Эстетика бродяг

самый прекрасный лгун

Он чуть ли не лежал на звонке, уткнувшись носом в кнопку. Исходивший от него дух давал повод предположить, что его несколько дней купали в цистерне со спиртом. За дверью, куда он хотел попасть, уже минут десять заливалась нескончаемая трель. Наконец кто-то подошел и попытался изучить ситуацию в глазок.

− Кто там? − спросил сонный женский голос.

− Это…я…брр…трр…ррн, − с трудом выговорили губы, шевелясь так близко от стены, словно целуя её или пробуя на вкус.

− Бертран?

− Да.

− Ты чего так поздно?

Вместо ответа Бертран всем телом упал на кнопку звонка. Вынужденная хоть что-нибудь предпринять женщина отворила замки и, недовольно нахмурившись, выглянула. Но Бертран уже спал, из рта у него, как у бешеного пса, катилась слюна.

Подумав, женщина взяла его за ворот и втащила в квартиру. Прислонив тело к стене, она зашла в уборную. А когда вернулась, ночной гость лежал посреди прихожей, уткнувшись носом в её туфли. Если бы не резкий запах перегара, можно было предположить, что он забылся детским сном и чему-то улыбается.

Постояв над телом, женщина выключила свет и легла спать. Среди ночи она почувствовала, как кто-то тянет её за большой палец. Спросонья женщина ничего не поняла и дернула ногу. Но зажатая, словно тисками, нога верно тянулась за пальцем, увлекаемым кем-то в темноту.

Женщина вскрикнула и присела в постели. С безумной рожей, сверкающими глазами и всклокоченными волосами, ночной гость теперь больше напоминал голодного вурдалака.

− Я тебя люблю, − зловеще проговорил вурдалак, ничего не видя перед собой.

− Отпусти ногу, − спокойно потребовала женщина.

− Пусть нога тоже знает, что я тебя люблю, − усмехался вурдалак. − Я…

Не дослушав, нога лягнулась. Но вурдалак успел перехватиться и потянул ногу ко рту.

− Если ты не угомонишься, то пожалеешь, − сказала женщина.

Сказано было таким тоном, что вурдалак тут же склонил голову, закрыл глаза и засопел.

Женщина устало отвернулась к стене. Проснулась она от того, что кто-то лез под одеяло осторожно, словно змея.

− Тебе чего? − строго спросила женщина.

− Мне холодно, − прошипела змея, продолжая вползать.

Женщина встала, принесла куртки и шубы, вытянула Бертрана за ноги из-под одеяла и закидала сверху кучей тряпья.

На следующее утро на кухне за чаем женщина отчитывала ночного гостя:

− Бертран, сколько можно?! Если ты где-то пьешь, то там и оставайся! Не надо заявляться среди ночи, портить жизнь другим!

− Анечка, дорогая, извини, пожалуйста, − каялся Бертран. − Честное слово, это последний раз, больше не повторится. Так получилось, пойми. Нас самих выгнал среди ночи хозяин квартиры. Говорил, даю вам неделю. А сам явился, не прошло и трех дней.

− И почему именно ко мне?

− Не помню.

− А где остальные?

− Не знаю.

Звякнул телефон − это звонил я.

− Вот он, твой дружок, нашелся, − передала трубку Аня.

− Привет, как ты? − участливо спросил Бертран.

− Никак.

− Ты где?

− У Джонни, но, кажется, его сейчас самого из дома выгонят.

− Кто?

− Ну ни я же, жена его, Марьяна.

«Уе**вайте вместе!» − услышал Бертран в трубке.

− Что с квартирой? − спросил он.

− Нет квартиры! Хозяин, сука, даже вещи не отдал! Сказал, пока деньги за три месяца не принесу, могу даже не показываться ему на глаза. Как лучше, достать деньги или подпалить его?

− Подожди, я сейчас зайду.

− Куда зайдешь?! Здесь такой дурдом творится! Давай лучше встретимся!

«Я сказала, уе**вайте отсюда!» − опять послышалось в трубке у Бертрана.

Мы договорились о месте встречи.

− Ты куда? − спросила Аня, когда Бертран начал собираться.

− Мне надо на…

Договорить он не успел, зазвонил телефон.

− Алле, да. Случайно здесь. Пока можно, − говорила Аня. − Опять тебя. Сюда названивают, как к тебе домой.

− Кто это?

− Девица какая-то.

− Какая еще девица?

− Откуда мне знать.

− Бертран слушает, − игриво пропел в трубку мачо. − О, привет! Как ты меня нашла? Встретиться? Могу. Только у меня денег нет. Приезжай за мной. Отлично. Буду ждать тебя на остановке ровно в четыре. Нет, сейчас не смогу. Сейчас мне нужно встретиться с одним человеком. Да, по работе. Пока.

Он положил трубку и подмигнул Ане.

− Я пускаю тебя лишь потому… − уперла руки в бока Аня.

Но тут опять зазвонил телефон.

− Тебя, − молча выслушав трубку, сообщила Аня.

− Алле, кто это? О, Галя, привет! Как ты узнала номер? Нормально. Вечером ничего не делаю. Только после десяти. Договорились. Ага, до встречи.

Женщины западали на Бертрана, как райские птицы на петуха-аргуса. Они даже могли его, пьяного до безобразия, пронести на себе через весь город до своей постели. И Бертран пользовался этим вниманием, как и подобает настоящему донжуану, рискуя и играя с огнем.

Еще когда мы жили у его первой жены Эльзы, он привел домой шлюху. Жена была на работе, а я мирно спал в соседней комнате. И тут звонок в дверь. Приехала теща. Недолго думая, Бертран запихал шлюху ко мне под одеяло и как ни в чем не бывало с объятиями пошел встречать родного человека. Пока они сидели на кухне, обсуждая семейные дела, шлюха попыталась меня отполировать. Но она была толстая, и от неё несло перегаром. Я спихнул её с кровати. Она укусила меня за палец. Теща выгнала нас на улицу.

В другой раз у стойки бара Бертран внушил молоденькой дурочке, что живет холостяком и знакомится с женщинами по зову сердца. И та после третьего бокала вина согласилась взглянуть на жилище одинокого рыцаря. Эльза ушла в гости, а я молчком с перепоя отлеживался в темной комнате. Дурочка громко хихикала в ответ на двусмысленные комплименты, я никак не мог уснуть. В ответственный момент, когда холостяк и дурочка, скрипя пружинами, заерзали в постели, в замке повернулся ключ. Но «собачка» не позволила жене сразу попасть домой. Заподозрив неладное, Эльза без колебаний решила выломать дверь. Удары посыпались мощные, как будто пришел каменный Командор. Понимая, что это не самый лучший вечер в её жизни, обманутая девица запаниковала, а когда дверь затрещала, она была на грани истерики. Пока Бертран, подпирая дверь плечом, вел дипломатичную беседу с женой и подключившимися к конфликту соседями, убеждая, что у него есть веские причины не открывать, я чуть не обмочился со смеха. Но настоящий сумасшедший дом начался, когда дверь под давлением возбужденной общественности упала внутрь. От писка и визга закладывало уши, а я лежал под одеялом и трясся от смеха, понимая, что если не обоссусь, так оглохну. Не выдержав, я откинул одеяло и побежал к туалету. В доме осталась одна Эльза. Увидев меня, она замерла от неожиданности, а потом с воплем бросилась ко мне. Чтобы не получить сполна всё причитающееся Бертрану, я закрылся в туалете. Но и эта дверь оказалась химерой.

− Что происходит? − расправившись с хрупкой преградой, гневно сверкая глазами, спросила Эльза.

Молчать было глупо, и я предложил выпить.

А действительно, что происходит в нашей жизни? Почему одни мужчины и женщины созданы только друг для друга. А другие для всех. Есть ли в их стремлении − принадлежать всем и не принадлежать никому − хоть доля разумного? Ведь они верят, что любовь не столь двузначна, чтобы гаснуть и разгораться только между мной и тобой. Её пылкое разнообразие требует множества радужных страстей, вихрей и океанов чувств. И они, меняя любовников, избавляясь от старых сердечных привязанностей, похожи на корабли, бегущие от берега к берегу в поисках рая. Но попадают в ад.

Бертран ценил свое время на земле и стремился переспать с максимальным количеством женщин.

− У меня в четыре часа встреча, − объяснял он мне. − Потом в десять.

Мы стояли в тени большого тополя в скверике на краю площади. Голуби клевали мусор у наших ног. Теплый день настраивал на умиротворение.

− Деньги достанем, − уверенно говорил Бертран. − Есть одна идея. Ты не волнуйся… Вишенка.

− Что?

− Смотри, Вишенка идет.

Мимо сквера шла знакомая девчушка лет шестнадцати, пухленькая и розовенькая. Прозвище приклеилось к ней само собой. Увидев нас, Вишенка смущенно заулыбалась. Она была влюблена в Бертрана и мечтала его закадрить.

− Подожду еще пару лет, пусть созреет, − мурлыкнул под нос Бертран и облизнулся.

Он радостно похлопал меня по плечу.

− Ну все! Дружище! Мне пора! − оживился он, увидев кого-то на остановке, и побежал. − Пока! Не теряйся!

На ходу он что-то шепнул Вишенке, и она еще долго, разинув рот, смотрела ему в след. Хм, ну еще бы, такой парень. Прямо Ричард Кромвель. Сын сокрушителя английской монархии, говорят, был человек веселый, добродушный пьяница, не терпевший фанатиков и зануд. Сочинял стихи, пил вино ведрами, днями и ночами вместе с молодыми задирами-роялистами шлялся по девкам, поднимая на уши весь Лондон. Развлекался в лучших традициях золотой молодежи. И Бертран жил так, словно папа у него Кромвель.

Я понаблюдал, как мой веселый друг, облобызавшись на остановке с длинноногой брюнеткой, сел в автобус, и бесцельно пошел вниз по проспекту.

Ближе к вечеру я забрел к отцу в офис. Он допоздна торчал там со своей любовницей, за сдельную оплату она подрабатывала у него еще и секретаршей. Отец давно не жил с моей матерью, у него была другая семья, и мы мало общались. Чаще это происходило, когда мне что-то было нужно. Помогал он не охотно, но помогал. Он не жадничал, просто ему не нравилось, как я живу. Он считал, что я разгильдяй и неудачник. Так оно тогда и было.

− Мне нужна квартира на неделю, − устало развалившись в кресле, кусая яблоко, говорил я.

− А что с твоей? − без интереса спрашивал отец.

− Хозяин решил жениться и попросил съехать в двадцать четыре часа. Я уже съехал, − честно глядя в глаза, выложил я.

− И где ты теперь?

− Еще пару деньков могу у друзей, а дальше не знаю.

− Позвони вечером, − без энтузиазма предложил отец. – Может, что-нибудь придумаю, но не обещаю.

− Хорошо. Может, я и сам что-нибудь придумаю. У меня хорошая работа, есть немного денег, − врал я. − Но чтобы так быстро найти квартиру, нужно переплачивать. Так что только на неделю.

Я точно знал, квартира где-нибудь есть, куда отец водит свою секретаршу. Они любил загулять всей фирмой, где числилось всего два сотрудника: он и она. Чем занималась их фирма, я лишь догадывался, но деньги у них водились. Впрочем, отец редко ссуживал крупные купюры, предпочитая выгребать из карманов всю мелочь и ссыпать мне, как нищему на паперти.

Пока разговаривали, отцу позвонила вторая жена. Я безучастно слушал, как он, не краснея, врет, что важные дела задержали на работе. Я посмотрел на секретаршу, она мило улыбнулась. Приятная женщина, у самой муж и двое детей. В моем отце, я так полагал, её привлекало то, что привлекает всех женщин − мужественная самостоятельность, искрометное чувство юмора и недюжинные сексуальные возможности. Три качества, которые определяют мужскую неотразимость.

− Ужинайте без меня. Приеду поздно, − закончил отец и положил трубку.

После этого разговора настроение у всех поднялось. Мы почувствовали себя одной командой, клубом лгунов. Теми, кому сходят с рук надувательства лишь потому, что они делают их с душой.

Отец послал меня за вином, а сам закрылся с секретаршей. Я неспешно прогулялся в супермаркет напротив и вернулся с целым кулем закусок и вина. Когда мы сели втроем выпивать: я, мой отец и его любовница, меня охватил восторг. В голове зазвучала музыка − целый симфонический оркестр. Я готов был поклясться, что видел нас со стороны. Мы торжественно восседали, как мифические герои, которым нет дела до простых смертных. Нам не надо было взывать к веселым божествам смеха и праздника, они сами спешили разделить с нами трапезу.

Я резал сыр, наливал вино и мечтательно улыбался.

− Что у тебя за работа? − хитро спросила секретарша.

− Очень ответственная, − поддержал я игру. − Слежу за процессами.

− Какими?

− Разными. Зависит о положения на рынке. Долго объяснять.

− И сколько получаешь?

− Не меньше вашего.

− Чего ты там несешь? − вмешался отец, глядя на меня, как удав на кролика. − Лучше скажи, всю жизнь собираешься бродяжничать?

− Не знаю, − зачем-то честно ответил я.

− Ты посмотри на него, я уже сомневаюсь, что у нас с ним какие-то родственные узы, − нахмурился отец. − Скорее всего, он родился от ветра.

− Перестань, − сказала секретарша. В ней возмутилась мать. − Разве не видишь, как вы похожи?

− Я вижу только то, что ему нравится валять дурака. И думать, что в этом заключается весь смысл жизни.

− А в чем же он заключается? − подал я голос.

− В том и заключается, чтобы научиться самому брать всё, что тебе нужно от жизни. А не ждать, пока кто-нибудь принесет на блюдечке.

− А почему бы не подождать, если я уверен, что принесут?

− Потому что настоящие мужики так не делают! − стукнул по столу отец.

Я помолчал, понимая, что нет ничего глупее спора с возмущенным отцом. А потом миролюбиво проговорил, соврав:

− Да, пожалуй, ты прав. Тут я с тобой согласен.

− Принеси-ка еще вина, – потребовал отец

Мы пили вино, пока я не надоел им. Они вызвали такси и куда-то поехали. Но перед тем как тронуться, не справившись с накатившей волной отеческой сентиментальности, отец вручил мне несколько мятых купюр. Десять бутылок вермута с распродажи − сразу посчитал я и помахал сладкой парочке вслед.

Теплый вечер долго кружил меня по дворам, паркам и тихим улочкам, увлекая в меланхоличное пространство одиночного возлияния, пока с тремя бутылками вина я не постучал в знакомую дверь.

Шао был артист, и, возможно, даже хороший. Я его знал, как музыканта, он пел в местной рок-группе «Теплая трасса». Особых вокальных данных для панк-рока не требовалось, и он справлялся, даже особо не стараясь, хотя это занятие позволяло ему вести образ жизни, о котором мечтали многие бездельники − секс, выпивка и рок-н-ролл. Конечно, как рокер и актер, имея кучу поклонниц, Шао был обязан поддерживать репутацию бабника. Прошло пару дней, как его жена уехала в другой город по делам, а он уже сидел на кухне в компании с молоденькой блондинкой.

− Алёна. Стриптизерша, − представилась она.

− Слава. Бражник, бродяга, − кивнул я.

Блондинка была симпатичная, такие работают на Хью Хефнера в «Плэйбой», живут свободно, водят разные знакомства и мало о чем тужат. Очарованная скорее не талантами хозяина квартиры, а его харизмой, Алёна была готова продолжить знакомство поближе и остаться на ночь. С тремя бутылками вермута я пришелся кстати. Только мы чокнулись стаканами, другой посуды в доме не водилось, как короткими трелями залился междугородний звонок, заставив Шао подпрыгнуть.

− Да, любимая. Всё в порядке. Сижу, пью чай, играю на гитаре, − докладывал трубке Шао. − Один. Никого нет. Скучаю, конечно.

Держал он трубку так, словно через неё можно было заглянуть в дом.

Мы с Алёной глазели друг на друга с нескрываемым интересом, и даже немного потрогали друг друга лапками, как две обезьянки, встретившиеся на одной ветке. Шао прикрыл дверь в коридор, где он разговаривал, показав знаками, чтобы мы молчали и не двигались.

Со двора доносились голоса двух женщин. Мы сидели и слушали их.

− О, господи! − восклицала одна. − Он просто чудовище!

− Чудовище! − вторила другая. − Это еще не то слово! Он хуже! Хуже! Таких, как он, сразу после рождения топить надо!

− Да! И надо же он еще врал, что не женат. А у самого двое детей.

− Мерзавец! Он обманывал всех! Он обманывал тебя!

− Своими оправданиями он довел меня до истерики, я не могла придти в себя до утра!

− Подонок! Когда ты меня с ним познакомила, он показался мне милым, но позже я поняла…

− Я проплакала всю ночь! У меня опухло лицо! − гнула свое обиженная женщина. − Я…

− Кстати, милая, − тоже не церемонясь, перебивала вторая, − я тут вычитала в одном журнале, что для свежести лица рекомендуется в течение месяца каждый день выпивать бутылку сыворотки. И весь этот месяц ни грамма жира, ни капли кофе, ничего сладкого и спиртного.

− Натощак?

− Что натощак?

− Пить сыворотку.

− Да, конечно. А если взять листья одуванчика, крапивы, щавеля, подорожника и тысячелистника…

Что делать с этим гербарием, мы не узнали, на кухню вернулся Шао.

− Можно я у тебя переночую? − спросил я.

− Только на кухне.

Мы помолчали, глядя на Алёну.

− Кстати, старик, − оживился Шао, − есть шанс немного прославиться. В нашем клубе «Темная галерея» через пару недель окно в несколько дней. Надо организовать что-то типа выставки, придумать название, концепцию…

− Это должна быть фотовыставка о молодежи, − сразу предложил я, продолжая блуждать взглядом по юному телу Алёны.

− О творческой молодежи, − поддержал мысль Шао.

− О художниках по жизни. Кто относился к жизни как к творчеству. И назвать выставку "Молодая Гвардия − ХХI век".

− Можно будет навестить теперешних комсомольцев, есть связи, погреть им уши, внушить, что мы за одно, − продолжал развивать идею Шао. − Взять у них какие-нибудь фотографии. Они еще и денег подкинут ради такого дела, если правильно попросить. Они себя любят. Предложи им засветиться с правильной идеей, и они наши.

− Отлично. Я напишу для комсомольцев памятку молодогвардейца, − представляя выставку, говорил я. − Основную часть экспозиции будут составлять черно-белые фотографии наших друзей, где они молоды с горящим взором, устремленным в вечность.

− Да, поищем у них такие фотографии.

− Добавим к ним фотографии Островского, Олега Кошевого, Зои Космодемьянской.

− Комсомольцам понравится. Можно еще чуваков типа Сида Баррета, Джона Леннона и Курта Кобейна.

− Отлично!

− Отпечатаем их на принтере в четвертом формате, наклеим на больший формат белого картона. И выставка готова. Будет презентация, телевидение, отлично повеселимся.

− А я не смогу попасть на вашу выставку, еду в Испанию через две недели, − вставила Алёна.

− Зачем? – повернулся к ней Шао.

− Работать.

− Кем?

− Стриптизершей. Но для этого нужно понравиться одному мужичку, а другому наврать, чтобы поверил.

− У тебя всё получится!

− У вас тоже.

Когда мы начали укладываться, у Алены в сумочке запиликал мобильник.

− Да, дорогой, − защебетала она. − Я у подружки. Хочешь меня забрать. Может не надо, мы ложимся спать. Хорошо. Нет, нет, что ты, я согласна. Я выйду сама, буду ждать тебя через полчаса на нашем месте, не волнуйся за меня, до встречи, пока.

Алёна выключила телефон и вздохнула, с грустью поглядев на нас.

− Ты ведь понимаешь, − сказал Шао, закрыв за стриптизершей дверь, − что все это от одиночества, я люблю только свою жену. А все эти девочки просто заполняют пустое пространство, так я обманываю себя и их.

− Понимаю, − кивнул я. − В жизни правда так похожа на ложь, и наоборот, что порой даже и не знаешь, что нам нужнее. Хотя, если быть честным до конца, я уверен, что именно мелкая ложь и мешает нам жить по-настоящему.

Как бы там ни было, вскоре нам троим удалось провернуть свои нехитрые делишки. Алена добралась до Испании, откуда звонила и жаловалась, что приходится спать по очереди с тремя толстыми негодяями. А мы за день состряпали фотовыставку о вечной молодости, взяв под эту светлую идею у местных комсомольцев денег, которые потратили на вино.

Рано утром я позвонил отцу:

− Что с квартирой?

− Зайди после обеда в офис за ключами, − зевая в трубку, сказал он.

Я умылся и пошел через весь город пешком, у меня осталось только пять рублей − не хватало даже на автобус.

Когда я проходил через рынок, меня окликнули. Кажется, его звали Володя, и он торчал, это было видно по неживым зрачкам, закатившимся в никуда. Откуда мы были знакомы, я не помнил.

Он завлек меня в подворотню и достал из кармана огрызок фольги, в который был замотан кусочек грязи непонятного происхождения. Похоже, он отвалился от его же подошвы. На такое не купился бы даже школьник.

− Купи, − предложил Володя.

− Что это?

− Обалденная вещь

− Этот кусок штукатурки ты называешь обалденной вещью? − спросил я.

− Обалденная, − кивал Володя. − Ты зря сомневаешься.

− А что я должен делать, когда вижу кусок грязи с тротуара, который ты называешь обалденной?

− Да, да, отличная, − твердил свое Володя. − Стоит не меньше двух сотен, но я отдам за полтинник.

Я попытался заглянуть ему в глаза, но там никого не было. Казалось, его тело еще меньше моего понимает, что же происходит.

− Я что выгляжу, как лох? − на всякий случай спросил я.

− Бери, бери! − не слушал он. − Тебе сегодня повезло!

− Отстань!

− Черт! Ты меня уговорил, отдам за двадцать пять рублей!

− Нет!

− Двадцать!

− У меня всего пять рублей.

− По рукам, давай деньги и забирай товар.

Это была самая таинственная сделка в моей жизни, за пять рублей я приобрел у голема маленький кусочек земли. И пошел дальше с таким видом, словно только что за горсть алмазов купил остров.

Люди часто волнуются − как бы не остаться в дураках, как бы их не надули. Скорее вампиры станут пить молоко, львы питаться травой, а черепахи устремятся в небо, чем человек признается в глупости, в том, что нашелся кто-то, кто обвел вокруг пальца. Не надо долго искать обманщиков, самый прекрасный лгун сидит внутри каждого из нас. Он обещает, обманывает, зовет жить странной жизнью − искать то, чего нет. Толпы призраков-лгунов пляшут, взявшись за руки. Они подмигивают с экрана, машут с глянцевых обложек, поют и шалят, с демонической улыбкой утверждая, что пришли с вестью от Бога. Так, сжимая в кулаке купленную землю, шагая, думал я.

− О чём задумался? − остановил меня голос. – Идешь, как в сказке, ничего не видишь перед собой?

На пути стоял человек в темных очках, на небольшой залысине поблескивала испарина. Я его не узнал. Но он улыбался так приветливо − точно старый знакомый.

− Привет, − сказал он.

− Привет. А ты кто?

− Я Толик, твой сосед.

− Какой еще сосед? Какой Толик?

− Ну не Толик, так Алик, − ухмыльнулся знакомый незнакомец.

− Алик?

− В каком-то смысле и алик. Хм, шучу. Не узнал?

− Нет.

− Вижу, что не узнал, − радостно кивнул незнакомец. − Вот чудак, да ведь мы и не знакомы, поэтому ты меня и не узнал.

Он рассмеялся.

− А ты меня откуда знаешь? − нахмурился я.

− И я тебя не знаю.

− А чего тогда?

− Чего тогда, хм, лицо у тебя забавное. Идешь, как во сне, и ничего не замечаешь, вроде как ненормальный. О чем думал-то?

Незнакомец был рослый и пока вполне дружелюбный. Он напоминал сразу несколько брутальных киногероев, которые на протяжении фильма только и делают, что смеются над неприятностями и негодяями, которые эти неприятности пытаются создать. От него веяло коньяком и свободой.

− Да ни о чем, − вдруг тоже улыбаясь, соврал я.

− Как ни о чем?

− Так, просто шел, погрузившись в созерцание. Я – йог.

− Пи*ди больше, − добродушно проговорил мужик, − с такой рожей не созерцают, видел бы ты себя со стороны. Не йог, а пи*добол ты.

Я состроил гримасу, мол, добавить нечего.

− Ладно, не хочешь говорить, не говори, − усмехнулся незнакомец. − Только я-то тебя остановил не просто так.

Он оценил моё замешательство и продолжил:

− Мне нужен собутыльник. Я сижу вон в том кафе.

Он указал через дорогу, на двери кафе «Пинта».

− Не могу пить один, − говорил он, − а там никого нет.

− Еще бы в такую рань.

− Ерунда, туда, куда я вылетаю через пару часов, уже вечереет.

− Я не могу пить, − отказался я. − У меня скоро важная встреча.

− Выпьем немного хорошего коньяка и разойдемся, − убеждал незнакомец. − У тебя лицо идеального собутыльника, мне кажется, ты должен понимать, что такое по-настоящему важная встреча.

− Даже не знаю, − почесал я затылок, решая, стоит ли отказываться от халявного коньяка.

− Я не аферист, на деньги тебя не кину, − говорил обаятельный незнакомец, − да у тебя их, скорее всего, и нет. Пошли, выпьем, чего ты ломаешься, как девочка. Выпьем, и ты свободен.

Я согласился.

− Алексей, − представился незнакомец и снял темные очки.

− Валера, − придумал я себе имя, глядя в веселые серые глаза.

И мы пошли через дорогу в «Пинту».

− Стихи любишь? − спросил Алексей, когда мы выпили по первой рюмке.

− Хорошие люблю, − сказал я, сомневаясь, что передо мной непризнанный поэт.

− А вот эти хорошие? − Алексей прочистил горло. − Мне открылось, что времени нет. Что недвижны узоры планет. Что бессмертие к смерти ведет. Что за смертью бессмертие ждет.

− Что-то знакомое? Чье это?

− Не знаю, − беззаботно пожал плечами Алексей. – Это с листка отрывного календаря, вчера прочитал и выкинул его. А вот сегодня утром вспомнил, и хочу спросить у кого-нибудь. Ведь это вранье, что времени нет и что за смертью бессмертие ждет?

− Если вранье, то очень красивое.

− А сам как думаешь? Времени нет?

− Да, времени нет.

− Выпьем.

Мы выпили по второй.

− Так ты полагаешь, что ложь может быть красивой? − спрашивал Алексей, глядя в окно. − Или все-таки её уродство как-нибудь обязательно проявится?

− Точно. Проявится. Будь она даже самой распрекрасной.

Мы выпили по третьей.

− Да, интересный ты человек, − похвалил Алексей. − Всё понимаешь. С тобой можно поговорить о сокровенном.

− И ты тоже, − с энтузиазмом поддержал я.

Так мы допили бутылку. Взяли еще одну. Алексей заказал дорогущих омаров, пожевал их, безучастно глядя в окно. Налил себе пол стакан, выпил, не чокаясь.

− Сейчас я приду, − сказал он и вышел.

Алексея не было минут двадцать, и меня начали одолевать смутные подозрения. Хоть я и был пьян, − мог на всё наплевать, и денег не было ни копейки, но связываться с администрацией не хотелось. Я поднялся, демонстративно достал сигарету и неспешно направился к выходу, как бы желая покурить на свежем воздухе.

Охранник и официант, давно наблюдавшие за нашим столиком, вышли покурить вместе со мной, встав по бокам, словно старые друзья. Я подкурил от зажигалки охранника и поинтересовался, который час. Выдыхая дым, я беззаботно щурился на солнце, ожидая подходящий момент. Когда конец сигареты подбиралась к фильтру, официанта позвали, и я, сделав вид, будто захожу обратно с ним, резко развернулся, соскочил со ступенек и дал деру. Охранник бросился за мной. Я хорошо знал дворы в квартале от кафе, бежал и думал только об одном – чтобы никто не сделал подножку.

Еле оторвавшись, я юркнул между гаражей, перелез через забор, спрыгнул и, сменив направление, скрылся.

В офисе отца я появился перецарапанный и пахнущий коньяком.

− Что случилось? − спросил отец.

− Ничего, упал с велосипеда, − выдал я готовый ответ.

− Какого еще велосипеда? − поморщился отец.

− Взял у пацанов прокатиться.

− Пил?

− Рот полоскал, зуб болит.

− Короче, вот, − отдал связку ключей отец. − Квартира в центре, она твоя на неделю. Не больше. И помни, сосед там старичок, бывший гэбэшник, шпионит за всем происходящим, дежурит у глазка день и ночь. Шаг влево, шаг вправо − позор на твою и мою голову. В общем, понял, как себя вести?

− Всё будет норм, − пообещал я.

Поигрывая ключами, я вышел на проспект. Настроение было отличным.

Квартира мне понравилась. Полупустая, три комнаты, в каждой по дивану, в зале на полу телевизор с перебитой антенной. Но зато подключен dvd-плеер, заряженный диском «Скромного обаяния буржуазии». Диск не вытаскивался, но показывал. На кухне холодильник, забитый полуфабрикатами, в середине гордо царила двухлитровая банка с заплесневелыми огурцами, в нижнем ящике дюжина вздувшихся банок с красной икрой.

На полке с десертной посудой нашлось немного денег, а в чулане в пыльном чехле обнаружилась электрическая печатная машинка и упаковка бумаги для принтера. От радости я захлопал в ладоши. Целую неделю можно ни о чем не беспокоиться. Имелось всё необходимое. Радуясь моим мыслям, с подоконника улыбнулась распечатанная бутылка вина. Предвкушая счастливые деньки, я ощупал почки, сердце и печень.

Хей-хоп, у трубадура всё в порядке.