Этюды о моде и стиле

Около десяти лет тому назад я вел в одном знаменитом глянцевом журнале страничку под рубрикой «Шпильки», посвященную проблемам моды. Не решаясь подписывать всякие колкости и дерзости своей фамилией, я взял себе псевдоним «Халинка Дорсувна». Моя alter ego вовсе не была вымышленным персонажем. Эта Халинка была моей большой подругой, польской кабаретной дивой, звездой «Фоли Бержер» и отчаянной модницей, родившейся в Варшаве в 1908 году и скончавшейся в Париже в 1993-м. Дружба с ней, равно как и частое копание в ее великолепном довоенном гардеробе, подарила мне множество замечательных моментов и уникальных знаний. Как бы от ее имени и в память о нашей дружбе я и стал сочинять свои короткие памфлеты, которые публикуются в этом разделе.

Кринолины к полднику

Да, Мистер Ю. — маститый мастер мистерий. В темном зале «Делорм», все еще располагающемся под луврским двором в Париже, он опять показал свою коллекцию. В темном зале собрались серьезные дамы парижского и русского полусвета — вероятно, потенциальные покупательницы его коллекций. Чем же на этот раз порадовал их Мистер Ю., приехавший из далекой и такой отстраненной от парижской моды Москвы? В коллекции лишь два силуэта. Один-узкий и прямой, как креп-сатиновая комбинация. Это для утра. И тюлевые кринолины с расшитыми блестками корсетами, видимо, к полднику, плавно переходящему в файф-о-клок, аперитив, ужин, бал… Ну а потом… Нет, ночи у нас не бывает, вероятно, побеждает забота о самочувствии и хорошем цвете лица. Я и сама рано ложусь. Но с тех пор, как перестала сниматься в кино, кринолинов, да еще тюлевых, не встречала.

Что сказать о цветах Мистера Ю.? То были ласкающие взор пастельные букеты, поддержанные черным в аппликации. Мне они, впрочем, не идут, и я уступила то, что выбрала, подругам, но они почему-то тоже отказались. На головах — начесы, как у американок десять лет назад, может, это дань декадансу? Во время показа на стенах проекции — то стайки рыб, то имя Мистера Ю. Первое, очевидно, чтобы подчеркнуть, что клиентки — наяды и русалки, второе, чтобы не забыли имя мастера. Билеты на показ не рассылались, их раздавали близким друзьям и по желанию юным ученицам небольших парижских школ моды. Зал был полон.

Но меня все-таки чрезвычайно волнует вопрос: если кринолин, да еще из прозрачного тюля, днем, то, что же к вечеру? С нетерпением жду следующей зимней коллекции. Видимо, будут меха и стразы с гагатами, парча с бархатом на плечах, море аппликаций и вышивки с переливом. Для парижской жизни слишком вычурно. Для московской — не знаю. У нас, в старой Варшаве, это бы не пошло. Остаются еще дворы султанов и эмиров да отвергнутые правительницы, вроде некогда удаленной из дворца за бездетность супруги шаха Ирана Сорейи или вдовы индонезийского президента Сукарно-Деви, прошлое которой никак нельзя описать на страницах уважаемого журнала. Они-то как раз и были на показе — сидели предо мной, присматривались. А еще группа принцесс со спорными коронами, далее шли дамы полусвета — демимонденки. Отчего так? Мистерия Мистера Ю.

Розовое на все случаи жизни

Моя подруга, знаменитая японская миллионерша Масако Ойя, с розовым цветом расстается лишь в спальне, где носит серое кимоно. На выход — только розовое да фуксиевое. С тех пор, как скончался ее муж, мадам Ойя, дама вполне преклонных лет, дала обет: розовое — в знак траура. На голове розовые шляпки, на ногах — розовые платформы (она ниже меня ростом), на плечах — розовые бурнусы. Для гольфа, до которого она, будучи хозяйкой нескольких гольф-клубов, страстная охотница, — сумочка из розового крокодила и коротенькая розовая юбка с панталончиками. Завидую смелости. Я бы в таком виде на улицу не вышла, хоть и имею несколько розовых шляпок. Забыла упомянуть — розовые брильянты. Злые языки утверждают, что просто александриты. Точно не знаю, но слышала в Лондоне: писательница Барбара Картланд ей завидует. Та тоже вечно в розовом. Даже в розовом роллс-ройсе. К счастью для мадам Ойя, у нее есть ткацкая фабрика возле Осаки — оттуда и поступают розовые метражи, которые она в розовых пакетах щедро раздаривает своим верным почитательницам. Я тоже получила кусок: цвета привядшей азалии в цветной андалузский горошек. Бодрит, но пока еще не раскроила — придумываю фасончик. Соседки советовали взять из «Бурды», но я думаю обратиться к японке Ханае Мори: ведь высокий вкус — ее специальность.

А мадам Ойя все-таки отчаянная. Купив под Парижем замок баронов д'Умьера, переделала его, выкрасив в розовый все салоны XVII века. Говорит: я не очень богата, то есть богата, но не очень. Нет, не верьте журналистам, утверждающим, что у Масако Ойя тысяча розовых платьев. У нее их две тысячи. Я завидую.

Вопль о каблуках

Моя соседка снизу, некая Амелия фон Фертнихшвах, жалуется, что я стучу по ее нервам, маршируя над ее головой. Ох уж эти мне фон Фертнихшвахи! Зависти в них больше, чем нервных окончаний. Сама она, по правде сказать, лежит дома со сломанным коленом. Как и моя лучшая подруга, виконтесса де Сиссон, только у той вывихнута щиколотка, вся распухла и во льду. И немудрено. Скажу так: вспомнила бабушка девичью вечеринку. Ну куда им в их семидесятисемилетнем возрасте гоняться за новой модой? Я имею в виду туфли на шпильках. Сколько приятных воспоминаний навеяло мне их возвращение. Помню, во время первого свадебного путешествия со вторым мужем по Тоскане я купила там пару туфелек из африканского питона. Они возвысили меня на целых восемь сантиметров над моим любимым мужем, камергером Бобой Кноррингом, отчего он вынужден был ходить в теплой фетровой шляпе, надетой поверх искусно сделанного тупея из натуральных волос, страшно потел, что и привело к нашему быстрому разводу, а ведь такой милый был человек… Вскоре началась война: аншлюсе, лето в Касабланке, зима в Кадисе, платформы и другая тяжелая обувь до самого Диора.

Когда в феврале 1947 года я пришла на показ его первой коллекции, то в толпе американок все же сумела разглядеть новые шпильки работы Дома Роже Вивье. Мы прозвали их «хоть стой — хоть падай», но носили с удовольствием. Мы были так молоды: мне не больше семнадцати (на вид, конечно, все остальные — лет на десять старше). Сколько паркетов в музеях мира мы тогда попортили! Сколько раз мои шпильки застревали в решетках парижского метрополитена! В 1964 году я надела очаровательные атласные шпилечки, украшенные горными хрусталиками, работы Дома Ирэн Голицыной, и воображала себя Джули Андрюс на балу с полковником фон Траппом — в фильме «Звуки музыки». В 1977 году, празднуя тридцатичетырехлетний юбилей, я тоже купила шпильки — смею вас уверить, с огромным каблуком, ярко-красные — цвета губ Голды Меир. Тогда моя косточка у большого пальца правой ноги еще не болела, как последние четырнадцать лет. И хотя операция не помогла, я снова на высоте. Близится мой сорокавосьмилетний юбилей. Уже купила у Шарля Журдана умопомрачительные шпильки. Двенадцать сантиметров! Но устояла с помощью внука и палки. Скоро внукова свадьба, а за ней крестины его сына. Хочу шпильки еще выше. И не подумайте, что я жертва моды! Почему какая-нибудь манекенщица Инна Мищенко в ее восемьдесят восемь может ходить в норке и на шпильках, а я нет?! У нас разница всего-то в два года!

Конец года

Наступил декабрь. Не знаю, как у вас, а у меня на террасе виноградные листья покраснели и начали осыпаться на голову соседки. Но и это ее не украсило. Даже мне, со всей моей энергией, трудно сознавать, что осень прошла и скоро зима. Пора подвести итоги. Я их люблю подводить — в жизни, в браках, в банковских счетах и, конечно, в моде. Что нам дал 1997 год? Массу переживаний. Одним словом, су-ма-то-ху (ударение на предпоследнем слоге).

Я чувствую нутром, что прощаюсь навсегда с минимализмом (до следующей моды, конечно). Со всеми этими облегающими платьями с бретельками через одно плечо, которые стоили мне солнечных ожогов на Корфу, изнурительной диеты и следовавших за нею желудочных расстройств. Слава богу, о нас, дамах, подумали мужественные английские дизайнеры Гальяно и Мак Куин. Дали нам немного расслабиться в объеме талии, открыв новую моду под названием «исторический максимализм афро-азиатского вкуса». Мне все это близко: курильни опиума в Макао, пляжи Занзибара, бирманские деревни и силуэты жен уэльских железнодорожников на строительстве вокзала в Калькутте. Предвкушая Новый год, я занялась переделками. В моей студии в Монте-Карло сохранился коврик из шкуры зебры, на котором отдыхал еще Сомерсет Моэм. Хоть он и довоенный, но вытерся не весь. Его перешью на шубу по фасону Александра Мак Куина. У Виктора де ля Рю одолжу козлиные рога (видимо, подарок его неверной жены Цецилии). Ими отделаю тюбетейку, как у Готье. Шпильки из слоновой кожи заказала Ольге Берлутти. Мой план созрел!

Подобно Вивьен Ли в «Унесенных ветром», шью викторианский кринолин из полинявшей шторы, которую выменяла на кассету последнего Джеймса Бонда у маркизы Рикель Хабанера. После рождественских каникул моя прислуга, цейлонка Харимата, привезет мне из Вадуца партию браслетов работы дизайнеров из папуасского племени на Соломоновых островах. Хоть кости съеденных путешественников и запрещены к экспорту, эти украшения возбуждают аппетит, особенно если носить их в виде модного пирсинга в носу, в верхней губе или просто в волосах. Подумала и о прическе. Лиловые полосы на оранжевом фоне мне готовят на фирме «Видаль Сассун». Ищу кушак работы афганских партизан, сумку из шкурки уругвайского дикобраза и вышитую малайскую кофточку.

Надеюсь, к Новому году управлюсь.

Искусство веера

Не знаю, как вы, мои читательницы, а я решила во Флориду больше не ездить. Всякое бывает, но, чтобы набраться сил, бесповоротно выбираю Испанию. Представляете: идальго, тореро, фламенко, коррида, гаспаччо, паэлья и даже херес (очень пьянящий). Так вот, в Испании, переполненная воспоминаниями о недавно, сравнительно, конечно, прошедшей второй молодости, я решила вникнуть в иберийскую моду. Воланы, горох, гребни и розы в волосах. Небезызвестная вам моя соседка баронесса Шпрутт фон Шмуз одолжила мне кастаньеты, доставшиеся ей от кинозвезды Долорес дель Рио. Готовя себя к новой страсти под аккомпанемент сарсуэлы и хруст жареных креветок, я приземлилась в Гранаде. Горы, заснеженная Сьерра-Невада, сады и фонтаны дворца мавританских халифов — Генералифе… Я в восторге от Альгамбры! Все воображала себя одалиской гарема второго этажа — там прохладнее. От жары в 46 градусов спасалась лишь шляпкой в виде зонтика китайской работы и огромными темными очками. А чтобы освежить бренное тело, завела расписной веер. Все пожилые испанки, даже много старше меня, с ними гуляют, обмахиваются и кокетничают. Вспомнив, как репетировала с Карлом Лагерфельдом ритуал веерного искусства, не ударила лицом в грязь и страстно трясла им, стараясь не сломать приклеенных ногтей. Решила: веер — женская необходимость, теперь ввожу его в моду. В булочную — с веером, в химчистку — с веером, на прогулку вместе с моим пуделем — тоже с веером. Представляю себя то Кармен, то Лаурой, то Дульсинеей, то инфантой (последними двумя, когда не курю моих любимых «Галуаз»). Теперь до заморозков с веером не расстанусь. С его помощью легким движением поправляю съехавший от беготни шиньон, щекочу за ушком баловней-правнуков, использую в виде ширмы, когда подкрашиваю губы. Словом, ни в чем не отстаю от Лагерфельда, а кое в чем даже его опережаю. Например, искуснее маскирую лысеющее темечко.

Брунейская интрига

Час от часу не легче! Знаете, от чего? От сознания того, что мир устроен несправедливо. Только два года разницы в возрасте было у меня с матерью Терезой, а она уже успела отправиться на заслуженный отдых, а я все еще вынуждена зарабатывать на жизнь, стучать на машинке эпохи барона Врангеля и сочинять «Шпилечки» для влюбленных в мой стиль читательниц. Другие женщины были умнее и пронырливее меня. Возьмите хотя бы последний скандал в загадочном султанате Бруней, расположенном (это я на карте подсмотрела) на острове Борнео возле Индонезии: тропики, манго, наверное, растут — ешь не хочу, кожа сама собою увлажняется, и запах бананово-лимонного Сингапура растворяется в морской дали, достойной кисти Айвазовского. Прелесть, да и только! Слово «скандал» с таким райским местечком никак не вяжется, а вот поди погляди! Одна бывшая «Мисс США» (я, впрочем, тоже была «Мисс Катовице» в Польше, только немного раньше) получила вместе с другими отобранными за свою красоту девушками контракт в султанат Бруней. Звали ее Шанном Маркетич (югословенского корня). В августе прошлого года она отправилась из родного Лос-Анджелеса самолетом в этот самый Бруней. Контракт заключался в том, что ей надо было красиво ходить по султанскому дворцу, занимаясь маркетингом и публичными отношениями. Во дворце этом 1778 комнат — так сразу все не обежишь, и жены султана тут и там в креслах сидят. Мисс Маркетич посулили 3000 долларов в день, а вместо этого по прилете забрали паспорт, повели на осмотр к доктору и стали приставать с гнусными предложениями, от которых я сама отказывалась уже лет 45 назад. Целый месяц провела мисс Маркетич в Брунее и вернулась наконец домой. Теперь судится: требует 90 миллионов долларов за нанесенный ей в султанате моральный и, возможно, физический ущерб, а ведь брунейский султан — самый богатый человек в мире. И если он объявлен юридически неприкосновенным лицом (с такими-то деньгами!), то пусть вместо него платит брат, принц Джеффри! Я с нетерпением жду продолжения пикантного многомиллионного дела. Думаю, мисс Маркетич — хороший специалист по маркетингу.

Моя новая жизнь

Вот-вот я превращусь в муравья! Я сижу в своей парижской квартире, окна которой выходят в тихий переулок 16-го квартала, и медленно ловлю мух. Нет, не с целью уничтожения их, отныне на мух я смотрю по-новому. Во-первых, в своей последней книге энтомолог Брюно Комби написал, что они, то есть мухи и прочие ранее мною не почитаемые насекомые, — это протеины будущего. Боюсь, не доживу, а как бы хотелось в диетических целях, что ли, поймать ее на лету, чуть обжарить на оливковом масле — и полдник готов! Дешево и сердито. С другой стороны, мошки, в сущности, в душе артисты. Так что теперь я смотрю на них по-новому: изучаю и приглядываюсь. Мне ведь предстоит в них переодеваться. На последнем показе Тьерри Мюглера все звезды — мухи-цокотухи, позолоченные брюхи. Глядя на эти чудесные творенья, я думала: только такой большой любитель и ценитель женской породы, как Тьерри, мог превратить нас в ос, мух и тараканих. Впрочем, осиной талия моя и без того была (несколько килограммов назад), очки «стрекоза» (ничего, что чуть-чуть поцарапанные) остались еще от распродажи коллекции «Куррежа» в 1972 году, колье с пластмассовыми тараканами от «Скиапарелли» подарил второй муж в 1937 году, брошь-стрекозу с дымчатыми топазами я нашла в шкатулке мамы — она носила ее у воротничка в 1903-м. Но платье под муравьиху или пчеломатку?! Такого нет как нет. Попробовала по совету эрцгерцогини Энкахе да Висавуэлла прицепить на голову антенну от старого телевизора — говорят, очень на усики походит. Вышла так на рынок — успех огромный: многие оборачивались. Я же головой не крутила, чтобы не слетела. Когда стану осой или бабочкой-капустницей, разглядывайте меня через лупу — так лучше будет видно мое безупречно моложавое лицо. А вот когда начну питаться гусеницами (если хорошо приготовить, вкуснятина необыкновенная), энергия моя удвоится. Малинку с червяком я уже ела и чувствовала после этого невероятный прилив сил.

Антуанетта и овечки

Там будет бал — здесь детский праздник. Балов я не пропускаю принципиально. Обожаю маскарады, шарады и тирады. Элтон Джон, чьей горячей поклонницей я являюсь, устроил себе день рождения в костюмах XVIII века. Меня там не было, и я горевала, впрочем, недолго. Радость пришла неожиданно: знаменитый парижский декоратор Марк Этрих устроил вечер-сюрприз в честь дня рождения своей пассии. Таких приглашений я давно не получала — конвертик веленевой бумаги с сургучной печатью, в нем надушенный платочек и записка: «Жду Вас тогда-то и там-то, Мария Антуанетта». Я опешила и полетела выбирать корсет да фижмы. Парик, розы, манжеты с воланами — ангажанты… На все нужно время и деньги. А еще пудра, румяна, мушки, каблуки, шляпка, мантилья. Но я была неотразима. На бал отправилась в машине. На воротах особняка объявленьице: «Просим простить за ночной шум и гам, у нас, мол, «Версальский бал». Изящно покачиваясь на восьмисантиметровых каблучках, поднялась наверх. Каково же было мое удивление, когда там я встретила еще одиннадцать дам, одетых по портретам графини дю Барри! Пудреные лакеи сновали с шампанским «Вдова Клико», кавалеры были напомажены и раздушены (чаще всего «Дольче и Габбана»). Под ногами гуляло стадо овечек — подвыпившие молодые люди и девушки в бараньих завитках от Жан-Шарля де Кастельбажака. На мгновение подумала, что сглупила — надо было прийти в старой афганской дубленке навыворот. Кругом приседали в упрямом менуэте пастухи и пастушки, маркизы и маркизята. Молочницы-крестьянки (все переодетые югославки) подавали сыры и ягоды, когда менуэт сменил неуместный здесь вальс. Мой партнер, князь Потофеску, кружил, наступая своими старинными туфлями с пряжками — эскарпенами на трены. На полу осталось много оборванных кружев. Когда же во втором часу ночи заиграл рок и аббаты с солдатами принялись выделывать незнакомые мне па, я поняла — мой час пробил, а моя карета давно превратилась в тыкву. Такси унесло меня восвояси, оставляя позади млечный след пудры с моего парика.

Улетая в космос

Улетая в небеса, дорогие читательницы, не забудьте прихватить скафандр от Пако Рабанна. Как-то при мне Шанель назвала его «металлургистом». Я же, видя его любовное отношение к слабому полу, готова отсыпать пригоршню моих шпилек его новым заоблачным творениям. На последнем показе в зале возле «Мулен Руж», где когда-то выступала, я увидела нечто животрепещущее. Пластиковые крылья на обручах и бренчащие антеннами обтягивающие платья, в которых сидеть невозможно, а стоять утомительно. Тело женщины — не предмет заботы Пако. Женщина существует сама по себе, а модели совершенно отдельно. А как силен пассаж с кольчугами и скафандрами вроде клеток, в которые были заключены (часто поделом) физиономии некоторых манекенщиц! Темы Пако: вода, воздух, земля, серебро и золото. Правда, первые три для моды неудобоваримы, остальные — слишком задерганы. Но вода явно вдохновила творца из Испании, верящего, что в Древнем Риме он был куртизанкой Мессалиной. В память о римских банях он сочинил прическу из мокрых волос. Какое славное и женственное решение нашей самой насущной проблемы! Отныне волосы мы не сушим. А простуда нам нипочем! К тому же Рабанн возродил прозрачные пластиковые зонты в виде грибков, многие из нас таскали такие в эпоху «АВВА». Как-то я видела его на террасе парижского кафе «Бобур» — модного места, доставшегося нам в наследство от сытых 1980-х. Одетый вовсе не в кольчугу или космический скафандр, а в потертый джинсовый комплект, наш Пако в течение часа пил кофий совсем один. Его никто не узнавал, автографов не просил. А главное — по оживленной площади Бобур никто не ходил в созданной «металлургистом» железной мини-юбке. Sic transit gloria mundi — так проходит слава земная.

Норку я больше не ношу

И вовсе не потому, что Татьяна Яковлева когда-то сказала: «Норковые шубы носят только на футбол». Совсем нет. Я и соболей больше не ношу, оставила шиншиллу и спрятала подальше палантин из горностая. Теперь я — экологист и берегу животных. Только не подумайте, что подражаю этой Бриджит Бардо, о которой маркиза де Монмушуар сказала, что она годится мне во внучки. Ложь — только в дочки, на этом настаиваю. Я и сама поняла: шкурки бедных зверушек не украсят мою кожу так, как это сделают пудра «Коти» и хирург-косметолог. Но тут, откуда ни возьмись, страус со своей пупырчатой кожей. Началось все, как обычно. Моя соседка, баронесса Шпрутт фон Шмуз, получила приглашение на показ в дом «Торрант». Хитрая, сама идти не хотела, подсунула его мне. Ну а я пошла, прельстилась адресом на картонке — все-таки отель «Интерконтиненталь». Пришла, села на баронессино место, а тут неожиданность — коллекция из кожи в пупырышках. В лорнет я все разглядела мигом. Да это же страус! У моей мамы в 1921 году был такой труакар, а у меня в 1942-м — сумка, ее привезли из Германии, и князь Потофеску уверял, что это не птица. Но у «Торрант» именно что птица, ярко раскрашенная в леденцовые цвета тех химических конфет, что продаются у входа в «Диснейленд». Я читала в «Нувель обсерватер»: мясо страуса идет теперь на бифштексы. Ну да — перья на боа в «Мулен Руж», а кожа, стало быть, на жакетики. Остаются еще клюв и когти. Так сказать, «рога и копыта». Они-то куда деваются? Видимо идут, на амулеты у Гальяно или еще у одного англичанина, фамилия которого звучит как название гамбургера. Или я ошибаюсь?

Четыре своих страусовых веера я засунула в старые футляры от «Гермеса» и положила на антресоль — у внуков, видите ли, аллергия. Боа отдала в Красный Крест, который собирал одежду для беженцев из Руанды. Сумки 1942 года нет и в помине — я ее забыла на пляже в Биаррице. Теперь вот ярко-розовые жакеты в пупырышках, подобных прыщикам. Но я не сдаюсь. Уж во всяком случае, не перед «Торрант». Хотя наша булочница к свадьбе дочери купила у них костюмчик, который выглядит гораздо дешевле денег, скопленных на него продажей круассанов.

Новогодняя ночь

Во-первых, с Новым годом, читатели! Во-вторых, с новым счастьем, которое имеет симптоматичную тенденцию улизывать из моей каждодневной светской жизни. Я в душе — затейница. Решила внукам на радость и в назидание (и как напоминание о вечной моей красоте) сделать театрализованный сюрприз — переодеться Дедом Морозом. В последнее время я уже хожу, увы, не так бойко, как раньше, потому и взяла в партнеры и в качестве опоры моего португальского парикмахера Педро. Его задумала переодеть Снегурочкой — благо внешность подходящая, надо лишь сбрить усики. Он долго упирался, аргументируя тем, что в районе Марэ с усиками имеет больший успех. Но я его убедила, сказав, что на самом деле он носит эти усики лишь для того, чтобы больше походить на свою маму! Для костюма Деда Мороза решила использовать красный махровый банный пеньюар от Пьера Кардена, ничуть не хуже, чем у Майи Плисецкой. У Мартина Марджела купила горжетку из синтетического барана, взяла перламутровые красные казацкие сапожки Мери Куант из коллекции 1968 года и из трех греческих мочалок сделала окладистую бороду, а на голову — вязаный шлем из бутика Сони Рикель. Вышло очень привлекательно. Для Педро-Снегурочки — мое белое пальто «джерси» от Куррежа из зимней коллекции 1966 года (в талии ему было как раз), платформы с искрой от Вивьен Вествуд и голубой парик Шанталь Томас (тех времен, когда ее исключили из состава сотрудников собственного дома моды). А что за прелесть при таком сочетании антрацитовые тени от «Л'ореаль»! Короче, вид у Педро был безукоризненным. Внуку купила комплект белья от Кельвина Кляйна, его невесте — духи «Зависть» от «Гуччи», внучке — седло для рысака от «Гермес», а ее сыночку (не знаю уж, кем он мне приходится) — японский пояс от ревматизма. Мы с Педро надушились, напудрились и, трепеща от волнения, застыли в ожидании перед дверью внуковой квартиры на улице Отвилль. И что же? Дверь открывается, и сын внучки говорит: «Халинка, что, разве сегодня в клубе «Квин» карнавал для старшего поколения?» У кого-то Рождество и Новый год ассоциируются с елкой в игрушках, уткой в яблоках, мужем в госпитале, скатертью в пятнах, а у меня — с крушением артистических иллюзий.

Кохинор

Когда в 1922 году мы эвакуировались с Волги в Прагу вместе с мамой и группой чехословацких военных, увозивших царское золото, я уже рисовала себе карандашами «Koh-i-Nor» балетные хитончики для концертов. Но на самом деле так называется огромный, с утиное яйцо, бриллиант в 186 карат, а в переводе с хинди это означает «гора света». Считают, что этому камню пять тысяч лет, из чего следует, что он вовсе не мой ровесник, как сплетничала маркиза де ля Пьедра Кагада. Одно время злополучный бриллиант был у персов, потом у Великого Могола, затем у раджи Гвалиора, из тюрбана которого его и украли англичане, после чего повезли в Лондон продавать. Сама я этой истории не застала, но моя мамочка была свидетельницей тех событий, и все мне досконально описала. Было это в 1852 году. Старый герцог Веллингтон, герой Ватерлоо, пришел на своей деревянной ноге к лондонскому ювелиру Гаррарду на Хаймаркет-стрит и собственноручно срезал первую грань камня, который потом вставили в одну из корон королевы Виктории и окружили двумя тысячами бриллиантов. Я в душе независтлива — если этого требует этикет, пусть будет! С тех пор вот уже 150 лет бриллиант «Кохинор» — в короне британской королевы. Но, увы, читатель, на этом история не заканчивается! Знатная индийская семья, в собственности которой одно время находилось это сокровище, в нынешнем году стала требовать его назад. Какая гениальная, а главное, свежая идея! Я начала судорожно соображать, нельзя ли чего и мне потребовать назад, и вспомнила о летнем зонтике, который забыла в пансионе фрау Гриппенбахер на побережье Коста дель Соль в 1932 году. Послала им факс. Увы, фрау Гриппенбахер скончалась в Аргентине в 1952 году, и теперь пансионом заведует господин Омото Мумуши-сан. Мы не поняли друг друга, и зонтик не нашелся. Это позволяет мне думать, что и Елизавета II свой «Кохинор» в Индию не отдаст. А вам как кажется?

Хабанера

Вы не знаете, что такое хабанера? Хабанера — это жительница Гаваны, столицы Кубы. Она же новая мода у моего идеала Жан-Поля Готье. Лишь ему удается убедить такую видавшую виды модницу, как я, что этой весной все мы срочно оденемся кубинками. Дело было так. В парижском музее искусств Африки и Океании Готье устроил экзотическое шоу. Как радостно было мне, не бывавшей в Гаване со времен моей прощальной гастроли на сцене кабаре «Тропикана», вновь окунуться в этот замечательный мир сигарного дыма, кофе и бананов. Самбо сменялось мамбо, а румба — ча-ча-ча. Шоу пришли смотреть все. Журналисты уселись на подиуме, я — в первом ряду партера. Поначалу меня напугали видением первым — а именно Че Геварой, который вышел на сцену и показал мне голое плечо с татуированным серпом и молотом. Я вспомнила, что подобный значок уже где-то видела (точно — не в магазине сувениров), и незаметно перекрестилась. Потом на сцену вышли ряженые в кубинок и кубинцев манекены. Представьте: живот голый, блузочка в рюшках внизу узлом завязана, на голове карибский тюрбан с двумя бананами и ананасом вместо заколок, кольца в ушах, множество браслетиков, смугловатость кожи (я как раз недавно обгорела в солярии), юбка в горох и оборки — прелесть, да и только. А мужчины! Усики, бакенбардики, бандитский вид, сигара во рту, сомбреро от солнца. Пока манекены ходили по подиуму, они постоянно ели фрукты, давя их пальцами, сок тек по рукам, одежда — вся в пятнах. Эту моду я нахожу просто замечательной. Долой химчистки! Меня как раз беспокоила проблема, как вывести пятно, которое я посадила под Новый год спелой чилийской черешней на свою блузку. Готье дал мне ответ: пятна — часть нового облика. Особенно от яичного желтка, кофе и фруктов. А как, должно быть, поддерживает эту моду сам Фидель Кастро — он как раз недавно урезал госбюджет на содержание химчисток! После шоу все ринулись на подиум доедать недоеденное или утаскивать домой гроздья бананов. В общем, Эрнест Хемингуэй этот остров описал, Ольга Гийот этот остров воспела, Алисия Алонсо этот остров протанцевала, Фидель Кастро этот остров раздел, а Жан-Поль Готье этот остров одел. Как все хорошо и складно закончилось!

Планы на будущее

Просыпаюсь в холодном поту: снятся кошмары в связи с перестановками в модном мире. Пришла в себя только благодаря бокалу шампанского «Моет и Шандон». Есть над чем задуматься. Посудите сами. Возьмем, к примеру, старого Шерера (основателя дома своего имени) и переведем его к Кензо. Кензо переправим в Дом Вивьен Вествуд. Самою Вествуд попросим делать коллекции для Оскара де ля Ренты. Де ля Ренту перекинем в «Хьюго Босс». Жан-Поль Готье будет рисовать модели для «Ланвен». Гальяно отправим к Армани, Армани к Йоджи Ямамото.

Юдашкина, конечно, пригласят к «Диору», а Лагерфельда — к «Версаче». Славу Зайцева арендуют для Кельвина Кляйна, Мак Куина назначат к Унгаро, а Унгаро — к Кастельбажаку, Лакруа востребуют у «Гуччи», уважаемого Живанши из Большого театра переведут в Малый, Аззедина Алайя пошлют к Донне Каран, Эльзу Кленч поменяют на Наталью Козлову, редактора «Elle» отправят в «Harper's Bazaar», а главного редактора «Бурды» — в «Vogue». Эммануэль Хан примут к Шанталь Томас, Томас переведут к Гермесу! Дриса ван Нотена переманят к Ирен Голицыной, самою Ирен сдадут в музей. Мартина Марджелу запросят у Криции, Мила Шон будет рисовать для «мадам Гре», древнюю мадам Карвен уступят в «Бенеттон», Ханае Мори запросят у «Пату». Монтана возьмут к Мюглеру, а Мюглера — к Баленсиага, Кардена перехватят для «Нины Риччи», Куррежа захотят у «Сен-Лорана». Остальных, по ненадобности, возможно, пустят в расход. Я проснулась в истерике. Какой глупый сон! Ведь так никогда не бывает, такого никогда не случается.

Пожалуй, схожу к доктору.

Все еще цветочки

Вы знаете о цветочках Лоры Эшли? Все эти обои и простынки в викторианских букетах, которыми украшали спальни молодоженов в 1970-е годы. Когда моя внучка выходила замуж в 1972 году, я сделала ей подарок — ночную рубашку в букетиках «ассорти» с пододеяльником, чтобы легче было прятаться от мужа. Теперь в доме «Лора Эшли» драма. Его директор американка Ан Иверсон уволена, а на ее место назначен Дэвид Хоаре, новый финансовый специалист. Откуда подобные драмы в таком цветочном месте? Оказалось, все дело в катастрофическом падении акций этого «цветущего букета». Такое случается — мода на цветочки прошла, теперь пошли ягодки. Толпы, некогда осаждавшие магазины «Лоры Эшли», схлынули и, несмотря на новый девиз дома «Скажи мне это без цветов», совершенно не хотят нахлынуть вновь. Уволив более ста пятидесяти сотрудников, дом «Лора Эшли» пытается держаться на плаву и, судя по последним коллекциям в бутиках, старается быть минималистичным в своих моделях. Но время-то ушло. Другие времена, другие нравы. Другие кумиры теперь волнуют умы, и нас, модниц, заставить вернуться к дому, знаменитому лишь букетиками, ах как трудно. А их шторки я пустила в дело: они теперь висят в комнате моей прислуги Марлен и согревают ей душу. Если не в цветочках счастье, тогда в чем же?

Мнение Рейна

Конечно, это фигуративно сказано: «мнение реки Рейн». Немецкое, попросту, мнение. Кто из нас, женщин, не знаком с прелестями германской моды, с легким и элегантным немецким вкусом, без всякой доли бюргерского тщеславия; с их тонким пониманием цвета, особенно при приготовлении бутербродов; с изысканным чувством юмора, от которого я прихожу в себя только с помощью уже известного вам, читательницы, Лагерфельдова веера. Но о вкусах в гостиных не спорят, и, видит бог, недалеко то время (надеюсь втайне, что не доживу), когда немецкая мода заполонит подиумы всего мира, всей галактики, берем шире — всего мироздания. Они-то нам и покажут, где раки зимуют! Прошлой зимой раки явно зимовали в Бонне — там воздух стал жиже оттого, что все правительственные конторы уехали в Берлин — «нах хаус», как там говорят. И вот немецкий «кутюрье» Вольфганг Йоп решил начать крестовый поход против англичан. Оно и понятно — почем зря бомбили фатерланд, а теперь еще и диктуют моду. Йоп, создатель двух одеколонов «Все о Еве» и «Что об Адаме?», вовсе никак не перекликающимися своими названиями с кинофильмом Джозефа Манкиевича с участием Бетт Дейвис (1950 года), осмелился обвинить всех англичан разом в плагиате. По словам справедливого Вольфганга, Александр Мак Куин, Стелла Маккартни и Джон Гальяно заняты лишь тем, что воруют старые идеи. У Ворта, например, украли кринолин. А в Доме Редферна, видимо, корсет. Меха украли у енота и соболя, а кожу — у антилопы и свиньи. Декольте позаимствовали у Диора, а мини-юбку — у Куррежа, которую последний, в свою очередь, украл у Мери Куант. Я была в восторге от всего, что узнала от Вольфганга Йопа. Вместо того чтобы показать нам на подиуме красивую, сочную и пышногрудую баварку с косами, он увидел (очевидно, впервые) изможденных девиц-манекенщиц с видом тяжелобольных без надежды на выздоровление спирохет. Ведьмы и монстры чудились Йопу повсюду. Девочки кровавые в глазах… Да-с, не-хо-ро-шо-с, нихт гут, так сказать. То ли дело прежде… Помню, когда я последний раз была проездом в Германии в 1937 году, то наблюдала стройные ряды немецких девушек и юношей вполне здорового вида в одинаковой униформе, маршировавших шеренгами вдоль железных дорог. И если бы не англичане с американцами, может, они все еще и маршировали бы. Посмотрим, будет ли через пятьдесят лет кто-нибудь воровать идеи у Вольфганга Йопа.

Как важно быть богатой

Знаю (говорили мне), что порой наш журнал открывают сразу на последней странице и читают мои сочинения. Вот уж не думала, что в моем возрасте в России появится столько почитательниц моего литературного таланта. Ах, как была бы довольна мама, если б она все это видела! Мы с ней многое вместе пережили и в Польше, и во Франции — всюду, где я выступала. Как-то на концерте присутствовали герцог и герцогиня Виндзорские. Придя в восхищение от моего таланта, прыти и сочного исполнения акробатического этюда в страусовых перьях, они пригласили меня на чашку чая в Нейи, роскошный пригород Парижа, где у них была вилла, купленная после того, как герцог отрекся от престола и уехал к своей милой Уоллис Симпсон. Позднее мы с моим вторым мужем приобрели там квартирку в восемь комнат — совершенное убожество по сравнению с особняком герцога и герцогини. Сегодня я очень взволнована — прежде всего недавно прошедшей распродажей на «Сотби» всего оставшегося после смерти герцогини. Какие у нее были бриллианты! Я даже ревновала, что они больше моих, сценических. Эта разведенная (между нами, конечно) американка заставила принца Уэльского в 1936 году отречься от престола, уже после того, как его короновали королем Эдвардом VIII. Интересно, чем она смогла его увлечь? Маркиза де ля Фалез де Кудре сплетничала, что у Уоллис Симпсон занятное прошлое и что в бытность свою в Шанхае она подрабатывала в храме ветреной Венеры, оттого и была столь удачлива. Увезя короля из Лондона во Францию, она вдоволь насладилась его щедростью. Только у Картье он оставил многие миллионы. После смерти герцогини все ее драгоценности продали в Женеве на аукционе. Мне ничего не досталось, хоть и было обещано. Худющая, она и мужа почти заморила голодом — никогда не давала ему обедать, приговаривая при этом: «Нельзя быть слишком худой или слишком богатой». Слава богу, у нее хватило ума завещать все свои платья Музею моды и текстиля в Париже, а вот мужнины пальто и смокинги только недавно продали в Нью-Йорке, и очень, надо сказать, недешево. Это навело меня на некоторые размышления. От моего третьего мужа, тоже довольно стройного, остались визитка, фрачная пара и габардиновый пыльник. Предложила их в «Кристи», так как они совсем не изъедены молью. Мне отказали, не объяснив причины, — почему, спрашивается?

Как и герцог, мой покойный муж любил маленьких собачек, мопсиков, и детей у нас тоже не было.

Соблазнившая президента

Вы, как и я, наверняка взволнованы. Еще бы! Ну, если бы это была какая-нибудь Мерилин Монро (как у президента Кеннеди), а то просто секретарша… Виданное ли это дело, возмущаются все газеты, журналы и телеканалы Америки, вступать во внебрачную связь с президентом? Всем ясно — раньше такого никогда в истории не встречалось, и никто никогда любовниц на стороне не имел. Она довольно миловидная, эта Моника Левински — темненькая, в беретике, с негой во взоре, «мне обещая радости рая»… Как я волнуюсь за Билла Клинтона. Сначала на него возвела поклеп Пола Джонс (с такой фамилией ни в один приличный дом не пустят!), а теперь вот сообщают о романе с Моникой. Но ведь она просто милая секретарша! Бумажки разные носила, дарила на память президенту галстуки — хорошие, шелковые, от Донны Каран… Журналисты-сплетники говорят, что она заманила президента в Овальную комнату Белого дома. Допускаю, звучит соблазнительно — углов никаких нет. Еще говорят, надо было всем послушать записи, оставленные президентом на ее автоответчике. К счастью, вмешалась жена президента Хиллари. Понятно — все-таки жена, хотя в последние годы у них и разные спальни. Нет, сказала, мой муж мне верен (ей там виднее). И Моника, и сам президент подтвердили: ничего между ними не было — сплетни все это. Президент срочно попросил своего друга Рональда Перельмана устроить Монику Левински (с которой у него никогда ничего не было) на другую, хорошую работу, а именно в дом «Ревлон», знаменитый своими шампунями и лаками. Теперь волосы у Моники будут еще краше… А скандал все не утихает. Каков же выход? Только один — разбомбить Багдад, чтобы все знали, почем фунт лиха.

Война круассанов со спагетти

Ну вот — он нам войну объявил. Я имею в виду Джорджио Армани. Согласитесь, получилось очень неприятно. Сначала он решил открыть в Париже свой новый магазин — на углу бульвара Сен-Жермен и рю де Ренн, на месте бывшей аптеки, как раз напротив кафе «Два магога», где я часто пивала шоколад вместе с Симоной де Бовуар. Магазин получился хороший. Кроме того, милый Армани решил дать денег на реставрацию сен-жерменской церкви, где одно время настоятелем был низвергнутый польский король Станислав Лещинский. Не стану таить — Армани не беден. Но это, конечно, строго между нами. А тут как-то он решил показать свою коллекцию в специально построенном для этой цели зале — вроде цирка шапито, недалеко от нового магазина, на площади возле красивой барочной церкви Сен-Сюльпис. Всем известно, что именно здесь издавна располагается большой бутик Ива Сен-Лорана. В душе надеюсь, что это совпадение (так сказать, географическая близость) к моему рассказу отношения не имеет. «Шапито» Армани устроил преогромное, предварительно договорившись с парижской мэрией, полицией и настоятелем церкви, получившим за это хорошие деньги. Пригласили кучу людей — красивых манекенщиц, музыкантов, фотографов, гримеров, осветителей, контролеров и пр. Но ровно за четыре часа до показа пришло сообщение: показ запрещается по причине несоблюдения норм противопожарной безопасности (как будто это нельзя было проверить раньше). Теперь представьте себе картину: стою я при полном параде, на высоких каблуках от Вивьен Вествуд с пуделем Катиш на руках, рядом баронесса Васволензи, и мы наблюдаем такую сцену: демонстранты-экологисты с транспарантами «Армани, гоу хоум» пикетируют «шапито». Тут же Карл Лагерфельд, находящийся в числе приглашенных, клеймит французов за шовинизм, кинозвезда Кристофер Ламберт делает то же самое. С ними солидарен Пако Рабанн. Шоу все-таки состоялось, но при пустом зале — публику так и не пустили. В результате миллион долларов ушел коту под хвост.

Первая пицца в Париже Армани не удалась. Теперь он грозится удушить всех конкурентов с помощью спагетти.

Новое о Боссе

Вот читательницы пишут письма в редакцию, говорят, что смеются, читая мои заметки. Меня это трогает и отчасти удивляет — чего уж такого особенно забавного я могу в моем возрасте сочинить? Наступило лето, и мне то жарко, то холодно. И не только от капризов погоды, но очень часто и от собственных переживаний. Порой узнаю такое, что с трудом перевариваю даже в виде разжиженного питания, совместимого по калорийности с моими любимыми таблетками «Слим фаст». Судите сами. Недавно вездесущая маркиза де ля Рьян-ди-Ту сообщила, что открылась назойливая, как «Полет шмеля» в исполнении Шаляпина, правда о немецком «кутюрье» Хьюго Боссе. Ну кто же не видел его костюмчиков для клерков, шелковистых галстучков, рубашек с твердыми воротничками? Мой последний супруг часто получал эти галстучки в качестве пасхального презента от коллег по работе в банке. Потом мы их передаривали сыновьям садовника. Но не в этом дело. Сами немцы в Хьюго души не чают, он им видится великим и талантливым. А недавно при рассмотрении замороженных со времен последней войны счетов в швейцарских банках (кому вообще пришла в голову идея «оттаивать» ту эпоху?) выяснилось, что наш Хьюго был примечен как талантливый портной давным-давно. Оказывается, в свое время гитлеровское руководство поручило ему разработать униформу для СС. Согласитесь, факт неприятный! Он, конечно, всего лишь честно выкроил галифе, черные куртки, фуражки с высокими тульями… Вот только обстоятельства, при которых эта форма создавалась и носилась, были очень уж зверские. Мне лично, пережившей три войны — Русско-японскую, Первую и Вторую мировые, — одежда с молниями СС нравится только в комических фильмах. В других ситуациях я ее оценить не могу. А Хьюго Боссу не следовало бы умалчивать об этом факте в течение пятидесяти с лишним лет. Хотя, признаюсь, я и сама грешна. В течение полувека утаивала от третьего мужа факт существования моего сына от второго брака, которому к моменту нашей свадьбы в Лозанне в 1947 году было уже 24 года.

Лили Марлен

Я вообще-то ее никогда особенно не любила — Грета Гарбо была лучше. Когда Марлен начинала карьеру, я свою уже завершала, хоть она и была намного старше меня. И вот теперь мне ее снова показывают, и не в Музее восковых фигур мадам Тюссо, а живьем. Пьер Карден устроил в своем театре напротив американского посольства в Париже гастроли английского мюзикла «Марлен». Надо же, как этой Дитрих повезло! То книжку про нее напишут, то фильм Максимилиан Шелл снимет, теперь вот мюзикл поставили. Меня долго уговаривала пойти на него баронесса дель Карпаччо, и я согласилась. В зале довольно приличные дамы моего поколения, многие с хорошими камнями, будто только что с выставки «Шоме», молодые люди приятной наружности парами, один даже в кожаном ковбойском облачении, словом, типичные ценители искусства. Я села в первый ряд — автографов на этот раз не раздавала (как и в 1928 году, когда сама в этом театре выступала) — и стала ждать. Первой вышла на сцену какая-то старушка, оказавшаяся артисткой Билли Матиас (между прочим, она явно устроена по протекции, так как приходится режиссеру матерью — но это сугубо между нами). Потом вдруг появляется мальчикоподобная девушка — настоящая, живая Марлен! Я-то ее в душе давно похоронила, так нет, они ведь теперь на разные хитрости горазды. Нашли хорошую английскую актрису Чен Филлипс — ну, точь-в-точь Марлен, и возраст подходящий, одели и привезли в Париж. А платье, которое было на ней во втором акте, я узнала. Когда-то для самой Марлен его шила московская балерина Тамара Гамсахурдиа у «Лор Белен» — дом был такой. И так хорошо сшила, что каучуковых грудей Марлен никто не замечал. Тем временем актриса со сцены пела песни моей молодости — признаюсь, неплохо; ходила, как Марлен, чуть-чуть спотыкаясь, — ну, иллюзия полная! И все же я расстроена. Ну почему меня не взяли на эту роль? Я была бы не хуже! Теперь Марлен увезли на Бродвей. Цветами будут одаривать, которые она сама и купила. А мне — снова прощаться с актерскими иллюзиями. И все из-за вас, Лили Марлен!

Потом кружева, словно пена…

Так пела Иза Кремер. Я ей всегда подпеваю, когда слушаю ее пластинки. Обожаю хорошее нижнее белье. Как когда-то у «Шанталь Томас» — корсеты в рюшку, панталончики с мережкой и воланы-воланчики… Шанталь очень преуспевала лет пятнадцать тому назад, и всем нам эти «выкрутасы» на исподнем нравились. Потом Дом купили кровожадные японцы и в один прекрасный день написали Шанталь письмо, в котором уведомили, что имя ее останется на вывеске, а самою мадам просят отправиться на заслуженный отдых. Закон джунглей, как говорится. Она плакала, металась, толстела (не приведи господи), кушала маринованные огурчики от Гольденберга с форшмаком — недаром она восточноевропейского разлива. Но никакие огурчики не помогли, так и сидела без работы, хотя какое-то время и преподавала в одной парижской школе моды на Больших бульварах. Белье со студентами проектировала — лифчики, корсетики и другое… догадайтесь сами, читательницы. Такие уж у нее интимные пристрастия. А тут вдруг без рюшек дела у японцев плохо пошли, и конкуренты появились вроде Лолиты Лемпицкой. Короче, недолго думая японцы Дом продали французской фирме «Дим» (знаете, конечно, — чулочки, носочки, колготочки и пр.). А «Дим» поступил по-барски — взял да и пригласил Шанталь Томас обратно в «Шанталь Томас». Она рада-радешенька — снова все в рюшках творит. Наверное, Жан-Луи Шерер тоже мечтает, чтобы «Дим» его бывший «Жан-Луи Шерер» купил — вдруг его тоже попросят обратно? «Живанши» тоже забота для «Дим» — надо же как-то пристроить Юбера Живанши… Мечты, мечты…

Прошлым летом, или медовый месяц

Никогда не подозревала и подозревать не могла, что так скверно проведу лето. Началось все, казалось бы, радужно. Новый президент Польши издал указ, чтобы бывшим владельцам стали возвращать их имения довоенного времени, если таковые, разумеется, сохранились. И вот, к несчастью, нашлось наше фамильное поместье «Дорсувнишки» в Пшемыслянском уезде. С 1939 года у меня о нем не было никаких известий, хотя отлично помню детство, проведенное там, — лужайки, грибы, хворост, козы. В консульстве мне так и сказали: «Пани Халинка, забирайте! Все ваше в целости и сохранности!» Посмотрели бы вы на эту «целость и сохранность»! Я упаковалась, подготовилась к летнему сезону, взяла билет авиакомпании «Лот», далее на поезде, потом на такси… И что же я увидела? В наших любимых «Дорсувнишках» расположился кооператив пчеловодов. Пчелы облепили мои надушенные духами «Я вернусь» от дома «Ворт» розы на шляпе «Кристиана Лакруа» и не желают их покидать, несмотря на непогоду. Да что там пчелы! Начала ремонт. В результате — падение с лестницы вместе с двенадцатисантиметровыми каблуками «Лорис Азаро», перелом двух ребер и шейки бедра. Ни в одну юбку не влезаю. Пол-лета меня возили в кресле-каталке по полям и дубравам, и я не имела возможности продемонстрировать свои туалеты. Совсем опустилась. Ногти не клеила, ресницы тоже, груди не подкладывала, лиловые линзы не вставляла, парик не носила, клейкой лентой кожу за ушами не подтягивала. Дышала озоном и отбивалась зонтиком от пчел. От переедания медом вышла из формы и с трудом влезла в сороковой размер! Ходила на пасеку в густой вуалетке от Жозефа Помпилио и в темных очках «Гуччи» — беседовала с пчелами о моде. В результате некоторые из них пересмотрели свои взгляды, и вместо всем надоевших комбинезончиков в черно-желтую полоску стали вылетать на работу в розовом в зеленый горошек. До чего же стоек лак для ногтей «Кристиан Диор»! И потом — специалисты говорят, что укусы пчел очень полезны.