Этичный убийца

Глава 2

Внутри фургона уличная вонь мусора и гниющих отбросов сменилась застарелым запахом сигарет. В моей семье все курили сигареты, вся моя родня, за исключением отчима, который предпочитал сигары или трубку. Я всегда терпеть не мог этот запах, меня бесило, что он впитывается в мою одежду, в мои книги, в мою еду. Когда я был еще маленьким и мне полагалось приносить с собой в школу обед, мои сэндвичи с индейкой неизменно пахли «Лаки страйк» – этими мерзкими сигаретами, которые курила моя мамаша.

От этой женщины тоже пахло сигаретами, а на пальцах у нее красовались желтые никотиновые пятна. Она сказала, что зовут ее Карен. Муж ее выглядел моложе, чем она, но, кажется, старел еще быстрее – я был уверен, что этот воздушный шарик сдуется гораздо раньше. Он был необыкновенно тощ, как и Карен, и вид имел совершенно изношенный. На нем была рубашка без рукавов в стиле Ронни Джеймса Дио,[5] выставлявшая напоказ костлявые руки, обмотанные пучками тонких, но крепких мускулов. Его прямые рыжеватые волосы доставали до плеч. Он был недурен собой в том же смысле, что и Карен, то есть он выглядел бы куда привлекательней, если бы не имел вид человека, который вот уже несколько суток подряд не ел, не спал и не мылся.

Он появился из кухни, держа бутылку пива «Киллианс» за горлышко так, будто пытался ее удушить.

– Ублюдок. – Произнеся это слово, он перехватил бутылку левой рукой, а правую протянул будто бы для пожатия.

Я не понял, с чего это он вдруг назвал меня ублюдком, и на всякий случай воздержался от ответного жеста.

– Ублюдок, – повторил он. – Это мое имя. Хотя, вообще-то, это кликуха. Не настоящее имя, зато настоящая кликуха.

Я пожал ему руку с той долей скептицизма, которую посчитал уместной.

– Где ты откопала этого перца? – спросил Ублюдок у жены. Чересчур торопливо, чересчур громко, чтобы прозвучать добродушно. Нервно дернув шеей, он отбросил назад свои длинные патлы.

– Он хочет задать нам несколько вопросов по поводу девочек.

Карен прошаркала на кухню, отделенную от гостиной коротенькой стойкой. При этих словах она тоже дернула головой в мою сторону, а может быть, в сторону двери. Эти ребята делали своими головами такие судорожные движения, будто снимались в клипе группы «ДЕВО».[6]

Ублюдок пристально на меня посмотрел:

– Насчет девчонок, да? Что-то ты зеленоват для адвоката. Да и для копа тоже.

Я попытался изобразить улыбку, пряча за ней охватившую меня тревогу.

– Да я совсем по другому поводу. Я хотел поговорить про образование…

Ублюдок приобнял меня за плечи:

– Про образование, значит?

– Ну да.

Его рука тут же исчезла с моего плеча, но я почувствовал, что в трейлере становится едва ли не опаснее, чем снаружи. Ходя по чужим домам, я всяких странностей навидался: я видел видеокассеты с «Ликами смерти»,[7] лежащие вперемежку с мультиками про Микки-Мауса; я видел банку использованных презервативов на журнальном столике; однажды я видел даже коллекцию засушенных человеческих голов, но этот загадочно-интимный жест заставил меня насторожиться. И все же я не ушел, потому что голодранец наверняка продолжал караулить снаружи, так что терять мне было нечего. Так почему бы не остаться там, где есть шанс хоть что-то обрести?

Хотя шанс был, конечно, сомнительный. Я внимательно огляделся по сторонам: торговцы обычно бегут от таких жилищ, как черт от ладана. Нигде не было видно ни игрушек, ни пустых упаковок от детских фильмов, ни книжек-раскрасок, ни бесформенных башен, собранных из конструктора «ЛЕГО». То есть вообще никаких игрушек. Да и всякого взрослого барахла не было особенно видно. Никаких кашпо с искусственными растениями, ни лубочных часов с кукушкой, какие обычно заказывают по почте, ни клоунов, написанных маслом по картону.

Вместо всего этого у них был бежевый диван, на редкость не подходящее к нему синее кресло и треснувший стеклянный столик, уставленный бутылками из-под пива, заваленный крышками от них и заляпанный грязным донышком кофейной чашки. Эта единственная чашка – белая, с надписью «Медицинская компания Олдгема», напечатанной жирными черными буквами, – так плотно присосалась к стеклянной поверхности столика, что казалось, отдирать ее придется не иначе как обеими руками. Остатки кофе в ней застыли до консистенции гудрона.

Пол на кухне был покрыт линолеумом того самого желтовато-коричневого оттенка, который в чистом виде кажется грязным, а в грязном виде – грязным невероятно. Линолеум потрескался, облез, а кое-где вздулся и покоробился. В одном месте он даже закрутился наподобие бисквитного рулета.

И тем не менее надежда оставалась. Да, все их хозяйство было сплошное барахло; да, у них явно не было денег, и все же… И все же. На телевизоре стояла потертая фарфоровая балерина, делающая какое-то замысловатое па. Даже если она была кем-то подарена, или досталась им в наследство от бабушки, или была найдена в мусорном ведре – не важно. Это была фарфоровая статуэтка, а фарфоровая статуэтка – вещь бесценная. Фарфоровая статуэтка – это бирюлька. Дух бирюльничества, пусть едва заметный и загнанный в самый дальний угол, все же витал здесь.

Ублюдок положил мне руку на плечо.

– То есть ты типа спрашиваешь родителей, что они думают про образование? Так, что ли?

Он что же, слышал мой разговор с Карен?

– Совершенно верно. Я хотел бы поговорить с вами об образовании. И о ваших детях.

О детях, которые, как мне показалось, не оставили никаких следов своего пребывания в собственном доме.

– Давай выкладывай, что ты там продаешь? – В его безучастных глазах вспыхнула насмешливая искорка.

– Я просто провожу опрос по поводу образования. Ничего не продаю.

– Ладно, вали отсюда, придурок. Дверь там. Пшел вон.

Я уже открыл было рот, чтобы вежливо возразить, что его жена согласилась принять участие в анкетировании и к тому же это займет не больше пары минут, но меня опередили. Карен утащила его в спальню. Не знаю, о чем они там говорили, до меня доносился только возбужденный шепот, но когда они вернулись через минуту-другую, на лице Ублюдка красовалась вымученная улыбка.

– Извини, – сказал он. – До меня, видишь ли, не сразу дошло, насколько Карен хочется поболтать с тобой об образовании.

Он похлопал меня по плечу:

– Пиво будешь?

– Лучше чего-нибудь вроде воды или газировки, если можно.

– Не вопрос, дружище.

Энтузиазм, с которым были произнесены эти слова, напугал меня едва ли не больше, чем хлопки по плечу.

Карен усадила меня за кухонный столик на металлический складной стул, стоящий спиной к двери. Такие стулья обычно расставляют в школьных спортзалах, когда проводят там муниципальные собрания. Карен пробормотала несколько неловких, ничего не значащих фраз и подала мне кофейную чашку с лимонадом. На этой чашке красовалась все та же надпись: «Медицинская компания Олдгема». Я до сих пор чувствовал тяжесть на плече, в том месте, где на него опустилась рука Ублюдка, но тревога моя понемногу рассеивалась. Эти люди были очень странными – странными и несчастными, но почти наверняка безобидными.

Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выдуть лимонад залпом.

– Вы что, там работаете? – спросил я, указывая на кофейную чашку. Вопрос мой был обращен сразу к обоим хозяевам.

Ублюдок отрицательно покачал головой и издал короткий звук, напоминающий легкий смешок:

– Нет, так достались.

– Очень симпатичные, – сказал я. – Симпатичные и толстые. Кофе, наверное, долго не остывает. – Я сделал небольшую паузу, чтобы впечатление от бессмысленности моих слов улетучилось. – Так чем же вы все-таки занимаетесь?

– Карен раньше прирабатывала официанткой, – ответил Ублюдок. – Пока у нее не начались проблемы со спиной. А я начальник строительства на свиноферме.

Начальник строительства – это неплохо. Может быть, им даже хватит денег на ежемесячные выплаты: именно это я и хотел узнать. Я расстегнул сумку, вынул оттуда ксерокопию опросного листа и принялся за дело.

Я разложил свои бумаги на кухонном столе, рядом с корзинкой, полной пластиковых фруктов, – кстати, еще один элемент бирюльничества, – и стал задавать Ублюдку и Карен свои вопросы. Во время обучения я относился к анкетированию без должного внимания, потому что был уверен: любой мало-мальски здравый человек за милю почует, что здесь пахнет дерьмом. А Бобби знай себе посмеивался и уверял, что эту ловушку придумали настоящие доки. Он говорил, что это одна из самых надежных ловушек. И теперь, проработав три месяца, я целиком и полностью уверился в справедливости его слов.

«Пойдут ли новые образовательные возможности на пользу вашему ребенку? Хотели бы вы, чтобы ваш ребенок получал больше знаний? Задают ли ваши дети вопросы, на которые школьное образование не дает им ответов?» И наконец, последний, мой любимый: «Считаете ли вы, что после школы люди не перестают учиться?»

– Говорят, человек каждый день узнает что-то новое, – весело провозгласил Ублюдок. – Разве нет? Вот прикинь: я на прошлой неделе узнал, что я еще тупее, чем думал! – При этом он хохотнул и хлопнул себя по колену. Потом он хлопнул по колену меня. Конечно, не сильно, но тем не менее.

Карен не отрываясь глядела на Ублюдка. В ее взгляде читалось подозрение, даже настороженность. Не знай я, что они муж и жена, точно решил бы, что они видят друг друга впервые. Или же заключил, что им явно недалеко до склочного и мелочного бракоразводного процесса. Не самая удачная для торговли ситуация. Но выбор у меня был невелик.

Я аккуратно записал все ответы и еще раз внимательно пробежал их глазами, словно обдумывая. Я сделал важное лицо, нахмурил брови, будто стараясь оценить, насколько серьезно они подошли к делу.

– Ну вот, – сказал я, – теперь мне хотелось бы удостовериться, что я правильно вас понял. Значит, вы считаете, что образование играет в воспитании детей важную роль?

– Еще бы, – ответил Ублюдок.

– Карен? – переспросил я.

– Конечно. – И она кивнула.

Это тоже была одна из уловок – нужно было заставить их как можно чаще соглашаться, нужно было приучить их говорить «да», чтобы они разучились говорить «нет».

– И вы считаете, что учебные материалы, товары и услуги, способствующие детскому образованию, приносят существенную пользу? Ублюдок, Карен?

Оба согласились.

– Вы знаете, – сказал я, изображая недоуменное удивление (я надеялся, что мое поведение выглядит непринужденным, ведь я долго тренировался перед зеркалом), – глядя на ваши ответы, я прихожу к выводу, что вы представляете собой как раз таких родителей, каких я ищу по поручению моего начальства. Совершенно очевидно, что вы очень серьезно подходите к образованию своих детей, и вы готовы сделать все необходимое, чтобы их образовательные потребности были удовлетворены. Моя компания направила меня в ваш район, чтобы оценить степень заинтересованности местных жителей в продукции, которую мы собираемся здесь внедрять. Так вот, Карен, Ублюдок, поскольку вы, по всей видимости, именно такие родители, для которых детское образование является важным приоритетом, вы, скорее всего, как раз те люди, которым я уполномочен продемонстрировать описание нашей продукции. Разумеется, только в том случае, если вы в ней заинтересованы. Хотите ли вы увидеть нечто красивое, доступное, способное существенно повысить уровень образования ваших детей и в конечном итоге их будущего благосостояния?

– Валяй, – отвечал Ублюдок.

Карен не сказала ни слова. Морщинки вокруг ее глаз стали глубже, щеки запали, а тонкие губы приоткрылись, как будто она собиралась что-то сказать.

Но я не дал ей и рта раскрыть. На этом этапе меня не выставляли еще ни разу. Я отлично понимал, что это может произойти и произойдет именно сейчас, если не возьму быка за рога. Я не был уверен, что снаружи меня не ждет голодранец в пикапе, и у меня не имелось никакого желания это выяснять.

– Скажу вам прямо, – начал я, сразу сбив Карен с панталыку, – у меня еще очень много адресов в вашем районе. Я буду рад потратить время на то, чтобы продемонстрировать вам нашу продукцию. Но давайте сразу договоримся. Если в какой-то момент вы поймете, что вам это неинтересно или что вашим детям эти материалы не нужны, – просто скажите мне об этом. Я тут же встану и уйду. Я не хочу тратить ваше время впустую, и я надеюсь, вы понимаете, что мое время мне тоже дорого. Пообещайте же, что сразу скажете, если вам перестанет быть интересно. Ведь это справедливая просьба, не так ли?

– Справедливая, – громко и с презрением хмыкнул Ублюдок. – Вроде конгресс еще не принял закона о том, что жизнь должна быть справедливой. Разве только для латиносов, черных, женщин и конгрессменов.

Я вежливо улыбнулся, изо всех сил стараясь казаться человеком без предрассудков – умение, которое я шлифовал все три последних месяца.

– Ну хватит, Ублюдок, я серьезно. Ведь это же справедливо.

– Ну да, справедливо, – согласился он, закатив при этом глаза к потолку и глубоко вздохнув.

– А ты, Карен? Обещаешь ли ты сообщить мне сразу, как только поймешь, что тебе не нужны эти замечательные учебные материалы, которые в будущем могут повысить качество жизни твоих детей?

Карен посмотрела на мужа и потянулась к стойке за пачкой «Вирджиния слимз» и вишневой зажигалкой «Бик».

– Конечно, обещаю.

– Ну ладно. Готовы? – Это чтобы получить еще один заведомо положительный ответ.

– Ну мы же сказали, что готовы, – проворчал Ублюдок, глядя в потолок.

Я кивнул одновременно вежливо и покровительственно, как учил меня Бобби, и полез в сумку за первой брошюрой – ярким глянцевым буклетом, на обложке которого были изображены двое опрятных, ухоженных, во всех отношениях благополучных на вид подростков, которые растянулись на ковре, рассматривая книги. На свете, конечно, всякое бывает, но этой парочке такие дети явно и не снились. Это были дети их мечты – на них они с радостью променяли бы своих собственных. А потому Карен с Ублюдком казались мне идеальными клиентами.

Бобби объяснял, что всучить наши книги респектабельным жителям пригородов практически не реально. Я долго не мог понять почему, но теперь понимал прекрасно. Рассматривая первую брошюру, Карен с Ублюдком с жадностью бросили первый беглый взгляд на будущее своих детей и увидели то, что должны были увидеть. Совершенно другую жизнь. Дети, изображенные в брошюрах, не были невежественными, непослушными, никчемными отпрысками невежественных, непослушных, никчемных родителей. И окружало их не убожество трейлерного парка. Они блаженствовали в роскошных пригородных апартаментах. Они смеялись, играли и учились, а их внутренний потенциал и внешний лоск приумножались изо дня в день благодаря доступу к волшебным фолиантам – хранилищам тайных знаний.

Имея возможность выяснить, каковы пять основных товаров, экспортируемых Грецией, или каково общественное устройство у карликовых шимпанзе, или изучив таинственную историю империи майя, вы сможете полностью изменить свою жизнь. Разница между успехом и неудачей определяется степенью близости к книгам, повествующим об этих потрясающих событиях и фактах.

Я украдкой взглянул на часы. Была уже почти половина восьмого. Я был абсолютно уверен, что к десяти эти ребята будут готовы приобрести серию энциклопедий стоимостью в тысячу двести долларов.

Разумеется, сопротивление я встретил со стороны парня с говорящей кличкой Ублюдок. Я уже показал им все бесплатные приложения: руководство по оказанию первой медицинской помощи, краткое описание местной фауны, набор развивающих игр, но не успел я перейти к презентации первого тома «Энциклопедии чемпионов», как понял, что больше не в состоянии выносить выходки Ублюдка. Он перебивал меня, смеялся над книгами, передразнивал мой голос, щекотал жену, в какой-то момент попытался даже щекотать меня, полез в холодильник за бутербродом.

– Ну что, – сказал я, держа в руках детскую книгу по истории Соединенных Штатов, – теперь вы понимаете, что ваши дети извлекут из этой книги массу полезной информации и смогут лучше понять многие события американской истории?

– Да, – согласилась Карен.

В какой-то момент полное безразличие сменилось у нее жаждой приобретательства, выражение упрямого скептицизма стерлось с лица, а сжатые прежде губы приоткрылись – и не от желания возразить, но от какой-то вялой, но неуемной жажды.

– Как ты думаешь, женщина когда-нибудь станет президентом? – спросил Ублюдок. – Держу пари, эта киска будет – просто пальчики оближешь. И с большими сиськами. Да, чувак, просто с огромными сиськами! Уж точно больше, чем у Карен.

– Но вы же не можете не согласиться, что более глубокое знание американской истории принесет вашим детям несомненную пользу? – настаивал я.

– Да, – кивнула Карен, вдавливая сигарету, скуренную до самого фильтра, в донышко импровизированной пепельницы, которая представляла собой нижнюю треть жестянки от пепси. Пальцы Карен ловко сторонились зазубренных краев. – В школе у них столько всяких тестов, на которых спрашивают про все эти вещи. С такой книгой они получат все необходимые знания, а значит, и хорошие оценки.

Карен уже усвоила, что я люблю давать примеры конкретных ситуаций, в которых та или иная книжка может пригодиться, и теперь она изо всех сил пыталась сама приводить подобные аргументы.

– Знания, знания… А свидания? Меня это гораздо больше волнует, – заявил Ублюдок. – Если бы я больше знал про Бена Франклина и Бетти Росс, может, в школьные годы я бы и трахался почаще.

Я изо всех сил старался погасить раздражение. Но мне уже с трудом удавалось сохранять видимость благодушия. Только здравый смысл удерживал меня от того, чтобы предложить Карен закончить наши дела без Ублюдка. А привлечь этого урода на свою сторону можно было только одним способом – победив его. Надо было срочно что-то предпринять, и я решил прибегнуть к уловке, о которой мне рассказывал Бобби. Когда он объяснял мне, как следует себя вести, идея мне показалась гениальной, и я давно ждал случая пустить эту уловку в ход.

Для начала я испустил глубокий вздох.

– Знаешь что, – начал я, – по-моему, эти учебные материалы все-таки не для тебя. Ублюдок, я же просил тебя сказать, если тебе вдруг станет неинтересно. Но ты, кажется, решил надо мной поиздеваться. Если тебе неинтересно – в этом нет ничего страшного. Эти книги нравятся далеко не всем. Просто одни родители отдают образованию больший приоритет, чем другие, и в этом нет ничего страшного. Однако мне жаль, что я так долго здесь просидел и потратил наше общее время.

И я стал собирать вещи. Не слишком медленно, чтобы не показалось, будто я жду, что меня остановят. Я действовал с железной решимостью адвоката, который только что проиграл процесс и хочет только одного: убраться из зала суда к чертям собачьим.

– Погоди, – сказала Карен. – Зато мне интересно.

– Какого дьявола? – вскипел Ублюдок. – К черту этого засранца!

– Ублюдок, извинись немедленно! – потребовала Карен. – Я хочу купить эти книги.

– На кой хрен? Для девчонок? – поинтересовался он с глумливой усмешкой.

– Мы пошлем их по почте. – В голосе Карен появились жалостливые, просительные нотки. Но вдруг что-то переключилось в ее сознании, и голос зазвучал решительно: – Извинись, или, Богом клянусь, я все ему расскажу!

Уж не знаю, какому такому «ему», но речь шла явно не обо мне. Я вдруг начал догадываться, что вторгся в самую гущу чего-то, о чем не имел ни малейшего понятия, и самое разумное, что мне оставалось сделать, – это убраться отсюда поскорее с наименьшими потерями. С мужественным спокойствием я запихнул последнюю книгу в сумку и встал из-за стола.

– Ублюдок, сию же секунду!

Он глубоко вздохнул:

– Ну ладно, Лем, извини. Дело не в том, что мне неинтересно. Просто я не люблю так долго сидеть на одном месте. Не сердись, дружище. Показывай, что там у тебя еще.

– Не уходи, пожалуйста, – попросила Карен.

Голос ее снова зазвучал просительно, словно голос ребенка, который упрашивает, чтобы его чему-нибудь научили: «Прошу вас, сэр, пожалуйста, можно я еще немножко поучусь?»

Я степенно кивнул, приняв глубокомысленный вид, будто взвешивая все «за» и «против». Я уже готов был признать поражение, как вдруг оказалось, что я выиграл всухую. Теперь труднее всего было скрыть торжествующую улыбку. Подумать только, они попросили, чтобы я остался! Могли бы сразу достать чековую книжку и сэкономить наше общее время.

Без четверти десять все мое хозяйство уже было разложено на столе, рядом с покореженной жестянкой из-под пепси, доверху набитой хабариками, розовыми от помады. Были здесь и книги, и брошюры, и прайс-лист, и график уплаты взносов, и, разумеется, заявка на кредит – та самая желанная заявка. Карен достала чековую книжку, чтобы сделать первый взнос – сто двадцать пять долларов. Как и моя собственная мать, которая злоупотребляла успокоительными средствами, Карен дала мне расписку еще прежде, чем подписала чек, причем бланк она заполняла мучительно долго. Я весь горел от желания заполучить его как можно скорее. Я с нетерпением ждал победного финала. Пока чек у клиента, еще есть риск, что он пойдет на попятный.

Мне очень не хотелось, чтобы сделка сорвалась из-за чека. Хотя вообще-то дело было в шляпе еще до того, как я впервые упомянул о чеке. Я разогрел Карен так, что она уже просто мечтала об этих книгах, они стали для нее предметом вожделения. Мне даже удалось заткнуть Ублюдка, который сидел теперь в сторонке, не издавая ни звука. Только дышал он как-то сипло, будто задыхаясь от самого процесса дыхания. Он смотрел на меня огромными, влажными глазами, словно ища поддержки. И я не скупился на знаки одобрения.

Карен придавила чек розовым ногтем, оторвала его по линии перфорации и протянула мне. Она могла бы положить его на стол, но ей хотелось, чтобы я взял чек из ее рук. Мне уже приходилось наблюдать подобные жесты: такие вещи часто случались в момент заключения сделки. Когда я продавал книги, с меня будто спадала моя настоящая шкура – шкура школяра и неудачника – и я превращался в кого-то совсем другого, в человека, который некоторым женщинам казался даже сексуальным. Иными словами, я обретал власть. Продавец книг обладает такой же властью, как учитель, или политик, или помощник режиссера в пьесе «Наш городок».[8] Эта власть вырывает его из тьмы, подобно прожектору. Я был юн, энергичен и готов на подвиги; я вошел в дом Карен и подарил ей надежду. И не то чтобы ей хотелось со мной переспать… но и не то чтобы не хотелось. Для меня это было ясно как день.

Я уже протянул руку и почти коснулся чека, как вдруг услышал, что открылась наружная дверь. Но я не обернулся – отчасти потому, что мне хотелось поскорее заполучить чек, отчасти потому, что я приучил себя не смотреть на гостей и не слушать телефонные разговоры. Я был в чужом доме и не имел ни малейшего желания совать нос в чужие дела.

Я продолжал думать лишь об одном: о вожделенном чеке – и вдруг заметил, что глаза Карен едва не вылезли из орбит, лицо побледнело, а тонкие губы сложились в комическую гримасу, напоминающую по форме букву «о». В этот момент Ублюдок повалился на пол вместе со стулом, словно сбитый ударом невидимого кулака. Удар этот оставил посреди его лба зияющее отверстие, темное и сочащееся кровью.

И тогда я услышал этот звук. В воздухе что-то глухо просвистело, и Карен тоже опрокинулась на пол – только одна, без стула. Второй выстрел оказался не таким аккуратным, как первый: у Карен между глаз образовалась такая дыра, словно ей в лоб с размаху заехали обратной стороной молотка. Кровь залила ей волосы и растеклась на бежевом линолеумном полу. Воздух наполнился чем-то едким и мерзким. Кордит, догадался я. Вообще-то я понятия не имел, что такое кордит, и даже не знал, почему это слово засело в моем мозгу. Но я был уверен, что пахнет именно этой дрянью. И запах привел меня в ужас. Я понял вдруг, что произошло. Прозвучали два выстрела, два человека получили по пуле в лоб. Убиты два человека.

Я оказался здесь совершенно случайно. Я не должен был здесь оказаться. Просто меня приняли в Колумбийский университет, а родители отказались платить за обучение. Я просто хотел скопить денег. Заработать денег на учебу – и все. А весь этот кошмар не имеет ко мне никакого отношения. С этой мыслью я крепко зажмурился, моля Бога, чтобы все это оказалось лишь страшным сном. Но – увы! – это был не сон.

Я обернулся.