Эльфы, топор и всё остальное

18

— Тролль! — вскричала Крессинда.

Верно, тролль. Но зачем своим криком пугать воробьев?

Серо-зеленый болотный тролль в коротких дерюжных штанах на помочах шире моей ладони, с крупной костяной пуговицей и карманом, куда мог с головой поместиться Олник, стоял к нам боком (гора горой, честное слово), у большой тачки, загруженной всяческим барахлом. Рука-окорок опиралась о свежеструганую дубину, тяжелая челюсть что-то меланхолично перемалывала. Тролли всегда не прочь устроить перекус, даже когда занимаются грабежом. Хотя тролль-грабитель явление столь же редкое, как и боевой огр, или гном-трезвенник. Как и огры, тролли почти лишены природной свирепости и не склонны к насилию (что не мешает им успешно защищать свои земли). Однако, попав из родных болотищ и гор в метрополию, тролли перенимают дурные привычки от самой опасной особи нашего мира — человека, иными словами, манеры и характер у них делаются скверными, а что касается морали, то они, как и многие другие расы, не склонны играть по лицемерным правилам, установленным людьми.

Тролль попирал ногой какого-то малого с хохолком седых волос и косматой бородой. На ступеньках, что вели к особняку Грэмби, распростерлось тело охранника поместья; кровяные дорожки стекали вниз, к площадке посреди лестницы, где возвышались мраморные кумирни во славу пяти главных богов Фрайтора во главе с Чозом. Старый гномочеловек был крайне религиозен и, хоть это и запрещалось синодальным законом, держал во дворе личные средства общения с богами, был, так сказать, с ними накоротке.

Ну вот, если уж мародеры ворвались к лекарю, который пользует преступников, значит, дела с властью — и ночной, и дневной, во Фрайторе плохи.

Черт, беспредел, как и было сказано.

А как мои дела, эй? Где мне теперь искать лекаря?

Положеньице…

В этот миг человек, что лежал под корявой ножищей топтыги, вяло шевельнулся и, приподняв голову, позволил оценить его профиль и буйную бороду.

Мэтр-лекарь собственной персоной. Живехонек. Значит, не все еще потеряно: разберусь с троллем и теми мародерами, а после…

Ребром ботинка я сбил с огрызка клинка деревяшку. На самом деле, приморить тролля достаточно просто, надо только знать место, куда воткнуть меч (прощай, оружие! Здравствуй, меч в камне!).

Давай, Фатик, закрой дело тролля с одного удара!

До троллей медленно доходит, но вот когда дойдет — действуют они быстро. Этот серо-зеленый топтыга, пошевелив ушами-трубочками, наконец-то усвоил восклицание Крессинды, от которого порскнули в стороны воробьи.

Он развернулся в тот момент, когда я решил парой прыжков покрыть десяток футов, что нас разделяли, и вонзить острие Большого Костыля в область правой — гипотетической! — почки. Оттуда, двинув клинок глубже в плоть тролля, можно достичь воротной — гипотетической! — вены в печени. Если ее вскрыть, тролль умрет, как умерло бы любое существо, имеющее кровообращение. Умрет — и станет камнем, как и полагается троллю.

— У-у-у-у, — тоненько взвыл тролль, воздев дубину, с которой еще сочилась еловая смола. — Перегребу-у-у!

Перегребет он, как же.

Для большинства людей тролли на одну… э-э, харю. Но не для меня.

— Убам Громоглас, а ну цыть! — сказал я, стараясь не повышать голос. — Смир-рно! Стр-р-роем!

Маленькие глазки болотного цвета моргнули.

— Фатик? — прописклявила эта громада. Тролли обычно помнят все — как слоны и элефанты. — Фати-и-ик!

Я придержал Крессинду, успевшую отстегнуть молот от заново склепанной цепочки.

В этом походе я только и делал, что наталкивался на призраков прошлого — скверных по большей части. Для разнообразия этот призрак — пожалуй, единственный — был настроен ко мне дружелюбно. Я знал его хорошо: несколько раз я использовал физическую мощь Громогласа для достижения целей своего нанимателя и всегда со скрупулезной честностью рассчитывался с троллем.

Убам страдал редкой для троллей хворью, — повышенной писклявостью, собственно, он был единственный из троллей, кого я знал, кто говорил так, будто у него хроническое защемление в одном месте. Знакомство наше было случайным — именно Громоглас шарахнул меня дубиной, после чего я заикался полгода и навсегда утратил иллюзии юности. Приключения оплачиваются плохо — давайте я наконец выбью эту максиму на дорожном камне?

— Фати-и-ик, я ра-ад тебя виде-е-еть! — прописклявила эта громада.

Только без объятий!

Я скрестил руки, незаметно пихнув локтем Крессинду. Обрабатывать Громогласа следовало быстро, широкомасштабно, нахраписто. Лишь бы успеть, пока не явились его подельники. Еще хорошо, что двери в двухэтажную хибару Грэмби прикрыты, а все до одного окна смотрят внутрь, в тихий атриум с бассейном и садом. Может, подельники не услышали вопль Крессинды, и у нас есть пара минут, чтобы…

— Ты чуть не прикончил старинного дружка и его беременную супругу!

— Йок! — сказала Крессинда.

Я сморозил глупость: глаза Грэмби, который вновь поднял голову, наполнились вселенской печалью и отвращением. Жертва межрасовой связи, он горячо презирал такие вещи.

Обычно ребенок от связи гномши и человека рос парией, Жрицы Рассудка изгоняли мать из племени гномов, у людей ее тоже не привечали. Бедняга Грэмби хлебнул в свое время горюшка, но у него хватило ума — ведь он наполовину гном, и всего лишь наполовину — человек, — не опуститься и не озлобиться. Он взялся за науки с самого детства и дорос до того, что теперь за талант и умения его величали «мэтром».

— Фати-и-ик! — проблеял Громоглас.

— Понимаешь, что ты едва не натворил?

— Извиняюсь, Фати-и-ик! — Он захлюпал носом, похожим на пару вертикально поставленных замочных скважин.

— Извинения приняты. А этого, — я показал на труп охранника, — ты зачем прибил? Ты зачем, мерзавец, пошел по кривой дорожке?

Он повел головой, присыпанной черными крапинами чешуек, и тонко (с точки зрения тролля) схитрил:

— Он оступии-и-ился-я-я…

Я сделал вид, что поверил.

— Выкладывай, зачем связался с бандитами!

— Я жениться хочу-у-у!

Грэмби крякнул под стопой тролля.

— Завел себе девушку? Влюбился?

— Да-а-а…

Не удивляйтесь, тролли способны на чувства. Браки у них долговечны, по сути — браки у них сделаны из камня. Всем бы людям такие браки, я не шучу. Дело не в страсти, которая быстро остывает, дело в искренней — и взаимной! — эмоциональной привязанности ко второй половинке, не затухающей под валом эгоистичных устремлений «я хочу», «мне», «я», «для меня». Зачем вообще жениться, когда вместо «мы» с самого начала звучит только «я», «я» и ничего кроме «я»?

В дверях особняка наметилась щель, блеснул глаз. Кто-то из шальной братии, подписавшей на дело Громогласа, нас разглядывал. Сейчас они устроят короткое совещание, и… Нет, бросать тачку награбленного барахла они, конечно, не будут. Опять же — под их рукой послушный тролль.

Они так считают, что послушный.

От волнения у меня заломило зубы.

Быстро закругляйся с Громогласом, Фатик, придумай решение, которое…

— Так в чем же дело?

Убам залился слезами, баюкая дубину, как младенца:

— Я пискля-я-я!

— Спокойно, — сказал я. — Сейчас во всем разберемся.

Я задавал наводящие вопросы, Громоглас отвечал. У него были чувства, и у нее были чувства (размером с гранитный валун и такие же тяжелые), но писклявость делала его посмешищем в глазах соплеменников. Ее семья считала себя вправе потребовать за дочь двойной выкуп. Любовь вершит чудеса, и вот уже Убам Громоглас спешит с болотищ в город на заработки. Но в городе и без того был избыток троллей, готовых работать за гроши. А тут еще война и хаос бегства, превративший дома горожан в лакомую добычу для мародеров.

— В войсках сатрапа платят ма-а-ало, — прописклявил топтыга. — А мне надо быстро и много-о-о… — Он задумался, в животе заурчало. Мыслительный процесс тролля происходит примерно в кишечнике, я, если помните, об этом уже как-то обмолвился.

Грэмби, который все дергался под ножищей Громогласа, подал голос:

— Жменю чертей тебе на сковородке… Пусть он снимет с меня лапу, Фатик!

Осмелел, надо же. Я сделал знак, и старый гномочеловек получил свободу.

— Тьфу на вас, — выразился он, присев. — Ох, поясница! Фатик, ты… ты… Я-то тебя нормальным считал. Варвары Джарси, кодекс чести, то да се… Что, хотелка взыграла, не пойму? Видеть надо было, на ком женишься!

— Да ну вас всех! — Щеки Крессинды запунцовели.

Тут двери особняка распахнулись, на крыльцо вышли трое. Людишки — и гоблин. У одного был кинжал, второй держал кистень, а третий, кривоногий коричневый гоблин, спрятав нож за пояс, волок вешалку — стальной шест с крючками, самое то, чтоб блокировать мой несчастный меч.

Переводя взгляд с меня на Громогласа, грабители медленно начали спускаться по ступенькам.

— Кто нанял тебя? — быстро спросил я.

— Балтаза-ар Мотня, Вертиго Семипроти-и-ивный и Шэк-нож. Знаешь таких?

«Такие» спускались по лестнице, напряженно вслушиваясь в разговор. Что, растерялись, ребятки? А как же: некто с костылем под мышкой запросто беседует с вашим прикормленным троллем, тогда как ему давно полагается валяться, раскинув мозгами на десять ярдов.

Ни одного из этой свистобратии я не знал.

Но с мерзавцами не стыдно играть по их правилам.

— А как же, — кивнул я, скроив устрашающую рожу. — Знаю всех трех. Это же они позавчера в тесном кругу обозвали тебя тупой вьючной свиньей, и писклявой к тому же!

Оливковая физиономия тролля стала черной, как деготь. Мародеры замерли на нижней ступеньке, прямехонько за спиной Громогласа. На их мордах отпечаталось изумление: моя ложь, как бы сказать, их шокировала. Мерзавцы всегда страшно оскорбляются, когда становятся жертвами обмана.

— А потом они порешили между собой, что сбегут, и ни черта тебе не заплатят. Они насмехались над твоими чувствами, дескать, писклявому жена не светит… Да вот же они, за твоей спиной! — вдруг закричал я.

Громоглас не глядя отмахнулся дубиной. Былинный удар! Он зацепил всех троих, отбросив их на ступени, как гнилые бревна частокола.

— Убил, — наметанным глазом определил гномочеловек.

— В муку, — добавил я, подумав: Грэмби Бэггер в пылу религиозной добродетели затеет спич о гуманности и милосердии. Но он промолчал. Люди — и даже гномочеловеки — забывают о таких вещах, когда насилие касается их самих.