Эльфы, топор и всё остальное

32

— Фатик!.. Да проснись ты!

— А?

Я вскочил, оглядываясь в поисках знакомого голоса. Кругом белым-бело.

Локус Лигейи-Талаши. Я одет.

Но где сама богиня? Уж теперь я зажмурюсь, если она явится в образе синекожей обольстительницы.

— Ты спишь, — прошелестело над ухом. — А я проснулась. Не оглядывайся. Я… не могу… сформировать свой вещественный образ. Слишком мало сил.

— Тебе плохо? Ты умираешь?

— Н-нет… Плохо… Мне тяжело пробиваться к тебе сквозь кокон отражения, поставленный… Ты знаешь о Князе Тьмы. И он о тебе знает. Молчи и слушай.

— Говори.

— Линии твоей судьбы изменились. Будь очень осторожен у Оракула. Скорее всего, ты там умрешь…

Великая Торба!

Я передернулся.

— Поясни!

Голос богини, кажется, звучал теперь прямо в моей голове. Слабый голос, полный одышливых пауз.

— Твои шансы на успех нашего дела тают с каждым часом. Торопись… Но ты все равно опоздаешь.

— Не понимаю. Ты можешь говорить прямо, Талаши?

— Н-нет… Иначе все линии твоей судьбы сойдутся на твоей гибели…

— Гри… Яханный фонарь! — Я тяжело задышал. Все-таки я ни черта не смыслю в женской логике, и тем более — в логике женщин-богинь. — Уж если я там помру, не исполнив задуманного, за каким хреном мне туда идти?

— Я не могу сказать… Хаос готовится поглотить твой мир… Магия исчезает и преображается… Бойся… Бойся волны! Когда вы прибудете в Ридондо, садись на корабль, заплатив любую цену… У вас останется времени… Не медли в Ридондо… Лишь только вы увидите крыс, городу останется немного… После — смерть. Не медли!..

Я бы, конечно, заковыристо выругался, вот только что-то в голосе богини заставило меня прикусить язык.

— Талаши, тебе… больно?

— Ос-ставь…

— Ладно. Значит, с прыжком в Оракул у меня не сложится?

— Вероятно.

— Кто-то еще умрет в Облачном Храме?

— Многие… Ты слышал про Охотника Борка?

— Борк?.. Нет, не слышал, кто это?

— Он — левая рука Вортигена. Существо, в котором сейчас от демона больше, чем от человека. Так же, как Гродар был направлен вслед за Фреем, Борк направлен вслед за Гродаром на Южный континент… Молись, чтобы вы не столкнулись в Зале Оракула. Это существо невиданной силы и мощи, но вместе с тем — дьявольски хитроумное…

— Я намерен обогнать Гродара, не говоря уже о Борке. Скажи, у меня есть шансы сделать это?

— Д-да…

— Я ведь должен завести весь свой отряд туда, в Зал Оракула, чтобы они услышали ответ на проклятый вопрос, понимаешь?

— Н-нет… Это н-не обязательно… но это уже предначертано. Как и твоя встреча с Зодчим…

Зодчий? Я напряг память. Зодчего упоминал Квакни-как-там его, когда я в горячке лежал в пещере.

— Кто такой этот Зодчий?

— Я не могу тебе сейчас сказать…

Яханный фонарь!

— Черт… Что еще ты не должна мне сказать, Талаши? С моим отрядом — наследник престола Фаленорской Империи! Отряд должен добраться до Оракула, чтобы задать ему вопрос! И я, Гритт, уже понял, хоть ты и не желала мне рассказывать, в чем суть вопроса! Оракул подтвердит, что Монго, он, мать его за ногу, истинный наследник. Вот зачем я тащу к Оракулу и людей, и эльфов, и гномов: все они представители сил Альянса, и все они должны услышать ответ, чтобы донести его своим.

— Нет.

Я обмер.

— Как это — нет?

— Они лгут, но эта ложь… обернется правдой.

Мне показалось, что невидимые белые стены локуса начали вращаться перед глазами.

— И Виджи лжет? Я имею в виду — продолжает лгать мне сейчас?

— Д-да…

— Но эльфы… «Эльфы не лгут», хотел я сказать, но вовремя вспомнил, что в моем мире нет никаких эльфов, и слава Творцу, что нет, иначе, я думаю, мы, люди, давным-давно бы передохли. В мире эльфов, мире Агмарта, людей не было. Свободных людей не было. Опустим. — Виджи лжет? Почему?

— Клятва. Они принесли общую клятву в начале похода и не могут открыть тебе правды. И не пытайся спрашивать — ни один из них ничего тебе не расскажет, пока вы не окажетесь у Оракула! Но сейчас клятва работает на тебя.

— Не понимаю.

— Сейчас они идут с тобой… ради тебя…

— Как это? Талаши, я не понимаю! Скажи напрямую — что, как, почему, кто наследник? Я ползаю как слепой щенок!

Звенящая тишина. Но вот голос богини прорезался в моей голове снова — слабый, едва уловимый:

— У меня слишком мало времени, Фатик. Сейчас я усну. А если не усну — умру. Есть шанс… закончить наше дело у Оракула успешно.

— Ну же?

— Ты должен немедленно убить Свирондила Альбо, нового пророка Гритта. Не слушай его. Убей сразу…

— Но он же обыкновенный безумец! Лепечет всякую чушь…

— Уже не безумец… Высшим силам легче овладеть душой полоумного, исправить ее и направить. Гритт, как верный союзник Кредитора, овладел разумом Альбо и сейчас наполняет его силами, мощью, с которыми ты вскоре не сумеешь справиться. Осталось недолго. Вскоре новый пророк Князя Тьмы обретет полную силу. Но пока он еще слаб, слаб… Гритт пытается бороться со мной, заглушить мою речь, это занимает больше сил, отвлекает… И Свирондил Альбо еще слаб… Убей его, не задавая вопросов! Он слаб… Убей его, Фатик! Не позволяй ему разинуть рта, иначе он оплетет тебя паутиной лжи! Он слаб. Убей… Убей… Убе…

Я рывком сел в палатке, задыхаясь, весь в поту, с колотящимся сердцем. Луна бросала на стену чернильную тень от корявой ветки, похожей на когтистую лапу.

Убей?

Проще сказать, чем сделать.

Я выбрался наружу, прихватив нож и масляную лампу. У костерка, сидя, храпели гномы-часовые. Гномы умеют спать в самых необычных позах, должен вам сказать.

Альбо находился в отдельной палатке. Гном, которому полагалось охранять клирика, своевременно выводить его на оправку и затыкать рот кляпом, если тот заорет, бессовестно дремал у прогоревшего костра, укутавшись мохнатой бородой, как шарфом. У меня возникло желание привязать кончик его бороды к опорному колышку палатки.

Глаза Альбо блеснули. Он не спал. Полулежал на матраце и неподвижно смотрел в одну точку. На мертвой маске лица немо шевелились губы.

Я забрался в палатку, как в склеп.

Дрогнула привязь, опоясывающая чрево клирика, мелькнули волосатые спутанные запястья. Альбо поднес к лицу сжатые кулаки и тут же опустил.

— Настало время? Рази. Жаль, что ты так ничего и не понял.

Голос Альбо звучал глубже, гуще, чем раньше, эдакое басовое гудение тяжелого колокола. Я присел на корточки, поставил лампу, положил рядом нож. Свет дробился в выпуклых глазах священника.

— Стало быть, ты больше не чокнутый?

— Я Свирондил Альбо, пророк Гритта Миротворца.

(Миротворца? Хм.)

— Мой разум был не полон… он значительно повредился на перевале Дул-Меркарин…

(Спасибо, это мне известно.)

— Гритт своей милостью восстановил его. Я не помню многое, чтобы было до моего помешательства, но уже могу мыслить связно, и с каждым днем мой разум крепнет…

(Проклятые заморочки!)

— Я могу мыслить и говорить, и хочу передать тебе слова Гритта…

Я живо вспомнил гороскоп Альбо. Клирик утверждал, что после Дул-Меркарин не видит в гороскопе себя. Что его не станет. Итак, с кем же я сейчас говорю? С Альбо — или с пустышкой, которую дергает за ниточки неведомая мне сила?

— Ну и как он тебе? Хороший бог?

— Он открыл мне истину. Но ты не хочешь слушать. Рази!

Я промолчал. Не мог же я сказать, что прихватил с собой нож, чтобы увидеть реакцию Альбо. Конечно, я не ожидал от него такого сурового, фаталистического спокойствия. Я думал, передо мной окажется сумасшедший… либо тот, кто прикидывается безумцем. Но шельмовство такого рода легко расколоть, всего лишь показав человеку, что хочешь его убить.

— Я подрядился отвести ваш отряд к Облачному Храму. Весь отряд. Пускай мы и не составили контракта по всей форме, я все же дал слово Джарси. Пока я не приведу к Оракулу всю вашу братию, тебя я и пальцем не трону.

Он со вздохом уселся на ложе.

— Тогда, позволь, я открою тебе правду.

— О чем?

— В своем поясе ты несешь ужасную погибель всему миру.

— Надо же, а я-то думал, это обычное зерно.

— Твоя богиня — чудовище. Пожирательница богов, убийца веры. Почти все ее рассказы — ложь. Она сказала, что ты несешь с собой нового бога этого мира? — Он тяжело задышал, косясь на мой пояс, где лежал Бог-в-Себе. — И даже твоя эльфийка не поняла… Да-а, тут Пожирательница сказала правду: истинных эльфов в нашем мире нет.

— А в мире Атона?

— Это их резервация. Тюрьма, куда Творец заключил дом Агмарта… Мир-тюрьма с тысячами вечноживущих безумцев во главе с Вечным Императором… Он ненавидит дом Витриума, который не участвовал в восстании против Творца, и стремится его уничтожить.

Я подхватил:

— А поскольку Творец сделал так, что вся прочая вселенная для эльфов Агмарта — в Витриуме их называют Полуночниками — чужда и враждебна, они не могут и носа сунуть из Агона, а уж если заявятся в чужой мир, то непременно умрут, как умирают и прочие обитатели Агона вроде шаграутта. И потому они пытаются уничтожить Витриум чужими руками, используя для этого Вортигена, или подсылают полукровок вроде чирвалов, которые могут жить вне Агона около часа… Единственные существа, с которыми у алхимиков Агона выгорело — гшааны. Они способны жить в чужом мире больше суток. Но толку от них немного — следить да надзирать… Пока твои слова ничем не отличаются от того, что рассказала Талаши.

Он вздрогнул всем телом.

— Молю, не произноси ни одного из ее проклятых имен!

— Уговорил.

— Твоя женщина, ведьма с эльфийской кровью… — Он дышал все тяжелее, глаза буравили пояс. — Она почувствовала огромную мощь артефакта, но не поняла… Ей не дано понять, что сжимала ее рука!

Ночной холод проник за ворот моей рубахи.

— Что же это?

— Частица души Пожирательницы, которая надеется таким образом бежать из плена и возродиться в Источнике Воплощения Верхнего мира. Боюсь, что если ты меня развяжешь, я попытаюсь тебя убить. Только так я смогу не допустить ее прихода!

Я вышел в ночь и остановился, пытаясь унять расходившееся сердце. Я проделал миль десять галопом — вот так я себя чувствовал. Гном-караульщик все похрапывал на одном боку, как приклеенный, хотя я проговорил с миньоном Гритта больше часа. Эти-то бородатые засранцы будут дрыхнуть и в конец света, им даже плевать, что эльфы рядом.

Я хотел было хлопнуть по своему поясу, но отдернул руку.

Мертвая, искусственная жизнь… Сгущенная эссенция смерти…

Частица раздробленной души Лигейи-Талаши, существа, сшитого эльфийскими магами-безумцами мира Агон из обрывков душ и жизненных энергий проведенных через страшные ритуалы смерти людей-рабов. Месть Творцу за свое заключение в резервацию… Существа, способного проникать через оболочки миров в обители богов, пока Творец — тут Талаши сказала правду — прячась от Кредитора, болтается на задворках Вселенной, а может — спит, меняя тела и разумы простых смертных, которые об этом не подозревают, или вовсе умер. Существа настолько мощного и страшного, что его способен уничтожить лишь Творец, а простые боги — только заключить в ловушку, питаемую собственной энергией. Частица души для Источника Воплощения… По словам Альбо, раздробить и отдать мне часть своей души — это был единственный способ для этого создания бежать из темницы, куда заключил ее Гритт — истинный бог моего мира, брат убитого — а верней, пожранного Талаши Атрея, который пожертвовал собой, чтобы заманить Пожирательницу в ловушку. По словам Альбо выходило, что богов в любом из миров может быть сколько угодно… Что в Верхнем мире своя иерархия, недоступная пониманию смертных.

Вход в склеп под горным пиком был запечатан, но за столетия печать истончилась, а затем исчезла. Посмертная маска Атрея была настоящей, как и магический лед, на который распалось его тело. Она была малой печатью, а я снял ее и отдал тупому чародеюшке. От этого незримые цепи распались, и Талаши получила возможность призывать животных и разумных созданий, чтобы кормиться, а затем — воссоздать свой образ в локусе для одного идиота по имени Фатик Джарси. Я не вполне понял, что имел в виду Альбо под «умением управлять причинно-следственными связями». Кажется, он считал, что Талаши способна была отчасти направлять события вокруг отдельных людей — вокруг меня, к примеру — в нужное для себя русло. Таким образом, воздействуя на эти самые связи, она сделала так, что я появился в ее локусе. А там разыграла спектакль и вручила часть своей души, благо варвару было по дороге. Занеси, чего там. А варвар рад стараться…

— Она борется, она постоянно сопротивляется, пытаясь вырваться… — говорил Альбо. — Всю свою мощь Гритт Миротворец кладет на то, чтобы удерживать ее в ловушке. Многие столетия он занят лишь этим. У него нет сил наложить новые печати на материальный контур, чтобы смертные не входили в пещеру… За столетия борьбы Гритт настолько ослаб, что сейчас мир находится на грани распада. Его сил хватает лишь на то, чтобы питать тюрьму-локус. Но мир в это время гибнет. Магия уходит. Ты знаешь сам, сколько усилий потребно приложить магу, чтобы ныне сотворить заклятье. Грядут катастрофы и великие бедствия. Грядет тьма. А затем и скорый распад нашего мира, поглощение его Хаосом…

То же самое говорила и Талаши.

Кто-то из них лгал. И плохо было то, что я не мог заранее проверить честность ни одной из сторон. Никак не мог. Все, что я мог, это сигануть в колодец Оракула и разобраться на месте, у Источника Воплощения. Но Альбо сказал, что намерен мне помешать.

Как же, как же.

— Что, она сказала тебе, что на Небесах теперь — ад? — переспросил Альбо. — Лгала. Там нет никакого ада. Есть Верхний мир, обитель потустороннего, где живут высшие сущности, что не имеют права напрямую вмешиваться в дела смертных. А ты — смертный, поэтому они не смогут тебя остановить… И душа смертного увидит там ровно столько, сколько заслужила на земле. Демонов… или ангелов. И получит в соответствии с заслугами. Вечная жизнь для безгрешных…

— Пока я жив, я не хочу об этом знать. Что такое Оракул?

— Червоточина. Она соединяет Верхний мир и юдоль смертных. Первое бедствие, настигшее оба мира с тех пор, как Гритт отдалился от дел, целиком сосредоточившись на борьбе с Талаши.

Гм, как все сложно.

— Бедствие?

— Ну конечно. За ответ на вопрос нужна гибель смертного.

— А кто отвечает на вопросы?

— Этого я не могу сказать. Есть вещи, которые ты не должен знать в принципе.

— Скажи мне, почему в моем мире Гритта считают обычным демоном и клянутся им, и чертыхаются?

Альбо вздохнул.

— Он не может отвлечься и на миг, чтобы поддержать веру в себя. Талаши не солгала тебе в этом. Без поддержки самого бога вера в него распадается очень быстро и приобретает… извращенные формы. Он рискнул отдать мне малую часть сил, чтобы я тебя вразумил, а если не получится — остановил. И это едва его не погубило. И это неизбежно приведет к ужасным катастрофам в ближайшем будущем. Талаши слишком сильна… а он устал бороться… Однако она ослабила себя, отдав тебе частицу своей души…

— Предположим, я тебе поверил. Что я должен делать теперь?

— Теперь все в наших руках. Частица души Пожирательницы отныне воплощена материально. В нетерпении, в желании уничтожить наш мир, она сама загнала себя в ловушку. Ты отдашь мне сосуд, который именуешь зерном, или Богом-в-Себе, и я сам отнесу его к Оракулу, сам переправлю в Верхний мир в руки Гритта!

— Сам прыгнешь в провал Оракула?

Альбо кивнул.

— А что потом?

— Гритт получит частицу души Пожирательницы, и сможет через нее ослабить Талаши, а затем и победить! Как — не спрашивай, ибо это знание недоступно смертным! Гритт получит оружие для спасения нашего мира! Он сделает то, что не удавалось ни одному богу прежде — он уничтожит сгущенную эссенцию смерти, мертвый искусственный разум! Он спасет мир, ну а затем через меня, своего пророка, поможет вам победить Вортигена!

Вот же… перспективы!

Я не сказал Альбо, что Талаши соединила нить моей жизни с маленьким вишневым шариком. Если я утрачу его — умру.

— Мы и без того направляемся на Южный континент, верно?

Альбо шевельнулся.

Мне показалось, что миньон Гритта может разорвать веревки легкими усилием.

— Когда ты примешь свое решение, варвар? Скажи точно!

— В Дольмире.

Я поднялся и взял лампу. Вышел не прощаясь.

— Если Талаши воплотится в Источнике, наш мир погибнет! Подумай! Ты поступишь неразумно, глупо, безжалостно!

Да помню я, помню. А если я отдам тебе ее душу — погибну я.

— Зодчий будет ждать тебя внутри, — промолвил он мне в спину. Еще один… любитель говорить загадками!

— Кто он? — спросил я, не надеясь на вменяемый ответ.

Так и случилось. Альбо лег, сложив руки на груди.

— Ты был знаком с ним в Хараште.

Больше он ничего не сказал.

У меня сложилось впечатление, что стариной Фатиком манипулируют все кому не лень. И Гритт, и Талаши, и моя любимая эльфийка.

А что если, ткнул меня в бок мой личный бес, что, если врут — оба? Что если и Талаши и Гритт одевают мне на уши завитки свежей отварной лапши?

В какую же игру я впутался?

Ночная тень неслышно отделилась от дерева за спиной дрыхнущего гнома. Виджи. Волосы убраны в хвост, уши… уши острые, как обычно. Чуткие. Глаза — огромные. В руке — клинок. Лицо строгое, замкнутое. По-моему, она подслушивала наш разговор. Вот только зачем ей меч? Защитить меня от Альбо или, напротив, не дать мне прирезать священника?

Что же она услышала, а? И что — а главное, как поняла наш разговор? Не люблю я эту ее деловую собранность… Она символизирует готовность к смертному бою. А уж убить моя супруга может запросто, невзирая на эльфийские заморочки по части человеко- и прочего любия.

— Мы будем в Зеренге завтра к полудню, — сказал я вполголоса. — Я люблю тебя.

Гном-часовой пошевелился и осоловело уставился на меня.

— Ну спасибочки, приятель, — буркнул он. — Но я вообще-то не по этим делам. Ночь на дворе, дайте спать!

Я быстро поднял взгляд. Ночная тень исчезла.

— Любит он меня, — слышал я в спину, направляясь к своей палатке. — Цельный фургон девок, а все туда же…

А с утра началось опять.

— Доброе утречко, Валеска!

— Доброе утречко, Донни!

(Две эти кур… с позволения сказать, девушки, заключили пакт о перемирии и вдвоем наседали на беднягу Фатика.)

— А как там наш Фатик?

— Фа-а-атик, не гляди букой!

— Фа-а-атик, помассируй мне ножки!

— Фа-а-атик, мне что-то попало в глаз, ты не посмотришь?

— Фа-а-атик, ты видел мою парочку? Тебе не кажется, что правая немножко больше левой? Ой… А можно, я потрогаю твой левый меч?

За моей спиной мелькали розовые и смуглые полуобнаженные тела, мягкие, податливые.

Я правил гномскими лошаденками, иногда, когда становилось невмоготу, спрыгивал, поручал их заботам гнома, и делал пробежку, молясь, чтобы меня не хватил апоплексический удар.

Нет вещи более изощренной, нежели месть оскорбленной женщины, вот что я скажу вам, друзья!