Энциклопедия йоги

I. ПАТАНДЖАЛИ — ФИЛОСОФ И ЙОГИН

Большинство йогинов, как и основная масса людей, не склонны к интеллектуальным занятиям. Но йогины, в отличие от обычных людей, обращают это в благо, пестуя у себя мудрость и своего рода психические и духовные переживания, которые рациональный ум склонен отрицать и избегать. И все же всегда находились такие приверженцы йоги, что в равной мере оказывались и блистательными мыслителями. Так, Шанкара начала восьмого века н. э. запомнился не только как величайший выразитель индуистской монистической метафизики, иначе адвайта-веданты, но и как великий знаток йоги. Буддийский учитель Нагарджуна, живший во втором веке н. э., был не только прославленным тантриком-алхимиком и чудотворцем (сиддха), но и мыслителем первой величины. В шестнадцатом веке н. э. Виджняна Бхикшу (Виджнянабхикшу) написал блистательные комментарии на все основные школы мысли. Он был выдающимся мыслителем, оказавшим глубокое воздействие на немецкого индолога-новатора и основателя сравнительной мифологии Макса Фридриха Мюллера [1823–1900]. Наряду с этим он был духовным подвижником первой величины, последователем ведантской джняна-йоги.

Равным образом и Патанджали, автор или составитель Йога-сутры, несомненно был тем знатоком йоги, который обладал выдающимся умом. Как пишет исследователь йоги Кристофер Чеппль:

Кое-кто говорит, что Патанджали не внес особого филосо‹])ского вклада явленной им школой йоги. Напротив, я полагаю, что его непревзойденный вклад заключается в непредвзятом изложении различных практик благодаря той методологии, которая глубоко коренится в культуре и традициях Индии [335].

Йога Патанджали представляет собой вершину длительного развития йогической техники. Из всех многочисленных школ, которые существовали в первые века нашей эры, только школа Патанджали получила признание как авторитетная система (даршана) традиции йоги. Имеется много сходства между йогой Патанджали и буддизмом, и непонятно, вызвано ли это просто одновременным становлением индуистской и буддийской йоги, либо же это стало следствием особого интереса к буддизму со стороны Патанджали. Если Патанджали жил во втором веке н. э., как предполагается здесь, в то время он мог испытать на себе большое влияние буддизма. Но, возможно, верны оба объяснения [336].

К сожалению, мы почти ничего не знаем о Патанджали. Индуистская традиция отождествляет его со знаменитым грамматистом с тем же именем, который жил во втором веке до н. э. и написал Маха-бхашью. Но ученые сходятся на том, что это не так. И содержание, и терминология Йога-сутры убеждают в том, что второй век н. э. — наиболее вероятная дата для Патанджали, кем бы он ни был [337].

Что же касается грамматиста, то в Индии известно несколько разных Патанджали. Это имя упоминается как родовое (готра) имя ведийского жреца Асураяны. Древняя Шата-патха-брахмана упоминает некоего Патанчалу Капью, коего немецкий ученый девятнадцатого века Альбрехт Вебер ошибочно пытался связать с Патанджали [338]. Затем был санкхьяик с таким именем, чьи взгляды нашли отражение в Юкти-дипике (конец седьмого или начало восьмого века н. э.). Вероятно, еще одному Патанджали принадлежит Йога-дарпана («Зерцало йоги»), неизвестно когда написанное сочинение. Наконец, был наставник йоги Патанджали, относившийся к — традиции южно-индийского вишнуизма. Его имя, возможно, отражено в названии произведения четырнадцатого века Патанджала-сутра Умапати Шивачарьи, касающегося литургии в храме Шивы-Натараджи в Чидамбараме, штат Тамилнад.

Индуистская традиция считает, что Патанджали был воплощением Ананты, иначе Шеши, тысячеглаво-го владыки змеиного рода, который, по преданию, охранял потаенные сокровища земли. Само имя Патанджали дано было Ананте потому, что тот хотел учить йоге на земле и упал (пата) с неба в ладони (анджали) добродетельной женщины по имени Гоника. Многочисленные головы змеиного владыки олицетворяют бесконечность или вездесущность. Связь Ананты с йогой легко угадывается, поскольку йога и есть потаенное сокровище, или эзотерическое знание, по существу. И поныне многие йогины, прежде чем приступить к своим повседневным занятиям йогой, совершают поклон Ананте.

В напутствующем стихе во вступлении Йога-бхашьи, комментария к Йога-сутре, владыка змей Ахиша приветствуется следующими словами:

Да защитит вас тот, кто, оставив свою извечную форму, владычествует над миром [живых существ], различными способами выказывая [ему свое] благорасположение, уничтоживший [всю] совокупность аффектов (клеша), обладатель страшного яда, со множеством уст и прекрасным капюшоном, творец всеведения (джняна), змеиная свита которого [направляет] к вечному блаженству, он, божественный змей с белой незапятнанной кожей, дарующий сосредоточение, пребывающий в сосредоточении.

Все, что мы в состоянии поведать о Патанджали, носит умозрительный характер. Резонно допустить, что он был великим знатоком йога и, вероятней всего, главой школы, где обучение (свадхьяя) рассматривалось как важный аспект духовной практики. При составлении своих кратких изречений (сутра) он пользовался имеющимися трудами. Его собственный философский вклад, насколько можно судить по самой Йога-сутре, был довольно скромным. Он, похоже, был скорее составителем и систематизатором, нежели оригинальным мыслителем. Вполне возможно, что он написал и другие труды, которые не сохранились.

Хираньягарбха

Западные поклонники йоги часто рассматривают Патанджали родоначальником йоги, но это неверно. Согласно послеклассическим традициям, создателем йоги был Хираньягарбха. Хотя в некоторых текстах и говорится о Хираньягарбхе как самоосуществившемся подвижнике, жившем в древности, такое представляется сомнительным. Само это имя означает «Золотой Зародыш», и в ведантской космологической мифологии его связывают с утробой творения, первым существом, появившимся из непроявленной тверди мира и чревом всей тьмы форм творения. Поэтому Хираньягарбха — это скорее первичная космическая сила, нежели некая личность. И говорить о нем как о создателе йоги имеет смысл, если понимать, что йога в действительности существует в виде измененных состояний сознания, посредством которых йогин настраивается на необычные планы реальности. В этом смысле йога предстает как вечное откровение. Хираньягарбха же — олицетворение силы, или милости, посредством которой запускается и претворяется процесс духовного становления.

Позднейшие комментаторы йоги полагали, что действительно был человек по имени Хараньягарбха, который написал некий трактат по йоге. На этот труд, действительно, ссылаются многие авторитеты, но там не обязательно речь идет о Хираньягарбхе. Наиболее подробные сведения об этом сочинении приведены в двенадцатой главе Ахирбудхнья-самхиты («Собрание глубоководного змея»), произведении средневекового вишнуизма. Согласно этому труду, Хираньягарбха написал два произведения по йоге — один по ниродха-йоге («Йога прекращения»), а другой по карма-йоге («Йога действия»). Первое, похоже, имело дело с высшими стадиями духовного процесса, особенно экстатическими состояниями, тогда как последнее было посвящено духовным склонностям и формам поведения.

Вполне возможно, что существовал труд подобного рода по йоге, а если это так, он мог предшествовать труду Патанджали. В любом случае произведение Хираньягарбхи не упоминается как Сутра, хотя, вероятно, до появления произведения Патанджали имелись другие Сутры по йоге. Однако, факт остается фактом — Йога-сутра затмила собой все более ранние Сутры внутри традиции йоги, возможно, благодаря своей доходчивости или систематическому изложению.

II. КОДИФИКАЦИЯ МУДРОСТИ — ЙОГА-СУТРА

Патанджали придал традиции йоги ее классическую форму, и поэтому его школу часто называют классической йогой. Он писал свой афористичный труд в самый разгар происходивших в Индии философских споров, и его заслуга в том, что он сумел снабдить традицию йоги достаточно прочным теоретическим каркасом, который смог противостоять многим соперничающим традициям наподобие веданты, ньяи и, не в последнюю очередь, буддизма. Его сочинение в своей основе — систематическое изложение того, что составляет наиболее важные элементы теории и практики йоги. Школа Патанджали была одно время чрезвычайно влиятельной, как можно судить по многочисленным ссылкам на Йога-сутру, а также по ее критике в трудах других философских систем.

Каждая школа индуизма создала свою собственную Сутру, где санскритское слово сутра буквально означает «нить». Сутра состоит из кратких предложений-афоризмов, которые совместно дают читателю в руки нить, на которую нанизаны все заметные идеи, характерные для данной школы мысли. Таким образом, сутра оказывается мнемоническим средством, более схожим с платяным узелком на память или сделанной наспех пометкой в дневнике или календаре. Насколько краток стиль письма сутры, можно судить по следующим вступительным предложениям труда Патанджали:

1.1: атха йоганушасанам (атха Йога-анушасанам)

«Итак, наставление йоге».

1.2: йогашчиттавриттиниродхах (йогас

читта-вритти-ниродхах)

«Йога есть прекращение деятельности[339]

сознания».

1.3: тада драштух сварупе'вастханам (тада драштух сва-рупе'вастханам) «Тогда Зритель [то есть трансцендентое Я] пребывает в собственной форме».

Разумеется, такие понятия, как читта (сознание), вритти (букв.: «кружение») и драштри (имен. пад. драшта(р), «зритель»), сами представляют собой высокоемкие выражения для весьма сложных представлений. Даже такое на первый взгляд простое слово, как артха («итак»), которым открывается большинство традиционных санскритских сочинений, нашпиговано смыслами, что явствует из многих страниц посвященных ему толкований в некоторых комментариях на Йога-сутру.

В своей солидной Истории индийской философии Сурендранатх Дасгупта сделал следующие наблюдения относительно такой манеры письма:

Систематически построенные трактаты писали в виде коротких и чеканных полупредложений (сутра), которые не рассматривали предмет подробно, но служили лишь для того, чтобы читатель мог восстановить в памяти потерянные нити сложных рассуждений, с которыми он был уже достаточно знаком. Поэтому и кажется, что подобные сжатые полупредложения схожи с лекционными пометками, предназначенными для тех, кто получил непосредственно устные наставления по данному предмету. Действительно, трудно бывает судить по сутрам об их значимости, или о том, насколько сами споры, которые они породили позднее, были исходно заложены в них [340].

Наше знание Патанджала-йоги, прежде всего, пусть и не целиком, зиждется на Йога-сутре. Как мы увидим, многие комментарии на нее писались с целью помочь нашему пониманию данной системы. Однако, как показала наука, эти вторичные сочинения, похоже, не исходят из самой школы Патанджали, и поэтому к их представле

ниям следует относиться достаточно осторожно.

Возвращаясь вновь к Йога-сутре, мы видим, что она состоит из 195 предложений, или сутр, хотя в некоторых изданиях их число доходит до 196. Известен целый ряд редакций, но все они мало различаются и не меняют сам смысл произведения Патанджали. Предложения-сутры распределены по четырем главам:

1. самадхи-пада, глава об экстазе (сосредоточении) — 51 предложение;

2. садхана-пада, глава о пути (методе) — 55 предложений;

3. вибхути-пада, глава о сверхспособностях — 55 предложений;

4. кайвалья-пада, глава об освобождении (самодовлении) — 34 предложения.

Такое деление в некоторой степени произвольно и, возможно, явилось следствием неадекватного редактирования текста. Тщательное изучение Йога-сутры показывает, что в своей нынешней форме она не может рассматриваться полностью однородным сочинением. По этой причине многие ученые пытались восстановить исходный текст, разбивая имеющийся на несколько подразделов предположительно самостоятельного происхождения. Однако подобные усилия не принесли успеха, поскольку оставляют нам выброшенные места. Поэтому лучше будет взглянуть на произведение Патанджали более доброжелательно и допустить возможность, что оно значительно более однородно, чем пытается представить западная наука.

Как я уже показал в своем подробном исследовании Йога-сутры, это великое творение вполне могло представлять собой соединение исключительно двух различных традиций йоги [341]. С одной стороны, это йога восьми звеньев, или ашта-анга-йога (пишется аштангайога), а с другой — йога действия (крия-йога). Я предположил, что раздел, связанный с восемью практиками, мог даже быть скорее извлечением, нежели позднейшей вставкой. Если это действительно так, то широко распространенное представление классической йоги в виде восьмеричного пути оказывается лишь историческим курьезом, поскольку основная часть Йога-сутры заняга крия-йогой. Но текстовые реконструкции подобного рода всегда страдают предвзятостью, а мы должны сохранять объективность как и в подходе ко многим другим сторонам йоги и ее истории.

Преимущество такого рода методологического подхода к изучению Йога-сутр, который я предложил, состоит в том, что здесь допускается однородность самого текста, или «текстуальная невинность», и тем самым не допускается а приори насилие над текстом, что происходит в случае с подобными текстуальными анализами, которые тщатся доказать, что сам текст в действительности испорчен или составлен из отрывков и вставок. В любом случае все эти ученые придирки не умаляют значимости произведения в том виде, в каком он дошел до нас. Теперь, как и тогда, практикующий йогу может извлечь огромную пользу из самого изучения труда Патанджали.

Каждый, кто изучает йогу, должен, по моему мнению, попытаться одолеть Йога-сутру. Она была первым санскритским текстом, с которым я встретился в 1965 г., и до сих пор не перестает пленять меня. Следующий перевод изречений Патанджали основан на моих собственных обширных текстуальных и семантических исследованиях. В некоторых случаях мои толкования отличаются от тех, что предлагают санскритские комментато ры. Мой перевод более походит на буквальный, стараясь соответствовать технической природе самого произведения Патанджали. Все зачастую популярные изложения не в состоянии оказались передать нюансы его мысли и сложность практики высшей йоги.

Звездочка (*) после некоторых сутр указывает либо на их принадлежность к тому, что я определил как связанную с восьмеричным путем цитату, либо на то, что они, похоже, являются вставкой к исходному тексту Патанджали. Возможно, здесь значительно больше вставленных сутр, особенно в третьей главе, где приводится список сверхъестественных способностей, но, по всей видимости, нет особой нужды стараться их выявить.

I. Самадхи-пада («Глава об экстазе»)

Итак, наставление йоге. (1.1)

Йога есть ограничение (ниродха] блужданий сознания (читта). (1.2)

Тогда Зритель [то есть трансцендентное Я] пребывает в [своей] собственной форме. (1.3)

В других случаях — сходство [Я] с блужданиями сознания. (1.4)

Комментарий: в непросветленном состоянии мы не отождествляемся сознательно с Я (пуруша), но рассматриваем себя отдельными индивидумами с особым характером. Однако это не означает, что Я отсутствует. Напротив, оно просто затемнено.

Блужданий пять видов: загрязненные и незагрязненные. (1.5)

Комментарий: загрязненные (клишта) состояния сознания — это те состояния, что ведут к страданию, тогда как незагрязненные (аклишта) состояния служат проводниками освобождения. Примером последних является состояние экстатической трансценденции, исступленного преодоления (самадхи).

[Пять видов блужданий таковы: ] знание, заблуждение, ментальное конструирование (концептуализация), сон и память. (1.6) Знание [можно вывести из] восприятия, умозаключения и авторитетного свидетельства. (1.7)

Заблуждение есть ложное знание, не основанное на [собственной] форме [наличествующего объекта]. (1.8)

Ментальное конструирование лишено [воспринимаемого] объекта и проистекает из вербального знания. (1.9)

Сон есть блуждание, основанное на представлении (пратьяя) об отсутствии [иного содержимого сознания]. (1.10)

Комментарий: данное суждение указывает на то, что состояние сна, хоть мы и не знаем ничего о нем, когда оно длится, безусловно, является содержимым сознания, о котором свидетельствует трансцендентное Я.

Патанджали употребляет слова пратьяя, здесь переведенное как «представление», для обозначения особого содержимого сознания.

Память есть «неутрачивание» [то есть удержание] объектов прошлого опыта. (1.11)

Ограничение этих [блужданий достигается] благодаря [йогической] практике и бесстрастию. (1.12)

Из них практика есть усилие [по сохранению] устойчивости [этого состояния ограничения]. (1.13)

Но данная [практика] становится прочно укорененной [только тогда, когда ее] придерживаются в течение длительного времени без перерыва и с должным вниманием. (1.14)

Бесстрастие (вайрагья) есть состояние полного преодоления [у йогина, который] свободен от влечения к видимым и данным в откровении [или невидимым] вещам. (1.15)

Оно — высшее, когда благодаря постижению Я (пуруша) исчезает влечение к природным составляющим (гуна). (1.16)

Экстаз, [возникающий из состояния ограничения,] предстает сознательным (сампраджнята,), будучи связанным с избирательностью, рефлексией, блаженством и самостью (асмита). (1.17)

Комментарий: хотя экстаз (самадхи) подразумевает слияние субъекта и объекта, на низших уровнях это объединяющее сознание все еще связано со всякого рода психоментальными феноменами, включая самопроизвольно возникающие мысли, ощущение блаженства и восприятие себя как особенного существа. Патанджали называет это чувство «самостью». Перечисленные четыре вида феноменов указывают на различные уровни данной формы экстаза.

Другой [вид экстаза, при котором] остаются только побудители (санскара, [то есть формирующие факторы]), [следует] за предшествующим [сознательным экстазом] после практики прекращения деятельности сознания. (1.18)

Комментарий: объединяющее состояние, связанное с мыслями и чувствами и т. д., известно как сознательный, когнитивный экстаз (сампраджнята-самадхи). Когда все эти психоментальные феномены прекращают появляться, тогда налицо следующий более высокий уровень объединяющего состояния, известный как бессознательный, некогнитивный экстаз (асампраджнята-самадхи). Хотя в этом высшем состоянии йогин больше не воспринимает окружающее, его не следует отождествлять с бессознательным трансом.

[Экстаз тех, что] слились с природой (пракрити-лая) и [тех, что] бестелесны (видеха), [обусловлен] представлением о существовании. (1.19)

[Бессознательному экстазу] других [йогинов, чей путь определен в утверждении 1.18,] предшествуют вера, энергия, памятование, [сознательный] экстаз и мудрость. (1.20)

[Бессознательный экстаз] близок [тем йогинам, что] чрезвычайно усердны [в своей практике йоги]. (1.21)

Но и в этом случае тоже имеется различие ввиду слабости, умеренности и интенсивности устремлений. (1.22)

Или же [бессознательный экстаз достигается] вследствие упования на Господа (ишвара-пранидхана) (1.23)

Господь (ишвара) есть особое Я (пуруша), [поскольку] не затронут причинами загрязнения (клеша) действием и его созреванием, и отпечатками (ашая) [в глубине памяти, которые вызывают мысли, желания и прочее] (1.24)

Семя всезнания в нем не знает себе равных. (1.25) Благодаря [своей] непрерывности во времени, [Господь] был также учителем древних знатоков йоги. (1.26)

Его олицетворение — «произношение» (пранава) [то есть священный слог ом]. (1.27)

Твержение этого [священного слога ведет к] созерцанию его смысла. (1.28)

Отсюда [следует] постижение привычной внутренней внимательности (пратьяк-четана) а также устранение препятствий, [упоминаемых ниже]. (1.29)

Болезнь, апатия, сомнение, невнимательность, лень, невоздержание, ложное восприятие, неспособность достижения какой-либо ступени [йоги], отсутствие устойчивости [на этих ступенях] — эти отвлечения сознания суть препятствия. (1.30)

Страдание, уныние, дрожь в теле, [неверные] вдохи и выдохи суть сопутствующие [признаки] отвлечений. (1.31)

В целях их устранения [йогину следует обратиться] к практике с одной сущностью. (1.32)

Успокоение сознания достигается культивированием дружелюбия, сострадания, радости и беспристрастности по отношению к счастью, страданию, добродетели и пороку. (1.33)

Либо же [ограничение блужданий сознания достигается] благодаря выдоху и задержке дыхания. (1.34)

Либо же [состояние ограничения приходит, когда] возникает объектно-ориентированная деятельность, которая также удерживает ум в устойчивом состоянии. (1.35)

Комментарий: представляющее техническое описание предложение несет в себе простую идею: согласно санскритским комментаторам «объектно-ориентированная деятельность» (вишая-вати-правритти) обозначает состояние возвышенной чувственной осознанности, именуемой «божественным восприятием» (дивья-самвид). Мысль здесь такова, что, например, возвышенное восприятие запаха или осязания направляет ум туда, где йогин может достичь состояния ограничения (ниродха).

Либо [ограничение достигается посредством умственной деятельности, отличающейся] беспечальностью и лучезарностью. (1.36)

Либо же [ограничение достигается, когда] сознание направлено на [те существа, что] одолели привязанность. (1.37)

Или же [ограничение достигается, когда сознание] покоится на восприятиях, [полученных в] сновидении либо в забытье. (1.38)

Или же [ограничение достигается] через созерцание (дхьяна) того, что приятно (1.39)

Его могущество [распространяется] на все — от атома до величайших объектов. (1.40)

[В случае сознания, чьи] блуждания прекращены [и которое стало] подобно прозрачному драгоценному камню, [приходит] — в отношении «схватывателя», «схватывающего» и «схватываемого» — [состояние] совпадения (самапатти) с тем, на что [сознание] опирается и посредством чего [сознание] «окрашивается». (1.41)

Комментарий: когда ум полностью спокоен, он становится прозрачным. Тогда может произойти экстатическое состояние, или самадхи. Подразумеваемый процесс экстаза состоит в том, что объект сосредоточения так долго удерживается в сознании, что исчезает различие между субъектом и объектом. Патанджали говорит об этом как о «совпадении» воспринимающего субъекта, воспринимаемого объекта и процесса восприятия, которые соответственно зовутся «схватывателем» (грахитри), «схватываемым» (грахья) и «схватывающим» (грахана).

[Когда] умозрительное знание, [основанное на] значении слов, [присутствует] в данном [экстатическом состоянии совпадения между объектом и субъектом], [тогда оно именуется] «совпадением с вкраплением размышления». (1.42)

Комментарий: метафизика йоги выделяет различные уровни существования — от грубого к тонкому, непроявленному и запредельному. Объект экстаза с вкраплением размышления (витарка-самадхи, [иначе дискурсивный экстаз]) относится к «грубому, иначе плотному» (стхула), или материальному, миру.

После очищения [глубин] памяти, которая как бы лишилась своей сущности, [и когда] лишь проявляется один объект [созерцания], [тогда данное экстатическое состояние именуется] «неразмышляющим, [то есть недискурсивным]» (нирвитарка) (1.43) Таким же образом посредством этого [дискурсивного экстаза] объясняются и [два других основных вида экстаза] — «рефлексивный» (савичара) и «нерефлексивный» (нирвичара); [они имеют] тонкие объекты [в качестве предметов созерцания]. (1.44)

Комментарий: «Рефлексия» (вичара) — это спонтанный мыслительный процесс, который происходит в экстатическом состоянии, имеющем своей точкой сосредоточения тонкий (сукшма), или нематериальный, объект

наподобие запредельной первопричины, именуемой Недифференцируемым.

Свойство быть «тонким» объектом имеет своим ограничителем Недифференцируемое (алинга)[342]. (1.45)

Именно [эти виды экстатического совпадения между субъектом и объектом] и [принадлежат классу] «экстаза, обладающего семенем» (сабиджа-самадхи). (1.46)

Комментарий: понятие «семя» относится к остаточным подсознательным побудителям (санскара) в глубинах сознания. Они порождают будущую умственную деятельность и тем самым карму.

Когда в нерефлексивном виде экстаза присутствует ясность (вайшарадья), тогда он именуется «внутренним существом» (адхьятма-прасада;. (1.47)

В этом [состоянии высшей ясности] обретенное прозрение именуется «несущей истину» (ритам-бхара) мудростью. (1.48)

Ввиду специфики своей направленности эта мудрость имеет своей целью иной объект, нежели мудрость, обретенная на основании услышанного или на основании логического вывода. (1.49)

Комментарий: идея, заключенная в данном суждении, похоже, состоит в том, что несущая истину мудрость (праджня), достигшая высшего уровня когнитивного экстаза (сампраджнята-самадхи) совершенно отлична от обычного знания, поскольку она побуждает к выходу за пределы всякого знания в состоянии некогнитивного экстаза (асампраджнята-самадхи), которое только и ведет к освобождению, или Самопознанию.

Побудитель (санскара) порожденный такой, [несущей истину мудростью,] является препятствием для других побудителей, [гнездящихся в глубинах сознания]. (1.50)

При устранении и этого [побудителя наступает] экстаз, «лишенный семени», ибо вся [деятельность сознания] прекращена. (1.51)

II. Садхана-пада («Гл ава о пути претворения»)

Аскетизм (тапас), (самообучение (свадхьяна), упование на Господа (ишвара-пранидхана,) есть йога действия (крия-йога) (2.1)

Комментарий: слова крия и карма оба означают «действие», но крия-йога отлична от карма-йоги Бхагавадгиты. Карма-йога, как мы видели, представляет собой путь «недействия в действии», или преодолевающей эго деятельностью. Крия-йога Патанджали — это путь экстатического отождествления себя с Я, посредством чего подсознательные побудители (санскара), сохраняющие индивидуализированное сознание, постепенно исключаются.

[Эта йога имеет] целью развитие экстаза, а также ослабление причин загрязнения (клеша, [иначе аффект]). (2.2)

Неведение, самость [иначе эгоизм], привязанность [иначе влечение], враждебность, жажда жизни суть пять аффектов. (2.3)

Комментарий: санскритские соответствия этих пяти источников страдания таковы — авидья, асмита, рага, двеша, абхинивеша.

Неведение является полем для следующих за ним [аффектов, пребывающих] в дремлющем, ослабленном, прерванном или полностью развернутом [состояниях]. (2.4)

Неведение есть постижение вечного, чистого, счастья, Я (атман; в невечном, нечистом, страдании, не-я (анатман;. (2.5)

Комментарий: не-я (анатман) представляет собой эго(ис)тичную личность и ее внешнее окружение.

Эгоизм есть [кажущаяся] тождественность обеих способностей — [чистого] видения (даршана; и инструмента видения (дрик; [то есть Я]. (2.6)

Влечение неразрывно связано с наслаждением. (2.7) Враждебность неразрывно связана со страданием. (2.8) Самосущая (раса) жажда жизни возникает даже у мудрого. (2.9)

Комментарий: жажда жизни (абхинивеша) — это тяга к индивидуализированному существованию. Как таковая она является первичной причиной страдания и согласно йоге ее необходимо преодолеть.

Эти [аффекты] в «тонком» состоянии устраняются при свертывании (пратипрасава; [деятельности сознания]. (2.10)

Комментарий: основными строительными кирпичиками природы (пракрити) являются три вида составляющих элементов (гуна), а именно деятельное начало (раджас), косное начало (тамас), и светлое начало (саттва). Их взаимодействие порождает весь явленный космос. Освобождение рассматривается как сворачивание данного процесса, когда проявленные аспекты первичных составляющих (гуна) вновь растворяются в трансцендентном основании природы. Такой процесс имеет специальное обозначение «инволюция, иначе свертывание» (пратипрасава).

Блуждания этих [аффектов] должны быть устранены посредством йогического созерцания (дхьяна). (2.11)

Скрытая потенция кармы, имеющая [своим] корнем аффекты, может ощущаться [как] в видимых, [так и] в невидимых [формах] рождения. (2.12)

Комментарий: специальное понятие карма-ашая («скрытая потенция кармы») относится к кармическому бремени отдельного человека, то есть наличию подсознательных побудителей (санскара), которые порождают и определяют личность.

При наличии корня созревание [скрытой потенции кармы обусловливает] форму существования, продолжительность жизни и жизненный опыт (бхога). (2.13)

Ввиду обусловленности добродетелью или пороком они имеют [своим] результатом наслаждение [или] страдание. (2.14)

Поистине, для мудрого все есть страдание (духкха) — из-за подверженности непрерывному преобразованию (паринама) [природы], беспокойства (тапа) [существования], побудителей (санскара) [пребывающих в глубинах сознания], а также по причине противоречивого развертывания составляющих (гуна) [природы]. (2.15)

Комментарий: понятие «преобразования, изменения» является ключевым для философии йоги. Это обобщение присущего всем опыта переживания того, что все подвержено постоянным изменениям. Лишь трансцендентное Я вечно пребывает неизменным. Для умудренного йогина (вивекин) ограниченный мир вечных перемен несет страдание, или печаль, поскольку перемены означают неизбежную утрату того, что желанно, и обретение того, что нежеланно, а значит, несчастья.

Еще не наступившее страдание [есть то, что] должно быть устранено. (2.16)

Соединение (самйога) видящего [то есть трансцендентного Я] и видимого [то есть природы] есть причина того, что должно быть устранено. (2.17)

Комментарий: связь между трансцендентным Я и миром, включая ум (скорее являющийся частью природы, нежели аспектом Я) воспринимается вполне реальной. Но она вовсе не реальна, ибо Я и природа вечно разделены. Кажущееся соединение (самйога) трансцендентного Субъекта и воспринимаемого мира обусловлено духовным неведением (авидья) и должно быть преодолено.

Видимое [то есть природа] обладает свойством ясности, деятельности и косности, оно по своей сути — первоэлементы и органы чувств и имеет объектом опыт (бхога) и освобождение (апаварга) (2.18)

Комментарий: природа в виде человеческого разума проявляет две склонности. С одной стороны, она предназначена для восприятия впечатлений опыта, включая эго(ис)тический субъект, который воспринимает желательные или нежелательные события. С другой, он также допускает процессы, которые ведут к преодолению всякого восприятия и эго. Почему так происходит, разъясняется посредством учения о трех качествах (гуна) или составляющих элементах природы. Если качества деятельного (раджас) и косного (тамас) начал склонны поддерживать иллюзию эго, то преобладание ясного начала (саттва) создает предпосылку для освобождения. Поэтому йогин и стремится культивировать саттвические условия и состояния.

Специфическое, Неспецифическое, Дифференцированное [иначе только признаку и Недифференцированное [иначе отсутствие признака7 суть формы [развертывания] составляющих (гуна; [природы]. (2.19)

Комментарий: человеческое тело-ум есть специфическая форма природы. Зародыши чувствования (то есть звук, зрение, слух и т. д.), как и чувство индивидуальности (самость, или асмита Патанджали) относятся к неспецифическому уровню космического проявления. Более тонким должен предстать уровень первой дифференцированной формы, что возникает из недифференцированной основы природы. Самое большее, что можно сказать о нем, так это то, чго он существует и что там преобладает саттвическая составляющая. За ним пребывает трансцендентный Свидетель-Сознание, или Я.

Зритель есть не что иное, как способность видения; хотя и чистый, [он] воспринимает [все] содержание сознания. (2.20)

Сущность видимого [то есть природы] состоит в том, чтобы служить его, [Зрителя, или трансцендентного Я] цели. (2.21)

Комментарий: данное предложение повторяет сказанное выше (2.18) о том, что природа служит целям Я. Мир природы можно использовать либо для того, чтобы предаться переживаниям, либо в качестве стартовой площадки для выхода за пределы всех обусловленных состояний бытия навстречу Самопознанию.

Хотя оно [Видимое] исчезло для того, кто осуществил свою цель, но не исчезло для других — в силу свойства быть общим (садхаранатва) (2.22)

Соединение (самйога; [Зрителя и Видимого] есть причина постижения внутренней сущности того, что есть способность быть «собственностью» (сва) и способность быть «собственником» (свамин) (2.23)

Причина такого [соединения] — неведение (авидья/ (2.24) Избавление есть отсутствие соединения вследствие отсутствия [неведения]; это — абсолютная обособленность (кайвалья) Видящего. (2.25)

Средство избавления — неколебимое различающее постижение (вивека-кхьяти) (2.26)

Его [обладающего неколебимым различающим постижением] мудрость (праджня) предельного уровня — семи видов. (2.27)

Комментарий: согласно Йога-бхашье Вьясы, семь признаков данной мудрости таковы: (1) познано все, что следует устранить, а именно будущее страдание; (2) причины страдания устранены раз и навсегда; (3) посредством «ограничивающего экстаза» (ниродха-самадхи) достигается полное избавление от содержимого сознания; (4) средство избавления в форме различающего постижения (вивека-кхьяти) стало объектом непрерывного культивирования; (5) высший ум (буддхи) обрел свою независимость; (6) составляющие (гуны) лишились своей опоры и «словно лишенные устойчивости камни, падающие с вершины горы» стремятся к растворению (пралая), то есть к полному исчезновению в трансцендентной основе природы; (7) в этом состоянии Я (пуруша), выйдя из соединения с гунами, пребывает в сиянии лишь собственной сущности, незагрязненной и полностью свободной (кевалин).

При устранении нечистоты вследствие применения [вспомогательных] звеньев йоги свет знания (джняна) распространяется до различающего постижения. (2.28)

Самоконтроль (яма), соблюдение религиозных предписаний (нияма, иначе непреложность), йогические позы (асана), регуляция дыхания (пранаяма), отвлечение чувств (пратьяхара), концентрация на объекте (дхарана), созерцание (дхьяна) и экстаз (самадхи) — таковы восемь звеньев осуществления йоги. (2.29)

Самоконтроль — это ненасилие, правдивость, честность, воздержание и нестяжание. (*2.30)

[Они истинны] во всех областях, независимо от рождения, места, времени и обстоятельств и составляют «великий обет» (маха-врата). (2.31)

Соблюдение религиозных предписаний — это чистота, удовлетворенность, подвижничество, самообучение и преданность Господу. (2.32)

Для удаления ложных помыслов (витарка) йогин должен развивать их противоположности. (2.33)

Ложные помыслы о насилии и прочем — совершенном, побужденном к совершению [или] одобренном — возникающие вследствие жадности, гнева [или] заблуждения, бывают слабыми, средними и сильными [и имеют своими] неисчислимыми плодами страдание (духкха) и отсутствие знания (авидья); поэтому [необходимо] культивировать их противоположности. (2.34) При утверждении [йогина] в ненасилии (ахимса) в его присутствии исчезает враждебность. (2.35)

При утверждении в истине (сатья) действие и его результат становятся зависимыми [от его воли]. (2.36)

При утверждении в неворовстве (астея) все драгоценности стекаются [к мошну]. (2.37)

При утверждении в воздержании (брахмачарья) [происходит] обретение энергии. (2.38)

При твердости в нестяжании [возникает] полное просветление относительно [всех] «почему», связанных с рождением. (2.39)

Благодаря чистоте [возникает] отвращение (джугупса) к собственным членам и нежелание контакта с другими. (2.40)

Затем обретаются чистота саттвы составляющей его существа, ментальное удовлетворение, одноточечность [сознания], контроль органов чувств и способность самонаблюдения (а тма-даршана/ (2.41)

Вследствие удовлетворенности (сантоша) [становится возможным] обретение высшего счастья. (2.42)

Вследствие устранения нечистоты благодаря подвижничеству (тапас) [обретается] совершенство тела и органов чувств. (2.43)

В результате самобучения (свадхьяя) [возникает] связь с наставляющим божеством (ишта-девата). (2.44)

Комментарий: во многих школах йоги подвижника побуждают пестовать обрядовую связь с Божественным в образе Шивы, Вишну, Кришны, Кали или иного традиционного персонажа, который затем становится наставляющим (иначе избранным) божеством йогина.

Благодаря упованию на Господа (ишвара-пранидхана) [обретается] совершенство в [бессознательном] экстазе. (2.45) Поза (асана) [должна быть] неподвижной и удобной. (2.46) [Верное практикование позы сопровождается] снятием напряжения и совпадением [сознания] с бесконечным. (2.47)

Отсюда [приходит] недоступность со стороны парных противоположностей (двандва), обретаемых в природе, [наподобие жары и холода]. (2.48)

При нахождении в ней [практикуется] регуляция дыхания (пранаяма/ то есть прекращение движения вдыхаемого и выдыхаемого [воздуха]. (2.49)

[Управление дыханием бывает] внешним, внутренним или в виде его задержки, [и] регулируется по месту, времени и числу; [и может быть] удлиненным или сокращенным. (2.50)

[Дыхание,] преодолевающее внешнюю и внутреннюю сферы, является «четвертым». (2.51)

Комментарий: это неясное предложение допускает различные толкования. Вероятно, речь здесь идет об особом явлении, которое наблюдается в состоянии экстаза (самадхи), когда дыхание может оказаться настолько ослабленным и неглубоким, что становится невидимым. Такое состояние задержанного дыхания может продолжаться длительное время.

Благодаря ему разрушается препятствие для [внутреннего] света. (2.52)

И [йогин]обретает мыслительную способность к концентрации. (2.53)

При отсутствии связи со своими объектами органы чувств как бы следуют внутренней форме сознания — это и есть отвлечение. (2.54)

Благодаря ему достигается полное подчинение органов чувств. (2.55)

III. Вибхути-пада («Глава о сверхспособностях»)

Концентрация (дхарана; есть фиксация сознания на [определенном] месте. (3.1)

Созерцание (дхьяна; есть сфокусированность (эканата) [присутствующих в сознании] мыслей на данном [объекте удержания внимания]. (3.2)

Именно оно [сознание], высвечивающее только объект и как бы лишенное собственной формы, и есть экстаз (самадхи;. (3.3)

Три [практикуемые] вместе [в отношении к тому же самому объекту известны как] непреложности (санъяма). (3.4)

Благодаря овладению ею возникает свет мудрости (прадж ня). (3.5)

Ее применение осуществляется постепенно. (3.6) [По отношению к] предыдущим пяти звеньям йоги три [ступени практики непреложностей] предстают как внутренние звенья (антар-анга). (3.7)

И они же — внешние звенья (бахир-анга) [по отношению к] «лишенному семени» [экстазу]. (3.8)

Изменение [сознания на стадии] остановки (ниродха;, связанное с сознанием в моменты прекращения [его деятельности], есть не что иное, как ослабление активных подсознательных побудителей (санскара; и появление побудителей в подавленном состоянии. (3.9)

Его спокойное течение [достигается] благодаря побудителям [в глубине сознания]. (3.10)

Изменение состояния экстаза есть прекращение многонаправленности (сарва-артхата) сознания и возникновение его однонаправленности. (3.11)

И наконец, изменение однонаправленности сознания — [это] тождественность прошедших и возникших мыслей, [что присутствуют в сознании]. (3.12)

Комментарий: здесь Патанджали говорит о том, что однонаправленность экстатического состояния обусловлена последовательностью сходного содержимого сознания. Тождественность проносящихся мыслей создает впечатление непрерывности.

Тем самым объясняются изменения качественной определенности, отличительных признаков и условий существования элементов (бхута) и органов чувств. (3.13)

Комментарий: это трудное предложение. Вьяса в своей Йога-бхашье предлагает следующий пример: субстрат-носитель может проявляться либо как комок глины, либо как сосуд для воды, кувшин. Это его внешние формы (дхарма), и переход от одной формы к другой не влияет на сам субстрат (дхармин): глина остается той же самой, но комок или кувшин обладают не только пространственным бытием — они также размещены во времени. Поэтому кувшин — это форма глины на настоящий момент. В прошлом этой формой был комок. Будущей ее формой, вероятно, будет прах. Но, опять же, на протяжении всех этих временных трансформаций сам субстрат ост ается неизменным. Время есть череда отдельных моментов (кшана), которые незаметно изменяют состояние кувшина; это всем хорошо известный процесс упадка, или старения. То же самое относится и к сознанию (читта).

«Носитель формы» (дхармин) [то есть субстрат или субстанция] последовательно выступает как исчерпавшая себя, наличная или невыразимая форма (дхарма) (3.14)

Комментарий: исчерпавшие себя формы — это те, что были; наличные — те, что есть; и невыразимые — те, что будут. Во всех случаях субстанция одинакова.

Различие последовательности [проявляющихся форм] есть основание для различия [стадий] изменения [природы]. (3.15)

Благодаря санъяме на трех изменениях [возникает] знание прошлого и будущего. (3.16)

Из-за ложного отождествления слова, объекта и значения [происходит] их смешение. Благодаря санъяме относительно их различия [возникает] знание звуков, [издаваемых] всеми живыми существами. (3.17)

Благодаря непосредственному постижению (сакшат-карана) побудителей (санскара) [возникает] знание прошлых рождений. (3.18)

[Благодаря непосредственному восприятию] мыслей [в чужом сознании возникает] знание чужого сознания. (3.19)

Комментарий: обычное постижение является процессом, опосредованным чувственными восприятиями. Но йога различает наличие прямого постижения, которое основано на сознательном отождествлении йогина с данным объектом.

Но [то знание] не [имеет своим объектом] эти [мысли] вместе с их [объективной] опорой, поскольку [эта опора] отсутствует [в чужом сознании]. (3.20)

Комментарий: данное предложение просто указывает на то, что неопосредованное постижение йогином чужих мыслей не приносит ему знания объективных реалий, на которые опираются эти мысли. Поэтому, если кто-то страшится океана, йогин воспримет мысленный образ океана у этого человека и поймет связанный с ним страх, но он ничего не узнает о самом океане.

Благодаря санъяме на внешней форме тела при устранения ее способности быть воспринимаемой в результате прекращения контакта между органом зрения и светом возникает невидимость. (3.21)

Карма [может быть двух видов]: непосредственной и отсроченной во времени. Благодаря санъяме относительно кармы или на основании дурных предзнаменований [возникает] знание о предстоящей кончине. (3.22)

[Благодаря санъяме] на дружелюбии и других [чувствах возникают] силы [дружелюбия и прочих чувств]. (3.23)

[Благодаря санъяме] на силах [возникает] сила слона и прочие [силы]. (3.24)

Благодаря направленности света (алока) [той мыслительной] деятельности, [что свободна от страдания и освещает всякий объект, йогин обретает] знание тонких, скрытых и удаленных [сторон этих объектов]. (3.25)

Благодаря санъяме на Солнце [возникает] знание Вселенной. (3.26)

[Благодаря санъяме] на Луне [появляется] знание расположения звезд. (3.27)

[Благодаря санъяме] на Полярной звезде [появляется] знание их движения. ((3.28)

[Благодаря санъяме] на пупочной чакре (набхи-чакра) [появляется] знание строения тела. (3.29)

[Благодаря санъяме] на гортани (кантха-купа) устраняются голод и жажда. (3.30)

[Благодаря санъяме] на черепаховой трубке (курма-нади) [достигается] неподвижность. (3.31)

Комментарий: согласно Йога-бхашье «черепаховая трубка» — это расположенная под гортанью в груди трубка. Она может быть одним из многих путей циркуляции жизненной силы, которая составляет тонкое тело.

[Благодаря санъяме] на свете в голове [возникает] видение провидцев (сиддха). (3.32)

А благодаря интуитивному озарению (пратибха) [наступает] все[ведение]. (3.33)

[При санъяме] на сердце [достигается] постижение сознания (3.34)

Опыт (бхога) есть представление, которое основывается на неразличении между совершенно чистым Я (пуруша) и саттвой. Благодаря санъяме на том, что существует для собственной [то есть для Я] цели, [которая отлична от] чужого целеполагания (пара-артхатва), [возникает] знание Я (пуруша). (3.35)

Из него возникает [интуитивное] провидение (пратибха) и паранормальные способности слуха, осязания, зрения, вкуса и обоняния. (3.36)

Они являются препятствиями при [йогическом] экстазе и [магическими] «совершенствами» при пробужденном [состоянии сознания]. (3.37)

Вследствие ослабления причины зависимости от тела и постижения образа действия сознания [становится возможным] его вхождение в другое тело. (3.38)

Вследствие подчинения восходящего дыхания Судана) не пристает ни вода, ни грязь, ни колючки и тому подобное, а также появляется способность выбираться из них. (3.39)

Комментарий: йогины давно обнаружили, что существуют разные стороны проявляемой в виде дыхания жизненной силы, каждая из которых при полном их овладении дарует различные сверхъестественные способности.

Вследствие подчинения дыхания в желудке (самана; [возникает] яркое свечение. (3.40)

Благодаря санъяме на связи между органом слуха и пространством (акаша) [возникает] божественное слышание (дивья-шротра). (3.41)

Комментарий: пространство, рассматриваемое как светящаяся эфирная среда, является одним из пяти (перво)элементов материального плана природы.

Благодаря санъяме на связи между телом и пространством или вследствие сосредоточения [сознания] на легкости, [как у ваты, возникает способность] передвижения в пространстве. (3.42)

Комментарий: посредством экстатического отождествления себя с ватой, паутинной нитью или облаком, йогин оказывается способен передвигаться по воздуху.

Реальная деятельность (вритти) [сознания] вне тела [называется] «Великой бестелесной»; благодаря ей устраняются препятствия для света. (3.43)

Комментарий: в своем воображении мы можем выйти за пределы собственного тела. Но существует также йогическая практика, посредством которой само сознание способно выходить из тела и собирать сведения о внешнем мире. Данная практика предшествует йогической технике реального вхождения в чужое тело. Санскритские комментаторы настаивают на том, что это вовсе не воображаемый опыт.

Благодаря санъяме на грубом, на собственной форме, на тонком, на присущем и на целеполагании [возникает способность] подчинения себе «(перво)элементов». (3.44)

Как следствие этого — появление [способности] уменьшаться до размера атома (аниман) и прочего, телесное совершенство и неразрушимость его составляющих элементов. (3.45)

Телесное совершенство — красота, приятность, сила и твердость алмаза. (3.46)

Как следствие санъямы относительно восприятия, собственной сущности, самости, присущности и целеполагания [у йогина вырабатывается] подчинение органов чувств. (3.47)

А отсюда — быстрота, как у разума, бессубстратный опыт и господство над первопричиной [природы]. (3.48)

Способность абсолютного господства над всеми формами существования и способность всеведения [возникает] только у того, кто обладает знанием различия между саттвой и Я (пуруша) (3.49)

Как результат полного бесстрастия даже по отношению к этой [способности], когда разрушены семена [всех] дефектов, [возникает] абсолютное разъединение (кайвалья). (3.50)

В случае приглашения от [существ,] находящихся на [более высоких] ступенях [бытия, йогин не должен испытывать] ни тщеславия, ни радости, так как нежелательная привязанность к более низким планам бытия [может появиться] вновь. (3.51)

Благодаря санъяме на моментах (кшана) и их последовательности [возникает] знание, порождаемое различением. (3.52)

Благодаря ему [достигается истинное] знание двух тождественных объектов, когда нельзя установить их различие относительно родовой характеристики, свойств и положения в пространстве. (3.53)

Озаряющее (тарака), всеобъемлющее, всевременное и мгновенное — таково знание, порожденное различением. (3.54) При достижении схожести чистоты саттвы и Я (пуруша) возникает абсолютное обособление (кайвалья). (3.55)

IV. Кайвалья-пада («Глава об освобождении»)

Сверхспособности (сиддхи) возникают благодаря [соответствующей форме] рождения, лекарственным снадобьям, [чтению] мантр, практике аскетизма и йогическому экстазу. (4.1)

Комментарий: данное высказывание по праву принадлежит предыдущей главе. Его появление здесь можно объяснить тем обстоятельством, что комментаторы неверно истолковали смысл вступительных сутр настоящей главы.

Трансформация в другие формы существования (джати) происходят в результате изобилия природы. (4.2)

Комментарий: это и следующее высказывание обычно полагают относящимися к волшебной силе создания искусственных тел-умов, на которые йогин переносит свою собственную карму. Но внимательное чтение главы побуждает к более философской трактовке. Похоже, то, что разъясняет здесь Патанджали, — это процесс индивидуации, как он приложим к самому космосу.

Инструментальная причина (нимитта) не является побудителем производящих причин (пракрити/ но благодаря ей уничтожаются препятствия, как у земледельца [при орошении поля путем выбора соответствующих водных путей]. (4.3)

Индивидуализированные сознания (нирмана-читта) [могут возникать] только из самости (асмита-матра/ (4.4)

При [всем] разнообразии [их] деятельности сознание, которое направляет [действие] многих, одно (эка). (4.5)

Из этих [видов сознания то, что] порождено созерцанием, не имеет скрытых следов [кармы]. (4.6)

Карма йогина не белая, не черная; у других же — трех видов. (4.7)

Отсюда проявление только тех бессознательных впечатлений (васана/ которые соответствуют созреванию плода своей [кармы]. (4.8)

[Бессознательные впечатления,] даже разделенные формой рождения, пространством и временем, [находятся] в неразрывной связи вследствие однородности памяти и побудителей (санскара) (4.9)

Комментарий: данное предложение разъясняет несколько запутанно, что кармическая связь между прошлым опытом человека и нынешней жизнью неслучайна. Она обуславливается подсознательными побудителями. Поэтому никто не страдает от какой бы то ни было кармической несправедливости. Каждый пожинает то, что было посеяно в предыдущих жизнях.

И они [побудители в глубине сознания] безначальны, ибо жажда жизни вечна. (4.10)

Поскольку [формирование бессознательных впечатлений] включает [кармическую] причину, мотив, носителя и внешнюю опору, то при отсутствии таковых эти [бессознательные впечатления также] отсутствуют. (4.11)

Прошлое и будущее как таковые существуют вследствие [видимого] различия в путях [становления] форм (дхарма) [создаваемых природой]. (4.12)

Эти [формы] суть проявленные или тонкие и наделены природой [трех] составляющих (гуна/ (4.13)

Самотождественность (таттва, [дословно «таковость»]) объекта [обусловлена] единообразием изменений первичных составляющих (гуна; [природы]. (4.14)

Комментарий: под «таковостью» подразумевается особая устойчивость, создающая впечатление существования неизменного объекта, тогда как все находится в состоянии непрерывной текучести, что постиг задолго до Патанджали греческий философ Гераклит.

Ввиду множественности сознаний, [противостоящей] единичности воспринимаемых объектов, и сознания и объекты принадлежат отдельным уровням бытия. (4.15)

Кроме того, объект не зависит от единичного сознания, ибо, если он почему-либо не может быть познан, то чем же в этом случае он будет? (4.16)

Комментарий: данное предложение отсутствует в некоторых санскритских рукописях, и вполне возможно, что оно принадлежит Йога-бхашье Вьясы. Мысль же здесь состоит в том, что объекты обладают независимым существованием. Это подразумевает неприятие безоговорочного идеализма некоторых школ буддизма махаяны.

Объект является познанным или непознанным в зависимости от «окрашенности» (упарага) им сознания [то есть от того, воздействует ли он на сознание или нет]. (4.17)

Блуждания сознания всегда известны их «господину» ввиду неизменчивости Я (пуруша) (4.18)

Комментарий: трансцендентное Я, которое не подвержено переменам, является высшим по отношению к изменчивым формам и мирам природы, которая включает и ограниченное сознание.

Это [сознание] не освещает самое себя по причине свойства быть объектом восприятия [со стороны Я]. (4.19)

Кроме того, оба, [сознание и объект] не могут быть познаны в одно и то же время. (4.20)

При [допущении, что одно содержание сознания воспринимается] другим содержанием сознания, [возникает дурная] бесконечность понимания (буддхи; понимания и смешение памяти. (4.21)

Когда неизменная Осознанность (чити) принимает форму этого [сознания], делается возможным восприятие человеком собственного понимания. (4.22)

Сознание благодаря «окрашенности» Зрителем и Видимым, [может воспринимать] любой объект. (4.23)

Комментарий: для существования обычного человеческого сознания необходимо наличие трансцендентного Я (Зритель) и природы (Видимого) в ее бесчисленных формах.

Это [сознание], хотя и расцвеченное бесчисленными впечатлениями (васана), [существует] для Другого, поскольку оно выполняет соединяющую функцию. (4.24)

Комментарий: хотя сознание является механизмом природы, оно участвует в масштабной ориентации вектора развития природы, что в итоге должно принести Самопознание, или освобождение.

Для того, кто видит различие [между Я и саттвой] прекращаются все размышления о мнимом собственном существовании (атма-бхава). (4.25).

Тогда сознание растворяется в различении и тяготеет к абсолютному обособлению (кайвалья). (4.26)

В нем, при его свертывании иногда проявляются новые мысли, порожденные побудителями [в глубине сознания]. (4.27)

Избавление от них подобно избавлению от аффектов (клеша), как описано [в предложении 2.10]. (4.28)

У [йогина, который] не привязан и к высшему постижению, вследствие различения всегда [возникает] экстаз, [именуемый] «облаком дхармы» (дхарма-мегха). (4.29)

Комментарий: не ясно, каково здесь точное значение слова дхарма. Некоторые переводчики передают его словом «добродетель», но на таком уровне экстатического познания вряд ли есть смысл говорить о йогине, отличается ли тот добродетельностью или нет. Он вышел за границы нравственных категорий обыденной жизни. Более приемлемо понимание здесь дхармы в буддийском смысле, то есть видеть в ней обозначение первичной Реальности. Иными словами, по достижению различающего видения йогин как бы облекается Я. Этот экстаз — переходный этап, когда удаляется всякое духовное неведение и тем самым всякие роковые его последствия (наподобие кармы и страдания), за которым непосредственно следует освобождение.

Благодаря ему исчезают аффекты и карма. (4.30) И тогда, при беспредельности знания, освобожденного от всех загрязняющих его препятствий, [немногое] остается из того, что должно быть познано. (4.31)

В результате этого завершается последовательное изменение составляющих (гуна) [природы], осуществивших свою цель. (4.32)

Последовательность [это то, что] связано с мгновением, постигаемым в самом конце изменения. (4.33)

Комментарий: Патанджали утверждает, что существует связь между единицей времени, именуемой «мгновением» (кшана), и конечной единицей процесса изменения, именуемой «последовательностью» (крама). Атомарное представление о структуре времени предвосхищает современное понимание дискретной природы времени и пространственно-временного континуума.

Абсолютное освобождение есть полное свертывание (пратисарга) составляющих (гуна) более не являющихся объектом для Я (пуруша); оно же — Энергия Осознанности (чити-шакти) пребывающая в самой себе. (4.34)

Комментарий: по достижении Самопознания, или освобождения, фундаментальные составляющее (гуна) тела-ума более не имеют никакой цели и тем самым постепенно возвращаются к трансцендентной основе природы, растворяясь в ней. Это указывает на то, что Патанджали рассматривает Самопознание как совпадающее со смертью конечного тела-ума. Остается лишь вечный Свидетель — Энергия осознанности, или Я (пуруша)[343].

III. ВЫРАБОТКА МУДРОСТИ — КОММЕНТАТОРСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Сутры не были созданы усилиями одной традиции или школы мысли. Скорее, они явились итогом тех знаний, что были выработаны многими поколениями мыслителей. Но их лаконичность обернулась палкой о двух концах. С одной стороны, сам стиль Сутр породил много неясностей: с ослаблением самой традиции устной передачи учений исходные идеи и представления постепенно терялись из виду, что давало порой повод для весьма различных толкований. Например, Брахма-сутра Бадараяны, ключевое произведение веданты, составленное около 200-х гг. н. э… используется для утверждения своих взглядов как представителями недвойственной (адвайта), так и двойственной (двайта) школ данной традиции. С другой стороны, присущая жанру Сутр неопределенность вела к плодотворному обновлению старых идей.

Даже самые творческие умы традиционной Индии были вынуждены развивать свои новаторские мысли в рамках собственной традиции — будь то веданта, буддизм, джайнизм или йога. Они должны были учитывать существующее мнение или, по меньшей мере, делать вид, что считаются с ним. В тюбом случае философские Сутры скорее побуждали к спорам и вели к. инакомыслию, нежели сдерживали творческий порыв. Они приводили к созданию комментариев, которые порождали новые комментарии, подкомментарии и словники для них. Йога-cympа Патанджали также вдохновляла последующие поколения на создание обильной комментаторской литературы, куда входят бхашьи (исходные разъясняющие груды, содержащие много данных по существу рассматриваемого вопроса), вритти (исходные комментарии, дающие подстрочные объяснения), тики (словники, глоссарии к комментариям), упитаки (субглоссарии к словникам). Типичным примером Тики являются Таттва-вайшаради Вачаспати Мишры и Йога-варттика Виджняны Бхикшу — оба труда представляют глоссарии на Йога-бхашью Вьясы, тогда как Патанджала-рахасья Рагхавананды, например, относится к разряду субглоссариев.

Йога-бхашья Вьясы

Самый древний из дошедших до нас комментариев на Йога-сутру — Йога-бхашья («Толкование на тогу») Вьясы. Она, вероятно, была написана в пятом веке н. э. [344]. Ее — втором считают того же человека, который составил еще четыре ведийских собрания гимнов, эпос Махабхарата, многочисленные Пураны (народные священные энциклопедии) и множество иных трудов. Эта кажущаяся несуразной идея в действительности, однако, имеет под собой некую основу, поскольку само имя Вьяса означает «собиратель» и, вероятно, было прозвищем, а не собственным именем, а поэтому прикладывалось ко многим отдельным лицам на протяжении долгого времени. О настоящем Вьясе или многих Вьясах мы знаем по сути столь же мало, как и о Патанджали.

Согласно преданию, Вьяса был сыном мудреца Парашары и нимфы Сатьявати (именуемой также Кали), которую Парашара соблазнил. В признательность за ее красоту и любовь мудрец не только вернул ей посредством волшебства девственность, но также избавил ее от- рыбного запаха, который она унаследовала от своей матери. Вьяса воспитывался тайно на острове (двипа); отсюда его прозвание Двайпаяна («островитянин»). Поскольку ребенком он носил имя Кришна, он известен еше как Кришна Двайпаяна.

Позднее красота Сатьявати пленила престарелого царя Шантану, который тот час влюбился в нее. Он попросил руки Сатьявати, и отец дал согласие при условии, что трон унаследуют ее дети, а не ребенок от первого брака царя. Шантану принял условие после того, как его взрослый сын Бхишма, о чьих героических свершениях рассказывается в Махабхарате, отказался от своих наследственных прав. Супруги прожили счастливо почти двадцать лет, и у них родилось двое сыновей. После смерти Шантану их первенец по праву занял престол, но во время военного похода он умирает. Тогда был коронован его брат, имевший двух жен. Но, увы, и его правление было кратким, ибо он вскоре умирает от чахотки. Поскольку он не оставил после себя потомства, обычай требовал, чтобы ближайший родственник произвел на свет ребенка от одной из двух жен. Бхишма был отвергнут, так как дал клятву никогда не иметь детей.

Сатьявати призвала во дворец для исполнения этой благородной обязанности Вьясу. Две женщины, Амбика и Амбалика, рассчитывали, что подобной чести удостоится царственный Бхишма. Они были потрясены, когда некрасивый Вьяса в убогой одежде затворника вступил в их покои. Сначала Вьяса занялся любовью с одной вдовой, а затем с другой. Таким образом он стал отцом слепого Дхаритараштры и бледного Панду. В тот же вечер Вьяса зачал еще одного ребенка — со служанкой, которая послужила ему заменой, когда он хотел повторно исполнить свой долг с одной из вдов. Дхритараштра родился слепым оттого, что его мать, Амбика, потрясенная видом Вьясы, закрыла глаза, тогда как бледность Панду была вызвана тем, что когда Вьяса приблизился к Амбалике, у той вся кровь отхлынула от лица. Тем самым Вьяса стал источником великой войны, описанной в Махабхарате, которая велась соответственно между сыновьями Дхритараштры и Панду. Мы можем усмотреть в этом искусный литературный прием, посредством которого создатель эпоса Махабхарата ввел себя в повествование, или же можем предположить, что здесь содержится некое зерно исторической правды.

Кем бы ни был автор Йога-бхашьи, его труд содержит ключ ко многим наиболее загадочным высказываниям сочинения Патанджали. Однако нам следует пользоваться им осторожно, поскольку этих двух знатоков йоги отделяют друг от друга несколько столетий. Хотя, по всей видимости, сам Вьяса и был йогином достаточно высокого уровня — ведь с особым знанием дела он пишет как раз по поводу эзотерических проблем, похоже, он не принадлежит прямой линии преемственности Патанджали, так как некоторые из его толкований и терминов расходятся с представлениями Йога-сутры.

Другие комментарии

От восьмого века до нас дошел труд джайнского ученого мужа Хари бхадры Сурн Шад-даршана-самуччая («Собрание шести воззрений»), который содержит главу о йоге Патанджали. Однако, строго говоря, это не комментарий.

Первый значительный комментарий после Йога-бхашьи Вьясы — Таттва-вайшаради («Искусность в истине») Вачаспати Мишры, который жил в девятом веке и был пандитом до мозга костей. Он написал выдающиеся комментарии на шесть классических систем индийской философии — йогу, санкхью, веданту, мимансу, ньяю и вайшешику. Но его знание скорее теоре гическое, чем практическое. Поэтому в своем глоссарии на Йога-бхашью он склонен рассматривать филологические и эпистемологические вопросы, оставляя при этом 5ез внимания важные практические взгляды. Один эпизод из жизни Вачаспати Мишры показывает, насколько он был ученым. Когда он закончил свой основной труд — комментарий Бхамати на Брахма-сутру, то извинился перед своей женой за пренебрежение ею на протяжении долгих лет тем, что назвал ее именем свой комментарий — такова была научная награда ученого своей супруге. Тем не менее его труд дает многие полезные разъяснения к некоторым наиболее трудным местам Йога-бхашьи.

Одиннадцатый век донес до нас два важных произведения. Первое — это арабский перевод Йога-сутры, осуществленный продавленным персидским ученым Бируни, вернее, вольное переложение, которое оказало глубокое воздействие на развитие персидского мистицизма. Другой труд — подкомментарий под названием Раджа-мартанда (Царственное солнце). иначе Бходжа-вритти царя Бходжи из Дхары, последователя шиваизма, который жил в 1019–1054 гг. н. э. Ценность этого произведения скорее носит исторический чем научный характер. Хотя Бходжа критикует предшествующих комментаторов за их произвольные толкования, его собственные разъяснения часто оказываются не менее надуманными и, пожалуй не столь оригинальными, как ему представлялось. Царь Бходжа был искусным поэтом и великим покровителем искусств и духовных традиций, и нам следует предположить, что его интерес к йоге не был чисто умозрительного толка.

Следующий значительный комментарий — Виварана («Изложение») Шанкары Бхагаватпады. Хотя это и подкомментарий, он оказывается достаточно оригинальным произведением, показывающим необычную для таких трудов независимость от толкований Бхашьи. Согласно некоторым ученым, его автор — не кто иной, как знаменитый Шанкара Ачарья (Шанкарачарья), живший в восьмом веке н. э. и самый великий поборник адвайта-веданты. Немецкий индолог Пауль Хаккер первым предположил, что до обращения Шанкары в лоно адвайта-веданты этот великий учитель был вишнуитом и сторонником традиции йоги. В дальнейшем он встретил своего учителя Говинду, который изложил ему «йогу неосязаемого» (аспарша-йога) недуализма, проповедываемую Гаудападой, автором Мандукъя-карики. Самое любопытное, что из всех его сочинений именно комментарий Шанкары на Мандукья-карику содержит больше всего ссылок на традицию йоги. Английский переводчик Вивараны Тревор Леггетт целиком согласился с предположением Хаккера, заметив: «Мне не попалось ничего, что могло бы, насколько позволяют судить мои знания, полностью исключить авторство Шанкары» [345].

Однако подобное отождествление Шанкары Ачарьи с автором Вивараны принимается далеко не всеми. Действительно, недавно эта точка зрения была оспорена санк ритологом Т. С. Рукмани, которая сделала новый английский перевод этого необычного сочинения. Она утверждает, что манера письма Вивараны «отличается от манеры Шанкары… она утомительна, тяжеловесна и небрежна» [346]. Поскольку Вачаспати Мишра был выдающимся последователем Шанкары, его молчание относительно Вивараны говорит о многом и указывает на появление этого сочинения после Вачаспати. Рукмани, однако, выявила единственную ссылку на Виварану в Йога-ваттике (3.36) Виджняны Бхикшу, где можно отыскать выражение виварана-бхашье («в комментарии Вивараны»). Это скорее всего говорит о том, что Шанкара Бхагаватпада жил в период между девятым и шестнадцатым веками. Более того, Рукмани предполагает, что автором Вивараны был Шанкара, относящийся к роду ученых Пайюр из Кералы, который жил в четырнадцатом веке н. э. Здесь необходимы дальнейшие исследования, хотя представляется весьма вероятным, что Шанкара Ачарья не имеет отношения к сочинению Вивараны.

«Когда йогин становится сведущ в практиковании нравственной дисциплины (яма) и самоограничения (нияма), он может приступать к позам и иным средствам»

Йога-бхашья-виварана 2.29

Четырнадцатый век донес до нас удивительно систематичное изложение классической йоги в Сарва-даршана-санграхе Мадхвы, которая, как видно уже по названию, является сводом («санграха») всех (сарва) основных философских систем (даршана) средневековой Индии.

Пятнадцатым веком датируются Йога-сиддханта-чандрика («Лунный свет, озаряющий систему йоги») и Сутра-артха-бодхини [347] («Освещение смысла сутр»), оба приписываются Нараянатиртху. Первый труд представляет собой независимый комментарий, иначе Бхашью, тогда как второй — это Вритти. Нараянатиртх был ученым из школы валлабхи бхакти-йоги, и его комментарии истолковывают классическую йогу с позиции шуддха («чистой») веданты Валлабхи Ачарьи (Валлабхачарья, 1478–1530). Его труды представляют большой интерес не только благодаря присутствию в них элемента богопочитания, но и вследствие упоминающихся там хатха-йоги и некоторых тантрических представлений наподобие чакр и кундалини.

В шестнадцатом веке выдающиеся комментарии на Йога-бхашью Вьясы написали Рамананда Яти, Нагожи Бхатта (или Нагеша) и Виджняна Бхикшу. Труд Рамананды Яти под названием Мани-прабха («Алмазный блеск») непосредственно комментирует Йога-сутру. Нагожи Бхатта написал два исходных комментария, Лагхви («Краткий [комментарий]») и Брихати («Обширный [комментарий]»). Цель последнего сочинения была обозначена как разрешение разногласий между (двойственной) йогой и (недвойственной) ведантой. Его считали «пожалуй, величайшим ученым мужем второй половины шестнадцатого века» [348].

Таковой была цель и Виджняны Бхикшу, жившего во второй половине шестнадцатого века. Он автор обстоятельного комментария под названием Йога-варттика («Толкование [на комментарий Вьясы] к Йога-сутре») и Йога-сара-санграхи («Собрание о сути йоги»), представляющего собой компендиум предыдущего объемного труда. Виджняна Бхикшу был известным ученым, который истолковывал йогу с ведантской точки зрения. В конце девятнадцатого века Макс Мюллер говорил о нем как о «философе большого кругозора, который, понимая все различие между шестью системами, попытался выявить скрывающуюся за ними общую тетину и указать, как можно их совместно, а точнее, последовательно изучать, и как они могут наставить благородных искателей ча путь истины» [349].

Ничего не известно о самом Виджняне Бхикшу, который «похоже, сторонился всякого отождествления себя с именем и формой» [350]. Однако некоторые ученые гипотетически зязывают его местопребывание с Бенгалией, а Т. С. Рукмани, предпринявшая полный английский перевод Йога-варттики, полагает, что тот учил в самом Варанаси (Бенарес) или где-то поблизости, поскольку там обитал его главный ученик Бхава Ганеша (автор Дипики «Светоч»). Виджняне Бхикшу приписывается авторство восемнадцати трудов, куда входят комментарии к классической йоге, санкхье. некоторым Упанишадам и

Брахма-сутре, среди которых два, возможно, приписывают ему ошибочно. Все его труды пронизаны духом проповедуемого им особого вида веданты, схожей с эпической санкхья-йогой и сильно отличающейся от учения Шанкары об иллюзионизме (майя-вада). Виджняна-бхикшу, действительно, часто бывает достаточно пристрастным и язвительным, когда критикует Шанкару и его школу. Он предпочитает йогу в качестве пути к самопознанию.

Среди позднейших комментаторов Йога-сутры следует упомянуть Судхакару («Источник нектара») Садашивы Индры, Пада-чандрику («Лунный свет слов») ученого девятнадцатого века Анантадевы, Патанджала-рахисыо («Тайна школы Патанджали») Рагхаманан-ды и Патанджали-чарита («Жизнь Патанджали») Рамабхадры Дикшиты, а также Прападипику («Светоч») Баладевы Мишры и Бхасвати («Пояснение») Харихарананды, оба труда девятнадцатого века. Свами Харихарананда (1869–1947) был духовным главой монастыря Капиламатха в Мадхпуре (Бихар) и последователем санхья-йоги.

Существует ряд других, менее популярных трудов, известных большей части лишь своим названием. В целом же, второстепенные комментарии не отличаются оригинальностью и главным образом опираются на старый комментарий Вьясы или на какой-то другой. Толковательная литература классической йоги склонна к сухости и повторениям, едва отражая то, что йога всегда была, прежде всего, эзотерической дисциплиной, которая преподавалась устно и увековечивала себя посредством напряженной личной работы, а не учеными достижениями. Как замечает в своей Йога-шастре Даттатрея:

Успех ожидает практикующего (крия-юкта). Но какой успех может сопутствовать непрактикующему? (83) Успех никогда не приходит из одного чтения книг. (84)

Те, что лишь говорят о йоге и носят одеяние йогина, но не проявляют никакого рвения и живут ради брюха и крайней плоти (шиита) — они дурачат людей. (92–93)

Традиция йоги в сравнении с ведантой или буддизмом представляется несколько бедноватой в философской оснащенности, зато она достаточно богата опытным знанием. Для йогинов, возможно, более всяких иных представителей классических индийских систем, философское понимание всегда служило лишь компасом, направляющим посвященного в его внутреннем экспериментировании. Оно никогда не заменяло личное познание конечной Истины, или Реальности. Возможно, из-за своей занятости высшими октавами сознания, йогины были чрезвычайно чувствительны к химеричной природе умозрительного мышления и едва ли полагались на него. Они считали философию ввиду ее рассудочного характера непривлекательной, поскольку она не в состоянии была вывести человека за пределы чересполосицы мнений. Как наставляет мудрец Яджнявалкья Пайнагалу в Пайнагала-упанишаде [351] (4.9):

[Ибо] что пользы в молоке вкусившему нектар? И также — что пользы в Бедах познавшему своего Атмана? Йогу, насытившемуся нектаром [высшего] знания, нечего больше делать — если же есть что [делать, то] он не знает истины (таттва).

I. ЦЕПЬ БЫТИЯ — Я И МИР С ПОЗИЦИИ ПАТАНДЖАЛИ

Описывая буддийский подход к жизни, уроженец Германии Лама Анагарика Говинда отважился на следующее замечание:

Психологию можно изучать и практиковать двояко: либо ради ее самой, то есть как чистую науку, которая совершенно безразлична к пригодности или бесполезности собственных результатов — либо же ради конкретной цели, то есть с расчетом на практическое применение… [352]

Эти замечания наряду с буддизмом в равной степени приложимы и к йоге. Как некая форма психотехники йога, в первую голову, занята человеческим разумом или психикой. Но согласно йогическим провидцам наш внутренний мир соответствует структуре самого мироздания. Он составлен из тех же основополагающих уровней, на которых зиждется иерархия внешнего мира. Следовательно, предлагаемые Патанджали и другими духовными авторитетами «карты» оказываются психокосмограммами, или путеводителями как внутренней, так и внешней вселенной. Однако их главная цель состоит в указании пути, ведущего за пределы миров души и космоса, поскольку сокровенная природа человеческого существа, Я или Духа, считается исключительно трансцендентной.

Представление о многоуровневом или иерархическом космосе чуждо главенствующей парадигме научного материализма, хотя оно жизненно важно для древних и современных религиозных и духовных традиций.

[353].

Вот так стихами выразил в своем Опыте о человеке поэт Александр Поуп (1688–1744) присущее прежней эпохе восприятие иерарархической связанности вещей — цепи бытия. Философия йоги разделяет подобный взгляд: космос это огромная структура взаимосвязанных и вложенных друг в друга целокупностей.

С одной стороны «лестницы природы» расположились материальные формы; с другой — запредельное основание самой природы. Вне этого лежит измерение (или скорее «безмерность») Сознания как внеобразных запредельных Я (пуруши). Философия йоги, выполняющая роль онтологии — «науки бытия», наделяет йогина картой, которая позволяет ему пробираться через различные уровни существования, покуда, в момент освобождения, он не покинет навсегда орбиту природы.

Различные школы предлагали свои карты космической иерархии. Значение карты самого Патанджали часто умалялось, поскольку ее считали простым заимствованием у классической санкхьи, как ее сформулировал Ишваракришна около 350 г. н. э. в своей Санкхья-карике. Однако, если следовать исторической правде, то и в классической йоге и классической санкхье нашли свое крайне рационалистическое выражение тенденции, которые существовали за несколько столетий до нашей эры. Как мы видели в связи с Махабхаратой (особенно ее часта Мокша-дхарма), как раз в период примерно 300–200 гг. до н. э. йога и санкхья выделились из их общей ведантской основы в самостоятельные традиции. Кроме того, Йога-сутра старше Санкхья-карт, и поэтому, если и было заимствование, то, пожалуй, со стороны Ишваракришны.

Имеется много существенных различий между классической йогой и классической санкхьей, которые можно для удобства расположить следующим образом:

1. Методология: классическая санкхья главным образом опирается на врожденную способность человека к различению (вивека), которая есть функция высшего ума, иначе буддхи. Именно посредством упражнения в различении трансцендентное Я (пуру-гиа) распознается как отдельное от не-я, то есть неживой первопричины мира (пракрита) и плодов ее эволюции, включая человеческий ум (читта). За различением следует отрешение от того, что оказалось относящимся к не-я (анатман), как не-составляющим исконную природу человеческого существа. Классическая йога, напротив, подчеркивает необходимость экстатического познания, иначе самадхи, как важнейшего средства преображения и в конечном счете преодоления привязанного к миру сознания. Одно рациональное знание считается недостаточным для разпознавания ошибочного отождествления себя с тем, что является эго(ис)тичной личностью. Напротив, требуется истинный гносис (видья) для обнаружения глубин человеческой психики, где и кроются настоящие корни нашего привычного неверного отождествления.

2. Теология: классическая санкхья фактически атеистична, поскольку отрицает существование Верховного владыки над многочисленными трансцендентными Я. Божественный статус признается за всеми Я. Классическая йога, напротив, подчеркнуто теистична, хотя самому «Господу» (ишвара) уготована весьма незначительная роль в мироздании. Он рассматривается как примус интер парес (лат.), «первый среди равных» — «особое Я (пуруша)», согласно Патанджали.

3. Онтология: классическая санкхья выдвигает модель категорий бытия, или начал существования (таттва), которая отличается от модели классической йоги. Последняя больше носит холистический характер, что особо проявляется в понятии читты, включающем буддхи, аханкару и манас.

4. Терминология: технические словники обеих школ совершенно независимы.

Эти различия, похоже, прежде всего вызваны противоположными методологиями санкхьи и йоги. Психокосмологическая карта, предложенная Патанджали, строится на основе сведений о той территории, которую он открыл в процессе своих собственных изысканий человеческой психики — обширные пространства сознания, которые соотносятся с измерениями природы. С другой стороны, карта Ишваракришны оставляет впечатление, что она была создана на основе теоретических рассуждений и с опорой на многовековые метафизические построения внутри традиции санкхья.

Обе карты, естественно, предназначены служить цели Самопознания. Однако в случае карты Патанджали мы имеем перед собой средство, чья ценность становится понятной лишь в том случае, когда мы следуем психоэкспериментальным путем йоги и начинаем открывать для себя ландшафты собственного сознания посредством постоянного созерцания и (если нам посчастливится) случайных погружений в единое состояние самадхи. Именно тогда, в отличие от атомарной идеологии научного материализма, к нам придет понимание древнего представления о цепи бытия как реальности, а не просто досужего вымысла.

Запредельное Я и ум

Иерархию бытия венчает запредельная Реальность, Я, или Дух (пуруша). Для классической йоги, как и для иных школ индийской духовности, Я есть начало, принцип чистого Сознания (чит), или полная Осознанность (читти). Оно совершенно отлично от обычного сознания (читта), с его круговертью мыслей и эмоций, которую Патанджали объясняет следствием взаимодействия трансцендентного Я и неживой природы (пракрити). «Близость» Я к высокоразвитому психофизическому организму порождает феномен сознания. Но сама природа — отдельно человеческое тело-ум — совершенно бессознательна.

Каким образом это абсолютно трансцендентное Я, или чистая Осознанность, может хоть как-то воздействовать на протекающие в природе процессы представляется философской загадкой, которую не разрешила ни одна духовная традиция мира. В частности, и метафизический дуализм Патанджали не приспособлен к такому решению, и все-таки он пытается преодолеть саму проблему допущением о существовании некоего рода связи, которую именует «соединением» (самйога), между Я и природой — то есть между чистой Осознанностью и совокупностью тела и личности.

Это соединение оказывается возможным благодаря тому, что на высшем уровне природы оказывается преобладающей саттва. Прозрачность саттвического начала природы схожа с врожденной прозрачностью или яркостью Я. Поэтому природа (в форме психики или ума) в своем саттвическом состоянии действует подобно зеркалу для «света» Я.

Поскольку и Я (или, если мы можем доверять комментариям, многие Я) и природа вечны и вездесущи, то соединение их друг с другом также безначально. Для Патанджали эта связь является действительным источником всех человеческих напастей (духкха), поскольку порождает видимость того, что мы представляем собой отдельное тело-ум, или совокупную личность, а не трасцендентное Я. Таким образом, духовное неведение (авидья) лежит у истоков нашего неверного понимания себя как конечного эго(ис)тичного тела-ума. И уж затем оно оказывается также источником наших привязанностей и неприятий, как и нашей общей жажды жизни (инстинкта самосохранения). Их ослабление и окончательное преодоление и есть цель психотехники йоги.

Классические комментаторы полагают, что Патанджали верил в существование многих трансцендентных Я, хотя нигде в самой Йога-сутре об этом ясно не говорится. Поэтому вполне возможно, что Патанджали, верный эпической йоге, допускал существование лишь единственного великого Сущего, содержащего в себе бесконечное многообразие всех Я. Но какова бы ни была позиция Патанджали, не так уж важно, имеются ли многочисленные Я или только одно Я, проявляющееся как множественность, поскольку сам процесс познания всегда разворачивается в двойственном плане: свидетельствующее Сознание наблюдает игру природы в виде ума-тела. Если метафизика Патанджали действительно стоит ближе к панентеизму эпической йоги, чем обычно считается, то тогда можно с большим доверием относиться к толкованию Йога-сутры со стороны Виджняны Бхикшу.

Йогическое представление

о бессознательном

Путь к Самопознанию отличает две особенности. Первая связана с бесстрастием (вайрагья), которая заключается в избавлении человека от ошибочного отождествления себя с не-я — то есть со всем, что принадлежит различным природным мирам. Вторая связана с практикой (абхьяса) отождествления себя с Я посредством повторяющегося созерцательного углубления и экстаза (самадхи).

Каждое переживание оставляет след в душе, или уме. Переживания, идущие от эго, укрепляют видимость эго, тогда как моменты самопреодоления в повседневной жизни или в экстатическом состоянии усиливают духовную тягу. Носителями этого процесса либо «обэгоистичивания» либо «одухотворения» себя являются следы [прошлых впечатлений] (васана). Они составляют собой глубины человеческого ума. Если мы сравним душу с податливым воском, то васаны — это кармические отпечатки, скрывающиеся за нашей психической деятельностью. Каждое мгновение жизни мы ощущаем, чувствуем, мыслим, желаем, или делаем что-нибудь еще, тем самым создавая то, что знатоки йоги определили как подсознательные побудители (санскара). Мы можем изобразить их в виде атомов, которые добавляются к цепочке атомов, составляющих молекулу — молекулу судьбы.

Васаны тогда представляют собой полные цепочки схожих кармических побудителей (санскара). Они ответственны за дальнейшую психоментальную деятельность в сознающем уме в виде пяти типов блужданий или «завихрений» (вритти), о которых говорил Патанджали. Побудители, сочетаясь в виде сложных следов впечатлений, оказываются потаенными силами, стоящими за нашей сознательной жизнью, и образуют основу для нашей судьбы. По этой причине Патанджали еще использует понятие «потенции действия» (карма-ашая) или кармического накопления, для этих откладываемых впечатлений.

Следующий пример немного прояснит данное учение: при наборе этого раздела книги на компьютере я, прежде всего, осуществляю относительно сложное движение пальцами по клавиатуре. Тем самым я показываю умение, приобретенное мною много лет назад. Я также осознаю, что постоянно укрепляю некоторые из своих вредных привычек наподобие склонности напрягать плечевые мышцы и коситься на экран. Это и есть форма кармической обусловленности на простейшем уровне — очевидно, я поведу себя подобным образом и в следующий раз, когда сяду писать.

На другом уровне я думаю о том, что собираюсь писать, привлекая для этого свой активный словарь. Здесь также присутствует кармический аспект, поскольку я постоянно побуждаю свой ум мыслить. и мыслить определенным образом. С обычной точки зрения все это желательная деятельность, поскольку я тем самым упражняю и оттачиваю свой ум. С позиции духовности, однако, рациональное мышление совпадает с частным состоянием бытия, которое вовсе не является истинным для «меня», так как «я» все же являюсь трансцендентным Свидетелем-Сознанием, а не ограниченной эго личностью. «Быть поглощенным мыслями» означает не присутствовать как единое тело-ум, которое наблюдается лишь в том случае, когда человек присутствует телесно и открыт душой, так что скрывающееся за эго Я готово показать себя. Поэтому, когда мышление приобретает навязчивый характер ввиду подсознательных следов, оставляемых постоянной работой мысли, оно противостоит Самопознанию.

На очередном уровне мои действия как писателя пропитаны всевозможными явными и неявными ожиданиями и мотивациями, которые порождают свои собственные кармические впечатления. Ведь для создания подсознательного побудителя мне вовсе не нужно полностью отдавать себе отчет в своих собственных чувствах или настроении. Поэтому даже сон не свободен от этого неумолимого процесса кармического самоповторения.

В теории подсознательных побудителей йога предвосхищает современное понимание бессознательного, но она выходит за пределы представлений и целей психоанализа, разрабатывая средства, благодаря которым можно искоренить все содержимое бессознательного. Как мы видим из Йога-сутры (1.50), покуда полностью не стерты следы подсознательных побудителей посредством постоянной практики некогнитивного экстаза (асампраджнята-самадхи), мы будем ввергнуты в круговерть наших собственных эго(ис)тических переживаний, оказываясь навеки отчужденными от Я, которое и есть наша истинная сущность.

Измерения природы

Полюсом, противоположным множественным трансцендентным Я, является природа (пракрити). Санскритское слово пракрити буквально означает «роженица» или «родительница» и относится как к трансцендентной основе тьмы проявленных форм, так и к самим этим формам. В философии санкхьи первая еще называется «первопричиной» (прадхана), представляющей собой исходный недифференцированный континуум, потенциально содержащий всю вселенную со всеми ее уровнями и категориями бытия. Патанджали говорит о ней как о Недифференцируемом (алинга, то есть без признака), где мы можем усмотреть первичное энергетическое поле.

Эта первопричина мира часто определяется как состояние равновесия между составляющими (гуна) природы, которые были рассмотрены в третьей главе при обсуждении школы мысли санкхья. Когда эта изначальная гармония нарушается, происходит процесс творения. Тогда природа развивается согласно определенному исходному плану, причем более простые начала порождают более сложные образования (именуемые таттвами). Эта теория эволюции носит специальное название сат-карья-вада, а также пракрити-паринама-вада. Первое выражение означает, что следствие (карья) просуществует (cam) в своей причине, тогда как второе говорит о том, что следствие является реальным преобразованием (паринама) природы, а не просто воображаемым изменением (виварта), как считается в идеалистических школах веданты и буддизма махаяны.

Подобная позиция означает: все, что получает бытие, не является чем-то совершенно новым — возникшим как бы из ничего, но скорее предстает проявлением (авирбхава) скрытых возможностей. Кроме того, исчезновение всякого существующего объекта не означает его полного уничтожения, но лишь знаменует его скрытое повторное становление (именуемое тиробхава). Данная теория вполне может быть выведена посредством метафизических умозаключений, которые мы находим, к примеру, в Бхагавадгите, где Кришна наставляет Арджуну на предмет бессмертной природы трансцендентного Я. Он доказывает его бессмертие как раз его нерожденностью; то есть его невозможно разрушить, поскольку оно не подвержено изменениям.

То, что есть, никогда не исчезнет; Что не есть — никогда не возникнет; Этих двух состояний основу Ясно видят зрящие сущность.

То, чем весь этот мир пронизан, Разрушенью, знай, неподвластно; Это непреходящее, Партха, Уничтожить никто не может.

Лишь тела эти, знай, преходящи Воплощенного; Он же — вечен. Не погибнет Он, неизмеримый: Потому — сражайся без страха!

Один мыслит Его убитым, Другой думает «Это убийца»; В заблужденья и тот, и этот: Не убит Он и не убивает.

Никогда не рождаясь, Он не умирает, Он не тот, кто, родившись,

больше не будет: Нерождаемый, вечный, древний,

бессмертный, Он при Гибели тепа не гибнет. (2.16–20)

Подобно Я трансцендентное основание, или первопричина природы — прадхана или алинга, также неразрушимо. Тем не менее она способна изменять себя, и поступает так в процессе творения, или проявления, во время которого порождает многомерную вселенную. Нога, однако, напоминает духовному практику, что хотя его или ее тело-ум и представляет собой сочетание сил природы в некой преходящей форме, оно также связано и с некой вечной трансцендентной основой, Я. После смерти духовные и материальные составляющие тела-ума распадаются на свои все более простые формы до тех пор, пока не останется лишь трансцендентная основа природы. И задача состоит в том, чтобы при жизни и в момент смерти пробудиться как Я по ту сторону всех измерений природы. Кому такое не удается, тот продолжает существовать в более простой форме на различных уровнях проявления, дожидаясь своего перерождения. В лучшем случае они погрузятся в трансцендентную основу природы, будут «растворены в природе» (пракрити-лая), окажутся в состоянии псевдоосвобождения. И лишь Самопознание оказывается подлинным просветлением и избавлением.

Космическая эволюция

и теория гун

Я находится вне первичных составляющих (гуна) природы. Как отмечалось при обсуждении связи между йогой и другими индуистскими школами мысли в первой части книги, теория гун — один из наиболее оригинальных вкладов традиции йога-санкхьи.

Гуны, которые можно рассматривать как три фазы внутри одного и того же однородного поля природы, через свое взаимодействие порождают всю структуру космоса, включая психику. Классическая йога признает четыре иерархических уровня бытия, чей характер определяется относительным преобладанием одной из трех гун:

1. Недифференцированное (алинга).

2. Чистое Дифференцированное

(линга-матра).

3. Неспецифическое (авишеша).

4. Специфическое (вишеша).

Недифференцированное — это трансцендентная основа природы, которая представляется чистой потенцией. Оно лишено всякого «признака» (линга), или опознавательной особенности. Оно просто есть. Хотя Патанджали не выражается столь определенно, Недифференцированное — это совершенное равновесие трех видов гун.

Из Недифференцированного возникает Чистое Дифференцированное, или линга-матра, как первое начало, иначе принцип проявления или уровня бытия. С психологической точки зрения, оно известно еще как Чистая Самость (асмита-мampa), космическое чувство индивидуации. На микрокосмическом, или индивидуальном человеческом, уровне его прототипом является Я-делатель (аханкара) или Самость (асмита). Из этого космического чувства индивидуации развивается пять видов тонких структур (танматра), или зародышей, потенций чувственного опыта. Те, в свою очередь, порождают одиннадцать видов чувств (индрия), с одной стороны, и пять видов материальных (перво)элсментов (бхута), с другой. Иными словами, именно начало Чистой Самости производит и психоментальные и физические реалии.

Вне этого эволюционного процесса пребывают совершенно самостоятельно многочисленные (или бесконечные) трансцендентные Я, которые вездесущи и всевременны. Но их запредельное положение не ведомо непросветленной, или эгозависимой, личности, которая путает тело-ум (продукт бессознательной природы) со сверхсознательным Я. Йога — это своего рода уловка, предназначенная для преодоления такой путаницы и для наставления нас на путь, ведущий к истинному бытию.

В своем движении к Я нам не избежать пересечения «океана» обусловленной реальности. Подобный переход совершается не в обычном пространственно-временном континууме, но как бы отвесно, через глубины нашей многомерной вселенной. Онтология классической йоги даст приблизительный набросок психокосмического ландшафта, который может повстречаться йогину на его пути к Я.

II. ВОСЕМЬ ЗВЕНЬЕВ ПУТИ САМОПРЕОДОЛЕНИЯ

Практическая сторона учения Патанджали включает восемь аспектов, известных как звенья (анга) йоги. Они таковы:

1) самоконтроль (яма);

2) предписание (нияма);

3) поза (асана),

4) регуляция дыхания (пранаяма);

5) отвлечение чувств (пратьяхара);

6) удержание внимания (дхарана);

7) созерцание (дхьяна);

8) экстаз (самадхи).

Поскольку одно звено следует за другим, то иногда восьмеричный путь изображается в виде лестницы, ведущей из обычной жизни эгоцентричное™ к необычному познанию Я вне пределов эго(ис)тичной личности. Такое поступательное движение можно рассмат

ривать с разных сторон. Если смотреть с одной стороны, оно заключается в возрастающем единении сознания; с другой же — предстает как постепенное очищение сознания. Обе точки зрения нашли свое выражение в Йога-сутре.

Этика

Основанием йоги, как всякой истинно духовной традиции, служат всеобщие нравственные нормы. Поэтому первое звено у Патанджали — не позы или созерцание, но нравственное поведение (яма). Эта практика включает петь важных нравственных обязательств, которые свойственны всем основным религиям. Они таковы:

1) ненасилие (ахимса);

2) правдивость (сатья)-,

3) неворовство (астея);

4) воздержание (брахма-чарья);

5) нестяжание (апариграха).

Вместе эти обязательства составляют великий обет (маха-врата). согласно которому Йога-сутре необходимо следовать независимо от места, времени, обстоятельств или общественного положения человека. Эти нравственные установки служат тому, чтобы подчинить себе нашу подсознательную (instinctual) жизнь. Нравственная цельность — непременное условие успешной йогической практики.

Наиболее важным из всех моральных предписаний оказывается ненасилие. Слово ахимса часто переводится как «неубиение», но это не отражает в полной мере значение данного понятия. Ахимса в действительности есть невреждение мыслью и действием. Это корень всех прочих нравственных норм. Эпос Махабхарата (3.312.76) использует слово анришамсья («незлобие») как синонима ахимсы.

Лекарь Чарака, одно из светил характерной для Индии природной медицины, заметил, что причиняющий вред другим сокращает собственную жизнь, тогда как следование ахимсе ведет к продлению жизни, поскольку такая установка представляет собой положительное, жизнеутверждающее состояние человеческого ума. Хоть это само по себе и верно, мотивация йогина для вырабатывания у себя этой добродетели носит более возвышенный характер: желание не вредить другому существу исходит от тяги к единению и окончательному преодолению эго, которому присуща вражда с самим собой. Йогины и стремятся поэтому взращивать эти установки, которые помогут им со временем постигнуть то, что Бхагавадгита (13.27) именует истинным видением (сама-даршана) — видением, которое проникает сквозь пределы мнимых различий между существами к присущей им природе трансцендентного Я.

Правдивость, иначе сатья, часто превозносится в этической и йоги-ческой литературе. Например, в Маханирвана-тантре нам говорят:

Нет добродетели более величественной, чем правдивость, греха более тяжкого, чем ложь. Посему добродетельный человек должен всем своим сердцем искать прибежища в правдивости. Без правдивости одно твержение священных мантр не дает пользы; без правдивости крайности аскезы бесплодны, как брошенное на тощую почву семя.

Правдивость се лик высшего Абсолюта (брахман). Поистине, правдивость лучшая аскеза. Все деяния должны корениться в правдивости. Нет ничего более величественного, нежели правдивость. (4.75–77)

Неворовство, иначе (астея), тесно связано с невреждением, поскольку незаконное присвоение ценностей наносит вред тому, у кого они украдены.

Целомудрие, иначе брахмачарья (досл.: «благочестивое поведение»), играет главенствующую роль в большинстве духовных традиций мира, хотя по-разному толкуется. В классической йоге оно воспринимается в аскетическом плане — воздержание от половой жизни как на деле, так и в помыслах и словах. Некоторые авторитетные источники, наподобие Даршана-упанишады, ослабляют данное требование для женатых йогинов. Кроме того, в средневековой традиции тантризма, как мы в дальнейшем увидим, на передний план выдвигается более положительно настроенная к половой сфере установка, которая преобразила как индуизм, так и буддизм. Но даже там не допускается безудержная чувственность. Одним словом, половое влечение, как считают, препятствует таге к просветлению, или освобождению, питая жажду к чувственным переживаниям и ведя к возможной потере семени и жизненной энергии (оджас).

Нестяжание, иначе апариграха, определяется как неприятие даров, поскольку те склонны порождать привязанность и страх утраты. Поэтому йогинов побуждают развивать у себя тягу к добровольному опрощению. Слишком большая собственность, как полагают, только отвлекает ум. Отрешение является составной частью йогического образа жизни.

Считается, что каждая из этих пяти добродетелей, если их полностью усвоить, дарует сверхъестественные способности (сиддхи). Например, совершенное овладение ненасилием создаст миротворческую атмосферу вокруг йогинов, которая нейтрализует всякую враждебность в их присутствии, даже естественную вражду между видами животных наподобие той, что имеется между кошкой и мышью, или же, согласно комментариям по йоге, между змеей и мангустом. Благодаря полной правдивости слова йогинов всегда оказываются истинными. Совершенствование в добродетели честности приносит им без всякого усилия всевозможные сокровища, тогда как нестяжание открывает доступ к пониманию своего нынешнего и предыдущих рождений. Основанием для этого, вероятно, служит то, что привязанность к телу-уму есть некая форма корыстолюбия, тогда как нестяжание подразумевает достаточно высокую степень непривязанности к материальным вещам — включая само тело, а это освобождает забытые воспоминания о прошлых жизнях.

Наконец, когда йогины утверждаются в добродетели целомудрия, они обретают огромную силу. Все йогические сочинения сходятся на том, что половое воздержание не дает йогинам хиреть. Напротив, оно наделяет мощью их тела и делает их особо привлекательными для противоположного пола — обстоятельство, которое, как пришлось испытать некоторым йогинам, может обернуться и благом, и проклятием.

Некоторые позднейшие йогические труды упоминают дополнительно пять нравственных предписаний:

1) сострадание (дая), или деятельная любовь;

2) прямодушие (арджава), или нравственная цельность;

3) терпение (кшама), или способность приять [себя в роли] свидетельствующего сознания и позволить вещам развиваться по их усмотрению;

4) твердость (дхрити), или способность сохранять верность своим принципам;

5) умеренность в пище (мита-ахара, пишется митахара), которую можно рассматривать как разновидность неворовства, поскольку переедание — это форма воровства у других и у самой природы.

Вышеозначенные добродетельные формы поведения подпадают под пять категорий ямы, или нравственного поведения. Их созидательное регулирование вырабатываемых йогином энергий приводит к получению дополнительной энергии, которую затем можно будет использовать для духовного преображения личности.

Непреложности

Правила нравственного поведения (яма) направлены на сдерживание мощного инстинкта самосохранения и переориентацию его на более высокую цель управления взаимодействия йогинов с социумом. Второе звено восьмеричного пути Патанджали продолжает решать задачу овладения психофизической энергией, высвобождаемой благодаря регулярной практике в нравственном поведении. Составляющие элементы обязательных предписаний-непреложностей касаются внутренней жизни йогинов. Если пять правил ямы согласовывают их взаимоотношения с друга-ми существами, то пять правил ниямы приводят в согласие их отношение к жизни вообще и к запредельной Реальности. Эти практики таковы:

1) чистота (шауча);

2) довольство имеющимся (сантоша);

3) аскеза (подвижничество) (тапас);

4) (само)обучение (свадхьяя);

5) преданность Господу (ишварапранидхана).

«Чистота почти что набожность, — проповедовал Джон Уэсли [354], и индийское пуританство совершенно согласно с этим суждением. Очищение является ключевой метафорой йогической духовности, и поэтому неудивительно, что чистота составляет одну из пяти непреложностей. Что же именно подразумевается под понятием чистоты, разъяснено в Йога-бхашье (2.32), которая отличает внешнюю чистоту от внутренней (умственной). Первая достигается такими средствами, как омовение и подобаемое питание, тогда как последняя обретается благодаря таким средствам, как концентрация сознания и созерцание. Наконец, сама личность в своем высшем, или саттвическом, проявлении должна быть настолько чистой, чтобы быть в состоянии отражать без искажений свет трансцендентного Я. Из Майтраяния-упанишады мы узнаем следующее относительно умственной чистоты:

Ибо разум, как говорят, бывает двух видов — чистый и нечистый: Нечистый соприкасается с желанием, чистый избегает желаний. Очистив разум от лености и рассеянности, сделав его непоколебимым. Он освобождается от разума и идет к высшему уделу.

До той поры следует обуздывать разум в [своем] сердце, пока он не придет к уничтожению.

Это — знание и освобождение, [все] остальное — простершиеся [в мире] узы. Счастье, которое обретают мысли, погруженные в Атмана и очищенные сосредоточенностью от скверны, Не может быть описано словами — оно постижимо лишь своим внутренним началом [то есть душой]. (6.34)

Довольство, или сантоша, есть та добродетель, что воспевают все мудрецы мира. В своей Йога-бхашье (2.32) Вьяса толкует ее как отсутствие желания присвоить больше того, что насущно необходимо. Таким образом, довольство предстает добродетелью, которая полностью противоположна нашей современной потребительской психологии, которая руководствуется потребностью приобретать все больше, чтобы как-то заполнить внутреннюю пустоту. Довольство — выражение отрешения, добровольное жертвование тем, чего нам суждено будет лишиться в годину смерти. Довольство тесно связано с бесстрастием, когда йогин одинаково равнодушно взирает на ком земли и кусок золота. Это позволяет йогину невозмутимо переносить и успех, и неудачу, и радость, и печаль.

Аскеза, или тапас, — третья составляющая ниямы и заключается в таких крайностях как длительное неподвижное стояние или сидение; испытание голодом, жаждой, холодом и зноем; соблюдение полного молчания и пост. Как говорилось в третьей главе, слово тапас означает «жар» или «тепло» и относится к огромной, вырабатываемой посредством аскетизма психосоматической энергии, которая часто ощущается как тепло. Йогины используют эту энергию для нагрева своего ума-тела, пока оно не даст эликсир высшей сознательности. Согласно Йога-сутре (3.46), благодаря такому подвижничеству обретается совершенство тела, которое становится твердым как алмаз. Тапас, однако, не следует путать с вредным самобичеванием и самоистязанием, свойственным факирам.

В Бхагавадгите в зависимости от преобладания той или иной составляющей (гуна) природы различаются три вида аскезы;

Чистота, прямота, почитанье Богов, брахманов, старцев, гуру; Целомудрие и неврежденье Именуются тапасом тела.

Речь приятная, добрая, Партха. Необидная, полная правды, Постоянное Вед повторены; Именуются тапасом речи.

Ясность сердца, ко всем дружелюбье, Очищенье душевной природы. Молчаливость, себя обузданье Именуются тапасом сердца.

Если йогин, плодов не желая, Совершает с великой верой Этот тапас во всех трех видах — Его тапас исполнен саттвы.

Ради славы людской, почета Если тапас свершен лицемерно Это раджасный, страстный тапас: Легковесен он, Партха, непрочен.

В заблужденье, себе на муку, Либо чтоб навредить другому Совершаемый тапас, сын Притхи, Именуется тамасным, «темным».

(17.14–19)

(Само)обучение, или свадхьяя, представляет собой четвертый член ниямы и существенную сторону йогической практики. Само слово состоит из сва («свой, собственный») и адхьяя («вхождение»), означая чье-то собственное проникновение в скрытый смысл писаний. Шата-патха-брахмана («.Брахмана ста путей»), добуддийское сочинение, содержит следующее место, где наглядно дается необычайная оценка изучению священного наследия:

Изучение и толкование [священных текстов] представляются [источником] наслаждения [для истинно занимающегося]. Он овладевает умом и становится независим от других, и день за днем он обретает [духовную] силу. Он спит спокойно и оказывается лучшим лекарем для себя. Он управляет чувствами и наслаждается Одним. Его проницательность и [внутренняя] слава (яшас) растут, [и он обретает способность] крепить мирозданье (лока-пакти)[355]. (11.5.7.1)

Цель свадхьяи состоит не в умственном обучении — это погружение в древнюю мудрость. Это созерцательное восприятие истин, открытых провидцами и мудрецами, которые посетили те далекие места, куда не способен проследовать ум и лишь одно сердце туда проникает, неся перемены. Санскритские комментаторы Йога-сутры считают, что свадхьяя еще означает созерцательное твержение (джапа) священных текстов, но царь Бходжа выражает мнение меньшинства, когда в своей Раджа-мартанде приравнивает самообучение к одному твержению.

Последняя составляющая ниямы заключается в преданности Господу, или ишвара-пранидхане, которая заслуживает особого внимания. Господь (ишвара), как уже отмечалось, — одно из многих, но цельных трансцендентных Я (пуруша). Согласно определению Патанджали, особое положение Господа среди многих Я обусловлено тем обстоятельством, что Он никогда не сомневается в собственном всеведении и собственной вездесущности. Прочие свободные Я хотя бы раз лишались такой уверенности, когда посчитали себя отдельной эго(ис)тичной личностью, или ограниченным телом-умом. Все Я, конечно, исконно свободны, но лишь один Господь всегда осознает эту истину.

Господь здесь не Создатель, подобно иудейско-христианскому Богу, и не своего рода всеобщий Абсолют, как учат Упанишады или же тексты буддизма махаяны. Все это побудило некоторых критиков рассматривать ишвару как «самозванца» классической йоги. Однако предположение, что Господь случайно оказался в дуалистичной метафизике йоги Патанджали неверно, поскольку не согласуется с историей доклассической йоги, которая явно была теистической (если говорить точнее, пан-ен-теистической). Более правдоподобной рисуется следующая картина: в своем стремлении подвести под йогу рациональную основу Патанджали придал понятию ишвары некую неопределенность, что позволило включить его в дуалистичную систему. То, что такое решение едва ли было удовлетворительным, можно видеть на примере ее многочисленной критики со стороны других традиций и того обстоятельства, что послеклассическая йога вернулась к панентеистическим представлениям существовавших до Патанджали школ.

Почему Патанджали все же не обошел вниманием учение об ишваре? Причина достаточно проста и связана с тем, что Господь для него и йогинов того времени был чем-то большим, нежели неким понятием. Поэтому имеет смысл предположить, что Господь, напротив, соответствовал их общему опыту. Представление о преданности Господу и его благодати (прасада) входило составной частью в йогу с самого начала, но особенно со времени появления таких теистических традиций, как панчаратра, представленная в Бхагавадгите.

Религиозно настроенный ум, естественно, склонен поклоняться высшей Реальности. Как заметил Свами Аджая (Алан Вайншток):

Покуда мы поглощены собственными нуждами, «собой» и «своим», нас будет одолевать неуверенность… Взращивание в себе жертвенности и преданности замещает подобную занятость собой ощущением нашей взаимосвязи, на коей и покоится вся эта вселенная. Чувство преданности и жертвенности делает доступным для нас переживание собственной полноты. Мы также постигаем, что наделены способностью стать проводниками высшего сознания, посильно содействуя тому, что способно помочь другим в их пробуждении [356].

Преданность Господу и есть те врата, что ведут к трансцендентном) Сущему, которое для непросветленного предстает объективной реальностью и силой, но которое после просветления, оказывается, совпадаете трансцендентным Я самого йогина. Об этом не говорится в Йога-сутре, но это подразумевается в учении о том, что все трансцендентные Я, включая ишвару, вечны и вездесущи; поэтому, хоть о них и говорится во множественном числе, они в итоге совпадают друг с другом.

В Йога-бхашье механизм процесса упования на Господа описывается так:

Вследствие упования, [то есть] особой формы бхакти, [или безраздельной любви,] Ишвара склоняется [к Ногину]. он благоволит к нему по причине одного лишь страстного стремления [йогина к божеству].

Также и у йогина вследствие страстного стремления к Ишваре достижение самадхи и его плода становится наиболее близким. (1.23)

Поэтому непреложности (нияма) пяти видов оказываются чем-то большим, нежели усилия над собой, так как они содержат элемент благодати. Йогины со всех сил стараются постичь и преодолеть многие пути, на которых обычная эго-(ис)тичная личность силится увековечить себя. Но в конечном счете. прорыв из индивидуального опыта к экстатическому Самопознанию даруется божественным вмешательством.

Позы

Первые два звена, яма и нияма, регулируют социальную и личную жизнь йогина в его усилии сократить число пагубных желаний и действий, которые лишь увеличивали бы кармическое бремя йогина. Цель состою в полном истреблении кармы, то есть всех подсознательных побудителей (санскара), гнездящихся в глубинах психики. Для успеха подобного преображения сознания йогин должен создать для себя подобающие внешние и внутренние условия. Яму и нияму можно рассматривать как первые шаги в этом направлении. Позы, иначе асаны (букв.: «сидение»), переводят такие усилия на следующий уровень — на уровень тела.

Для Патанджали поза главным образом представлялась как обездвиживание тела. Появление изобилия поз, служащих учебным целям, относится к позднейшему этапу развития йоги. Согласно Йога-сутре (2.46) поза человека должна быть устойчивой и удобной. Собирая вместе свои члены, йогины добиваются немедленной смены своего умонастроения: они становятся внутренне спокойными, что существенно облегчает их способность концентрации ума. Некоторая часть поз — известных как «печати» (мудра) — особо эффективны в смене умонастроения, поскольку обладают более выраженным воздействием на эндокринную систему человеческого организма. Приступающие к занятиям йоги иногда с трудом способны выявить в себе эти внутренние перемены, возможно, по той причине, что слишком много внимания обращают на мышечное напряжение. Однако при достаточной практике всякий будет в состоянии обнаружить воздействие на их настроение различных асан, после чего может начаться уже настоящая внутренняя работа. Ведь, как говорит нам Патанджали, правильное выполнение позы делает йогина невосприимчивым к воздействию «парных противоположностей» (двандва) природы, наподобие жары и холода, света и темноты, тишины и шума.

Регуляция дыхания

«Вся связанная с йогой затея оказывается всего лишь игрой пранических сил» [357]. Эта цитата показывает всю значимость праны, жизненной силы, в процессе йоги. Когда йогины начинают достаточно полно осознавать свое внутреннее состояние и больше не отвлекаются на мышечные напряжения и внешние раздражители, они все более прислушиваются к тому, как их жизненная сила циркулирует в организме. Следующий шаг состоит в энергетической зарядке внутреннего континуума — тела-ума, как он субъективно воспринимается, — посредством практики пранаямы. Прана, как на это часто указывается, — не просто дыхание. Напротив, само дыхание предстает лишь внешней стороной, или формой проявления, праны, которая является жизненной силой, что пронизывает и поддерживает саму жизнь.

Метод пранаямы (букв.: «расширение праны») — наиболее наглядный способ, посредством которого йогины стремятся воздействовать на биоэнергегическое поле своего организма. Но даже практикование нравственных предписаний и непреложностей и приемы устранения сенсорного восприятия и умственной концентрации по сути своей — способы управления пранической силой.

Хотя многочисленные исследователи в разное время доказывали существование праны, их идеи не оказали существенного влияния на западные влиятельные медицинские круги. Некоторые, подобно австрийскому врачу Антону Месмеру (поборнику гипнотизма, 1734–1815)[358] и американскому психиатру Вильгельму Райху (1897–1957)[359]. изобретателю оргонового ящика[360] подвергались осмеянию и даже преследовались за свои новаторские идеи[361]. И тем не менее само представление о биоэнергии можно отыскать во многих культурах: китайцы именуют ее ци, полинезийцы мана, американские индейцы аренда. Современные исследователи говорят о биоплазме. Чем бы не являлась прана — и предстоит еще многое сделать, прежде чем современная наука примет это понятие — для практикующего йогу это вполне осязаемый феномен.

Йогинам известно о существовании тесной связи между жизненной силой, дыханием и умом. Йогашиха-упанишада утверждает:

Сознание (читта) связано с жизненной силой, пребывающей во всех существах. Подобно тому как птицу привязывают к веревке, так происходит и с умом. Ум не подчинить всякими рассуждениями. Единственным средством для этого служит жизненная сила. (59, 60)

Посредством регуляции дыхания в сочетании с концентрацией жизненная сила тела-ума может приводиться в действие и направляться. Обычно — в сторону головы, или точнее, мозговых центров. Более подробно об этом будет рассказано в семнадцатой главе. В любом случае прана представляется орудием для направления внимания внутри тела вверх, сосредоточения осознанности вдоль оси тела по направлению к мозгу. По мере продвижения дыхания, или жизненной силы, зверх, повышается внимание, ведя тем самым ко все более тонким переживаниям. На заключительном этапе процесса праническая энергия направляется к высшему психоэнергетическому центру (чакра) у макушки головы. Когда прана и внимание устанавливается в этом месте, возможно резкое изменение сознания. приводящее к экстатическому состоянию (самадхи).

Отвлечение чувств

Практикование поз и дыхательного контроля ведет ко все большему обесчувствованию, при котором блокируются внешние раздражители. Йогины все более начинают обживаться во внутреннем пространстве своего разума. Когда сознание в самом деле оказывается отгороженным от внешней среды, это и есть состояние отключения чувственного восприятия, иначе пратьяхара. Санскритские тексты сравнивают этот процесс с втягиванием черепахой своих конечностей в панцирь. В Махабхарате отвлечение чувств описывается так:

Распускающий чувства Атмана узреть не может:

То туда, то сюда они мечутся; неподготовившемуся обуздать их трудно. (12.194.58)

Сосредоточив ум (манас), нужно держать [его] прикованным к такому размышленью;

Слепив в глыбку множество чувств (индрия), должен сидеть, как пень, молчальник.

Не должен воспринимать он звука ухом, не чувствовать касаний кожей, Не воспринимать образ глазом, а языком — вкуса.

Глубоким размышленьем должен отогнать все запахи знающий йогу; Того, что возбуждает пятерку [индрий], не должен искать отважный. (12.195.5–7)

Хоть йогины, практикующие отстранение чувств, и описываются «сидящими неподвижно», это не означает, что они находятся в бессознательном состоянии. Напротив, когда чувства отброшены одно за другим, ум обычно становится весьма деятельным. Об этом свидетельствуют эксперименты по сенсорной депривации[362], наподобие опытов с помощью так называемых камер самадхи, изобретенных Джоном С. Лилли. Здесь испытуемый полностью погружается в соленую воду, находясь в темном, изолированном от внешних воздействий контейнере, и уже спустя несколько минут некоторые испытуемые начинают галлюцинировать. Для йогина, разумеется, важно не впасть в галлюцинацию или сон, но неизменно удерживать ум на предмете своего сосредоточения.

Концентрация

Как непосредственное продолжение процесса отстранения чувств концентрация есть «удержание ума в неподвижном состоянии», согласно определению Три-шикхи-брахмана-упанишады (31). Концентрация, пятое звено восьмеричного пути, представляег собой сосредоточение внимания на любой точке (даиа), которой может быть некая часть тела (наподобие чакры) или внешний объект, который помещается вовнутрь (наподобие образа божества).

У Патанджали для обозначения концентрации служит слово дхарана, производное от глагольного корня дхри, «удерживать». Удерживается в данном случае как раз внимание, которое фиксируется на интериоризированном объекте. Сопутствующий этому процесс именуется словом экаграта, состоящим из эка («один, единичный») и аграта («точечность»). Подобная одноточечность, или сосредоточенное внимание, представляет весьма напряженную форму всплесков внутренней концентрации, которые мы испытываем, например, при умственной работе. Но если обычная концентрация в большинстве случаев оказывается лишь быстротечным состоянием, сопровождаемым большим локализованным напряжением, то йогическая дхарана является переживанием, затрагивающим все тело и свободным от мышечного или иного напряжения, и, следовательно, глубоко затрагивает психику, что дает возможность для творческой внутренней работы.

В Катха-сарит-сагара («Океан сказаний»), популярном собрании сказаний кашмирского поэта Сомадевы (вторая половина одиннадцатого века), мы встречаем следующую историю, которая показывает, какой именно можег быть одноточечная концентрация.

Витастадатта был купцом-индусом, обратившимся в буддизм. Сын глубоко презирал его за это. называя распутным безбожником. Не сумев вразумить юношу, Витастадатта обратился с жалобой к царю, который немедленно приговорил казнить парня по прошествии двух месяцев, а охрану его поручил отцу. Оплакивая свою судьбу, юноша не мог ни спать, ни есть. В назначенный срок он был вновь доставлен во дворец. Видя его страх, царь напомнил, что все существа боятся смерти, как и он сам. Посему, какое устремление может быть выше, нежели постоянное исполнение буддийской заповеди невреждения, включая уважительное отношение к старшим.

Юноша, уже глубоко раскаявшийся, пожелал, чтобы его наставили на путь истинный. Заметив его искренность, царь решил устроить испытание вместо наставления. Он поднес парню сосуд, наполненный до краев маслом, и повелел тому обнести его вокруг города не расплескав ни капли — иначе юноша будет немедленно казнен. Обрадовавшись выпавшему случаю спасти себе жизнь, тот был преисполнен решимости во что бы то ни стало добиться успеха. Твердо ступая, он не смотрел по сторонам, думая лишь о сосуде в руках, и в итоге возвратился к царю, не пролив и капли. Зная о проходившем тогда в городе празднике, царь поинтересовался, видел ли юноша веселящихся на улицах людей. Тот ответствовал, что не видел и не слышал никого. Царь был доволен и посоветовал парню следовать высшей цели освобождения с такой же умососредоточенностью и страстью.

Практика концентрации достаточно трудна. Во вступлении к своей книге Пробуждение психолог Чарлз Тарт предлагает своим читателем попробовать, непрерывно следя за секундной стрелкой на часах, одновременно осознавать собственное дыхание [363]. Очень немногие могут делать это без быстро уступающей чехарды в мыслях. Вероятно, те, кто в состоянии удерживать свое внимание хотя бы недолго, имеют навыки медитации или схожей практики.

Но концентрация не только трудна, она еще сопряжена с опасностями, как отмечается в Махабхарате:

Можно устоять на остром лезвии ножа, но трудно неподготовленному человеку устоять в сосредоточениях йоги.

Неверные сосредоточения, мой друже, не ведут людей к искомой цели, но подобны челну в морс без руля и ветрил. (12.302.54–55)

Йога-сутра (1.30) перечисляет девять препятствий, которые могут возникнуть при попытке успокоить внутренний мир, включая болезнь, сомнение и невнимательность. Йогическая концентрация — высокоэнергетическое состояние, и легко видеть, как собранная в нем психическая энергия может обернуться против самого неосмотрительного практикующегося. Как заметил в своей Вивека-чудамани («Жемчужина различения») Шанкара:

Когда сознание даже слегка отклоняется от своей цели и направляется вовне, оно затем опадает подобно тому, как случайно оброненный мяч катится по лестничным ступеням. (325)

Когда сознание «опадает», оно возвращается к обычным заботам, но наделенное более высоким психическим зарядом, что может доставить недисциплинированному человеку много хлопот. Часто оно оживляет скрытые навязчивые идеи, особенно те, что связаны с половой жизнью и потенцией. В этом отношении число павших йогинов поистине легендарно. Эзотерические традиции предупреждают новичков, что стоит им ступить на избранный путь — и единственно безопасным направлением для них будет движение только вперед.

Созерцание

Длительная и углубленная концентрация естественным образом ведет к состоянию созерцательной углубленности, или дхьяне, когда вобранный внутрь объект или точка заполняют собой все пространство сознания. Как одноточечность внимания является механизмом обретения концентрации, так «однонаправленность» (экатаната) лежит в основе процесса медитации. Все возникающие представления (пратьяя) вращаются вокруг объекта сосредоточения внимания и сопровождаются мирным, тихим эмоциональным расположением духа. Здесь не исчезает прозрачность ума, напротив, усиливается ощущение пробужденности, хотя и отсутствует восприятие внешней среды.

В своей оригинальной работе Карта ментальных состояний британский психолог Джон X. Кларк удачно характеризует дхьяну таким образом:

Медитация — это способ, посредством которого человек все больше сосредотачивается на все меньшем и меньшем. Цель такова, чтобы опустошить ум. оставаясь при этом, что поразительно, бдительным.

Обычно, если мы опустошаем свой ум. как это бывает при подготовке ко сну — например, «считая овец» для ограничения активности наших мыслей, что навевает на нас сон и в итоге мы засыпаем. Парадокс медитации заключается в том, что она и опустошает ум, и одновременно пробуждает бдительность [364].

Начальная задача йогического созерцания состоит в приостановке потока обычной умственной деятельности (вритти), которая включает следующие пять категорий:

1) прамана — (по)знание, выводимое из восприятия, умозаключения или авторитетного свидетельства (наподобие священных писаний);

2) випаръяя — ложное (по)знание. ошибка восприятия;

3) викальпа — ментальное конструирование, воображение;

4) нидра — сон;

5) смрити — память.

С первыми двумя видами умственной деятельности расправляются с помощью практики отвлечения чувств. Склонность к ментальному конструированию постепенно падает по мере углубления медитации. Сон, который обусловливается преобладанием составляющей тамаса, преодолевается посредством поддержания состояния бодрствующей внимательности при концентрации и созерцании

Память — источник механически появляющихся обрывков мыслей или воображения, которые так досаждают начинающим, отключается в последнюю очередь. Она оказывается все еще деятельной в низших экстатических состояниях, где через нее порождаются представления (пратьяя) о природе спонтанных прозрений, и полностью она преодолевается лишь в высшем типе экстатического познания, которое известно как асампраджнята-самадхи. В этом возвышенном состоянии временного отождествления с Я искореняются подсознательные побудители (санскара), ответственные за овеществление, экстериоризацию сознания. Память, можно сказать, имеет две составляющие — грубую, которая успешно отключается посредством созерцания, и тонкую, которая нейтрализуется через некогнитивный экстаз.

Процесс ограничения (ниродха) состоит из трех основных ступеней:

1. Вритти-ниродха, прекращение деятельности пяти категорий грубой умственной деятельности при указанной выше медитации.

2. Пратьяя-ниродха, удаление представлений (пратьяя) при различных видах когнитивного экстаза (сампраджнята-самадхи). Следовательно, йогины должны выйти за пределы равно как спонтанно возникающих представлений или мыслей (витарка) в экстатическом состоянии савитарка-самапатти, описанном в следующем разделе, так и чувства блаженства (ананда) в экстатическом состоянии ананда-самапатти, тоже представленном ниже.

3. Санскара-ниродха, ограничение подсознательных побудителей при некогнитивном экстазе (асампраджнята-самадхи). В этом возвышенном состоянии йогины отключают саму глубокую память, чьи следы впечатлений (васана) постоянно порождают новую психоментальную деятельность.

Экстаз

Тем же самым образом, как и концентрация, которая в случае достаточной сосредоточенности ведет к созерцательному углублению, экстатическое состояние (самадхи) возникает, когда все «завихрения» или «блуждания» (вритти) обычного бодрствующего сознания полностью прекращаются посредством практики медитации. Так что концентрация, медитация и экстаз являются ступенями непрерывного процесса ментального демонтажа, или единения. Когда процесс разворачивается в отношении к одному и тому же интериоризированному объекту у Патанджали он именуется «сдерживанием» (санъяма).

Экстатическое состояние — кульминация длительного и трудного процесса умственной дисциплины — столь же трудно постижимо, как и решающе в должной оценке йоги. Его часто толкуют как самогипнотический транс, приступ бессознательного состояния или даже искусственно вызываемое шизофреническое состояние. Но все эти ярлыки не соответствуют действительности. Редко понима

ют как раз то, что, во-первых, самадхи включает огромное множество состояний, и, во-вторых, — те, что действительно испытали это объединяющее состояние в его различных формах, единодушно утверждают, что одной из его отличительных черт является умственная ясность. Но психологи по йоге хорошо знакомы с псевдоэкстатическими состояниями, которые по праву можно назвать приступами бессознательного состояния (джадья)[365].

Истинное самадхи, однако, всегда сопровождается сверхбодрствованием — как раз то, что, например, не сумел понять К. Г. Юнг, и его ошибочные взгляды все еще подхватывают другие [366]. Даже если кто-то считает нецелесообразным или нежелательным развитие различных состояний самадхи, ему пришлось бы признать, что все они являются этапами на пути, ведущими не к умалению сознания или человеческого бытия, но к более величественной реальности и благу. Основное значение индийской психотехники для нашей эпохи заключается именно в собранных ею свидетельствах о существовании некоего состояния бытия — то есть состояния Я-личности, или трансцендентного Сущего-Сознания, — которое едва ли знакомо нашему западному духовному наследию и в котором современная наука несведуща.

По этой причине мы должны быть осторожны в своих окончательных оценках по поводу йогических состояний, идей и практик, покуда не проверим их с той непредвзятостью, которой так хвалится сама наука. Как предостерегает Мирче Элиаде, всемирно признанный авторитет в области истории религий, в своей новаторской работе по йоге:

Отрицание реальности йогического опыта, или критика некоторых его аспектов, недопустимы от человека, который не обладает прямым знанием ее практики, поскольку сами йогические состояния выходят за пределы того состояния, что охватывает нас, когда мы их критикуем [367].

Хотя можно дать формальное определение самадхи, но никакие описания не в состоянии полностью отразить природу столь необычайного состояния, для которого в нашей повседневной жизни не найти какой бы то ни было отправной точки. Наиболее важная его черта, несомненно — переживание полного уничтожения граней между субъектом и объектом: сознание йогина приобретает природу созерцаемого объекта. Такое отождествление сопровождается совершенным бодрствованием, испытанием блаженства, или чувства чистого существования, в зависимости от уровня экстатического единения.

В своей Йога-сутре Патанджали разработал феноменологию состояний самадхи, которая выкристаллизовывалась на протяжении тысячелетнего йогического опыта. Он различает два основных рода самадхи, а именно, когнитивный экстаз (сампраджнята-самадхи) и некогнитивный экстаз (асампраджнята-самадхи), которые соответствуют ведантскому разграничению между образным экстазом (савикальпа-самадхи)[368] и внеобразным экстазом (нирвикальпа-самадхи) [369].

Если некогнитивный экстаз единственен в своем роде, когнитивный экстаз обладает различными формами, которые еще имеют специальное обозначение «совпадение» (самапатти) ввиду слияния субъекта и объекта. Простейшей формой здесь является витарка-самапатти, которая оказывается экстатическим единением в отношении грубого (стхула) плана объекта. Например, если предмет созерцания некое божество — скажем, синий облик четырехрукого Кришны, — погружающийся в самадхи йогин становится одним целым с образом Кришны. Этот образ ярко переживается как настоящая реальность, так что йогин ощущает себя темнокожим Кришной. Само переживание единения насыщено всевозможными спонтанными (недискурсивными) мыслями, но в отличие от медитации, они не мешают его экстатическому наслаждению. После прекращения всякого мышления (витарка) йогин погружается в недискурсивный экстаз (нирвитарка).

Следующий более высокий или более глубокий уровень экстатического единения достигается, когда йогин отождествляется с тонкой (суюима) стороной своего предмета созерцания. В нашем примере он будет ощущать себя Кришной на все менее различающихся планах бытия, пока не останется лишь одна неустранимая первопричина природы. Это состояние опять же имеет две формы, в зависимости от наличия или отсутствия спонтанных мыслей. Первое известно как «рефлексивный экстаз» (савичара-самадхи), второй — как «нерефлексивный экстаз» (нирвичара-самадхи).

Согласно толкованию Йога-сутры Вачаспати Мишрой в его Таттва-вайшаради, существует четыре дополнительных уровня опыта единения: саананда-самапатти («совпадение с блаженством», пишется санандасамапатти), са-асмита-самапатти («совпадете с самостью», пишется сасмитасамапатти), нирананда-самапатти («совпадение вне блаженства») и нирасмита-самапатти («совпадение вне самости»). Первый тип состоит в переживании глубокого блаженства. Второй тип просто дает незабываемое ощущение своего присутствия, в нашем случае в виде самого естества Кришны. Здесь присутствует чувство «Я», или индивидуализированного существования, но вовсе не отождествляясь с какой бы то ни было ролью. Само Я безгранично расширилось. Значительно труднее передать интуитивное ощущение сути экстатического опыта третьего и четвертого типов. Мы можем спросить, а испытывал ли сам ученый муж Вачаспати Мишра эти дополнительные виды экстаза или же они просто были поведаны ему. Во всяком случае, Виджняна Бхикшу. который был знатоком йоги, явно отбрасывает два последних вида экстаза

Все эти типы представляют собой форму когнитивного экстаза (сампраджнята-самадхи). В результате переживания таких состояний частично преодолевается эго-(ис)тичная личность. С одной стороны, их даже можно рассматривать как средства получения знаний о вселенной благодаря способности человеческого сознания сходного с мимикрией хамелеона — отождествляться с предметом созерцания.

От этих экстатических состояний отличается некогнитивный экстаз (асампраджнята-самадхи), который совпадает с Самопознанием. Во время этого опыта йогины преодолевают миры природы и отождествляются со своим истинным существом, Я (пуруша). Подобный опыт предполагает полную перестройку, или паравритти (греч. метанойа) сознания, совершенное преображение тела-ума. Этого невозможно достичь лишь одним усилием воли. Напротив, йогины должны опустошить себя и открыться навстречу высшей Реальности, находящейся вне пределов ума-тела. Поскольку запустить этот процесс по своему — усмотрению невозможно, то сам момент совершенной открытости часто описывается, что мы уже видели, как вмешательство свыше, как ниспосылание благодати.

А сампраджнята-самадхи оказывается единственной стезей к познанию сознательного сознавания трансцендентой Я-личности и ее извечной свободы. В этом некогнитивном экстазе нет ни предмета созерцания, ни созерцающего субъекта. Для обычного ума это состояние пугающей пустоты. В случае достаточно длительного поддержания подобного состояния его огонь постепенно преобразит бессознательное, выжигая все подсознательные побудители (санскара), которые плодят новую эго-сознательную деятельность и проистекающую отсюда карму.

III. ОСВОБОЖДЕНИЕ

На самой вершине этого экстатического единения йогины достигают точки невозвращения. Они обретают свободу. В соответствии с дуалистической моделью классической йоги подобное подразумевает оставление ограниченного ума-тела. Освобожденное существо пребывает в совершенной «обособленности» (кайвалья), которая и есть трансцендентное состояние исключительного Присутствия и чистой Осознанности. Некоторые школы веданты, где конечная Реальность лишена двойственности, утверждают, что освобождение не обязательно должно совпадать со смертью физического тела. Таков идеал «прижизненного освобождения» (дживан-мукти). Однако Патанджали, похоже, не разделял подобного мнения [370]. Для него высшее благо йогина заключается в полном разрыве с миром природы (пракрити) и пребывании исключительно в виде бескачественного Я, одного среди многих, и, как мы должны заключить, пересечении со всеми прочими Я в вечной бесконечности. Таков же идеал и классической санкхьи.

Трудно обычному человеку представить то, как подобная безупречная Самость выглядит, даже если у него и бывают при созерцательной практике моменты выхода в состояние преодоления эго. По самому определению ясно лишь то, что это не связано с переживанием, поскольку там нет ни субъекта, ни объекта, которые послужили бы источником знания. Но это и не состояние бессознательности. Все претворившиеся сходятся на том, что это крайне желательное состояние, достойное того, чтобы мы положили на него все свои силы.

Тяжкий путь йоги ведет, таким образом, нас за собственные пределы. Йогическая психотехника — всего лишь лестница, по которой карабкается духовный подвижник только для того, чтобы затем в последний момент ее отбросить. Сами определения Патанджали полезны исключительно в той степени, что они могут направлять нас до той поры, пока мы не распознаем присущую нам свободу, что дает нам силу и могущество узреть Реальность в ее наготе и выйти за пределы всех определений, убеждений, догм, моделей, теорий или представлений.