Этичный убийца

Глава 35

Эми Томс смотрела прямо перед собой, на дорогу, – так, по крайней мере, мне казалось, хотя наверняка я этого утверждать не мог, потому что глаза ее были скрыты за зеркальными солнечными очками. Даже разговаривая со мной, голову она не поворачивала. Сидя на заднем сиденье, я смотрел, как ее крепкая нижняя челюсть двигается туда-сюда, пережевывая жевательную резинку – наверняка без сахара.

– Ну давай, малыш, рассказывай, – предложила она, как только мы отъехали от мотеля.

Я их не убивал. Да, я там был, но я их не убивал. И я не мог ничего сделать. Эти слова были готовы сорваться у меня с языка, они затягивали меня в свой мрачный водоворот, и я готов был слепо следовать за ними, как поезд следует изгибу рельсов. Но я не собирался сдаваться. Я решил держаться до последнего, а если все зайдет слишком далеко – сломаться никогда не поздно.

– Я просто пытаюсь заработать денег на учебу, – ответил я. – Меня приняли в Колумбийский университет, но мне нечем платить.

– Это в Южной Каролине?

– Нет, в Нью-Йорке.

– Никогда о таком не слыхала. Я не про город, а про университет. А ты по виду настоящий студент, – заявила она. – И поэтому я тем более не понимаю, как тебя угораздило во все это вляпаться.

– Вот что «в это»? – В моем голосе что-то щелкнуло, как пузырек в ее жевательной резинке, но я сделал вид, будто ничего не произошло.

– Я думала, ты сам мне расскажешь.

– Мне правда очень жаль, что я вчера забрел на территорию частного владения, – сказал я, – но, по-моему, тогда это вам не показалось таким уж большим преступлением. Что же с тех пор изменилось?

– Да нет, нарушение границ частного владения и в самом деле не такое уж большое преступление, – согласилась офицер Томс. – А вот наркотики и убийства – совсем другое дело.

– Не понимаю, – сказал я, но слова эти прозвучали не слишком уверенно, потому что мой голос был пропитан страхом. В прохладном кондиционированном воздухе машины этот страх клубился, как горячий пар.

– Послушай, Лемюэл… Лем, да?

– Ага, – подтвердил я.

– Так вот, Лем. Я хорошо разбираюсь в людях. Я тебя вижу, разговариваю с тобой и понимаю, что ты неплохой парень. Поверь мне, я не первый год занимаюсь такими делами. И к сожалению, должна сказать, не так уж много времени требуется, чтобы понять: хорошие люди часто оказываются замешаны в очень нехорошие истории. Иногда они просто не понимают, что делают, а иногда оказываются не в том месте и не в то время. И вместо того, чтобы прийти и обо всем рассказать, они врут, скрываются и в результате нарушают все новые и новые законы.

Все это было так похоже на правду, что мне сделалось не по себе, – все, что бы я ни сказал в этот момент, наверняка выдало бы мои чувства, поэтому я молча уставился в окно.

– Я все это к тому, – продолжала она, – что, если ты мне прямо сейчас объяснишь, что происходит, я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе. Чтобы ты не стал жертвой обстоятельств и не понес незаслуженное наказание. Возможно, ты считаешь, что уже поздно во всем признаваться, но это не так.

– Я просто не понимаю, о чем вы говорите, – сказал я. – Я ведь просто слишком близко подошел к свиноферме – вот и все. Не понимаю, что в этом такого страшного?

– Ну ладно, пусть будет по-твоему, – сказала она и больше не произнесла ни слова, пока мы не подъехали к полицейскому участку.

Участок был похож на старое офисное здание, а полицейские – на самых обычных утомленных офисных служащих, только в форме. Кондиционеры сердито гудели, но воздух почти не охлаждался, и лопасти вентиляторов на потолке едва вертелись, потому что иначе документы наверняка послетали бы со столов, и их пришлось бы собирать по всему зданию.

Томс положила руку мне на плечо и крепко сжала его с мужественным сочувствием. Я держал руки за спиной, хотя наручники она на меня не надела. Мне показалось, что лучше убрать руки за спину хотя бы из уважения или для того, чтобы продемонстрировать свое понимание того, что она вполне могла бы заковать меня в наручники и нет смысла бравировать тут своей свободой. Проходя по бледно-зеленому коридору, сложенному из шлакобетонных блоков и похожему на один из флигелей школы, где я учился, мы столкнулись с офицером в форме, который вел нам навстречу чернокожего парня в наручниках. Это был совсем еще подросток, высокий и худой, с бритой головой и едва заметным намеком на усы. Возможно, мы с ним были ровесники, но взгляд у него был тяжелый, как у матерого преступника: в нем были и агрессия, и ярость, и апатия. Проходя мимо, я поймал его взгляд, давая понять, что оба мы жертвы жестокой системы, – но парень обернулся и в ярости посмотрел мне вслед, будто убил бы меня на месте, будь у него такая возможность.

Томс покачала головой:

– Джордж Кингсли. Хорошенько, его рассмотрел?

– Достаточно, чтобы понять, что он с радостью перерезал бы мне горло.

– Да уж, он такой. Представляешь, Лем, я знала его еще двенадцатилетним мальчишкой – смышленый такой мальчик был. Но у его отца постоянно были неприятности с законом – так мы и повстречались. Зато мать у него – очень хорошая женщина. Она отправила его в школу и старалась уберечь от неприятностей. Но этот парень не хотел просто жить по правилам, как все остальные. Он все время что-то читал и рассуждал на разные темы, постоянно проповедовал всякие идеи – политические идеи. Представляешь себе? Это парень двенадцати-тринадцати лет. Он собирался решить все проблемы этого мира. Хотел стать политиком и помогать чернокожим. И точно знал, какие законы отменит, а какие введет. Это было просто невероятно.

– Похоже, до добра его это не довело.

– Насколько я себе представляю, однажды он оказался в дурной компании, и один из подростков решил, что самое время ограбить ближайший магазин. Кингсли думал, что они зашли туда леденцов купить, а тот, другой парень вдруг выхватил пистолет. Полная нелепость. Думаю, остальные и понятия не имели, что он что-то задумал, но все равно не хотели вешать всю вину на своего товарища. В общем, в итоге Кингсли отправился в тюрьму для малолетних преступников только за то, что пошел покупать «Сникерс» не в той компании. Его посадили всего на полтора года, но вышел он оттуда уже совершенно другим: такое ощущение, что из него выбили все человеческое. Когда его арестовали, это был живой, полный энергии и энтузиазма маленький вулкан – юноша, который, возможно, и в самом деле мог бы изменить мир к лучшему. Но из тюрьмы он вышел обычным головорезом, каких тысячи.

– Да, это настоящая трагедия, – вздохнул я, стараясь сделать вид, будто я действительно тронут.

На самом же деле мне было трудно сосредоточиться на проблемах Джорджа Кингсли, когда у меня своих было по горло.

– Да, настоящая трагедия. Хочешь, чтобы и с тобой так же вышло? Ведь ты же собираешься в Колумбийский университет. А что ты думаешь об университете, где тебя каждую ночь будут насиловать?

Она явно старалась меня напугать, но зачем? Я и так был напуган до полусмерти. Не такой уж я крепкий орешек, чтобы меня можно было запугать только прямыми угрозами. Зато умник я был еще тот.

– Но если все знают, что более сильные заключенные насилуют более слабых, – спросил я, – почему же никто ничего не делает?

– Не знаю, – ответила Томс. – Можешь обсудить эту проблему с охранником, когда окажешься в такой же ситуации.

Мне не хотелось сейчас думать о загадке Мелфорда, но ни о чем другом я тоже думать не мог, потому что вдруг обнаружил ответ. Я понял, к чему клонил Мелфорд, я понял, зачем нужны тюрьмы, если они не выполняют своего прямого назначения. Я понял, почему мы отправляем преступников в криминальные академии, где они превращаются в еще более опасных, более кровожадных и более закоренелых преступников. Я понял, почему Кингсли вошел в тюрьму жертвой, а вышел из нее палачом. Тюрьмы устроены так потому, что они именно выполняют свое прямое назначение, только назначение это куда более ужасно, чем я мог себе вообразить.

Мы сидели в комнате для допросов возле маленького металлического столика, прикрученного винтами к полу: должно быть, копы считали, что эта предосторожность совершенно необходима, иначе какой-нибудь вор может попытаться сбежать вместе со столом. Стены здесь были такие же, как и в коридорах, – бледно-зеленые, сложенные из шлакобетонных блоков; лишь на одной стене, напротив меня, висело кривое зеркало. Я догадался, что кто-нибудь вполне мог наблюдать за нами из соседней комнаты, – но вряд ли наблюдал: не такой уж важной птицей я был.

Томс села напротив меня и облокотилась о стол.

– Ну ладно, – сказала она, – ты сам знаешь, почему здесь оказался.

– Нет, не знаю, – ответил я. – Понятия не имею, почему здесь оказался.

Это было правдой только отчасти, потому что я понятия не имел, что они знают, а что нет. Но меня действительно удивило собственное спокойствие. Видимо, я просто считал, что Эми Томс относится ко мне вполне дружелюбно, а может быть, за последние пару дней успел побывать в куда более страшных ситуациях. Словом, чувствовал я себя неплохо: чувствовал, что, если не суетиться и вести себя спокойно, как Мелфорд, – все будет в порядке.

– Ну ладно, давай поговорим о Лайонеле Семмсе, – предложила она.

У меня дыхание перехватило – не потому, что я узнал это имя, а потому, что не ожидал ничего подобного. Лайонел Семмс? Неужели в этой игре замешан еще кто-то? До чего же у них тут все туго закручено!

– Это еще кто такой?

– Возможно, ты знаешь его под кличкой Ублюдок.

– Ах, Ублюдок! Ну да. А что с ним такое?

– Это ты мне скажи.

– Ну-у… – задумчиво протянул я. – Я пытался продать ему энциклопедии, но они с женой не захотели ничего покупать. Я запомнил его, потому что обычно если уж трачу на кого-нибудь столько времени, то непременно что-нибудь продаю. К тому же он был какой-то нервный и скользкий.

– И?..

Я пожал плечами:

– И все. Больше ничего о нем не знаю. А что?

– У Ублюдка не было никакой жены, но он и женщина, с которой он встречался, пропали. Никто не видел их с вечера пятницы, и, насколько нам известно, ты последний, кто видел их живыми. Это само по себе может стать достаточным основанием для подозрений. А может и не стать. Но после этого я почему-то застаю тебя там, где Ублюдок работал, и при этом на тебя наезжает Джим Доу, на которого он работал. А потом выясняется, что ты ходил по соседям Ублюдка и расспрашивал их о нем. Чувствуешь, к чему я клоню?

Внезапно у меня закружилась голова. Я сразу заподозрил, что опрос соседей может оказаться роковой ошибкой, – теперь же я знал это точно. Почему Мелфорд заставил меня это сделать? В моем сознании носились отзвуки слов Читры, которая предупреждала меня насчет Мелфорда. Неужели он хотел, чтобы меня засекли?

– Ничего подобного не было, – солгал я.

– А соседи утверждают, будто видели тебя вчера: ты ходил по домам и расспрашивал всех об Ублюдке и Карен. По крайней мере, они говорят, что видели какого-то парня, который по описанию очень похож на тебя. Если хочешь, можем устроить вам очную ставку, но, думаю, мы с тобой оба знаем, к чему это приведет.

– Ладно, устраивайте очную ставку, – сказал я, пожимая плечами.

Я решил, что делать мне все равно больше нечего – придется играть до конца и ни в коем случае не раскалываться. Я старался сдержать легкую улыбку, которая то и дело готова была появиться у меня на лице, потому что чувствовал: со мной сейчас происходит то же самое, что было со многими. Вот я сижу тут, всего лишь подозреваемый, но система уже пытается превратить меня в кого-то другого, куда более опасного для общества. Возможно, если бы я попал в тюрьму надолго, то мог бы превратиться в настоящего преступника.

– Мы осмотрели его фургон, – сказала Эми, – и нашли следы крови.

Я внимательно посмотрел на нее. Она не сказала, что там нашли парня с раздробленным черепом, из чего я заключил, что Доу успел спрятать тело.

– И еще мы нашли кучу отпечатков. Подозреваю, что среди них будут и твои.

– Я же сказал, что пытался продать им книги. Разумеется, там будут мои отпечатки.

Она пожала плечами:

– А как насчет крови? Есть предположения?

– Вообще-то нет. Когда я у них был, кровь ни у кого не текла.

– Может быть, это их кровь? Может быть, ты убил их, а потом попытался уничтожить следы, но кое-чего не учел?

– Полная чушь. Зачем мне убивать этих людей? Ведь я их совсем не знаю. И как бы я избавился от тел? У меня ведь даже машины нет.

– А я думаю, что у тебя были сообщники. И еще я думаю, что тот, кто это сделал, сбросил тела в отстойник, и как только у нас будет достаточно доказательств, мы это проверим. Кстати говоря, это объяснило бы твое появление на свиноферме.

– Послушайте, офицер, ведь вы же меня видели. Похож я был на человека, который только что скинул пару трупов в вонючую яму со свиным дерьмом? Я был немного избит и слегка в крови, но по́том, кажется, не истекал.

– Ну ладно, ладно, – согласилась она. – По правде говоря, наверняка мы еще ничего не знаем. Мы проверяем разные предположения. Это могла быть кровь Ублюдка или Карен, а могла быть и чья-то еще. Мать Карен тоже не видели уже пару дней, так что, может быть, это она их убила.

«Мать Карен, – подумал я. – Третье тело».

– Но есть и другие предположения, – продолжала Томс. – Ублюдок воровал домашних животных, так что, возможно, это была их кровь.

– Он воровал домашних животных? – Я попытался вложить в свой вопрос и удивление, и отвращение. – Но зачем?

– А черт его знает. К нам поступала куча жалоб, но мы ничего не могли доказать. Я сама пыталась с ним поговорить, но… – Она пожала плечами, – Многие были уверены, что это делает именно Ублюдок, но, не имея доказательств, мы не могли его остановить. А если какие-нибудь доказательства и были, то наверняка хранились в фургоне у его подруги, на территории Доу. А поскольку Ублюдок работал на Доу, получить разрешение на обыск было совершенно невозможно.

– И что же, вы просто закрыли на это глаза? – спросил я. – Он воровал у людей собак и кошек, и вы даже не попытались его остановить?

– Я же говорю: законным путем мы почти ничего не могли сделать. Нужны были доказательства.

– Звучит не очень убедительно.

– Может, вернемся к нашим проблемам?

– Да уж, давайте. Просто как-то все это странно.

– Мы с тобой сейчас о другом говорим. Тут не только собаки и кошки пропадают – тут люди пропали; возможно, погибли. И по-моему, ты кое-что об этом знаешь.

– Ничего я об этом не знаю. Не пора ли мне нанять адвоката?

– Ты не арестован, – сказала она.

– Так я могу идти?

Пока она обдумывала, как ответить на этот вопрос, в дверь постучали.

Томс извинилась и вышла, а минуту спустя вернулась, разочарованно покачивая головой.

– Нам только что сообщили, что Ублюдок, Карен и ее мать наконец объявились. Оказалось, что они у родственников в Теннесси. Похоже, Карен позвонила кому-то из соседей, тот сообщил ей, что ее считают погибшей, и она перезвонила в полицейский участок.

«Молодец Мелфорд», – подумал я, стараясь сдержать улыбку.

– Ну что ж, раз они живы, значит, никакого убийства не было и вам больше не нужно защищать меня от несправедливых обвинений.

Томс поморщилась:

– Да, похоже на то. Но имей в виду: твой рассказ меня не убедил. Уж не знаю, что ты там затеял, но затевай это где-нибудь подальше отсюда: мне тут лишние проблемы не нужны.

На это я ничего не ответил. Продолжать отпираться не было никакого смысла, но понимающе кивать я тоже не хотел: это было бы все равно что признать ее правоту.

– Ну ладно, тогда я пошел. Но, по-моему, вам стоит посерьезнее отнестись к этой истории с пропажей домашних животных.

Зачем я продолжал муссировать эту тему, вместо того чтобы просто убраться оттуда на хрен?

– Послушай, у нас и без этого дел полно: ограбления, наркотики, убийства, изнасилования. Это все-таки немного важнее, чем пропавшие кошечки и собачки.

– Так что же получается: люди вроде Ублюдка могут заниматься своими грязными делами, и им ничего за это не будет, пока они сами не признают свою вину?

Я был очень доволен тем, что вот так, с ходу умудрился построить такую сложную синтаксическую конструкцию.

– В общем-то да. И знаешь, в следующий раз, когда будешь прогуливаться возле свинофермы, загляни-ка внутрь. Когда ты увидишь, как там обращаются со свиньями, эта история представится тебе немножко в другом свете. Я хочу сказать, чем эти свинки хуже кошечек и собачек? Не считая, конечно, того, что они не такие хорошенькие и их не так приятно тискать. Думаю, что ничем. А раз одних можно убивать, то почему нельзя и других?

Хороший вопрос. Но я подозревал, что Мелфорд ответил бы на него по-другому.

Я вышел из полицейского участка и только тут задумался о том, как же мне теперь добраться до мотеля. Я снова вернулся в участок и сказал полицейскому, который дежурил у выхода, что меня нужно подвезти.

– У нас тут не служба такси, – ответил он.

– Но я не просил, чтобы меня сажали в машину, везли сюда и обвиняли в убийстве людей, которые вовсе не убиты. Так что, по-моему, будет справедливо, если кто-нибудь меня все-таки подвезет.

– У нас тут не служба такси, – повторил полицейский.

Мне пришлось признать этот аргумент, и я подтвердил, что, действительно, это не служба такси, а полицейский участок, и спросил, не поможет ли он мне в таком случае связаться со службой такси.

– Я тебе не телефонный справочник, – ответил коп.

– Тогда подскажите, пожалуйста, как мне вызвать такси.

Парень пожал плечами, пошарил в ящиках стола, выдал мне справочник «Желтые страницы» и указал пальцем на телефон-автомат. К счастью, мелочь у меня была, а не то пришлось бы выяснить, что он еще и не автомат для размена денег.

Мне сообщили, что такси выехало, я вернул телефонный справочник и вышел на улицу. Пять минут спустя подъехала машина. Я попросил шофера отвезти меня на автовокзал, где я надеялся застать Читру. Я плюхнулся на заднее сиденье, прислонился к потрепанной кожаной стенке салона, прикрыл глаза и уже было приготовился уснуть.

Но, почувствовав, что машина притормозила, я опять открыл глаза и понял, что до автовокзала еще далеко. Мы свернули на обочину, поросшую травой, и остановились на узкой полосе четыре-пять метров в ширину, покрытой травой и колючками и отделяющей дорогу от мокрой канавы болотного цвета. Когда мы сворачивали на обочину, я заметил отблески синих и красных огней: это были сигнальные огни полицейской машины, выкрашенной в синий и белый цвета. Я огляделся и узнал этот отрезок трассы: мы находились на территории Медоубрук-Гроув. И тут я увидел, как из машины вылез Доу и с важным видом направился к нам.