Энциклопедия шокирующих истин

Индивидуальный характер врожден. Вот почему при совершенно одинаковом воспитании и обстановке у двух детей мы очевиднейшим образом наблюдаем самые различные характеры, и с этими самыми характерами им придется жить до старости. Добродетели и пороки врождены.

Развитие личности — я бы сказал — процесс подсознательный, который сразу же прекращается, как только о нем начинают думать.

Все машины Форда совершенно одинаковы, но не существует двух совершенно одинаковых людей.

Каждая новая жизнь — это нечто новое под солнцем; никогда ранее не было ничего в точности такого же и никогда» больше не будет. Молодой человек должен именно так смотреть на себя — он должен искать ту единственную искру индивидуальности, которая отличает его от других людей, и разжигать ее всеми силами.

Общество и школа могут попытаться потушить эту искру, они хотят стричь всех под одну гребенку, а я говорю; по давайте искре погаснуть — это ваше единственное подлинное основание для того, чтобы играть сколько-нибудь важную роль в жизни.

Путь от амебы к человеку казался философам очевидным прогрессом — хотя неизвестно, согласилась, бы с этим мнением амеба.

Ничего нет более жалкого и более великолепного, чем человек.

Сотни верст пустынной, однообразной, выгоревшей степи не могут нагнать такой скуки, как один человек.

Человек — самое злополучное и хрупкое создание, и тем не менее самое высокомерное.

Обезьяна сошла с ума и стала человеком.

Некоторые бывают людьми не по существу, а только по названию.

Чело-век! Это великолепно! Это звучит… гордо! Чело-век!

Величие человека тем и велико, что он сознает свое ничтожество.

О, мои товарищи по бесконечному ничтожеству, как и я рожденные, чтобы все выносить и ничего не знать, есть ли среди вас настолько безумные, чтобы верить, будто они все это знают?

Человек подобен дроби: в знаменателе — то, что он о себе мнит, в числителе — то, что он есть на самом деле. Чем больше знаменатель, тем меньше дробь.

Человек по своей природе зол, его добродетельность порождается требованиями практической деятельности.

Вредить ближнему — высшее наслаждение.

Опаснее всего те злые люди, которые не совсем лишены доброты.

Земной человек — это слабая душа, обремененная трупом.

Средний человек озабочен тем, как бы ему убить время, человек же талантливый стремится его использовать.

Характер — власть над самим собой, талант — власть над другими.

Характер состоит в способности действовать согласно своим принципам.

Одновременно дуть и глотать нелегко.

Слабовольные люди — это легкая кавалерия армии дурных людей: они наносят больше вреда, чем сама армия, потому что их слабоволие все разоряет и опустошает.

То, что остается у нас от первоначальной натуры, неукротимей и сильней того, что приобретается учением, опытом и размышлением, ибо всякое искусство ослабляет даже тогда, когда исправляет или отделывает.

Для обладания добродетелями знание значит мало или совсем ничего.

Хорошее образование зачастую служит лишь красивой упаковкой для самых низменных пороков.

Добродетели нельзя разучиться.

Человек никогда не меняется: как он поступал в одном случае, так при совершенно одинаковых обстоятельствах будет он всегда поступать.

Горбатого могила исправит.

Люди с сильным и великодушным характером не меняют своего настроения в зависимости от своего благополучия или своих несчастий.

Ни о чем не судят так поверхностно, как о характере человека. Ни в одном деле не оценивают целого менее, чем здесь, а ведь именно в этом и заключается суть характера.

У всякого свой нрав.

Наказывай не только за проступок, но и за намерение.

Счастье и несчастье человека в такой же степени зависят от его нрава, как и от судьбы.

Худшая посадка между двух стульев — очутиться между своими притязаниями и способностями, казаться слишком великим для малых дел и оказаться слишком малым для великих.

Кто слишком усерден в малом, тот обычно становится неспособным к великому.

Преданность, аккуратность, ловкость — ради бога! Пусть будет все, что угодно! Но только пусть не будет чрезмерного усердия.

Не избегай делать мелкие услуги: будут думать, что ты также способен и на большие.

Для человека нет ничего полезнее человека.

Ты хочешь расположить его к себе? Так сделай вид, что теряешься перед ним.

Бывает, что лавры пускают корни в голову.

Ценность, придаваемая нами мнению других, и наша постоянная забота в этом направлении обычно не оправдываются никакой разумной целью, так что на них можно смотреть как на своего рода всеобщую манию…

Чем бы мы ни объясняли наши огорчения, чаще всего в их основе лежит обманутое своекорыстие или уязвленное тщеславие.

Гордость, обедающая с тщеславием, получает на ужин презрение.

Характер гораздо больше сближает людей, чем ум.

Ворон ворону глаза не выклюет.

То, что у моралистов зовется «безднами человеческого сердца», — на самом деле только обманчивые мысли, непроизвольные стремления к личной выгоде. Все эти блуждания души — тема для стольких высокопарных разглагольствований, — все эти неожиданные извороты имеют одну цель: побольше наслаждений!

Наши поступки подобны строчкам буриме: каждый связывает их с чем ему заблагорассудится.

Три основных этических импульса в человеке: эгоизм, злоба и сострадание — у каждого имеются в своем и невероятно различном отношении. В зависимости от того, каково это отношение, такие мотивы и будут на него действовать и такими окажутся его поступки.

Над эгоистическим характером будут иметь власть лишь эгоистические мотивы, и против них не выступят мотивы, обращающиеся к состраданию, а также к злобе: он столь же мало будет жертвовать своими интересами как для того, чтобы отомстить своему врагу, так и для того, чтобы помочь своему другу.

Другой, сильно восприимчивый к злобным мотивам, часто не остановится перед значительным собственным ущербом, только бы навредить другому. Ибо существуют характеры, которым причинение чужого страдания доставляет такое удовольствие, что оно перевешивает собственное столь же большое страдание… Они со страстным наслаждением идут в бой, где их ожидают столь же тяжкие повреждения, какие они могут нанести сами; они даже готовы умышленно убить того, кто причинил им зло, и вслед за тем, чтобы избежать наказания, лишить жизни самих себя, как это очень часто показывал опыт.

Напротив, доброта сердца состоит в глубоко чувствуемом, универсальном сострадании ко всему, что живет, прежде же всего — к человеку: так как чем более развит интеллект, тем больше повышается и восприимчивость к страданию…

Сострадание разносит заразу страдания.

Кто способен все претерпеть, тому дано на все дерзнуть.

Мне совершенно безразлично, если кто-нибудь упрям; но если он дерзок, то это имеет уже для меня большое значение. Первый защищает свои взгляды, а это — его достояние. Второй нападает на мнения других, а это — уж достояние общее.

Люди упрямо не соглашаются с самыми здравыми суждениями не по недостатку проницательности, а из-за избытка гордости: они видят, что первые ряды в правом деле разобраны, а последние им не хочется занимать.

Гордость нам обходится дороже, чем голод и холод.

Человек — как кирпич: обжигаясь, он твердеет.

Истинно мягкими могут быть только люди с твердым характером; у остальных же кажущаяся мягкость — это чаще всего просто слабость, которая легко превращается в озлобленность.

Эпоха величайших свершений окажется вопреки всему эпохой ничтожнейших воздействий, если люди будут резиновыми и чересчур эластичными.

Хороший лук трудно натянуть, но посланная из него стрела летит высоко и вонзается глубоко.

Если надеяться на легкое, то непременно будет много трудностей.

Легко жить тому, кто нахален, как ворона, дерзок, навязчив, безрассуден, испорчен. Но трудножить тому, кто скромен, кто всегда ищет чистое, кто беспристрастен, хладнокровен, прозорлив, чья жизнь чиста…

Человек придает поступку ценность, но как удалось бы поступку придать ценность человеку!

Всегда делай то, что ты боишься сделать.

Тот, чье сердце не стремится ни к наукам, ни к битвам, ни к женщинам, напрасно родился на свет, похитив юность матери.

Он был замечателен тем, что всегда, даже в очень хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате. И зонтик у него был в чехле, и часы в чехле из серой замши, и когда вынимал перочинный нож, чтобы очинить карандаш, то и нож у него был в чехольчике; и лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он все время прятал его в поднятый воротник. Он носил темные очки, фуфайку, уши закладывал ватой и когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх… И мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр. Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь… В разрешении же и позволении скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное. Когда в городе разрешали драматический кружок, или читальню, или чайную, то он покачивал головой и говорил тихо:

— Оно, конечно, так-то так, все это прекрасно, да как бы чего не вышло.

Для души и разума нерешительность и колебания — то же, что допрос с пристрастием для тела.

Смирение нередко оказывается притворной покорностью, цель которой — покорить себе других; это уловка гордыни, принижающей себя, чтобы возвыситься, и, хотя у нее множество личин, она лучше всего маскируется и скорее всего вводит в обман, когда прячется под видом смирения.

Чрезмерная скромность есть не что иное, как скрытая гордость.

Скромник для меня более невыносим, чем хвастун. Хвастун признает за каждым его достоинство, излишне же скромный человек, по-видимому, презирает того, перед кем скромничает.

Я вовсе не хочу знать, что говорят обо мне за моей спиной, — я и без того о себе достаточно высокого мнения.

Сколько держав даже не подозревают о моем существовании!

Сколько всего нужно, чтобы сделать счастливым только одного человека!

Сколько характеров, столько и моделей счастья.

Многое мелкое счастье дарит нас многим мелким убожеством: оно портит этим характер.

Человек сам не знает, чего он хочет, и постоянно ищет перемен, как будто это может избавить его от бремени.

Долго не удерживаются:

— молодая жена у старика-мужа;

— красивая служанка у ревнивой хозяйки.

Притворяется:

— молодая, что не умеет пить вино.

Зря пропадают:

— лунная ночь, если спишь;

— красивые места, если ими не любуешься;

— жена молодого повесы.

Стоит ли возмущаться тем, что люди черствы, неблагодарны, надменны, себялюбивы и равнодушны к ближнему? Такими они родились, такова их природа, и не мириться с этим — все равно что негодовать, почему камень падает, а пламя тянется вверх.

В горящем доме не меняют занавесок.