Еретики Дюны

***

Тег вернулся на Гамму с корабля Гильдии в полном смятении. Вступив на черную брусчатку частной посадочной полосы Убежища, он огляделся, словно увидел это место впервые. Почти полдень. Как мало времени прошло, и как сильно все изменилось.

До какой степени дойдет Бене Гессерит в своем стремлении внедрить сущностный урок? Тараза отвлекла его от знакомых процессов мышления ментата. Он чувствовал, что все, что произошло на корабле Гильдии, было отрежиссировано специально для него. От предсказуемости дальнейшего Тега охватила дрожь. Как странно выглядела Гамму, когда через охраняемую зону Тег вступил в ячейку входа.

Майлс видел много планет, знал, как живут на них люди, и понимал, каким образом природа той или иной планеты отражается на образе жизни ее обитателей. Некоторые планеты обращались вокруг больших желтых солнц, которые, находясь вблизи, одаривали людей теплом, а те, в свою очередь, отличались предприимчивостью, теплотой и развитием. Были планеты, солнца которых находились далеко, слабо мерцая с темного неба. На таких планетах было очень мало тепла и жизнь была суровой и холодной. В промежутке было много вариаций — как внешних, так и внутренних. Гамму обращалась вокруг желто-зеленой звезды, день состоял из 31,27 стандартных часа, а год из 2,6 стандартных года. Только сегодня утром Тег полагал, что неплохо понял, что такое Гамму.

Когда Харконнены были вынуждены покинуть эту планету, явились колонисты из Данианской группы и назвали эту планету по имени, предложенному Халлеком при Великом Переименовании. В те дни колонисты называли себя каладанцами, но потом название сократилось по моде позднейших тысячелетий.

Тег остановился возле покрытого защитной плиткой перехода, ведущего с взлетной полосы в Убежище. Тараза и ее свита шли позади. Он видел, что Тараза очень оживленно беседует о чем-то с Одраде.

Манифест Атрейдесов, подумал он.

Даже здесь, на Гамму, немногие признавали родство с Харконненами или Атрейдесами, хотя генотип проявлялся весьма очевидно, особенно доминантные черты Атрейдесов — эти длинные, острые носы, высокие лбы и чувственные губы… Очень часто эти черты проявлялись раздельно — один с длинным носом, другой с проницательными глазами, третьи вообще представляли собой невероятную смесь. Иногда, однако, все эти черты можно было встретить у одного носителя. Тогда в глазах можно было прочесть гордое осознание и внутреннее знание:

Я — один из них!

Уроженцы Гамму узнавали таких людей сразу и уступали им дорогу, правда, явно не обозначая причину.

Основу же генотипа Гамму составляло наследие Харконненов — эту генетическую линию можно было проследить вплоть до греков, патанцев и мамлюков — этих теней древнейшей истории, о которой знали только профессиональные историки и воспитанники Бене Гессерит.

Тараза и ее свита поравнялись с Тегом. Он услышал, как Верховная Мать говорит Одраде:

— Ты должна рассказать все это Майлсу.

Очень хорошо, она мне все расскажет, подумал Тег. Он отвернулся и повел группу мимо стражи под колоннами в переход в само Убежище.

Черт бы побрал этих Бене Гессерит! — подумал он. Что они вообще делают тут на Гамму?

На этой планете многое говорило о незримом присутствии Бене Гессерит. Люди носили на себе отпечаток целенаправленного возвратного скрещивания. Здесь и там бросались в глаза соблазнительные взгляды, особенно у женщин.

Тег машинально отдал честь капитану гвардии, продолжая думать о своем. Да, соблазнительные глаза. Он заметил их сразу, как только прибыл на Гамму воспитывать гхола и убедился в этом во время первой же инспекционной поездки по планете. Он вглядывался в лица и вспоминал слова, которые много раз повторял ему старый верный Патрин:

— У вас взгляд истинного уроженца Гамму, башар.

Соблазнительные глаза! Они были у женщины капитана, отдавшей ему честь. Это было то общее, что связывало воедино и ее, и Луциллу, и Одраде. Очень немногие придают в соблазнении большую роль глазам, подумал Тег. Для того чтобы целиком сосредоточиться на этом пункте, надо иметь выучку Бене Гессерит. Большая грудь у женщин и мощные чресла у мужчин конечно очень важны для сексуального обольщения, но если исключить глаза, то все остальное может не иметь никакой ценности. Самое главное — глаза. Ты можешь буквально утонуть в глазах и перестанешь соображать что-либо до того момента, когда твой член окажется во влагалище.

Он заметил глаза Луциллы сразу же по прибытии и опасался заглядывать в них. Не было никаких сомнений в том, с какой целью Община использовала ее таланты!

Вот и сама Луцилла, ожидающая их возле проходной у камеры очистки. Она дала ему знак рукой, означавший, что с гхола все в порядке. Тег облегченно вздохнул, наблюдая за встречей Луциллы и Одраде. Несмотря на разницу в возрасте, две женщины были необычайно похожи. У них была разная комплекция — Луцилла выглядела более тяжеловесно по сравнению с легкой и стройной Одраде.

К Тегу подошла капитан гвардии с соблазнительными глазами и встала рядом.

— Швандью только что узнала, кого вы привезли с собой, — сказала она, указывая на Таразу. — Ах, вот и она сама.

Швандью вышла из лифта и направилась к Таразе, одарив Тега горящим ненавистью взглядом.

Тараза хотела преподнести тебе сюрприз, подумал он. И мы все знаем зачем.

— Похоже, ты не очень рада меня видеть, — сказала Тараза, обращаясь к Швандью.

— Я просто очень удивлена, Верховная Мать, — ответила Швандью, — у меня и в мыслях не было, что вы приедете.

Она снова взглянула на Тега — глаза ее источали яд.

Одраде и Луцилла перестали изучающе рассматривать друг друга.

— Я, конечно, слышала о вас, — сказала Одраде, — но это всегда так неожиданно — встретиться лицом к лицу с человеком, о котором много знаешь понаслышке.

— Я тебя предупреждала, — произнесла Тараза.

— Какие будут распоряжения, Верховная Мать? — спросила Швандью. Это было равносильно прямому вопросу о цели приезда Таразы.

— Мне надо поговорить с Луциллой наедине, — ответила Верховная.

— У меня приготовлены для вас апартаменты, — доложила Швандыо.

— Не беспокойтесь, — ответила Тараза, — я не собираюсь оставаться здесь. Майлс уже договорился насчет транспорта. Дела обязывают меня срочно вернуться в Капитул. Мы с Луциллой переговорим во внутреннем дворе.

Тараза коснулась пальцем щеки.

— Да, кстати, я хотела бы посмотреть, как ведет себя наш гхола, когда думает, что за ним не наблюдают. Думаю, Луцилла сможет это устроить?

— Когда он остается один, то начинает усиленно упражняться, — сказала Луцилла, когда они с Таразой направились к лифту.

Тег обернулся к Одраде, попутно отметив, что Швандью по-прежнему смотрит на него с яростью во взгляде. Она даже не пыталась скрыть свою ненависть.

Интересно, подумал Тег, Луцилла сестра или дочь Одраде? За таким невероятным сходством, вдруг пришло в голову Тега, могло скрываться целенаправленное действие Бене Гессерит. Да, конечно, ведь Луцилла импринтер!

Швандью между тем смирила свой гнев и взяла себя в руки. Она с любопытством взглянула на Одраде.

— Я как раз собралась пообедать, Сестра, — сказала она. — Не хотите составить мне компанию?

— Мне надо поговорить с глазу на глаз с башаром, — сказала Одраде. — Если можно, я предпочла бы сделать это здесь. Я не хочу, чтобы меня видел гхола.

Швандью скорчила недовольную гримасу, не пытаясь скрыть свое разочарование в Одраде. Они там, в Капитуле, знают, в чем заключается верность! Но никто… никто (!) из них не в состоянии убрать ее с этого наблюдательного поста. У оппозиции есть свои права!

Ее мысли были ясны даже Тегу. Он заметил напряженную спину Швандью, когда она покинула площадку, оставив его наедине с Одраде.

— Очень плохо, когда Сестры начинают выступать друг против друга, — заметила Одраде.

Тег подал знак капитану, приказав ей очистить место от посторонних. Одни, сказала себе Одраде. Такие вещи можно решать только наедине.

Словно прочитав ее мысли, Тег сказал:

— Это мое секретное место. Сюда не может проникнуть ни один шпион. Никто не сможет за нами следить.

— Я тоже подумала об этом, — сказала Одраде.

— Наверху у нас есть специальная комната. Там есть даже кресла-собаки, если вы предпочитаете их.

— Я ненавижу, когда она пытаются покачать, — ответила она. — Мы не могли бы поговорить здесь?

Она коснулась плеча Тега.

— Может быть, немного пройдемся? У меня все тело занемело от сидения в корабле.

— Так что вы собираетесь мне сказать? — спросил он, когда они не спеша пошли по дорожке.

— Моя память больше не подвергается селективной фильтрации, — ответила она. — Она вся в моем распоряжении. Естественно, только женская память.

— Вот как? — Тег сжал губы. Это была не та увертюра, которой он ожидал. Одраде при первом же сближении постарается взять с него как можно больше. Отдавать она не собирается.

— Тараза говорит, что вы читали манифест Атрейдесов. Хорошо. Значит, вы понимаете, что он испортит настроение обитателям многих домов.

— Швандью уже сделала его предметом своей гневной филиппики против «вас, Атрейдесов».

Одраде значительно посмотрела на Тега. Все рапорты говорили о том, что Тег был внушительной фигурой. Впрочем, теперь она видела это и сама.

— Мы оба Атрейдесы — вы и я, — сказала она.

Тег насторожился.

— Ваша мать рассказала вам об этом, когда вы после окончания школы первой ступени вернулись в Лерней, — начала Одраде.

Тег остановился и посмотрел на женщину. Откуда она может это знать? Насколько он знал, никаких его встреч с Дарви Одраде никогда не было. Он не мог встречаться с ней раньше. Был ли он сам предметом специального обсуждения в Капитуле Общины Сестер? Он промолчал, вынуждая ее продолжать разговор.

— Я напомню разговор, который состоялся между мужчиной и моей биологической матерью, — сказала Одраде. — Они лежат в постели, и мужчина говорит: «Я успел стать отцом нескольких детей, прежде чем научился избегать тесных уз Бене Гессерит, после этого я снова смог считать себя свободным вступать куда мне угодно и сражаться за то, за что хочу я».

Тег даже не пытался скрыть свое удивление. Это были его собственные слова! Память ментата подсказала ему, что Одраде воспроизвела их с точностью записывающего устройства, сохранив даже исходные интонации!

— Мне продолжить? — спросила она. — Извольте. Мужчина говорит: «Конечно, это было до того, как меня послали учиться в школу ментатов. Она на многое открыла мне глаза! Оказалось, что я всегда был в поле зрения Общины Сестер! Я никогда не был свободным агентом».

— Даже тогда, когда произносил эти слова, — проговорил Тег.

— Именно так, — она взяла его за локоть, идя рядом с ним. — Все дети, которых ты зачал, принадлежали Бене Гессерит. Сестры не могли допустить, чтобы наши гены попали в дикий генетический пул.

— Даже если бы мое тело скормили Шайтану, гены все равно остались бы в распоряжении Бене Гессерит.

— В моем распоряжении, — поправила его Одраде, — ведь я — твоя дочь.

Он снова заставил ее остановиться.

— Я думаю, ты знаешь, кто была моя мать, — сказала она, предостерегающе подняв руку. — Имена произносить не обязательно.

Тег внимательно вгляделся в черты Одраде. Да, черты матери и дочери совпадают. Но что можно сказать о Луцилле?

Словно прочитав его мысли, Одраде сказала:

— Луцилла произошла от параллельной линии скрещивания. Замечательно, не правда ли, каких результатов можно добиться целенаправленной селекцией?

Тег откашлялся. Он не чувствовал никакой эмоциональной привязанности к своей невесть откуда взявшейся дочери. Прежде всего его внимания требовали ее слова и сигналы о ее задаче, которую она призвана здесь выполнить.

— Это не случайный разговор, — сказал он. — Это все, что ты должна была мне открыть? Мне помнится, что Верховная Мать сказала…

— Да, есть еще кое-что, — согласилась Одраде. — Что касается манифеста, то его автор — я. Да, да, это я написала его. Я написала его по поручению Таразы и следуя ее подробным инструкциям.

Тег оглядел зал, словно опасаясь подслушивания, и заговорил, понизив голос почти до шепота:

— Тлейлаксианцы распространили его по всему миру!

— Именно на это мы и надеялись.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? Тараза сказала, что ты должна подготовить меня к…

— Скоро наступит время, когда ты должен будешь знать нашу цель. Это идея Таразы: она считает, что в тот момент ты должен будешь самостоятельно принять решение, то есть действительно стать свободным агентом.

Говоря это, Одраде увидела, что глаза Майлса подернулись дымкой размышляющего ментата.

Тег глубоко вздохнул. Зависимость и ключевые бревна! Чувство ментата подсказывало ему очертания какого-то гигантского паттерна, суть которого была ему недоступна из-за недостатка данных. Не было даже мимолетных сомнений в том, что все эти откровения вызваны отнюдь не чувством дочерней привязанности. Во всех воспитанницах Бене Гессерит преобладали черты склонности к основательности, догматизму и ритуалам. Одраде — его дочь из какой-то прошлой, почти забытой жизни, она была настоящей воплощенной Преподобной Матерью, полностью контролирующей свои мышцы и нервы и обладающей всей полнотой памяти своих предков по женской линии! Она была особью совершенно особого рода! Она знала о таких способах насилия, о каких не подозревает подавляющее большинство рода человеческого. Но это поразительное сходство, глубинная сущность все же оставались, и ментат всегда это видел.

Чего она хочет?

Подтверждения его отцовства? Она и так уже получила почти все доказательства, в которых нуждалась.

Наблюдая сейчас, как она ждет, когда он разберется со своими мыслями, он думал, что недалеки от истины те, кто утверждает, что Преподобные Матери уже не вполне принадлежат к человеческой расе. Они находятся где-то вне потока обычной жизни, может быть, следуют параллельным курсом, иногда ныряют в этот поток для достижения своих целей, но всегда отстраняются от остального человечества. Они всегда отстраняются. Это было идентификационной картой любой Преподобной Матери, их сущностью, которая сближала их с Тираном в гораздо большей степени, чем с людьми, от которых они когда-то произошли.

Манипулирование. Вот их отличительная особенность. Они манипулируют всем и вся.

— Итак, я должен быть глазами Бене Гессерит, — сказал Тег. — Тараза хочет, чтобы я за всех вас принимал человеческие решения.

Одраде была явно довольна исходом разговора и сильно сжала руку Майлса.

— Какой у меня замечательный отец!

— У тебя и в самом деле есть отец? — спросил он и рассказал ей, что он думает по поводу отчужденности Бене Гессерит от рода человеческого.

— Отчужденность от рода человеческого? — повторила она. — Какая любопытная мысль. Гильд-навигаторы тоже не принадлежат к человеческой расе?

Он задумался. Гильд-навигаторы тоже отклонились в своем развитии от общепринятых человеческих форм. Они рождаются в космосе, всю жизнь проводят в кораблях, наполненных меланжевым газом, и от этого в их телах развиваются нарушения — изуродованные конечности, смещенные органы. Но до того момента, когда навигатор вступает на свой профессиональный путь, он вполне может зачать нормального ребенка. Это было доказано. Они действительно теряют человеческий облик, но совсем не так, как Сестры Бене Гессерит.

— Навигаторы не являются вашими ментальными родственниками, — сказал он. — Они мыслят, как люди. Управление космическим кораблем даже с помощью предзнания для того, чтобы отыскать верный путь, не чуждо человеческому паттерну мышления.

— Ты не приемлешь наш паттерн?

— Приемлю, насколько это возможно, но в некоторых вещах вы выходите за рамки исходного большого паттерна. Мне кажется, что иногда вы совершенно сознательно заставляете вести себя подобно людям. Именно поэтому ты сейчас держишь меня за руку, словно ты и в самом деле моя дочь.

— Я действительно твоя дочь, но я удивлена тем, что ты так мало думаешь о нас.

— Совсем напротив: я стою здесь и преклоняюсь перед тобой.

— Перед своей собственной дочерью?

— Как перед любой Преподобной Матерью.

— Ты полагаешь, что я существую только для того, чтобы манипулировать менее значительными людьми?

— Я думаю, что вы больше не испытываете настоящих человеческих чувств. В вас существует какой-то провал, вам чего-то недостает, у вас что-то отнято. Ты больше не одна из нас.

— Спасибо, — сказала Одраде. — Тараза предупреждала, что ты, не колеблясь, скажешь мне правду, но теперь я убедилась в этом сама.

— Для чего вы приготовили меня?

— Ты узнаешь об этом, когда оно произойдет; это все, что я могу сказать… все, что мне позволено сказать.

Опять манипулирование! — подумал он. Будь они прокляты!

Одраде откашлялась, прочистив горло. Казалось, она хотела сказать что-то еще, но промолчала, снова взяла отца под руку и повела его к выходу из зала.

Хотя она заранее знала, как Тег отреагирует на ее откровение, ей все равно было больно от его слов и мыслей. Она хотела сказать ему, что как раз она — одна из немногих, кто сохранил способность мыслить и чувствовать по-человечески, но в целом его суждение о Бене Гессерит было верным.

Нас научили отвергать любовь. Мы умеем симулировать ее, но каждая из нас может мгновенно разрушить ее.

Позади них раздался какой-то звук. Они остановились и обернулись. Из малого лифта вышли Луцилла и Тараза, спокойно обмениваясь впечатлениями о гхола.

— Ты абсолютно права, что обращаешься с ним, как с Сестрой, — говорила Тараза.

Тег слышал это, но не стал комментировать, ожидая приближения двух женщин.

Он знает, подумала Одраде. Он не станет спрашивать меня о моей биологической матери. Не было связи, не было настоящего импринтинга. Да, он знает.

Одраде закрыла глаза и перед ее мысленным взором возникла огромная картина, висевшая в утреннем кабинете Таразы. Картина была защищена герметической иксианской рамой и покрыта невидимым стеклом. Она часто становилась перед картиной и каждый раз ей казалось, что стоит только протянуть руку и коснешься древнего холста, покрытого новейшим иксианским материалом.

Домики Кордевиля.

Название картины, данное ей художником, и имя самого художника значились на полированной дощечке, привинченной к нижнему краю рамы: Винсент Ван Гог.

Вещь была датирована временем столь древним, что лишь редчайшие остатки его в виде каких-то материальных памятников, подобных этой картине, дошли до нового времени сквозь века и тысячелетия. Одраде не раз силилась представить себе цепь событий, которые привели к появлению чудом сохранившейся картины в кабинете Таразы.

Иксианцы славились своим мастерством в области сохранения и реставрации древностей. Зритель мог нажать на темное пятно в нижнем левом углу рамы и его сразу поглощало зрелище человеческого гения, гения не только художника — автора картины, но и того иксианца, который сохранил его работу. Это имя тоже значилось на раме — Мартин Буро. Как только человеческий палец касался пятна, тотчас же включался сенсорный проектор, который показывал изумленному зрителю весь процесс восстановления картины. Буро реставрировал не только картину, но и самого художника, который сотворил это чудо, он воссоздал чувства Ван Гога, которые тот испытывал, когда творил. Можно было проследить нанесение каждого мазка кисти, отражавшего настроение и состояние души художника.

Одраде несколько раз смотрела все это чудесное представление от начала до конца. После этих просмотров ей казалось, что она сама смогла бы написать это полотно.

Она поняла, почему это воспоминание охватило ее сразу после обвинений Тега, поняла она и то, почему это древнее произведение так очаровало ее. Во время показа творения она чувствовала себя человеком, сознавая, что домики были местом, где некогда жили реальные люди, что то была живая цепь, остановленная на мгновение сумасшедшим Винсентом для того, чтобы выразить на холсте себя.

Луцилла и Тараза остановились в двух шагах от Одраде и Тега. От Таразы отчетливо пахло чесноком.

— Мы немного перекусили, — сказала Тараза. — Может быть, ты тоже хочешь поесть?

Вопрос был задан как нельзя более некстати. Одраде высвободила руку из руки Тега, быстро отвернулась и отерла глаза. Когда она снова повернулась к Тегу, то увидела в его взгляде удивление. Да, да, мысленно сказала она ему, это настоящие слезы!

— Мне кажется, что мы сделали здесь все, что было в наших силах, — сказала Тараза. — Тебе пора отправляться на Ракис, Дар.

— Давно пора, — ответила Одраде.