Энциклопедия шокирующих истин

Надежды — это обручи, которые не дают лопнуть сердцу.

Когда все желания людей сбываются — не лучше им.

Нас делает счастливыми именно излишнее, а вовсе не то, что необходимо.

Есть ли счастье в мире? Нет. Если цель, которую ставит перед собой человек, не достигнута, если желание не осуществлено, — человек несчастен. Но если цель достигнута — он пресыщен, и тогда наступает неизбежное разочарование И возникает неумолимый вопрос: а что же дальше?

Честный и бесчестный человек познаются не только из того, что они делают, но и из того, что они желают.

Легче пренебречь выгодой, чем отказаться от прихоти.

Желать чрезмерного подобает ребенку, а не мужу.

Когда человек желает того, что ему не дано, и отвращается от того, чего он избежать не может, то у него желания не в порядке: он болен расстройством желаний точно так же, как люди бывают больны расстройством желудка или печени.

Надеялась трава, что будет ей хорошо, когда она вырастет, но поникла позднее под тяжестью своей.

Не варите песок в надежде получить кашу.

Желание — мера ценности. Хороший вкус советует даже телесную жажду разжигать, но не утолять; хорошо да мало — вдвойне хорошо. Во второй раз все кажется куда хуже. Пресыщение вредит удовольствию.

Домогание есть счастье; удовлетворение, переживаемое как счастье, есть лишь последний момент домогания. Счастье — быть сплошным желанием и вместо исполнения — все новым желанием.

Надежда — любимая сестра воображения, и оно — по безоглядной пылкости своей — рисует ей такие картины, которые никогда не смогут воплотиться в самой счастливой действительности. Это хорошо известно любому мужчине, который когда-либо домогался женщины…

Надежда — мастерица подделывать истину; пусть же трезвость ее сдерживает, заботясь больше о полезном, чем о желаемом.

Надежда умирает последней.

Увы! Я знал многих благородных людей, которые потеряли свою самую высокую надежду и с тех пор стали клеветать ни нее. Моею любовью и моею надеждой я заклинаю каждого: не уничтожайте того героя, который живет в вашей душе! Верьте в святость вашей высокой надежды!

Те, на кого надеешься, могут погубить, а те, кем пренебрегаешь, — спасти.

Когда нет радости, тогда надежда на будущую радость — тоже радость.

У русского человека единственная надежда — это выиграть двести тысяч.

И при смехе иногда болит сердце, и концом радости бывает печаль.

И если все-таки придет несчастье — утешайся, что не к тебе одному.

Надежда — это стремление души убедить себя в том, что желаемое сбудется... Страх же есть склонность души, убеждающая ее в том, что желание не сбудется.

Тот, кто ищет миллионы, весьма редко их находит, но зато тот, кто их не ищет,— не находит никогда.

«Ваганов вдруг глуповато хихикнул:

Как вы говорите? Сам принесет деньги на блюдечке голубой каемкой?

Мне на блюдечке, — сказал Остап, — а вам на тарелочке.

Отсрочка — самая убийственная форма отказа.

Ничего не бывает хуже и обиднее слишком поздно пришедшего счастья. Удовольствия оно все-таки вам доставить не может, а зато лишает вас права, драгоценнейшего права — браниться и проклинать судьбу.

Не спешите всего достичь. Чем вы будете жить потом? Превратите лучше вашу цель в горизонт: он всегда будет перед нами, впереди.

Человек занят тем, от чего он ожидает счастья, но самое большое его счастье состоит в том, что он занят.

Глупые! Мысль у вас не глубокая, если вы думаете, что может произойти то, чего не было сначала, или что-либо погибает и исчезает без остатка.

Пусть красавица разумно и вовремя разобьет зеркало — не дожидаясь, когда оно разгневает ее горькой правдой.

Будь осторожен. Итог на лезвии держится бритвы: Нынче удача, глядишь, завтра, глядишь, неуспех.

Каждое событие в настоящем рождается из прошлого и является отцом будущего. Вечная цепь причин не может быть ни порвана, ни запутана… — неизбежная судьба является законом всей природы.

Один день сегодняшний ценнее двух дней завтрашних.

Лучше синица в руках, чем журавль в небе.

Я отчетливо ощущаю, что во всех значительных проектах есть, на первый взгляд, некий налет химерической фантазии и самомнения, ввиду чего сами прожектеры являются, скорее, в каком-то смешном свете.

Иногда, глядя с крыльца на двор и на пруд, говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или через пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян…

«Мои мысли, — сказал странник своей тени, — должны показывать мне, где я стою; но пусть не выдают они мне, куда я иду. Я люблю быть в неведении относительно будущего и не желаю погибнуть от нетерпения и предвкушения обещанных событий».

Воспоминание об утраченном всегда кажется выше того, чего мы можем ждать от будущего.

Люди, живущие стремлениями и надеждами, то есть будущим, смотрящие всегда вперед и с нетерпением спешащие всегда вперед, навстречу грядущим событиям, — будто эти события принесут им истинное счастье, — и пропускающие тем временем настоящее, не успев им насладиться, — эти люди, несмотря на написанную на их лицах серьезность, подобны ослам, которых в Италии заставляют идти быстрее, привешивая к концу палки, укрепленной на их голове, охапку сена, которую они видят близко перед собой и вот-вот надеются достать.

Итак, вместо того, чтобы исключительно и постоянно заниматься планами и заботами о будущем или предаваться сожалению о прошлом, — мы должны помнить, что лишь настоящее реально, лишь оно одно достоверно.

Мы пропускаем с кислым лицом тысячи часов, не наслаждаясь ими, чтобы потом с тщетной грустью грустить о них. Вместо этого следует по достоинству ценить сносное настоящее, хотя бы самое обыденное, которое обычно мы равнодушно пропускаем мимо себя.

Наслаждение не в том, что я вкушаю, а в том, чтобы получить то, чего я желаю.

Всякий раз, когда человек открывает дверь новым потребностям, он признается в своей слабости.

Научиться достаточно наглядно представлять себе, что никто не является вполне счастливым, есть, возможно, ближайший путь к полному счастью.

Надежды хороших людей — пророчества. Опасения дурных — те же пророчества.

Говорят, что в конце концов правда восторжествует; но это неправда.

Насколько важно знать, когда следует воспользоваться представившейся возможностью, настолько же существенно уметь предвидеть, когда от этого следует отказаться.

Что говорит твоя совесть? «Ты должен стать тем, кто ты есть».

Что делает героическим? Одновременно идти навстречу своему величайшему страданию и своей великой надежде.

Что ты любишь в других? Мои надежды.

Знания увеличивают незнание.

Мерите ли вы в то, что науки возникли бы и достигли зрелости, если бы им не предшествовали кудесники, алхимики, астрологи и ведьмы, те самые, кто своими предсказаниями и подтасовками должны были сперва вызнать жажду, голод и вкус к скрытым и запретным силам?

И что при этом должно было быть предсказано бесконечно больше, чем может быть когда-либо исполнено, дабы в области познания исполнилось нечто?

Интерес человека к миру — это просто переизбыток его интереса к самому себе.

«Почему» можно назвать матерью всех наук.

Мы анатомируем мух, мы измеряем линии, мы слагаем Числа; мы пришли к соглашению относительно двух или трех проблем, которые нам ясны, и ведем бесконечные споры о двух или трех тысячах вопросов, которые нам но ясны.

Наука всегда оказывается не права. Она еще ни разу не решила ни одного вопроса, не поставив при этом десяти новых.

Скудные средства познания нашим дарованы членам.

Людям прирожден способ познания от ощущения к уму, так что если нет ощущений, нет и науки.

Причина заблуждений коренится не только в наших ощущениях, но и в самой природе человеческого разума, который все представляет себе но своему собственному масштабу, а не по масштабу Вселенной, и таким образом уподобляется кривому зеркалу...

Ни одно изречение не имеет такой принудительной силы, какую имеет любое явление природы.

Как только душа хочет бросить взгляд за пределы первоначальных идей, получаемых нами от ощущения или рефлексии, и вникнуть в их природу, мы находим, что она не открывает ничего, кроме своей собственной близорукости.

Для нас наиболее важным является не знание способа, которым природа осуществляет свои законы; достаточно знать самим эти законы. Реальную пользу представляет знание того, что если отпустить в воздухе ничем не поддерживаемое фарфоровое изделие, то оно упадет и разобьется. Приятно, конечно, знать, почему оно разобьется, однако обеспечить целость фарфорового изделия мы можем и без этого.

Единственный способ сразу освободить науку от множества темных вопросов — это серьезно исследовать природу человеческого разума и доказать на основании точного анализа, что он вовсе не приспособлен к столь далеким и отвлеченным темам.

Природа нашего познания такова, что возможности нашего познавательного любопытства ограничены необходимостью Нашего самосохранения.

Науку часто смешивают со знанием. Это грубое недоразумение. Наука есть не только знание, но и сознание, то есть умение пользоваться знанием как следует.

Бывают люди, которым знание латыни не мешает быть ослами.

Одно из величайших бедствий цивилизации — ученый дурак.

Полнейшее невежество вовсе не так страшно и не является самым великим злом; а вот многоведение и многознание, плохо направленные, составляют гораздо большее наказание.

Если можно быть ученым чужою ученостью, то мудрым мы можем быть лишь собственной мудростью.

Презрения достоин высокий ум, примененный для низких целей!

Перед нами стоит крепость. Называется она, эта крепость, наукой с ее многочисленными отраслями знаний. Эту крепость мы должны взять во что бы то ни стало.

Социализм раскрывает такие широкие горизонты для наших ученых, инженеров и техников, для творческой работы каждого советского человека, каких никогда не может дать капиталистический строй.

Ценные вещи создаются только в «мире, где все продается и покупается».

Обучение наукам способствует развитию добродетели в людях с хорошими духовными задатками; в людях, не имеющих таких задатков, оно ведет лишь к тому, что они становятся еще более глупыми и дурными.

Университет развивает все способности, в том числе — глупость.

Разум и наука — продукты человечества; но желать их сделать непосредственным достоянием народа и получить их через народ — утопия.

Можно привить гипофиз Спинозы или еще какого-нибудь такого лешего и соорудить из собаки чрезвычайно высоко стоящего. Но на какого дьявола? — спрашивается. Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно. Ведь родила же в Холмогорах мадам Ломоносова этого своего знаменитого!

Если знания поощряются и не пресекаются, они увеличатся, но когда они увеличатся, невозможно будет управлять страной, ибо появится коварство. Когда знания пресекаются и не поощряются, люди искренни и просты.

Находясь с детства во власти своих предубеждений, люди, коснеющие в предрассудках, считают необходимым во что бы то ни стало сохранять повязку, покрывающую их глаза, и бороться со всеми теми, кто пытается ее сорвать. Если их глаза, привыкшие к мраку, на мгновение открываются, то свет причиняет им боль, и они с яростью набрасываются на того, кто подошел к ним с ослепляющим их факелом.

Все новое и полезное народ ненавидит и презирает: он ненавидел и убивал врачей во время холеры, и он любит водку; по народной любви или ненависти можно судить о значении того, что любят или ненавидят.

Ученый — человек, который поднимается над частными соображениями и дышит воздухом общественноважных прославленных мыслей, живет ими. Он — глаза мира. Он — сердце мира. Ему выпало противостоять деградирующему вплоть до варварства благоденствию.

Не истины науки трудны, а расчистка человеческого сознания от всего наследственного хлама, всего осевшего ила, от принимания неестественного за естественное, непонятного за понятное.

На первых порах новая теория провозглашается нелепой. Затем ее принимают, но говорят, что она не представляет собой ничего особенного и ясна, как божий день. Наконец она признается настолько важной, что ее бывшие противники начинают утверждать, будто они сами открыли ее.

Когда мы видим, что у нас крадут мысль, посмотрим, прежде чем поднимать крик, действительно ли это наша мысль.

Ах, как много есть великих мыслей, действие которых не более значительно, чем действие кузнечных мехов: они делают надутым и еще более пустым.

Высокообразованный, сведущий человек — вот современный идеал. А мозг такого высокообразованного человека — это Нечто страшное. Он подобен лавке антиквария, набитой всяким пыльным старьем, где каждая вещь оценена гораздо выше своей настоящей стоимости.

Обладаю ли я знаниями? Нет. Но когда низкий человек спросит меня о чем-либо, то даже если я не буду ничего знать, смогу рассмотреть этот вопрос с двух сторон и обо всем рассказать ему.

Пусть мысли, заключенные в книгах, будут твоим основным капиталом, а мысли, которые возникнут у тебя самого, — процентами на него.

Много книг составлять — конца не будет, и много читать — утомительно для плоти.

Высказывания мудрецов могут быть сведены к очень небольшому числу общих правил.

Такова болезнь великих умов: они неохотно признают, что обязаны своими знаниями ближним; они хотят, чтобы думали, что они все почерпнули в глубинах своего духа и что у них не было иного учителя, кроме собственного гения.

Если бы я захотел читать, не зная букв, это было бы бессмыслицей. Точно так же, если бы я захотел судить о явлениях природы, не имея никакого представления о началах вещей, это было бы такой же бессмыслицей.

Никогда незнание не приносит зла; пагубно только заблуждение. Заблуждаются же люди не потому, что не знают, а потому, что воображают себя знающими.

Красноречие стоит предпочесть знанию.

Одни только сумасшедшие или злые позволяют себе высказывать все, что им известно, или все, что ими заучено.

Не знание само по себе, но деяние, сообразное своему знанию, есть твое назначение… Не для праздного самосозерцания: и размышления над самим собой и не для самоуслаждении своими благочестивыми чувствами, нет, для деятельности существуешь ты. Твоя деятельность, и только она одна определяет твою ценность.

Ученый, ищущий истину, но стыдящийся бедной одежды и грубой пищи! О чем тут еще говорить!

Знание, отделенное от справедливости и другой добродетели, представляется плутовством, а не мудростью.

Обычная уловка: создатели любой науки обращают бессилие этой своей науки в клевету против природы.

Многознайство и хитроумие, ловкость и расчетливость: кто не ведает их, тот воистину возвышен. Но тот, кто ими наделен, а не пользуется, — тот возвышен вдвойне.

Я прошел бы 20 миль, чтобы выслушать моего злейшего врага, если бы мог что-либо полезного узнать у него.

Те, кто обладают врожденными знаниями, стоят выше всех.

За ними следуют те, кто приобретают знания благодаря учению.

Далее следуют те, кто приступают к учению, встретившись с трудностями.

Те же, кто, встретившись с трудностями, не учатся, стоят ниже всех.

Невежество — мать предубеждения.

Подозрений у человека тем больше, чем меньше он знает.

Одна из самих страшных разновидностей невежества — это невежество, облеченное властью.

Древо познания наиболее привлекательно для лесорубов.

Наука никому не обязана, она не знает ничьих «прекрасных глаз», а знает только критику, знает только факты.

Усердием посредственность достигает большего, чем одаренность без усердия. Слава покупается ценой труда; что легко дается, невысоко ценится.

Если кто-то более других склонен к изумлению, то он обладает или меньшими знаниями, или более проницательным умом, чем другие.

К чему знания, если они нежизненны? В наше время знание жизни — оно-то и есть подлинное знание.

Теории представляют собой не ответы на загадки, а ответы, которые нас удовлетворяют.

Образцом того, как появился коммунизм из суммы человеческих знаний, является марксизм.

Не смотри на ученость как на корону, чтобы ею красоваться, но как на корову, чтобы кормиться ею.

Очень немногие люди, и притом только самые замечательные, способны просто и откровенно сказать «не знаю».

Люди созданы не для того, чтобы проводить время, измеряя линии, исследуя соотношение углов и изучая различные движения материи. Ум их слишком велик, а жизнь слишком коротка и время слишком драгоценно чтобы тратить его на столь незначительные предметы.