После неприятной перепалки с Алисой Пауль находился в дурном расположении духа. Он решил наплевать на холод и пойти домой пешком, и об этой ошибке сожалел всю оставшуюся жизнь.
Шесть километров, разделявшие пивную от его пансиона, он прошел почти за час, едва обращая внимание на то, что происходит вокруг. Он был мысленно погружен в разговор с Алисой, изобретая фразы, которые могли бы привести к другому результату. В одну минуту он хотел произнести что-то примирительное, а в следующую - уже бросить реплику, которая причинит ей такую же боль, чтобы она поняла, как он страдает. Погруженный в бесконечные любовные драмы, он не видел, что происходит, пока не сделал последние шаги к двери.
И тогда он учуял запах дыма и заметил бегущих людей и стоящую перед домом пожарную машину.
- Куда лезешь, рехнулся что ли?
Пауль поднял взгляд. Четвертый этаж горел.
- Боже мой, мама!
На другой стороне улицы собиралась толпа, наполовину состоящая из зевак, а наполовину - из жильцов пансиона. Пауль подбежал к ним в поисках знакомых лиц и зовя мать. Наконец, он наткнулся на сидящую на бордюре хозяйку с почерневшим от сажи лицом, на котором слезы прочертили следы. Пауль схватил ее за плечи.
- Моя мать! Где она?
Не в силах посмотреть ему в глаза, хозяйка пансиона снова зарыдала.
- С четвертого этажа никто не спускался. Хорошо, что мой отец, мир его праху, не видит, во что превратился этот дом!
- А пожарные?
- Они еще не поднимались, но они всё равно ничего не могут сделать. Огонь заблокировал лестницы.
- А выход на соседнюю крышу? Дома номер 22?
- Может быть, - ответила хозяйка, с тоской заламывая мозолистые руки. - Оттуда сверху можно спрыгнуть. Иногда дети консьержки гоняют на крыше кошек...
Пауль не дослушал фразу до конца, потому что уже несся к соседнему подъезду. В дверях стоял полицейский с недружелюбным видом, допрашивая одну из жительниц пансиона. Увидев бегущего к нему Пауля, он нахмурился.
- Куда это вы направляетесь, молодой человек? Мы всех выве... Эй!
Пауль оттолкнул его с такой силой, что полицейский растянулся на мостовой.
В этом здании было пять этажей, на один больше, чем в соседнем. На всех этажах находились частные квартиры, хотя сейчас они, вероятно, опустели. Шаги Пауля отдавались, как стук барабана, когда он взбирался наверх почти впотьмах, поскольку консьержка отключила в здании электричество.
На последнем этаже ему пришлось задержаться, потому что он нигде не видел выхода на крышу, пока не понял, что нужно воспользоваться люком в потолке. Он прыгнул, пытаясь дотянуться до открывающей его ручки, но ему не хватало шестидесяти сантиметров. Он в отчаянии огляделся в поисках предмета, которым мог бы воспользоваться, но ничего не нашел.
Оставалось только взломать дверь какой-либо из квартир.
Пауль выбрал ближайшую и попробовал вышибить ее плечом, как читал в романах Сакса Ромера, но добился лишь острой боли, на несколько минут охватившей всю руку.
Он стал колотить в дверь ногой на уровне замочной скважины, и таким путем наконец-то ее открыл после дюжины ударов. Пауль схватил первый попавшийся в темной прихожей предмет - стул. Взобравшись на него, он смог потянуть на себя ручку и опустить деревянную лестницу, по которой поднялся на крышу.
Там невозможно было дышать. Ветер гнал сюда весь дым, и Паулю пришлось прикрыть рот платком, чтобы двигаться вперед.
Он чуть не свалился в щель между зданиями - проем чуть более метра шириной. Он едва различал соседнюю крышу.
Куда прыгать, черт возьми?
Он вытащил из кармана связку ключей и швырнул перед собой по дуге. Послышался звон, и Пауль понял, что ключи ударились о камень или дерево, и прыгнул в этом направлении.
На короткий миг он ощутил, будто его тело плывет в дыму, а потом приземлился на четвереньки, оцарапав ладони и завалившись на бок. Наконец-то он оказался в здании пансиона.
Потерпи, мама. Я уже здесь.
Ему пришлось идти с вытянутыми вперед руками, пока он не вышел из зоны задымления, тянувшейся ближе к улице. Через подметки ботинок он чувствовал исходящий от крыши жар. В глубине был проем, где дым немного рассеивался. Там стоял навес, старое кресло-качалка без ножек и то, что Пауль так отчаянно искал.
Вход внутрь!
Он подбежал туда, опасаясь обнаружить, что дверь заперта. Силы начали его покидать, ноги так отяжелели, словно крыша была намазана патокой. Добравшись до дверцы, ему пришлось остановиться на несколько мгновений, чтобы восстановить дыхание.
"Боже, молю тебя чтобы огонь не проник в ее комнату. Прошу. Мама, скажи мне, что ты сообразила открыть кран умывальника и заткнуть щель под дверью чем-то мокрым.
Дверь на лестницу была приоткрыта, а проем полон дыма, хотя его вполне можно было перенести. Пауль спустился на всей скорости, на предпоследней ступени споткнувшись о какой-то предмет, который едва заметил. Он двинулся вперед, пытаясь узнать место, где находится, по рисунку грязного и изношенного ковра под ногами. Ему пришлось добежать до конца коридора и завернуть направо, и он оказался напротив комнаты матери.
Пауль хотел войти, но это оказалось невозможным. Там дым приобрел оранжевый цвет. Там вообще не было воздуха, и несмотря на то, что на нем было пальто и перчатки, его кожа ощутила такой жар, что он не мог сделать ни шагу дальше.
- Мама!
Он хотел крикнуть, но из горла вырвался только сухой, приглушенный и жалобный хрип.
Рядом загорелись обои, и Пауль понял, что огонь вот-вот окружит его со всех сторон, если он немедленно отсюда не уберется. Он развернулся обратно, и тогда пламя, которого еще не было, когда он спускался, высветило лестничный проем. В это мгновение Пауль понял, обо что споткнулся, и что за темные пятна видел на ковре.
На полу, прижавшись к первой ступени, лежала его мать. И она была ранена.
- Нет! Мама!
Он склонился над матерью, щупая ее пульс. Илзе очнулась и посмотрела на него.
- Пауль, - еле слышно произнесла она.
- Потерпи, мама! Я вытащу тебя отсюда!
Пауль поднял хрупкое тело и побежал вверх по лестнице. Он пытался как можно дальше отбежать от лестницы, но тут же понял, что свободная от дыма зона с каждой секундой сжимается.
Пауль остановился, оказавшись в ловушке. Он не мог пересечь плотную дымную завесу с матерью на руках, а тем более прыгнуть вслепую через проем между домами. И здесь он оставаться не мог. Перед ним только что обрушились несколько секций крыши, а на краях дыры плясали красные языки. Пламя должно было поглотить крышу через каких-то несколько минут.
- Потерпи, мама. Я вытащу тебя отсюда. Отвезу в больницу, и там тебя поставят на ноги. Клянусь. Но ты должна потерпеть.
- На пол... - сказала Илзе, слабо кашлянув. - Положи меня.
Пауль опустился на колени, так чтобы мать оперлась ногами в пол, в более удобном положении. Он в первый раз смог оценить ее состояние. Платье было залито кровью, а на правой руке не хватало половины пальца.
- Кто это сделал? - спросил он с искаженным от ярости лицом.
Илзе с трудом могла разговаривать. Ее лицо стало мертвенно бледным, а губы дрожали. Спасаясь от пламени, она поползла из комнаты в нужном направлении по чистой случайности, оставив за собой красный след. Из-за раны, вынудившей ее передвигаться ползком, как ни парадоксально, она выжила в пожаре, потому что с дырой в легких поглотила меньше дыма. Но дым уже наполнял заднюю часть здания, и в теле Илзе Райнер почти уже не теплилась жизнь.
- Кто, мама? - повторил Пауль. - Это был Юрген?
Илзе открыла глаза. Они так покраснели, что Пауль с трудом заметил, что теперь мать на него смотрит.
- Нет...
- Тогда кто? Ты его знаешь?
Илзе поднесла трясущуюся руку к лицу сына и погладила его. Кончики ее пальцев были холодными, но обожгли его кожу и душу, словно были частью пожара, бушевавшего за их спинами. Пауль знал, что мать дотрагивается до него в последний раз, это наполняло его болью и страхом.
- Это был не...
- Кто?
- Это был не Юрген.
- Скажи мне, мама, скажи, кто это был. Я убью его.
- Ты не должен...
Новый приступ кашля оборвал ее слова. Руки Илзе безжизненно упали. Сын пытался обмахнуть ее рукой, но воздух был таким горячим, что этот жалкий жест не возымел никакого эффекта.
- Ты не должен причинять зло Юргену, Пауль.
- Почему, мама?
Мать сражалась за каждый вздох, но больше сама с собой. Пауль видел боль и борьбу в ее глазах. Ей пришлось приложить огромные усилия, чтобы вдохнуть. Но еще больше, чтобы вырвать из сердца три последних слова.
- Он твой брат.