Энрико Карузо: легенда одного голоса

Глава 9

Энрико отсутствовал в течение шести недель. Мы решили, что «Билтмор» расположен слишком далеко от «Метрополи­тен», и, перебрав несколько гостиниц, я остановилась на отеле «Вандербильт» на углу 34-й стрит и Парковой авеню. Догово­рившись обо всем, я отправилась в Истхэмптон. Обычно после возвращения Энрико мы принимали некоторые приглашения, и потому я решила взять с собой драгоценности. Я поместила их в переносной сейф, который поставила на камине около кро­вати, заперла его и спрятала ключ. Весна в том году была позд­ней — дни стояли холодные и мрачные, и почти каждый день случалась гроза. Однажды вечером мы с братом и его женой си­дели в комнате после обеда, когда вдруг необычайно сильно ударила молния и потух свет. Франк — дворецкий, прислужи­вавший за столом Энрико в течение ряда лет, — зажег свечи в ла­тунных подсвечниках на камине. Каждый удар грома сотрясал оконные рамы, а по стеклам текли дождевые потоки. В этой об­становке разыгрались события, как бы сошедшие со страниц, описывающих похождения Ника Картера[6]. Все началось с то­го, что зазвонил дверной звонок и через пару минут Франк со­общил, что со мной хочет говорить Фитцджеральд. Последний вошел в комнату. С его плаща стекали струи воды.

— У ворот стоит такси, прибывшее из Нью-Йорка. Мужчи­на и женщина, сидящие в нем, говорят, что им нужно видеть мистера Карузо.

— Кто они?

— Не знаю. Они выглядят странно. Фуражка на голове муж­чины похожа на те, что носят французские офицеры. Женщи­на одета в вечернее платье. Очевидно, иностранцы.

— Франк, приведите их и не уходите из комнаты. Фитц, на­блюдайте за происходящим через окно.

Я никогда не видела этих людей. Фитц оказался прав — они выглядели необычно. Мужчина был высокого роста блонди­ном с резкими и суровыми чертами лица. Он был облачен в офицерскую форму: лакированные ботинки, синие брюки с красными лампасами и темно-синий мундир с множеством ук­рашений. На голове его красовалась красная шляпа, расшитая золотом. На плечи был накинут длинный плащ. Женщина — невысокая и темная — казалась старше его. На ней было черное вечернее платье из тафты, светлый шарф и тюлевая шляпка. Не успела я поздороваться, как мужчина заговорил:

— Я пришел повидаться с мистером Карузо. Нам необходи­мо видеть его тотчас же.

Он говорил по-английски с акцентом, принадлежность ко­торого я не могла определить.

— Мистера Карузо нет, — сказала я, — он в...

— Мистер Карузо в Южной Америке, — внезапно прервал меня Франк, — в Буэнос-Айресе.

Я промолчала. Франк хорошо знал, что Энрико в Гаване. Офицер нахмурился.

— Но я знаю, что он здесь. Мне сказали об этом в «Никербо-кер-Отеле». Мы прибыли сегодня утром из Европы и сразу же направились сюда. Безусловно, он здесь.

— Его нет здесь, — сказал мой брат, — миссис Карузо сказала вам об этом.

— Миссис Карузо? Здесь нет миссис Карузо.

— Простите, — сказала я, — но я и есть миссис Карузо.

Он покраснел и обратился к женщине на незнакомом мне языке. Эффект, произведенный на нее его словами, поразил нас. Она побагровела и что-то сердито сказала ему. Женщина говори­ла все громче и громче, ее речь прерывалась временами истери­ческим хохотом и рыданиями. Мужчина даже не пытался успо­коить ее, он лишь сказал ей несколько слов, продолжая рассмат­ривать меня. Внезапно он сунул правую руку под плащ. В этот са­мый момент брат схватил один из подсвечников. Одновременно распахнулось окно, и в нем появился Фитц с пистолетом в руке.

— Руки вверх и сбросьте плащ, — скомандовал он.

Мужчина повернулся в сторону Фитца. Плащ упал с его плеч. Он усмехнулся и вынул из кармана бумажник, достал из него визитную карточку и бросил ее на стол. Женщина закры­ла лицо руками.

— Прошу прощения, мадам, — сказал он. — Произошла ошибка. Вот моя визитная карточка.

Франк подал ее, и я прочла: «Михаил Каттинас. Секретарь Румынской дипломатической миссии. Вашингтон».

В углу карандашом было написано: «Отель «Билтмор».

— Мадам, прошу разрешить нам остаться на ночь. Погода...

— В трех километрах отсюда есть гостиница, — сказал Фит­цджеральд через окно.

Мужчина не обратил внимания на слова Фитца и продолжал смотреть на меня.

— Мы иностранцы и просим вашего гостеприимства. В та­кую погоду нельзя выгнать на улицу даже собаку.

— Здесь нет места. Гостиница в трех милях, — повторил Фитц.

Женщина топнула ногой, вскрикнула и бросилась вон из комнаты. Мужчина низко поклонился, повернулся и пошел вслед за нею. Я сразу же позвонила в «Билтмор». Управляющий подтвердил, что двое людей спрашивали обо мне. Они прожи­ли несколько дней и уехали сегодня утром, не заплатив по сче­ту. Затем я позвонила в Румынскую миссию в Вашингтон. Их имен не было в списке служащих миссии. В ту же ночь я напи­сала Энрико об этой невероятной истории.

Отель «Севилья»

Гавана. Куба

Вторник, 1 июня 1920 года

16.30

Моя дорогая Дора!

Ты не можешь представить, что я переживал, читая письмо, в котором ты описываешь визит Каттинаса! К счастью, ничего не случилось. Эти люди не принадлежат ни к моим друзьям, ни к знакомым. Я никогда в жизни не слышал их имен. Безуслов­но, целью их прихода было что-то другое, иначе не имело смысла настаивать, когда Франк сказал им, что меня нет. Я не знаю никакого румына по имени Каттинас, а те, которых знаю, никогда не напоминали о себе. Военный мундир, отказ назвать цель прихода, — все это наводит меня на дурные мысли. Воз­можно, они румыны, но надо учесть, что это цивилизованный народ и, когда муж сопровождает жену, как было на этот раз, он всегда заранее договаривается о свидании и представляется хо­зяевам. Они не супруги, а, уверен, опытные мошенники, при­шедшие с дурными намерениями, надеясь застать тебя одну. Я очень взволнован и надеюсь, что ты больше никого не будешь принимать в такой поздний час. Дай указание никого не впус­кать после захода солнца. Если ты будешь ждать кого-нибудь из друзей, назови его имя или установи пароль. Ты должна сооб­щить об этом происшествии в полицию. Не могу понять, что им было нужно от меня и почему они так разнервничались, не за­став меня дома? Это странно и загадочно! Если бы они прихо­дили по делу, то могли бы рассказать тебе, в чем оно состоит. Когда люди приходят просить денег, они не тратят 200 долларов на такси...

Если они приходили шантажировать меня, не могу понять, чего они домогались. Я никогда не имел никаких дел с румына­ми. Много думаю об этом и не нахожу правдоподобного объяс­нения. Будь осторожна, милая. Я боюсь за тебя и за Глорию. О, мой Бог! Зачем я уехал от тебя? У меня есть мысль, возможно невероятная, но тебе лучше знать. Иногда около известных и богатых людей подвизаются паразиты, которые, видя, что поч­ва ускользает из-под ног, стремятся доказать, что они необхо­димы. Они идут на любые шаги, чтобы добиться доверия людей, чье недовольство вызывают. Я имею в виду следующее: много раз я и ты ругали Фитца, и вполне вероятно, что он прибегнул к этой уловке, чтобы доказать свою преданность. Может быть, я ошибаюсь, но мы вольны думать все, что угодно. Как ты ду­маешь, будет ли Глория ласкова со мной, когда я вернусь? На­деюсь, что да. Всегда твой Рико.

Как все люди, находящиеся на виду, Энрико получал много анонимных писем. Их число выросло после нашей свадьбы, и я обещала не уничтожать их, а откладывать до его возвращения. В 1910 году «Черная рука» прислала ему письмо, требуя 15 000 долларов. Он отдал письмо в полицию, где выделили агента для его сопровождения. Через неделю он получил второе письмо, приказывавшее оставить деньги у главного входа в один из до­мов в Бруклине. В полиции приготовили пакет, и Энрико отнес его. Дом окружили агенты, и двое мужчин, подошедших к свертку, были арестованы. Их осудили на семь лет. Через год Энрико подписал прошение об их освобождении. Получаемые нами анонимные письма были либо клеветническими, либо непристойными, либо исходили от душевнобольных людей. У Энрико была своя теория относительно них. Он говорил:

— Наблюдай за первым человеком, который придет после получения такого письма, потому что иногда оно может быть написано знакомым, интересующимся, какой эффект его письмо способно произвести.

В двух случаях он оказался совершенно прав. Один раз авто­ром письма оказался небогатый человек, которому Энрико по­мог деньгами, в другой - известный маэстро. Каждый из них пришел к нам неожиданно рано утром. Обращение с ними Эн­рико так их растрогало, что они во всем сознались.

— Что заставляет людей писать нам подобные письма? — спросила я.

— Злоба и зависть, — ответил Энрико. — Одни завидуют деньгам, другие — славе.

Было нетрудно понять, почему мой бедный Энрико не все­гда верил в искренность своих друзей.

В Истхэмптоне я подготовила к приезду Энрико комнату, где он мог наклеивать вырезки, а я разбирать коллекцию марок. В эту комнату можно было проникнуть из моей комнаты и сна­ружи по лестнице. Внешний вход проходил через две двери: тяжелую деревянную, наружную, и внутреннюю, закрывавшую­ся на засов. Наружную дверь обычно не запирали. Как-то вече­ром я сидела в библиотеке, приводя в порядок гобелен. Мой брат уехал в Нью-Йорк, а его жена сидела рядом со мной и ши­ла. В девять часов я поднялась наверх посмотреть на Глорию и пожелать Нэнни доброй ночи, а потом вернулась обратно. Я помню, что через полчаса взглянула в окно и сказала:

— Совсем безлунная ночь.

В этот момент я услышала, как наверху зазвенел секретный звонок сейфа. Я побежала к телефону. Сверху но лестнице сбе­жала Энрикетта, крича: «Ваши драгоценности!!». Я остановила ее и велела молчать. Я слышала, как звенел звонок все то время, пока звонила по телефону. Сержант полиции приказал оста­навливать все машины, идущие в сторону Нью-Йорка. К этому времени собрались все слуги. Франк собирался преследовать грабителей, но я запретила ему делать это, помня, что мы не вооружены, а тот, кто украл ценные вещи, не остановится пе­ред убийством, чтобы сохранить их у себя. Револьвер был толь­ко у Фитца. Я позвонила ему, но никто не ответил. Я позвони­ла также в местную полицию и шерифу. Как только я кончила говорить по телефону, у входной двери появился Фитц. Он ни­чего не знал о случившемся и никого не встретил. Он вынул ре­вольвер, и мы поднялись наверх. Глория и другие дети спали спокойно и даже не проснулись. Единственными доказательст­вами грабежа были пустой камин и щель шириной в четыре дюйма во второй двери, ведущей к лестнице, достаточно широ­кая, чтобы можно было просунуть руку и отодвинуть засов. Где-то еще звенел звонок. Фитц пошел в направлении звука и вернулся минут через двадцать с открытым сейфом. Драгоцен­ности исчезли, но он подобрал на траве бриллиантовые серьги и гребень. Не только Фитц, но и другие держали сейф в руках, прежде чем я подумала об отпечатках пальцев. Хотя я и телегра­фировала немедленно Энрико, он узнал обо всем еще до при­хода телеграммы из сообщения Ассошиэйтед Пресс. Утром я получила от него телеграмму: «Слава Богу, ты и дитя не постра­дали. Драгоценности вернем».

Отель «Севилья»

Гавана. Куба

Среда, 9 июня 1920 года 4 часа утра

Дорогая Дора!

Не знаю, смогу ли написать письмо, потому что голова моя превратилась в «вечный двигатель». Сообщение о краже очень взволновало меня. В «Аиде» я одержал еще одну победу и был восторженно принят публикой. Я заметил, что люди, обычно поздравлявшие меня и улыбавшиеся мне, на этот раз сидели с мрачными лицами, и подумал: это оттого, что я пел еще лучше, чем обычно. Такая реакция меня разозлила, и я сказал Бракале, что немедленно уезжаю. Бедняга! Он не мог вымолвить ни сло­ва, только изменился в лице и вышел. После спектакля мы се­ли ужинать. Было около двух часов, когда официант подал Дзи- рато какую-то записку. Я почувствовал, что тут что-то не то, и спросил Дзирато, от кого записка. Он ответил, что скажет по­том, встал из-за стола и вышел. Я спрашивал об этом Фучито, Стефанини и еще кого-то, но никто не мог мне ответить. Я по­нял, что произошла какая-то неприятность, и когда Дзирато вернулся, настоял на том, чтобы тот все объяснил. Тогда он по­дал мне телеграмму, которую агентство Ассошиэйтед Пресс ра­зослало по всему свету.

В телеграмме было написано: «Сегодня злоумышленники ограбили загородный дом тенора Карузо. Похищены драгоцен­ности на сумму 500 ООО долларов. Среди них бриллиантовое ожерелье стоимостью 75 ООО долларов».

Можешь себе представить мое состояние после этого... Я сразу же отправился на телеграф и спросил, нет ли для меня те­леграмм. Мне подали две телеграммы, в которых было написа­но:

«Не волнуйся. Мы все в безопасности. Полиция Лонг-Ай- ленда и Нью-Йорка ведет розыски. Делается все возможное. Разосланы приметы повара, поваренка и супругов Каттинас. Дом полон полицейских. Не беспокойся. Дора.»

Даже нет «целую». Я послал тебе такую телеграмму:

«По поводу грабежа не волнуюсь. Хочу, чтобы ты сообщила мне о здоровье — своем и Глории. Пропавшие драгоценности вернем. Надеюсь, никто не пострадал.

Передай, что я всем доверяю».

Моя голова мучит меня. Готов кричать от приступов силь­ной и внезапно наступающей боли. Не пойму, как могло все произойти. Ведь вас там двенадцать человек. Неужели никто ничего не заметил?..

Горячо целую тебя и Глорию. Твой Рико.

P.S. Странно, что Фитц не встретил грабителей, идя к дому, но нашел сейф. Где была в момент грабежа его жена? В каком месте собаки потеряли след?

Драгоценности были застрахованы в трех разных компани­ях. На следующий день у нас поселилось десять агентов. Они обыскали каждый клочок земли, обследовали озеро и неодно­кратно опросили всех слуг. Дело получило широкую огласку. На поездах и такси стали приезжать гадалки. Прибыло так мно­го репортеров, что я превратила теннисный корт в пресс-центр. Нашу почту приходилось доставлять в больших корзинах — там были буквально тысячи писем от всевозможных чудаков и маньяков. Я никогда бы не поверила, если б мне сказали, что в Нью-Йорке столько ненормальных людей. Телефонные звон­ки трещали беспрерывно. Советов и предостережений было столько, что я в отчаянии вызвала своего юриста, чтобы он жил в доме и разбирался в этом хаосе. Он привез с собой специали­ста по почеркам, чтобы тот разбирал почту. Каждое утро приез­жали машины, наполненные экспертами и следователями. В течение последующих трех недель я завтракала и обедала с моими десятью агентами, слушая их рассказы об убийствах и преступлениях. Некоторые из них оказались ирландцами, дру­гие — итальянцами, и вдобавок к расовой неприязни они сопер­ничали в борьбе за премию, предложенную страховыми компа­ниями. Среди ночи они ходили на цыпочках по дому, ползали по земле с револьверами наготове и в довершение всего уверя­ли, что слышали в лесу сицилийский посвист. Это встревожи­ло меня. Я пригласила специального агента — симпатичного итальянца, чтобы тот всюду сопровождал Глорию. На пятый день после кражи мне позвонил репортер из Юнайтед Пресс: «Мы только что получили известие о том, что во время первого акта «Аиды» на сцену театра в Гаване была брошена бомба. Мы не знаем, пострадал ли при этом Карузо».

Всю ночь я просидела у кроватки дочери и молилась, а на следующее утро получила телеграмму от Энрико, в которой он сообщал, что с ним ничего не случилось.

Из дома мистера и миссис де Беренгуэр

Санта Клара. Куба

16 июня 1920года

Полдень

Родная моя!

Пишу тебе о том, как была брошена бомба. Начало «Аиды» запоздало на три четверти часа. Я очень хорошо спел романс «Celeste Aida», и все шло нормально до конца первого акта (сцена в храме). Второе действие начинается дуэтом Амнерис и Аиды, после чего идет сцена триумфа Радамеса, но этой сцены не было, потому что в конце дуэта раздался сильный взрыв. Я находился в тот момент в уборной и надевал плащ. Едва я успел приколоть булавку, как меня сбил удар взрывной волны. Затем я увидел бегущих по коридору людей с выражением ужаса на лицах. Кто-то посоветовал мне уйти, потому что могут быть еще взрывы. Я был очень спокоен и выбежал на сцену, завален­ную обломками. Занавес опустили, но я вышел из-за него и увидел, что публика поднялась со своих мест. Кто-то в оркест­ре играл национальный гимн. Все возбужденно разговаривали и жестикулировали. Оркестровая яма была завалена обломка­ми, а боковые ложи заполнены пылью. Кто-то оттащил меня назад и проводил в уборную. Там было много народу. Все вы­сказывали свои соображения. В этот момент вошел какой-то мужчина и сказал: «Всем удалиться. Власти прекратили спек­такль. Загорелась сцена». Ему не пришлось повторять. Я надел лучший костюм, выскочил на улицу, сел в автомобиль, приехал в отель и сразу же послал тебе телеграмму. Откуда взялась эта бомба? Кто бросил ее?..

Бомба находилась в туалете на галерке около арки сцены и легко могла полететь вниз. Она взорвалась не в зрительном за­ле, значит, целью была не публика. В кого же метили? В меня или Бракале?.. Если б это было дело анархистов, они бросили бы ее в первый вечер, когда собрался цвет Гаваны... Ранено около тридцати человек, но, к счастью, публика уходила без па­ники и больше ничего не случилось.

Твой Рико.