Егерь

Глава 17 Ва-банк

С наступлением утра «Ермак» приступил к снижению. Герман подозвал меня к себе:

— Ты же никогда не видел пределы кнеса с высоты птичьего полета?

Я отрицательно помотал головой. Я вообще ничего и никогда не видел с высоты птичьего полета. Герман усадил меня к себе на колени, и мы оба прильнули к слегка запотевшему стеклу иллюминатора.

— А вот и главный город твоей кнежити, Игорь, — сказал мне егерь тоном наставника. — Ваш мир устроен так, что все курени подчиняются своим кнесам. В Великой Пустоши всего три кнежити. Ваш курень, где главой дома был Курьма, подчиняется великому кнесу Чарской кнежити Владеймиру второму. В распоряжении кнеса Владеймира много куреньев. Есть и маленькие, вроде вашего, не больше сотни душ, но есть и довольно большие. В них может одновременно зимовать до двух-трех тысяч человек. Но Владеймир второй не единственный правитель в Великой Пустоши. У него есть два соправителя — его родной брат Гамарон третий, правитель Варрайской кнежити, и его дядя Соррибор, правитель кнежити Шууйской.

Пока Герман обучал меня политической карте моего же мира, наша могучая птица медленно снижалась в утреннем молоке тумана. У меня то и дело закладывало и звенело в ушах. Герман заметил, как я тру ухо, и, улыбнувшись, показал, что такое «продувка».

— Нос зажми и дунь туда сильно-сильно. Сразу все слышать будешь, — сказал он мне. — Это не разглядеть, но воздух вокруг нас имеет вес, и, хоть он и незрим, мы все равно чувствуем его давление. Пока не забивай себе голову этим фактом, просто поверь на слово. Вода, кстати, тоже давит на нас, причем гораздо сильнее, чем воздух. Так что эта «продувка» — Герман вновь показал смешной жест, которым хозяйка обычно сморкалась в хлеву, — поможет тебе не только в полетах, но и при нырянии.

Я несколько раз честно пытался повторить эту странную процедуру — «продувку», но, каждый раз встречаясь взглядом с суровым бородатым Германом, который тоже изо всех сил дул себе в нос, заливался неудержимым смехом. Герман тоже не мог удержаться и каждый раз хохотал вместе со мной. На смех пришла Мария и, улыбаясь, спросила:

— А чем это вы тут занимаетесь?

— Да учу этого сорванца продуваться, — сквозь слезы ответил Герман, — только он никак не сообразит, что пальцы разжимать не нужно, и меня смешит. Вон, уже все колени мне соплями забрызгал.

Я понял все, что сказал Герман, и от этого мне стало еще веселей. Я уже не мог сдерживаться и смеялся во весь голос безо всякой «продувки». Мария тоже не выдержала и рассмеялась вместе с нами.

— Вот видишь! — наигранно пожаловался Герман. — И что прикажешь с ним делать?

— Как же вы мило смотритесь вдвоем! — отсмеявшись, сказала девушка. — Это так необычно — слышать на борту «Ермака» детский смех. Посреди всего этого хаоса и неразберихи с будущим это как лекарство.

— Он нам нужен, как никогда! — глядя на меня своими добрыми глазами, ответил Герман. — Вот увидишь, он еще не раз удивит нас. А может, и все человечество спасет.

— Ну, уж палку-то не перегибай! — весело шуруя рукой по моему ежику на голове, ответила Мария. — Куда ему в спасители человечества? Он же доходяга! А ну-ка, марш завтракать, юнга Мечников!

— Погоди, — остановил егерь меня и Марию, — пусть сперва увидит!

С этими словами Герман обернулся к иллюминатору.

Наш «Ермак» завис прямо под облаком, и я наконец смог увидеть самый большой город во всей Пустоши. Изумлению моему не было предела. Под нами распластался огромный курень с десятками разнообразных деревянных построек. В центре крепости было красивое многоэтажное здание с пятью башенками, увенчанными округлыми крышами. Четыре башни этого сооружения окружали по периметру массивные центральные хоромы в целых четыре этажа высотой. Центральное здание также заканчивалось большим величественным куполом. В здании было множество окон, в каждом из которых горел свет, да и весь курень был очень хорошо освещен. В утренних сумерках он лежал под нами, переливаясь огненными всполохами. Освещение было не только в окнах многочисленных зданий — все улицы были уставлены высокими столбами с огненными блюдцами на верхушках. Света от них хватало, чтобы осветить близлежащие улицы и многочисленные переходы между домами. По заснеженным тропинкам туда-сюда бегали маленькие сотрапезники, с такой высоты они походили на муравьев. По широким улицам на санях, запряженных лошадьми, перевозились какие-то грузы. Саней было так много, что в некоторых местах им было трудно разъехаться. Сказать, что я был удивлен таким размахом, — не сказать ничего. Раньше я и представить себе не мог, что существуют курени много больше моего родного. Я и в своем-то порой достаточно долго плутал между домами, прежде чем находил нужную мне избу, а в этом огромном городе можно было запросто потеряться.

— Обрати внимание, как грамотно расположены башни крепостной стены, — указав куда-то вдаль, сказал Герман. — Такие крепости называются «звездчатыми». Эта форма куда эффективнее при обороне, нежели традиционный квадрат или овал. Выходит, что каждая из вершин-башен этой звезды прикрыта двумя соседними.

Я не сразу сообразил, о чем именно толкует Герман, но он пояснил:

— Каждая такая башня вмещает в себя до сорока защитников с ружьями. Мощные, высокие бревенчатые стены вкупе со рвом и ледяной насыпью не позволяют неприятелю с наскока сломать их, а огромное количество бойниц в башнях дает возможность обороняющимся вести по врагу перекрестный огонь.

— Бах! — изобразил я выстрел винтовки и тут же получил одобрение своего наставника.

— Правильно мыслишь. Из бойниц стреляют из огнестрельного оружия. А вон там, — Герман указал на небольшое по меркам огромного куреня квадратное строение, — самое страшное оружие кнеса. Мы классифицировали его как электродуговую пушку. Даже вооружение «Ермака» с ней не сравнится.

Я пригляделся, и мне стало не по себе. Прямо сейчас странное витое орудие смотрело в нашу сторону. Герман уловил мою тревогу и поспешил успокоить меня:

— Не переживай, малыш, по нам они вести огонь не станут. Кнес просто напоминает, кто в Пустоши, по его мнению, главный. Как только мы сядем, орудие нам уже не будет угрожать, поскольку для успешного попадания по «Ермаку» им придется разнести в хлам одну из своих башен. К тому же, он сам за нами посылал своего опричника. Кнес определенно ждет нас, и мне кажется, мы ему нужны так же сильно, как и он нам.

— Кстати, если кому интересно, кнесов посыльный уже очнулся и хочет по малой нужде. Грозится испачкать нам тут все, — сказал Оан, выглядывая из приоткрытой переборки грузового отсека.

Герман скривился.

— Что ж, нужно развязать уже гостя и позволить ему привести себя в порядок. Негоже вести его к великому кнесу обгадившимся.

— Нам, кстати, тоже было бы неплохо подготовиться к встрече, — сказала Мария, провожая взглядом техника. — Только прошу тебя, Оан, не пускай его сюда. Меня и так полдороги тошнит от одной мысли о его амбре.

Я думал, что Мария пошутила, но, взглянув на нее, понял, что она говорит вполне серьезно. Еще недавно она заливисто смеялась вместе со мной и Германом, а теперь на ее посеревшем лице читались отвращение вперемешку с дикой брезгливостью. Тут и до нас донеслись запахи грузового отсека.

— Поздно, — еле сдерживая рвотный позыв, сказала Мария. — Пойду лучше в кабину пилотов, свои потные парни как-то роднее. Готовьтесь, ребята, мы идем на посадку.

Герман проводил девушку пристальным взглядом, но ничего не сказал.

— Что ж, — обратился он к технику, — давай приведем в порядок нашего гостя, а заодно объясним причины его временного заточения.

Мы прошли в грузовой отсек. Оан, не особо церемонясь, грубо поднял Грижу с пола. Герман одним точным движением разрезал на руках сотрапезника веревки и сказал:

— Надеюсь, ты понимаешь, почему нам пришлось действовать столь радикально?

— Кнес в любом случае узнает об этом, — потирая затекшие руки, ответил Грижа. — Но если вы вернете мне мое оружие, я, быть может, не стану настаивать на вашей публичной казни.

— Думаю, это решать не тебе, сотрапезник, — так же холодно ответил Герман. — Великий кнес не ради развлечения послал за нами. У меня есть то, что важнее его оружия и планов на будущее.

Грижа хрипло рассмеялся:

— У вас больше ничего нет на этой земле. Ваш курень вам более не принадлежит, насколько я понимаю.

Герман взглянул на Оана. О взрыве на озере Грижа знать не мог, а потому, скорее всего, считал, что базу просто-напросто захватили. Словно прочитав мысли егеря, сотрапезник позлорадствовал:

— Но в одном ты прав, человек с небес. Кнесу действительно есть что предложить вам.

Герман молча открыл перед сотрапезником гальюн:

— Приводи себя в порядок. Через десять минут выдвигаемся. Оружие получишь перед выходом.

На встречу с кнесом пошли Герман, Мария и Оан. Меня после недолгих раздумий Герман тоже решил взять с собой.

— Думаю, самое время приучать кнеса к мысли, что мир отныне будет стремительно меняться, — сказал он Марии, выступившей против моего визита в крепость.

За старшего на «Ермаке» остался Саша Репей. Пока егеря облачались в свои скафандры, Мария инструктировала пилотов на случай, если нас откажутся выпускать, а затем, укутав меня в свой медвежий полушубок — подарок кнесенки Викки — она и сама облачилась в свой скафандр.

Мы вышли из Ермака, как только улегся снежный вихрь, поднятый нашим антигравом. Встречали нас двое вооруженных сотрапезников. Грижа первым спустился по рампе и отдал какой-то приказ одному из них, тот бросился выполнять. Грижа обернулся к нам и, словно сменив сценический образ, из пленного превратился в надзирателя. Он дотошно провел досмотр на предмет наличия оружия, хотя еще минуту назад своими глазами видел, что никакого оружия мы с собой не брали. Марию жуткий опричник досматривал, как мне показалось, с особым пристрастием, но девушка находилась в герметичном скафандре, а потому близость сотрапезника у нее никаких особых эмоций не вызвала. Отыграв свой спектакль, Грижа кивком пригласил идти за ним.

Герман и Мария шагали уверенно — чувствовалось, что они уже не раз шли этой тайной тропой в крепость. Оан держался особняком чуть поодаль нас и постоянно озирался, впрочем, как и я сам. Для нас обоих визит в крепость был в новинку. Не знаю точно, на что именно обращал внимание техник, но меня самого впечатлили размеры сооружения. Конечно, я и так понимал, что крепость огромна. Размаху, с каким сотрапезники главной цитадели Пустоши подошли к строительству я подивился еще на «Ермаке». Но мое первое впечатление не шло ни в какое сравнение с эмоциями, которые я испытывал, петляя по бесконечным лабиринтам тоннелей и лестниц. Шли мы довольно долго, то выбираясь на морозный воздух крепостных стен, то вновь ныряя в бесконечные недра деревянных построек. Для меня была непостижима мысль, что все это великолепие было когда-то воздвигнуто руками сотрапезников. Вдруг кольнула мысль: «А их ли руками?» Если учесть то, что мне рассказывали о мироустройстве Великой Пустоши Козырев и Мария, я начинал подозревать, что за все эти многоэтажные постройки и бесконечные лабиринты, вырубленные в вечной мерзлоте, была заплачена дорогая цена. И цена эта измерялась не рубалями, а сотнями, если не тысячами жизней моих родичей — кореллов.

Мои дурные предчувствия усилились, когда я заметил в одном из переходов торчащие прямо из стен и подмытые грунтовыми водами человеческие кости, вмурованные прямо в породу. Оан, шедший за мной, не стал щадить мой детский разум и прокомментировал увиденное:

— Да, малыш, человеческие кости — отличный материал для армирования стен. Проходчики, должно быть, гибли в этих лабиринтах сотнями, не было никакого смысла эвакуировать их тела. Закапывали на месте и продолжали работу.

Я поежился, представив эту картину, но долго ужасаться мне не позволил суровый сотрапезник, замыкавший нашу процессию. Он довольно бесцеремонно ткнул Оана в спину дулом своего ружья, и мы поспешили нагнать наших спутников.

Еще находясь под впечатлением от увиденного, я внезапно обнаружил, что наша группа остановилась в каком-то небольшом помещении. Тут Грижа разоблачился и повесил свою шубу. Надев висевший здесь же кафтан, он открыл перед нами тяжелую деревянную дверь. По глазам ударил яркий свет. Щурясь, мы вышли в шумный просторный зал, заставленный огромными столами. Десятки богато одетых сотрапезников разом обратили свои взоры на нас. Во главе стола восседал немолодой мужчина, на голове которого я увидел золотую корону.

«Сам кнес Владеймир!» — изумленно подумал я и, сам того не ожидая, рухнул перед властителем на колени.

— Игорь, вставай немедленно, перед князьком позоришь, — прошипел мне Герман, но я и не думал его слушать, боясь кары высокородного властелина Великой Пустоши.

Во мне тогда говорили инстинкты, которые любой корелл, служивший сотрапезникам сызмальства, приобретал довольно быстро. Неоказание должных почестей члену кнесовой семьи или знатному сотрапезнику каралось жестоко. Несмотря на мой юный возраст, я не единожды был свидетелем изуверских порок своих сородичей, по неопытности или незнанию не слишком низко поклонившихся кнесовой челяди. В прошлую зиму, к примеру, в курене насмерть засекли одного могучего корелла, который супротив воли богов не стал падать на колени перед сборщиком налогов, ограничившись лишь поясным поклоном. Ежегодному визитеру достаточно было кивнуть в сторону провинившегося, как того тотчас скрутили и привязали к позорному столбу посреди куреня. Сёк его сам Курьма и, несмотря на то, что провинившийся корелл был лучшим землепашцем и самым сильным его работником, вынужден был засечь того до костей, лишь бы показать остальным рабам наглядный пример должного повиновения.

— Вставай, юнга, — прошептал мне на ухо Герман, присев рядом со мной на одно колено. — Ты часом не забыл, что больше не безвольный раб, а егерь?

Но без дозволения великого кнеса я и не думал подниматься с колен. Это было выше моих сил.

— Тебе следовало бы поучиться манерам у своего раба, Герман, — рассмеялся кнес. Его властный хриплый голос раскатом грома пролетел по залу, заставив умолкнуть всех присутствующих, а меня еще сильнее скукожиться.

Герман поднялся во весь свой рост и громко поприветствовал кнеса:

— Здрав будь, кнес Владеймир, сын Гарача Великого. Здравы будьте и вы, жители Чарской кнежити.

— Можешь поднять своего раба, — великодушно повелел кнес. — Этот пир в вашу честь. Займите место супротив меня. Хочу видеть ваши очи.

Герман наконец отодрал меня от пола. Нас усадили за стол напротив кнеса и подали кушанья. Гости вновь загомонили, и тронный зал наполнился множеством разноголосий. Кнесу понадобилась лишь доля секунды, чтобы распознать во мне невольника-корелла. Неужели мы так сильно отличаемся в их глазах от сотрапезников?

Несмотря на то, что во мне признали раба, блюда перед нами поставили одинаковые. Герман после рассказал мне, что я сам себя выдал, оказав великому кнесу почтение. «Раб до тех пор остается рабом, — сказал он мне, когда мы оказались наедине, — покуда сам считает себя недостойным».

Меж тем, насытившись, гости расшумелись не на шутку. Их совершенно не волновал тот факт, что кнес сам объявил причиной торжества наше прибытие. На нас они, казалось, вообще не обращали никакого внимания, и гул в зале с каждой минутой усиливался. Воспользовавшись моментом, Грижа подошел к кнесу и долго что-то нашептывал своему правителю, периодически косясь на нас. Кнес внимательно слушал своего верного опричника, но выражения лица не менял.

При виде такого богатого стола у меня где-то пониже ребер непроизвольно защекотало. Еда егерей, хоть и казалась мне подарком самого Жии, все же ни в какое сравнение не шла с кнесовым застольем. Бесчисленные мясные блюда, предложенные нам, казались мне безумным торжеством этого ненасытного бога голода. У меня разбегались глаза от изобилия яств, но лишь только я потянулся к ближайшему ко мне блюду, как Герман одернул меня. Я огляделся и обратил внимание, что никто из егерей к еде так и не притронулся, ограничившись лишь хмельным питьем.

Мария, заметив мой голодный недоумевающий взгляд, взяла мою пустую лохань и щедро наполнила ее свежими овощами и зеленью.

— Хочешь есть? Ешь лучше это.

Откуда на излете зимы в кнесовых пределах свежие овощи и зелень, я даже не догадывался. Поистине, кнесова власть и могущество в моих глазах вчерашнего раба казались безграничными. Почему Герман и Мария не позволили мне тогда есть мясо, я узнал лишь спустя некоторое время.

Выслушав Грижу и отпустив его к столу, кнес едва заметным движением головы дал понять придворным, что хочет тишины. Буквально за пару секунд в тронном зале все смолкли.

— Знаешь, зачем я звал тебя, Герман?

— Догадываюсь, — тут же ответил егерь.

Кнес наклонил голову и вопросительно приподнял бровь.

— Очевидно, ты будешь просить нашей помощи или совета, поскольку встретил незнакомого соперника.

— Насколько я понял, небесным людям нынче самим нужна помощь. Не потому ли ты явился ко мне по первому же зову?

— Я восхищен твоей проницательностью, кнес, — не стал скрывать истинного положения дел Герман. Да и смысла в том не было. Грижа, должно быть, подробно описал сложившуюся ситуацию, и теперь кнес полагал, что может диктовать свою волю практически беспрепятственно. Тем не менее Герман, немного помолчав, продолжил. — Думаю, кнес, при всех плюсах своего положения ты нуждаешься в нас столь же сильно, сколь и мы нуждаемся в твоей помощи.

— Чего же, по-твоему, мне не хватает, чтобы чувствовать за собой силу? — хитро прищурившись, поинтересовался кнес.

— Информации.

— Вот тут уже я могу тебя похвалить, небесный человек. Я действительно позвал тебя именно ради совета.

— Я буду искренен с тобой, кнес Владеймир. Мы не во всем сходимся во взглядах, но в сложившейся ситуации, уверяю тебя, то, о чем я хочу тебе рассказать, касается всех народов Великой Пустоши: небесных людей, сотрапезников и кореллов.

Внезапно кнес встал и стукнул кулаком по столу с такой силой, что стоящие рядом блюда опрокинулись. Полетели на пол и столовые приборы. Упал и разбился хрустальный кубок кнеса, своим звоном окончательно ставя точку в вопросе статуса переговоров. Отныне мирными их назвать было нельзя.

— Мы уже ставили точку в этом вопросе, человек с небес, — выкрикнул Владеймир гневно. — Кореллы не являются народом! Они вообще не являются людьми! Кореллы — безмозглый скот! Животные без души и разума!

В воцарившейся тишине было слышно, как натужно дышит кнес. Вены на его шее набухли, глаза налились кровью, а край верхней губы, застывшей в презрительной гримасе, время от времени подергивался.

— Не забывайся, Герман Мечников. Ты тут гость непрошеный. Мы не звали вас с вашими нотациями. Мы не ищем ни вашей мудрости, ни ваших богов, нам бы с нашими в ладу ужиться.

Кнес огляделся, словно приходя в себя, и сел обратно на свой трон. Я сидел чуть дыша, но, украдкой бросив взгляд на Германа, поразился его выдержке. От подобного гнева самого грозного и могущественного правителя Пустоши иной бы язык проглотил и не осмелился бы более перечить. Но Герман, спокойно выслушав гневную тираду кнеса, тихо произнес:

— В том мире, откуда мы прибыли, нет большей ценности, чем знание. Знание — единственная сила и единственное оружие, которое могло погубить мой мир, попади оно не в те руки. Наша цивилизация смогла достичь таких высот, о которых вам и мечтать не приходится. Но мы совершили одну ошибку. Одна маленькая слабость, заразившая всех жителей моего мира, заставила нас горько пожалеть после.

— И что же это? — нетерпеливо перебил Германа кнес.

— Самонадеянность, — спокойно ответил Герман. — Мы возгордились своим гением. Для начала мы отказались от целого пантеона богов. С развитием цивилизации и накоплением знаний мы пришли к выводу, что для спокойного существования нам достаточно будет иметь двух-трех богов. Да и те нужны были нам лишь для решения своих земных, сугубо корыстных целей. Их именем мы прикрывали свое невежество. Во имя оставшихся богов мы развязывали войны и творили такие зверства, какие вам и не снились. Религия как таковая нужна была нам лишь как средство влияния на людские массы. Религией мы затыкали те дыры в познании мира, которые не могла объяснить наука. Для слабых она была спасением от сумасшествия, средством от одиночества во вселенной, единственным стоящим смыслом жизни. А для власть имущих религия стала рычагом управления. И в самом последнем цикле нашего развития мы вышли на беспрецедентный уровень богохульства. Мы доказали бога как физическое явление, но так и не смогли до него дотянуться. И тогда мы отказались от бога как творца всего сущего. Нашим богом стала наука, давшая нам мир и процветание. Но, лишившись духовности, мы лишились и самого главного — человечности.

Я взглянул на Оана. Тот сидел смирно и смотрел в одну точку, слабо кивая головой. Судя по всему, Герман сейчас рассказывал одновременно о двух ветвях человечества, совершивших одну и ту же ошибку, и Оан с такой позицией егеря был полностью согласен. Между тем Герман продолжал:

— В моем древнем мире говорили: «Свято место пусто не бывает». Когда общество отказалось от самой идеи бога как единственного мерила справедливости во вселенной, появились те, кто захотел занять пустующий пьедестал. Ты хотел узнать, кто против тебя выступил? Так я тебе отвечу. Против тебя восстал один из таких самопровозглашенных богов. Во всяком случае, он сам себя так называет.

— Что ты несешь, сумасброд? — рассмеялся кнес, ему в унисон расхохотались и все присутствующие. — Мы видели тех, кто пришел к нам. Они такие же боги, как я — заяц. Они смертны, мы это проверили. Но они вооружены, организованы и опасны. И самое страшное, что они выглядят, как вы, говорят, как вы, и действуют, как вы. Случайно ли такое совпадение, Герман?

— Отнюдь нет, — повысил голос Герман, перекрикивая смеющуюся толпу.

Шум в тронном зале постепенно смолк. Всем было интересно, что скажет егерь.

— Ты не зря являешься правителем, Владеймир. Твоему уму и прозорливости можно позавидовать, — в очередной раз польстил кнесу Герман. — Но ты так и не понял, кто именно к тебе пожаловал два месяца назад.

— Так просвети нас!

— Это те, кого вы называете кореллами, — сказал Герман, воспользовавшись тишиной.

И после этих его слов тишина вдруг превратилась в гробовую. Все вокруг ожидали очередной вспышки кнесова гнева, но тот лишь скрипнул зубами. Было видно, как тяжело ему дается внешнее спокойствие. Наконец кнес произнес:

— Докажи.

Герман встал и медленно прошелся вдоль столов, расставленных в тронном зале квадратом.

— Вы торгуете кореллами больше сотни лет, отлавливая их в Пустоши. Совершенно не задумываясь, откуда они там появляются.

Герман взял небольшую паузу и в повисшей тишине раскрыл интригу:

— Мы нашли колыбель зарождения кореллов. Их там сотни тысяч. Раньше это место было заброшено, но теперь один из тех, кто называет себя богом, встал во главе этой армады. У них есть знание. У них есть оружие. И теперь у них есть предводитель. Опасный, коварный и умный предводитель, способный их обучить и смести с их помощью все на своем пути.

— Ты утверждаешь, что к нам приходили кореллы. Но ведь всем известно, что кореллы дики и глупы. А те, кто приходил к нам, были сотрапезники, или, как вы любите нас называть, — люди. Они говорили на нашем языке. Они умели обращаться с оружием. Они смогли пробудить нашу пушку ото сна. Ты, Герман, не говоришь всей правды и можешь горько поплатиться за это. То не могли быть кореллы.

— Позволь, кнес, спросить тебя кое о чем? — легко перевел разговор в иное русло Герман. Кнес махнул рукой, удовлетворяя его просьбу.

— Как ты понял, что мой юный спутник — корелл?

Кнес рассмеялся:

— Как раз это не составило для меня большого труда. Любого корелла отличает от сотрапезника его покорность. Раболепство, пресмыкание низшего существа перед высшим. Как бы ты ни учил своего ручного волчонка, как бы ни наряжал, ни отмывал — его суть от того не поменяется. Это корелл — глупый, необучаемый, покорно гнущий свою спину перед нами, сотрапезниками.

— То есть ты признаешь, что этот несмышленый последыш — глупый и необучаемый корелл?

— Признаю.

— И ты утверждаешь, что их невозможно обучить.

— Ну да, да! — начал терять терпение кнес.

Герман ухмыльнулся и повернулся ко мне. Я остолбенел.

— Встань, — сказал мне егерь.

Я огляделся и, не веря своим ушам и глазам, с ужасом осознал, что егерь обращается именно ко мне. Медленно, почти не чувствуя от страха своих ног, я поднялся из-за стола.

— А теперь скажи, как твое имя?

Голос мгновенно пропал. Встал комком поперек горла и никак не хотел выходить из меня.

— Как твое имя? — громко повторил свой вопрос Герман, глядя мне прямо в глаза.

Своим беспокойным взглядом я встретил его взгляд. В его глазах читалась сила, уверенность и то, чего я никогда не видел во взгляде ни одного сотрапезника. Я видел, что Герман даже в такой напряженной ситуации остается человеком. Даже сейчас его глаза источали бесконечную любовь и тепло. Герман моргнул мне, давая свое добро, и я, набрав в грудь побольше воздуха, ответил:

— Великий кнес, мое имя Игорь Мечников.

— Когда ты научился говорить? — изумился кнес. — Это какой-то трюк?

— Меня учат егеря, мой кнес.

— А когда же ты научился понимать нашу речь? — как ни странно, этот вопрос задал уже не кнес, а один из его приближенных. Владеймир бросил на дерзнувшего подать голос придворного недобрый взгляд, но все же позволил мне ответить.

— Я всегда понимал.

— Мальчик жил среди сотрапезников, а не в хлеву, — пояснил Герман, подходя ко мне и кладя свои огромные ладони мне на плечи. — Вот и все его отличие от сородичей. Да, безмозглых. Да, глупых. Но такими их делаете вы, не позволяя им считать себя людьми. Ваша власть над ними заключается лишь в их страхе перед вами. Я купил его в одном из твоих отдаленных куреньев. Вот купчая, а на ней твоя печать, Владеймир, такими печатями наделены все твои работорговцы. Ты не смеешь уличить меня в подлоге. Мальчик — прямое доказательство того, что кореллы — люди. Такие же, как и вы.

— Хватит! — не выдержал кнес. На этот раз его гневный возглас не смог погасить ропота присутствующих. Кнес понял, что в это самое мгновение произошло нечто страшное.

— Вон! Все вон отсюда!

Откуда ни возьмись налетела стража и начала оттеснять от нас всех бояр. Те нехотя, но все же подчинились. В считанные секунды в тронном зале остались лишь кнес, мы четверо и окружившие нас охранники во главе с щербатым Грижей.