Эльфы, топор и всё остальное

15

— Итак, Фатик, дело…

Ну же?..

— Слушаю, богиня.

— Пробуждение нового бога возможно лишь в пламени Источника Воплощения. Источник — во Внешнем мире…

Меня кольнуло недоброе предчувствие:

— Те самые Небеса, на которых раньше пребывал Атрей и с которых его низринул Кредитор?

— Да… Те самые Небеса, которые Гритт Проклинатель сделал своим личным адом.

— С карточными играми и демонессами…

— Внешний мир, где обитают божественные сущности, окутывает Внутренний, где обитают смертные, незримой оболочкой. Понимаешь?

— Я не жалуюсь на слух.

— Сейчас во Внешнем мире — ад.

— Постой, а настоящий ад — существует? Преисподняя, в которую грешники попадают после смерти, по уверениям священников Атрея и лживых культов типа Рамшеха?

— Тебе не нужно этого знать.

— А… а рай? Как обещает культ Атрея?.. Что происходит с душами праведников, Талаши?

— Тебе не нужно этого знать, Фатик.

— Не совсем понимаю…

— И не поймешь. Тебе и не нужно этого понимать, Фатик. Если я расскажу тебе все как есть — твои шансы на успех нашего дела станут мизерными.

— Ладно, не хочешь пояснять — не надо… Так какую же работенку я должен для тебя провернуть?

— Ты возьмешь зерно Бога-в-Себе, отправишься во Внешний мир и положишь зерно в Источник Воплощения. Портал, соединяющий Внутренний и Внешний миры, — это колодец Оракула в Зале Облачного Храма… Червоточина, которая образовалась, когда Атрей и Кредитор падали во Внутренний мир из мира Внешнего… Через колодец Оракула ты попадешь на Небеса. Новый бог твоего мира вернет тебя обратно.

Пауза… Старина Фатик едва не сверзился со скамьи от известий.

— Мой… сын? Парнишка, которого мы, прощу прощения, вот сейчас… зачали? А разве… ты не должна… девять месяцев… Я думал, ты выносишь его, ну, как полагается…

Багряная слеза выкатилась из левого глаза Талаши, сорвалась с острой скулы и упала на подставленную ладонь.

— Это зерно с новым богом твоего мира. Это Бог-в-Себе. Твой будущий сын.

Я принял его в свою ладонь. Вообще-то это самое зерно не походило на зерно, скорее, оно напоминало налитую соком виноградину, да и весило примерно столько же.

— Теперь расскажи подробней, — сказал я.

Этой ночью мне не снилась Виджи, богиня или, спаси провидение, Олник, мне почему-то приснился человек, подрядивший меня увезти посмертную маску Атрея, которую, издеваясь над Лигейей-Талаши, снял с агонизирующего бога Кредитор. Мой наниматель щеголял искрящимся именем Кварус Фальтедро, и руководил факультетом Духовного просветления Тавматург-Академии в Талестре (Южный континент, примерно четыреста миль к востоку от Дольмира). Глубокий взгляд, аскетичное сухое лицо с окладистой бородой и любопытным носом (он действительно таким выглядел, этот нос — заостренный, похожий на указку)… Декан кафедры, на которой изучают духовное просветление, да еще с такой респектабельной внешностью, не будет врать, правда?

Сбрехал. Прихватив маску, он улизнул посреди ночи, лишив меня положенного гонорара.

Уже после я подумал — а может, он никакой и не декан?

Иногда я бываю слишком доверчив.

Нет, слишком — неверное слово. Лопух, так вернее.

— Борода-а-а!

Это слово взорвалось у меня в голове. Не сказать, что я умею управлять снами, но иногда сны показывают мне именно то, что я хочу увидеть. Так вот, я как раз дошел в своем сне до упоительного момента: мои пальцы охватили шею Фальтедро и сжались до той степени, что у декана факультета Духовного просветления выкатились честные, небесно-голубые очи…

— Борода-а-а!

Новый вопль подбросил меня на груде лапника, как удар. Олник носился от берега ручья ко мне и обратно, трогал себя за щеки и вопил, будто в его штаны залезла погреться гадюка. Подбежав ко мне, он изобразил на своей распрекрасной (с точки зрения, скажем, слепого безумца) физиономии оргазмический восторг и заорал:

— Фа… тик! У меня… растут… Это же… бо… ро… да-а-а-а-а!

На щеках и подбородке бывшего напарника пробилась густая, угольно-черная щетина.

Он вновь помчался к ручью, где среди набросанных у берега камней виднелись островки спокойной воды, и начал всматриваться в них, как в зеркало.

Ну и? Я не удивился.

Крессинда не хотела мужить его на себе без бороды. Вот он, дар богини. Или проклятие: кто знает, как сложится их супружеская жизнь, верно? Однако какие же дары богиня припасла для меня?

Было утро. Было высокое, безоблачное небо. Было солнце. Был пик, похожий на вязальный крючок. Неподалеку Олник, вспомнив молодость, ходил по берегу колесом.

А я хотел видеть рядом с собой эльфийку с утиным носом. Эльфийку, которая была не совсем эльфийкой. Мою добрую фею… Виджи, которую звали на самом деле Риэль. Мою… четвертушку. Я хотел рассказать ей обо всем, поделиться сомнениями и горестями, которых было несколько больше радостей. Но рядом со мной был только крикливый гном, ходивший по берегу колесом.

Я дождался, пока он, изображая акробата, не шлепнулся в воду. Затем извлек на берег, и, пока он сушился, не снимая одежды, как истинный гном, присел на валун неподалеку от ручья и начал рассказывать. Мне просто нужно было поделиться с кем-нибудь тем, что я еще узнал о делах, напрямую касающихся моего мира и меня, Фатика М. Джарси, варвара с лбом из мореного дуба.

Итак…

В каждом из миров мультиверсума Творца есть бог. Один бог на один мир, ни больше, ни меньше. Боги живут, собирая среди смертных инвестиции в веру в самих себя. Это их хлеб, их амброзия — напиток бессмертия. Ужми поток — и бог начнет чахнуть. Закрой поток — и бог утратит почти все свои силы и, возможно, умрет. Бог не может напрямую воздействовать на смертных во Внутреннем мире, человеку и иным разумным дана свобода воли. В широком понимании — это бесконечность дорог, по которым волен пройти смертный до своей кончины. Однако боги могут использовать пророков, даруя им возможность творить чудеса — как иначе возвестить о своем существовании? — чтобы создать, таким образом, веру, а в дальнейшем — и структурированную религию, светлую — без жертвоприношений и нелепых обрядов.

У богов есть помощники — в нашем мире их называют ангелами, существа, накрепко привязанные к Внешнему миру. Они смертные слуги бога, подай-принеси-выйди-вон, давай, до свидания. Так сказала мне Талаши…

Гритт был ангелом Атрея, и занимал высокий пост в местной иерархии. По смерти Атрея среди ангелов воцарился хаос (я пишу его с маленькой буквы, ибо этот хаос совсем не ровня Изначальному Хаосу). Затем он перерос в схватку за престол. Победил Гритт. Он не мог стать новым богом, он стал… управляющим, временщиком, диктатором. Боги не абсолютны, как говорила Талаши. А уж ангелы тем более. Ну а творить зло куда проще, чем причинять добро, вы уж поверьте варвару, который повидал всякое. Власть — пускай и временная, полученная путем насилия — развратила Гритта очень быстро, и не было рядом Творца, который бы велел этому существу, выражаясь гномьей метафорой, слегка подкрутить шестеренки. Спущенный с поводка всех и всяческих запретов, ангел быстро сменил окраску перьев с белой на черную. Гритт стал Князем Тьмы: он собирал со смертных инвестиции в ложь и страдания с попущения Кредитора и, таким образом, продлевал свое существование… Еще одна ловушка для Творца. Обо всем этом Кредитор рассказывал Талаши, когда она, лишенная сил, едва тлела слабой искрой.

Короче, времена настали сложные, лживыми богами через лживых пророков начали торговать оптом и в розницу: в одной Хараште разрешенных богов было пятьдесят штук, и каждый такой бог приносил в казну Гритта инвестиции в ложь, а Аркония и Фрайтор напрямую поклонялись Чозу — правой руке Гритта, демону-помощнику, взращенному в Источнике Воплощения. При этом все население Южного и Северного континентов поминало Князя Тьмы через слово…

Но Гритт не мог заменить божественное начало, он был временщиком и мог наслаждаться текущим моментом в небесном аду ровно до распада мира. Он был обречен так же, как и мы, и он это понимал, и от этого его зло только множилось. А миру осталось жить меньше года.

Так обстояли дела на Небесах на сегодняшний день.

Когда Кредитор убил Атрея и заточил Лигейю-Талаши, боги миров растерялись и устрашились. Уходя, Творец не оставил указаний на случай такого форс-мажора. Как помочь моему миру, если, попав в него, бог-чужак лишится основной части своих божественных сил и легко может пасть жертвой Воплощения Хаоса? Разумеется, никто не явился в мой мир, чтобы помочь Лигейе-Талаши: боги сидели по своим углам и дрожали. За всевышних теперь должен отдуваться некий Фатик М. Джарси, человек. Мое почтение!

Проведя в болезненном забытьи сотни лет, Лигейя-Талаши, наконец, отыскала в себе силы, чтобы бороться. За себя и за мой, Фатика Джарси, мир, будь он неладен. Пока она приходила в себя, медленно, как ползет улитка, в моем мире вымерли к чертовой матери драконы, магия из шитых золотом одежд обратилась в жалкое рубище, а вера превратилась в нечто, на чем хитрецы зарабатывают капитал.

То, что делала богиня, было грехом, с точки зрения Творца, богов, ангелов, людей и прочих разумных созданий. Еще не вполне очнувшись, она начала поглощать жизненную силу насекомых, животных и птиц, души гоблинов, огров (у них все-таки есть душа, удивительно!), приманивая их с помощью магического зова. Поглощать — чтобы выжить, чтобы осуществить свой план. Она творила малое зло для блага целого мира, и для своего блага. Вначале зов был едва слышен, затем, постепенно усиливаясь, Лигейя-Талаши смогла его расширить. Она превратилась в бога-вампира, еще одна коллизия, непредусмотренная Творцом. Теперь при желании она могла поглотить весь поселок Закипающего Чайника, заодно прихватив храмовников Чоза с их лошадьми. Но даже если бы она поглотила полконтинента, ее сил все равно не хватило бы, чтобы вырваться из плена локуса, сотканного существом извне бытия. Однако энергии было достаточно, дабы, наконец, осуществить задуманное. Демон был приманкой. Талаши надеялась, что бутгурт моар будет направлять в пещеру воинов-людей, среди которых она выберет достойного кандидата в… гм, отцы. Именно человек должен был зачать нового бога. Почему — она не сказала, хотя, видит Небо, я спрашивал весьма настойчиво. Никто из людей не прошел отбора… Их души были черны и полны страха. Кто-то был поглощен богиней, кто-то просто сошел с ума от страха при виде демона, иные бежали… Затем Талаши вспомнила о человеке, который украл посмертную маску в тот момент, когда она только приходила в себя. По особому магическому следу, который тянется за каждым, кто прикоснулся к посмертной маске Атрея, она выследила меня, считала через пифию и убедилась, что я — именно тот, кто ей нужен: безрассудный глупец, смелый дурень с добрым сердцем. Вдобавок мой путь должен был пройти мимо пика, так похожего на вязальный крючок…

Иногда случайные события сплетаются в логически выверенную цепочку, верно?

Или… Или в рассказе Талаши что-то было не так.

Лгала ли мне богиня?

У меня пока не было ответа.

Однако в хитром поясе лежало зерно нового бога моего мира.

Я достал его и показал Олнику.

Гном смотрел на меня, открыв рот. Затем перевел взгляд на мою ладонь, где лежало зерно Бога-в-Себе.

— А-а… — сказал он. Подумал и добавил: — Эркешш махандарр!

— Это все, что ты понял?

— Ну… Я понял, что эта вот штука, она ну вроде как твой сынуля…

— Не вроде, а точно, а я — его папуля.

— Ага. И еще понял, что нашему миру гаплык, если ты не… — Тут его лицо приняло хитрое выражение. — Слушай, а как ты думаешь, может, гномы уцелеют, если забьются поглубже в пещеры?

— Это вряд ли, мой дорогой Гагабурк.

— И до конца света остается меньше года?

— Десять-одиннадцать месяцев… Так сказала богиня. Мир уже трещит по швам. Сначала его будто точит ржавчина… на первый взгляд незаметно, долгие сотни лет. А вот под конец распад происходит очень быстро… Талаши сказала, что до того, как прибыть к Оракулу, мы заметим первые признаки того самого, стремительного распада.

Олник наморщил лоб.

— Значит, тебе нужно прийти к колодцу Оракула, и… Дларма, но туда глубоко прыгать… и падать…

Я покатал зерно нового бога меж пальцами, поглядел на просвет. В глубине мерцают багряные искры. Яркие, живые, черт возьми — игривые!

— А можно потрогать? — Не дожидаясь разрешения, бывший напарник выхватил зерно и поднес к самым глазам. — Ух-х, красота-а-а…

Не знаю, откуда у гномов такой «талант» — ронять все ценное и нужное, но Олник обладал им сполна: не успел он договорить «красота-а-а», как Бог-в-Себе непостижимым образом вывернулся из его пальцев и запрыгал по направлению к ручью.

— Ой! — сказал гном. — Караул!

— Шмак… одявка! — крикнул я, вскочив.

— Да вот же он, вот! Хватай!

Я и схватил, в последний момент каким-то чудом умудрившись поймать зерно над водным потоком.

— Знаешь, даже ругать тебя не хочется.

Гном потупился.

— Да я… Слушай, прости! Я не хотел, правда! Ой…

Я спрятал Бога-в-Себе в хитрый пояс, рядышком с бодрячком покойником и обманными игральными костями.

— Молчи уж, горюшко! На чем я там остановился?

— На колодце Оракула. Ты туда, того, сиганешь.

— Так или иначе, но я должен это сделать. Колодец Оракула — единственные близкие врата во Внешний мир из мира Внутреннего. Так сказала Талаши. «Иные врата далеки и опасны», — вот что она сказала еще, и не захотела уточнять, дескать, мне этого знать не нужно. Спуститься — или вознестись — затея милая и несложная. Бог-в-Себе защитит меня от смерти там, и, как сказала Талаши, обережет и от Гритта.

— А здесь?

— Здесь? Нет, здесь он ничего не может сделать напрямую… Нельзя вмешиваться напрямую в дела смертных. Великая Торба, ты уже позабыл все, о чем я толковал!

Олник почесал в затылке.

— Это да, это я понимаю… А твоя богиня, она, стало быть, может?

— Она не из моего мира, закон невмешательства на нее не распространяется, вдобавок силы ее мизерны. Так придумал Творец, оберегая богов от конфликтов друг с другом. Ты бог только в своем мире, в чужом — ты гость, хотя и с божественным началом.

— А-а-а-а… ага! Слушай, голова от мыслей пухнет… А можно, я расскажу все Крессинде?

— Даже и не думай! Учти — проверю! Дай мне слово, что не расскажешь никому, пока не разрешу!

— Ох… Даю слово. Но… Негоже бросать товарища и друга… Я подумал: а что, если я, да еще Крессинда, сиганем в провал с тобой за компанию?

Эркешш же твою махандарр! Ручной ад в виде парочки влюбленных гномов — всегда с Фатиком. Приветствуем!

— Ни в коем случае! Бог-в-Себе может защитить только меня одного. Так что, придется самому… Выражаясь метафорически, меня вздернули за шкирку и бросили в терновый куст.

— Чего-о-о?

— Ну, это как если бы тебя насильно заставили жрать гуляш из зеленых гоблинов. — Я не упомянул, что богиня связала Бога-в-Себе с нитью моей жизни, что, если я его утрачу, скажем, если его у меня украдут, или того хуже — отберут, то умру — правда, я не уточнил у богини насчет того, как быстро меня постигнет гибель. Я не винил ее за это, пожалуй, это был хороший дополнительный стимул быстрее разобраться с делом. Ну а жизнь самого зерна была ограничена девятью месяцами. Если я не поспею к Источнику — Бог-в-Себе умрет. Ну а после — уже гарантированно настанет конец моему миру.

— Гуляш из гоблинов? Фу-у-у-у!

Гном передернулся и опустил плечи. Затем ощупал щетину на подбородке и приосанился. Сукин сын уже примерял брачный килт, и плевать ему было на конец света!

— Да-а… А новый бог, он, стало быть, поможет решить наши… финансовые дела? А эльфикам — забороть Вортигена?

Я потянулся и случайно заглянул за вырез рубахи: татуировка исчезла! Вот вам и подарок! Лигейя-Талаши знала, что татуировка раздражает мою женщину.

Гм, спасибо, богиня… Хотя… ты ведь обещала убрать татуировку до того, как сказала мне о подарках. Значит ли это, что первый подарок еще не получен?

— Так что там насчет разборок?

Я сказал мягко:

— Ты снова все позабыл. Бог и ангелы не могут вмешиваться в дела мира смертных напрямую. Но, считаю, как-нибудь он поможет, отрядом пророков, умеющих творить чудеса, например.

Тут его взгляд приобрел заинтересованное выражение:

— А награда за нового бога будет?

— А тебе лишь бы деньга!

— Ну… оно так, — он коснулся щетины. — Я теперь парень хоть куда, надо подумать и о приданом!

Яханный фонарь!

— Будет тебе приданое, дай мне только спасти мир.

— Ага! Слушай, а вот насчет Князя Тьмы…

— Ну?

— Если он заодно с Кредитором, не станет ли он нам, ну, мешать?

Я вздохнул и подумал, что на месте Таланта сейчас охотно перекусил бы гномом. А на месте Фатика я бы сейчас хлебнул горячительного, только, увы, я обещал Виджи не пить до конца похода.

— Сказано же: божественные создания и всякие прочие к ним приближенные не могут вмешиваться в дела мира смертных напрямую под угрозой потери своих сил. Надмировой закон. Закон Творца, Олник! Может, Гритт попробует подкатить ко мне через пророка. Но такому пророку я сразу выпишу непечатных.

— Ага, и я помогу. Слушай, а как узнать пророка, а?

Я пожал плечами:

— Без понятия. Как заметишь какого-то малого, по виду — сущего идиота, знай — это может быть пророк Гритта. Ну, и еще у пророков обычно распатланная борода, а если он пророк Князя Тьмы, то, может быть, по нему еще скачут блохи.

— Да-а-а… Эркешш махандарр, а вот еще что мне в голову пришло: я, наверное, спрошу Крессинду про наследника Гордфаэлей, а? Ну, чтобы мы знали точно. — Он потрогал щетинистый подбородок. — Уж теперь-то она ответит, уж теперь-то она не откажет!

— Брось, и так ясно, что это Монго.

— Так для чего отряд идет к Оракулу, Талаши?

— Ну, предположим, в твоем отряде находится последний прямой наследник династии Гордфаэлей, одно имя которого способно вдохновить распадающийся Альянс на победную войну.

— Предположим?

— Тебе не стоит знать больше. Узнаешь больше — и твоя судьба сложится трагически. Я так вижу. Будущее составляют множество дорог, помни об этом.

— Гритт… теперь ясно, почему Фрей так настырно пытался нас прихлопнуть… Хотя бы скажи мне, кто он, этот наследник?

— Фатик, поверь, тебе не стоит знать больше.

Я произвел быструю прикидку в уме. Отбросим эльфов: Империей Фаленор всегда правили люди. Альбо и Скареди не годятся, слишком стары. Крессинда — само собой, гномша. Остаются Имоен и Монго. Прямой наследник династии, пусть даже последний, воспитывался, скорее всего, в благородном доме. Имоен выглядит простушкой. Она чудесная, замечательная, исключительно мягкая, но — воспитание! Все эти «могет», «чевой-то» и прочее… К тому же она из Нагорья Тоссара, воспитанница друидов, скорее всего, там и родилась. Хм, с другой стороны, может быть, Травельян Гордфаэль, будучи с дипломатическим визитом в Тоссаре, имел случайный роман с местной жительницей?.. Не исключено, однако сомнительно — насколько помню из истории, последний император дома Гордфаэлей не пользовался репутацией повесы. Так что, нет, вряд ли это Имоен. А вот Монго — тонкошеий аристократ с лютней, которую я хотел разбить об его башку… Монго Крейвен и был тем самым прямым наследником династии, которого Фрей так упорно стремился убить! Почему же эти проклятые… эти… мои эльфы не рассказали мне о нем с самого начала? Что это за дурацкие игры в тайну? И зачем мы тянем наследника к Оракулу, а?

Талаши смотрела на меня с неясной улыбкой.

Я привстал с камня и отряхнулся. Снова заглянул в вырез рубахи: никакой татуировки! Надо же, м-да…

— Давай-ка собираться. Закипающий Чайник, небось, все глаза проглядел. Кстати, я спросил богиню, кто отравил лошадей в «Полнолунии».

— О! Кто?

— Ответ был парадоксальным. Тот, кто отравил лошадей — не предатель.

— Как так? Это как же так? Ах ты ж яханный ты нахрен!

— Ну, я примерно так и подумал. С какой-то целью богиня говорила со мной обиняками.

Олник напялил передник с драконьими чешуями на рыбьем клею.

— А вот если она тебя… обморочила?

— Корыстный обман? Не знаю… Она недоговаривает о некоторых вещах… Я бы сказал, о многих вещах. Прямое знание, дескать, может сбить меня с верного курса.

— Ты сказал, что она видит будущее!

— Возможное будущее — с тысячью дорог. Будущее, которое зависит от наших действий, от наших усилий здесь и сейчас.

— Брось, не думай, пошли.

Я оглянулся на пик, похожий на вязальный крючок. Он выблескивал на солнце.

Когда мы перебрались на другой берег ручья, Олник вдруг приостановился и звонко хлопнул себя по лбу:

— Фатик! Одиннадцать месяцев — это же прекрасно! Значит, мы с Крессиндой успеем помужиться, а может, еще и родим ребенка!