Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Заключение История продолжается…

Рассказ о превращении Жанны д’Арк в святую здесь заканчивается, как заканчивается и ее вторая «жизнь» — история самых различных «масок», которые примеряли своей героине французские авторы на протяжении XV–XIX вв. Возможно, читатели упрекнут меня в нежелании продолжить повествование и довести его до официальной канонизации Орлеанской Девы в 1920 г. В свое оправдание скажу лишь, что отнюдь не исторические (и во многом хорошо известные) факты интересовали меня в этом исследовании. Мне прежде всего хотелось отследить механизмы формирования представлений о святости Жанны д’Арк на протяжении почти пятисот лет, миновавших с момента ее гибели вплоть до того момента, когда о ее культе заговорили по всей Франции; понять, как возникала и какие трансформации переживала эта идея в умах просвещенных европейцев под влиянием политических событий, конфессиональных споров, литературных и художественных веяний.

Хочется верить, что мне удалось решить эту задачу и в полной мере продемонстрировать, насколько представления о святости оказываются зависимыми от общественно-политических, религиозных, правовых и социальных ценностных ориентиров, от общих культурных установок людей того или иного столетия. Осознание этого факта приводит нас, как мне кажется, к логическому выводу о весьма сложном пути формирования во французском обществе эпохи Средневековья и Нового времени идеи святости Жанны д’Арк. Прежде всего — о его многоэтапном и дискретном характере. В противовес существующему в современной историографии традиционному мнению о том, что установление «действительной святости» Девы стало результатом единовременных усилий, предпринятых католической церковью и близкими ей политическими деятелями второй половины XIX в., я полагаю, что данная идея развивалась постепенно — с середины XV в. до конца XIX в.

Первым этапом этого процесса, как мне представляется, следует считать период с 1429 г. (т. е. с момента появления Жанны д’Арк на исторической сцене) по конец XV в., когда французскую героиню впервые стали воспринимать как возможную новую святую королевства.

Анализ самых ранних откликов на эпопею Орлеанской Девы, к которым в первую очередь относятся материалы трех возбужденных в отношении нее судебных процессов, показал, что в это время главной парадигмой, в рамках которой происходило освоение и толкование ее образа французским образованным обществом, явилась доктрина discrete spirituum (букв, «различение духов»), активно используемая как в Средние века, так и в Новое время для оценки личности и деяний людей, претендующих на статус истинного пророка, мистика или святого. Выявление и анализ основных принципов этого учения, получившего развитие на протяжении всего Средневековья и обретшего относительно законченный вид в трудах французских теологов Пьера д’Альи и Жана Жерсона, и сопоставление этих принципов с документами, связанными с историей Жанны д’Арк, позволяет, как мне кажется, сделать вывод о том, что на протяжении всего XV в. происходило постепенное ее превращение в истинного пророка.

Этот статус был впервые закреплен за французской героиней уже летом 1429 г., после проведенных советниками дофина Карла (будущего Карла VII) в Шиноне и Пуатье допросов Жанны, а также после одержанной ею победы над англичанами под Орлеаном и в долине Луары, что нашло отражение в созданных специально ради этой цели трактатах французских и иностранных теологов, призванных оценить личность и деяния Жанны д’Арк: Жака Желю, Жана Жерсона, Генриха фон Горкума, Жана Дюпюи. «Превращение» Орлеанской Девы в истинного пророка позволило французам и поддерживавшим их иностранцам уже в первой половине XV в. сравнивать Жанну с официально признанными святыми, прежде всего, с библейскими образцами — ветхозаветными пророками.

Одновременно с этим в упомянутых сочинениях было уточнено и само понятие пророка, причем применительно именно к Жанне д’Арк. В отличие от многочисленных женщин-мистиков, появившихся в Европе в конце XIV-первой половине XV в. и предлагавших различные пути выхода из политического кризиса, спровоцированного Великой Схизмой, в Орлеанской Деве видели так называемого активного пророка — который не только предсказывал бы будущее той или иной страны, не только давал бы советы правителям и властям предержащим, но и лично брался за осуществление предложенной им программы. Таким образом, Жанна д’Арк, как совершенно особый тип спасителя, оказывалась практически равной самому Иисусу Христу, уподобление которому появилось в текстах, посвященных ее личности и деяниям, уже в XV в.

В рамках той же доктрины discrete spirituum формировалось в XV в. и восприятие Орлеанской Девы ее противниками — англичанами и бургундцами. Ее статус истинного пророка был оспорен в ходе процесса, возбужденного против нее в 1431 г. проанглийски настроенным церковным судом Руана. Отталкиваясь в своих построениях от того факта, что во Франции уже начал складываться культ поклонения Жанне д’Арк (что являлось явным нарушением норм канонического права, трактующего вопросы канонизации), судьи попытались сконструировать «обратный» образ девушки, используя различные демонологические теории, уже в достаточной мере распространившиеся к середине XV в. по всей Западной Европе. Рассматривая Жанну, в полном соответствии с доктриной discretio spirituum, как ведьму, члены руанского трибунала старались тем самым превратить ее в лжепророка, получавшего свои откровения не от Господа, но от дьявола. Данная попытка, однако, натолкнулась на определенные трудности, связанные, как мне представляется, в первую очередь с недостаточной разработанностью самой доктрины discretio spirituum и, в частности, с различным пониманием природы колдовства столичными французскими теологами и местными руанскими судьями. Тем не менее, обвинение Жанны в приверженности ереси (т. е. в следовании лживым иллюзиям, насланным дьяволом), вынесенное в официальный приговор по ее делу вместо обвинения в колдовстве (воспринимаемом как реальные практики), не помешало существованию и дальнейшему развитию — прежде всего применительно к истории Орлеанской Девы — дихотомии «святая/ведьма». Иными словами, само использование доктрины discretio spirituum для формирования представлений о французской героине как до, так и после процесса 1431 г. не позволило современникам полностью забыть о ее однажды уже официально признанном статусе истинного пророка. Более того, после своей гибели Жанна стала также восприниматься как мученица, претерпевшая смерть на костре за свои политические убеждения.

Формирование этого двойственного образа завершилось на процессе по реабилитации Девы, состоявшемся в 1455–1456 гг. Детальный текстологический анализ материалов данного судебного разбирательства позволяет, как мне кажется, прийти к выводу о том, что аккумуляция и сознательное «редактирование» многочисленных свидетельских показаний, а также опора на созданные в ходе процесса трактаты французских теологов предоставили сторонникам Карла VII возможность практически заново, но теперь уже в полном объеме, провести в отношении Жанны процедуру discretio spirituum. Получив доступ к информации, собранной дознавателями в Домреми, Орлеане, Париже и Руане о личности и деяниях девушки, судьи смогли выяснить и представить в нужном свете все обстоятельства ее простой и богоугодной жизни, соотнести их с библейскими историями ветхозаветных героев и Иисуса Христа, дабы затем еще раз назвать ее истинным пророком в своем отечестве.

Действия руанского трибунала в 1455–1456 гг. заставляют нас, таким образом, совершенно иначе, нежели было принято раньше, оценить характер проведенных слушаний. Следует, на мой взгляд, понимать, что целей у данного процесса было не одна, а несколько. Помимо признания результатов расследования 1431 г. недействительными — по причине их несоответствия нормам процессуального и канонического права — судьи в первую очередь стремились сформировать совершенно новый образ самой Жанны д’Арк. На основании доктрины discretio spirituum при оценке личности французской героини в 1455–1456 гг. были впервые открыто использованы концепты святости и чуда, проведено ее сравнение не только с библейскими пророками, но и со средневековыми канонизированными святыми. Таким образом, к концу XV в., как кажется, во французском обществе уже вполне сформировалось представление об Орлеанской Деве как об истинном пророке, получавшем откровения непосредственно от Господа, как о мученице, принявшей смерть от врагов, и, подобно Иисусу Христу, одержавшей над ними победу, как о новой святой королевства, ни в обстоятельствах жизни, ни в своих чудесах не уступавшей иным официально признанным святым.

Что касается последующего развития этих идей, то вторым этапом формирования образа святой Жанны д’Арк следует, на мой взгляд, признать первую половину XVI в. Главной отличительной чертой данного периода стали частичное изменение парадигмы, в рамках которой воспринималась Орлеанская Дева, и определенный спад интереса к ее личности и деяниям (в частности, к ее возможной святости). Связано это оказалось, на мой взгляд, не столько с радикальными изменениями политического климата в стране, как считалось до сих пор в современной историографии, сколько с изменением принципов французского историописания, испытавшего на рубеже XV–XVI вв. сильнейшее влияние итальянской гуманистической мысли. Героизация прошлого и, как следствие, фиксация внимания большинства авторов на фигуре правителя на какое-то время превратили Жанну д’Арк во второстепенного персонажа национальных «Историй» первой половины XVI в. Однако обращение к жизнеописаниям знаменитых людей, в большом количестве появившимся в это время во Франции под влиянием итальянского Возрождения, позволяет, как мне кажется, опровергнуть распространенное в историографии мнение о том, что Орлеанская Дева полностью исчезла из исторических сочинений раннего Нового времени, поскольку в источниках данного типа она продолжала оставаться одним из главных действующих лиц.

Изменения в жанровой принадлежности текстов, посвященных отныне истории Жанны д’Арк, породили, тем не менее, совершенно особенные стилистические приемы, используемые авторами этих произведений. Агиографический дискурс, в большей степени присущий сочинениям XV в. (будь то богословские труды или хронистика), оказался в определенной мере вытеснен дискурсом героическим с его вниманием к античной истории и ее персонажам, с последовательной и весьма глубокой разработкой параллелей в судьбах Орлеанской Девы, с одной стороны, и Камиллы, Афины Паллады, Пентесилеи и Беллоны, с другой. Иными словами, французские авторы первой половины XVI в. стремились в первую очередь подчеркнуть в своей героине не столько ее христианские добродетели (исключительную набожность, целомудрие, ненависть к богохульникам, милосердие, и т. д.), сколько прежде всего ее доблесть, смелость в бою и ненависть к врагам, доходящую порой до кровожадности, наделяя ее при этом совершенно мужскими чертами и превращая из Virgo (девственницы) в Virago (женщину-воина).

Тем не менее, сборники жизнеописаний знаменитых людей, в которых излагались события жизни Жанны д’Арк, наравне с рассказами об античных героях включали в себя, причем буквально с начала XVI в., и истории библейских и средневековых святых, часто становившиеся основным (если не единственным) контекстом для изложения деяний Орлеанской Девы. Иными словами, даже в этот период всеобщей героизации истории и связанного с ней преимущественного внимания к фигурам правителей прошлого парадигма discretio spirituum, как мне кажется, не вполне исчезла из сочинений, посвященных Жанне, хотя и отошла в них на второй план. Соответственно, представления о девушке как о святой также не были полностью забыты.

С очередной актуализацией данной темы оказался связан третий этап процесса мифологизации образа Жанны д’Арк во Франции, пришедшийся на вторую половину XVI — первую половину XVII в. Историки этого времени находились под сильнейшим влиянием «теологического поворота», явившегося своего рода осмыслением Религиозных войн и характеризующегося повышением внимания к провиденциализму и роли пророков в истории общества. Именно он спровоцировал новые изменения в том числе и в понимании личности и деяний Орлеанской Девы, вызвав к жизни своеобразный «симбиоз» героического и агиографического дискурсов, в рамках которого рассматривался отныне ее образ. В нем сочетались гуманистическая идея личной ответственности людей за происходящее и христианское понимание исторического процесса как воплощения в жизнь замыслов Господа.

В тот же период, согласно решениям Тридентского собора, доктрина discretio spirituum получила статус единственно возможного способа доказательства святости того или иного человека и вновь заняла центральное место в оценке образа Жанны д’Арк. Признавая свою героиню пророком, авторы второй половины XVI — начала XVII в. особое внимание уделяли возникшей в период становления абсолютизма идее о том, что только святая Дева могла прийти на помощь истинному правителю. Как следствие, в их произведениях вновь актуализировалась дихотомия «святая/ведьма», имевшая первейшее значение в оценке деятельности Жанны в XV в. В XVI–XVII вв. в ее трактовке, однако, сказывалось прежде всего влияние «охоты на ведьм», пришедшейся во Франции на 1560–1650 гг., демонологических концепций этого времени, а также первых массовых процессов над одержимыми. Важной особенностью созданных в рамках данного дискурса текстов, как мне представляется, являлось крайне жесткое и последовательное противопоставление французов-католиков и англичан-протестантов, военные столкновения которых в ходе Столетней войны отныне рассматривались как непримиримая борьба истинных христиан с неверными пособниками дьявола.

Своеобразным развитием этой темы в конце XVI — первой половине XVII в. стал спор о Жанне д’Арк между французскими католиками и протестантами, интерпретировавшими историю Орлеанской Девы согласно своим религиозным установкам. В их сочинениях, в определенной мере воспринявших проанглийски ориентированную историографическую традицию XV в., девушка представала не в привычной ипостаси «святой» или «ведьмы», но рассматривалась как обманщица, утратившая девственность в войсках и ставшая пешкой в политических интригах королевских советников и капитанов. Для католических авторов, в большинстве своем почитавших протестантов еретиками и приспешниками Сатаны, делом чести оказалось восстановление доброго имени их героини. Таким образом, на период так называемого «католического Возрождения» во Франции (первая половина XVII в.) пришелся настоящий «прорыв» в развитии представлений о святости Орлеанской Девы. Кардинал Ришелье, с именем которого следует, как мне кажется, в первую очередь связать эти изменения, попытался превратить Жанну д’Арк в идеальную героиню эпохи абсолютизма — добрую христианку и провидицу, которая оказала неоценимую помощь королю и избавила его страну от захватчиков, не только посягнувших на чужие земли, но и предавших (приняв протестантизм) истинную веру. Таким образом, для Ришелье и целого круга авторов, произведения которых были созданы по его прямому указу, Жанна являлась уже не просто Божественной избранницей и истинным пророком, но превратилась в мученицу за веру и, как следствие, в святую. Наиболее ярко этот образ был очерчен в поэме «Освобожденная Франция» Жана Шаплена, также написанной по заказу кардинала Ришелье. В ней святость Девы уже не рассматривалась как возможность, но постулировалась как данность, не подлежащая сомнению.

Таким образом, главной отличительной чертой третьего этапа формирования представлений о Жанне д’Арк следует, на мой взгляд, назвать готовность французского общества к ее официальной канонизации, его открытое стремление к провозглашению ее святой. Помимо внушительного корпуса различных по жанровой принадлежности произведений на это в не меньшей степени указывали активный сбор ее возможных реликвий, включение ее имени в мартиролог французских святых, а также прямой призыв к ее канонизации, впервые прозвучавший из уст представителя церкви в 1672 г.

Впрочем, панегирик отца Жана Франсуа Сено, произнесенный им в соборе св. Креста в Орлеане, не получил должного ответа, и никаких официальных шагов в отношении признания святости Орлеанской Девы ни церковью, ни светскими властями во Франции предпринято не было. Как мне представляется, подобное «молчание» было вызвано с изменившейся политической и общей культурной ситуацией. Усложнение канонического права в вопросе о канонизации и очередное ухудшение отношений с Ватиканом стали причиной практически полной остановки такого рода процессов во Франции. Смена всей системы мировосприятия, постепенный отказ от средневековой схоластики и неоплатонизма XV–XVI вв. в пользу механистической философии Декарта и Гоббса с характерным для нее неверием в сверхъестественное, в участие Бога в жизни людей и с ее скептическим отношением к магии и любого рода «чудесам», также привел к падению интереса к истории Орлеанской Девы.

Так начался четвертый (и один из самых сложных) период процесса мифологизации личности Жанны д’Арк, занявший вторую половину XVII в. и весь XVIII в. С развитием литературы и, в частности, с отказом от эпического жанра, в котором творил Ж. Шаплен, оказалась связана жесточайшая критика, которой была подвергнута «Освобожденная Франция», а образ святой Девы, обретший в поэме полностью законченный вид, не получил признания у французских читателей. В рамках общей смены всей мировоззренческой системы радикальные изменения коснулись и принципов историописания, для которого стало характерно рационалистическое понимание исторического процесса. Именно это обстоятельство, как кажется, стало причиной появления критического отношения к феномену Орлеанской Девы: оценка ее роли в судьбах Франции как сугубо инструментальной. Важнейшее место в новом прочтении образа Жанны заняли произведения Вольтера и особенно его поэма «Орлеанская девственница», полностью лишавшая главную героиню ореола святости.

Творческое наследие философа и, в частности, его трактовка Столетней войны и роли, сыгранной в ее ходе Девой, оказали огромное влияние не только на его современников. С ними, насколько можно судить, был целиком связан и следующий, пятый этап развития образа Жанны д’Арк в представлениях французов, пришедшийся на самый конец XVIII — первую половину XIX в. Ни события Революции 1780-х гг., ни приход к власти Наполеона I, ни Реставрация, ни даже либеральные революции 1830 и 1848 гг. не имели столь существенного значения для оценки деяний Орлеанской Девы, как идеи великого мыслителя. Они оказались восприняты прежде всего республиканской, а затем и либеральной историографией, представители которой последовательно выстраивали образ Жанны как простой девушки из народа, противопоставляя ее образованным людям XV в. и, прежде всего, королевскому окружению. Ее оценка как инструмента, использованного в своих политических интригах приближенными Карла VII, в работах этих историков полностью вытеснила образ святой, сложившийся в эпоху «католического Возрождения».

Именно развитием либеральной французской историографии и желанием дать ее идеям достойный отпор во многом, как мне представляется, обусловливался возврат к пониманию Жанны д’Арк как святой, произошедший в католической историографии в середине-второй половине XIX в. Этот период и стал заключительным, шестым этапом процесса мифологизации личности французской героини. В эти годы историки-католики вновь вынуждены были выстраивать свой собственный образ Орлеанской Девы «от противного», как в свое время они поступали в ответ на изыскания французских протестантов.

Наиболее ярко данная тенденция проявилась в католических кругах Орлеана, где почитание Жанны д’Арк не прекращалось на протяжении почти пяти веков, начиная с момента снятия английской осады с города 8 мая 1429 г. Именно здесь во второй половине XV — начале XVI в. был создан корпус текстов, в которых, как мне представляется, ранее всего утвердилась идея ее святости. Именно здесь был учрежден ежегодный праздник, в XVII в. получивший ее имя. Именно здесь с XV в. произносились в ее честь церковные панегирики, в которых также последовательно развивалась тема ее святости.

Несмотря на то, что политические события конца XVIII — первой половины XIX в. в немалой степени способствовали секуляризации образа Жанны, с середины XIX в. и особенно с момента восшествия в 1849 г. на местную епископскую кафедру монсеньора Феликса Дюпанлу начался период наиболее активного превращения Девы в новую национальную святую Франции.

Возрождение сугубо религиозного праздника Девы, обновление тематики панегириков, произносившихся в ее честь в соборе св. Креста, и, наконец, организация ординарного процесса по канонизации Жанны д’Арк, первая сессия которого пришлась на 1874–1875 гг., — все это свидетельствовало о стремлении Орлеанского епископата добиться официального признания святости французской героини. Руководствуясь нормами канонического права, сформулированными в трудах Просперо Ламбертини (будущего папы Бенедикта XIV) и являвшимися в середине XIX в. основой любого канонизационного процесса, опираясь на выкладки католических историков XIX в. (прежде всего, Анри Валлона), а также на внушительный корпус средневековых источников, ставших доступными благодаря изданию Жюля Кишра, епископ Дюпанлу и его соратники смогли свести воедино все необходимые составляющие образа своей новой святой — девушки, наделенной исключительными христианскими добродетелями, на протяжении всей жизни отличавшейся образцовым поведением и совершившей ряд неоспоримых с церковной точки зрения чудес.

Таким образом, завершающий этап процесса формирования представлений о святости Жанны д’Арк во французском обществе следует, как мне кажется, связывать прежде всего с деятельностью представителей Орлеанского епископата и его главы. Вне всякого сомнения, этот процесс оказался крайне долгим и сложным, он не был поступательным, но он, вопреки мнению многих современных историков, никогда и не прерывался. Идея о том, что французы забыли о своей героине к концу XV в. и вспомнили о ней лишь во второй половине XIX в., не подтверждается данными источников: рассмотрение истории Жанны д’Арк через понятие «святость», в рамках парадигмы discretio spirituum как нельзя лучше подтверждает этот факт.

События, развернувшиеся вокруг празднований в честь Вольтера в 1878 г «массовые паломничества французов в Домреми и процедура канонизации Жанны, приостановленная в 1879 г. Ватиканом на том основании, что существующий во Франции культ ее почитания противоречит нормам канонического права, лучше всего, как мне кажется, свидетельствуют о том, что сама идея святости Девы в конце XIX в. уже не подлежала сомнению. Безусловно, до официального признания этого факта оставалось еще около сорока лет. Упущенное время потребовало от Орлеанского епископата проведения нового ординарного процесса в 1887–1888 гг., вопрос о канонизации на рубеже XIX–XX вв. несколько раз становился предметом яростных споров во французском парламенте, некоторые члены которого предпочитали видеть в девушке «всего лишь» патриота своей страны. Жанна превращалась то в шизофреничку (в связи с развитием психиатрии в начале XX в.), то в антисемитку (в ходе дебатов по делу Дрейфуса в 1894–1906 гг.), то в святую, пусть и не канонизированную, покровительницу Франции во время Первой мировой войны.

Объявление Жанны Достопочтенной в 1894 г., Блаженной в 1909 г. и ее официальная канонизация в 1920 г., впрочем, также отнюдь не означали, что ее история закончилась. Впереди было активное использование ее образа в вишистской пропаганде и в выступлениях Шарля де Голля в ходе Второй мировой войны и в послевоенный период, частичное ее «присвоение» лидерами коммунистической партии Франции и, как следствие, рост ее популярности в СССР в 1950–1960-е гг., начало активной эксплуатации ее имени в националистических выступлениях, связанных с событиями в Алжире, и, как следствие, ее последующая почти полная «приватизация» ультраправым «Национальным фронтом»…

Как мне представляется, каждый из перечисленных этапов эпопеи Орлеанской Девы, каждый из церковных процессов, проведенных в отношении нее в конце XIX — начале XX в., по-своему интересен и заслуживает самостоятельного изучения, как и различные новые «маски», которые уже Новейшая история Франции примерила своей героине. Любой из этих сюжетов дает отличную перспективу для будущих исследований, поскольку история мифологизации личности Жанны д’Арк, занявшая не одно столетие, продолжается и поныне и нуждается в дальнейшем осмыслении.