Этот добрый жестокий мир

ЯНА ДУБИНЯНСКАЯ
ЖЕЛЕЗО

Нельзя спрашивать, как пройти в «Библиотеку».

Нельзя пользоваться каким-либо транспортом, подглядывать в айти-карту и отвечать на вопросы прохожих, всегда готовых помочь, провести или хотя бы указать дорогу.

Ни в коем случае. «Библиотеку» нужно найти самой — и только тогда все будет хорошо. Тогда точно поступишь, поселишься в столице, встретишь верных друзей, большую любовь и станешь сочинителем.

…Короче, был уже поздний вечер, стемнело, один ботинок промок, другой натер ногу, и жутко хотелось есть, нормальной еды, а не тортика. И пускай, решила Лена, не умру. Я в «Библиотеке», я правда в «Библиотеке», я нашла дорогу! — и теперь уже ничего не страшно.

Подошла к стойке и храбро сделала заказ:

— Мне, пожалуйста, кусочек слоеного торта с орехами, безе, кремом из вареной сгущенки… м-м-м… еще с маком, марципанами и шоколадной крошкой. И с вишенкой сверху.

Девушка за стойкой, очень белокожая, светящаяся, улыбалась и кивала в такт. Ее пальцы шелестели по клавиатуре, быстро-быстро, так, что казались отдельными, самими по себе, у айтишников так всегда. Лена внезапно занервничала, смутилась. А вдруг получится какая-то ерунда?., а ведь «Библиотека».

— Что вы будете пить?

— Чай… с мятой. Просто чай с мятой, и все.

— Присаживайтесь.

Еще входя, Лена присмотрела себе столик, маленький, на двоих, в самом уголке, возле вешалки и одновременно у окна. Общаясь с айтишницей, переживала, что удобный столик займут, — в «Библиотеку» все время подтягивались новые посетители, веселые, раскованные, свои, — но обошлось, не заняли, и она примостилась там, с краю, повесив курточку за спиной. Отсюда было видно все кафе, небольшое, полутемное и конспиративно-уютное, как она себе и представляла. И еще одно такое же — в отражении на темном стекле, сквозь которое просвечивали уличные фонари.

Рядом, сдвинув вплотную два столика и все равно едва умещаясь за ними, заседала студенческая компания, шумная, тоже точно такая, как надо. Ожидая заказа — все будет хорошо, все получится, — Лена завистливо прислушивалась к их разговорам.

— Пересдача во вторник. Если завалю — абзац, пишите письма.

— Не свисти, не завалишь.

— Ну и пойдешь к нам на айти. Будет нормальная профессия в руках.

— По-твоему, сочинитель — ненормальная профессия?

— Не мужская уж точно.

— А ну прекратить мне тут гендерный шовинизм!

— Аня, Анечка, ну согласись, что роль сочинителя всегда чисто вспомогательная. Без айти все ваши выдумки ломаного гроша…

— Ни фига. Наоборот, это вы, айтишники, у нас на подхвате. А прогресс в любой сфере невозможен без…

Загалдели одновременно, перебивая, перекрикивая друг друга, и если бы сидеть вместе с ними за тем сдвоенным столиком, больше ничего и не требовалось бы для счастья. И так будет, мысленно застолбила она. Точно будет. Я же сама нашла «Библиотеку».

— Идиоты, правда?

Лена даже вздрогнула.

Искоса глянула — не перед собой, а в отражение на стекле. Вот черт, вечно кто-нибудь пристанет. Надо было положить сумку на второй стул. Или повесить куртку.

Парень, весь в черном и сам чернявый, развалился напротив, как у себя дома, локтями на стол, барабаня по скатерти короткими пальцами. На одном из них — выше Лена глаз не подняла — имелся жуткий перстень в виде черепа с дыркой во лбу, дешевый, из тусклого железа.

— Я сюда иногда специально заглядываю, — сказал парень. — Посмотреть на ритуальные драчки сочинителей с айтишниками. Очень смешно. Такие идиоты — и те и другие.

Лена, конечно, молчала. Если никак не реагировать, то в конце концов отстанет.

Ей принесли заказ. Глядя в столешницу, Лена следила, как на ней появляется сначала прямоугольная дощечка-подставка, затем зеленая чашка на блюдце, от которой пахнуло вкусным мятным паром, и, наконец, тарелочка с тортиком, на вид очень даже ничего. На хвостике декоративной вишни висела маленькая шоколадная капелька — такая, как и было задумано.

— Приятного аппетита, — пожелала официантка.

Лена вскинула глаза, но барышня уже смотрела не на нее, а на парня. Вопросительно и слегка насмешливо.

— Я потом, — сказал он. — Чуть попозже, ага?

Официантка, к сожалению, не стала настаивать и подошла к соседям, которые, передавая по рукам на поднос пустые чашки, принялись наперебой делать новые заказы — с тем же азартом, с каким обсуждали только что место айтишников и сочинителей в жизни.

«А я сижу тут одна, да еще и этот дурак…» — настроение грозило окончательно испортиться. Лена отпила глоточек чаю, чуть не обожглась, поставила чашку на место. Попробовать тортик было боязно.

— Можно чуть-чуть?

Выкрикнуть «нельзя» или отодвинуть подальше блюдце она не успела: через столик протянулась короткопалая рука и быстрым наглым движением отхватила вишенку вместе с изрядным куском крема и даже верхнего коржа. Лена потрясенно перевела взгляд с уродливой воронки посреди тортика на довольную жующую физиономию напротив. Наконец-то посмотрела прямо, в упор. Ну и ничего особенного.

Парень облизал палец, украшенный железным черепом, и как ни в чем не бывало подмигнул ей нахальным зеленым глазом.

— Супер. Сочини мне чего-нибудь.

И прибавил:

— Ты же приехала поступать на сочинителя, да?

— А знаешь, почему «Библиотека»?

— Знаю.

— Врешь. Не знаешь ты ни фига. У вас там, наверное, такие недостоверные легенды рассказывают на эту тему, что закачаешься. Короче, смотри.

Отвязаться от него не получалось. Лена уже перепробовала все доступные способы, в который раз пожалев о том, что самый простой и недвусмысленный, с указанием адреса на три буквы, доступен ей категорически не был. А может быть, и ничего, смирилась она. Все-таки темно и незнакомый город, а так хоть кто-то проводит до айти-маршрутки.

Они только что вышли на улицу, свежую и влажную в ночи, освещенную редкими фонарями. Здание кондитерской белело таинственно и лунно, и большие выпуклые буквы над входом, закрашенные и потому почти невидимые днем, сейчас проявились, подчеркнутые серо-лиловой тенью. Б-И-Б-Л-И-О-Т-Е-К-А.

— Когда-то давно, — сказал Влад, тыча в буквы пальцем, — сюда ходили читать книжки. Книжки читать, прикидываете?

— Я знаю.

— Ага. Да ты себе просто представить не можешь! Нормальному человеку это трудно. Даже если он типа будущий сочинитель.

Прозвучало издевательски, но Лена решила не реагировать. А если уж совсем честно, то вовремя не придумала как. К ночи похолодало, и она застегнула молнию курточки по самую шею.

— Дело ведь не в том, что тогда были книги, — тем временем развивал он. — Главное, что вокруг чтения устраивали столько ритуальных плясок. Специальное место, специальные люди тут работали, крутилась куча всяких бумажек, без которых фиг бы тебе дали почитать то, что нужно. А знаешь, почему все это?

— Почему? — Ей и вправду стало интересно, хотя и стыдно за свой интерес. Она терпеть не могла, когда убалтывают. Ненавидела.

А Влад, разумеется, воодушевился, зачастил:

— Потому что тогдашние сочинители в упор не знали, куда себя девать. Понимаешь? Сочинители уже были, но никто не мог придумать, что с ними делать, в том числе и они сами. Писали свои никому не нужные книжки. Всякие там Гегель, Толстоевский, Чехов «Горе без ума»… И потом приходилось создавать впечатление, будто это ужас как важно. А единственный способ сделать важной какую-нибудь фигню, вроде религии или тех же книг, — наворотить вокруг нее побольше ритуалов. Поэтому и «Библиотека». Сочинительская кондитерская, блин. Тоже мне.

На что-то он намекал. Говорил со значением, с двойным, тайным смыслом, — но Лена и основную-то, неприкрытую его мысль ловила с трудом и жутко злилась на себя.

«Это столица, а я из провинции, наивная дурочка, ничего не понимаю в здешней жизни, а потому меня уболтать — раз плюнуть. Он так думает. Пришла в «Библиотеку» просто потому, что так было надо, так мне сказали, такой ритуал… И ведь это правда, между прочим».

— Ты, кстати, где живешь? В общаге?

— Нет. Снимаю квартиру. Чтобы не мешали готовиться к экзаменам.

— Значит, можешь поздно прийти?

— Не надо, — в который раз попросила Лена, и вышло совсем уж умоляюще и жалобно. — Не хочу я приходить поздно. Стой, мне тут садиться… кажется.

Из темноты возникла айти-маршрутка, такая светлая, надежная, правильная. Обтекаемый силуэт мягко притормозил рядом, ребристая гармошка двери изящно сдвинулась в сторону точно напротив Лены. И ведь это все сначала тоже кто-то сочинил. А потом кто-то запрограммировал, но это уже не так важно, что потом.

— Ничего ты не понимаешь и никогда не поймешь, — веско и будто с обидой сказал за спиной Влад. — Сочинительница, блин. Бывает настоящая жизнь.

Айти-маршрутка постояла с минуту и плавно задвинула дверь.

— Да недалеко уже. А ты боишься, что ли? Кого, меня?

Он притормозил, схватил ее со спины за плечи и завыл страшным голосом. Лена вздрогнула вся, от шеи до щиколоток, сбросила его руки инстинктивно, как упавшего с потолка таракана, хорошо хоть не завопила вслух. И чуть было вправду не начала бояться.

Они уже с полчаса шагали по каким-то немыслимым темным задворкам, освещавшимся разве что из некоторых, редких, окон. Лена даже дома старалась не ходить по таким вот районам, тем более по ночам и неизвестно с кем. А в столице, по идее, вообще не должно было быть подобных мест.

Под ноги подвернулось что-то круглое и скользкое, она взмахнула руками и уже далеко не в первый раз привычно вцепилась в его руку.

— Город контрастов, — удовлетворенно сообщил Влад. — Сюда еще не ступала нога ни сочинителя, ни айтишника. Потому что они до сих пор спорят, кто будет первый!

Судя по тому, как он захохотал, это была шутка. До провинциальных дурочек, Лена была в курсе, всегда с трудом доходит столичный юмор.

— Здесь налево. Под ноги смотри.

Они нырнули под квадратную арку, в совсем уж непроглядную темноту. Под ногами хлюпнуло, симметрично промочив второй ботинок. Лена держалась за Владову руку теперь уже всеми десятью пальцами, сумка неудобно болталась на локте. Пройдя с десяток метров, они мимолетно вновь оказались под открытым небом — Лена успела сморгнуть и глотнуть чуть менее сырого почему-то воздуха, — потом Влад на ощупь распахнул дико скрипучую дверь, и дальше они уже продвигались по какому-то коридору, извилистому и узкому, словно катакомба. С ума сойти, а час назад я была в «Библиотеке». И еще гордилась, что сама нашла дорогу.

Наконец впереди забрезжило. Лена шмыгнула носом.

— Пришли, — удовлетворенно объявил Влад.

Толкнул еще одну дверь, и свет со звуком обрушились на них разом, будто прорвав изоляцию. Зажмурилась Лена мгновенно, а вот чтобы заткнуть уши, надо было сначала отпустить его руку и перехватить поудобнее ремешок сумки, но за эту паузу она успела привыкнуть. Тем более что музычка была ничего, непопсовая. Только слишком уж громко.

— Стой тут. Я сейчас.

Лена послушно стояла, усиленно хлопала ресницами, прогоняя причудливые фиолетовые фигуры, мельтешившие перед глазами. Влада уже не было и близко, и насчет его скорого возвращения она отнюдь не питала уверенности. Гремели металлические аккорды, перемигивались цветные лампочки на периферии зрения. Помещение оказалось большое, вроде спортзала, с бетонными стенами и узкими окошками в ряд на трехметровой, как минимум, высоте. Пустое и в то же время невероятно захламленное какими-то предметами и их частями, некрасивыми, нефункциональными, недосочиненными и недопрограммированными.

Конопатый парень, чье лицо было наполовину перемазано чем-то темным, разглядывал ее в упор, другие же не обращали ни малейшего внимания, занятые каждый своим делом.

Что-то с громким лязгом упало на пол. Парень вздрогнул и нагнулся поднимать.

Кажется, железо.

— Красавец, скажи?

Лена неопределенно кивнула, пожала плечами. Перед ней возвышалось нечто странное и громоздкое, с широким рулем вразлет, узким жестким сиденьем, кучей металлических деталей, сверкающих и тусклых, и четырьмя ребристыми колесами с резиновыми шипами.

— Ни фига ты не понимаешь. А я его сам собрал!

Влад с гордостью постучал красавца по кожаному седалищу и любовно протер ветошкой зеркальце, похожее на глаз стрекозы. Это зеркальце, непроизвольно принялась сочинять Лена, стоило бы подвинуть чуть-чуть ближе к краю, а на концах руля чтобы такие плавные закругленные выемки для пальцев, и сиденье помягче, эргономичнее, и тогда…

— …Вот этими вот руками. Без всяких сочинителей. И ни на полстолько айти!

— Ага, — на всякий случай кивнула Лена.

Во-первых, она, конечно, не поверила. Во-вторых, категорически не могла въехать, зачем, с чего это вдруг.

— Познакомишь?

— Ленка, — щедро бросил Влад подрулившему конопатому; тот, видимо, пытался вытереть физиономию, но вместо этого только размазал черную грязь и по другой щеке тоже. — Как дела, Димыч? Решили, когда?

— Ребята склоняются к той неделе. Если ты можешь, конечно.

— Не знаю, не знаю… У Ленки вон экзамены, скорее всего.

— Тогда можно на праздники.

— Вот это уже разговор.

Она с нарастающим изумлением слушала их треп, в котором чьи-то там загадочные планы почему-то обсуждались в связи и даже в зависимости от ее экзаменов… Нет, правда, с чего это вдруг? Пора объясниться. Сказать ему убедительно и твердо, что она уже на все тут посмотрела и хочет домой.

— А где вы учитесь, Лена? — спросил конопатый.

— Она приехала поступать. — Влад и рта ей не дал раскрыть. — На сочинителя.

Оба переглянулись — и грохнули. Так, что обернулись мужики, возившиеся со своими железками вокруг них, и с лязгом покатилась по бетонному полу штуковина, упущенная кем-то из рук. (О провинциальных дурочках и чувстве юмора см. выше.) Лена закусила губу.

— Не обижайся, — сказал Влад. — Я объясню.

— Весь мир, Ленка, живет по замкнутой схеме. Сочинители придумывают, айтишники воплощают, и так во всех сферах нашей жизни, от закусочных до космического флота. Все прочие занятия носят чисто вспомогательный характер, потому человечество все жестче делится на сочинителей и айтишников. И они постоянно меряются между собой, кто круче, хотя это вообще уже смешно. Сочинители без айтишников ни на что не способны. Айтишники без сочинителей не могут ничего.

— Айтишники — да. Но сочинители…

— Ага, пошла разводить ритуальные драчки. Поступала бы на айти — доказывала бы обратное. А я тебе вообще о другом.

Они сидели вдвоем в крохотной комнатке, примыкавшей к большому помещению, тоже почти сплошь забитой железом, кроме которого сюда были втиснуты две табуретки и перевернутый ящик в роли столика. Конопатый сунулся было третьим, но Влад его турнул под предлогом неимения мест. И Лене это почему-то понравилось.

Они сидели вдвоем и пили кофе: Лена из пластмассовой кружки с мышонком, Влад из одноразового стаканчика. Такого невкусного кофе она не пробовала ни разу в жизни. Хоть бы молока к нему, что ли, досочинить. Скривилась и накидала побольше сахара.

— Я о том, что схема, замкнутая по кругу, в принципе не способна к жизни. В ней уже заложена червоточина: малейший сдвиг, сбой баланса — и все. Рано или поздно оно обвалится, рассыплется в пыль: сочинители, айтишники… тьфу.

— Почему, — обиделась Лена. — Сочинителям как раз ничего не сделается ни при каких условиях. Когда у тебя все всегда с собой, в голове…

— Так оно там и зависнет, в голове — и что? И фиг! Если вынести за скобки айти, сочинителям придется, что ли, снова книжки писать. Про «Войну и мор». Сочинительство — занятие совершенно бесполезное само по себе, разве ты не понимаешь?

— А что тогда, по-твоему, полезно? Айти?

— Как ты все-таки узко мыслишь. В общем, да, от айтишников есть какая-никакая польза, но, во-первых, они совершенно бесплодны в плане развития, а во-вторых, айти, как и все переусложненные системы, штука очень хрупкая и уязвимая. Она может глюкнуть в любой момент, правда. И что тогда останется?

Лена пожала плечами.

— Останется настоящее, самодостаточное, не зависящее ни от чего. Останемся мы, Ленка. Наши руки и наше железо.

Влад растопырил короткие пальцы, тускло блеснул перстнем, покачнулся на табурете — и сзади с грохотом посыпался металлический хлам, задетый ножками. Шипастая втулка, или что оно там такое, подкатилась прямо под ноги, и Лена задвинула их подальше — не ободрать бы носки ботинок. Все-таки здесь было как-то чересчур много этого самого железа.

— Ты поймешь, — сказал Влад, — если съездишь с нами на праздники. Поедешь ведь, Лен?

Потому что надо было готовиться! Надо было сидеть дома и учиться, а не… А теперь поздно. Теперь все. Фамилия под красной чертой на айти-мониторе, и уже ничего не сделать: только пройти побыстрее сквозь счастливые, обнимающиеся толпы тех, кто выше черты, забиться на самую дальнюю скамейку и…

Яркое небо и зелень расползались перед глазами. Запел айти-фон, номер звонившего расплывался тоже, и Лена сбросила звонок, не глядя, не наводя резкости. И так понятно кто. И нечего!..

— Ты плачешь, что ли?

Она передернула плечами и пересела на другую скамейку. Еще и пристает кто-то — опять. Ну почему даже теперь нельзя так, чтобы не приставал никто?!..

— Завалила?

Повернула красное некрасивое лицо: ну, пугаемся и сматываемся, живо! Даже провела кулаком по глазам, нарочито, назло размазывая косметику, проморгалась, присматриваясь. Да нет, откуда? Нет у меня знакомых в столице, и теперь уже не будет, если не считать…

— Тю, Владова девчонка! А где Влад?

Конопатый смотрел весело и совсем уже свойски.

Лена много чего имела ему сказать, но не позволяло провинциальное, блин, воспитание. А завтра возвращаться домой, и весь городок будет сочувственно шушукаться за спиной: не поступила, не поступила… Сочинительница, тоже мне. «Библиотека».

— Забей, — посоветовал конопатый. — Придешь вечером в мастерскую?

Лена молчала.

— А послезавтра выезжаем, — мечтательно сказал он. — Хотя можно и завтра, раз ты освободилась. Ага? Скажешь Владу?

Айти-фон снова подал голос, и Лена с вызовом протянула его конопатому:

— Сам скажи!

Шмыгнула носом и уже как следует вытерла глаза, массируя веки кончиками пальцев, отдельно прочистила уголки. Наблюдая, как физиономия конопатого вытягивается и он поспешно возвращает трубу:

— Ой. Это мама твоя.

Вдоль дороги выстроились, сверкая на солнце, невообразимые железные звери. Двух-, трех- и четырехколесные, коленчатые и шипастые, перевитые трубами и трубочками, отделанные разноцветными щитками со странноватой символикой, ощетиненные зеркальцами, антеннами и черт знает чем, а некоторые еще и украшенные флажками и ленточками. Все это фыркало, рычало, периодически выпускало клубы дыма, так что становилось совершенно нечем дышать. Лена повертела в руках шлем. Одна перчатка с металлическим щитком упала под ноги, и надо было куда-то деть либо другую, либо шлем, чтобы поднять.

Ну, не тормози, одевайся! Стартуем уже!

Влад подмигнул зеленым глазом из-под забрала.

Шлем у него был совсем уж несусветный, с рогами и гребнем вдоль макушки. Лена примерилась к своему — хотя бы гладкому, и на том спасибо, — уронила вторую перчатку.

— Я сейчас.

— Да ладно, не торопись. Как ты его держишь? Я же тебе показывал, как надо!

Шлем кое-как налез на голову, вернее, это голова пролезла в него с треском, запутав волосы в клубок и содрав что-то на щеке. Щеки так и остались сплюснутыми и приподнятыми, будто она изображала губами аквариумную рыбку. Акробатически нагнулась за перчатками, соображая по ходу, как вообще возможно будет натянуть вторую. Ничего здесь не было сочинено правильно, индивидуально, эргономично, а впрочем… ей-то какая разница теперь?

— Села? Держись крепче. Да не за меня, у тебя поручень сбоку!

Поручень выворачивал запястья. Сидеть было жестко, что-то остро-ребристое упиралось в спину. Ну и пусть. Зато это все — настоящее. Железо.

Да и деться ей все равно больше некуда.

Внизу под ней задрожало, завибрировало, нагрелось, взбрыкнуло — и вдруг вырвалось вперед, по инерции отбрасывая тело в противоположную сторону, и Лена отчаянно вцепилась в поручень, потому что загреметь вот так, прямо на старте, было бы совсем уж стыдно. Влад притормозил, пропуская кого-то, и она с размаху въехала забралом в гребень его шлема, даже странно, что пластик не треснул сразу, как скорлупка яйца. Своих пальцев под жесткими перчатками она совсем не чувствовала.

Постепенно движение выравнялось. Железные чудища вытянулись по дороге в цепочку, в шахматном порядке, так что Лене было видно поверх Владова плеча как минимум двоих. На одном из них, с ярко-оранжевыми дугами над тремя широченными колесами, тоже сидела сзади девушка в круглом шлеме. Иногда она отпускала руки и раскидывала их, словно крылья.

Лена бы ни в жизнь не рискнула.

А вокруг сверкала яркая, немыслимая, неправдоподобная зелень. Лена не заметила, когда это началось, сначала же ехали по городу, петляя на бесконечных поворотах, потом выбрались на трассу, кратчайшее расстояние между двумя пунктами на карте, красиво сочиненную и точно запрограммированную, утыканную вдоль широкого и гладкого полотна лаконичными объектами инфраструктуры. Но тогда было еще страшно повернуть голову и чуть-чуть ослабить руки — и шлем наползал на глаза, и шум двигателя забивал уши. А потом, когда она немного освоилась и пришла в себя…

Зелень.

И больше ничего.

— Вот лично я не понимаю, как могут люди сидеть в городах, — говорил конопатый Димыч. — Смотрите, ведь на триста километров еще не отъехали от Кольца! А уже какая красота.

— Потому и красота, что никто не суется, — сказала его девушка, Вита. — Ленка, ты картошку умеешь чистить?

Лена глянула беспомощно. У Виты в руках сама собой крутилась большая картофелина, с которой из-под маленького ножика спускалась, как живая, длинная закрученная змея.

— Откуда, — усмехнулся Влад. — Она же сочинитель. Давай сюда, я почищу.

— Никакой я не сочинитель, — беззвучно сказала она.

Хорошо хоть никто не смеялся. Все были заняты каким-то делом: кто-то тянул из сплошной зеленой чащи громадные сухие ветки, кто-то ломал их на маленькие прутики и складывал домиком, пытаясь поджечь изнутри; поднимался тоненький столбик дыма. Кто-то принес котелок воды из речки, и Вита, прицелившись, пульнула туда очищенной картофелиной. Многие ребята копались в моторах своих макабрических машин, и запах горючего незаметно вплетался во вкусный аромат леса.

— А дело в том, — говорил Влад, ловчее Виты очищая картошку, — что люди отвыкли от простейших ручных навыков. Все сочиняется, все программируется, одни умеют одно, другие другое — и не мыслят жизни друг без друга. Священный союз сочинителей и айтишников сплавил человечество воедино и намертво привязал к местам компактного расселения.

— К чему, к чему? — переспросил Димыч.

— К городам, дурила! К промышленным центрам, курортным поселкам и так далее.

— А-а.

— И это, по сути, неплохо. Они сидят и не рыпаются, а всю остальную Землю оставили нам.

— А о проекте Большого купола ты типа не слышал.

Лена не отследила, кто это сказал.

— Фигня! — убежденно парировал Влад. — Никогда у них не будет столько айти-ресурсов, чтобы потянуть такое. Накрыть всю Землю сетью программного обеспечения, включительно с океанами, пустынями, горами… тьфу. Не смешите мои тапочки.

«А сочинить — смогли, — с необъяснимым тайным удовлетворением подумала Лена. — Вот вам и доказательство, что сочинители — сильнее, мощнее, глобальнее во всем, за нами всегда главенство и приоритет, и нечего тут. Если бы сейчас оказаться в «Библиотеке», за сдвинутыми столиками, в кругу азартно и отчаянно спорящих студентов, она бы им сказала. Убийственный аргумент — проект Большого купола. Что эти айтишники могут нам возразить?

Хотя какое там «нам». Я-то сижу здесь, на земле, поросшей примятой травкой, смотрю, как другие разводят костер и чистят картошку, и никому из них ни капельки не интересно, могу ли я сочинить чего-нибудь получше».

— Ленка, — в руки ткнулось шершавое, и она вздрогнула, вскидывая взгляд на смеющиеся Владовы глаза. — А ты все-таки попробуй. Давай-давай, я научу.

Девушка Вита смотрела снисходительно. Ну и дура.

— Давай, — сказала Лена.

И отважно схватилась за нож.

— Палатка, — сказал Влад. — Залезай, там спальники внутри, давай, я за тобой.

— И ты?..

— А что не так?

Не так было все. Вообще. И она могла бы догадаться, дурочка, с самого начала, когда от большого сочинительского ума согласилась ехать с ним.

К вечеру лагерь порос грибными шляпками палаток, самодельных, брезентовых, страшно тяжелых и неудобных: надо было слышать, как матерился Димыч, пытаясь совладать со своей, пока Влад ему не помог, не придержал ускользавший из-под колышка косой край. Сейчас конопатый уже залез внутрь, выставив за брезентовый полог свои высоченные ботинки со шнуровкой крест-накрест. И девушка Вита залезла тоже.

А Лена уже совсем было решилась предложить ей переночевать вместе, рискуя нарваться на издевательский смех, но это она уж как-нибудь пережила бы.

— Давай быстрее, — подтолкнул Влад. — Или ты возле выхода хочешь? Я бы лучше сам, если что, к нашему красавцу удобнее вставать…

— Если что? — тупо переспросила она.

— Ну мало ли…

За его спиной переливалось голубым, лиловым, оранжевым и малиновым яркое полосатое небо, Лена никогда раньше такого не видела. Оно было прекрасно: ни отредактировать, ни досочинить. Только бы смотреть и любоваться — если б имелась такая возможность и не было нерешаемых в принципе проблем.

— Ну, Ленка!!!

Влад обернулся в полупрофиль, и на его небритую щеку легли розовые отблески. Лена сглотнула и отважно нырнула в глубь палатки, словно в черную бездну. Стоя на четвереньках, ощутила под ладонями и коленями что-то мягкое, неудобное, бугристое.

— Залезай в спальник. Твой не на молнии, на липучках. Справишься сама?

— Справлюсь, — ответила с вызовом, делая вид, будто все поняла.

…Когда она влезла наконец в подобие длинного мешка, душного и воняющего какой-то химией, Влад уже вовсю храпел рядом, похожий в темноте, к которой глаза успели по-кошачьи адаптироваться, на гигантскую полудохлую гусеницу с человеческим лицом. Изобразить из себя что-то похожее, то есть застегнуться до подбородка, Лена так и не смогла. Отовсюду что-то кололо и мешало, под спиной ощущались сквозь мешок и коврик-каремат острые камни. Непочатый край работы для сочинителя, но уже не было никаких сил. Извернувшись эмбрионом и подсунув под голову руку, она провалилась в сон.

Успела услышать, засыпая, ровный убаюкивающий шелест откуда-то снаружи, извне, со всех сторон.

— Абзац!!!

— Накрывай! Помоги, с той стороны!..

— Ветку под колесо подложи!

— Не, ну надо же, блин…

— Кто айти-прогноз смотрел? Кто смотрел прогноз, спрашиваю?!!

— Подставка грузнет! Пацаны, стаканчик есть у кого-то?! Давай бутылку, сойдет…

— Где мой чехол?! Витка, ты чехол куда засунула?!!

— Блин!!!

— Подсветите кто-нибудь!

— Если так до утра, то капец вообще…

Лена повернулась на другой бок и снова мирно заснула под их крики и под залпы, перестук и плеск проливного дождя.

— Это абзац, — выговорил сквозь зубы Влад. Конопатый Димыч длинно матюкнулся. Остальные вообще молчали.

Лена прикрыла рот ладонью и незаметно зевнула. Небо над лесом было серое, без намека на рассвет. Невидимый дождик сеялся отовсюду, вернее, стоял в воздухе постоянной взвесью, мокрой, зябкой. Палатки лаково поблескивали среди луж и прибитой ночным ливнем травы. Машины под разнокалиберными чехлами казались грудой чего-то совсем уж нелепого, лишнего, выставленного за ненадобностью под дождь.

Дорога, по которой они вчера приехали, превратилась в сплошную желто-коричневую вязкую грязь. С расползающимися буграми и длинными узкими лужами в мелкую крапинку.

— Подсохнет — поедем, — оптимистично сказал после паузы кто-то.

Кто-то другой прокомментировал саркастическим смешком.

Дождь незаметно усиливался, барабаня по плечам, чехлам и палаткам. Под воротник просочилась холодная капля. Ну почему здесь нельзя ничего сочинить?.. Вроде силового купола, зонтиков или дождевиков…

— Так и будем стоять? — осведомилась Вита. — Завтрак пора готовить вообще-то. Кто-нибудь мне костер поможет разжечь?

В обширной луже у ее ног появился и лопнул первый пузырь.

— Вот так Моисей и добыл людям огонь! — с гордостью сообщил Влад. — Хотя боги были против. Что, Ленка, впервые слышишь? А еще по «Библиотекам» тусует, сочинительница!

Раздался дружный необидный смех. Лена не ответила, только придвинулась поближе к костру, тонкому, квелому, извлеченному из-под слоя на первый взгляд безнадежно мокрого пепла. Над огнем торчал на треножнике тент от дождя и висел котелок с водой, куда Вита периодически окунала палец и недовольно морщилась каждый раз.

— Что там с прогнозом? — спросил Димыч.

— А понятия не имею, — отозвался худой высокий Костик. Лена уже начинала понемногу различать их лица и запоминать имена. — Тут покрытия нет, ни фига не ловит.

— И даже SOS-сигнал?

Она не отследила, кто это спросил, но ответный хохот был еще дружнее, чем после непонятной шуточки про Моисея или как его там.

— Если что, — обиженно уточнил спрашивавший Вася с прической ежиком.

— Если что? — переспросил Димыч, поменяв акцент, и все опять грохнули.

— Если что, обойдемся и без сочинителей с ай-тишниками, — сказал Влад. — Не дети малые. И вообще, такой дождик максимум на день, ну на два… Плюс чтобы просохло.

— Трое суток теряем, блин, — с досадой бросил Костик. — И это при лучшем раскладе. А мне на работу девятого.

— А забил бы ты на свою работу, — мирно отозвался Димыч. — Айтишник хренов!

Хохот грянул снова, и Костик смеялся громче всех.

Лена сидела, ощущая слева локоть низенького Васи, а справа ее могуче и собственнически обнимал за плечи Влад. Напротив помещался Костик, рядом с ним молчаливый Сережа, чуть правее Вита с Димы-чем и еще один, толстый и небритый, с косичкой, которого при ней по имени еще никто не назвал, справа братья Олег и Игорь, рыжие и почти неразличимые. В общем кругу со всеми ними у костра было тепло, хорошо и совсем-совсем не страшно.

По примеру Виты она сунула палец в котелок и сразу отдернула — обожглась.

— Руки! — прикрикнула Вита.

Тут же сама попробовала пальцем воду, кивнула и поднялась.

— Что у нас на завтрак? — спросил Димыч.

— Овсянка.

— Овсянка, сэр! — сказал кто-то из братьев, и это снова оказалось почему-то очень смешно.

— С тушенкой, — уточнила Вита.

Зверь-машина, к жесткому заднему сиденью которой Лена уже успела привыкнуть, стояла под дождем потерянная и несчастная, едва просвечивая сквозь мутный пластик, обсиженный, словно мушками, маленькими капельками и — внизу — брызгами желто-рыжей грязи. Влад приподнял край чехла, свисающего до земли, и присвистнул:

— Фигассе загруз.

— У меня тоже — по брюхо, — отозвался Димыч. — Как вытягивать будем, не представляю.

— Надо уже, а то ж вообще потонут. Давай хоть побольше веток напихаем под колеса, камней или я не знаю.

Чуть поодаль рыжие братья пытались вытащить из расползающейся грязи своего монстра о четырех колесах и двух щетинящихся рулях, чьи очертания скрадывал сейчас темно-зеленый чехол. Насколько Лена могла судить, монстр стоял намертво, не обращая внимания на их усилия. Безымянный толстый парень с косичкой подошел подсобить: махина качнулась, под колесами что-то хищно чавкнуло. Вита присела на корточки, подсовывая ветки под залепленные грязью шипастые шины. Обернулась через плечо:

— Ребята, помогите! А ты чего стоишь? Иди камней насобирай, что ли.

Последнее относилось к ней, Лене. То, что Вита вот так запросто взяла на себя право ею командовать, нервировало, но возмутиться мешало одно обстоятельство — она была права.

Лена развернулась и направилась в неприветливый мокрый лес.

Он был дальше, чем она думала. Со стороны лагеря сюда не долетало ни звука. А стоило зайти за первый ряд кустарника и деревьев, как он пропал из виду, исчез вообще. Крикнула, взлетая, какая-то птица.

Прошуршал ветер, и на Лену пролился с дерева локальный ливень, она моментально промокла насквозь, хотя, казалось бы, куда еще. Под ногами валялось полно толстых, наверное, подходящих веток (исполнять Витино приказание в точности она не собиралась), но когда Лена попробовала поднять одну, все они оказались непостижимым образом сцеплены друг с другом, переплетены намертво в один причудливый конгломерат. Лес не хотел делиться никакой частью себя, он вообще не желал терпеть ее здесь, пришлую, чужую. Что-то запуталось в волосах, расцарапало щеку.

Пройти дальше было нельзя: бурелом стоял сплошной стеной, колючей, промозглой, опасной. Лена вцепилась обеими руками в недлинную суковатую палку, потянула на себя и едва не упала с добычей в руках. И хватит. Надо выбираться отсюда.

Она вдруг обнаружила, что не помнит, откуда пришла. И как это вообще у нее получилось — непроходимые заросли высились со всех сторон, и не было ни тропинки, ни просвета. Прислушалась: шелестел дождь, стонал ветер, пересвистывались птицы, скрипели древесные стволы… и еще множество других звуков, чужих, странных, никогда раньше не слышанных.

Мысль о том, чтобы досочинить и допрограммировать этот лес, этот дождь, этот чуждый мир, казалась нелепой и дикой. Он был нечеловечески совершенен. И ее, лишнюю, ненужную ему — все же не отпускал.

Лене стало по-настоящему страшно.

— Где ты лазала?! — заорал Влад.

И глаза у него были такие, что Лена втянула голову в плечи: ей отчетливо, до дрожи показалось, что он сейчас ее ударит.

— Я заблудилась.

— Где?! В четырех соснах?!!

Наверное, это была одна из его шуточек. Но никто не засмеялся. Все они стояли полукругом, тихие и злые, мокрые и перемазанные рыжей грязью. Вита зыркнула исподлобья на Димыча, демонстративно глядящего в сторону, а затем на Лену — с неприкрытой ненавистью.

Толстый парень с косичкой шагнул вперед и, сдерживая, положил Владу ладонь на плечо.

— Значит, так, — негромко сказал он. — Устанавливаем правила. От лагеря в одиночку никому не отходить. За водой или за хворостом — только попарно, в порядке дежурства, сейчас составим график. И, кстати, надо собрать продукты, что у кого есть, разбросать по дням.

— На сколько дней? — хмуро спросил Костик.

— На сколько хватит. По минимуму.

Лена смотрела себе под ноги, в сплошную пузырящуюся лужу, похожую на готовый выстрелить гейзер. Ноги промокли совершенно. А дождь этот был, она уже поняла, не то чтобы надолго.

Навсегда.

— Кстати, кто знает, — спросил Вася, — скоро нас начнут искать?

Отозвались короткими смешками, словно перебросились беспорядочно колючим мячиком. Но по-настоящему, отметила Лена, не засмеялся никто.

— Ты своим сказал, когда вернешься?

— Ну, девятого-десятого.

— Вот тебе и «ну».

Довольный краткостью своего ответа, Димыч обнял Виту, но она поморщилась, повела плечами. Перед ужином, припомнила Лена, они о чем-то негромко спорили в своей палатке, кажется, даже ссорились. Но сейчас лицо Виты было бесстрастным, как камень. Димыч слегка отодвинулся, пожав плечами.

— Предлагаю принять за вводные, что искать нас не будут, — сказал Влад. — Никто и никогда.

— Ты так не шути, — отозвался один из братьев.

— Я? Шучу? Ничего подобного. — Его рука нахально взъерошила волосы Лены. — Я сочиняю. Даю вводные обстоятельства, согласно которым никаких сочинителей и айтишников нет в мире вообще. Как класса. Дивный замечательный мир! Ленка, тебе нравится?

Она ничего не поняла, но кивнула, и потом еще раз, энергично и твердо — чтобы его поддержать. Почему-то это стало очевидным и единственно правильным: поддерживать его, что бы он ни сказал. А Вита пусть как себе знает.

— И я не вижу, почему бы нам не жить нормально и даже неплохо в таком мире, — продолжил Влад. — У нас же все свое с собой. И руки, и железо.

— Железо ржавеет, — бросил кто-то.

— Отнеси Костику, — сказал Влад. — Он просил.

Вылезать не хотелось. К вечеру лагерь превратился в сплошное пространство мутной воды и вязкой хлюпающей взвеси, и палатки оставались островками относительной сухости и тепла. Лена сжала в кулачке железку, рассмотреть которую было уже невозможно в темноте.

— А почему ты не сам?

— Ленка, делай что говорят! — Он поперхнулся и закашлялся так, что ей тоже захотелось прочистить горло. — Я, кажется, заболеваю, ну его к черту… Были где-то таблетки, сейчас заглотну, приду в норму.

— Влад…

Надо было что-то сказать, посоветовать или как-то ободрить, но она не придумала ничего. Расстегнула полог и, зажмурившись, нырнула в холодную и мокрую мглу.

Она помнила палатку Костика — большую, оранжевую, — но все равно умудрилась сначала сунуться к Вите с Димычем, в их зеленую, а теперь точно такую же серую во мгле. Пробормотала извинения и отпрянула из-под полога словно ошпаренная; впрочем, неизвестно, заметили ли они ее вообще.

Костик сидел в палатке один, и потому она казалась просторной, как дворец, подсвеченная подвесным фонариком сверху. Но свободного места на бугристом каремате не было все равно: вокруг были разложены в непостижимом, но очень стройном порядке разнообразные железки. Костя подносил их друг к другу, пробовал, присоединял, менял местами. Под его руками выстраивалось что-то недоделанное, недосочиненное, недо…

— Принес? — осведомился он, не поднимая головы.

— Вот.

— А, это ты. Спасибо, Ленка.

Взял железку из ее мокрого кулачка, повертел на свет, кивнул. Повернул конструкцию ребром, выискивая нужное место для недостающей детали. На Лену он не обращал ни малейшего внимания.

— Что ты делаешь?

— Собираю антенну, — откликнулся он. — Покрытия тут нет, но радиоволны-то должно ловить. Как там Влад?

— Он заболел, — сказала Лена. — Немножко. Сказал, у него есть таблетка.

— Таблетка — это хорошо. Единственное, она вряд ли из железа… О! Сейчас, по идее, поймаем.

— Кого?

— Хоть кого-нибудь.

Лена вдруг услышала шелест дождя по внешней поверхности палатки, давно уже фоновый, вынесенный за скобки. В установившейся тишине страшно было вдохнуть.

Раздался треск. Сначала оглушительный, и она запечатала уши ладонями, а потом, когда Костик что-то подкрутил, ровный, шелестящий и безнадежный, как дождь. Он продолжался целую вечность, и Лена сидела в подмокающем углу палатки, не решаясь шелохнуться. Костик не сдавался. Крутил и крутил свои колесики, гнул во все стороны коленчатый шпиль, тихонько дребезжал плохо подогнанными железками… Наконец вскинул глаза и посмотрел на Лену.

— Белый шум, — пожаловался он. — И все. Пустой эфир совершенно.

Он глядел на нее в упор, сощурив красные утомленные глаза. Так, будто усиленно пытался вспомнить, кто она такая вообще.

— Жалко, — неслышно ответила Лена. — Я пойду. Спокойной ночи.

Через полчаса блужданий под дождем она отыскала наконец их с Владом палатку. Влезла внутрь и присела на корточки, уже привычно нащупывая в темноте колючие застежки спальника.

— Гениально, — невнятно пробормотал Влад. — И резину пора менять. Я тащусь.

Лена мимолетно коснулась его плеча.

Пышущего жаром, как раскаленное под солнцем железо.

— Как это нет связи?! Ты же обещал!.. А если она умрет?!!

Димыч орал на Костика, подпрыгивая и чавкая в коричневой жиже под ногами, размываемой дождем, и веснушки на его лице казались мелкими брызгами грязи. Виты не было.

— Лазарет, — пробормотал кто-то.

— Передатчик работает. Но тупо нет никого в эфире, — монотонно, в который раз повторил Костя. — Кому оно нужно, это радио? Только придуркам железячникам вроде нас.

— А мы все тут, — пошутил кто-то из близнецов, совсем-совсем не смешно.

— Завтрак будет? — спросил Вася.

Смотрел он почему-то на нее, Лену. Остальные посмотрели тоже.

Она огляделась растерянно, все время натыкаясь на их глаза, блестящие и голодные. Ну что за бессмыслица, разве заболевшая Вита готовила потому, что она девушка, а не по той простой причине, что умеет это делать?!..

— Все равно пытайся, — сказал Костику парень с косичкой. Его небритое лицо осунулось, и он почти не казался толстым. — Лен, пойдем сочиним пожевать что-нибудь.

Она послушно пошла за ним. Чавкая по грязи, добралась до его палатки, придержала полог, несколько секунд потопталась снаружи, а затем отважно сунулась внутрь. Присела на корточки, ожидая, когда он скажет, что ей делать.

Он ничего такого не говорил.

— Самое главное — не допустить паники, — парень размешивал в котле буроватый концентрат с зелеными и оранжевыми кусочками то ли овощей, то ли трав, кружившимися по спирали. — В такие поездки никто не берет много продуктов… Это нам сейчас на завтрак, а тут, смотри, я отсыпал на обед.

— Так мало?

— Хватит. Обедать будут не все.

Лена вопросительно вскинула глаза.

— Своим ходом мы отсюда не уедем, — пояснил парень. — Нужно добираться до ближайшего города пешком. Далеко, но другого выхода все равно нет. После завтрака я предложу. Если вдруг никто не поддержит, поддержишь ты.

Она кивнула.

— Единственное, кому-то придется остаться. Присмотреть за больными и железом.

Она кивнула еще раз.

Никому не стоялось на месте. Прохаживались, притопывали, чавкая в жидкой грязи, били копытами, как кони. Поправляли чехлы на окончательно загрузнувших машинах, кто-то что-то подкручивал напоследок, выставив наружу тощий зад. У некоторых были плоские рюкзаки на плечах, другие шли вообще налегке. Палатку не собрал ни один.

— К вечеру вернемся с подмогой, — сказал парень с косичкой.

— На айти-вертолете, — пробормотал Костик. Он стоял ближе всех к Лене, и она слышала, а больше никто и внимания не обратил. Все о чем-то переговаривались, жужжали одновременно, перекрывая непрерывный шум дождя.

Им было весело. Они уходили.

— Не скучай тут, Ленка, — с нервозной ухмылкой бросил Димыч. — И это… не обижай Витку мою.

Она не придумала, что ему ответить.

— Не заблудитесь?

Хриплый голос закашлялся, недоговорив, и Лена беспорядочно крутнулась, ступила по щиколотку в лужу, развернулась, увидела.

Влад стоял возле их палатки с откинутым пологом, широко расставив ноги, стоял нетвердо, пошатываясь и щурясь от мелких дождевых капель. Прощаясь, поднял раскрытую ладонь.

— Зачем ты вышел?! — оскальзываясь, метнулась к нему. — Тебе же не… у тебя температура!..

— Такие дела, Ленка. Я не шучу.

Она и не думала, что он шутит. Съежилась в комочек, поплотнее обхватив колени руками под краем спального мешка. Дождь, кажется, стал еще сильнее, капли лупили в палатку, словно нескончаемый обстрел.

— Раньше люди постоянно готовили себя к чему-то такому, — говорил Влад. — Целая культура была: книжки о необитаемых островах, фильмы, игры на выживание, всякие программы, тренинги, курсы… Еще туризм был!.. Как его, экстремальный. Считалось, что ты реально крут, если можешь выжить, отрезанный от цивилизации. И знаешь почему?

— Нет.

— Потому что цивилизация была разомкнута. И каждый мог начать строить свою собственную. С любого конца, от любой отдельно взятой железки. Согласись, что это круто — цивилизация своими руками.

— Наверное.

— А теперь оно невозможно. Биполярную систему нельзя построить заново с какого-то одного конца, понимаешь? Можно только жить внутри старой, не пытаясь даже… — он закашлялся и закончил на сорванном сипящем звуке, — высунуться наружу.

Мы попытались, подумала Лена. Мы высунулись, и что теперь? Это же правда, то, что он сказал про них… скорее всего, правда.

— Я думал, уж мы-то сможем, с нашим железом. А получается, нужно что-то еще. В голове, в подкорке. Или в спинном мозгу, в хребте, как стержень… у нас его нет, Ленка. А если и был, так тупо заржавел от первого же дождя. Мы все равно поделены на сочинителей и айтишников, только не хотим себе в этом признаваться.

Он опять закашлялся, засипел, и надо было напоить его чем-то горячим, Лена бы сочинила: темное травяное варево с пряным запахом, невидимое облачко пара, мелкие-мелкие глотки и капельки пота на висках… нужно первым делом опять развести огонь, но как это сделать в сплошном дожде?..

И никто к нам сюда не вернется.

— Вита?

Спальный мешок не шевельнулся. Скрученная завитком бурая гусеница впотьмах.

Лена присела на корточки, поставив на каремат кружку с бульоном. Упавший полог хлопнул по спине последним порывом ветра с дождем. Протянула руку, нащупала сквозь толстый пружинистый слой что-то кругло-твердое, затылок или плечо…

— Вита… ты спишь? Я тебе поесть…

Гусеница внезапно взвилась пружиной. Лена отшатнулась, едва успев подхватить кружку — к счастью, бульон не доплеснул до края. Спальный мешок опал, словно сброшенный кокон, сидящая Вита протянула руку и сказала хрипло:

— Давай.

В полумраке она казалась осунувшейся и узкой — серый абрис щеки, ниточка губ и сверкающие глаза. Поднесла чашку к лицу:

— Чего так мало?

Лена потупилась:

— Кончился концентрат. Я не стала сильно разводить… но могу долить воды, если хочешь.

— Владику твоему, подозреваю, хватило. И тебе тоже.

— Я поровну делила! — возмутилась Лена.

— Ага. Посочиняй мне тут.

Вита отхлебнула бульона и закашлялась, переломившись пополам, под свитером ходили острые, совершенно птичьи лопатки. Раньше не было заметно, что она такая худенькая, наверное, из-за кожаной куртки. Подняла голову: мокрые пряди на лбу, слезы на глазах, сиплое дыхание. Снова понюхала бульон, составила в сторону и глянула исподлобья:

— Ты кружку ждешь?.. Я сама потом помою.

— Нет, — Лена приподнялась на полусогнутые и взялась за полог, — я уже… Может, тебе еще что-нибудь нужно?

Вита расхохоталась:

— А что у тебя есть?

— Ну, не знаю… попить… чай могу согреть.

— Чаю давай.

Она откинулась на спину, почти исчезнув в буграх и складках спального мешка, только белели тонкие пальцы, стиснутые на кружке, и тяжелое дыхание шуршало, будто сыпался песок. Лена приоткрыла полог, впуская бьющую наискосок морось. Чтобы нырнуть туда, в промозглую муть, надо было опять, в который раз, собраться с силами…

— Ленка, — тихо сказала Вита. — Ты попробуй. Сочини что-нибудь.

Разница есть.

Сочинители были всегда. Задолго до появления айтишников — люди сочиняли, точно зная, что никто никогда этого не запрограммирует, что в историях и картинах, составленных из мыслей и слов, нет и не будет никакого практического смысла.

Все равно это всегда было кому-то нужно. А не только железо.

Железо ржавеет — и это ровно то же самое, как айти выходит из строя, когда садится заряд или пропадает покрытие; и тогда уже не поделаешь ничего. А сочинитель свободен, не связан никакими условиями и ни от кого не зависим. Слово, образ, внутренняя картинка — это стержень, который не заржавеет и не переломится никогда, а выдернуть его получится разве что вместе с самой жизнью. Сочинять можно на краю света и под страхом смерти, в одиночестве и в толпе, беззвучно и в полный голос. Кусочек тортика в кафе — или целый мир, новый, удивительный и без дождя.

Это неправда, что наш мир изначально биполярен. Его все-таки сначала сочинили, а потом уже все остальное.

Можно попробовать.

И проверить.

— Голубое-голубое. Маленький кусочек пока, но зато с той стороны, откуда ветер дует…

— С наветренной. Как ты огонь развела?

— Слила немного топлива через шланг, как ты говорил, крышку потом на место закрутила… Вкусно? Там травы четырех видов, какие смогла опознать, и листья с липы и малины — я на опушке собирала, не бойся, не заходила далеко. В низине еще вода стоит, а на пригорке, где наши машины, уже подсыхает. Твой красавец, я смотрела, не очень загруз… Ой, обжегся?!

— Чуть. Горячо. Голова квадратная, черт, уже сегодня могли бы стартануть. Витка там как?

— Я заглядывала, она уже спала. Думаю, завтра будет в порядке. А она правда умеет сама ездить? Я думала…

— Умеет-умеет. И ты научишься у меня, сочинительница.

— Не обзывайся. Думаю, с утра и поедем. Позавтракаем теми грибами. Их, правда, не очень много. Я суп сварю.

— Не отравимся?

— Ну тебя. В общем, поедим, соберемся, вырулим на трассу, и… нам же не надо ни в какой город, правильно? Только в торговый центр и на айти-заправку.

— Нарушаешь уговор, Ленка.

— А где еще берут топливо? Я просто не знаю.

— С топливом засада, но мы что-нибудь по дороге сочиним. Торговый центр тоже как-то не очень… Ладно, давай дальше.

— Там же все равно никого не будет. Потому что выходные, или… ну, мы сами удивимся, поймем-то уже гораздо позже. В общем, нигде никого-никого. Мы возьмем только то, что нам действительно необходимо: инструменты, разные материалы. Кстати, в кофр оно все не влезет, надо будет прицеп взять у близнецов. Плюс продукты на первое время, зерно на семена. Как ты рассказывал про этого, забыла, который жил на острове…

— Робинзон Крузо.

— Кстати, Влад, откуда ты столько всего книжного знаешь? Признавайся, тоже хотел поступать на сочинителя?..

— Еще чего. Ну?

— Ну вот. А потом мы поедем дальше, и будет много-много солнца, и блики на зеркалах, и такие лужицы на дороге: как подъезжаешь ближе, они пропадают, а потом смотришь вдаль — там еще и еще… И леса со всех сторон, сплошные леса, иногда речки или озера: блеснет синим, и нету! Мы же будем очень быстро гнать, я теперь совсем не боюсь. И к вечеру доедем до моря!

— Полторы тыщи километров.

— Хорошо, по дороге остановимся, заночуем где-нибудь. В лесу. Потому что ни одного города нам по дороге не попадется, ни единого вообще. Такая прямая скоростная трасса. А может быть, точно нам знать пока необязательно, их никогда нигде и не было, никаких городов…

— Как доедем, первым делом, конечно, полезем купаться.

— Ага!.. Слушай, у тебя хорошо получается. Давай теперь ты.

— Нет уж. Я больше по железу. Сама, сама. Куда, кстати, Виту денем? Отстанет по дороге?

— Как это? Она отстанет, а мы спокойно поедем себе?! Давай лучше… сейчас… давай ей Димыч эсэмэску пришлет? Что они ждут ее где-то на боковой дороге. Заодно будем знать, что с ребятами все в порядке. Попрощаемся — и дальше уже только вдвоем… Влад!!! Выздоровел уже, да?.. Руки!

— Все-все-все. Я скромен и тих, как Августин Смиренный. И?

— И мы построим дом. Ну, сначала-то палатку поставим, но потом — все-таки настоящий дом, прямо у моря. Еще у нас будет сад, поле, домашние животные, и рыбу ты будешь ловить. Кстати, напомнишь, чтоб не забыли взять удочки… или сам смастеришь? А я буду готовить, и прясть, и шить, и… В общем, мы постепенно научимся делать все-все и построим целую цивилизацию собственными руками, из одной точки, с нуля. Настоящую, здоровую, разомкнутую, без всяких… Влад, я не могу. Ерунда какая-то…

— Лен, ну чего ты, не надо, не плачь. Ты все хорошо сочинила.

— Ты думаешь?

— Давай спать.

Мутное, обсиженное каплями окошко палатки не пропускало света — так, сероватую мглу, чуть-чуть отличную от темноты. Айти-фон сел еще вчера, и теперь нельзя было даже посмотреть, который час.

Рядом тихо-тихо дышал Влад. В застегнутом по самый подбородок спальнике белело, как тарелка, его лицо с очень черными дугами бровей и ресниц. Лена приподнялась на локте и коснулась его лба: прохладный. Влад заворочался, что-то пробормотал и повернулся на бок.

Знобило, вылезать из спального мешка не хотелось категорически. Хоть бы тоже не заболеть, только этого не хватало. Надо вставать. Пока он спит, развести костер, согреть чаю… и все-таки прогуляться в лес, должны же там, в самом деле, расти какие-нибудь ягоды или грибы. Хотя с грибами, пожалуй, рисковать не стоит, она же видела их только на айти-картинках, и то в детстве.

И вообще глупо, думала Лена, потягиваясь всем телом внутри спальника и отодвигая момент подъема.

«Ну, с чего это вдруг мы так запаниковали? Конечно, за нами вернутся. Не могут же они и вправду бросить нас тут — Димыч, Костик, Вася, близнецы, тот парень с косичкой… Их-то самих однозначно спасли: город совсем близко, и сеть ловит уже на трассе. Мир сочинен и запрограммирован в точности так, как надо — в идеальном равновесии, в четком биполярном балансе. Разумеется, еще до обеда прилетит айти-вертолет и заберет нас отсюда. И наше железо.

А потом я подам заявление на курсы и буду учиться, серьезно готовиться весь год, и обязательно поступлю, и когда-нибудь мы еще будем сидеть и спорить с айтишниками в «Библиотеке»…»

Нет, но все-таки пора вставать, утро же. Удивительно, как с утра все всегда кажется по-другому. Особенно если ничего не барабанит по нервам, если нет дождя.

Правда?..

Поспешно выпутавшись из спальника, Лена высунулась из палатки и запрокинула голову.

С наветренной стороны в тучах виднелся кусочек синего-синего неба.