости мертвецов. Однако обошлось. Подобно Иисусу, идущему по воде, великан шел по трупам и по морю крови.

Пятому казалось, что прошло много часов с того времени, как он бросил последний взгляд на ряды архаровцев. Но солнце висело в зените, и поэтому он мог ошибаться в своих ощущениях. Возможно, прошло десять минут, как гигант шел по мертвякам. Или десятилетия. Или год. Или эпохи. Или секунды.

Ни в чем нельзя быть уверенным.

Пятый взглянул на старика. Выглядел сосед скверно: лицо распухло, грудь часто-часто поднималась и опускалась, руки дрожали.

Не помер бы.

Хотя… Помрет старик — и еще одной тварью станет меньше в мире.

В спину ударил сильный порыв ветра. Затем раздался громоподобный рев. Пятый обернулся и замер.

Перед ним возвышался гигантский монстр. Великан с дырой в животе смотрелся жалкой букашкой по сравнению с чудищем. Пятый поразился тому, как проглядел такого урода.

Из сутулой спины монстра торчали кирпичные многоэтажки, фонарные столбы и деревянные домики.

По шее, рукам и ногам змеились, словно вены, асфальтовые дороги. На груди чудища росли ёлки, березы и дубы. При каждом вздохе деревья приходили в движение, некоторые, скрипя, ломались, падали на море человеческих тел, где их и затягивала кровавая пучина. Монстр походил на человека внешним видом: длинный нос, толстые губы, огромные рыбьи глаза, две толстых руки, две ноги. И как великан с дырой чудище тащилось по поверхности моря.

Но что больше всего удивило Пятого — это то, что на спине урода кто-то жил! Горели окна многоэтажек, из труб деревянных домов валил густой черный дым, а по асфальтовым дорожкам разъезжали невероятной конструкции машины. Пренебрегая всеми законами физики, люди — скорее существа, похожие на людей — двигались по спине монстра.

Невероятно!

Пятый хотел было закричать, чтобы привлечь внимание людей, но из хоботка вырвались лишь нечленораздельные, скрипучие звуки.

«Эй! Я тут! Посмотрите на меня! Пожалуйста!»

Всё бестолку.

Старик, облокотившись спиной о мясную стенку великана, засмеялся. Из его губ потекла вязкая, черная жидкость, похожая на нефть.

Коля ощутил боль в руках, и только через мгновение понял, что ногти впились в ладони, так сильно он сжал кулаки. Клокочущая злоба вырвалась из груди, проникая в каждую клеточку тела. Перед глазами заплясали кровавые круги.

Нет!

Терпи.

Только с огромным трудом удалось подавить ярость.

Старик своё получит. Но позже…

Город-монстр издал страшный звериный рёв. Он повел пастью, выплевывая белесые комки. По огромному телу прокатилась волна дрожи: зашелестели листьями деревья, один из кирпичных домиков с грохотом обвалился, раздались крики людей. Немигающие глаза города-монстра посмотрели на Пятого со свирепой жадностью.

Колю словно прибили к месту. Сердце забилось бешеным галопом. Боясь пошевелиться, он не отрывался от глаз монстра. Его охватил страх: казалось, город-монстр сейчас нападет на великана с дырой в животе и… По спине пробежал холодок.

Однако обошлось: огромное чудище просто исчезло, испарилось, словно и не существовало его никогда. Вот только что немигающие глаза пожирали несчастного человека, но стоило моргнуть — город-монстр пропал.

Пятый зажмурился и с силой сжал виски. Показалось? Или гигантская тварь действительно существовала? Но куда она пропала?

«Как же мне всё надоело! Я хочу проснуться. Хочу прямо сейчас открыть глаза и оказаться в своей постели. Надоели эти игры!»

— Пора, — сказал старик.

Открыв глаза, Пятый бросил на него взгляд. Сосед по-прежнему сидел, облокотившись о мясную стенку, и тяжело дышал. Он походил на брошенную на пол куклу: руки были повернуты под неестественным углом, как наклонившиеся стойки указателей, голова упала на грудь.

— Пора, — повторил старик. Губы его даже не шевельнулись, однако Пятый отчетливо услышал голос.

«Пора куда?»

— Кивир ждет. Ты готов.

«И что мне делать?»

Проклятый мушиный хоботок зажил своей жизнью: начал извиваться и издавать чавкающие звуки.

— Ты должен прыгнуть в море, — сказал старик. — У тебя есть право на последнюю беседу со мной.

«Я увижу дочь?»

Губы старика раздвинулись в отвратительной усмешке.

— Решать тебе.

«Зачем ты убил мою жену?»

— Так было нужно.

Пятый не сразу осознал, что набросился на старика. Он ударил кулаком в распухшие губы урода, затем — в сломанный нос. Внутренний голос закричал: старик не будет жить! Старик умрет! От каждого удара из ушей Ублюдка сыпались жучки и маленькие пауки.

«Ты! Убил! Мою! Жену!»

Кулаки, словно глыбы скал, падающие на корабль, неумолимо рушились на голову Ублюдка. Череп старика противно хрустнул. Через несколько секунд дряхлый урод отдал богу душу.

Свесив ноги с края дыры великана, Пятый сидел и смотрел на человеческое море. На кулаках запекалась черная кровь старика; вены на левой руке сияли ядовито-зеленым светом; лоб испещряла глубокая морщина. Кровь бешено стучала в висках, отмеряя секунды. Сознание вбирало ужасающие красоты мира, растворяло их в душе, как вода растворяет завиток краски с кончика кисти.

Прыгать в море? Или все же не стоит? Великан по-прежнему шел по телам, не обращая внимания ни на вспышки молний, ни на нити мертвецов в небе. Пятый пробовал поговорить с ним, но ответом ему была тишина. Изредка великан изрыгал крик. Но этот крик звучал безжизненно, точно свинцовая пуля, выпущенная из револьвера.

Пятый не мог решиться прыгнуть в море. Он представлял, как опуститься в холодную, липкую кровь, которая запустит свои ледяные щупальца в его тело, как придется касаться мертвецов, придется вдыхать запахи разложения. Чего он добьется, прыгнув в море?

«Я должен. Обязан. Не ради себя — ради дочери. Я же через столько прошел… Неужели я так сильно боюсь каких-то мертвецов? Я должен прыгнуть… Должен».

А если старик обманул? Если он хотел лишь избавиться… Бред.

Пятый зажмурился. Ублюдок мог бросить его еще на кладбище. Мог натравить архаровцев. Однако не сделал этого.

Надо прыгать.

Надо…

Но он по-прежнему сидел в дыре великана. Его чувства с каждой секундой затапливались образами мертвого моря. Рассудок терял ясность. Сколько бы себя Пятый не убеждал, но все равно не мог решиться прыгнуть.

Не мог даже ради нового мира для себя.

Ради ответов Кивира.

Ради дочери…

Пятый не верил в реальность происходящего. Солнце, великан, море, нити тел — всё казалось бутафорским. Чертов Кивир! Оставалось лишь переживать кошмарную тишину, охватившую весь мир.

«Ссыкло! Неужели ты больше не хочешь спасти свою дочь? Совсем расклеился, чертов трус. Встань — и прыгни. Это же так просто. Хватит жевать сопли! Сейчас не время рефлексировать».

Собрав всю волю в кулак, Пятый поднялся. Он вдыхал запахи пота вперемежку с запахами крови и гниения. Голова кружилась, словно кто-то сильно ударил его. Солнечный рев в ушах не смолкал. Было трудно дышать. Казалось, горло сжимает металлический обруч.

«Прыгай-прыгай-прыгай-прыгай-прыгай-прыгай», — тараторил внутренний голос.

Пятый бросил взгляд на море. Вот качалась на волнах крови девушка лет восемнадцати. Фиалковые глаза смотрели в голубое небо. На шеи и груди красовались пятна ожогов. У неё была тонкая талия. Широкие плечи, изящные длинные пальцы со сломанными ногтями. Пятый чувствовал себя рыбой, пойманной на крючок за губу. Вот рядом с девушкой был маленький мальчик. Сколько ему стукнуло лет, когда он умер? Шесть? Семь? В отличие от девушки у ребенка оказались серые, как штормовое море, глаза.

В сердце Пятого защемила неизбывная тоска. Душевная боль так сильно сдавила грудь, что даже последние крохи воздуха перестали поступать в легкие. Коля представил, что когда-то этот мальчик смотрел на полет ласточек, играл в солдатиков, строил себе штаб на яблоне… Думал ли ребенок о смерти? Конечно нет.

Задыхаясь, Пятый спрыгнул с дыры великана в море человеческих тел. Казалось, полет длился тысячу лет.

Когда Пятый полностью погрузился в море крови, он почувствовал адский жар, прокатившийся по телу. Каждая мышца, каждый орган наполнился энергией. Коля ощутил себя богом — столько сил у него никогда не было. В мозгу ожили фрагменты чужих жизней. Словно море, напитав его, Пятого, энергией, решило поделиться воспоминаниями своих мертвецов.

…Парень лежал на кровати и тупо пялился в потолок. По щекам, оставляя влажные следы на коже, текли слезы. Парень хотел разрыдаться, но лишь сильнее сжимал кулаки и стискивал зубы. Надо быть сильным. Он не размазня! Теперь он должен следить за своим братом. Должен зарабатывать деньги, одевать себя и младшего, водить брата в школу, на футбол, на английский…

Боже! Сколько же дел легли на него тяжким грузом. Придется бросить университет, забыть про жизнь в столице. Парень, чувствуя, что сейчас разрыдается, схватил подушку, с силой прижал её к лицу и позволил эмоциям выплеснуться. Нельзя, чтобы младший брат услышал! Родители умерли, но это не повод сдаваться. Парень попытался успокоиться. Он не оставит младшего! И никто его не заберет.

…Мужчина схватил стакан с водкой и залпом влил в себя спиртное. Удивительно, но алкоголь не ударил в голову. И пусть! Еще не вечер! Сегодня он имеет право нажраться до зеленых чертей. Жена и ребенок уехали на дачу, чтобы не мешать ему горевать. Мужчина плюхнул водки в стакан, но пить не стал.

Он глянул в окно. Столько всего случилось за этот месяц, что, казалось, все чувства должны были сгореть в пламени горя. Но не сгорели. Напарник по работе его кинул на несколько миллионов долларов, бизнес прогорел, кредиторы хотят отнять квартиру. Но и это все не главное. Умерла бабушка. Человек, который был дороже родителей. Мужчина нахмурился. Его отец и мать всю жизнь беспробудно пили. И если бы не бабушка, то он бы сейчас повторил судьбу родителей. Не сдаваться!

…Девушка с силой сжимала четки. Он настолько нервничала, что из-за напряжения не могла даже перебирать деревянные шарики. Хотелось кричать! Выть! Рвать на себе волосы! Сердце молотилось так сильно, что болью отдавалось в груди. Воздух с трудом попадал в легкие. Девушка схватила ноутбук и швырнула его в стену. Раздался треск пластика. Из сломанных частей компьютера повалил дым. Девушка упала на холодный пол и заплакала. Она больше не могла терпеть эту душевную боль. Как так получилось, что её парень оказался женат? Ведь она столько времени с ним проводила, столько любви ему отдала!..

Пятый хотел выплыть на поверхность, но сила, пронзавшая его, тянула на дно. Чужие воспоминания проносились в голове со скоростью сверхзвукового самолета. В какой-то момент Пятый осознал, что если и дальше позволит силе делиться фрагментами жизней других людей, то он лишится собственного «я».

Он стал вытеснять чужие воспоминания собственными созвездиями образов. Пятый выуживал из памяти обрывки своего прошлого, как фокусник достает из шляпы зайцев.

Затем мир взорвался яркими звездами.

Тьма.

И мертвая тишина.

Пятый даже не пытался пошевелиться, не пытался закричать. Его тела, как и души, больше не существовало. Он умер? Нет. Лишь растворился в силе, покоящейся в море крови. Возможно, тьма исчезнет под острыми стрелами солнечных лучей. Или нет. Но Пятый еще мог думать. Мысли мерцали, точно капельки зажженного масла.

Неужели конец? Он, Пятый, добрался до конечной точки своего долгого путешествия? Итог — тьма? Кивир с самого начала хотел заманить его в ничто…

Стоп.

Послышалось? Пятый напряг слух. Да, точно! Из тьмы раздавались голоса. Сначала они были на пределе слышимости, но с каждой секундой становились всё громче и громче.

— Я хочу увести ребенка! Женя не должна на это смотреть.

— Вы и ваша дочь обязаны остаться. — Другой голос. Мужской, с хрипотцой. Но в то же время мягкий. — Это необходимо. Только так я смогу вам помочь.

— Мама, мне не страшно…

— Вы испортите ей психику, — сказал женский голос.

— Ваш муж уже испортил девочке психику, если вам от этого станет чуточку легче. Поверьте: я знаю, что делаю. Мы все должны находиться в одной комнате. Бесы сильны.

Пятый узнал женский и детский голоса. Алена и Маша! Но ведь это невозможно…

— У нас нет больше времени на препирания. Я должен приступить как можно скорее к обряду. Вы слишком поздно обратились ко мне.

— Хорошо, приступайте.

Вновь навалилась тишина. Однако во тьме начали вырисовываться четки контуры трех фигур. Пятый почувствовал собственное тело: трение обожгло его, будто горячие и холодные снежинки поочередно искрились на коже и назойливо щекотали.

— Отче наш, — послышался мужской голос с хрипотцой. — Да светится имя Твое, да придет Царствие твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…

Пятого словно проткнули раскаленным прутом. Но боль прошла также быстро, как и появилась.

— Пошел в жопу, гандон! — Пятый услышал собственный голос. Его рот сам выплевывал ругательства.

— Хлеб наш…

— Нахуй!

— Насущный даждь нам…

— Тупой мудила.

— Даждь нам днесь…

— Засунь себе крестик в жопу! И проверни его там раз двадцать, ебанный мудак. Развяжите меня. Я хочу дать в ебало этому толстому уроду.

Вспышка — и тьма исчезла. Пятый не поверил собственным глазам: он лежал на кровати у себя дома. Перед ним стоял маленький толстый священник. В одной руке жирдяй держал деревянный крест, в другой — книгу. Пятый попробовал подняться с кровати, но не смог — руки и ноги его были крепко привязаны к прутьям.

— И остави нам долги наша! — закричал священник. — Якоже и мы оставляем…

— Развяжите меня, — сказал Пятый. — Что вообще происходит?

Из-за плеча священника выглянула Алена. От неожиданности Коля вздрогнул. На её лице застыла маска страха. Выглядела Алена паршиво: кожа обтягивала скулы, под глазами чернели синяки. Руки дрожали, как у паралитика.

— Алена, — позвал Пятый. — Ты жива?

— Не говорите с ним, — сказал священник. — Вашего мужа сейчас нет с нами. Это бес.

Алена кивнула, то ли соглашаясь с жирдяем, то ли отвечая на вопрос Пятого. Из глаз брызнули слезы.

— Я не Алена, — прошептала она. — Ты не узнаешь меня?

— Узнаю, конечно. Я…

— Не говорите с бесом! — закричал священник.

Пятый почувствовал себя ненужным и жалким, эпизодическим дополнением в разыгрываемом перед Кивиром представлении. Он попробовал освободиться, но чертовы веревки были крепкими.

— Назови себя, бес, — сказал священник, брызжа слюной. Его лицо раскраснелось.

— К чему вся эта клоунада? — спросил Пятый у Алены. — Я… я ничего не понимаю. Объясни, что происходит. И развяжи меня. Пожалуйста.

— Назови себя, бес!

— Иди к черту. Я хочу, чтобы меня освободили.

Священник улыбнулся, обнажив крупные, как у лошади, желтые зубы. Он вытащил из-за пазухи очки, словно дешевый маг, водрузил их на свой нос-рубильник, раскрыл книгу и принялся читать.

— Живый в помощи Вышняго в крови Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси…

Пятый почувствовал, как закипает от злости. Этот жирный хряк в рясе устраивал перед Алёной и Машей шоу. Тупой идиот…

Коля бросил взгляд на Алену. Ему как никогда захотелось обнять её, поцеловать, почувствовать запах её волос. Она находилась от него в нескольких шагах, но он не мог даже коснуться её. Эта мысль сводила с ума.

— Алена, прекрати этот цирк, — как можно спокойнее сказал Пятый. — Неужели мне опять все снится? Почему Кивир не может успокоиться? Почему не перестанет перекидывать меня с одной мнимой реальности в другую?

— Я не Алена! — закричала она. — Я Ольга! Ольга! Понял! Я больше не могу так жить, у меня нет сил. Очнись, очнись, очнись!

Крик перешел в шепот. Но она всё повторяла и повторяла: очнись.

Видимо, священник не ожидал от неё подобной выходки, потому что смолк и принялся неотрывно пялиться на него, Пятого.

— Папа…

Дочка стояла в углу комнаты и сжимала в руках куклу.

— Не говори с ним, — сказала Алена.

— Почему? — спросил Пятый.

— Потому что вчера ты её чуть не убил, псих долбанный! Ребенок к тебе не подойдет ближе, чем на три метра.

Пятый попробовал вспомнить. На какой-то миг он даже ощутил, как настоящая память ожила перед глазами: огромная, помятая бредовыми снами, текучая, влажная в первозданных красках подсознания. Но этот миг прошел также быстро, как и появился.

— Игорь! — закричал священник. — Неси зеркало.

Дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился парень-служка, держащий в руках большой странный предмет. Пятый поймал себя на мысли, что юноша очень красив: волевой подбородок, чувственные губы, крепкие руки, длинные пальцы пианиста.

Парень, опустив глаза, взгромоздил странный предмет на кровать и перевернул его. Зеркало! Некая сила заставил Пятого с силой зажмуриться.

Не смотреть! Нельзя…

— Боится, — сказал священник. — Бесы не любят свое отражение.

Пятый в отместку с вызовом глянул на прямоугольник зеркала. Он слабо походил на человека: губы были перепачканы в желтой слизи, по телу расползались паутины зеленых вен. Что-то странное произошло с зрачками. Из них хлынула чернота, растекшаяся по глазным яблокам, и те стали похожи на два темных шара.

— Отпустите меня, — прошептал Пятый.

— Скажи свое имя, бес! — проорал священник.

— Со мной что-то происходит. Я схожу с ума…

— Имя!

— Я Николай! Алена, сделай так, чтобы этот урод отпустил меня.

Алена-Ольга схватила девочку и, рыдая, выбежала из комнаты. Пятый закричал вслед жене, чтобы она осталась, чтобы помогла выбраться ему, но всё было тщетно.

— Стойте, вы должны остаться, — сказал священник.

Однако Алена-Ольга не послушалась и жирдяя.

Воспользовавшись моментом, Пятый дернул левой ногой. Затрещала, разрываясь, веревка. Юноша ахнул, попытался убрать зеркало с кровати, но не успел: Коля ударил в своего ненастоящего двойника. Зеркало взорвалось снопом ослепительных разноцветных искр. Один из осколков впился в ногу, но Пятый не почувствовал боли. Ему захотелось сжать глотку юноши, вырвать с хрустом кадык, а затем разобраться с жирным священником, посмевшим размахивать гнилым крестом и выхаркивать молитвы…

Чертовы веревки на руках не хотели разрываться.

Толстяк, несмотря на свою комплекцию, ловко подскочил к Пятому и приложил крест к его лбу.

— Божий вечный, — забормотал священник, — избавляющий род от плена дьявола. Освободи твоего раба Александра от всякого действия нечистых духов, повели злым и нечистым духам и демонам…

Гнев нахлынул на Пятого с такой мощью, что голова едва не взорвалась от прилива крови. Во рту разом пересохло.

— Прекрати, — сказал Коля.

Он вспомнил слова молитвы жирдяя. «Освободи раба Александра». Можно попробовать обмануть священника…

Порыв холодного воздуха пронзил до костей, Пятый поежился, чувствуя себя как с содранной кожей. Он напряг мышцы рук в последней попытке разорвать веревки.

Не получилось.

— Ольга, пожалуйста, помоги мне, — прошептал Пятый.

— Как тебя зовут, бес? — спросил священник.

— Александр. Меня зовут Сашей.

— Врешь!

— Я Александр!

— Назови свою фамилию, — сказал священник.

Пятый от бессилия закричал. Он хотел встать с кровати и обнять жену, а вместо этого слушал вопли сумасшедшего толстяка. Ярость душила, в груди разгорался огонь гнева. Осознание того, что веревки нельзя порвать, заставляло Пятого биться в конвульсиях с еще большими силами. Однако сколько бы он не старался — свобода не становилась ближе.

Священник продолжал выблевывать молитвы. Делал он это так иступлено, что каждое слово, вырывающееся из дурно пахнущего рта, произносилось с разной интонацией, отчего от Пятого ускользал смысл предложений.

Святой… Господь… Мщение… Бесы… Грехи… Покаяние…

Мешанина образов, плохо сваренный суп звуков.

Пятый сосредоточился на собственных мыслях. Молитвы жирдяя не причиняли ему никакого физического вреда, однако мешали думать. Удивительно: от слов священника в голове сформировывался образ человекоподобной мухи, сидящей на троне из еще живых детей. У твари были длинные худые руки, увитые веревками черных вен, палочки-ноги, приплюснутое туловище и насекомья голова. Вместо рта — загнутый отросток, испачканный в зеленой гнили, вместо глазных яблок — фосфорицирующие фасеточные глаза, похожие на красные рубины.

Тварь восседала на троне и поглаживала суставчатыми пальцами лысую голову ребенка. Пятый поймал себя на мысли, что Муха напоминала «архаровца». Но только внешне. Окажись простой человек возле трона, его бы ослепило величие существа. Несмотря на свою худобу, Муха была невероятно сильна. Она — бог. Она — творение Великого Космоса. Могущество Мухи настолько велико, что одна её мысль может создать новый мир — безобразный и красивый одновременно. Существо может забыть о человеке — и человека не станет, он сотрется из памяти Космоса.

Что есть люди? Труха, сыплющаяся с ногтей Мухи.

Что есть жизнь? Страдание, отражающееся в глазах детей.

Что есть спасение? Ядовитая зеленая гниль в отростке-трубочке.

— Назови свое имя, бес! — надрывался священник.

Муха протянула костлявую руку к Пятому и коснулась его лба.

— Имя, — настаивал жирдяй.

Плоть существа вошла в кожу Коли, словно в воду. Миллионы нейронов Мухи соединились с нейронами Коли.

Вельзевул. Имя беса — Вельзевул.

— Назови себя! — закричал священник.

Пятый позволил себе улыбнуться. Видение исчезло, но осталось имя. Он оказался на кровати — привязанный и больной. Однако он знал, что сейчас Кивир отправит его в другой мир.

И будут даны ответы на все вопросы.

И будут наказаны виновные.

А пока надо ждать. Времени впереди — бесконечность.

— Твое имя, бес!

— Иди к черту, — сказал Пятый.

В комнату ворвалась тьма.

Пространство сжалось до одной колкой точки, уступив место кромешной темноте. Пятый растворился во мраке: тело распалось на атомы, остались лишь мысли-молнии, летающие в небытие. Чувства, надежды, желания — их не стало. Исчезли. Вырваны за ненадобностью милостивой мглой. Ярость больше не коснется мыслей, зло искоренено из тела и уничтожено, добро оплевано и забыто. Никаких крайностей — только бесконечность времени. Никакого света — только блаженная тьма.

Лишь сейчас Пятый осознал, как качественно отличались минуты друг от друга. Его сердца не существовало, чтобы отмерять драгоценные время, но чертов кусок плоти ему и не требовался — Коля словно превратился в секундомер. Он мог удариться в воспоминания, мог мысленно строить невероятно сложные логические схемы и цепочки, однако в любой момент мог сказать себе: прошла минута, прошел час.

Пятый стал тьмой. И его это не пугало. Он тратил силы лишь на то, чтобы убрать колкую точку пространства, из которой пришел. Он еще не готов разговаривать с жирдяем в рясе. Наступит момент — и от ходячего куска сала не останется и мокрого места. Глаза толстяка лопнут, кости превратятся в труху, а ряса сгорит в пламени. И тогда он, Пятый, заберет свою жену и дочь к себе. Во тьму.

Какая же глупость руководит людьми! Как могут эти мешки с кровью цепляться за жизнь? Они блуждают в бесконечных лабиринтах миров, любят друг друга, плодятся как кролики, не подозревая, что каждую секунду, каждый миг некто меняет их реальности, желания и мечты. Сегодня твою жену зовут Ларисой, завтра — Оксаной. А ты не подозреваешь подмены, потому что сам являешься порождением некого могучего существа. Являешься мыслью. Ты целуешь родинку на плече жены, когда через несколько часов родинка исчезнет или переместится на ягодицу. И ты не заметишь это. Потому что тебя самого изменили.

Пятый вынашивал план мести жирдяю в рясе, когда из колкой точки вырвался зеленый луч.

Знак.

Кивир зовет.

Коля услышал ритм прибоя, настойчивый и недолговечный, шум затопил невидимые уши, точно ракушку, оставшуюся на песке после отлива. Чернота соткала из пустоты омертвелые глаза Пятого, затем появились кости. За несколько секунд Пятый вновь материализовался. Материализовался для того, чтобы угодить в луч и полететь к свету.

Пятый летел в свете луча и гадал над тем, как долго Кивир будет над ним издеваться. Ради чего эти игры в миры, добро и зло? Какова цель? Мальчик из воска появился неожиданно, спутал все карты и растворился в иллюзорных вселенных. Пятый встал перед выбором: доверять Кивиру или нет? Стоит ли выполнять указания неведомой твари, прятавшейся под личиной человеческого детеныша? И вновь нет ответов. Если бы из вопросов можно было бы сделать кирпичи, то их бы набралось на пятиэтажный дом. Самое смешное, что Коля не мог выбрать собственную смерть. Внутреннее чутье подсказывало, что мальчик из воска не даст своей игрушке сломаться.

Пятый со скоростью истребителя несся по световому туннелю. Он не мог поверить, что несколько минут назад хотел остаться во тьме. Зеленоватый свет слепил глаза, однако Пятому удалось разглядеть пространственный люк, куда выбросит его луч. Впереди маячил диск красной пустыни: красный песок, красные звери, даже ветер был красным. Царство крови и боли. Коля смиренно принял ту мысль, что его в очередной раз выбросит в незнакомый мир. Ему хотелось верить: вот она, остановка, на которой он встретится с Кивиром. И разговор будет долгим.

Коля закрыл глаза. В безмятежности, затопившей его, он мысленно увидел сотни своих копий. Все эти человекоподобные существа походили на него. Кто-то казался старше, кто-то — моложе, но их объединял блеск его голубых глаз. На миг Коля даже усомнился в том, что сам не является копией. Однако затем он вспомнил госпожу Муху, вспомнил, как она коснулась его лба и поделилась самой сокровенной информацией.

Вельзевул.

Одно слово, но сколько силы оно несло в себе! Сколько надежд и энергии дарило! Придется время, когда он предстанет перед Кивиром и поделится словом Мухи.

Шум ветра красной пустыни стал громче.

«Больно, — услышал в голове Пятый неизвестный голос, полный страдания и мольбы. — Как же мне больно! Хватит-хватит-хватит-хватит!»

Коля почувствовал, как его копии разом скривили рты. Где они находились? В какой-то части луча? Или во тьме? Существовали ли они?

Додумать Пятый не успел: луч вытолкнул его в пространственный люк.

Раздалось чавканье. Колю окатило чем-то липким, затем он почувствовал, как навалилась сила тяжести, словно молот на мышку.

В ноздри ударил запах горящей плоти.

Пятый не сразу понял, что лежит. Мучительными толчками билось сердце, отдаваясь болью в ушах, извивался мушиный хоботок. Каждый нерв в теле дрожал. Над Колей висел грушеподобный мешок, покрытый мелкими белыми волосками.

«Всё, у меня нет сил», — подумал Пятый. Внутренний голос требовал, чтобы он немедленно поднялся, огляделся и разобрался в ситуации. Однако один тягучий, бесконечный, ужасный миг слабости сменялся другим. Пятый чувствовал пальцы, холодные и онемевшие, зажатые между спиной и полом… Полом ли? Закрыв глаза, он заставил собственное тело пошевелиться.

Ну же!

Это так просто. Так легко.

Надо медленно согнуть ноги, упереться в пол и, пренебрегая колючей болью в мышцах, подняться.

Усталость отступала. Медленно, но отступала. И теперь кроме свинцовой тяжести Пятый почувствовал странную скованность в спине.

Сломал, когда выпал из луча?

Или просто ударился?

Вокруг него что-то шуршало, но у него не оставалось сил даже открыть глаза. Наверное, листья шуршали. Что еще может издавать подобный звук? Коля поежился. Затем раздались пронзительные крики сотен его копий и…

Хрюканье? Или кажется?

К черту!

«Я трус. И мне наплевать».

В луче он вскипал от дармовой энергии, готов был свернуть горы. Готов был добраться до Кивира. Но некто перекрыл источник силы и…

Мысль о том, чтобы найти смерть в красной пустыне, теперь не казалась бредовой, она засела на донышке души, зацепилась ноющей занозой. Если все ненастоящее, то нет никакого смысла бороться. Ляг — и умри.

«Цепляйтесь за кишки! Быстрее! Обмотайте их вокруг руки. Держитесь крепче!» — раздался в голове голос Кивира.

Чавкнуло.

Пятый сел и открыл глаза. Какой же он идиот! Почему сразу не догадался, что лежал на чем-то твердом, а не на песке? Коля бросил оставшиеся капли разума и воли на то, чтобы разобраться, где он находится и что вокруг происходит.

Похоже, он сидел на ветви, но вот только меньше всего гладкая поверхность пепельного цвета походила на дерево. Ладно, наплевать. Если нечто напоминает дерево — будет считать, что это оно и есть.

Голое дерево, растущее из красного песка.

На других ветвях находились его, Пятого, копии. Некоторые сидели, прислонившись к стволу, и закрывали голову руками — измазанные в крови, испуганные, жалкие. А некоторые озирались по сторонам — их глаза были полны решимости спастись. Колю неприятно поразило, что его копий оказалось так много. Многие из них напоминали его, но молодого, еще до того, как он превратился в зомби. Здоровые и полные сил: по телу бугрились мышцы, под ногтями не пряталась мертвячья синева, а сердце исправно гоняло кровь по здоровым сосудам. Но среди копий были и те, кто походил на «архаровца» или на Ублюдка. Искореженные мутациями, с потухшими глазами, они смиренно сидели на ветвях и ожидали своей участи.

Пятый поднял голову вверх и похолодел. Даже сквозь корявые «руки» дерева проглядывало гигантское лицо, растянутое… в небе? Нет, скорее лицо заменяло само небо. Большие глаза были сильно вытянуты к толстым губам — зеленоватые, полупрозрачные, без тени эмоций. Пятому они напомнили бессмысленные линзы, наполненные стоячей болотной водой. Гигантское лицо открывало-закрывало рот, словно рыба, иногда из нижней губы вытекала на красный песок пустыни мутная струйка слюны.

«Забирайся быстрее по кишкам!» — раздался голос Кивира. Зеленые вены на левой руке вздулись, сияя болотным светом. Пятый почувствовал, как в тело возвращалась сила. Колени больше не дрожали, исчезла тяжесть в мышцах.

Надо спешить. Еще побрыкаемся.

Коля искал глазами ветку, на которой он смог бы подтянуться и добраться до красной кишки, когда за спиной раздалось хрюканье. Он обернулся, мысленно приготовившись к схватке. И не зря: к нему, лавируя по тонким сучьям, приближалась тварь, походившая и на человека, и на хряка. На руках уродца звенели металлические цепи, оканчивающиеся острыми лезвиями.

Если бы у Пятого был рот, то он бы растянул губы в хищной улыбке. Свиноподобного существа он не боялся, наоборот — хотел показать твари свое место.

На мгновение морда хряка исчезла в тени, густой, как черная сметана. У Коли не было времени разбираться, откуда появилась тень: он кинулся к уродцу, готовясь первым же ударом уничтожить противника.

Мгновения растянулись в бесконечность. Пятый занес кулак для удара. План был прост: оглушить тварь и скинуть с ветви.

В глазах свиноподобного существа мелькнуло удивление. Наверняка оно не ожидало, что кусок мяса будет сопротивляться.

Пятый увидел ярость, мелькнувшую на морде уродца, почувствовал на губах её выдох…

Его удар оказался настолько сильным, что раздался хруст ломаемых костей. Первый гневный нахрап превратился в цепкие, осмысленные зуботычины. Свиноподобное существо не успело замахнуться цепью, поскольку сейчас ему приходилось закрывать морду руками, чтобы очередной удар Пятого не оказался последним. Балансируя на тонкой ветви, оно попыталось отойти от человека.

Воспользовавшись моментом, Коля ногой пихнул хряка, тот потерял равновесие и, размахивая руками, полетел с дерева. Прошло всего несколько секунд с момента драки, однако для Пятого они растянулись в часы. Ярость душила его, хотелось кромсать мягкую податливую плоть, хотелось перемалывать зубами кости врага.

Кровь… Нужна была кровь.

Пятый бросил взгляд вниз. На нижних ветвях свиноподобных существ было очень много. Твари кишмя кишели, толпились, стремясь поскорее подняться повыше. Он бы сиганул к уродам, если бы его не остановил крик.

— Помогите! — Голос оказался низким и до боли знакомым. — Пожалуйста! Я не хочу умирать!

По другую сторону ствола на Колю глядела его «копия»: голова была рыхлой, как тесто, с глубокими провалами вместо глаз, безгубой извилистой щелью рта и дорожками морщин.

— Я не могу добраться до кишки, — лопотал калека. — Мне не допрыгнуть до вашей ветви: ствол слишком широкий. Помогите мне. Я хочу жить!

Пятый подошел ближе к «копии», размышляя о своих дальнейших действиях.

Бросить?

Или все-таки помочь?

Ветер пустыни слизывал с лица Пятого остатки черной крови и последние крохи тепла. Через минуту лицо замерзло, онемели скулы, лоб. Только сейчас Коля понял, что стоял на ветви совершенно голый. В горячке драке он совсем не обратил на это внимание.

— Помогите! — закричал безгубый. — Я Тринадцатый! Понимаете? Тринадцатый!

Пятый дотронулся рукой до мушиного хоботка, как бы давая понять, что не может говорить. Но Тринадцатый уяснил всё без слов. Он кивнул, облокотился грудью о ствол и снова принялся тараторить:

— Вы сможете меня поймать? Я попробую оттолкнуться от ветви и схватиться о вашу руку. Не пугайтесь: вы не упадёте! Я могу изменять свой вес.

Пятый кивнул. Он все еще размышлял над тем, стоит ли помогать своей копии. Вдруг его хотят обмануть, вдруг Кивир управляет мозгами двойников, вдруг… Слишком много «вдруг». Он велся на обманы как ребенок. Еще в той, в прошлой жизни, он никогда не плел интриги и предпочитал говорить в лицо все, что думает. Однако мальчику из воска нельзя сказать: «Стой! Хватит! Я не участвую в этих играх». Как вообще можно просчитывать ходы врага, если враг обладает нечеловеческой логикой?

Сжав кулаки, Пятый посмотрел на Тринадцатого и попытался понять, чего стоит ожидать от двойника.

Черт! Ведь «копия» — его проекция. По другую сторону ствола от него ждал помощи он сам. Тринадцатый чувствовал то же, что и он, прожил ту же жизнь. Соответственно, и вести себя двойник будет также…

Стоп.

Пятый нахмурился. Какого черта он решил, что видит двойника? Лишь из-за того, что его посетило некое мистическое чувство, рискнет собственной жизнью… Глупо. Необходимо оперировать логикой и здравым смыслом. А они подсказывали, что спасать человекоподобную тварь — глупо.

Тринадцатый сделал несколько шагов назад по ветви, разбежался и прыгнул. Пятый на мгновение увидел, как сверкнули звезды в глубоких провалах глаз инвалида. Хватило одной миллионной секунды, чтобы принять решение. Пятый лег грудью на ствол дерева и протянул руку, пытаясь схватить липкую ладонь Тринадцатого.

В прыжке двойник изменился: тело уменьшилось, превратилось в бесформенный кожаный мешок, голова сдулась, как воздушный шар. Послышался хруст костей, в ноздри ударил сладковатый запах ацетона. Пятый хотел было убрать руку, однако инвалид уже ухватился за него. Жужжащая кожа Тринадцатого задымилась на его ладони.

«Тяни его! Быстрее!» — надрывался внутренний голос.

Пятый затащил инвалида на ветвь и с отвращением отпустил руку. Казалось, у урода не было костей. Вообще! Тринадцатый лежал кожаной простыней, и ветер играл его складками.

«Скинь его. Пока еще можно».

Однако Пятый сидел, прислонившись спиной к стволу, и смотрел за превращениями своей копии. За несколько мгновений Тринадцатый вновь превратился в подобие человека. Инвалид начал лопотать слова благодарности, но Пятый его не слушал.

— Спасибо-спасибо-спасибо…

«Надо идти», — подумал Коля, затем понял, что не может говорить, и кивком показал Тринадцатому наверх.

Двойника вырвало: изо рта начали вытекать комки зеленой слизи и нити засохшей крови. Вся эта каша из желудка инвалида, попадая на поверхность ветви, тут же сворачивалась и покрывалась алой коркой. Пятый скривился от отвращения. Он разглядел, как в блевотине копошились то ли сороконожки, то ли мохнатые черви. Проклятые твари пищали и лихорадочно извивались.

Пятый не стал дожидаться Тринадцатого: подпрыгнул к новой ветви, подтянулся и без труда вскарабкался. Из-за холодного ветра тело потеряло чувствительность.

Ублюдочный Кивир! Неужели не мог выбрать место теплее?

Дойдя до кишки, болтающейся из переплетений ветвей, Пятый дернул «веревку».

Вроде крепко. Должна выдержать.

— Подожди меня! — закричал Тринадцатый.

После прыжка он выглядел еще хуже: кожа на руках свисала и волочилась по ветви, лицо так сильно распухло, что за складками плоти исчезли провалы глаз. Удивительно, как Тринадцатый умудрялся что-то видеть.

Послышалось хрюканье. Коля бросил взгляд вниз, и его глаза полез на лоб от ужаса. Пока он прохлаждался, хряки поднялись к нему совсем близко. Какие-то пять метров отделяли его от острых лезвий и кривых зубов.

Твою мать!

Не мешкая, Пятый вцепился в кишку и пополз наверх. Он старался не смотреть на Тринадцатого, потому что жить инвалиду, судя по всему, оставалось недолго.

— Подожди меня! — надрывался двойник. — Пожалуйста! Я не могу идти.

Каждое слово Тринадцатого гвоздями впивалось в уши Коле.

Инвалид ненастоящий! Всего лишь копия. У него нет ни чувств, ни эмоций…

Вранье. Зачем обманывать самого себя?

«Просто лезь! Не думай ни о чем. Ты уже помог ему тем, что дал возможность спастись. Тринадцатый никогда бы не смог перелезть на другую сторону ствола. Ты не обязан спасать каждого встречного. Вспомни: много ли тебе помогали в Городе? Времени мало. Добро не окупится добром. Ты еще должен найти Машу».

Пятый почувствовал, как затряслась «веревка», бросил взгляд вниз. Тринадцатый таки добрался до кишки и теперь болтался на ветру. Карабкался он быстрее, чем можно было подумать. Видимо, двойника тоже подпитывала некая сила. Хряков отделяло от кишки несколько метров. Пройдет немного времени, и уроды… Нет, лучше не думать об этом.

Однако что-то со свиноподобными существами было не так. Приложив огромные усилия, Пятый сумел повернуть голову настолько, чтобы получше разглядеть хряков. На секунду он подумал, что его подводят глаза. Свиноподобные существа прилипали друг к другу. Вот один уродец коснулся спины другого, и его рука растворилась в плоти, словно сквозь воду прошла. Вот хряк поскользнулся и рухнул прямо на своих собратьев, через несколько секунд его голова исчезла в животе одной из тварей.

Пятый оторвал взгляд от свиноподобных существ и с новыми силами принялся карабкаться по кишке.

— Смотри! — закричал Тринадцатый дрожащим голосом.

Пятый даже представить не мог того, что через несколько минут кишка порвется, и он угодит прямо к свиноподобным существам…