Этот добрый жестокий мир

БОРИС БОГДАНОВ
ГАЛАКТИКА ДЛЯ ЛЮДЕЙ

— Зачем я тут нужен, Витя? Хочется дела, хочется куда-то лететь…

— Тебе пора к внукам, старый.

— Какие внуки? Они давно обходятся без меня. А я не могу без работы. Мне надоели бумажки, мне душно в штабе. Тянет подальше от Земли. Придумай что-нибудь?

— Тянет — это довод. Съездишь с инспекцией? Сюда, сюда… или вот сюда? Выбирай.

— Сюда.

— Хорошо. Отправляйся, адмирал. Справятся без тебя заместители?

— С чем там справляться, комфлота.

Здесь очень красиво.

Я стою, прижавшись лбом к холодному пластику иллюминатора, а слева выползает Млечный Путь. Алмазными реками светят рукава, прожектором сияет ядро, больно бьет по глазам даже сквозь светофильтры. Я не отвожу взгляда. Если потекут слезы, значит, просто не справилась защита.

Когда долго не мигаешь, галактика начинает мерцать и переливаться, и если забыть, какая она огромная, то можно убедить себя, что ты на Земле и смотришь на ночное небо, например, в пустыне. И пусть там звезд куда меньше, зато они так же уютно мерцают…

Скоро Млечный Путь уходит за правый край иллюминатора. Теперь я вижу только бездну. Если дать глазам привыкнуть, в черноте зажгутся искры. С каждой минутой их будет все больше, и космос превратится в бархат с рассыпанными на нем бриллиантами. Кажется, только протяни руку…

Здесь так красиво, что я даже не плачу.

После обзорной палубы я обязательно захожу в двигательный отсек. Там тоже есть на что посмотреть. На месте гипергенератора распустился удивительный цветок. Он напоминает орхидею, но вряд ли где-то найдется орхидея такого густого пурпурного цвета и такой сложной формы. Ножка завита спиралью, по перекрученным лепесткам бегут бледно-зеленые, голубые и синие огоньки. Тычинки разошлись веером, и над ними дрожит-переливается марево. Папа думает — раньше это был конвертор.

Еще папа говорит, что для яхты движок в полном порядке: системы исправны, энергетика в норме — прыгай хоть сейчас. Папа так удивляется, будто яхта виновата, что у нее нет глаз в двигательном отсеке, а мозг слабый и непонятливый! Не ставят на такие крошки, как наша — всего девятьсот тонн эквивалент-массы! — мощные машины, нерационально это и даже опасно. Я курсовую на эту тему на третьем курсе писала. У мозга от несоответствия мыслительных сил возможностям тела может случиться расстройство личности. И как потом летать с машиной-шизофреником?

Я трогаю тычинки — воздух сопротивляется, пружинит, покусывает руку. Забавное ощущение — словно долго сидела, облокотившись и положив голову на ладонь, пальцы онемели, и теперь в них возвращается чувствительность. Только не больно, и даже почти приятно.

Точно, конвертор. Это так действуют на нервы вихревые токи.

Бедный, как тебя искорежило! Называется, вернулись из отпуска…

Мы были на Лазурной — лучшей планете для семейного отдыха. Родители год копили деньги, папа даже в выходные мотался по заказчикам, а мама брала работу на дом. Но не зря, не врали проспекты! Небесной голубизны океан, белый песок под ласковым солнцем, вдоль берегов единственного материка — усеянные гейзерами подножия гор. Но самое главное — летний звездопад! Раз в год Лазурная проходит сквозь метеорное облако. На экваторе космический щебень врывается в атмосферу почти в лоб, и в ночном небе расцветают сотни и тысячи фейерверков. В этом году, если считать по земному календарю, зрелище ждали в конце августа. Вадику нынче в седьмой, у меня последний курс, но побывать на Лазурной и не дождаться звездопада!.. Вот мы и тянули.

Домой возвращались новым грузовым маршрутом. Путепрокладчик ходил этим каналом, обозначил старт и финиш. А путепрокладчик — это такая бандура, тысяч под двести тонн эквивалент-массы. По гиперу прет, как экраноплан по заполярному болоту. Выглаживает мелкие препятствия, спрямляет повороты. Настолько, насколько это применимо к гиперу.

Двинулись мы этим путем и нарвались на вихрь. Бывают там такие возмущения редко. Вихрь сглотнул нашу яхту, как болотное окно незадачливого пешехода, и выплюнул в пустоту над диском Млечного Пути.

Папа считает, что повезло: отдачей от перехода могло и по парсекам размазать, а так мы целы и невредимы. Только вместо двигателя теперь — этакое фиолетовое чудо! Значит, связи нет тоже.

Отправляюсь к себе: не хватает разнюниться прямо тут, у движка!

У Вадима, как всегда, приоткрыто, и оттуда несутся визг, вой, скрежет и орудийная пальба. Брат рад дополнительным каникулам и отрывается вовсю. По каюте бродят прозрачные монстры, обвешанные жуткого вида оружием. Вадик проходит очередной уровень «Галактики для людей». Крутится и размахивает руками в виртуальных перчатках! Будто совсем не боится. Будто знает.

Вот и моя каюта! Когда за спиной схлопывается диафрагма люка, я вижу Его лицо. Боиньу Рикарду! Плакатами оклеена вся внутренняя стена. Вот он прорывается к воротам, на ногах вздулись мышцы, сбоку спешит защитник — ему не успеть… Вот Бонюшка завис в прыжке, сейчас он головой вколотит мяч в сетку… Вот в борьбе вытянулся в струну; глаза горят!.. А прямо напротив двери — мой самый любимый плакат: Рикарду спокойно стоит и смотрит мне в глаза, чуть прищурившись, серьезно, но с еле заметной смешинкой, и челка падает на лоб. Словно говорит: «Не дрейфь, мелкая, прорвемся!» И пусть сто миллионов девчонок в галактике сходят по нему с ума, но я знаю, что так Рикарду улыбается только мне.

Прорвемся… Мы здесь уже порядком, а помощи все нет и нет. Неужели я не попаду на кубковый матч? Я так старалась раздобыть этот билет! Осталось всего ничего. Там будет Боня, и потом он выйдет к фанатам, он всегда так делает, а как же я?

В груди становится горячо-горячо, я больше не могу держаться и реву, как десять коров сразу…

Как хорошо, что в каютах у яхты тоже нет глаз!

— Почему их до сих пор нет? — шепчет мама. — Не может быть, чтобы нас не услышали. Ты точно отправил SOS?

— Конечно, Мила, — отвечает папа. — Яхта делает это сама.

Звуковой канал действует везде, я подключилась к нему и слушаю родителей. Уже четыре года я учусь на кибернетиста, поэтому сложностей тут никаких, разве что немножко стыдно. Да, я слишком любопытна, и таким варварам щемят в дверях носы, но должна я знать, увижусь ли с Рикарду хоть когда-то?

— Тогда где они?! — тихо кричит мама. — Вадику нельзя пропускать, ты же знаешь, какой он впечатлительный, как плохо переносит неудачи. А что подумают учителя? Начнут к нему придираться, и полугодие потеряно… Ему нужно в школу. И у Марины важный год. Придумай что-нибудь!

Раньше я обижалась, что мама любит Вадима больше меня. Вадик то да Вадик се… Про Вадика целая тирада, а я как добавка. «И Марина!» Сейчас я тоже обижаюсь, но меньше. «Глупости!» — будто говорит Боня с плаката, и я соглашаюсь. Конечно, глупости, так, неприятно чуть-чуть — и все.

— Сколько мы будем тут сидеть? — мама повышает голос. Скоро она начнет обличать. Как же я не люблю эти их ссоры! — Месяц? Два? Или, может быть, год?!

— Милочка, — папа медленно вздыхает. Он всегда так делает, когда уверен, что к нему относятся несправедливо, — мы вместе смотрели регистр. Где и могли принять наш сигнал, так на грузовой базе Разведфлота. Ты представляешь, что такое автономная магистральная баржа?

— Тенин! — говорит мама скрипуче. — Забыл, что я дипломированный штурман?

Это уже вторая стадия. Фамилия как обвинение. Мы с Вадиком тоже Тенины, и нам, бывает, тоже достается. Мама-то у нас Юсупова, и она очень гордится древностью рода. «А вы, Тенины, разночинцы, — говорит в шутку, но и чуточку всерьез. — Зачем я с вами связалась?» Если дойдет до третьей, мама станет демонстративно выкать и величать по отчеству. Меня в такие моменты тянет испариться без следа: умеет она нагнать холоду.

— Тогда посчитай, — отвечает папа, — сколько будет стоить прыжок такой баржи. Сначала к нам, а потом обратно. Эквивалент-массу помнишь или подсказать?

Мама молчит. Наверное, вспоминает эквивалент-массу, оценивает сумму…

Я помню формулы, это был прошлый семестр, и мы проходили спасение в открытом космосе. Сумма получается огромная, несусветная! Чтобы ее покрыть, не хватит никакой страховки. Яхты тоже не хватит.

Сигнал не затерялся в гипере. Его приняли, но посчитали наше спасение слишком дорогой затеей.

Нас списали, как старый халат или сгоревший прибор. Какой-нибудь полковник или даже генерал покачал печально головой, хмыкнул — и отправил гиперграмму в архив. Я представила этого чинушу: наверняка у него грязные, сальные волосы, на воротнике перхоть, мешки под глазами и красный нос. И он им постоянно шмыгает. Есть такие люди, не желают вовремя лечиться. Ходят и сеют вирусы. Ненавижу разведчиков!

Мы зависли тут навечно, и вся моя компания — это мама, папа и прыщавый братик; я их, конечно, очень люблю и все такое, но прожить так всю жизнь? А потом состариться и умереть, так и не познакомившись с Рикарду?!

Как хочется, чтобы папа оказался не прав!

— Это неправильно! — не верит мама. — И зачем посылать баржу? Они могли отправить сигнал дальше, на базу спасателей… Кто-то же должен за нами прилететь?

— Никто не прилетел, Мила.

— Почему же?!

— Слишком далеко. Там ведь не только масса, но и расстояние. В формуле. Далеко нас занесло-то, галактику видим со стороны.

Папа говорит спокойно, подбирает слова. Не представляю, чего ему это стоит. Он у нас молодец, хоть и разночинец.

— Объясняешь? — заводится мама. — Что же за жизнь за такая?! Все копейки считают, из-за копейки удавятся! А ты всех оправдываешь, всегда причину находишь! Какую бы гадость нам ни сделали, ты на их стороне. О детях подумайте, Михаил Петрович!

— Я подумал!

У папы срывается голос:

— Я раньше злился, ненавидел, теперь понял — они не злые, просто рациональные. И когда говорят: «Галактика для людей», это просто красивый и пустой лозунг. Никто нас не спасет, если мы не позаботимся сами… Мы прыгнем. Подождем несколько дней и прыгнем.

— Миша, ты что несешь? — От удивления мама успокаивается. — Куда мы прыгнем и как?

— Куда-то, — говорит папа. — Яхта думает, что привод исправен, просто отрубило систему ориентации в гипере. Без нее прыгать нельзя, но Марина, наверное, сможет запрет отключить. Сможешь, дочь? Я же знаю, что ты слушаешь.

— Аха-а… — от смущения я не сразу нахожу, что ответить. — Смогу, папа.

— Мариночка! — ахает мама. — Как тебе не стыдно!

Если смотреть снаружи, то здесь еще красивее. И честнее: ведь с внешней обшивки сразу видно, что не галактика кружит вокруг яхты, а мы кувыркаемся рядом с ней. Какие-то шесть тысяч парсек, рукой подать. Где-то там Земля, наш дом. Если в этом буйстве света найти отразившийся от Земли лучик, то он покажет волосатых, одетых в шкуры первых людей. Они живут просто и недолго, охотятся на мамонтов, бьются с пещерными медведями и саблезубыми кошками, не брезгуют и соседом из другого племени. Звезды для них — глаза предков и богов.

Меня пробирает дрожь. Между нами тысячелетия, но кажется, что мы живем одновременно. От этой мысли кружится голова. Они смотрели на небо, давали звездам имена, они мечтали увидеть их вблизи, и именно поэтому я могу смотреть на эти звезды из-за пределов Млечного Пути.

Галактика расплывается перед глазами. Мне жутко, я пришла сюда попрощаться. Так, на всякий случай. Никто не знает, куда мы попадем, и попадем ли вообще. Может, вынырнем в короне звезды, может, останемся на месте. Я завидую брату. Узнав о нашей затее, он хмыкнул, сказал: «Круто!» — и вернулся к своим монстрам. «Не парьтесь, предки! Все будет хорошо», — заявил, когда папа начал говорить о возможных опасностях. Счастливый человек.

У нас часовая готовность. Перед тем как вернуться в шлюз, я смотрю на Млечный Путь, и он начинает приветливо мерцать, словно тоже смотрит на меня. Мне не хочется плакать, это просто слабые фильтры…

Галактика мигает все сильнее, потом начинают ныть зубы. Кожу щиплет, будто с мороза, а следом по телу катится горячая волна. Космос вокруг беззвучно стонет от боли, сминаемый великанской рукой. Звездные рукава пляшут, распухают, а потом рвутся, открывают бездонный провал гипера. Оттуда торжественно выдвигается чудовищно огромная черная тень.

Корпус яхты подрагивает: кто-то вышел наружу и встал рядом со мной.

Дыра в пространстве схлопывается, гость расцвечивается огнями и обретает объем. Это модульный танкер серии «Зевс», два миллиона тонн эквивалент-массы. Обшивка по большей части снята, модулей и трюмов на положенных местах нет, и Млечный Путь выглядывает сквозь решетчатые фермы корпуса. Привычный вид жилой надстройки нарушают пятна краски и грубые сварные швы. Сквозь них просвечивает название: «ПЕРУН». Единственный оставшийся грузовой модуль обращен к нам приоткрытыми воротами. Такая яхта, как наша, поместится в нем легко, и не одна.

Как занесло сюда это чудище?!

— Пойдем, Марина, — звучит в наушниках растерянный папин голос. — Приглашают швартоваться. Это за нами.

Мы стоим у яхты, а из дальнего угла трюма к нам спешат трое в форме, среди них врач. У него озабоченное лицо, а в руках саквояж.

— Больные, раненые есть? — говорит вместо приветствия старый сухощавый адмирал.

Папа торопливо мотает головой.

— Хорошо, — адмирал улыбается. — Майор, вы, к счастью, не нужны. Можете идти!

— Позвольте представиться! — продолжает адмирал. — Меня зовут Алексей Михайловский, я временно командую этим хозяйством, — он делает неопределенный жест рукой, — и ближайшие несколько дней, пока шторм не совсем утих, вы погостите у нас.

— Шторм?.. — повторяет за ним папа.

— Спонтанные разрывы связности, — объясняет Михайловский, — очень сильные. Так говорят специалисты. Что поделать, обычных слов им не хватает, — адмирал улыбается. — Каналы опасны для навигации, связь неустойчива. Мы поймали ваш сигнал чудом. Вы, Михаил Тенин, капитан и владелец, мадам Милена и мадемуазель Марина… Рад знакомству! И, конечно, Вадим Тенин, будущий профессор математики, наверное? — Он залихватски подмигивает Вадику.

— Хай! — Вадим солидно машет рукой.

— Вот и отлично! Милена Станиславовна, я заберу ненадолго вашего мужа? Нам нужно кое-что обсудить. Логи бортжурнала у вас с собой, Михаил?

— Конечно. — Папа пожимает плечами и нерешительно смотрит на маму.

— Отлично! — повторяет адмирал. — Лейтенант Игорь Оверро остается с вами.

— Игорь! — беру я быка за рога, когда папа с адмиралом уходят. — Это тот самый Михайловский, который утихомирил Семью?

— Да, — кивает лейтенант.

— Здорово! — кричит Вадик. — Он покажет мне свои ордена?

— Если хорошо попросишь, — смеется Оверро.

Он лопоух, белобрыс и веснушчат, но у него такие обаятельные ямочки на щеках, что я тоже начинаю улыбаться.

В ожидании спокойного гипера мы с лейтенантом третий день гуляем по кораблю. Вадик завис на оружейной палубе, мама лечит нервы старыми фильмами, папа занят с адмиралом, поэтому Игорь развлекает меня одну. Мальчишка! Ему тоже нравятся внезапные отпуска, и мы таскаемся по самым странным местам.

Сейчас мы стоим в отдельном ангаре, наспех оборудованном под двигательный отсек. Гипергенератор прихвачен к полу обычными, только очень большими болтами. В одном месте болтов не хватило, и угол станины посажен на клей. Здесь холодно, изо рта идет пар. Я провожу по ближней стене рукой: она плачет конденсатом, за ней — космос.

— Когда пришел сигнал, — рассказывает Игорь, — мы занимались плановым капремонтом. Представь: пустая база, только «Перун» и пара ремонтных ботов, на которых даже внутри системы не прыгнешь! Гипергенератора нет. Когда начался шторм, мы как раз ждали транспорта с новым двигателем. Пришлось снимать с консервации вот это, — он пинает станину, — маломощное старье.

Ох и гонял нас Сергеич… Совсем раздели бедного «Перуна», зато смогли донырнуть до вашей птички! И даже не опоздали.

Он расписывает в красках случившийся из-за нас аврал, а меня грызет злость. Тогда, в первый день, папа вернулся от адмирала растерянный. «Нет, — ответил он, — яхта остается у нас. Оказывается, мы столкнулись с новой разновидностью вихря. Еще оказывается, флот хорошо платит за такую информацию. Так представляете, адмирал потребовал, чтобы в заявке стояло и его имя!» — «И что ты?» — спросила мама. — «А разве я мог отказаться?»

Лейтенант так раздувается от гордости за своего адмирала, что я не выдерживаю.

— Это он из-за денег, — ехидно говорю я и добавляю все прочее, что положено в таких случаях. Про то, как я зачитывалась в детстве описанием его подвигов, как мечтала встретиться и каким он оказался на самом деле. И, чтобы добить, припечатываю: — Да если бы твой Сергеич не думал подзаработать, никуда бы вы не полетели… Каждую копейку считаете и из-за копейки удавитесь!

— Ну ты даешь, мать! — отвечает Игорь скучным голосом. — Ты при нем не ляпни.

— А то что, арестует?

— Ничего, просто глупо будет. Головой подумай. — Кажется, он обиделся. — Откуда Сергеечу знать, что там с вами случилось? В сигнале сведений всего ничего — регистрационный номер вашего корыта и пара координат, старт да финиш. А что в заявку имя вписал, так нужно ему расходы возместить? Все, экскурсия окончена, двинули назад, мадемуазель!

Возвращаемся молча. Лейтенант пыхтит и играет желваками. Злится.

Возле яхты его прорывает:

— Запомните, Марина Михайловна, — говорит Игорь, хмуро глядя мимо меня, — эта галактика — для людей. Никто не будет брошен, никто не будет потерян! Каждого человека мы будем искать и найдем. Сколько бы это ни стоило! Прощайте!

Что за манера: чуть что — выкать…

Он козыряет и уходит, не оборачиваясь. А я стою у трапа как дура.

Вечером я понимаю, что идиотка, что папа необязательно прав, мир может быть лучше, чем он пытается нас убедить, и что надо обязательно извиниться, но день уже кончился, и я решаю отложить извинения на утро. Я не забуду, я же не хочу остаться в глазах Игоря глупой курицей?

Я смотрю в темноту, на плакат с Рикарду, и вдруг понимаю, что не помню его лица! Перед глазами крутятся веснушки блондина Оверро, его голос и его слова: «Галактика для людей». Наверное, так и надо, понимаю я.

Как хорошо, что успела записать его номер. Обожаю разведчиков!

…Может, убрать Боню со стены?

Замначфина флота листал отчет Михайловского, поглядывая на того сквозь ресницы. Старый адмирал сидел прямо, не касаясь спинки и подлокотников кресла. Документы, похоже, что из вредности, он оформлял только на бумаге. Алексей Сергеевич ждал разноса, готовился спорить и ругаться, и замначфина послушно опустил уголки губ. Теперь на его лице недовольство и брюзгливость.

Замначфина — импат.

— Не понимаю, как у вас раньше принимали такое. — Он выплюнул последнее слово, как несвежий кусок, случайно попавший в блюдо, — Надо разогнать аудиторов. Форменное вредительство. Это было обязательно — прыгать именно на «Перуне»? Вы не могли найти другое судно?

Михайловский дернул веком. Замначфин почувствовал, что адмирал едва сдерживается, чтобы не сообщить выскочке и крысе канцелярской, как следует называть боевые корабли.

— Мы получили сигнал SOS, — сказал Михайловский, — мы спасали людей. Там все есть!

— Это слова, адмирал, — скучно ответил замначфина. — А это, — он постучал по бумаге, — деньги. По какой статье прикажете списывать эти миллионы?

— По статье Устава «Спасение в космическом пространстве»! — сказал адмирал.

— Демагогия! — взорвался замначфина. — Вы пользуетесь знакомством с комфлота! Мне приказано не обращать внимания на ваши безобразия, а как, — он подхватил бумаги Михайловского двумя пальцами и потряс ими перед лицом старика, — это сделать — не приказано! Идите, адмирал!.. Зачем вы вообще пришли ко мне? Почему вы, как обычно, не отнесли эту дичь моему заму?

— Обходной лист. На отпуск. Я собираюсь в отпуск, на Лазурную. Как входящий в высший комсостав, обязан завизировать у должностного лица в должности не ниже…

— Знаю! Давайте…

Замначфина замер на секунду, а потом кинул на заявление быстрый вензель.

— Все? Разрешаю, уходите наконец!

Глядя в зеркало на дверях опустевшего кабинета, замначфина медленно привел лицо в порядок. Выйди с такой рожей в коридор — половина управления разбежится, а половина — попрячется.

Не переиграл ли он? У старикана фантастическое, сверхъестественное умение оказываться там, где должно что-то произойти. Но его нужно подогревать, создавать вокруг обстановку нервозности, недоверия, оппозиции.

Замначфина вывел на отчете: «Списать» и положил в секретарскую папку. К исполнению — и в архив. В таком деле деньги не считают. Надо спасать даже таких импириофобов, как старший Тенин. Они не дают закиснуть в довольстве и тем крайне полезны. Впрочем, это уже перехлест, какая польза?

У замначфина ослабли колени: они могли потерять Вадима Тенина — потенциально сильнейшего прогностика современности. Знал об этом старик, срывая «Перуна» в прыжок? А если бы на его месте оказался другой командир? А как бы поступил он сам? Замначфина поежился: от рефлексий у него всегда пропадала уверенность в себе. Лучше не думать, случилось то, что случилось.

— Соедините с Лазурной, майор, — сказал замначфина в селектор.

Надо предупредить жену, пускай возвращается. Не просто же так Михайловского потянуло на курорт?