Когда я вселилась в общагу, у нас на кухне не работала плита.
Поэтому комендант (коменда, как мы ее звали) разрешила народу пользоваться в комнатах своими электроплитками. Хотя вообще это было запрещено по правилам противопожарной безопасности.
Какие-то добрые ребята с моего этажа дали мне плитку с одной работающей конфоркой, и та была какая-то кривая.
Однажды я сварила макароны. То есть не макароны даже, а прекрасную ярко-желтую яичную лапшу.
Потом я выгрузила ее в сковородку, добавила ложку тушенки, стала мешать… Сковородка не удержалась на кривоватой спирали плитки — шлеп! — вся лапша, весь этот прелестный блондинистый парик оказался на полу.
А пол… я никогда не отличалась аккуратностью.
И так я села на пол и принялась есть. Руками. Падение уже было совершено — чего еще выпендриваться?
Я ругала себя за то, что я — здесь и сейчас сижу на полу, ем лапшу…
Есть такое стихотворение:
Мусорка в углу —
Это моя душа.
Это мое место —
Там, где моя душа…
А в моем случае это звучало так:
Лапша на полу —
Это моя еда.
Это мое место —
Там, где моя еда.
С лапшой отношения у нас задались вообще отменные.
Когда через несколько лет я работала в ларьке продавцом, я всегда заваривала на обед доширак.
Заваривала, начинала есть — и тут же в окошко начинали стучаться покупатели. Как-то раз это оказалась наша коменда.
— Здравствуйте, Наиля Наримановна! — сказала я, старательно жуя, а лапша свисала из моего рта курчавой бородой.
— О, Люда! Как дела? — поинтересовалась коменда.
— Отлично!
— Дай мне «Комсомолку» и… можно посмотреть вот этот журнальчик «Рецепты на ура»?
— Да, конечно! — Я протянула ей журнал. — Я сама по нему готовлю.
Коменда посмотрела на меня скептически, но журнал взяла.
Я и правда готовила по рецептам оттуда. Как-то раз, например, делала курицу, фаршированную лапшой.