Это же Пэтти!

X. Лук и орхидеи

«Периметры подобных многоугольников равняются сумме их гомологичных сторон.»

Устроившись возле раскрытого классного окна и не сводя глаз с лавины белых лепестков на вишневом дереве, которое внезапно расцвело, Пэтти в двадцатый раз мечтательно заверила себя в этой важной истине.

Ей было особенно необходимо закончить учить уроки как можно скорее, поскольку была суббота и она собиралась в город с группой Мадмуазель, чтобы провести часок в кресле зубного врача. Однако погода не располагала к сосредоточенному усилию. По прошествии часа вялой учебы она закрыла учебник геометрии и пошла наверх одеваться, тогда как те, кто оставались дома, должны были заниматься еще целый час.

Наверх-то она пошла, но успела пройти совсем немного. Проходя мимо открытой двери, ведущей к черному ходу, она вышла на улицу, чтобы поближе рассмотреть вишневое дерево; после чего не спеша пошла по аллее из вьющихся растений, чтобы проверить, как там глициния; оттуда был всего один шаг до тропинки, на которой в два ряда росли яблони с розовыми макушками. Не успев опомниться, Пэтти оказалась верхом на каменной стене в конце нижнего пастбища. Позади нее простирались владения «Святой Урсулы». Перед нею был весь мир.

Она сидела на вершине стены и болтала ногами по ту сторону школьных границ. Самым поистине возмутительным преступлением в «Святой Урсуле» считалось выйти без разрешения за пределы территории школы. Пэтти сидела и глядела во все глаза на запретную землю. Она знала, что у нее нет времени для праздного сидения, если она хочет поспеть на «катафалк», поезд и кресло стоматолога. Но она продолжала сидеть и мечтать. В конце концов, вдалеке, через поля на шоссе, она заметила «катафалк», весело кативший на станцию. Тогда ее осенило, что она забыла доложиться Мадмуазель о том, что едет, и что Мадмуазель, соответственно, не станет ее искать. В школе, разумеется, будут думать, что она поехала, и тоже не станут ее разыскивать. Так, без какого-либо заранее продуманного нарушения закона, она оказалась на свободе!

Она посидела еще несколько мгновений, дабы свыкнуться с этим ощущением. Потом соскользнула со стены и бросилась бежать подобно радостному, молодому мятежнику в поисках приключений. Последовав за веселым течением ручья, она нырнула в овраг, густо опутанный растениями, в лесистую местность, помчалась вниз по склону холма и через болотистый луг, весело перескакивая с кочки на кочку, но иногда не попадая и шлепая мимо. Она громко смеялась над этими неприятностями, махала руками и бежала наперегонки с ветром. К восхитительному ощущению свободы примешивалось восхитительное ощущение непослушания. Это сочетание одурманивало.

И так, неизменно следуя за ручьем, она попала, наконец, в другой лес – не в девственный, как вначале, но в лес окультуренный, прирученный. Высохшие ветки были срезаны, под деревьями – тщательно убрано. Ручей плавно тек меж окаймленными папоротником берегами, под грубыми деревянными мостиками, изредка образуя пруды, поверхность которых устилали водяные лилии. Мшистые тропки, усеянные камнями, уводили в таинственные чащи, куда не мог проникнуть глаз: листья выросли ровно настолько, чтобы наполовину скрывать и манить. Трава была усыпана звездчатыми крокусами. Это напоминало заколдованный лес из сказки.

Однако этот второй лес окаймляла прочная каменная стена, по верху которой были пущены четыре ряда колючей проволоки. Через определенные промежутки появлялись знаки, – три из которых были видны с места, где стояла Пэтти, – указывающие на то, что это частные владения и что вторгшиеся лица будут наказаны по всей строгости закона.

Пэтти отлично знала, кому это принадлежит: она часто проходила мимо выходящих на другую дорогу парадных ворот. Поместье славилось на всю округу и, коли на то пошло, на все Соединенные Штаты. Оно охватывало территорию размером в 500 акров и принадлежало известному – или печально известному – мультимиллионеру. Звали его Сайлас Уэзерби, и он был основателем множества Мерзких Корпораций. У него имелись прекрасные оранжереи, изобилующие тропическими растениями, подземный итальянский сад, коллекция произведений искусства и картинная галерея. Он был раздражительным, чудаковатым старикашкой, вечно замешанным в полудюжине судебных тяжб. Он ненавидел газеты, и газеты ненавидели его. Особенно дурной репутацией он пользовался в «Святой Урсуле», поскольку в ответ на вежливо составленное директрисой письмо с просьбой о том, чтобы класс по искусству смог посмотреть его Боттичелли, а класс по ботанике – его орхидеи, он неучтиво ответил, что не позволит такому количеству школьниц носиться по его дому: стоит ему разрешить им прийти в этом году, как ему придется это сделать и в следующем, а он не желает создавать прецедента.

Пэтти посмотрела на знаки с надписью «Не вторгаться» и колючую проволоку и взглянула на лес по ту сторону. Если ее поймают, рассудила она, то ничего ей не сделают, разве что выгонят вон. В наши дни людей не сажают в тюрьму за мирную прогулку в чужом лесу. Кроме того, миллионер находился на каком-то собрании директоров в Чикаго. Эту соседскую сплетню она почерпнула сегодня утром из ежедневной прессы, которую внимательно просматривала раз в неделю: предполагалось, что по субботам вечером за ужином они должны были обсуждать текущие темы, поэтому в субботу утром мельком проглядывали заголовки и какую-нибудь передовицу. Раз уж домочадцы отсутствовали, то почему бы не заглянуть и не осмотреть итальянский сад? Без сомнения, слуги более вежливы, чем хозяин.

Она выбрала участок стены, на котором проволока казалась провисшей, и, извиваясь, пролезла под ней на животе, лишь незначительно порвав на плече блузку. Около получаса она флиртовала с заколдованным лесом, потом пошла по тропинке, и вдруг лес остался позади, а она вынырнула в сад, – нет, не в цветник, а в громадной величины огород. Аккуратные участки пустивших побеги овощей окаймляли кусты смородины, а вокруг них возвышалась высокая кирпичная стена, по соседству с которой росли грушевые деревья, подстриженные по английской моде.

Стоя спиной к Пэтти, садовник высаживал отростки репчатого лука. Разрываясь между порывом к бегству и социальным инстинктом дружелюбия, она нерешительно изучала его. Это был крайне живописный садовник, носивший бриджи, кожаные краги, жилет красноватого оттенка, кардиган[29] и шапочку, надетую набекрень. Выглядел он не слишком приветливым, но явно страдал ревматизмом: даже если он станет ее преследовать, она не сомневалась, что бегает быстрее него. Поэтому, усевшись на его тачку и продолжая за ним наблюдать, она обдумывала вступительное замечание.

Внезапно он посмотрел наверх и заметил ее. От неожиданности он чуть не свалился.

– Доброе утро! – любезно произнесла Пэтти.

– Тьфу! – проворчал человек. – Ты что там делаешь?

– Смотрю, как Вы сажаете лук.

Это пришло Пэтти в голову в качестве самоочевидной истины, однако она была готова высказать ее.

Распрямив спину и сделав шаг в ее сторону, он снова проворчал.

– Откуда ты пришла? – угрюмо поинтересовался он.

– Оттуда. – Пэтти широким взмахом руки показала на запад.

– Хм! – заметил он. – Ты из этой школы… какой-то там святой?

Она подтвердила. Монограмма «Святой Урсулы» во всю ширь украшала ее рукав.

– Они знают, что ты ушла?

– Нет, – откровенно ответила она, – думаю, что не знают. Вообще-то, я в этом совершенно уверена. Они считают, что я поехала к стоматологу с Мамзель, а она полагает, что я в школе. Так что мне предоставлена полная свобода. Я подумала, что могу прийти и посмотреть, как выглядит итальянский сад мистера Уэзерби. Я увлечена итальянскими садами.

– Ну и дела! – Начал он, подошел чуть ближе и снова уставился во все глаза. – Разве, проникнув сюда, ты не видела предупреждающих знаков?

– Боже мой, конечно! Здесь повсюду их столько понатыкано.

– По-видимому, они не произвели на тебя особого впечатления.

– О, я никогда не обращаю внимания на предупреждающие знаки, – просто сказала Пэтти. – В этом мире никогда никуда не попадешь, если позволишь им надоедать себе.

Неожиданно человек тихо засмеялся.

– Я думаю, что так и есть! – согласился он. – Я никогда не позволял им себе надоедать, – добавил он задумчиво.

– А можно я помогу Вам сажать лук? – вежливо спросила Пэтти. Ее осенило, что это может быть кратчайший путь к итальянскому саду.

– Пожалуй, да, как мне кажется, спасибо!

Он принял ее предложение с неожиданной сердечностью и серьезно объяснил метод работы. Луковки были крошечными, и их следовало с большой тщательностью сажать лицевой стороной вверх, поскольку для не успевшей развиться луковицы очень сложно перевернуться в нужном направлении после того, как она начала расти неправильно.

Пэтти очень быстро усвоила занятие и пошла вдоль следующего ряда, в трех футах позади него. Оказалось, что работа располагает к общению: по прошествии пятнадцати минут они успели крепко подружиться. Беседуя, они забрели в дебри философии, жизни и нравов. Он имел весьма определенное мнение на любую тему, – она решила, что он шотландец, – хотя, похоже, он был хорошо осведомленным старичком и читал газеты. Пэтти тоже прочитала газету этим утром. Она довольно обстоятельно ораторствовала о том, должны ли корпорации подлежать государственному контролю. Она решительно согласилась с редактором, что должны. Он утверждал, что они ничем не отличаются от любой другой частной собственности, и поэтому никого, черт побери, не касается, каким образом ими управляют.

– С Вас один цент, пожалуйста, – сказала Пэтти, протягивая руку.

– Один цент? За что?

– За «черт побери». Всякий раз, употребляя сленг или неправильные выражения, в кружку для подаяний приходится бросать монету в один цент. «Черт побери» намного хуже, чем сленг, это ругательство. Я должна бы вычесть с Вас пять центов, но поскольку это первое нарушение, я отпущу Вас с одним.

Он вручил свой цент, и Пэтти торжественно припрятала его в карман.

– Что вы изучаете в этой школе? – поинтересовался он, делая вид, что ему любопытно.

Она услужливо привела пример:

– Периметры подобных многоугольников равняются сумме их гомологичных сторон.

– Это тебе пригодится, – заметил он с едва уловимым блеском в глазах.

– Весьма, – согласилась она, – на экзамене.

Через полчаса посадка лука превратилась в утомительное занятие, однако Пэтти была готова на все и полна решимости делать свою работу до тех пор, пока делал он. Наконец, последняя луковица была посажена, садовник выпрямился и с немалым удовлетворением оглядел аккуратные ряды.

– На сегодня достаточно, – объявил он, – мы заслужили отдых.

Они сели: Пэтти – на тачку, человек – на перевернутую вверх дном бочку.

– Вам нравится работать на мистера Уэзерби? – поинтересовалась она. – Он настолько плох, как рисуют газеты?

Садовник слегка усмехнулся, закуривая трубку.

– Видишь ли, – промолвил он рассудительно, – со мной он всегда вел себя очень справедливо, но я не знаю, есть ли у его врагов причина любить его.

– По-моему, он чудовище! – заметила Пэтти.

– Почему? – с легким вызовом спросил человек. Он был готов пренебрежительно отозваться о своем хозяине, но постороннему бы этого не позволил.

– Он такой скареда, когда дело касается его старых теплиц. Вдовушка – то есть миссис Трент, директриса, понимаете, – написала ему и попросила разрешить ботаническому классу посмотреть его орхидеи, так он ответил в исключительно невежливом тоне!

– Я уверен, что он не нарочно, – извинился человек.

– Ну нет, это он нарочно! – стояла на своем Пэтти. – Он сказал, что не может позволить ораве школьниц носиться повсюду и ломать его виноград, – как будто мы бы так поступили! У нас прекрасные манеры. Мы обучаемся им каждый четверг по вечерам.

– Возможно, он и был немного груб, – согласился он, – но, видите ли, мисс, у него не было ваших преимуществ. Он не обучался хорошим манерам в интернате для юных леди.

– Он вообще им не обучался, – пожала плечами Пэтти.

Садовник глубоко затянулся своей трубкой и, прищурившись, принялся изучать горизонт.

– Не суди его так, как других людей, это не совсем справедливо, – медленно произнес он. – Ему немало пришлось пережить в жизни, а теперь он стар и, позволю себе заметить, временами довольно одинок. Весь мир против него: когда встречаются порядочные люди, он знает, что им что-то от него нужно. В настоящий момент твоя учительница проявляет вежливость, так как хочет увидеть его оранжереи, но, ручаюсь, что она считает его старым вором!

– А это не так? – спросила Пэтти.

Человек слегка ухмыльнулся.

– Иногда, как и все остальные, он бывает честным.

– Возможно, – ворчливо признала Пэтти, – он не так уж плох, раз Вы с ним знакомы. Так часто бывает. Вот есть такая Лорди, наша учительница латыни. Я всегда презирала ее, а потом, в час испытаний, она оказалась в полной готовности и была чер-товс-ки потрясна!

Он протянул руку.

– С тебя один цент.

Пэтти отдала ему его собственную монету.

– Она помешала тому, чтобы меня исключили из школы, я серьезно. С тех пор я больше не могу ее ненавидеть. И знаете, мне этого жутко не хватает. Когда у тебя есть враг, это, в некотором роде, весело.

– У меня их было порядочное количество, – кивнул он, – и мне всегда удавалось получать удовольствие от их существования.

– И, вероятно, они, на самом деле, довольно милые люди? – предположила она.

– О да, – согласился он, – самые страшные преступники зачастую оказываются очень приятными людьми, если их увидеть с правильной стороны.

– Вот это правда, – проговорила Пэтти. – Люди становятся плохими, главным образом, из-за непредвиденных обстоятельств, я знаю это по собственному опыту. Сегодня утром, например, я проснулась с твердым намерением выучить геометрию и отправиться к зубному врачу… и все же… я здесь! Итак, – вывела она назидание, – к преступникам всегда следует проявлять доброту и помнить, что по разным обстоятельствам можно самому угодить за решетку.

– Эта мысль, – сознался он, – часто приходит мне в голову. Я… мы… то есть, мистер Уэзерби, – продолжал он спустя мгновение смущенных раздумий, – верит в то, что человеку надо давать шанс. Если у тебя есть друзья-осужденные, которые ищут работу, то присылай их сюда. Раньше у нас тут за коровами присматривал скотокрад, а за орхидеями – убийца.

– Вот потеха! – вскричала Пэтти. – А сейчас он здесь? Я бы очень хотела увидеть убийцу.

– Он ушел от нас недавно. Здесь для него было слишком скучно.

– Как давно Вы работаете на мистера Уэзерби? – спросила она.

– С незапамятных времен, и работал я не покладая рук! – прибавил он с некоторым вызовом.

– Надеюсь, он Вас ценит?

– Да, по-моему, в целом, он меня ценит.

Он вытряхнул пепел из трубки и поднялся.

– А теперь, – предложил он, – хочешь, я покажу тебе итальянский сад?

– О да, – промолвила Пэтти, – если Вы считаете, что мистер Уэзерби не будет против.

– Я главный садовник. Я делаю, что хочу.

– Если Вы – главный садовник, то почему Вы сажаете лук?

– Это утомительный труд – подходит для моего характера.

– О! – рассмеялась Пэтти.

– И потом, понимаешь, когда я начинаю «загонять» моих подчиненных, я останавливаюсь и думаю о том, как болела моя собственная спина.

– Вы слишком славный, чтобы работать на него! – произнесла она одобрительно.

– Спасибо, мисс, – он с усмешкой коснулся своей шляпы.

Итальянский сад был очаровательным местечком с мраморными лестницами, фонтанами и подстриженными тисовыми деревьями.

– О, вот бы Конни могла это увидеть! – воскликнула Пэтти.

– А кто это?

– Конни – моя соседка по комнате. В этом году ее ужасно интересуют сады, так как она собирается получить премию по ботанике за анализ большинства растений, – во всяком случае, я думаю, что она ее получит. Состязание идет между нею и Керен Херси; весь остальной класс выбыл. Мэй Ван Арсдейл работает против Конни, чтобы досадить мне, поскольку я вышла из членов древнего тайного общества, которое она основала. Она приносит из города орхидеи и отдает Керен.

– Хм, – он нахмурился, задумавшись над этим спутанным клубком интриг. – А разве честно, когда остальные помогают?

– О да! – сказала Пэтти. – Они должны проводить анализ, но их подруги могут собирать и пополнять коллекцию. Когда какая-нибудь девочка идет на прогулку, она возвращается в блузке до отказа набитой экземплярами растений для Конни или для Керен. Хорошие девчонки за Конни. Керен – ужасная зубрила. Она носит очки и думает, что все знает.

– Я лично за мисс Конни, – заявил он. – Я могу как-то помочь?

Пэтти неуверенно огляделась.

– У Вас есть довольно много растений, – предложила она, – которых нет в книге Конни.

– Ты возьмешь обратно столько, сколько сможешь унести, – обещал он. – Мы сходим в орхидейную оранжерею.

Огород остался позади, и они повернули к стеклянным крышам теплиц. Пэтти была так увлечена, что напрочь забыла о времени, пока не очутилась лицом к лицу с часами на фронтоне каретного сарая. И тут она вдруг поняла, что ленч в «Святой Урсуле» уже три четвери часа назад как прошел и что она умирает с голоду.

– О, боже мой! Я совсем забыла про ленч!

– А что, забыть про ленч – очень серьезный проступок?

– Ну, – произнесла со вздохом Пэтти, – я вроде как его пропустила.

– Я мог бы снабдить тебя необходимой пищей, чтобы ты продержалась какое-то время, – предложил он.

– Ах, правда? – облегченно спросила она.

Она привыкла питаться три раза в день, и ее мало волновало, кто эту еду обеспечит.

– Всего лишь немного молока, – промолвила она скромно, – хлеба с маслом и… э-э… булочек. Понимаете, тогда мне не придется возвращаться до четырех часов, когда они приедут со станции, и, быть может, я сумею прошмыгнуть раньше, чем меня хватятся.

– Подожди в павильоне, а я посмотрю, чем можно поживиться в домике садовника.

Он вернулся через пятнадцать минут, посмеиваясь и таща большую корзину с крышкой.

– У нас будет пикник, – предложил он.

– О, давайте! – радостно отозвалась Пэтти. Она вовсе не возражала разделить с ним трапезу, ибо он вымыл руки и выглядел вполне чистым.

Она помогла ему распаковать корзину и накрыть на стол в маленьком павильоне возле фонтана. Он принес сэндвичи с листьями салата, кусок творога, кувшин молока, апельсиновый конфитюр, домашнее печенье в сахаре и имбирные пряники прямо с пылу-с жару.

– Какой клевый пир горой! – воскликнула она.

Он протянул руку.

– С тебя еще цент!

Пэтти заглянула в пустой карман.

– Придется Вам записать его в долг. Я истратила все свои наличные деньги.

Весеннее солнышко излучало тепло, в фонтане плескалась вода, ветер осыпал пол павильона белыми лепестками магнолии. Пэтти принялась за конфитюр со счастливым вздохом удовлетворения.

– Самая забавная вещь на свете – это сбежать от того, что должен делать, – проговорила она.

Он подкрепил эту аморальную истину смехом.

– Наверное, Вам надо работать? – спросила она.

– Есть одно-два дельца, которым мне следовало бы уделить внимание.

– И разве Вы не рады, что Вы ими не занимаетесь?

– Рад до чертиков!

Она протянула руку.

– Отдайте его обратно.

Монета в один цент вернулась в ее карман, и трапеза весело продолжилась. Пэтти пребывала в приподнятом настроении, а приподнятое настроение Пэтти было заразительным. Побег с территории школы, незаконное проникновение в частные владения, посадка лука и пикник в итальянском саду с главным садовником, – ей еще не доводилось бывать в столь головокружительном потоке приключений. Главному садовнику, казалось, тоже доставляло удовольствие то ощущение, что он дает прибежище школьнице-беглянке. Шутка им обоим одинаково понравилась.

Когда Пэтти со скрупулезной точностью делила последний имбирный пряник на две ровные половины, ее спугнул звук шагов на посыпанной гравием дорожке за спиной; их компанию нарушил грум – краснолицый молодой человек, который стоял, открыв от изумления рот, и автоматически кивал головой. Пэтти тоже разглядывала его с некоторым трепетом в сердце. Она надеялась, что у ее приятеля не будет из-за нее неприятностей. Весьма вероятно, у них не принято, чтобы садовники развлекали сбежавших школьниц в итальянском саду. Грум продолжал пялиться и кивать, ее собеседник поднялся и встал перед ним.

– Ну? – поинтересовался он резким тоном. – Что тебе нужно?

– Прошу прощения, сэр, но пришла телеграмма, и Ричард говорит, что это может быть важно, сэр, и он велел мне найти Вас, сэр.

Он принял телеграмму, пробежал ее глазами, нацарапал ответ на обороте золотым пером, которое извлек из кармана, и отпустил парня коротким кивком. Конверт, порхая, опустился на стол, где и остался лежать надписью вверх. Пэтти нечаянно взглянула на адрес и, когда ее осенила верная догадка, взрыв хохота заставил ее прислониться головой к спинке каменной скамьи. Ее товарищ на мгновение оробел, потом тоже засмеялся.

– Ты воспользовалась привилегией сказать мне прямо о том, какой я, по-твоему, невоспитанный. Даже репортеры не всегда позволяют себе такое удовольствие.

– О, но это было до того, как я Вас узнала! Теперь я полагаю, что у Вас очаровательные манеры.

Он поблагодарил кивком головы.

– Я приложу все усилия, чтобы в будущем они стали только лучше. В ближайший день я с удовольствием предоставлю мои теплицы в распоряжение юных дам из «Святой Урсулы».

– Серьезно? – улыбнулась она. – Это весьма любезно с Вашей стороны!

Они заново упаковали корзину и разделили крошки между золотыми рыбками в фонтане.

– Итак, – задал он вопрос, – куда ты пойдешь сначала – в картинную галерею или к орхидеям?

Пэтти показалась на пороге орхидейной оранжереи в четыре часа, неся в руках небывало щедрую коллекцию для книги Конни. Перед конюшней стояла большая желтая коляска, запряженная четверкой лошадей, которую приводили в порядок. Она с интересом принялась ее осматривать.

– Ты бы хотела, чтобы я отвез тебя на ней домой?

– О, еще как! – на щеках у Пэтти появились ямочки. – Но боюсь, что это не разумно, – прибавила она, подумав. – Нет, я уверена, что это не разумно, – она решительно отвернулась. Ее взгляд упал на дорогу, и лицо осветилось тревогой.

– Вот и «катафалк»!

– Катафалк?

– Да, школьный фургон. Я думаю, мне лучше пойти.

Он проводил ее назад, через огород и заколдованный лес, и подержал ее цветы, пока она пролезла под забором, проделав дырочку на другом рукаве блузки.

Они пожали друг другу руки сквозь колючую проволоку.

– Мне понравились и лук, и орхидеи, – вежливо промолвила Пэтти, – но особенно имбирные пряники. И если у меня когда-нибудь появятся приятели-осужденные, которым нужна работа, я могу присылать их к Вам?

– Пожалуйста, – настоятельно попросил он. – Я найду здесь для них работу.

Она сорвалась с места, потом обернулась и помахала на прощанье.

– Я очень клево провела время!

– Один цент! – крикнул он.

Пэтти засмеялась и побежала.