«Думая о ней, — читала Бренна, — я не могу не вспомнить о чайных розах, что растут под окном моей сестры Сесилии. Как и они, она поражает меня изяществом, нежностью, эфирностью. Она похожа на бутоны этих роз, колеблющиеся от легчайшего ветерка, способного разметать и нести их прозрачные светящиеся лепестки».
Ее брови изумленно поднялись, и Бренна с хрустом откусила от яблока, которое собиралась съесть на ленч. Не переставая жевать, она перевернула страницу дневника.
«Сегодня я ее не видел. А это все равно как если бы солнце исчезло с небосклона. Я не чувствую жара камина, возле которого сижу. Только она способна согреть меня. Я живу ее улыбкой и способен умереть, если она посмотрит на меня хмуро».
Услышав стук копыт, Бренна подняла голову. Всадник скакал галопом. С ветки дерева, на которой она устроилась, Бренна могла разглядеть, что лошадь серая и весьма похожа на ту, на которой ездит Рейли Стэнтон. Она вернулась к чтению дневника.
«Что она скажет мне сегодня вечером? Затрепещет ли она? Или притворится, что ей все равно? Я терзаюсь сомнениями, я в нерешительности. Зачем она так терзает меня? Нет, мне не следует этого говорить. Она не способна притворяться, она сама естественность».
Рейли Стэнтон осадил свою лошадь у двери коттеджа. Он позвал Бренну по имени, спрыгнул с седла и вошел в дом, не потрудившись постучаться.
— Бренна? — услышала она его голос. — Бренна, где ты?
Она спокойно перевернула страницу и продолжала читать.
«Нет, она не похожа на солнце. Потому что это значило бы, что у нее огненный темперамент. А на самом деле ничего подобного. Она холодна и загадочна, как луна».
Рейли обошел весь дом, вышел на крыльцо и стоял, щурясь от солнца и глядя на ручей.
— Бренна! — позвал он снова.
Бренна уронила на землю яблочную кожицу и принялась громко читать новый пассаж из его дневника:
— «И как луна управляет приливами, так она властвует над моими чувствами и настроениями. Я счастлив, когда счастлива она. Я печален, когда она печалится…»
Она прервала чтение и посмотрела вниз, на него.
— Но это и в самом деле ужасно.
Он сделал несколько шагов и остановился под деревом, вытягивая по-журавлиному шею, чтобы разглядеть ее сквозь ветви и листья.
— Бренна! Что ты там делаешь? Ты сошла с ума? Хочешь сломать шею? Спускайся немедленно.
— Я не думаю, что сошла с ума, — холодно возразила она. — Я так увлечена тем, что читаю.
Он, поморщившись, укорил ее:
— Знаешь ли, это ведь нечто личное.
— Да, — ответила она, переворачивая страницу, — но вспомни, ты вошел в мой кабинет без приглашения и не почувствовал при этом ни малейшего смущения.
— Но это, — возразил Рейли, — было совсем другое дело.
— Как это? — возмутилась она, глядя на него сверху вниз. — Как это другое?
— Потому что это было раньше, — ответил он.
Он принялся искать ветку, с помощью которой она смогла забраться так высоко.
— Спускайся, Бренна. Я хочу поговорить с тобой и прекрати читать мой дневник. Это же полный идиотизм.
— С этим не могу согласиться. Не зачитать ли один из самых моих любимых пассажей?
Она снова взяла в руки дневник и, устроившись поудобнее, принялась читать вслух:
— «Берн-Коттедж очарователен и живописен, как картина Гейнсборо. Кристина бы одобрила эту пейзанскую соломенную крышу. Есть только одна загвоздка — временно там обитает амазонка». — Она опустила дневник на колени и обратила к нему испепеляющий взгляд. — Это, как я понимаю, обо мне.
Рейли в недоумении поднял глаза на нее.
— Ты действительно, — спросил он, — собираешься использовать против меня то, что я писал и этом дурацком дневнике, после всего, что произошло между нами?
— Несомненно, собираюсь, — сообщила ему Бренна. — Я ведь в конце концов амазонка и, вероятно, не способна ни на какие возвышенные чувства…
— Бренна!..
—…в отличие от твоей Кристины, которую ты превозносишь на этих страницах, сравнивая то с розой, то с луной, то с новорожденной ланью.
Она с омерзением отбросила книгу, и страницы восхвалений — дань прежней невесте Рейли Стэнтона — обрушились бы на его голову, если бы он не сумел вовремя увернуться.
— Если она значит для тебя так много, то почему бы тебе не вернуться к ней? — спросила Бренна. — Ты окажешь всем нам огромную услугу, если это даст тебе возможность покончить со своим сентиментальным блеянием…
Последняя фраза окончилась вскриком, потому что Рейли, устав ее слушать, потянулся и рванул ее за юбку, оказавшуюся как раз в нескольких дюймах от его головы. Потеряв равновесие, она свалилась с ветки и оказалась прямо в его объятиях.
— Если ты закончила, — сказал Рейли, — то, может быть, теперь предоставишь мне возможность тоже кое-что сказать?
Единственной ее реакцией была только попытка отвернуться от него и не смотреть ему в лицо.
— Прекрасно, — сказал он, — прежде всего я писал этот дневник много месяцев назад… Все, что я писал о Кристине, — чушь. Это чушь, написанная мальчиком, считавшим, что он влюблен. Бренна, я не знал, что такое любовь, пока не встретил тебя. А как только понял это, то осознал, что это нечто такое, о чем не пишут в дневнике. Этого не описать словами. Ничто, даже все сонеты Шекспира, и близко не похоже на то, что я чувствую с самой первой минуты, как увидел тебя. Вот почему я перестал вести дневник. Я не смог больше писать. Нет в мире такого языка, в котором были бы нужные мне слова, чтобы описать мою любовь к тебе.
— Но, — возразила Бренна, — для Кристины ты все-таки нашел подходящие слова: «сияющая», «эфирная», «нежная»… А я лишь «амазонка, разгуливающая в мужских штанах». Что, по-твоему, я должна чувствовать? Могу тебе сказать. Мне неприятно.
Рука Рейли выскользнула из-под коленок Бренны, но другой он крепко обвивал ее талию. Поэтому, хотя она стояла обеими ногами на земле, она была как будто прикована к нему. Освободившейся рукой он приподнял ее лицо за подбородок, и теперь она была вынуждена смотреть ему прямо в глаза.
— Тебе нужны слова? — спросил он. — Так слушай. Твой голос, Бренна Доннегал, не напоминает мне звон колокольчика. Он скорее похож на густой и терпкий дым костра или дым камина, который вьется, клубится, находит путь к коже и проникает в легкие, пока не осядет в сердце мужчины, пока не обовьет его, как теплое одеяло.
Бренна, глядя на него, молчала. Ободренный, Рейли продолжал:
— Когда я смотрю в твои глаза, я вижу небо. Иногда ясное, как сегодня, огромное, открытое пространство синевы, по которому, как чайки, скользят твои мысли. Иногда это небо серое, обложенное облаками, когда этот серый ободок появляется по краю радужной оболочки, закрывая солнце. Но это длится недолго. Солнце всегда близко, оно просвечивает сквозь облака, ожидая, когда ты рассмеешься, и твой смех разгонит облака и дождь. Но и смех появляется в твоих глазах, Бренна, ненадолго.
Он поднял ее руку и посмотрел на нее. Ее взгляд следовал за ним.
— Твоя кожа… Если бы всех шелковичных червей Китая кормили сливками, у них все же не было бы надежда. создать шелк, подобный твоей коже.
Он провел большим пальцем по тыльной стороне ее ладони, потом поднял ее руку и прижал к губам:
— Твоя кожа такая же, как снег, каким, вероятно, он представляется людям, никогда не видевшим его. На вкус она похожа на нежнейший шоколад, только что приготовленный и налитый в чашку. У нее свежий вкус масла, оставленного в чулане охлаждаться…
Его губы, пробежавшие по руке, будто выжгли на ней след. Они коснулись ее запястья, потом прошлись по руке и встретили невероятно нежное место, где плечо соприкасается с шеей.
— Твоя душа как море. Готовая давать. Щедрая… Никогда не знающая покоя, постоянно находящаяся в движении… Она решительна и одновременно полна скромности. Она необузданная и дикая, опасно изменчивая. В ней есть соль…
Его губы, теперь находившиеся в дюйме от ее губ, прошептали:
— И сладость.
Она, будто под гипнозом, смотрела на его рот, и ее собственные влажные губы слегка раскрылись. Рейли нежно спросил:
— Достаточно ли тебе этих слов или нужны еще?
— Нет, благодарю тебя, — услышал он ее шепот у самых своих губ. — Этого вполне достаточно. Не хочешь ли заняться со мной любовью сейчас же?
— Я думал, ты никогда не скажешь этого.
И они рухнули в свежую прохладную и мягкую траву. Власть его над ней была непостижимой и головокружительной.
И ей показалось совершенно естественным поднять свою бархатную юбку выше бедер и, оказавшись верхом на нем, оседлать его, хотя, как она заметила, он был слегка озадачен ее дерзостью.
Озадачен, но польщен.
— Так это и должно быть, — сказал он чуть тише обычного. — Отдаю себя в ваши опытные руки, мадам.
Он упал навзничь, и лицо его приняло то самое невинное и нежное выражение, какое она наблюдала у него только во сне, — с единственной разницей, что теперь его глаза были открыты и устремлены на ее обнаженную грудь, потому что одним только ему свойственным ловким движением он сумел расстегнуть все пуговицы на ее платье.
Так как Бренне не в новинку было носить мужские штаны, она умела ловко управляться с застежками бриджей. Всего несколько быстрых движений — и та часть тела Рейли, которая столь настойчиво напирала на нее, оказалась на свободе. Она уверенно обхватила его орган пальцами и при этом заметила, что глаза Рейли, прежде затуманенные страстью, теперь широко раскрыты и с интересом наблюдают за ее манипуляциями. Она выскользнула из своего нижнего белья и направила его мужской орган к той части своего тела, что больше всего нуждалась в нем.
Его слова уже подготовили ее ко всему. Никакие ласки больше не были нужны. Она была влажной, полной желания и готовой принять его. Она скользнула вниз, вобрав в себя его мощный стержень, и ее тело плотно сомкнулось вокруг него. Ее длинная юбка скрывала их слияние. Он не мог больше ничего видеть, зато отлично чувствовал ее.
Они находились в тени, но все-таки несколько косых лучей солнца пробились сквозь густые листья и принялись ласкать шелковистые всхолмления ее грудей.
И тогда она задвигалась, очень медленно, дюйм за дюймом, и его глаза расширились еще больше. Его руки инстинктивно обхватили ее бедра, стараясь направлять ее движения. Удивительно было, что он мог так изголодаться по ней за столь короткое время. Ведь они совсем недавно занимались любовью и повторяли это много раз, и вот все вернулось на круги своя, и ее легчайшие движения подводили его все ближе и ближе к краю.
И вот она снова задвигалась — и он провалился в бездну. Но, как он понял, и она тоже последовала за ним в этом головокружительном полете, похожем на землетрясение, потому что она вскрикнула, спина ее дугообразно изогнулась, а бедра прекратили свой бешеный танец.
Она оставалась неподвижной, пока он проникал в нее все глубже и глубже, наполняя ее, затопляя ее, как ему казалось, с каждым новым спазмом, сотрясавшим их тела…
Но, когда все было кончено, она улыбнулась и положила голову ему на плечо, перегнувшись вперед, столь же обессиленная, как и он.
Они лежали так некоторое время, слушая пение птиц и блеяние овец где-то в отдалении в холмах. Потом он спросил лениво:
— Ты обещаешь больше никогда не читать мой дневник? Если я начну вести его снова?
— Обещаю, — ответила она, касаясь губами его ключицы, — если ты дашь мне слово, что не станешь больше заходить в мой кабинет. При условии, что мне не захочется показать тебе что-нибудь, что я там прячу.
— Это не будет иметь никакого значения. Я все равно не смогу прочесть ничего, написанного твоим чудовищным почерком.
Она подняла голову и серьезно посмотрела ему в лицо.
— А что сказал лорд Гленденинг, когда сегодня утром вы вдвоем уехали от меня?
— Он был немногословен, — ответил Рейли, приподнимаясь и опираясь на локти.
Как оказалось, лежать на земле было не так уж уютно, как он подумал вначале.
— И часто он угрожает тебе таким образом? Я буду рад излечить его от этой привычки…
Она села. Он не мог видеть ее лица, потому что оно было скрыто упавшими на него волосами.
— Ты ничего не сказал ему о нас? — спросила Бренна.
Он отвел волосы с ее лица, чтобы видеть ее глаза.
— А тебя очень бы огорчило, если бы я это сделал?
— Да. Если ты это сделал, он попытается убить тебя.
Рейли смотрел на нее все так же безмятежно.
— Попытается? Теперь? А несколько месяцев назад в замке Гленденинг ты уверяла меня, что лорд Гленденинг вовсе не так уж плох…
— Это так и есть, — подтвердила Бренна, — если только не задета его гордость. Прежде всего он Маклауд, а Маклауды воители.
Рейли поднял бровь:
— Ты так мало веришь в мою способность защитить себя?
— Нет, конечно, нет! Только у него есть этот ужасный меч.
Теперь уже обе его темные брови высоко и изумленно поднялись, однако он всего лишь сказал:
— На твоем месте я не стал бы беспокоиться из-за лорда Гленденинга. В настоящий момент его развлекают Пирсон и Шелли, мои друзья из Лондона, приехавшие сегодня утром.
Она отвела еще одну рыжую прядь со лба:
— И чего они хотят?
— О, — ответил он, поправляя и застегивая штаны, — просто посмотреть, как я тут устроился в этой глуши…
Он говорил непринужденно, но в то же время сознавал, как мало у них времени. Пирсон и Шелли все время пытались назвать его титул. Ему придется когда-нибудь открыть ей правду, и, возможно, лучше покончить с этим сейчас, а не дожидаться момента, когда она узнает об этом случайно. Поэтому он произнес:
— Слушай, Бренна, я должен тебе кое-что сказать.
Она обратила к нему свои лазурные глаза:
— Что?
— Да. Гм…
Хотел бы он знать, насколько глубоко укоренилась в ней неприязнь к титулованным лицам. Он встал, взволнованный этой мыслью, и храбрость мгновенно изменила ему.
— Застегни платье, зайдем в дом и поговорим. Похоже, что к нам приближается стадо овец. Их блеяние слышно все ближе. Но мне не хочется снова прыгать в ручей, чтобы выручить кого-нибудь из них, особенно сейчас.
Она покорно застегнула свое бархатное платье, потом протянула ему обе руки и позволила помочь подняться.
— Нам с тобой предстоит многое обсудить, — снова попытался он заговорить, и голос его зазвучал напряженно.
— Думаю, ты прав, — согласилась она. — Например, как ухитриться скрыть от лорда Гленденинга наши отношения…
— О, не начинай сначала, ради Бога…
Бренна наклонилась, чтобы поднять его дневник, лежавший раскрытым у ее ног.
— Говори, Рейли, но ты должен знать, что мы не можем…
Но Рейли не дослушал, чего они не могут. Потому что в тот момент, когда Бренна наклонилась за дневником, раздался выстрел.
Потом что-то очень сильно ударило его в плечо и сбило с ног.
Он услышал, как Бренна зовет его по имени, и увидел, что она уронила его дневник. Страницы, которые переворачивали и перечитывали много раз, не выдержали и разлетелись во все стороны, оторвавшись от корешка тетради.
Последнее, что увидел Рейли, прежде чем его взор закрыла тьма, — это страницы его дневника, подхваченные теплым весенним ветром.