Еврейские народные сказки

ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ И САТИРИЧЕСКИЕ СКАЗКИ И АНЕКДОТЫ

Еще в детстве Гершеле Острополер любил подшучивать над окружающими. Заходит он однажды с петухом под мышкой к соседу-часовщику и говорит:

— Реб Ноте, мама просила починить петуха.

— Ты с ума сошел? Я ведь чиню только часы.

— Потому я и пришел к вам. Этот петух — мои часы. Он будил меня в шесть утра, а вот уже с неделю, как начал кукарекать не в шесть, а в полседьмого. Значит, он отстает на полчаса. Почините его, реб Ноте!

Рассказывают, что остропольский помещик пан Добровольский был тщеславен и мстителен. Он требовал от жителей своих местечек и деревень, чтобы при встрече с ним всякий низко ему кланялся и снимал перед ним шапку, ревниво следил за встречными и наказывал невнимательных.

Однажды помещику попался на пути Гершеле, который забыл снять перед ним шапку. Остановил его помещик и спрашивает:

— Ты откуда?

— Я остропольский, ясновельможный пан!

Пан насупился:

— Ну а шапка?

— Тоже остропольская, ясновельможный пан, — притворяясь наивным, ответил Гершеле.

По дороге шли мужчина и женщина и о чем-то оживленно беседовали. Видно было, что они очень рады друг другу.

Тут случился Герш Острополер. Говорит ему прохожий, показывая на счастливую пару:

— Какие счастливые! Это, наверное, муж и жена.

Гершеле улыбнулся:

— Да. Это муж и жена. Только, сдается мне, он — не ее муж, а она — не его жена.

Герш вернулся ночью домой пьяный в стельку. Видит — дверь заперта. Стучит в дверь. Слышит, жена бранит его на чем свет стоит.

— Отвори, жена, — кричит Герш, — я принес тебе бочку вина!

Обрадованная жена поспешила отворить дверь.

— Где же твоя бочка с вином? — спрашивает.

Герш хлопнул себя по животу:

— В-в-вот здесь, в моем брюхе, ц-ц-целая бочка вина!

Поздно ночью Гершеле Острополер явился домой пьяный. Жена не хотела его впускать в дом и стала, как всегда, упрекать в том, что он ничего не зарабатывает.

— Отвори, жена, честное слово, я сегодня заработал.

Жена впустила Гершеле и видит, что он без капоты.

— Караул! Где твоя капота? А говорит еще, что заработал!

Гершеле улыбнулся и погладил себя по жилету:

— Заработал два рубля. Капота стоила три рубля, а я ее пропил за пять! Разве это не чистый заработок?

Жена Гершеле вечно упрекала его в том, что он не зарабатывает.

Однажды после очередной головомойки Гершеле поднялся и направился к выходу.

— Ты куда? — спросила жена.

— Искать заработков, — ответил Гершеле.

Возвратился он поздно вечером и спрашивает жену:

— Сколько надо заплатить балаголе за дорогу до Летичева и обратно?

— Да, наверное, четыре пятиалтынных, не меньше, — отвечает жена.

— Считай, что я заработал эти деньги, — говорит Гершеле. — Я весь этот путь проделал пешком, правда, в Летичеве ничего не успел сделать, зато не ехал, а шел пешком, значит, сэкономил, а сэкономленное — это заработанное.

Гершеле был бедняк из бедняков. Была у него одна-единственная нательная рубаха, и когда жена ее стирала, он выходил в город в капоте на голое тело.

Однажды Гершеле приходит в синагогу и говорит, что хочет произнести благодарственную молитву, гоймл. Его спрашивают:

— Реб Герш, от какой опасности вы спаслись?

Он отвечает:

— Со мной случилось необыкновенное чудо. Только что я проходил мимо речки и увидел: моя жена стоит в воде у большого камня, стирает мою рубашку и с силой бьет рубашкой по камню. Я задрожал от страха. Это ведь чудо, что я в тот момент не был в той рубашке. Если бы, упаси Боже, она была бы надета на мне, я бы погиб от этих ударов.

У Гершеле Острополера однажды спросили:

— Правда ли, Гершеле, что ты часто бьешь свою жену палкой, а она тебя кочергой?

— Что вы, что вы, чистая выдумка! Столько лет мне жить, сколько раз бывает наоборот.

К Гершеле Острополеру пришли двое спорящих с просьбой рассудить их.

Герш глубокомысленно выслушал истца и, когда тот закончил, сказал ему:

— Ты безусловно прав!

Заговорил ответчик. Герш и его выслушал внимательно и сказал:

— Ты прав!

Тут вмешалась жена Герша.

— Как это может быть, чтобы оба спорящих были правы? — возмущенно спросила она.

Гершеле Острополер помолчал, подумал и сказал:

— Знаешь что? Ты тоже права!

Приближался Пейсах, а у горемыки бедняка Гершеле не было и ломаного гроша, чтобы справить святой праздник. Подумал он и нашел выход.

Пришел в погребальное братство и со вздохом и слезами сообщил, что его жена умерла, а у него нет денег, чтобы подобающим образом похоронить ее. В погребальном братстве ему выдали денег и условились о похоронах. Получив деньги, Гершеле закупил всякой снеди: мацы, рыбы, мяса, картошки и прочего, что было необходимо для сейдера, и со всем этим ввалился в дом:

— Вот тебе, женушка, все для Пейсаха!

За день до праздника служки погребального братства с доской для обмывания покойника пришли в дом Гершеле за его женой. Вошли — и не верят своим глазам: покойница стоит у печи и, сияющая, оживленная, варит, парит, жарит. Служек чуть удар не хватил:

— Караул. Гершеле, ты ведь сказал, что жена умерла, а она чистит рыбу и трет хрен!

Гершеле успокоил их:

— Ничего, ничего, милые мои, она все равно будет ваша: рано или поздно она ведь умрет. Считайте, что я получил аванс на ее похороны.

Приходит однажды Гершеле Острополер к богачу реб Шлойме с просьбой:

— У меня дочь на выданье. Есть и жених. Но жених просит приданого не меньше двухсот рублей. Так вот: сто рублей я как-нибудь придумаю, остается еще сто рублей, которые я прошу вас мне одолжить.

Но реб Шлойме не такой простак, чтобы одалживать деньги бедняку Гершу. И он говорит:

— Гершеле! Лишних денег, ты сам знаешь, у меня нет. Но могу тебе дать неплохой совет. Сто рублей, что ты найдешь, дай жениху наличными до свадьбы, а вторую сотню — обещай и надуй его, жениха. И делу конец.

— Реб Шлойме, — вскричал Гершеле, — в том-то и дело, что у меня и есть только эти «дутые» сто рублей!

В дом Гершеле Острополера ночью забрались воры. Порылись с полчаса в пустом доме и собрались уходить несолоно хлебавши.

Тут Герша разбудила жена и говорит ему, что в доме воры. А Гершеле отвечает ей шепотом:

— Тише, тише, не вспугни воров, может, они, уходя, что-нибудь забудут и оставят нам.

Вскоре после того, как Гершеле Острополер был принят на службу ко «двору» цадика ребе Бореха Тульчинского, зашел он как-то в синагогу. Его, по обыкновению, обступили люди. Кто-то из присутствующих спросил:

— Скажите нам, реб Герш, что заставило вас согласиться поступить на службу к цадику?

В ответ Герш глубоко вздохнул, а потом объяснил с улыбкой:

— Поступить на службу к цадику меня заставили шесть причин: у меня жена, четверо детей и нет хлеба.

Спросили у Гершеле:

— Как тебе живется у ребе?

— Ничего, — ответил Гершеле, — мы выколачиваем друг у друга капоты. Правда, между нами есть небольшая разница.

— Какая разница, Гершеле?

— Разница в том, что я выколачиваю его капоту, когда она висит на гвозде. А он выколачивает мою, когда она висит на мне.

О Гершеле Острополере рассказывают такую историю.

Однажды, когда Гершеле служил шамесом у цадика, приехал к цадику богатый деревенский арендатор. Он хотел вымолить у цадика благословение для своей жены: у нее не было аппетита, и что бы ей ни советовали — ничего не помогало. Единственная надежда на ребе.

Надо же было так случиться, что как раз в это время ребе вышел ненадолго из комнаты (ребе страдал желудком), а Гершеле, по своему обыкновению, проскользнул в комнату ребе, нацепил его ермолку и сел в его кресло. В этот момент в комнату вошел арендатор. Рассказав о своей просьбе, он положил на стол десять рублей.

Выслушав просителя, Гершеле велел арендатору больше не кормить жену разносолами, а давать ей только сено.

Приехав домой, арендатор рассказал жене о приказе ребе. Ничего не поделаешь — повеление святого свято, и жена принялась есть сено.

И что же? Помогло. Поев с неделю сено, богачка стала много пить, затосковала по нормальной еде, вскоре к ней вернулся аппетит, и она сильно поправилась. Арендатор решил на радостях поехать к цадику и щедро отблагодарить его. Приехав в Меджибож, он на этот раз попал к самому ребе и, положив на стол сто рублей, рассказал, как помог совет ребе.

Ребе понял, что тут не обошлось без Гершеле, и, когда арендатор уехал, вызвал к себе Гершеле и спросил:

— Скажи-ка мне, паскудник, почему ты для дщери Израилевой не нашел лучшего средства, чем сено?

На что Гершеле дал подробный ответ:

— Арендатор сказал мне, что он богат, как Ротшильд, что ей, жене его, подается все самое вкусное и самое лучшее, чуть не птичье молоко, а она ничего в рот не берет. Так я спрашиваю вас, ребе, разве это не скотина? А скотину чем кормят? Сеном!

Однажды Гершеле сидел вместе с хасидами за праздничной трапезой у ребе.

Подали суп и ложки. Одному только Гершеле забыли подать ложку.

Увидел это ребе и говорит:

— Тебе забыли подать ложку? А ты кашляни, кашляни — тебе и подадут.

Гершеле несколько раз напоминающе кашлянул, и слуга подал ему ложку.

После трапезы цадику понадобилось выйти в уборную. Спустя некоторое время оттуда раздался кашель. Гершеле тут же схватил ложку, стремглав бросился к уборной и просунул ложку через щель со словами: «Вот ложка, ребе».

Цадик очень рассердился и, вернувшись к столу, сказал хасидам:

— За грубую шутку с ложкой Гершеле должен быть наказан. Придумайте наказание.

В это время подали на стол жареного гуся, и Гершеле стал облизываться, не сводя глаз с аппетитного гуся.

— Отдать всего гуся Гершеле, — решили хасиды, — и что он будет делать с гусем — то и мы с ним сделаем: если отломает крылышко — сломаем ему руку, если ножку — сломаем ему ногу.

Видит Гершеле — плохо дело. Что же он сделал? Перевернул гуся и давай лизать ему гузку.

Так хасиды и ребе остались в дураках.

Однажды Гершеле Острополер пришел к цадику и попросил снять с него грех.

— Я ел хлеб без омовения рук, — сказал он.

Ребе был вне себя:

— Как это еврей разрешает себе дотронуться до хлеба, не омыв руки?

Отвечает Гершеле:

— У меня не было хлеба, выпеченного евреем, мне пришлось купить хлеб у гоя, и я не знал, следует ли мне в этом случае совершать омовение.

Ребе еще больше рассердился:

— Как это так, покупать трефной хлеб?

— Но подумайте, ребе, сами — где бы я мог достать хлеб, выпеченный евреем, когда все лавки были закрыты — это ведь было в Йом Кипур!

Гершеле Острополер был, как известно, бедняк из бедняков. Не было у него даже пятака на починку ботинок. Проходил он в драных ботинках целое лето, а когда настала осень, ботинки уже было не починить. Как-то в осенний дождливый день Гершеле встретил в корчме одного хасида, горячего поклонника ребе Бореха из Тульчина. Хасид этот знал Гершеле Острополера, часто встречал его при «дворе» цадика.

Увидел хасид ботинки Гершеле, покачал головой и спрашивает его, почему он не выбросит их на помойку.

Гершеле испуганно замахал руками:

— Ш-ш-а! Ради Бога, не говорите таких святотатственных слов, реб Ошер! Господь Бог вас еще покарает за эти слова. Знаете ли вы, чьи это ботинки? Самого нашего святого ребе!

Хасид умолк и с благоговением уставился на святые ботинки. А Гершеле продолжает:

— С тех пор как я ношу этот подарок ребе, я ни разу не болел. Даже живот не схватило.

Тут хасид стал упрашивать Герша продать ему ботинки ребе. Предложил ему в обмен свои отличные сапоги.

Гершеле с трудом согласился на обмен, да еще потребовал три рубля доплаты.

— Но как же я пойду в них в такой дождь? Смотрите, какая большая дыра в правом ботинке! — сказал хасид.

— Не беда, — ответил Гершеле. — Возьмите шило, сделайте с другой стороны такую же дыру — и все будет в порядке. В одну дыру вода будет вливаться, в другую — выливаться.

К Гершеле Острополеру однажды пристал один из габаев цадика: расскажи, дескать, что-нибудь остроумное.

— Ладно, — сказал Гершеле. — Слушайте. Почему у утки весь жир снизу, а спина тощая, а у орла снизу жира нет, зато толстый слой жира на спине? Потому что утка спокойна за свой низ, который в воде, и боится того, кто сверху, над ней. Орел же, наоборот: того, что над ним, он не боится, там нет людей, но боится того, кто внизу, — стрелка. Вы же, габай, вы не боитесь тех, кто внизу, и вы не боитесь Всевышнего — поэтому вы такой толстый, такой жирный со всех сторон.

Кто-то спросил у Герша Острополера:

— Герш, говорят, ты не веришь в Бога?

— Кто говорит?

— Люди говорят.

— Зачем тебе слушать, что говорят люди? Спроси лучше Бога, — ответил Герш.

За праздничным столом у ребе сидело много хасидов и среди них шутник и балагур Гершеле Острополер. На стол подали жареных индюков. Сидит Гершеле около одного раввина и с тоской смотрит, как этот раввин схватил индюка, поданного на их край стола, и стал уплетать его с молниеносной быстротой. «Дело плохо, — думает Герш, — так можно и голодным остаться!»

И начал Герш рассказывать. Постепенно к нему обратились все взоры, уставился на него и раввин, держа в руках кусок индюшатины.

— Рабойсай, — начал Гершеле, — шел я однажды на свадьбу. Встречаю по дороге раввина. «Куда идете, ребе?» — спрашиваю. «На свадьбу». — «Не к тому-то и тому-то?» — «Да, к тому-то». — «Ну что ж, идемте вместе». — «Идемте».

Идем дальше вдвоем. По дороге встречаем индюка.

«Куда путь держишь, индюк?» — «На свадьбу». — «Не к тому-то и тому-то?» — «Да, к тому-то». — «Тогда пошли с нами».

Идем дальше втроем. Встречаем черта. Оказывается, и он идет на ту же свадьбу. Одним словом, идем мы уже вчетвером: я, раввин, черт и индюк. Подходим к речке. Ну, я, конечно, могу перебраться через речку. И черт тоже может. А раввину и индюку никак не перебраться. Думали, думали, как тут быть, и наконец решили: черт схватил раввина, а я — индюка и перебрались.

С этими словами Гершеле выхватил из рук раввина кусок и стал уплетать его с таким остервенением, что раввин только глаза выпучил, да так и остался сидеть ни с чем.

Зашел как-то Гершеле в корчму подкрепиться. Видит, подали одному человеку жирный суп, плавает в нем множество глазков жира.

Подозвал Гершеле хозяйку и говорит, что заплатит ей за каждый глазок жира три копейки.

Решила жадная хозяйка заработать на Гершеле и положила в суп вместо одной ложки гусиного жира целых шесть. Подала суп и видит, что поверхность супа — сплошной жир — один глазок. Этого-то и нужно было Гершеле.

Он с удовольствием съел так дешево доставшийся ему жирный суп.

Гершеле Острополер однажды вечером попал в корчму: хозяина дома не было, а корчмарка решительно отказалась накормить бедняка.

Тогда Гершеле принялся расхаживать по комнате, многозначительно бормоча:

— Ну что ж, мне придется поступить так, как в подобных случаях поступал мой отец.

Испугалась корчмарка и спрашивает:

— А как поступал ваш отец в подобных случаях?

— А это не ваше дело. Я уж знаю, как мне поступить…

Корчмарка еще пуще испугалась. Недолго думая, собрала на стол, не забыла и бутылку водки. После сытного ужина любопытная женщина снова приступила к Гершеле:

— Я вас прошу, объясните, что вы имели в виду, когда говорили, что вам придется поступить так, как поступал ваш отец в таких случаях?

— Очень просто, — ответил Гершеле, — мой отец, когда у него не было ужина, обычно ложился спать голодным.

Некий богач однажды обратился к Гершеле Острополеру:

— Быстро, не раздумывая, солги, и я дам тебе рубль.

Гершеле быстро, не раздумывая, ответил:

— Дайте два, как только что обещали.

Приехал однажды Гершеле Острополер в большой город. Проходит он мимо большого магазина. Осматривает его со всех сторон, несколько раз заходит внутрь, рассматривает выставленные на витрине товары и каждый раз качает головой, точно сам с собой о чем-то разговаривает.

Подходит к нему хозяин магазина, спрашивает Гершеле, что его так удивило и почему он с таким сомнением качает головой.

Отвечает Гершеле:

— Я из маленького местечка. Моя жена содержит маленькую лавочку, товару в ней, может быть, всего на пятнадцать рублей, а долгов у нас за товары рублей на сто. Так вот я стою, гляжу, удивляюсь и думаю: «Господи ты Боже! Сколько же У вас долгов, при таком-то магазине!»

Гершеле Острополер однажды появился в странной капоте — спереди она была из атласа, а сзади — из дерюги. Люди стали смеяться:

— Гершеле, зачем ты надел такую капоту?

— Что значит зачем? На целую атласную капоту у меня нет денег. Сшил я себе из атласа только полкапоты. Спереди, где я смотрю, — из атласа, а сзади — из дерюги. Кому не нравится смотреть на холстину, пусть даст мне на атлас.

Капота Гершеле Острополера была так изодрана, что люди диву давались, как она еще на нем держится. Спросили:

— Реб Герш, отчего вы носите такую драную капоту? Неужели у вас нет другой?

— Что за вопрос! Конечно, есть.

— Так почему же вы ее не носите?

— Люди добрые, да потому что она еще более драная, чем эта!

Гершеле Острополер однажды написал письмо Богу: «Бог, знай, что я, моя жена и мои дети — мы все умираем с голоду». Письмо вложил в конверт, на конверте написал «Богу» и бросил письмо на улице. Случилось так, что некий богач поднял письмо, прочел его, пришел к Гершеле и сказал:

— На, возьми, Бог послал тебе через меня трешницу!

— Представляю себе, — ответил Гершеле, — сколько вам дал для меня Бог, если на мою долю осталось целых три рубля.

Еврей, о котором поговаривали, что он торгует крадеными лошадьми, пожертвовал синагоге большую висячую лампу. В синагоге стало очень светло, все благодарили богача. Подошел к нему и Гершеле с такими словами:

— Реб Мойше-Нахман! За то, что вы дали так много света нашей синагоге, дай вам Бог много темных ночей во всех ваших делах.

Гершеле Острополер как-то собирал пожертвования для бедных и зашел к одному скупому богачу. Тот отказал ему самым грубым образом. Попробовал Герш и так и этак подойти к богачу. Не помогает. Еще пуще обругал богач Герша. Ничего не поделаешь — надо уходить. Но Герш так просто уйти не мог. Уже стоя у порога, он сказал богачу:

— Ну что ж, будьте здоровы, и я обещаю вам, что вы всегда будете богаты, и дети ваши будут богачами, и даже внуки ваши всегда будут богачами.

Это понравилось богачу, и он вернул Герша:

— Не понимаю я вас. Вы сказали, что я всегда буду богатым. Ладно. Но почему вы считаете, что и дети, и внуки мои будут богачами?

— Раз говорю, значит, знаю.

— Я тоже хочу знать.

— Если дадите пожертвование, то, так и быть, расскажу, — сказал Герш Острополер.

Богач был скуп, но любопытен. Получив пожертвование, Герш сказал:

— Если бедняк, зайдя в нужник, роняет туда пятиалтынный, то, как он ни беден, не станет пачкаться и доставать из ямы свои деньги. Ну, а если состоятельный человек уронит туда червонец — он тоже не будет пачкаться, доставая червонец, а если, допустим, крупный богач зайдет в уборную и уронит туда даже сто рублей — полезет ли он в яму, чтобы вытащить свои деньги? О Боге же сказано: «Мне все золото и все серебро» — все богатства мира принадлежат Богу, и если Он уронил в такой нужник (тут Гершеле показал пальцем на богача) каких-нибудь десять тысяч рублей, неужели Бог станет пачкаться и вынимать из вас свои деньги? Поэтому я уверен, что и вы, и ваши дети всегда будете богаты.

Сказав это, Гершеле хлопнул дверью и убежал.

Занесло однажды Гершеле Острополера в одну корчму. Хозяина дома не было, а корчмарка встретила бедняка недружелюбно. Чует Гершеле, что в печи варятся вареники, спрашивает корчмарку, что у нее варится, а она в ответ:

— Ничего не варится. Это я затеяла стирку и поставила в печь котел с грязным бельем, чтоб оно прокипятилось.

Ничего на это не ответил Гершеле и молча полез на печь. Хозяйка погасила свечу и ушла спать.

Тогда Гершеле тихо встал, выловил из горшка вареники, снял с себя исподнее, положил в горшок, бросил туда несколько вареников, а остальные съел с превеликим аппетитом.

Ночью приехал корчмарь и, голодный, торопит жену, чтоб она подавала на стол. Корчмарка вынула из печи горшок и опрокинула его в миску. О ужас! Оттуда выпало несколько вареников и чье-то драное исподнее. Слышит Гершеле крики, просыпается и на все упреки и обвинения пренаивно отвечает:

— Знать ничего не знаю. Хозяйка сказала, мол, кипятит белье. Мне захотелось и мое белье постирать. Откуда мне было знать, что она подаст на ужин грязное белье?

Приятель Гершеле Острополера как-то рассказал ему, что в Хмельнике живет один богач, содержатель заезда, который бедняков и на порог не пускает, а нищим говорит: «Я вам камни могу дать вместо милостыни!» Услыхал это Герш и решил: надо его проучить, я буду на днях в Хмельнике и там рассчитаюсь с этой свиньей.

Спустя неделю Гершеле выехал из Меджибожа в Хмельник. С собой он взял три почти новых и очень тяжелых чемодана. В Хмельнике он велел везти себя в заезд скупца. Увидел хозяин три тяжелых чемодана приезжего, исполнился к нему уважения, поселил и денег не просит: рассчитывает в конце предъявить ему изрядный счет и сорвать куш.

Через две недели говорит гость хозяину, что должен отлучиться на один день и не хочет брать с собой чемоданы, поэтому оставляет их хозяину, дескать, доверяет ему, как порядочному человеку.

— Но, ради Бога, — предупредил приезжий, — берегите чемоданы — там крупные ценности. Не дай Боже, что-нибудь с ними случится. А рассчитаюсь я с вами, когда вернусь.

Хозяин заезда заверил, что все будет в целости, и Гершеле Острополер уехал. Уехал, да так и не вернулся.

Когда Герш в Меджибоже рассказал приятелю про свою проделку, тот пожалел, что Герш оставил там дорогие чемоданы, но Герш успокоил его: ведь чемоданы он позаимствовал у сына того богача, сын живет в Меджибоже и знает, что Герш оставил эти чемоданы его отцу.

Когда скупой богач узнал от сына, что чемоданы надо вернуть, он открыл их, нашел там груду камней и записку: «Вы привыкли говорить беднякам, что можете им дать не милостыню, а камни. И вот от всех бедняков я возвращаю вам камни. Герш Острополер».

Жили когда-то корчмарь и корчмарка. Детей у них не было, и были они очень богаты. Но чем больше богатели, тем скупее становились, так что пошел о них слух, что бесплатно они не то что в корчму не пустят, стакана воды не нальют.

Однажды в осенний дождливый вечер постучался в окно корчмы человек. Открывает корчмарь дверь, видит по одежке, что пришел бедняк, нечем поживиться, насупил брови и отвернулся. Говорит прохожий:

— Добрый вечер, хозяин, ну и погода…

А корчмарь огрызается в ответ:

— Что шляешься? Небось за милостыней? Мало вас, голодранцев, днем, так еще и вечером ходят. Иди, иди. Я нищим не подаю.

— Не за милостыней я, хозяин, мне бы только ночь переночевать, вот здесь, за печкой, а завтра чуть свет — уйду. А вы мицву заработаете.

Неудобно стало корчмарю выгонять бедного человека, коль скоро он уже зашел. Оставил он его: ложись, говорит, на голом полу.

Лежит бедняк за печкой и видит: стрижет корчмарка ногти и собирает их на бумажку. Постригла и бросила вместе с бумажкой в печку, а после вышла во двор. Корчмарь тоже зачем-то вышел. Смотрит бедняк: топится печь и там что-то варится в горшке. Тут он понял, что хозяева ждут, пока он уснет, чтобы сесть ужинать. Взял бедняк гусиное перо, нарезал будто кусочки ногтей, завернул в бумажку, бросил в горшок, лег и захрапел.

Вернулись хозяева. Как бедняк думал, так все и вышло: хозяйка, увидев, что гость заснул, накрыла на стол. Корчмарь вымыл руки и сел ужинать. Хочет хозяин зачерпнуть суп, вдруг видит: в тарелке плавает бумажка. Развернул, а там ногти. Корчмарка всплеснула руками: вспомнила, что бросила в огонь бумажку с обрезками ногтей. Выходит, бумажка нечаянно попала в суп!

Рассердился корчмарь на жену, да и аппетит у него пропал. Но что делать с супом? Не выливать же! Решили разбудить бедняка, накормить его супом. Так и сделали, и досталось бедняге жирного супа за двоих.

Наконец все улеглись спать. Корчмарь и корчмарка — в спальне на мягких перинах, а бедняк — в зале на жестком земляном полу. Вдруг слышат хозяин и хозяйка в зале крик: «Подвинься наверх!» Насмерть перепугались, вскочили, зажгли свечку, смотрят — нет ничего. Только бедный еврей спит мертвецким сном и тихо похрапывает. Улеглись. Только заснули, снова истошный крик: «Подвинься вниз!» Снова выбежали хозяин и хозяйка, снова ничего подозрительного не заметили и опять улеглись спать.

Спустя четверть часа вновь слышат крик: «Подвинься в сторону!» — и так каждые полчаса.

Наутро хозяин спрашивает бедняка:

— Что с вами стряслось ночью, что вы все время кричали: подвинься, подвинься!

— Это очень интересная история, — отвечает бедняк, — я вам ее, так и быть, расскажу, если вы подарите мне что-нибудь из теплых вещей.

Богач замахал было руками, дескать, нет у нас ничего, но любопытная, как все женщины, корчмарка принесла гостю старый мужнин халат.

— Тогда слушайте внимательно, — стал рассказывать бедный гость, поглаживая бороду. — На мне, как видите, старый, драный и к тому же очень короткий тулупчик. Ночью он служит мне одеялом. Что ни ночь, то у меня с ним споры: укрою ноги — голова мерзнет, я ему кричу: подвинься наверх. Укрою голову — ноги мерзнут, я ему кричу: подвинься вниз. Мерзнет бок — я ему кричу: подвинься в сторону — туда, сюда.

С этими словами бедный еврей направился к дверям, но корчмарь не дал ему уйти.

— Реб еврей! — сказал он. — Такого у нас еще не бывало, чтоб бедняк вышел из нашего дома сытый да еще с полученной от нас одеждой, не уплатив за это ни полушки. Такое случается с нами впервые. Скажите же нам, кто вы такой, чтобы вас запомнить.

Бедняк взглянул корчмарю в глаза и сказал тихо:

— Про Илью-пророка слыхали? Так вот, это я.

Корчмарь обомлел. Корчмарка остолбенела, слова вымолвить не может.

Взялся, было, бедняк за дверную ручку, но обернулся и, улыбаясь, добавил:

— Так меня называют там, — и указал пальцем наверх, — а здесь, на земле, меня зовут реб Герш. А теперь поклянитесь душами ваших родителей, что отныне вы будете принимать бедняков гостеприимней, чем богачей.

И свершилось чудо: корчма, которую бедные до того обходили за версту, распахнула свои двери для нищих.

Жил в одном местечке большой богач по имени реб Янкев. Была у него единственная дочь — умная, красивая, благочестивая — одним словом, все достоинства. Со всех концов страны к реб Янкеву приходили шадханы, сватали дочке женихов, но богач все перебрал и, наконец, нашел то, что ему хотелось: жених был учен, умен и образован, имел смиху, был из старинного раввинского рода, умел играть на скрипке и имел солидный капитал! Вскоре сыграли свадьбу, да такую, что жители местечка запомнили ее на всю жизнь. Специально нанятый портной целых три месяца сидел в доме невесты и шил ей приданое. Одним словом, свадьба обошлась реб Янкеву в целое состояние. Со всеми он рассчитался, только для бедного портного не хватило денег. Давно отгремела свадьба, а портной, которого одолели кредиторы, все никак не получит у реб Янкева за работу. Ходит к нему портной за деньгами, ходит, и каждый раз возвращается с пустыми руками: то один предлог у богача, то другой. Что может бедный портной против богатого реб Янкева?

Так прошел год. Начал портной с горя пить, стал завсегдатаем шинка. Все ему сочувствуют, да никто не хочет ссориться с богатым реб Янкевом.

Вот однажды заходит в шинок незнакомый еврей с зонтиком в руках. Видит: сидит в углу портной, перед ним недопитая чарка, а сам тихо плачет, слезы так в чарку и капают.

Подошел еврей к портному и спрашивает:

— О чем ты так горько плачешь, сын мой?

Рассказал ему портной всю свою историю.

— А ты помнишь все, что шил к свадьбе?

— Конечно, помню. Хоть ночью разбудите.

— Тогда перечисляй все, что шил.

Незнакомец все аккуратно записал, спрятал записку в карман, а потом говорит портному:

— Я помогу твоему горю, а заодно помогу одной бедной невесте. Но от тебя требуется вот что: во-первых, когда придет к тебе дочь реб Янкева, ничего не говори ей обо мне и ничему не удивляйся. Во-вторых, когда придет к тебе сам реб Янкев, тоже ни о чем с ним не говори, только требуй свой долг.

Вышел из шинка Илья-пророк (а это был он) и прямиком на окраину местечка. Там в приземистом домике жил бедный сапожник-вдовец со своей единственной дочерью Хавой. Илья-пророк знал печальную историю Хавы. Любил ее булочник Лейзер, да только дважды откладывали свадьбу из-за того, что не было у невесты приличного платья, чтобы встать под хупу. Сколько слез пролила бедная Хава! И не было надежды на заработок ни у ее отца, ни у жениха.

Пришел Илья-пророк к сапожнику, заказал себе две пары ботинок и деньги вперед заплатил. А уходя, благословил Хаву и сказал:

— Через месяц ты отпразднуешь свою свадьбу. Клянусь своей бородой и пейсами, что так оно и будет.

Не успела просиявшая Хава слова сказать, а его и след простыл.

Вышел Илья-пророк из дома Хавы, нанял подводу и поехал в местечко, где жила дочь реб Янкева с мужем. Пришел к ней, представился как посланец реб Янкева и говорит:

— В последние два месяца отец ваш заработал много денег и потому решил заказать вам новые, более модные платья, а те, которые были сшиты в прошлом году к вашей свадьбе, отдать бедной невесте. Он уже и материал купил. Теперь вы должны без промедления идти к портному, который шил вам свадебные платья; отец велел, чтобы вы внесли задаток.

Очень обрадовалась молодая женщина, поблагодарила посланца за добрую весть, а тот продолжал так:

— Кроме того, отец велел передать, что ваши старые свадебные платья он отдает бедной Хаве, дочери сапожника. Он поручил мне забрать эти платья и отвезти их Хаве.

Дочь богача несколько смутилась — она никогда не думала, что ее отец способен сделать бедной девушке такой богатый подарок, но посланец вынул список платьев и стал перечислять все то, что реб Янкев велел отдать Хаве. Тогда молодая женщина обратилась за советом к мужу, и он посоветовал выполнить волю отца. Она упаковала все перечисленные в списке платья и отдала их посланцу, а тот, прежде чем уйти, посоветовал мужу поехать к тестю вместе с женой.

Посланец получил платья и отвез их Хаве, а дочь с мужем поехали к реб Янкеву.

Приехала дочь к отцу, благодарит его за щедрый подарок. Сначала реб Янкев недоумевал, а потом понял, что стал жертвой ловкой проделки, но постыдился перед знатным зятем разуверить дочку и сделал вид, что так все и есть. Потом отправилась дочь богача к портному и дала ему задатку пятьдесят рублей, чтобы он никаких заказов ни у кого не принимал, а сразу взялся шить только для нее.

А в это время взбешенный реб Янкев пошел по местечку, чтоб узнать, кто же это сыграл с ним такую шутку. Идет и слышит очень лестные отзывы о себе, о том, что вот, дескать, подарил он, реб Янкев, бедной невесте Хаве, дочери сапожника, все свадебные платья своей дочери. Реб Янкев был не настолько глуп, чтобы отрицать то, за что все евреи в местечке стали превозносить его как благодетеля бедной невесты, что очень льстило его самолюбию. Отправился он к портному, думает, может, там узнает, кто виновник этой проделки, но портной помнит свое обещание, требует у реб Янкева свой долг, а то, говорит, не буду шить, пока со мной не рассчитаются за прошлогоднюю работу. Скрепя сердце, вынужден был богач расплатиться с портным.

Пришлось реб Янкеву раскошелиться еще раз и купить материал на модные платья для дочери. Портной же не только получил свой долг, но и заработал много денег, так что, когда посланец вместе с Хавой принесли ему платья, полученные от дочери реб Янкева, он тут же согласился бесплатно перешить их для Хавы.

Ровно через месяц, как и обещал незнакомый еврей, булочник Лейзер и дочь сапожника Хава сыграли свадьбу.

Рассказывают: все местечко сбежалось полюбоваться Хавой в новом наряде. Свадьба была очень веселой. Вдруг появилась капелла музыкантов, которую никто не приглашал, пришли на свадьбу два бадхана, которых никто не нанимал, и давай веселить гостей: пели куплеты, рассказывали такие смешные истории, что гости смеялись до упаду. Вина было столько, что его лили на пол и скользили по доскам, как на катке.

А кто заплатил за вино и за сласти, никто не знал. Знали только капельдинер Аврум, бадхан Гершон и вайншенкер Мотл, которым какой-то незнакомый еврей за все уплатил вперед.

Да, свадьба удалась. Радость молодых была безмерна. Но когда счастливая Хава стала искать среди гостей незнакомого еврея, то не нашла. Тот, кто уверил ее, что свадьба будет ровно через месяц, кто принес ей чудесный подарок от реб Янкева и уговорил портного перешить подаренные ей платья, тот, кто был бы главным гостем, — того на свадьбе не было.

Незнакомый еврей исчез.

Жил-был один еврей. Было у него много детей, мал мала меньше. Каждый просит есть-пить, а чем бедному еврею накормить детей? Решил еврей купить корову, чтобы было у детей молоко. Одна беда — денег нет. И вот однажды, когда не стало у бедняка сил слушать, как плачут от голода его дети, вдруг открывается дверь и входит старик. Молча подходит к бедняку, молча вынимает из кармана деньги, не считая, молча подает их ему и так же молча выходит. Понял тут бедняк, что заходил в его дом сам Илья-пророк.

Пошел еврей на базар, сторговал у одного мужика корову и привел ее домой. Обрадовалась жена, захлопали в ладоши дети, но это не конец сказки — сказка только начинается.

Продал мужик корову, получил деньги и думает: «Заберу-ка я свою корову обратно». Что же он сделал? Подал на еврея в суд: украл, мол, еврей у меня корову, откуда-де у бедного еврея деньги, чтобы купить такую дорогую корову? Спрашивают судьи у еврея, откуда у него деньги, а тот отвечает, что получил их от Ильи-пророка. Рассмеялись судьи и говорят: мы, мол, тебе не дурачки.

И решили: если к следующему дню еврей не вернет корову — посадить его в тюрьму на пять лет.

Пошел еврей искать Илью-пророка и встретил его на базаре. Рассказал о своем горе, просит помочь. А Илья-пророк его успокоил и говорит:

— Иди домой, ни о чем не печалься. Завтра приходи в суд. Там тебя будет защищать стряпчий.

Пришел на другой день в суд высокий, ладно одетый адвокат (а это и был сам Илья-пророк), начал рассказывать суду о бедности своего подзащитного, о малых детях, которых ждет голодная смерть, если кормильца-отца посадят в тюрьму. Так хорошо говорил, что растрогались судьи; публика плачет, даже мужик сам чуть не пожалел, что затеял эту историю.

А адвокат говорит:

— Поскольку вы, уважаемые судьи, постановили отдать купленную корову этому мужику, то я прошу пожертвовать на бедных детишек моего подзащитного кто сколько может, а то ведь они умрут от голода.

Тут все взялись за кошельки и стали жертвовать на детей, кто сколько мог. Подошел адвокат и к мужику, который подал в суд на еврея. Мужику было неудобно отказать, вынул он из кошелька рубль и дал его адвокату. Берет адвокат у него рубль, передает судье и говорит:

— Обратите внимание — это фальшивый рубль. Этот человек не иначе как фальшивые деньги делает.

Мужик испугался до смерти, закричал:

— Это не мой рубль, это мне еврей дал, когда за корову платил!

Тут еврея оправдали, а мужика стали судить. А адвокат говорит:

— Я ошибся — рубль не фальшивый.

Отпустил тут суд мужика, и он с тех пор полюбил бедного еврея, даже привозил ему иногда яблоки, груши и сливы для голодных детей и денег за это не брал.

Однажды Шмерла пригласили на субботнюю трапезу к богатому купцу.

Съели первое. Подали фаршированную рыбу, потом мясо. Шмерл ел с большим аппетитом и все нахваливал хозяйку. После мяса подали на стол сладкий морковный цимес. Тут Шмерл равнодушно отвернулся, вынул из кармана трубку, набил ее табаком, потянулся и раскурил трубку от субботней свечи.

Все присутствующие ахнули от неожиданности.

— Ради Бога, что вы делаете, реб Шмерл? — не своим голосом вскричал хозяин.

— Видите ли, — спокойно ответил Шмерл, — я не люблю морковный цимес.

Старая раввинша уезжала из Сниткова в Палестину. Все хасиды пришли с ней проститься.

Пришел и Шмерл. Раввинша благословила собравшихся и спросила, какие у кого есть просьбы — она, мол, постарается их исполнить в Святой Земле.

Вышел вперед Шмерл, откашлялся и говорит:

— Дай вам Бог здоровья и долголетия, ребецн. Есть в Земле Израиля нечто, о чем я уже давно хочу знать, правда это или нет. Я никому не могу верить на слово, только вам поверю, когда вы сами приедете туда, убедитесь собственными глазами и потом отпишете собственной рукой.

— Сын мой, — отвечает раввинша, — я охотно все выясню и напишу тебе. Но скажи мне, что именно тебя интересует?

— Мне хочется знать, ребецн, правду ли говорят, что турки обрезаны?

На вопрос о том, можно ли в Йом Кипур ездить в поезде, Шмерл Снитковер однажды ответил так:

— Конечно, можно. Ибо одно из двух: или я встречу в вагоне раввина — и тогда он вынужден будет промолчать, или же не встречу раввина — тогда кого же мне бояться?

Шмерл Снитковер приехал в какое-то местечко и зашел в хасидскую синагогу. Дело было уже после молитвы: хасиды выпивали и закусывали. Увидели гостя, поздоровались, спрашивают:

— Вы не откажетесь выпить?

— Почему же нет? Кто откажется от водки?

Ему подали маленькую рюмочку водки. Шмерл уже поднес рюмочку ко рту, как вдруг его схватили за руку.

— Господин хороший! А где ваша броха?

— Какая броха? — спрашивает Шмерл.

— Что значит какая? Вы разве не знаете, что на водку произносят благословение «Шеакол нигйе бидворо»?

— А что это значит?

— А это значит, что все на свете сотворено по слову Божьему.

— Ах так! — сказал Шмерл. — Вы, значит, хотите, чтоб из-за такой маленькой рюмочки я сказал такую большую ложь?

Однажды Шмерл Снитковер приехал в один город, зашел на постоялый двор и заказал обед:

— Приготовьте фаршированную рыбу с хреном, холодный борщ с мясом, жирное и горячее кисло-сладкое мясо, блинчики с мясом и компот.

Все заказанное было подано. После обеда хозяйка сказала Шмерлу с укоризной:

— Все-таки некрасиво с вашей стороны есть в пост. Сегодня ведь Асоро бетейвес, а вы, прости Господи, так нажрались.

— Да, вы правы, хозяюшка, но знайте, что этот пост мне уже обошелся в тысячу рублей. Я сегодня в вашем городе пожертвовал на бедных невест тысячу рублей и думаю, что после такой мицвы могу позволить себе маленький грех.

— А как это вы, едва приехав, успели пожертвовать тысячу рублей на бедных невест?

— А очень просто, — отвечает Шмерл, — когда я к вам шел, я увидел двух девушек, которые вели между собой беседу. Одна из них сказала: «Чтоб столько тысяч дал мне отец приданого, сколько сегодня людей будет есть в пост». И я подумал: «Ладно, устрою ей еще одну тысячу!»

Шмерл случайно услыхал, как один хасид спросил у своего цадика:

— Ребе! Как поступят на том свете с женщинами, которые ходят на виду у всех с непокрытыми волосами?

Ребе закричал в гневе:

— В огонь их! Их будут жарить на медленном огне!

— Не надо их жарить, — спокойно заметил Шмерл. — Они хороши и в сыром виде.

Иосл Альперсон, хозяин Шмерла Снитковера, однажды сильно на него рассердился. Потом, несколько поостыв, заметил:

— Что мне с тобой сделать, Шмерл, чтоб ты поумнел? Не могу же я тебе приладить свою голову!

— Упаси Боже, хозяин! — испуганно ответил Шмерл. — При моей злой доле, имей я к тому же вашу голову, я бы и вовсе ни к черту не годился!

Шмерл Снитковер приехал в одно местечко, снял комнату в гостинице и велел принести обед.

Какая-то баба-уродина принесла ему редьку с жиром. Видит Шмерл: редьки много, а жира совсем нет — не стал есть эту горечь. Принесла баба суп, а там видимо-невидимо волос — не стал он есть и это. Сидит несолоно хлебавши. Тут заходит в комнату хозяин:

— Реб Шмерл! Как вам понравилось у меня в гостинице?

— Все хорошо, — отвечает Шмерл, — одно плохо — вы не даете своим гостям право выбора.

— Не понимаю, реб Шмерл, объясните!

— А вот, например, — объясняет Шмерл, — редька с жиром. Одним нравится редька, другие любят редьку с жиром. Подавали бы вы отдельно жир и отдельно редьку. Кому не хочется жира — пусть не берет. Или суп — лучше подавать суп отдельно и волосы отдельно. Кому нравится есть все это вместе — пусть потрудится и положит волосы в суп. Или, например, служанка: лучше все-таки, чтобы она была девушкой. Кому не нравится девушка, а хочется, чтоб служанка была женщиной, — пусть потрудится и сделает по-своему.

На исходе субботы за трапезой мелаве-малка разгорелся спор о том, где лучше быть похороненным. Один говорил, что хотел бы лежать рядом с таким-то цадиком, другой утверждал, что самой великой честью считает лежать рядом с таким-то святым человеком. Шмерл Снитковер молчал. Его спросили:

— А вы, реб Шмерл?

— Я? Я хотел бы лежать рядом с благочестивой ребецн, женой нашего цадика.

Все возмутились:

— Песок тебе в рот, Шмерл! Она ведь, слава Богу, жива!

— А я разве, упаси Боже, мертв?

Шмерл Снитковер при смерти. Вдруг являются к нему раввин и несколько набожных горожан: опасаются, что, если такой безбожник уйдет на тот свет без покаяния, это может, упаси Боже, повредить городу, могут пострадать невинные люди. Просят они Шмерла, чтоб он исповедался в своих грехах, попросил у Бога прощенья: только это, мол, спасет город. Шмерл улыбнулся и начал свою исповедь:

— Однажды в Йом Кипур стою я в синагоге, молюсь, пощусь. Тут является мне Искуситель и начинает уговаривать: «Ты слаб, Бога своим постом не обрадуешь, а себя погубишь» — и прочее в том же роде. Короче говоря, он меня уговорил, и я потихоньку вышел из синагоги на базар. Смотрю, стоит Маруся с корзиной. «Что у тебя?» — «Пирожки». — «С чем?» — «С мясом». — «С каким мясом?» — «Со свининой». — «Плохо, — думаю, — но ничего не поделаешь — давай три штуки».

Перекусил я, вернулся в синагогу и стал молиться, и, знаете, с таким чувством, с каким уже давно не молился. Так продолжалось до мусафа, и тут у меня опять заныло под ложечкой, и тут опять явился Искуситель. «Не будь глупцом, Шмерл, — говорит, — что ты смотришь на этих дурней? Неужели обойдешься тремя пирожками?»

Короче говоря, он опять уговорил меня. Вышел я из синагоги — и прямехонько к базару. Смотрю, стоит Хевронья с миской. «Что у тебя?» — «Пирожки!» — «С чем?» — «С творогом». — «Сыпь три штуки!»

После этого я уже благополучно допостился до конца Йом Кипура. Но сейчас я должен вам признаться, что от мясных пирожков до молочных прошло, кажется мне, меньше предусмотренных законом шести часов.

И еще один грех, рабойсай. Случилось это в зимнюю морозную ночь: темно, хоть глаз выколи, вьюга и завируха такая, что грех собаку на улицу выгнать. Так вот, в такую ночь я и выгнал на улицу свою собаку, и она до сих пор не вернулась. Может быть, нашли бы вы ее, рабойсай. Вот у нее я бы сейчас, пожалуй, попросил прощенья…

Когда Шмерл Снитковер серьезно занемог и почувствовал приближение смерти, он попросил принести ему червивую сливу.

— Зачем тебе, Шмереле, это ведь трейф?

— Именно потому она мне и нужна. Вы ведь видите, что я совсем плох. Если, упаси Боже, умру, то вскоре мне придется предстать перед Всевышним. Потащат меня ангелы на суд, начнут считать мои грехи и за каждый грех отвешивать полновесное наказание, а моим грехам ведь конца-краю нет. Они будут все считать и считать, а я, бедняга, буду мучиться одним вопросом: когда же конец? И вот, когда счет грехов дойдет до червивой сливы, я вздохну свободно и буду знать — все, конец моим страданиям! Вот зачем нужна мне червивая слива.

В Вильно жил скупой богач Опатов. Однажды Мотька Хабад проходил мимо окон этого богача. Мотька был в новой шапке, которую только что купил за сорок копеек.

Увидел Мотька в окне богача, остановился, показал шапку и просит ее оценить.

Опатов подержал шапку и оценил ее в тридцать копеек.

Говорит Мотька:

— Реб Опатов! Дай Бог нам зарабатывать вместе каждую неделю столько, насколько моя шапка стоит больше тридцати копеек.

Мотька Хабад пришел однажды к богачу Опатову с предложением: у него имеется верное средство для бессмертия, и он готов продать это средство Опатову.

Понимая, что это очередная выдумка, но любопытствуя узнать, что именно скажет Мотька, Опатов авансом заплатил за «средство», после чего Мотька сказал Опатову:

— Если хотите жить вечно — поезжайте в Бутриманцы.

— А что, разве там нет Малхамовеса? — спросил насмешливо Опатов.

— Конечно, есть, — ответил Хабад, — но согласно местечковому преданию, там с сотворения мира не умер ни один богач.

— Когда самое подходящее время снимать с деревьев сливы? — спросили однажды Мотьку Хабада.

Мотька подумал и сказал:

— Когда хозяйский пес на цепи.

Однажды Мотька Хабад стоял на улице и с интересом рассматривал большой красивый дом. Спрашивает его прохожий:

— Что тебя так заинтересовало, Мотька, может, собираешься купить этот дом?

— Собираюсь.

— Ну, а деньги на это у тебя есть?

— Видишь ли, — отвечает Мотька, — на дом у меня денег хватит. Но все дело в том, что на новоселье надо бы купить хлеба. А вот на хлеба-то у меня как раз и нет.

Стоял как-то Мотька напротив красивого дома, который принадлежал богатому пекарю, и удивлялся.

— Мотька! Чему ты так удивляешься? — спросили его.

— А вот чему, — ответил Мотька. — Как это маленькие булочки могли родить такой большой дом?

Мотька Хабад попросил у одного богача пять рублей, а за это пообещал стянуть солнце на землю. Получил Мотька деньги и велел принести стол и кочергу. Встал на стол, протянул к небу кочергу. Прошло минут двадцать, а Мотька все стоит, тычет в небо кочергой.

— Что ж ты не стягиваешь солнце? — нетерпеливо спрашивает богач.

— Будьте так добры, реб Арье, — отвечает Мотька, — зацепите его, а уж стянуть я, как обещал, стяну.

Один виленский богач как-то сказал Мотьке Хабаду:

— Почему ты всегда подшучиваешь над богатыми? Ты что, тоже, как те бунтовщики, против богатых?

Мотька ответил так:

— То, что один богат, а другой беден, — это Бог с ним, а вот то, что этот «другой» — я сам, вот это мне совсем не нравится.

Мотька Хабад, после того как ему пришлось убежать из дому, где бушевала его благоверная, пришел в синагогу и сказал глубокомысленно:

— Из десяти мер страданий, отпущенных миру, девять, как известно, досталось женщинам. Однако я им очень завидую.

— В чем? — спросили его.

— У них нет жен, — со вздохом ответил Мотька.

Когда умерла Ента, жена Мотьки Хабада, Мотька был безутешен и горько плакал. Соседи удивлялись: все знали, сколько натерпелся Хабад от злой жены. Спрашивают Мотьку:

— Почему ты так убиваешься? Неужели ты не веруешь в воскресенье мертвых?

А Мотька отвечает сквозь слезы:

— Конечно, верую, потому и плачу.

Мотька бахвалился перед людьми:

— Вчера у меня была возможность заработать сто злотых.

— Каким образом?

— Очень просто. Одна богачка была готова уплатить мне сто злотых только за то, чтобы увидеть меня.

Посмеялись над ним:

— Ну и глуп же ты, Мотька! Что тебе стоило дать ей на себя посмотреть?

Ответил Мотька:

— Мне-то ничего, но она была слепая.

Как-то перед Пейсахом Мотька Хабад сидел в доме одного портного и дремал. Его спросили:

— Мотька, что ты здесь делаешь?

— Я помогаю портному.

— Помогаешь? Каким образом?

— Видите ли, приближается праздник — мой друг портной завален работой. У него нет ни минуты для сна и отдыха. Вот я и отдыхаю вместо него.

Заходит однажды Мотька Хабад к богачу реб Шлойме и говорит ему:

— Будьте здоровы, будьте счастливы, реб Шлойме. Я уезжаю из Вильно. Зашел к вам попрощаться и заодно получить от вас пожертвование, денег-то на дорогу у меня нет.

— У меня при себе сейчас нет мелочи, — ответил скупой богач.

Услыхав ответ богача, Мотька молча покинул его дом, но тут же вернулся с такими словами:

— Реб Шлойме! Без денег я уехать не могу. Напрасно я с вами прощался, и поэтому не будьте здоровы и не будьте счастливы.

Однажды после молитвы некий богач спросил Лейбеле Готсвиндера:

— Почему ты так быстро заканчиваешь молитву Шмойно-эсре? Это ведь безобразие. У меня, например, эта молитва длится почти двадцать минут, а у тебя, святотатца, не больше двух.

— Где мне с вами равняться, — скромно ответил Лейбеле, — у вас много и золота, и серебра, и всякого богатства. Пока вы просите Бога все это вам сохранить, пока вы ему перечисляете все свое добро, уходит много времени. А у меня — что у меня есть? Жена да коза. У меня на перечисление уходят считанные секунды, раз — и Шмойно-эсре уже кончилась.

Однажды в корчме собралась компания хасидов. Они ели, пили и веселились. Зашел Лейбеле Готсвиндер. Начали хасиды с ним шутить и его шуткам смеяться, но к столу не позвали.

Только когда закончилась трапеза, ему предложили объедки. Лейбеле, хоть и был голоден, гордо отказался.

— Лейбеле, — сказали ему, — в еде нельзя быть разборчивым!

— Это верно, — заметил Лейбеле, — но объедков все равно есть не стану, хоть и голоден так, что съел бы пуд картошки с жиром.

— Съел бы пуд в одиночку? — удивились все.

— Ну, может, и не сам, а с компаньоном бы точно съел.

— Все равно это невозможно. Или ты думаешь, кто-нибудь из нас согласится стать твоим компаньоном?

— Побьемся об заклад на десять рублей, — сказал Лейбеле, — что я съем с компаньоном пуд картошки. А о компаньоне не беспокойтесь, я его сам найду.

Сказано — сделано. Сварили пуд картошки, обильно полили ее жиром и поставили перед Лейбеле. Тот отложил себе порцию на тарелку, а большой котел с остальной картошкой поставил на пол и пошел искать компаньона. Является через десять минут и тащит за собой большую свинью. Свинья, конечно, мигом сожрала всю картошку.

Говорят Лейбеле:

— Как тебе не стыдно брать свинью в компаньоны?

— В еде нельзя быть разборчивым, — ответил Лейбеле.

У Лейбеле Готсвиндера никогда не было денег уплатить хозяину за квартиру. Хозяин требовал денег, а Лейбеле вечно отделывался шуточками и не платил.

Надоело это хозяину, и говорит он однажды Лейбеле:

— Я начинаю искать другого съемщика!

— С вашей стороны, — замечает Лейбеле, — это будет очень недальновидно. Вы не должны так поступать.

— Это почему?

— А потому, что вам это совсем невыгодно. Зачем вам искать нового съемщика, который принесет вам мучительную неизвестность: то ли будет платить, то ли нет, а со мной вам раз и навсегда известно, что я не плачу.

Однажды, когда в доме не было ни гроша, а дети просили хлеба, Лейбеле Готсвиндер подумал: «Бердичев — большой город, приближаются Йомим нойроим, немало найдется охотников поехать на праздники в Махновку. На этом можно заработать. Лошадей нет? Неважно, был бы кнут».

Лейбеле позаимствовал у соседа кнут и, пощелкивая им, встал на базаре и кричит:

— Кому в Махновку? Кому в Махновку? Доставлю пассажиров в Махновку за полцены!

Услыхав «за полцены», многие захотели поехать с Лейбеле и уплатили деньги вперед.

Вывел Лейбеле своих пассажиров за город — они идут, думают: верно, лошади пасутся за городом, и он их запряжет прямо на пастбище. Идут-идут, а лошадей нет. Тут люди стали ворчать, а Лейбеле успокаивает:

— Не беспокойтесь, господа пассажиры, немного терпения, и я доставлю вас в Махновку наилучшим образом!

Прибыли в Березовку, это на полпути между Бердичевом и Махновкой. Возвращаться обратно нет смысла. Лейбеле идет впереди, кнутом пощелкивает, а за ним шагают его пассажиры. Так они и шли, покуда не дошли до Махновки. Тут уж все пассажиры набросились на Лейбеле с кулаками:

— Разбойник! Ты нас обманул, отдавай немедленно наши деньги!

А деньги Лейбеле еще до того, как вышел из Бердичева, послал с сынишкой жене.

— Почему вы решили, что я вас обманул? — спрашивает Лейбеле. — Я обещал доставить вас в Махновку за полцены — и доставил.

— Но мы думали, на подводе.

— Что ж, по-вашему, я хуже лошади?

Так деньги и остались у Лейбеле.

Когда жена спросила Лейбеле, откуда деньги, он ответил, что доставил пассажиров в Махновку. Она не поняла и переспросила:

— Ну, хорошо, кнут у тебя был, но где ты достал лошадей?

— Глупенькая! Был бы кнут, а лошади всегда найдутся!

Накануне субботы Лейбеле Готсвиндер, как обычно, пошел в баню. Одеваясь после бани, он обнаружил, что у него украли нижнюю рубаху.

Дома он сказал жене:

— Будь добра, дай мне нижнюю рубаху.

Жена в крик:

— Что это значит? Я ведь тебе дала с собой чистую рубаху в баню!

— Мне ее подменили, — пробормотал Лейбеле.

— Как подменили? Где же тогда другая?

— Видишь ли, тот, кто подменил, очевидно, забыл ее оставить.

В дом Лейбеле Готсвиндера однажды ночью забрались воры. Стали шарить, открыли шкаф, сундук, перевернули весь дом, заглянули в каждый уголок, но ничего не нашли.

В это время проснулась жена Лейбеле, испугалась и начала его будить:

— Лейбл, Лейбл, вставай, ты слышишь, Боже мой, что делается?

— Я не сплю, — отвечает Лейбеле.

— Ты слышишь? У нас в доме, горе мне, воры!

— Ша, — шепнул ей Лейбеле, — я прямо краснею от стыда. Напрасный труд — им, беднягам, нечего у нас взять.

Лейбеле Готсвиндер часто собирал пожертвования для бедняков, которые стеснялись сами ходить по домам. Однажды заходит он к одному бердичевскому богачу-скряге. Тот ничего не дал. Готсвиндер, по обыкновению, сказал ему острое словцо, уязвившее скупого богача. Недолго думая, богач отвесил Лейбеле пощечину.

Потирая щеку, Лейбеле миролюбиво спросил:

— Ну ладно. Мне вы дали пощечину, а что все-таки вы дадите бедным?

Шая Файфер пришел однажды к раввину жаловаться на жену:

— Ребе, моя жена — мотовка, невероятная транжира.

— Сколько же она тратит в день? — спросил раввин.

— Видите ли, ребе, веете проклятия, которыми она должна была бы наградить меня на протяжении целого года, она высыпала на меня сегодня утром. Ну не мотовка ли она после этого?

Как-то нищий забрел к Шае Файферу и попросил поесть. У Шаи уже несколько дней в доме было хоть шаром покати, и вместо ужина он решил угостить гостя хотя бы остротой.

— Вчерашний ужин будете есть?

— Ох, почему нет? — ответил нищий.

— Ну тогда потрудитесь прийти завтра.

Некто просил Шаю Файфера порекомендовать какую-нибудь легкую и приятную работу Шая подумал и сказал:

— Поезжайте в Варшаву. Там в любом еврейском ресторане требуются «макальщики» — люди, которые макают горячие блинчики в холодную сметану.

Некто просил Шайке посоветовать, как избавиться от боли в животе.

Шайке Файфер охотно посоветовал:

— Надо выстричь кружок на голове и капнуть на это место стеарином с горящей свечки.

— И что же будет потом?

— А потом, — ответил Шайке, — вы забудете о боли в животе и будете благим матом вопить: «Ой! Моя голова!»

Шайке Файфер однажды упросил одного богача одолжить ему двадцать пять рублей, так как ему предложили купить целую подводу табаку по баснословно дешевой цене.

Спустя неделю богач попросил Шайке вернуть долг.

— Не могу, — ответил Шайке. — Бог мне послал по дороге какого-то хасида. Он попросил дать табаку набить трубку, и, поверите ли, когда я разрешил, то оказалось, что весь табак туда влез.

Шайке Файфера однажды спросили, как он соблюдает посты.

Он ответил так:

— Летние посты: Тишебов и Шиве-осор бетаммуз я очень чту и считаю лучшими постами, а зимний пост Асоро бетейвес я и за пост не считаю.

— Почему?

— В долгие летние дни и посты долгие. Я встану, поем и начинаю поститься, потом снова поем — и опять пощусь. Пока — кончится длинный летний день, я успеваю попоститься раза три-четыре. А в зимний пост Асоро бетейвес только встанешь, плотно поешь, не успеешь оглянуться, уже вечер — некогда поститься.

Шайке Файфер как-то зашел к богачу за пожертвованием для одной бедной семьи. Тот протянул Шайке пятак.

Долго смотрел Шайке на пятак, потом поблагодарил и благословил богача такими словами:

— Дай вам Бог капитал в пять раз больше этого.

Богач вспылил и стал ругать Шайку, но тот спокойно ответил:

— У вас еще есть возможность дать мне две тысячи рублей под это благословение.

Шайке Файфер возвращался с ярмарки. Был лютый мороз, Шайке озяб и проголодался. С трудом добрался он до корчмы. Стучится. Хозяйка не открывает: муж, дескать, в отъезде, дома только она и работница. Еле-еле упросил Шайке хозяйку впустить его в тепло. Впустить его хозяйка впустила, но еды не дала ни крошки: говорит, что гости все съели. Шайке не поверил:

— В такую погоду у вас были гости?

А хозяйка в ответ:

— Вот вас же черти принесли!

Видит Шайке, с кем имеет дело, и решил ее проучить.

— Неужели у вас так-таки нечего поесть?

— Вот вам несколько бубликов. Только они черствые. Если хотите — ешьте.

Попробовал Шайке бублики — камень.

«Ну, ладно, — думает, — я с тобой рассчитаюсь. Такая жирная, сытая, а бедняку жалеешь кусок хлеба. Будешь ты иметь веселую ночь!» А вслух сказал:

— Оставлю-ка я эти бублики на завтра.

Потом говорит:

— А куда мне прилечь, хозяйка?

— Мало вам пола? — отвечает корчмарка и указала Шайке на земляной, давно не метенный пол.

— А чем укрыться, что под бок положить?

— Нет ничего!

А сама быстренько уволокла за загородку висевший на стене тулуп.

«Ладно, — думает Шайке Файфер, — за все будет уплачено сразу».

Хозяйка ушла, а Шайке лег на голый пол, подложил под голову кулак и подождал, пока хозяйка уснет. Когда же услышал ее храп, встал потихоньку, убрал со стола спички, налил в таз воды, поставил таз около постели хозяйки и как закричит не своим голосом:

— Караул! Караул!

Хозяйка ни жива ни мертва вскочила с кровати, угодила ногой в таз, расплескала воду, упала в лужу, вся мокрая забегала по комнате в поисках спичек, наконец дрожащими руками зажгла лампу и подошла к продолжавшему кричать Шайке.

— Что с вами, реб еврей?

А он:

— Ой, не спрашивайте, страшный сон!

— Какой сон?

— Мне приснилось, что кто-то украл мои бублики, то есть ваши бублики, которые вы мне дали.

— Тьфу на вашу голову!!!

Однажды евреи-торговцы прибежали к Шайке Файферу и стали умолять его о помощи. Оказывается, купец из соседнего местечка, продававший им по оптовым ценам бакалею, вдруг приехал с товаром на ярмарку и стал продавать свой товар по оптовой цене в розницу. Бакалейщикам грозило полное разорение. Что делать?

Шайке подумал и говорит:

— Дайте мне шелковую капоту и сто рублей. Уж он попомнит, как отбивать заработок у бедняков.

В тот же день Шайке явился к оптовику и заявил, что будет покупать у него оптом по розничной цене, тут же стал отбирать товар, к вечеру отобрал товара на пятьдесят рублей, отложил его и уплатил деньги. На следующий день снова стал отбирать товар, а купец распорядился всех покупателей гнать в шею — ему-то выгоднее было продавать товар этому богатому купцу. К вечеру Шайке, отобрав товар, тоже уплатил наличными. На третий день Шайке набрал товару на двести рублей, на четвертый день — на триста, и сказал, что расплатится, когда товар погрузят на подводы. Через неделю, когда ярмарка закончилась, Шайке вдруг заявил, что передумал покупать. Так оптовик остался со своим товаром, а местные купцы весь свой товар распродали. Можете себе представить, как они были благодарны Шайке Файферу.

Колев Лец зашел в корчму. Ему подали рыбу. Посмотрел Колев на рыбу и нагнулся к ней, будто шепчет ей по секрету. Подошел к нему хозяин и спрашивает:

— Реб Колев, что это вы шепчете рыбе?

— А это я с ней разговариваю. Вот спросил ее, откуда она родом. Говорит, из Двины. Спросил, какие новости в Двине. Говорит, что не знает, ведь вот уже месяц, как она оттуда.

Колев Лец приехал к богатому родственнику просить денег. Вначале богач было отказал, но, увидев, что Колев прочно обосновался в его доме и не намерен уезжать без денег, дал немного денег и строго-настрого наказал больше не появляться, разве только на каком-нибудь семейном празднике.

Колев уехал, но спустя несколько часов вновь появился в доме богача.

Тот был взбешен:

— Я ведь сказал тебе: не появляйся в моем доме, разве только на каком-нибудь семейном празднике.

— Потому-то я и вернулся, — сказал Колев. — По дороге я представил себе, какой у вас в доме сейчас праздник по случаю избавления от меня. Ну, а раз у вас такой большой семейный праздник, я и выполнил ваше напутствие и поспешил вернуться.

Колев Лец пришел к богачу и просит одолжить ему двести рублей. Он, дескать, хочет открыть торговлю. Богач говорит:

— Вы, реб Колев, такой неудачник, что можете сразу потерять все эти деньги. Лучше я буду выдавать вам каждый месяц по десять рублей.

Колев не согласился:

— Вам-то всегда везло в жизни. Я боюсь, что вы умрете в первый же год.

У Колева Леца сильно разболелась голова, и он пошел к врачу. Ему говорят:

— Зачем вам тратиться на врача? Голова сегодня болит, завтра перестанет.

— Рабойсай! — отвечает Колев. — Врач тоже человек, он тоже хочет жить.

С прописанным врачом лекарством Колев побежал к аптекарю. Ему говорят:

— Реб Колев, неужели вы верите в лекарства?

— Рабойсай! — отвечает Колев. — Аптекарь тоже человек, он тоже хочет жить.

Получил Колев лекарство, вышел из аптеки и как хватит склянкой с лекарством о камень. Ему говорят:

— Колев! Неужели вам не жалко своих денег?

— Рабойсай! — отвечает Колев. — Я тоже человек и тоже хочу жить.

Спросили Колева Леца, почему Господь отнял у Иова все, кроме жены, которая была ему оставлена? Ответил Колев:

— Потому что Бог знал, что Он вернет Иову все отнятое в двойном размере. И Он пожалел его.

Колева спросили, какая жена — первая или вторая — приятнее человеку? Он ответил:

— Если суждено человеку, чтобы у него умерла жена, лучше, чтобы сначала умерла вторая жена.

Колев как-то сказал со вздохом:

— Сочувствую я Богу. Он ведь обанкротился.

— Реб Колев! Объясните, что вы хотите этим сказать?

— Очень просто. Когда наступает банкротство? Когда расходы превышают доходы. Какие доходы у Бога? Людские молитвы, людские добродетели и изучение Торы. А какие расходы у Бога? Дрова, чтобы топить ад и жарить грешников.

Когда-то у Бога было много доходов и совсем мало расходов, а сейчас — наоборот.

Фроим Грайдигер зашел в трактир и попросил подать ему жаркое. Посмотрел Фроим на поданный ему кусочек мяса и начал глубоко вздыхать.

Испугался хозяин:

— Что с вами? Почему вы вздыхаете?

— Как же мне не вздыхать, — отвечает Грайдигер, — когда из-за такого крошечного куска мяса зарезали, верно, большого вола!

Фроим Грайдигер был неудачником: за что бы ни взялся, ему во всем не везло, так что другого такого бедняка, как Фроим, трудно было сыскать.

Приходит Фроим однажды к парнесу и просит установить ему от общины жалование, хоть самую малость — десять пятиалтынных в неделю.

— Если же нет, — прибавил Фроим угрожающе, — я стану шапочником.

Парнес рассмеялся:

— Что мне с того, что ты станешь шапочником?

— А вот что! После того как я стану шапочником, все женщины, я в этом уверен, начнут рожать безголовых детей.

Как-то спросили Фроима Грайдигера:

— Какого вы мнения о нашем канторе?

— Хорошего, — сказал Фроим. — Он очень порядочный и добрый человек.

— Как же так, реб Фроим! Он-то вас ругает и отзывается о вас очень плохо!

— Что ж, — заметил Фроим, — мы, верно, оба ошибаемся.

Фроим Грайдигер зашел к одному богачу за пожертвованием для бедных. Спрашивает богач:

— Говорят, Фроим, что ты умный человек, тогда объясни мне странную вещь: все бедняки живут милостыней, которую получают от богатых, но при этом все бедняки нас ненавидят. Почему?

Грайдигер ответил:

— Такова и смерть. Заработок очень многих людей связан со смертью, а все же все ее ненавидят.

Бинька Дибек однажды зашел к богачу Авром-Мойше. Тот сидел за столом в окружении сыновей, а на столе стояла огромная миска с дымящимися варениками.

Когда Бинька увидел, что его не собираются приглашать к столу, он сказал:

— Только ради Бога не угощайте меня варениками, а то от них я начинаю болтать и шутить.

Авром-Мойше подмигнул сыновьям: сыновья схватили Биньку за руки, а Авром-Мойше подошел с вареником, намереваясь запихнуть его в рот Биньке силой.

Тогда Бинька сказал:

— Пусть лучше меня держит один, а двое бросают в рот вареники.

Был в Лядах богач, скряга, каких мир не видывал. И купил однажды этот богач место на кладбище для будущей своей могилы.

А в Лядах жил бедняк-весельчак Бинька Дибек. Встретил он однажды богача и стал его горячо поздравлять:

— Мазл-тов, реб Довид, с новой квартирой вас! Дай Бог, чтоб вы вскоре переехали в новую квартиру, чтоб вы устроили новоселье и чтоб вы пригласили на новоселье бедняков, которых вы так любите.

Некто предложил Биньке Дибеку купить по случаю платяной шкаф.

Бинька удивился:

— А что я туда буду класть?

— Что значит что? Одежду, конечно.

— Одежду? А самому голым ходить?

Некто жаловался Биньке Дибеку:

— Что делать, Бинька? Сыновей у меня нет, кто будет по мне читать кадиш через сто двадцать лет?

— Раз у вас нет сыновей, то кадиш обязаны читать ваши зятья!

— Да, но вы же их знаете. Разве я могу на них положиться?

— Тогда наймите человека, который будет молиться.

— Бинька, да где же я такого найду?

— Да хоть я! Я буду читать по вам кадиш очень аккуратно.

— Я не прочь, Бинька, а сколько это будет стоить?

— Вы будете платить мне до дня своей смерти гривенник в неделю.

— Но ведь это обойдется мне в целое состояние!

— Хотите дешевле — умирайте раньше.

Бинька Дибек однажды судился с купцом. Бинька был прав, но купец сунул раввину несколько рублей, и Бинька проиграл дело.

Ни слова не говоря, Бинька вынул из кармана кирпич и положил его на стол.

— Что это? — спросил раввин.

— А это я плачу вам за ваше мудрое решение, — ответил Бинька. — Если каждое ваше решение будет таким же правильным и честным, как по моему делу, и если вы за каждое такое решение получите от каждого пострадавшего по такому кирпичу — вам вполне хватит на прекрасный склеп.

Бинька Дибек всю жизнь голодал, как собака в девятидневный пост.

Однажды в пятницу, как раз во время девятидневного поста, зашел Бинька просить милостыню в дом богачки Шимы-Перл.

Зашел и услышал, как хозяйка ругает кухарку за то, что та передержала в печи цимес и компот.

— Бог с вами, Шиме-Перл, вы, вероятно, забыли, что в пост нельзя сердиться, — сказал Бинька.

Разъяренная богачка стала выгонять его из дома, а Бинька и говорит:

— Я не буду вас за это проклинать, наоборот, благословлю. Дай вам Бог, чтоб вы стали богаче в десять раз, чтоб вы построили себе еще десять домов, чтоб в каждом доме было по десять комнат, а в каждой комнате по десять кроватей, и дай вам Бог, дорогая Шиме-Перл, такую лихорадку, чтоб она вас все время швыряла с одной кровати на другую.

Бинька Дибек был приглашен субботним ойрахом к одному богачу, который был известен своей скупостью. В пятницу Бинька явился к богачу в сопровождении некоего молодого человека. Увидев двух гостей вместо одного, хозяин перепугался насмерть.

— Реб ойрах, кто этот молодой человек?

— Этот? Это со мной.

— Я вижу, что с вами. Вы что, думаете, его тоже накормят?

— А что ж, по-вашему, он будет делать — смотреть?

— Но я взял вас, больше никого знать не желаю.

— Именно потому, что вы взяли меня — вы должны взять и его.

— Почему? — не выдержав, закричал богач. — Где это написано?

— Это написано в его брачном контракте. Этот молодой человек — мой зять, и, согласно брачному контракту, я обязан его бессрочно кормить. То, что ем я, должен есть и он.

Однажды в канун Пейсаха Биньке Дибеку пришлось очень туго. Пора уже было припасать продукты к празднику, а у него не только не было ни копейки денег, но в доме вообще не было ни крошки хлеба.

Спрашивают люди:

— Бинька, как ты готовишься к Пейсаху?

— Все, слава Богу, идет отлично.

— А именно?

— Да у меня уже пол-Пейсаха в доме готово.

— Неужели? — удивляется народ. — Кто это тебе помог? Пол-Пейсаха — не шутка.

— Именно пол-Пейсаха, — подтверждает Бинька. — Судите сами: из чего состоит Пейсах? Во-первых, надо, чтобы дом был чист от хомеца, и, во-вторых, надо, чтобы в доме была маца. Так вот, чтоб я так жил, как у меня уже два дня нет в доме ни крошки хлеба. Считайте, пол-Пейсаха готово.

Какой-то арендатор привел продавать свою корову на ярмарку и заломил за нее такую цену, что все покупатели шарахались от него. Но это еще полбеды. Другие скототорговцы, глядя на этого арендатора, тоже стали запрашивать дороже.

Пришли люди к Биньке Дибеку с жалобой на арендатора:

— Сделай, Бинька, что-нибудь.

Подумал-подумал Бинька Дибек и говорит:

— Ладно. Отдаст он свою корову по цене козы. Но вы должны помочь мне.

Хорошо. Подходит Бинька к арендатору:

— Реб еврей! Сколько вы хотите за свою козу?

— Какую козу? Что у тебя — глаза на затылке, не видишь, что я продаю корову?

— Какая корова? У тебя же коза, а не корова!

— Иди, иди. Хватит глупости говорить! — рассердился арендатор.

Бинька ушел, переоделся и снова подошел к арендатору.

— Дяденька! Сколько вы хотите за козу? — спрашивает.

— Еще один сумасшедший! Где ты видишь козу?

— Как же! Вот ведь она — коза.

— Это корова. Иди к черту!

Бинька еще раза два подходил и спрашивал, почем коза.

Потом он стал подсылать по одному других покупателей, и все спрашивали цену козы. Арендатор божился, убеждал, что это корова, а не коза. Люди смеялись и говорили, что он, наверное, пьян, а они, слава Богу, нет, так что видят: у него коза, а не корова. Арендатор уже сам начал сомневаться, в своем ли он уме. Тут снова подошел Бинька.

— Ну, реб еврей! Продадите ли вы, наконец, козу?

— Черт ее знает, мою жену! Она мне привязала к веревке корову, а все кричат, что это коза! Может быть, это, упаси Боже, оборотень?

— Послушайте, хозяин, у вас коза заколдованная, ее надо зарезать. Либо отведите ее домой, либо продайте. Я вам даю хорошую цену.

Арендатор плюнул от злости:

— Ладно уж. Давайте деньги.

Однажды завязалась оживленная беседа на философскую тему — что важнее, внешние признаки предмета или внутренние? Раввин и крупные знатоки каббалы изощрялись в доказательствах, каждый глубокомысленно отстаивал свою точку зрения, ссылаясь на слова того или иного талмудиста.

Маршалик только посмеивался, слушая этот ученый спор, и каждому из спорящих задавал только один вопрос:

— А скажите, вы-то сами, лично испытали на себе разницу между внешними и внутренними признаками?

Каждый вынужден был со смущением признать, что не испытал, но в книгах, мол, все написано.

— Пустяки, — сказал Иосл, — все, что написано в книгах, — ничто перед опытом. А я вам говорю из личного опыта, что верить надо только внутренним признакам, тем, которые испытываешь внутренним своим ощущением.

Все оживились, зная, что у Иосла Маршалика, наверное, припасена на этот счет остроумная шутка.

— Объясните, реб Иосл, что вы имеете в виду?

— А вот что. Расскажу вам о том, что случилось со мной в прошлом году. Ехал я зимой в одно местечко. Была жестокая стужа. В санях стояла бочка водки. Я к ней привалился, думаю, может, согреюсь. Куда там! Я обнял бочку, лег около нее, прижался к ней. Ничего не помогает. Вот вам внешние признаки. Прибыли мы в корчму. Корчмарь принял бочку, открыл ее, налил мне рюмочку-другую, у меня сразу потеплело на душе, посветлело в глазах — вот вам внутренние признаки. Так вот, я спрашиваю вас — что важнее? Разве не внутренние признаки, а?

Один богатый купец как-то прилюдно спросил Иосла Маршалика, почему тот, против обыкновения, тих и задумчив.

— Я сейчас бьюсь над очень сложным вопросом и никак не найду на него ответа, — сказал Иосл.

— А ну-ка, скажи мне, может, я найду ответ, — сказал купец.

— Извольте, реб Арн, скажите мне, пожалуйста, что делать, когда семье не на что пообедать?

Тщеславный купец понял, на что намекает Иосл, и дал ему несколько грошей.

Через неделю Иосл зашел к купцу с тем же вопросом. Купец рассердился:

— Я ведь тебе уже дал ответ на этот вопрос, чего же ты опять ко мне пришел?

— Видите-ли, реб Арн, я пришел тогда с вашим ответом домой, чтоб его разжевать, и вскоре у меня ничего от него не осталось. Вот я и пришел за новым ответом.

Местный парнес однажды рассердился на Иосла Маршалика за едкую остроту в свой адрес и в сердцах побил его палкой. Потом подумал: не стоит иметь своим врагом Маршалика. Послал за ним, извинился и подарил ему свою нарядную, шелковую, почти новую капоту.

И вот в субботу Иосл Маршалик пошел в синагогу в новой капоте. Тут подошел к нему приказчик парнеса и говорит:

— Зачем тебе такая дорогая капота? Продай ее мне.

— Почему бы нет? Я с тебя возьму ровно столько, во сколько она мне обошлась.

— По рукам, — сказал довольный приказчик.

Тут Иосл схватил палку и начал дубасить приказчика. Тот еле спасся, прибежал к парнесу и говорит, что Иосл Маршалик ни с того ни с сего избил его палкой.

Рассерженный парнес потребовал к себе Иосла:

— Где это ты набрался такой наглости: ни за что ни про что избил моего приказчика!

— Ничего подобного, — ответил Иосл, — я и не думал его избивать. Это я продал ему свою капоту по цене, которую сам уплатил.

И напомнил о побоях и подаренной капоте.

Парнес рассмеялся, но все же был недоволен самоуправством Маршалика: тем, что тот осмелился избить его приказчика. Подумал и вынес такое решение: Иосл должен немедленно отдать приказчику капоту.

Иосл Маршалик вышел из себя.

— Боже Правый! — возвел он глаза к небу. — Где это видано, где это слыхано — такой грабеж, такая несправедливость?!

— А в чем же несправедливость? — удивился парнес.

— Реб парнес! Моей бедной спине ваша капота обошлась в тридцать горячих палочных ударов. А ваш приказчик получил только пять холодных. Пусть уж он получит и остальные двадцать пять. Согласитесь: я бедный человек и не хочу остаться в убытке.

Иосл Маршалик приехал из местечка в город, в котором его мало кто знал, остановился в заезде и предупредил хозяина, известного скрягу, который никому еще в жизни добра не сделал, чтобы тот приготовился к встрече дорогих гостей. Хозяин обрадовался и велел готовить роскошный обед.

Вскоре приехали «гости»: жена, теща и дети Маршалика. Без долгих уговоров они стали уничтожать все приготовленное хозяином. После обеда хозяин подал им счет, но они сослались на Посла, а тот сказал хозяину:

— Моя семья у вас никогда еще не бывала, поэтому они все ваши гости. Где же мне уплатить за такой обед? Я человек бедный.

Хозяин вышел из себя и стал поносить Посла последними словами. Тогда Маршалик похлопал разошедшегося хозяина по плечу и говорит:

— Реб еврей! Вы меня не знаете. Я люблю шутить. А ну-ка, приготовьте нам две лучшие комнаты, а завтра вы убедитесь в том, что мы действительно дорогие гости.

С этими словами Иосл открыл сундучок, вынул оттуда мешочек и, подавая жене, сказал:

— Вот тебе, жена, мешочек с червонцами, которые я получил от пана помещика, спрячь золото под подушку.

Жена посмотрела на него с недоумением, но Иосл подмигнул и тряхнул мешочком.

Тут же им были отведены комнаты, а хозяин стал любезен и притворно услужлив.

Ночью хозяин потихоньку забрался в комнату жены Посла и выкрал из-под подушки мешочек с червонцами.

Наутро Маршалик поднял крик, созвал людей, пригласил раввина и стал требовать, чтобы хозяин вернул деньги. Хозяин стал все отрицать, но Иосл показал собравшимся пролитый около кровати жены мед. Когда осмотрели шлепанцы хозяина, они оказались выпачканы в меду. Оказывается, Иосл предусмотрительно вылил мед у постели жены. Тут хозяин заезда вынужден был во всем признаться и принес мешочек. Но, увы, в мешочке оказались черепки от разбитых тарелок, а Иосл стал кричать, что у него там было триста рублей. Пришлось хозяину дать Иослу пятьдесят рублей деньгами, а на остальные двести пятьдесят рублей — вексель.

Уезжая, Иосл сказал хозяину:

— Ну что, не сказал ли я вам вчера правду, что к вам едут дорогие гости?

Как-то в пути Шлойме Людмирер, изрядно устав и проголодавшись, остановил встречного еврея и спросил, не знает ли он, у кого поблизости можно отдохнуть и подкрепиться.

— Знаю, — ответил тот, — недалеко отсюда, вон за этим лесочком, живет арендатор. Богат как Корах, но такой скряга, каких мир не видывал. У него гостеприимства не жди. Разве только шадхан сможет у него поживиться: у хозяина дочь засиделась в девках.

Шлойме только того и надо было. Он зашагал к дому богача, но, придя, представился не шадханом, а ешиботником, которого богач тут же стал рассматривать как возможного жениха для своей дочери. «Жених» катался как сыр в масле. Все лучшее подавалось на стол. Роскошная постель, лучшие вина — все было в распоряжении молодого Шлойме Людмирера. Так прошла неделя, две. Нетерпеливый богач, которому Шлойме очень понравился, вскоре сказал, что не прочь назвать его зятем, и Шлойме в добрый час обручился. Свадьба была назначена через полгода. А Шлойме наслаждался жизнью, с тоской думая о том, как летит время. Когда до свадьбы оставалось три дня, Шлойме отозвал богача в сторону и говорит:

— Послушайте, дорогой тесть, так как до свадьбы осталось всего три дня, я обязан рассказать вам весь свой ихус, чтоб вы потом не говорили, что я что-то, упаси Боже, скрыл от вас. Так знайте же, что мой брат развратник.

— Ну и что ж с того?

— Мало того, золовка известна во всей округе как распутница и содержательница публичного дома.

— Если уж меня не беспокоит брат, то золовка тем более, — ответил хладнокровно будущий тесть.

— У меня двое дядьев: оба картежники и пьяницы, — продолжал Шлойме.

— Пфе… чтоб большей беды у меня не было! — отмахнулся богач.

— Моя сестра нагуляла мамзера.

— Мамзер? Гм, это, конечно, плохо, да… ну уж ладно…

— В моей семье два сутенера, четыре вора и шесть человек на каторге.

— Ну так что? Какое это имеет к вам отношение? Тащим корову, и пусть горит коровник!

— И жена у меня тоже есть… — тихо добавил Шлойме.

Тут богач преобразился. Он побагровел и, молча схватив Шлойме за плечи, вытолкал его вон из дома.

Скупой богач однажды пригласил к себе ойрахом на субботу Шлойме Людмирера. Изголодавшемуся Шлойме больше всего приглянулась свежая, пухлая, ароматная хала. Он налег на нее изо всех сил.

Богач видит, что еще не начали есть, а уже полхалы исчезло в утробе ойраха, и решил намекнуть ему:

— Реб еврей! Знаете, это очень дорогая хала, она в два раза дороже обычной!

— Она таки стоит этих денег, — ответил Шлойме.

У Шлойме был заимодавец, которому он давно был должен двадцать рублей и с которым никак не мог рассчитаться. И действительно, откуда у бедняка Шлойме деньги? А заимодавец прямо покою не давал Людмиреру: на базаре, в синагоге, у раввина — где бы он его ни встретил, сразу требовал свои деньги.

Однажды заимодавец явился к Шлойме домой и стал требовать, чтоб тот немедленно с ним рассчитался. А Шлойме стоит, улыбаясь, и только молча качает головой. Это еще больше вывело заимодавца из себя, он стал топать ногами и стучать по столу с криком: «Мои деньги, мои деньги!» — так что ветхий стол едва-едва не развалился.

А Шлойме все улыбается.

— Ты еще смеешься надо мной?! — вскричал заимодавец.

— Да не над вами, — ответил Людмирер, — а над вашим способом получать деньги, требуя их от стола. Этот стол у меня уже тридцать лет. Если бы я знал, что в ответ на удары он даст денег, поверьте мне, он давно был бы расколот в щепки.

Шлойме Людмирер состоял членом благотворительного общества «Ахносас кало». Он часто ходил по домам и собирал пожертвования на приданое для бедных девушек. И если уж Шлойме брался добыть приданое, то невесте не о чем было беспокоиться — приданое будет!

Однажды к Шлойме обратился приятель, такой же бедняк, как и Шлойме, у которого была дочь на выданье, дескать, подвернулся жених, а приданого нет. Что делать?

Шлойме Людмирер не заставил себя просить дважды, взял палку и пошел по местечку собирать пожертвования.

Приходит он к богачу-скряге реб Менделю. Отказать Шлойме богач побоялся, дать наличными — пожалел. Вот он и говорит:

— Я дам десять рублей, но не сейчас, а ближе к свадьбе.

Шлойме заставил его в том поклясться и ушел довольный.

Но надо же было случиться несчастью: невеста вдруг заболела, проболела несколько дней и умерла.

Богач Мендель, услыхав об этом, плакал, но в душе был рад — избавился от долга.

Ровно через неделю Шлойме явился к богачу и стал требовать обещанные десять рублей.

— Как? — закричал реб Мендель. — Невеста ведь умерла!

— Ну и что ж с того? — хладнокровно сказал Шлойме. — Почему вы хотите быть ее наследником?

В бес-медреше долгим зимним вечером собрался у печки тесный кружок вокруг Шлойме Людмирера. Начался жаркий спор на вечную тему: богатство-бедность. Один сетовал на то, почему Бог одному дает все, а другому — ничего, другой возмущался тем, что Господь, установив праздники, не дает бедным евреям возможности соблюдать их, как это предписано Торой, то есть устраивать обильную трапезу.

— Надо бы уничтожить бедность, — сказал третий.

— Ша! У меня есть план, как сделать так, чтобы всем было хорошо — и богатым, и бедным, — вмешался четвертый.

— А ну, скажи, какой план?

— А вот какой: надо, чтобы все до единого люди внесли в общую кассу все свое имущество и брали бы оттуда потом каждый по своим потребностям. Уверяю вас — всем хватило бы.

— Правильно. Вот это план! — зашумели все и, обращаясь к молчавшему Шлойме Людмиреру, спросили: — Ну, Шлойме, что вы скажете об этом?

Поглаживая бороду, Шлойме Людмирер ответил так:

— Ничего не скажешь, хороший план. Но в чем заковыка? В том, чтоб все были согласны. Надо суметь уговорить людей внести в общую кассу свои деньги. Знаете что? — Тут он обратился к предложившему план: — Давайте разделим усилия: я берусь уговорить бедных — их больше, а вы уговорите богатых — их ведь меньше.

— Шлойме, — спросили однажды Людмирера, — что вы предпочитаете — богатые похороны или богатое обрезание?

— Разумеется, обрезание! — ответил Шлойме.

— Почему?

— Очень просто. При богатом обрезании есть еще надежда, что будут богатые похороны. А после богатых похорон уж точно ничего не будет.

Однажды в синагоге заспорили: какая нация самая великая? Одни говорили: еврейская — сам Бог ее избрал; другие, мол, ничего подобного — русская: русские все герои и храбрецы; третьи утверждали: английская, Англия — владычица морей; четвертые настаивали: немецкая — у немцев машины…

Один только Шлойме Людмирер, усмехаясь, качал головой:

— Вы все не правы: все нации ничто пред той, которую я имею в виду.

— Ну, если ты такой умный, Шлойме, то скажи!

— Очень просто: самая великая нация — это ассигнация!

Усталый, голодный, в истрепанной одежде, забрел Шлойме Людмирер в одну корчму. Видит Шлойме, что хозяина нет, в корчме осталась только его жена, и Шлойме решил поживиться. Он был наслышан о том, что хозяева корчмы славятся по всей округе тем, что ни разу не подали нищему ни копейки.

«Их следует проучить, — подумал Шлойме, — и заодно как следует поесть, сделать кой-какие запасы и, кстати, приодеться — вон как на мне все истрепалось».

Заходит Шлойме в корчму, притворившись праведником: глаза обращены к небу, губы шепчут молитву, моет руки, садится к столу, вынимает из котомки книгу и начинает тихо, нараспев, читать. Хозяйка, преисполнясь уважения к святому человеку, спрашивает:

— Кто вы, ребе?

— Неужели вы не знаете? — отвечает Шлойме. — Я — Шабес Нахаму.

Хозяйка, хоть и не поняла, что это такое, но переспрашивать не посмела и вместо этого спросила:

— А откуда вы, ребе?

— Сейчас только с Неба, — отвечает Шлойме, — прямо из Рая. Пришел на этот свет по делам не вашего разумения, через два дня уйду обратно.

Услыхала это корчмарка, задрожала и спрашивает умильно пришельца с того света:

— Не видели ли вы в Раю моих родителей? Как они там?

— Конечно видел! Ой, Боже, какой у них вид! Мицвес они накопили мало, и они там постоянно голодают, оборваны, босы, даже рубах нет. Вам следует выполнить дочерний долг и послать им хоть что-нибудь.

Хозяйка побежала в кладовую, собрала чистое белье, платье, капоту, мужнины ботинки, завернула в тряпку еду — масло, сахар, пряники, целую курицу, все это завязала в платок и отдала пришельцу, не забыв передать ему для родителей целых пять рублей.

Взвалил Шлойме Людмирер узел на плечи — и был таков.

Не успел Шлойме далеко уйти, как вернулся домой корчмарь. Узнал от жены о том, что их посетил святой человек Шабес Нахаму, понял, что это был мошенник, запряг скорее коня в повозку и бросился вдогонку.

А Шлойме между тем, услышав погоню, остановился около хаты на краю дороги и начал подмазывать стену, будто он хозяин той хаты. Проезжает корчмарь и спрашивает Шлойме, не видел ли он человека с мешком за спиной.

— Конечно, видел, — отвечает Людмирер, — он пошел вон туда, по узкой дороге, она круто идет то под гору, то в гору — тебе с повозкой никак не проехать. Оставь-ка повозку здесь.

Корчмарь так и сделал: отдал Шлойме лошадь с повозкой. Только он повернул за угол, Шлойме положил узел на повозку и помчался в другую сторону.

А скупой корчмарь плутал-плутал, пока, наконец, не понял, что прохожий человек обманул не только жену, но и его самого.

Вернулся корчмарь домой, а жена спрашивает:

— Где конь с повозкой?

Отвечает корчмарь:

— Там же, где мои капота и ботинки. Уговорил меня твой святой, что ему тяжело подниматься пешком на Небо. Пришлось отдать коня, а заодно и повозку.

В одном селе жил богатый корчмарь, и был он так скуп, что никогда никому не налил и кружки воды даром. И вот однажды сговорились два умных бедняка — Гершеле Острополер и Мотька Хабад наказать скупого богача и заодно выманить у него несколько рублей. Наняли они подводу, обтянули ее простыней, так что получилось нечто вроде кареты, в каких обычно разъезжают цадики-чудотворцы. Гершеле переоделся цадиком, а Мотька Хабад стал его «шамесом». Приезжают они в корчму. А корчмарь как раз женил сына, так что в корчме было много гостей.

Карета въехала во двор корчмы. «Шамес» вышел из кареты, попросил у корчмаря место для ночлега. С кислой миной тот указал на комнатушку для приезжего «ребе», а Мотьке сказал — ночуй, мол, где найдешь место. В доме шло свадебное веселье, а «ребе» раскрыл святые книги и углубился в них. Тем временем Мотька незаметно вошел в спальню, приготовленную для новобрачных, распорол перину, запустил туда кота, вновь зашил и вернулся к своему «ребе». Далеко за полночь, только гости проводили новобрачных в спальню, как вдруг оттуда раздались испуганные крики невесты: какая-то неведомая сила водила перину — перина ходила ходуном. Бледный от страха корчмарь побоялся даже войти в спальню.

Вдруг кто-то вспомнил о «цадике», который, к счастью, остановился в корчме.

Корчмарь сразу бросился к «цадику», но ему преградил дорогу «шамес» — Мотька Хабад. Выслушал Мотька корчмаря и говорит ему решительно, что «ребе» занят, не может прервать учение, освободится только через час — тогда и займется его делом.

Пришлось корчмарю вернуться ни с чем, а новобрачные плачут, сваты дрожат, как в лихорадке, и гости шепчутся: за чьи, мол, грехи этот дом постигло такое несчастье?

Вновь корчмарь побежал за «ребе», но «шамес» не пускает: еще восемнадцать минут ждать! Хозяин был в отчаянии.

Наконец из каморки «ребе» раздался голос:

— Пока не взошла заря, можно что-то сделать, но до этого надо дать большую цдоку, пожертвовать не скупясь во имя Бога.

Вышел «шамес» к толпе с кружкой в руках. В кружку полетели рубли, трешницы и пятерки, а корчмарь говорит:

— Если ребе спасет меня от этой беды, я дам ему столько, сколько он потребует.

Тут вышел сам «ребе».

— Сын мой! — говорит корчмарю. — Я не случайно приехал к тебе. Я посланник Божий. Это — нечистая сила, она должна была вселиться в невесту, но я упросил Бога — и нечистая сила вселилась в перину. Сейчас мы ее прогоним. Но прежде всего открой двери дома и накорми всех постояльцев — как евреев, так и неевреев. Кто зайдет, тот должен быть досыта накормлен, а пока что мы с тобой будем молиться.

Через час «ребе» выгнал всех из спальни и вошел туда вместе с «шамесом». В ту же минуту многие увидели, как какое-то животное стремглав прыгнуло в окно спальни и исчезло в кустах.

Тут-то и началась настоящая свадьба! Обрадованный корчмарь почтительно вручил «ребе» пятьдесят рублей.

В воскресенье утром «ребе» и его «шамес», Герш Острополер с Мотькой Хабадом, важно сев в карету, отбыли из корчмы. Гершеле — с полными карманами, а Мотька Хабад — с полной кружкой.

Жил-был один нищий, который побирался, ходя из местечка в местечко. Тем и жил. Однажды — это было в пятницу — попал он в одно местечко и решил там пробыть неделю. Приходит в бес-медреш, думает: пригласит меня к себе на субботу какой-нибудь богач. После вечерней молитвы спрашивает он у людей:

— Кто у вас самый богатый в местечке?

Сказали люди, но предупредили, чтоб не рассчитывал на гостеприимство того богача, он-де скряга, каких мало, и еще ни разу в жизни не только не пригласил ойраха на субботу, но вообще никогда никому не подает.

Но бедняк заупрямился. Стали его приглашать на субботу, он всем отказывает. В это время богач, не пригласив к себе ойраха, вышел из синагоги и пошел домой. Бедняк — за ним, остановился у дверей. Как услышал, что богач начал кидуш, распахнул дверь, быстро вошел в дом, подошел к столу, налил себе вина и тоже стал произносить кидуш. Удивился богач, спрашивает:

— Кто вы?

А бедняк в ответ:

— Был я приглашен ойрахом к еврею, живущему на этой же улице, вышел на минуту на двор, да по близорукости не нашел своего хозяина и по ошибке попал сюда. Не все ли равно, к кому я попал, — побуду субботу у вас. Я думаю, вы от этого не обеднеете?

Пришлось богачу согласиться, хоть и проклинал он в душе нахального нищего.

Подали на стол рыбу. Хозяину и членам семьи — фаршированную щуку, а бедняку — одну маленькую плотичку. Наклонился бедняк к своей рыбке, начал ей что-то нашептывать, потом будто прислушивается к ответу.

Удивляется хозяин:

— Что вы делаете, реб еврей?

А бедняк говорит:

— Это целая история.

Тут уж любопытство разобрало богача.

— Расскажите мне эту историю.

И бедняк стал рассказывать:

— Однажды я ехал на пароходе. Стоял у борта, перебирал в руке нитку жемчуга. Вдруг она упала в море. Так я спрашиваю у рыбки, не знает ли она, где мой жемчуг. А рыбка отвечает, чтоб я спросил щуку, что на вашей тарелке, — та определенно знает.

Пришлось хозяйке положить перед бедняком фаршированную щучью голову.

После рыбы подали на стол жирный бульон с лапшой, а перед бедняком поставили мисочку с кипятком, а в нем плавает несколько лапшинок. Бедняк увидел это и стал вдруг раздеваться: снял капоту, снял арба-канфос и уже начал было снимать исподнее, когда перепуганный хозяин спросил:

— Господин хороший, вы что, с ума сошли?

А бедняк отвечает:

— Я не сошел с ума, я просто хотел нырнуть в миску, чтоб поймать лапшу.

Короче, все рассмеялись, а хозяйка дала бедняку другую миску с бульоном и лапшой. Тут богач понял, с кем имеет дело, и велел подать мясо на блюде. Начал хозяин резать мясо: на свою сторону откладывает лучшие куски, а на сторону бедняка — кости да хрящи. Тут бедняк стал рассказывать о себе:

— Верите ли, был я когда-то очень богат, имел много домов, лавок (а хозяин все режет да раскладывает мясо), но Господь Бог разгневался на меня (а хозяин как раз закончил резать мясо) и наказал меня. С тех пор дела мои повернулись, как я вот повернул это блюдо.

С этими словами повернул бедняк блюдо так, что все жирные куски оказались на его стороне. Поле ужина богач пригласил бедняка остаться и на дневную субботнюю трапезу. Решил сыграть над бедняком такую шутку, чтоб тому впредь неповадно было смеяться над богачами. Всыпал он бедняку в вино слабительный порошок и после обеда привел в отдельную комнату. Отдыхайте, говорит, любезный. Вышел, запер дверь комнаты на ключ, а ключ положил себе в карман. Ойрах прилег отдохнуть, но его вскоре разобрало. Видит, что дверь заперта, понял он коварство богача, открыл ящик письменного стола и сделал туда свое дело. Богач проснулся и очень удивился, что бедняк его не разбудил.

«Ну и желудок у него», — думает.

К вечеру он опять всыпал бедняку в вино тот же порошок и опять запер его на ключ. Пришлось бедняку дважды подниматься, и оба раза он использовал ящик письменного стола. Встал наутро богач, удивляется, как это бедняк так спокойно провел ночь.

Собрался бедняк уходить, благодарит хозяина в присутствии гостей:

— В святой Гемаре про вас сказано, что вы настоящий богач.

Никто его не понял, тогда привел бедняк всех в ту комнату, где спал, и говорит:

— Сказано в Гемаре: того можно назвать богачом, у кого уборная находится неподалеку от стола. Но вы, у кого уборная не около стола, а внутри стола, — вы тем более богач, — и с этими словами открыл ящик письменного стола…

В одном городе жил богатый ювелир. Было у него много золота, серебра и драгоценных камней. Чем больше он богател, тем скупей и злей становился.

И случилось однажды так, что в пятницу, незадолго до наступления субботы, пришел в синагогу, как видно издалека, какой-то бедняк. Подходит он к габаю и просит определить его на субботу в какой-нибудь приличный дом. Говорит ему габай:

— Вы опоздали, все богачи уже разобрали приезжих бедняков. Правда, остался один богач, но его и считать не следует. Он так скуп, что никогда не берет гостей в дом.

Услыхав про скупого богача, бедняк попросил рассказать о нем поподробнее, после чего сказал с улыбкой:

— Ничего, такого гостя, как я, ювелир примет с распростертыми объятиями.

Вышел он на улицу, поднял с земли небольшой камень и пошел к ювелиру.

— У меня к вам секретное дело, — говорит.

Услыхав такие слова, ювелир пригласил приезжего в отдельную комнату, усадил его и приготовился слушать.

Вынимает приезжий камень, подает его ювелиру и говорит:

— Если бы я вам принес слиток золота точно такой величины, то сколько вы могли бы уплатить за него?

Загорелись глаза у ювелира, и сказал он приезжему:

— Сейчас уже поздно. Наступает святая суббота. На деловые разговоры нет времени. Прошу вас, проведите у меня субботу, и, даст Бог, в воскресенье утром мы займемся этим и, в добрый час, сойдемся в цене.

Бедняк согласился.

Весь субботний день ювелир ухаживал за приезжим, подкладывал ему лучшие куски, поминутно подносил рюмочку и всячески старался расположить его к себе.

В воскресенье утром ювелир зашел в комнату приезжего:

— Ну, почтеннейший, теперь можно поговорить и о деле. Покажите ваш золотой слиток.

Бедняк удивленно вытаращил глаза:

— Какой слиток?

Удивился и ювелир:

— Вы ведь сами сказали, что у вас слиток золота, такой, как тот камень, который вы мне показали!

— Что вы! Я никогда этого не говорил. Я хотел лишь знать, во сколько вы оценили бы такой слиток, если бы я его нашел.

Сказал так бедняк, повернулся и был таков.

В одном местечке жил богатый человек. Звали его реб Арн. Был он человеком злым и скупым, но очень умным, и до того умел притворяться, что не всякий мог его сразу раскусить, а многие даже считали его добрым. На субботу он, бывало, брал к себе в дом субботнего гостя, ойраха, но горе было тому бедняку, который переступал в субботу порог его дома. Реб Арн сажал гостя на почетное место, обращался с ним очень предупредительно, но зато, когда приступали к еде, он забрасывал гостя вопросами о местечках, в которых тот побывал, о жителях этих местечек (реб Арн вел дела по всей округе и знал многих), так что несчастный гость, которому приходилось подробно отвечать, не успевал даже взяться за еду. Реб Арн ел, громко чавкая, отправлял в рот один кусок за другим и задавал ойраху вопросы, а бедняк только облизывался и говорил. Когда наконец убирали со стола, реб Арн вдруг спохватывался, упрекал гостя, что тот плохо ест, дескать, как можно забывать про еду? Едва подавали следующее блюдо, история повторялась. Что бедняге гостю оставалось делать? Пробормотать благодарность, лечь спать голодным и навсегда забыть дорогу на субботнюю трапезу к богачу реб Арну!

И вот однажды в местечко пришел молодой ешиботник, который собирал деньги на содержание своей ешивы. Добрые люди рассказали ему о повадках реб Арна и предупредили, чтобы он к нему на субботнюю трапезу не ходил. Но ешиботник только улыбнулся в ответ и сказал, что, раз так, он пойдет ойрахом именно к реб Арну. Скупого надобно проучить, хитрого — перехитрить, пусть, мол, навсегда запомнит урок.

В пятницу после вечерней молитвы реб Арн направился домой в сопровождении ешиботника. Пришли. А дома у реб Арна субботняя благодать: светло, тепло, на столе ярко горят субботние свечи. Мужчины пропели «Шолом алейхем», сели за стол, подняли бокалы с вином, сказали кидуш. Хозяин усадил гостя напротив себя, познакомил его со всеми своими домочадцами. Кухарка принесла блюдо ароматной фаршированной рыбой. Реб Арн взял себе огромную щучью голову и, едва заметив, что гость тянется вилкой к рыбе, задал вопрос:

— Откуда вы, реб еврей?

— Из Меджибожа, — ответил ешиботник.

— Из Меджибожа? — переспросил реб Арн. — Знаете ли вы там Мойше Шимелиса — как он поживает, как идут у него дела?

— Мойше Шимелис? — переспросил в свою очередь ешиботник. — Он умер!

Сказал — и взял с блюда большой кусок рыбы.

— Умер? Слышишь, Эстер? — сказал богач жене. — Это был мой старый друг. Он оставил, наверное, немалые деньги сыновьям, а сыновья эти деньги растранжирят. Разве только их попридержит старший сын покойного — Арье. Расскажите-ка мне, что он поделывает, этот Арье.

— Какой Арье?

— Старший сын Мойше, тот, что держит аренду.

— Ах, Арье? Арье умер! — сказал ешиботник и взял с блюда еще один кусок рыбы.

— Умер?! Боже мой, он же должен мне почти сто рублей! Я дал их ему без векселя. Я пропал. Ну, а что его компаньон Берл?

— Какой Берл?

— Берл из Летичева, с которым Арье всю жизнь держал аренду на паях. Такой рыжий, кругленький, маленький еврей?

— A-а! Я его знаю.

— Так что он делает?

— Что он может делать? Он умер! — сказал ешиботник — и взял еще кусок рыбы.

— Умер?! Берл тоже умер. Эстер, пропали мои деньги!

Реб Арн вне себя отодвинул тарелку, у него пропал аппетит, и он обратился к ешиботнику дрожащим голосом:

— Реб еврей! Вы, может быть, знали брата Мойше Шимелеса косоглазого Пиню Шимелиса. Как его дела?

— Конечно, знал. Он умер!

— Тоже умер! Пропали мои деньги! Слушайте, реб еврей! Что там в Меджибоже все евреи поумирали?

— Когда я ем, — ответил ешиботник, — для меня весь мир мертв. Ай-ай-ай! Вы заболтались и совсем забыли про еду…

Один бедняк приехал однажды к богатому родственнику и загостился у него. Живет неделю, две недели, месяц, ест и пьет в свое удовольствие и даже не намекнет, когда собирается ехать домой. Видит богач, что от бедного родственника не так-то легко избавиться, — что делать? Стал он советоваться с женой. До каких пор этот бедняк будет сидеть у них на шее? Всем известно, что утроба бедняка бездонна и ненасытна. Долго ли им еще насыщать эту утробу?

Стали богач с женой думать да гадать, что бы им такое предпринять. И решили они затеять ссору по поводу супа. Муж станет кричать на жену и упрекать ее, что она пересолила суп, а хозяйка дома будет настаивать на том, что суп посолен в самый раз. Оба в запальчивости обрушат друг на друга ливень упреков и ругательств, и оба призовут в свидетели гостя-бедняка. Остальное зависит от гостя.

Либо он согласится с мужем, либо с женой, тогда вторая сторона обидится, начнет упрекать и поносить гостя, и дело кончится тем, что в сердцах выгонят гостя из дома. Таким образом они избавятся от бедняка.

Как договорились, так и сделали. Когда на следующий день сели к столу, едва подали суп, сразу началась ссора. Бедняк сидит, ест суп и молчит. А ссора еще пуще разгорается, хозяйка то и дело обращается к гостю-бедняку, но тот продолжает молчать. Он, очевидно, понял коварный замысел хозяев.

Тут, наконец, терпение хозяина лопнуло, и он обратился к бедняку с вопросом:

— А ты как считаешь, кто из нас прав?

Гость проглотил несколько добрых ложек супа, крякнул и сказал:

— Неужели из-за трех-четырех недель, что я собираюсь у вас пробыть, я стану вмешиваться в ваши дела?

Сказал и замолчал. Так и остался бедняк жить дальше у богатых родственников.

Жил-был бедный сапожник со своей женой. Работы у сапожника было мало, и потому его семья жила впроголодь. Совсем плохо пришлось бы сапожнику, если бы не худая-прехудая коровенка, которая давала немного молока. Однажды корова отелилась и родила маленького хилого теленка. Теленочек был настолько слаб, что даже не мог сосать. Прожил он пять дней и умер.

Случилось так, что в тот день в дом сапожника пришла какая-то старуха — то ли за милостыней, то ли ботинки чинить. Поглядела она на мертвого теленочка и сказала сапожнику:

— Сними шкурку с теленочка, и, даст Бог, она принесет тебе счастье.

И впрямь, шкурка получилась ладная: блестящая, рыженькая, с белыми пятнами.

Захотел сапожник продать шкурку, но ему давали так мало, что он пожалел отдавать ее за такую цену. Говорит ему жена:

— Пусть лежит, может, действительно принесет нам когда-нибудь счастье.

Вот однажды сапожник собрался в дорогу. Положил в мешок тфилин, краюху хлеба с полузасохшей селедкой, потом подумал и положил туда же телячью шкурку. Чем черт не шутит, может быть, понадобится. Собрался и пошел.

Шел-шел, к вечеру устал. Захотелось ему отдохнуть, поспать. Видит: большой, богатый дом, во дворе службы, сад, колодец. Спросил прислугу, чей это дом, отвечают ему: дом со всеми службами принадлежит такому-то и такому-то — первому во всей округе богачу-арендатору.

Зашел сапожник в дом и предложил арендаторше купить у него телячью шкурку, но та отказалась, даром, говорит, не возьму, а когда сапожник попросил приютить его до утра, она его не пустила, сказала, что мужа-арендатора нет дома.

Ничего не поделаешь. Вышел сапожник из дома. Увидел клуню, зашел туда, лег на солому и крепко заснул. Проснулся поздно вечером, видит в окнах дома свет. Подошел, глянул в окно, а за столом сидит молодой чернобородый поп, и вокруг него хлопочет арендаторша. Поставила перед ним всякие яства и бутылку горилки. Поп выпьет чарку и поцелует арендаторшу, выпьет еще и опять крепко обнимет. Тут сапожник понял, почему баба не хотела пускать его в дом. Вернулся он в клуню. Через час услыхал: в дверь дома стучат. Снова вышел сапожник во двор и увидел в окно, что это хозяин вернулся домой: просит он поесть, а жена ему говорит, что ничего, мол, нет, она занемогла и хочет спать.

Тут сапожник проскользнул в дом и поздоровался с арендатором. Увидев его, арендаторша набросилась на него с кулаками:

— Вон отсюда, попрошайка! Я тебя выгнала, а ты опять тут как тут.

Сапожник, не обращая внимания на сердитую арендаторшу, говорит арендатору:

— Я не попрошайка, а пришел к вам по важному делу.

Арендатор насторожился:

— Какое дело? Говорите, я вас слушаю.

— Купите у меня волшебную шкурку.

— А что в ней волшебного?

— Она может поведать обо всем, что происходит или недавно произошло.

— Это интересно. Но откуда мне знать, что шкурка действительно рассказывает правду?

— А очень просто, вот вы сейчас сами в этом убедитесь. — Нагнулся к шкурке и сказал: — Шкурка, шкурка, что в этом доме происходило в эту ночь? — Потом прислушался и стал говорить, как будто повторяя слова шкурки: — Здесь был молодой чернобородый поп, он ел, пил, а хозяйка дома…

Но не успел он сказать, что делала хозяйка дома, как она сама, бледная как полотно, испуганная и дрожащая, вдруг как закричит: «Воры!» — и начала умолять мужа выйти во двор, дескать, за клуней ей почудились воры. Схватил арендатор палку, кинулся во двор. Сапожник тоже хотел было выйти за ним, но хозяйка ему говорит:

— Реб еврей, сколько вы хотите за вашу шкурку?

— Сто рублей, — не моргнув глазом, отвечает сапожник.

— Я вам дам сто рублей, но с условием, чтобы вы сейчас же убрались с нашего двора и никогда здесь не появлялись.

— Согласен, — сказал сапожник.

Отсчитала арендаторша ему деньги, взяла у него шкурку и бросила ее в печь.

Сапожник весело зашагал домой. Шкурка и впрямь принесла ему счастье.

Случилась эта история в давние времена, когда украинские земли принадлежали помещикам, среди которых славился своим богатством граф Потоцкий. Только на Украине принадлежало ему около трехсот имений и много сахарных заводов. Главная контора графа находилась тогда в Шепетовке на Волыни.

В конторе работали служащие-поляки, которые время от времени устраивали балы и вечеринки. Балы начинались у них в мае с большого бала, который назывался маювкой. Известно, что без музыки балов не бывает, а в самой Шепетовке тогда не было своей музыкантской капеллы. Зато славилась на всю округу клезмерская капелла в Заславле, во главе которой стоял замечательный скрипач реб Янкл Фиделе.

Как-то в начале весны панский маршалек пригласил к себе реб Янкла.

Ранним погожим утром, после молитвы и завтрака, отправился реб Янкл в Шепетовку. Маршалек принял его приветливо и попросил составить капеллу для предстоящей маювки.

— Но я ставлю два условия, — сказал он, — первое, музыканты должны быть самые лучшие, второе, они должны играть по нотам.

На первое условие реб Янкл охотно согласился, второе же его сильно смутило. Но он, не показав виду, принял и это условие. Договорившись о количестве музыкантов и об оплате, реб Янкл простился с маршалеком и, сильно озабоченный, уехал домой.

Действительно, как могли еврейские музыканты играть по нотам, когда они их знать не знали и спокон веку играли по слуху? Но постепенно реб Янкл успокоился.

«Ничего, — решил он, — что-нибудь придумаем».

Придя домой, он послал за клезмерами, а сам взял скрипку, осмотрел ее любовно, прижал к подбородку и заиграл. Скрипка была душой старого клезмера, свою скрипку он любил больше, чем деньги, чем жизнь, чем Бога.

Пришли клезмеры. Янкл рассказал им о предстоящем бале и о неожиданном условии маршалека.

Узнав об условии маршалека, клезмеры заволновались и зашумели — никто из них не знал нот. Ну, реб Янкл дал им немного пошуметь, а потом и говорит:

— В чем дело? Паны хотят, чтобы мы играли по нотам, так мы будем играть по нотам!

— Как?

— Очень просто! Пусть каждый из вас захватит из дома какую-нибудь книгу: молитвенник, Хумеш, Гемару, Мишну, Цена Урена — любую, которая найдется дома. Эти книги и будут нашими нотами.

У клезмеров словно камень свалился с души. Всем понравилась находчивость реб Янкла.

В условленный день клезмеры прибыли в Шепетовку. Там все уже было готово для бала. Все помещения ярко освещены; в большой зале для танцев вокруг стен расставлены кресла, в углу устроено возвышение для капеллы, а в специальных комнатах буфеты с напитками и закусками. Приехало много гостей со всей округи и даже из самой Варшавы.

Начались танцы. Музыканты заиграли. Смычки скользили по струнам; кларнетист, флейтист, тромбонист и валторнист дули изо всех сил, барабанщик отчаянно бил в свой барабан. Маршалек с достоинством расхаживал по залу, поглядывая на музыкантов. Действительно, клезмеры смотрят в книги, стало быть, играют по нотам, как условлено, и хорошо играют, все так говорят. Значит, все в порядке.

А клезмеры в душе посмеиваются и знай нахваливают своего главу.

Среди танцующих был один молодой офицер из Варшавы, сам музыкант, знавший хитрую нотную науку. Показалось ему странным, что перед клезмерами лежат какие-то книги. Он-то знал, что они обычно играют по слуху.

В перерыве, когда гости разошлись по комнатам и в буфет, офицер подошел к клезмерам, посмотрел в их книги и еще больше удивился.

«Странные ноты, — думает, — прямо как иероглифы».

А у клезмеров душа вон из тела. Что-то теперь будет?

— Пан Янкл, — обратился офицер к главе капеллы, — что это у вас за ноты? Я таких никогда не видел.

Но реб Янкл не растерялся:

— Это, пан офицер, специальные еврейские ноты, и только еврейские музыканты умеют играть по ним.

Это было ново для офицера. Он пожал плечами и пошел в буфет.

Клезмеры облегченно вздохнули:

— Чтоб ему провалиться! Что он придрался к нотам? Появился в недобрый час! Хорошо хоть пронесло беду!

А реб Янкл сказал им с достоинством:

— Видите! Наши еврейские ноты победили!

Все это случилось много лет тому назад. Историю эту рассказывали в Староконстантинове, Виннице, Житомире, Бердичеве, Жмеринке и в других городах, ее передавали из уст в уста сперва среди клезмеров, а потом среди прочего люда. Евреи смеялись, и кто знает, не дошла ли эта история до ушей самого пана маршалека!

Да, любили в старину проказы и шутки. И рисковать приходилось — без этого не проживешь.

Стоит как-то у корчмы с котомкой книг за плечами книгоноша Берл. Мороз, а драная капота совсем не защищает от холода. Надо Берлу в ближайшее местечко, да страшно пускаться в путь в такой холод. Вдруг распахнулась дверь корчмы и на двор вышел арендатор реб Шимон. На реб Шимоне добротный, теплый тулуп. Напевая что-то про себя, подошел он к своим саням. Увидел его Берл-книгоноша и говорит:

— Если хотите, реб Шимон, заработать мицву, разрешите мне присесть хоть на самый краешек саней. Мне только до ближайшего местечка.

Куда там! Реб Шимон не берет бесплатных пассажиров — и баста!

Берл-книгоноша улыбается и молчит. Он хорошо знает, что Шимон слывет свиньей и дурнем. Свинью он видит, а дурень…

Стоит Берл, смотрит, как Шимон разбирает вожжи да бормочет себе под нос: как это можно в такой холод пускаться в путь, и вдруг говорит:

— А я не боюсь холода, мне-то тепло.

Шимон презрительно оглядел его капоту и рассмеялся.

— Вы напрасно смеетесь, реб Шимон. Моя капота особенная. Заметьте, что я специально не надел шубу. В чем секрет? Вы видите — в моей капоте две дырки. Через одну проникает холод, а через другую тут же выходит наружу. Вот мне и тепло, а ваш тулуп, в нем же нет дырок, если к вам заберется холод, ему уже не выйти, так что он вас заморозит.

Услыхал это Шимон, задумался, пожевал кончик бороды, хмыкнул несколько раз и наконец промолвил:

— Знаешь что, Берл, давай-ка поменяемся: я тебе тулуп, ты мне капоту.

— Ой, нет, — отвечает Берл, — только при условии, что вы меня подвезете.

Хорошо. Поменялись. Едут. Шимон вдруг говорит Берлу:

— Ты знаешь, мне таки здорово холодно. Твоя капота никуда не годится.

— А теперь представьте себе, реб Шимон, как мне холодно в вашем тулупе, в моей капоте все-таки теплее, там хоть есть дырка, через которую холод выходит наружу. А в тулупе-то дырок нет.

— И то правда, — соглашается Шимон. — Я тебе таки не завидую…

Некто купил у сапожника ботинки за девяносто копеек, но заплатил наличными только семьдесят.

— Ничего, — сказал сапожник, — я вам доверяю, завтра занесете остальное.

Когда покупатель вышел, жена накинулась на сапожника, дескать, пропадут двадцать копеек.

— Я уверена, что он не вернется, — сказала жена.

— Не волнуйся, — сказал сапожник, — он вернется, в последнюю минуту я завернул ему два левых ботинка.

Раз глава одной знаменитой ешивы получил письмо от богача реб Аврумци из Ялтушкова. В письме богач поручал найти для его единственной дочери жениха из числа ешиботников и просил выбрать самого умного, самого образованного, самого удачного, такого, что мог бы и молитву пропеть, и проповедь сочинить.

«Богатства, — писал богач, — у меня много, для блага моей единственной дочери я ничего не пожалею. Вся надежда, ребе, на вас и на ваш выбор. И если исполните мою просьбу, то за ваши труды я уплачу тысячу рублей. Можете считать это письмо векселем».

Прочел глава ешивы письмо, тут же велел запрягать добрых коней и, взяв с собой лучшего своего ученика — умного, как царь Соломон, красивого, как золото, удачливого, как Александр Македонский, к тому же его голосу мог бы позавидовать сам кантор Сирота, — выехал в Ялтушков к тому богачу. Долго они ехали, полями да лесами, наконец переехали мост и добрались до большого каменного дома у реки.

Подъехали. Вытерли ноги у входа, стали подниматься на второй этаж. Тут ешиботник обратился к своему учителю с вопросом:

— Куда вы ведете меня, ребе?

Тут глава ешивы объяснил ему, что он предназначен в мужья богатой невесте. Жених, однако, стал с жаром уверять, что он не хочет жениться, что ему еще рано жениться и так далее и тому подобное. Но глава ешивы и слышать ничего не хочет, так что пришлось ешиботнику подняться с учителем наверх, в комнаты богача. А там состоялась-таки сделка!

Ешиботник понравился. Глава ешивы получил свою тысячу рублей и уехал, а его ученик остался женихом в доме богача.

«И был вечер, и было утро…» Просыпается молодой утром после свадьбы и видит, что жена его уродлива как смерть. Такую любить невозможно. И он ее таки невзлюбил… Но они ведь теперь муж и жена, просто так убежать от жены нельзя — что же ему делать? И так тяжело стало у молодого мужа на сердце, что впал он в меланхолию, даже к молитве потерял охоту.

Пришли к тестю-богачу люди, рассказали, что молодой зять ведет себя странно: молится без охоты, во время Шмойно-эсре не раскачивается, как все молящиеся, а стоит столбом. Тесть подумал, может быть, заболел зять, и попросил стариков осторожно разузнать, что стряслось.

Спросили старики у молодого зятя в бес-медреше:

— Почему ты молишься без воодушевления? Разве ты не знаешь, что такая молитва — не молитва?

Отвечает, что у него нет сил молиться, так как его не кормят. Побежали старики к богачу с упреками:

— Как это так, такого зятя — морить голодом?

С тех пор, едва зять возвращался из синагоги домой, его тут же сажали за стол, уставленный яствами и винами.

Тут в бес-медреше вскоре обнаружили, что кто-то крадет деньги из кружки для пожертвований. Начали подсматривать, чтобы узнать, кто нарушает Божью заповедь «не укради», и, ко всеобщему удивлению, это оказался все тот же зять богача реб Аврумци.

Люди, однако, не хотели оскорбить богача: отозвали в сторону молодого зятя и начали его стыдить:

— Как тебе не стыдно брать деньги бедных? Что с тобой? Ты ведь зять такого уважаемого человека! Кто тебе жалеет денег, зачем тебе понадобилось нарушать заповедь?

Отвечает молодой муж:

— Приданое находится у жены в сундуке, ключи у нее же, а она злая-презлая и не дает мне пользоваться теми деньгами.

Тогда пошли к жене с упреками, а она в свою очередь набросилась на мужа:

— Зачем тебе красть общинные деньги? Ты ведь можешь брать деньги дома, когда хочешь и сколько хочешь!

В бес-медреше стали потихоньку наблюдать за молодым мужем. Однажды, когда все разошлись, шамес поднялся на женскую галерею, оттуда стал потихоньку подсматривать за бывшим ешиботником и видит, что тот опять крадет деньги из кружки для пожертвований. Шамес бегом побежал к богатому тестю, поднял скандал, а молодая жена стала кричать, что они должны развестись, что она не хочет быть замужем за вором.

Отвечает ей молодой муж:

— Ша! Зачем же кричать? Вот и хорошо. Пойдем и в добрый час разведемся!

И пошли они к раввину.

Спрашивает их раввин о причине развода. Говорит молодой муж:

— Если я хочу развестись и она хочет развестись, то зачем спрашивать о причине?

А раввин свое: он, дескать, не может развести супругов, пока не узнает причины. Тогда жена говорит:

— Мой муж — вор…

Раввин поразился:

— Как это так? Такой умница, ученая голова — и вдруг вор? Правда, у хорошего вора и должна быть хорошая голова, но… что ты украл?

Узнав же, что ешиботник крал только мелкие суммы из синагогальной кружки, раввин рассмеялся и дал развод. Когда разведенная ушла, раввин сказал ешиботнику:

— Едва увидев твою жену, я понял причину развода, но не знал предлога, а узнав предлог, понял также, что причина эта весьма серьезна.

На это ешиботник ответил так:

— Ребе! Все совершилось по закону, ибо сказано: некрасивая жена хуже смерти, а дела милосердия спасают от смерти. Если б я не взял денег из кружки для милосердия, то не спасся бы от смерти, то есть не получил бы развода.

Один богач, выдав замуж дочку, обязался содержать молодых на всем готовом десять лет. Переехал зять к тестю и стал жить с молодой женой в его доме. А был тот богач скупой-прескупой. Бывало, садясь за стол, он все смотрел, как бы зять не съел лишнего, да еще попрекал, что зять-де ест слишком много, что хлеба берет больше, чем надо. Сядут за стол — богач почти ничего не ест, зятю пример подает, вот, мол, раз тесть ест мало, то и зятю надо есть поменьше. Зятю неудобно — он и не ест. Но после обеда богач обычно уходил в свою комнату, а там у него в шкафу были спрятаны и булка, и рыба, и жареная печенка, и компоты всякие. Наестся богач, а зять ходит вечно голодный и слово сказать боится. Вот взял он и написал об этом своему отцу. А отец его был бадхан — человек умный, дерзкий и над людьми умел посмеяться.

Приехал бадхан в тот город, где жил его сват-богач, и пришел к нему в гости. Не обрадовался богач, но виду не подал. Сели за стол. Тесть, по обыкновению, не ест, не ест и зять — сын гостя. Вот бадхан говорит сыну:

— Сынок, не иначе ты болен, раз ничего не ешь. Возьми завтра у тестя рубль и пойди к врачу.

Услыхал это тесть и стал просить зятя, чтобы тот кушал побольше. Наелся зять в этот день досыта. Когда стали укладываться спать, бадхан указал на комнату тестя и сказал, что будет спать там. Ничего не поделаешь, скрепя сердце пришлось хозяину уступить свою комнату свату и лечь голодным. Ночью он от голода полез потихоньку в свою комнату что-нибудь поесть. Но бадхан его уже ждал и начал колотить в темноте. Колотит и кричит:

— Воры! Караул!

Скупой богач убежал.

Погостил бадхан у своего свата неделю и уехал, а перед отъездом сказал, что приедет снова, если его сын будет мало есть. С тех пор скупой тесть перестал морить голодом своего зятя.

Выдавая замуж дочь, тесть обещал зятю десять лет содержания, но вскоре стал тяготиться этим обещанием и искать случая, как бы взять обратно данное слово.

Однажды в длинный знойный летний день зять неосторожно сказал:

— Ох, дни такие длинные. Для меня день что год.

Поскольку это сказано было при свидетелях, тесть через десять дней сказал молодым, что кормить их больше не станет: дескать, срок, указанный в брачном контракте, истек. Зять сам сказал о том, что для него каждый день что год.

Зять быстро нашелся:

— Вы правы, тестюшка. Поскольку прошло, по-вашему, десять лет, нам пора отселяться. Но ведь в Гемаре сказано, что, если спустя десять лет жена не родила мужу ребенка, он обязан дать ей развод. На основании вашего же требования я даю вашей дочери развод.

Услыхав это, тесть отказался от своего намерения.

Однажды два ешиботника нашли бублик. Долго они спорили о том, кому этот бублик должен принадлежать. Наконец решили, что лягут спать, и кому приснится самый красивый сон — тому бублик и достанется. Утром проснулись. Один говорит другому:

— Расскажи свой сон.

Тот и рассказывает:

— Снилось мне, что Илья-пророк подхватил меня и унес на небо.

— А я, — рассказывает второй, — тоже видел во сне, как Илья-пророк подхватил тебя и унес на небо, и подумал, что ты, верно, там и останешься, — так я встал и съел бублик…

Жил-был еврей-бедняк. И так он был беден, что почти никогда не появлялось у него на субботнем столе мясо. Но вот однажды, с Божьей помощью, еврей заработал несколько грошей. Радостный, побежал он на базар и купил на субботу гусиное горло. Принес горло жене и говорит:

— Раз уж Всевышний нам так помог, давай устроим субботнюю трапезу по всем правилам. Ты вари горло, а я пойду в синагогу и приведу субботнего гостя, ойраха, чтобы он с нами сел за субботний стол.

Ушел муж, а жена стала варить горло. Варила и все время пробовала, и так ей это горло понравилось, что, незаметно отщипывая кусочек за кусочком, она вдруг с ужасом обнаружила, что съела все горло.

А в это время приходят домой муж с гостем.

«Боже мой! — думает жена. — Что мне делать?»

Думала, думала и придумала. Пока муж в соседней комнате стриг ногти, она с плачем обратилась к гостю:

— Ради Бога, берегитесь моего мужа. Вы видели, как он с кухонным ножом ушел в ту комнату? Это он на вас точит нож.

Услыхав эти слова, перепуганный ойрах опрометью бросился вон из дома.

От гостя избавились, теперь как оправдаться перед мужем? И она набросилась с упреками на мужа:

— Где ты такого ойраха откопал? Схватил наше субботнее блюдо, горло, которое я приготовила, и убежал!

Услыхав это, муж бросил стричь ногти и с ножом в руках кинулся вслед за гостем. Бежит и кричит:

— Эй, эй! Горло! Где горло? Давай горло!

Жил один старый раввин. Однажды главы общины захотели преподнести ему хороший подарок. Думали-думали, что подарить, и наконец надумали. Больше всего на свете раввин любил вино. Поэтому решили поставить у дома раввина бочку, и чтобы пятьдесят самых именитых прихожанам влили бочку по две бутылки вина — получится сто бутылок вина лучшего качества, которое надолго будет усладой раввину.

Так и сделали. Каждый принес свои бутылки и, благословив раввина, торжественно влил вино в бочку. Когда бочка наполнилась, раввин велел раввинше принести кубок, нацедил вина из бочки, залпом осушил кубок до дна, вытер губы, плюнул и сказал «фе!». В бочке было не вино, а обыкновенная речная вода. Каждый из прихожан решил про себя, что все принесут отборное вино, зачем же ему тратиться? Среди девяноста восьми бутылок вина его две бутылки воды будут незаметны. Так решили про себя все пятьдесят именитых прихожан, и все, как один, принесли по две бутылки воды. Подумал раввин: как тут быть, как сделать, чтобы не только получить свои сто бутылок вина, но даже вдвое больше?

Пришел он в субботу в синагогу, поднялся на биму и поблагодарил всех, кто принес ему хорошее вино. А закончил раввин свою речь такими словами:

— Должен вам, однако, сказать, дорогие прихожане, что среди жертвователей оказался один нечестный человек, принесший вместо двух бутылок вина две бутылки воды. Этот человек мне известен, и я мог бы сейчас опозорить его, предав его имя огласке. Но я подумал, не лучше ли дать ему возможность загладить свою вину. Я предлагаю ему ночью принести и поставить у дверей моего дома четыре бутылки лучшего вина — только в этом случае я не оглашу его имени.

На следующее утро раввин послал раввиншу подсчитать, сколько бутылок вина поставили за ночь у его дверей. Там оказалось, как и предполагал раввин, двести бутылок.

Девять хелемчан пошли купаться. Искупавшись и выйдя на берег, они решили проверить, все ли на месте, не утонул ли кто-нибудь, упаси Боже. Стал один считать: один, два, три… считает-считает, получилось восемь. Начал считать второй — тоже восемь. Так они считали по очереди и каждый забывал сосчитать себя. Оглядели они друг друга: кого-то не хватает, а кого — неизвестно. Сидят хелемчане на берегу речки голые и плачут. Шел прохожий человек, спросил: чего плачете? Рассказали они ему, что кто-то из них утонул, но не могут они дознаться, кто именно.

Пересчитал их прохожий, рассмеялся:

— Глупцы вы. Девять вас.

Не соглашаются хелемчане:

— Умник какой нашелся! Мы все считали, получилось восемь — а у него одного получается девять!

— Знаете что? — сказал приезжий. — Пусть каждый из вас сделает носом ямку в песке. Пересчитаете ямки и узнаете, сколько вас.

Так и сделали. Только убедившись, что в песке девять, а не восемь ямок, хелемчане поверили, что никто из них не утонул, и на радостях с ликующими криками помчались в город нагишом.

В Хелеме стало известно, что в больших городах для борьбы с пожарами существуют специальные помпы и шланги. На средства кагала община купила помпу и шланг и передала их на хранение синагогальному шамесу.

Шамес рассудил, что шланг — это удобное место для хранения разных важных предметов, например хрена и чеснока. Прошло несколько лет. Однажды в Хелеме вспыхнул пожар, установили помпу и начали качать воду. Куда там! Вода не идет, так как шланг забит всякой дрянью.

Назавтра хелемчане собрались на городскую сходку. Как быть с пожарным шлангом? Молодые кричат, что шамес не имеет права пользоваться шлангом. Старики возражают, что у него, мол, от долголетнего пользования образовалась хазака на хранение шланга. На это молодые отвечают, что, учитывая эту хазаку, у него нельзя отбирать шланг, но он должен поклясться бородой и пейсами, что обязуется ничего в нем не хранить. В ответ на это старики спрашивают: а где, скажите пожалуйста, шамесу все это хранить?

Три дня и три ночи думали-гадали и наконец единогласно решили следующее:

Сохранить-таки за шамесом хазаку на право хранения в шланге своего имущества, и пусть держит там что хочет, но обязать его — и он должен в этом поклясться, — что ровно за три дня до пожара он должен освободить пожарные принадлежности от своего имущества.

Увидели хелемчане, что приближается зима, а с ней и морозы, и решили они обратиться к своему раввину — гордости Хелема — за советом: что делать, чтобы не замерзнуть? Раввин думал-думал и придумал: постройте, говорит, себе печи. Вознесли хелемчане хвалу Всевышнему за то, что Он наделил смертного частицей своей мудрости, и приступили к постройке печей. Начали они искать глину и известь, но не нашли ни того, ни другого.

Пришли к раввину:

— Ребе! Что делать? Нет ни глины, ни извести!

Раввин думал-думал и придумал:

— Делайте печи из масла.

Вновь вознесли хелемчане хвалу Всевышнему и стали собирать масло.

Случился в Хелеме тогда проезжий человек, который сказал:

— Хелемчане, а что, если масло растает?

Испугались хелемчане и побежали к раввину:

— Учитель наш! А что, если масло растает?

Подумал-подумал раввин и ответил:

— Не если, а определенно масло растает, ибо такова природа масла, но раз нет ни глины, ни извести, а холода приближаются, то делать нечего — приходится печи строить из масла.

Жил в Хелеме один умник. Он обратился к своим землякам со следующими словами:

— Печи, как кирпичные, так и из масла, греют только один час. Давайте лучше обнесем город проволокой, и тогда мороз не проникнет в город.

Опять вознесли хелемчане хвалу Всевышнему, и в тот же день возвели вокруг Хелема проволочную ограду. Сделали они это и вернулись, радостные и ликующие, в свои дома. На другое утро проснулся парнес города, вышел на улицу, подошел к ограде, высунул руку наружу, и тут же отскочил назад как ужаленный:

— Ой, какой там снаружи мороз!

Город Хелем стоит далеко от моря, потому, говорят, там всегда дорога соль. Привозная соль там стоит чуть ли не копейку за фунт.

Вот почему хелемский кагал во главе со знаменитым хелемским раввином решил закупить много соли и посеять ее, чтобы не возить издалека и не покупать втридорога. Пусть в Хелеме растет собственная соль!

Так и сделали. Привезли соль, посеяли ее на участке около леса и… ничего не выросло. Обратились к раввину: в чем, мол, дело, почему соль не растет? Раввин думал-думал и нашел разгадку: ночью из леса, наверное, выходят медведи и вылизывают соль из земли, поэтому соль не дает всходов.

Что же делать?

И хелемские мудрецы решили, что надо установить еженощное дежурство и сторожить засеянные солью поля, чтобы медведи не вылизывали драгоценную соль.

Выросла ли в Хелеме в конце концов соль — мы не знаем, но мудрой этой мыслью мир восхищается до сих пор.

Кто-то повадился таскать из синагогальной кружки деньги.

Прихожане переполошились: что делать? Как избавиться от вора? Думали-думали: повесили кружку у потолочной балки — туда-то никакому вору не добраться. А чтобы людям было удобно опускать деньги в кружку — приделали к потолку висячую лестницу.

Старый синагогальный шамес сильно одряхлел. Он еле передвигал ноги и уже не мог, как он это делал всю жизнь, ходить ночью от дома к дому и, стуча молотком в ставни, будить евреев для чтения псалмов.

Что делать?

Решили созвать общегородское собрание и обсудить создавшееся положение.

Собрались хелемские евреи, думали-думали, судили-рядили и наконец решили:

— Снять со всех окон ставни, принести их в дом старого шамеса, и ровно в полночь шамес должен, не выходя из своего дома, постучать молотком во все лежащие перед ним ставни и тем самым разбудить жителей.

К началу чтения слихес в Хелеме выпал снег, и мудрый хелемский раввин рассудил: снег с неба, а на небе Бог — значит, снег священный. Но будет ли это хорошо, если из-за одной святой вещи станут топтать другую? И раввин распорядился: нельзя топтать снег!

Но к слихес надо ведь ночью идти в синагогу — шамес должен будить народ. Как же быть?

Тогда раввин решил: чтобы шамес не топтал снег, когда будет обходить дома и будить людей, надо, чтобы его несли на столе.

И вот из синагоги вынесли стол, шамес сел на стол, и четыре хелемчанина взялись за ножки стола и понесли шамеса от одного окна к другому, а тот ударял палкой в ставни и будил хелемчан к слихес.

Хелемчане стали строить городскую баню. Когда надо было настилать пол, все стали ломать голову: что делать? Строгать доски или нет? Строгать — будет скользко, люди могут сломать себе ногу или, поскользнувшись, обвариться кипятком, не строгать — тоже плохо: можно занозить пятки.

Думали-думали, ломали себе голову и решили обратиться к раввину за советом.

Когда пришли к раввину и изложили суть дела, он тоже думал-думал и наконец нашел такой выход:

— Доски для пола надо все-таки выстрогать, но, чтобы не поскользнуться, класть струганной стороной вниз.

Хелемчане были в восторге от находчивости своего раввина.

— Где Тора, — говорили они, — там и мудрость.

Однажды хелемский раввин стал рассуждать сам с собой:

— Все говорят, что хелемчане — глупцы. Однако я ведь тоже хелемчанин и, слава Богу, совсем не дурак. Но раз идет такая молва, то я, как пастырь, обязан проверить это. Сказано ведь в Священном Писании, что «хранит глупцов Господь». Так вот, я поднимусь на чердак, уберу лестницу и, завязав глаза, стану бродить по чердаку. Если я глупец — Бог будет меня хранить и не даст мне упасть, а если я умный. Бог меня хранить не станет — и я упаду с чердака.

Так и сделал.

В глубине души раввин считал себя очень умным, и он бродил по чердаку до тех пор, пока наконец не упал.

Лежит он на земле весь разбитый, еле живой и рассуждает сам с собой:

— Я знал, что умен, но сам не ожидал, что до такой степени. Я ведь весь в синяках и шишках — это означает, что я, наверное, умнее всех в Хелеме.

Однажды в Хелем приехал и поселился в нем рыжий кузнец. Стал хелемский раввин рассуждать:

— Кузнец — рыжий, а рыжий — всегда обманщик, а обманщик — вор.

В городе поднялся шум: появился вор!

И собрали торговцы семь мудрейших горожан и велели им думать. Думали те семь дней и семь ночей и решили обратиться к раввину. Так и сделали. Выслушал их раввин и велел торговать ночью, а днем спать. Тогда ночью никаких краж в лавках не будет. Так и сделали. Стало плохо — нет выручки. Снова собрались и снова обратились к раввину. И велел раввин нанять ночного сторожа и платить ему высокую плату. Так и решили. Кого же нанять? Почуяв хороший куш, раввин сказал, что сам согласен быть сторожем. Стал раввин сторожем. Через два дня пришел раввин и потребовал, чтоб ему купили тулуп, так как ему холодно. Купили. Через два дня приходит он снова:

— Я боюсь стоять в тулупе, в нем я ничем не отличаюсь от прочих — вы можете подумать, что я и есть вор.

Что же делать?

Решил раввин: выверну тулуп мехом наружу и тем буду отличаться от прочих; все будут знать, что я — это я. Так и сделал.

Прошло две ночи, снова пришел раввин:

— Я боюсь, если прибежит волк, он подумает, что я овца и съест меня.

— Что же делать, ребе?

— Купите мне коня, я буду на нем разъезжать.

Через два дня снова является:

— Я боюсь, конь может меня сбросить, и я убьюсь. Привяжите коня, чтобы он смирно стоял на одном месте.

Тут поднялся спор, у чьей лавки привязать коня, наконец решили, чтобы не было никому обидно, привязать коня у городской бани, на другой улице.

Наутро лавки оказались обворованными. Тут торговцы завопили:

— Ребе! Как вы могли это допустить?

Отвечает раввин:

— Лошадь ведь была привязана.

— Так надо было слезть!

— А если б меня встретил волк и подумал, что я овца?

— Так надо было обратно вывернуть тулуп!

— Тогда вы могли бы принять меня за вора!

— Так надо было скинуть тулуп!

— Так я бы замерз!

— Так надо было кричать!

— Видали умников? Меня наняли, чтоб вы могли спокойно спать, — зачем же я стану кричать и будить вас?

За такую мудрость раввину-сторожу повысили жалование.

В Хелеме однажды нашли на улице покойника. Раввин велел оповестить всех, чтобы люди пришли опознать мертвеца. Одна старушка, обливаясь слезами, сказала раввину:

— Ребе, покойник — мой муж.

— А какие вы можете сообщить приметы?

— Как же, ребе, он был заикой.

— Это не примета, — сказал мудрый раввин, — мало ли заик на свете?

Спросили одного хелемчанина: если бы ты нашел на базаре сто тысяч рублей — ты вернул бы пропажу хозяину?

Хелемчанин ответил:

— Смотря кто владелец: если бы эти деньги принадлежали Ротшильду — болячку бы я ему вернул! Но если бы эти сто тысяч потерял наш бедный шамес — я вернул бы ему все до копейки.

Хелемчанин пришел на конский базар купить лошадь. Окружили его барышники, и стал каждый хвалить свой товар. Говорит один барышник:

— Купи моего коня. Это не конь, а вихрь. Запряжешь его в Хелеме в полночь, а уже в шесть утра будешь в Люблине.

Хелемчанин поморщился и решительно отказался:

— Этот конь не для меня — что я буду делать в Люблине в такую рань?

Один хелемчанин писал письмо. Подошел к нему сосед и увидел, что тот пишет письмо огромными буквами. Удивился сосед и спросил:

— Зачем такие огромные буквы?

Тот объяснил:

— Я пишу дяде, а он, не про вас будь сказано, глуховат.

Хелемчанка пришла на вокзал. Ей надо было уехать во Львов.

Сидит она на вокзале и видит, как ее поезд тронулся и, лязгая буферами, медленно поплыл мимо вокзала.

— Чудеса Божьи! — восхитилась женщина. — Я сижу тут на вокзале, а еду там — во Львов!

Спросили раз хелемчанина:

— Куда спешишь?

Он ответил:

— На вокзал. Завтра приезжает мой отец. Надо встретить. Удивился спрашивающий:

— Если он приезжает завтра, зачем же ты сегодня его встречаешь?

Хелемчанин ответил:

— Завтра ярмарка, и я буду весь день занят.

Типшишокские евреи однажды решили: надо заполучить луну в синагогу и надежно ее там сохранять. И тогда отовсюду начнут все ездить в Типшишок на Кидуш левоно, и город на этом хорошо заработает. Сказано — сделано.

Вынесли евреи в полнолунье ведро воды и поставили его недалеко от синагоги. И как только отражение луны показалось в воде, ведро крепко-накрепко закутали в плотное рядно и отнесли в синагогу.

Как-то раз один типшишокский еврей приехал в Шклов, увидел евреев, стоящих у синагоги и молящихся на луну, удивился и сказал:

— Вот что значит мудрость! Мы умудрились стянуть луну с неба, а Шкловские евреи умудрились стянуть ее у нас.

Рассказывают, что типшишокским евреям понадобилось однажды убрать с узкой улицы большое бревно. Бревно лежало поперек улицы наискосок и было значительно длиннее ширины улицы. Сколько евреи ни бились, никак им не удавалось протащить бревно.

И тут одного типшишокца осенило.

— Евреи! — воскликнул он. — Давайте разберем дома с одной стороны — улица расширится, и мы свободно пронесем бревно. А дома после этого общими силами восстановим.

— Вот умница! — одобрительно сказали типшишокцы.

Так и сделали.

Когда понадобилось в Типшишоке устроить новое кладбище, градоправители никак не могли высчитать, сколько понадобится для кладбища земли. Судили-рядили и ни к какому решению не могли прийти.

Но есть ведь в Типшишоке умные люди, и вот один такой умный человек стал рассуждать так:

— Кладбище рассчитано на десять поколений. Мы, сейчас живущие, — это одно поколение, поэтому всем жителям Тип шишока надо лечь один подле другого на землю. Это пространство надо помножить на десять, и получится площадь кладбища!

Это предложение поразило всех своим остроумием. Все восхищенно воскликнули:

— Нет умнее жителей Типшишока!

И легли на землю.

В Куликове случилась беда. Городской сапожник, напившись пьян, убил горожанина.

Суд в Куликове был столь же скор, сколь и справедлив.

Сапожника приговорили к смертной казни.

Тут поднялся один житель Куликова и обратился к судье:

— Как же быть нам, горожанам? Осужденный ведь единственный сапожник в городе. Кто нам будет чинить обувь?

Подумал судья, подумал и постановил:

— Принимая во внимание, что оставить город без сапожника нельзя, принимая во внимание, что приговор, как таковой, должен быть приведен в исполнение, принимая во внимание, что в городе двое портных и что город может обойтись одним портным — одного из портных повесить с тем, чтобы в городе осталось по одному сапожнику и портному.

Выслушали жители Куликова приговор и воскликнули:

— Нет умнее нашего судьи!

Послала хозяйка Беню в лавку купить спички и наказала ему проверить, зажигаются ли они. Беня принес покупку. Хозяйка захотела зажечь спичку, ничего не вышло, попробовала вторую, третью, десятую спичку — ни одна не зажглась. Рассердилась хозяйка на Беню:

— Я ведь велела тебе проверить спички.

— Я так и сделал, — ответил Беня, — я их все проверил — и все до единой зажигались.

Послали Беню купить курицу. Ушел он и принес кувшин воды. Спросили его:

— Дурень! Почему ты принес воду вместо курицы?

Беня ответил:

— Пошел я на базар купить курицу. Расхвалила мне крестьянка курицу. Говорит: курица — сплошной жир. Значит, жир лучше курицы. Пошел я покупать жир. Расхвалил мне мясник жир, говорит: жир чист, как масло. Значит, масло лучше жира. Пошел я в лавку купить масло. Расхвалил мне лавочник масло, говорит: масло прозрачно, как вода, значит, вода лучше масла. И вот — я принес воду.

Послал хозяин Беню в спальню за туфлями. Тот пошел и принес туфлю и ботинок.

Накричал хозяин на Беню:

— Разве это пара, дурень! Иди принеси из спальни пару!

Обиделся Беня:

— Напрасно вы сердитесь, хозяин. В спальне тоже не пара — там остались только один ботинок и одна туфля.

Хозяин послал Беню опустить письмо в почтовый ящик, сказал:

— Только не забудь наклеить марку.

И дал денег на марку. Вернулся Беня, вот, говорит, отправил письмо, и отдал хозяину деньги за марку. Хозяин удивился: откуда деньги?

Беня приосанился:

— Я ведь тоже не дурак. Увидел — никто не смотрит — и ловко опустил в почтовый ящик письмо без марки.

— Беня, — сказал хозяин, — не забудь меня разбудить завтра в пять часов утра. Мне надо рано уехать.

В три часа Беня стал тормошить хозяина. Тот вскочил — посмотрел на часы и плюнул:

— Дурень ты, Беня! Я ж просил тебя разбудить меня в пять, а не в три.

— Зачем вы сердитесь? — обиделся Беня. — Я нарочно разбудил вас, чтобы сказать, что вам еще два часа спать.

Хозяйка вошла в кухню и увидела, что пес лакает молоко из опрокинутой банки, а Беня молча наблюдает за ним.

— Гойлем! — раскричалась хозяйка. — Почему ты не прогнал пса?

— Я с ним в ссоре, — ответил Беня. — Позавчера он порвал мне штанину, и с тех пор мы с ним не разговариваем.

Реб Йойзефл Локш привык есть каждую субботу рубленое яичко. Однажды, когда ему этого блюда не подали, он спросил раввиншу, в чем дело. Та объяснила ему, что зимой куры перестают нестись и поэтому яички дорожают — вместо копейки яичко стоит две копейки.

Ребе поднял глаза к небу и сказал:

— Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, Который даровал от мудрости Своей курице. Подумать только! За копейку она не хочет нестись, а за две копейки готова!

Перед Пейсахом реб Йойзефл Локш продавал вино для сейдера. Вдруг он обнаружил недостачу вина. Бочка оказалась наполовину пустой. Когда раввинша проверила дно бочки, там оказалась дырка. Всплеснула раввинша руками:

— Караул! Там же дырка!

Реб Йойзефл усмехнулся:

— Глупенькая! При чем тут дырка? Дырка же внизу, а вина недостает сверху!

Спросили деражненского раввина реб Йойзефла:

— Ребе! Имеет ли человек право жениться на сестре своей вдовы?

Он подумал, еще раз подумал и сказал глубокомысленно:

— С точки зрения Закона — имеет, но боюсь, что не сможет.

Вот что случилось однажды в Деражне и что записано в пинкасе для памяти поколений.

Около синагоги был высокий холм, а на вершине холма лежал большой камень, как говорится, со дня сотворения мира. Тот камень понадобился, чтоб уложить его как ступеньку у входа в синагогу. И вот деражненский раввин, светлая голова, повелел тот камень снести с горы — все поднялись на холм и стали осторожно, неся камень на руках, медленно спускаться.

Когда камень был уже внизу, двое прохожих сказали раввину:

— Ребе! Зачем было камень нести на руках? Его ведь можно было просто скатить вниз, и людям не пришлось бы мучиться.

Задумался ребе, пожевал бороду, наконец говорит:

— A-а, вы вполне правы.

И велел своей пастве поднять камень на вершину холма для того, чтоб скатить камень вниз и облегчить этим труд людей. Вот как мудр был наш раввин из Деражни!

Екеле зажигает три свечи и ставит их на стол.

— Екеле! Зачем сразу три свечи?

— Я хочу, чтоб их хватило на всю ночь. А то одной свечи разве хватит?

У Екеле было сто рублей, и он решил отдать их известному в городе жулику Авремелу, который уговорил Екеле одолжить ему деньги под двадцать процентов.

Все начали отговаривать Екеле и советовать лучше отдать деньги честному человеку под десять процентов, нежели нечестному под двадцать.

Екеле решил послушаться доброго совета. Он отправился к Авремелу и сказал ему так:

— Реб Авремел! Я решил дать вам деньги под десять процентов, так как к двадцати процентам я не питаю доверия.

Однажды в субботу отец упрекнул Пейсю в том, что тот никого не приветствует полагающимся в этот день пожеланием «доброй субботы». В следующую субботу Пейся встал v синагоги и, не пропуская никого, каждому говорил: «Доброй субботы».

Отец и на этот раз был недоволен: не принято приветствовать всех подряд.

В следующую субботу Пейся подошел у синагоги к одному из прихожан со словами: «Доброй субботы», к другому: «А вам — нет доброй субботы», к третьему: «Доброй субботы», к четвертому: «А вы подряд — вам не полагается доброй субботы».

Пейсю сосватали. Отец привез ему невесту из местечка Овруч. После свадьбы спрашивают люди Пейсю:

— Понравилась тебе, Пейся, твоя жена?

— Да, очень. Всегда буду брать жен из Овруча.

Однажды ночью Хойзек проснулся с радостным криком:

— Я вырос! Мне кровать коротка!

Когда зажгли свечку, увидели, что он лежит поперек кровати.

Жил-был один меламед. О нем говорили, что он очень умен и находчив. Однажды жена послала его к соседке взять в долг желток яйца и ложку сметаны. Отцедила соседка желток и спрашивает меламеда, во что он его возьмет. Снял меламед из-под шапки ермолку и подставил. Набрала соседка ложку сметаны и спрашивает: а это куда? Перевернул меламед ермолку и подставляет: вот сюда. Принес жене, а та раскричалась:

— А где желток?

— А желток, — отвечает меламед, — на той стороне ермолки — вот, — и перевернул ермолку.

Меламед был очень беден. Однажды его встретили в городе на ярмарке. Он слонялся там без дела, глазел по сторонам. Его спрашивают:

— Разве у тебя есть что продать, разве ты можешь что-нибудь купить? Зачем же тебе понадобилось попусту добираться сюда за тридцать верст?

Отвечает меламед:

— Кто знает, может быть, я найду попутную подводу, чтобы вернуться бесплатно домой. И то заработок.

Когда меламеда одолела бедность, он нанялся в деревню к одному корчмарю обучать его сына и приезжал домой только на Пейсах.

Ему сказали:

— Ты ведь живешь близко от местечка, почему бы тебе не приезжать домой, к семье, каждую пятницу?

Удивился меламед глупости вопрошавших:

— Вот чудаки! Сейчас, когда я бываю дома только раз в году, жена моя рожает каждый год. А если бы я проводил дома каждую субботу, она рожала бы, не дай Бог, каждую неделю.

Заболел у меламеда грудной ребенок. Вызвали врача. Врач пожелал осмотреть грязные пеленки. Молодая мать покраснела, застеснялась, но муж прикрикнул на нее:

— Глупая, чего ты стесняешься господина доктора! Дай ему запачканные пеленки — это ведь его хлеб.

В местечко приехало какое-то губернское начальство. Ему были представлены «сливки» общества. Затесался среди них и меламед.

Посмотрело начальство на меламеда и спросило:

— Сколько у вас детей?

— Тридцать шесть.

— Ха-ха-ха! — недоверчиво рассмеялся чиновник.

Увидел меламед, что чиновник его не понял, и объяснил:

— Ну так и помощник у меня тоже есть.

— Ах, помощник, тогда возможно, возможно, — закивал головой чиновник.

Жили раввин с раввиншей. Раввин всю жизнь учил Тору, так что совсем не знал жизни, а раввинша, хоть Тору и не учила, была глупа не меньше, чем ее муж-раввин. И был у них сын, которого они очень любили.

Стоит однажды раввинша у печи, обед варит. Вдруг выпало из печи на пол горящее полено.

Увидела это раввинша, закричала не своим голосом. Прибежал раввин и спрашивает раввиншу, что случилось. А та отвечает:

— Когда полено упало, я подумала: а что, если сын наш женился бы, и был бы у него ребенок, наш внук, и стоял бы он у печи как раз тогда, когда оттуда выпало полено. Его, наверное, убило бы поленом.

Тут и раввин заплакал вместе с раввиншей. Прибегает сын. Рассказали они ему, в чем дело. Опечалился сын и думает: «Как же мне жить с ними вместе, если Бог так наказал их глупостью?»

Решил он уйти побродить по свету, поискать умных людей и поселиться у них. Положил в котомку тфилин, хлеба, селедки и ушел из отчего дома куда глаза глядят.

Идет и видит: два человека заколачивают крышку на бочке с водой.

— Что вы делаете? — спрашивает сын раввина.

Отвечают:

— Мы поймали луну, чтобы сохранить ее в бочке до молитвы на новомесячье, на тот случай, если будет пасмурная погода.

Посмеялся сын раввина их глупости и пошел дальше. Видит: двое схватились за железный крюк и тянут его изо всех сил в разные стороны.

— Зачем вы это делаете? — спрашивает.

Отвечают:

— Крюк попался слишком короткий, вот мы его и вытягиваем.

Снова засмеялся сын раввина и пошел дальше. Видит, тащит женщина корову на чердак.

— Что это ты делаешь? — спрашивает.

— Да вот у меня сено на чердаке, хочу накормить корову, — отвечает женщина.

Расхохотался сын раввина и подумал: «Много, ой много глупцов, которые, пожалуй, еще глупее моих отца с матерью», — и вернулся домой.

Раввин с раввиншей очень обрадовались.

Жил-был царь, и было у того царя большое горе. Его единственный сын был глуп как пень. Печалился царь: как будет такой глупец царствовать? Собрал царь всех своих министров и попросил у них совета: как сделать так, чтоб сын-дурак поумнел и смог управлять государством?

Говорят министры царю:

— В таком-то заморском городе есть известный во всем мире университет, в котором преподают величайшие мудрецы. Если царю угодно, пусть пошлет туда своего наследника.

Имея таких учителей, ваш сын безусловно поумнеет.

Понравился царю совет министров, и он отправил принца в тот университет.

Спустя несколько лет принц вернулся, напичканный разными знаниями и премудростями. Обрадовался царь: теперь-то у него будет умный наследник. На радостях он устроил грандиозный пир, пригласил всех умных людей своего царства: пусть люди увидят, какой ученый и умный у него наследник. Во время пира было выпито немало вина. Развязались языки, и стали мудрецы хвастаться своими знаниями и умениями. Встал один мудрец и спрашивает принца:

— Скажи нам, принц, чему ты обучался в заморском университете?

Отвечает принц:

— Я изучал все семь премудростей, но глубже всего постиг науку об измерениях.

Тут гости попросили:

— Покажи нам свою мудрость, принц!

— Хорошо, — сказал принц, — пусть кто-нибудь зажмет что-нибудь в кулаке. По очертанию кулака я установлю, какой предмет зажат в руке.

Один из министров зажал в руке кольцо и протянул руку принцу. Тот измерил очертания кулака и сказал:

— Мои знания мне подсказывают, что в руке зажат круглый предмет, имеющий круглое же отверстие внутри.

Все поразились образованности принца. Тогда министр спросил:

— Мудрый принц! Определи, будь милостив, что же именно я держу в руке.

На это принц ответил так:

— С помощью знаний, полученных мной в университете, я этого определить не могу, но здравый смысл мне подсказывает, что в руке зажат мельничный жернов.

Выехал царь на прогулку, встретил простака и спрашивает, куда, мол, идешь. Отвечает простак:

— Иду в город, хочу увидеть царя.

— Тогда садись в мою карету, — говорит ему царь, — поедешь со мной в город. Там и увидишь царя.

Залез простак в карету и спрашивает царя:

— А как же я узнаю, кто царь?

— Очень просто, — отвечает царь, — все перед царем шапки снимут и будут ему кланяться.

Приехали в город. Весь народ при виде кареты стал шапки снимать и кричать «ура».

— Ну что, — спрашивает царь простака. — Теперь узнал, кто царь?

— Нет, — отвечает простак, — я ведь не знаю, перед кем народ снимает шапки — перед тобой или передо мной.

Жил-был один дурень. Но не простой дурень, а дурень, считавший себя умником. Задумал дурень жениться. Позвал шадхана и просит выбрать ему невесту. Выбрал шадхан ему невесту и договорился о смотринах. Перед тем как ехать на смотрины, шадхан говорит жениху:

— Знай, сын мой, что с невестой разговаривать надо с понятием. Беседуй о чем угодно, но если хочешь ей понравиться, обязательно коснись в разговоре трех вещей: во-первых, поговори о ее семье, во-вторых, поговори о любви — девушки это любят, в-третьих, поговори немного о философии — это придаст тебе вес. Если ты удачно побеседуешь — невеста будет твоя.

— Считайте, что я ей уже понравился, — сказал самодовольный жених и поехал на смотрины.

Приехал. Познакомился. Сели беседовать. Вспомнил жених совет шадхана и спросил невесту:

— Есть ли у вас братья и сестры?

— Нет, — ответила невеста, — я единственная дочь.

«Ну, — думает жених, — с первым я, слава Богу, покончил. Теперь как мне половчей подойти к разговорам о любви?»

Поразмыслил немного и спрашивает:

— Скажите, пожалуйста, вы любите лапшу с молоком?

— Нет, — отвечает невеста. — Терпеть не могу лапши с молоком.

А жених, очень довольный собой, думает про себя: «И со вторым я, чтобы не сглазить, справился недурно. Остается философский разговор, но это для меня пустячное дело, тут я ей покажу, на что я способен».

Подумал-подумал и спрашивает:

— А если бы у вас были братья и сестры, то вы любили бы лапшу с молоком?

Некий невежда хотел жениться. Шадхану он поставил множество условий: он хочет, чтобы невеста была молода, красива, умна, богата и, кроме того, чтобы она умела петь и играть на пианино.

Шадхан выслушал все это и сказал:

— Есть у меня для вас такая невеста, но она имеет все-таки один маленький недостаток: раз в шесть лет она теряет свой светлый разум и сходит с ума — это длится всего 10–15 минут и тут же проходит.

— Я согласен, — сказал невежда, — давайте сюда невесту.

— Сейчас нельзя, — ответил шадхан, — надо подождать, пока она сойдет с ума и согласится выслушать ваше предложение.

Один очень «умный» жених должен был выехать на свадьбу в тот город, где жила его невеста.

К несчастью, он опоздал на поезд и дал невесте такую телеграмму:

«Опоздал на поезд. Приеду завтра. Прошу во что бы то ни стало отложить свадьбу».

В одном местечке жила девица, и приключилась с ней неприятная история. Овладело ею дурное побуждение, иецер-оро, споткнулась она, соблазнилась и, не про вас будь сказано, забеременела. Когда увидели, что носит она брюхо в зубах, спросили ее:

— От кого?

И тогда, подумав, она ответила:

— От нашего ребе, да живет он и здравствует.

Услыхав это, возликовали миснагиды, и горько стало на сердце у хасидов. Когда дошли ее слова до самого ребе, он послал за ней и спросил:

— Я слыхал, дочь моя, что ты, упаси Боже, беременна?

— Да, ребе.

— От кого?

— От вас, ребе.

Удивился ребе:

— Как это, дочь моя, я ведь никогда тебя не видел!

Заплакала девица и сказала:

— Ребе! Дело было так. Моя тетя пришла к вам и попросила дать ей средство, чтобы иметь ребенка, и вы дали ей святую воду и велели ее пить. Однажды, когда тети не было дома, я глотнула немного из той бутылки, и вот…

И сказал ей ребе:

— Дочь моя, святая вода сама по себе совсем не средство! если при том нет мужчины…

Разревелась девица и сказала, всхлипывая:

— Ребе! Разве мало у нас в городе мужчин?

Женщина, муж которой долго был в отъезде, вдруг родила сына. В городе начали об этом поговаривать. Вызывает раввин эту женщину и говорит ей:

— Ваш муж уехал два года тому назад, ни разу не приезжал. Как это у вас мог родиться ребенок?

— Здравствуйте пожалуйста, ребе, мой муж таки уехал, но разве он аккуратно не шлет мне писем?

Некая женщина родила ребенка на второй месяц замужества.

Весь город возмущался.

— А что тут особенного? — удивлялась ее мать. — Это она по неопытности. В следующий раз родит точно через девять месяцев после замужества!

Муж и жена пришли к раввину разводиться. Но у них был только один ребенок, и они никак не могли договориться, с кем он останется.

Говорит им раввин:

— Придете ко мне в будущем году, у вас за это время, наверное, родится еще один ребенок. Тогда каждый из вас возьмет себе по ребенку.

Спрашивает муж:

— А что будет, если родятся близнецы?

Тогда жена рассмеялась и сказала:

— Посмотрите-ка на этого специалиста по близнецам! Ха-ха! Если б я полагалась на него, то у меня и этого ребенка не было бы!

Некий арендатор приехал из города озабоченный и расстроенный. Заметив это, жена спросила, что с ним случилось.

Вздохнул арендатор и сказал, что привез из города дурные вести: говорят, скоро придет Машиах.

— Плохо, у нас ведь коровы, козы, лошади, столько добра — куда мы со всем этим денемся?

Утешила его жена:

— Не переживай, Авром-Нисн, Господь Бог нас спас от Фараона, от Амана — спасет и от Машиаха.

Некий деревенский еврей не знал, как справляют сейдер. Он послал жену, чтобы та подсмотрела у соседа-еврея под окном, что тот делает, и после этого передала ему все подробно, чтобы он сделал то же самое.

Жена встала под окно и видит: сосед бьет жену. Ни жива ни мертва вернулась она домой.

— Ну как? Что ты там видела? — спрашивает муж.

Молчит жена и на вопросы мужа ничего не отвечает. Тут муж рассердился и стал в сердцах ее бить. Жена удивилась:

— Ты же сам знаешь, как справлять сейдер, отчего же меня спрашиваешь?

Одна женщина, читая в книге Цена Урена об Иосифе, которого родные братья продали в рабство, горько заплакала, жалея Иосифа.

Спустя год, когда начался новый цикл чтения Пятикнижия, она вновь дошла до этой же главы. Прочла о том, как Иосиф пришел к братьям, как они его продали — и очень на него рассердилась:

— Дурачок ты, так тебе и надо! Знал ведь с прошлого года, какую штуку тебе устроили братцы, — чего же ты опять к ним полез?

Некто пришел в синагогу и произнес благодарственную молитву — за чудесное избавление от опасности. Его спросили:

— Какое чудо с тобой случилось?

— Понимаете ли, — отвечает, — много лет тому назад, когда я еще был холостяком, мне сватали одну девушку. Но отцу она не понравилась, и она вышла за другого.

— Ну, а где же чудо?

— В том-то и чудо, что я на ней не женился. Вчера она овдовела.

Жили-были двое сирот, парень и девица. Парень был сыном известного в местечке вора, а девица — дочерью известного в местечке пьяницы. Встретились они, полюбили друг друга и решили пожениться. Поженились. Едва прошло девять месяцев, как у них, в добрый час, родился сын. Родился сын, и начались ссоры — как назвать мальчика? Отец хотел его назвать в честь своего отца, а жена — в честь своего. Спорили аж до самого обрезания.

Вечером, накануне обрезания, пришел мойэл посмотреть на ребенка, чтобы решить, можно ли делать обрезание. Стали они наперебой жаловаться друг на друга. Каждый доказывал свою правоту.

Выслушал мойэл все эти жалобы и спрашивает отца ребенка:

— Как звали твоего отца?

— Гимпл, — отвечает тот.

Затем обратился мойэл к матери и тоже спрашивает:

— А как звали твоего отца?

— Гимпл, — ответила та.

Ухмыльнулся мойэл и сказал:

— О чем же вы спорите? Дайте ему имя Гимпл.

Но супруги снова затараторили, и каждый твердил свое:

— Да, но я хочу, чтобы его назвали Гимпл в честь моего отца!

— Не о чем спорить, — сказал мойэл, — подождите, пока он вырастет, и тогда одно из двух: если он станет вором — значит, его назвали в честь деда по отцу, если он станет пьяницей — значит, его назвали в честь деда по матери.

Жена:

— Единственное, что омрачает мое счастье, — это сознание того, что когда-нибудь я могу стать вдовой.

Муж:

— Не переживай, жена моя. Пока я жив, этого с тобой не случится.

Жена оставила мужа дома и наказала ему посидеть у колыбели: укачивать ребенка, пока тот не заснет. Кроме того, она попросила его присмотреть за молоком в печи, чтобы оно не убежало. Потом, вспомнив, что муж лакомка и может, чего доброго, съесть пряники в шкафу, она вернулась и сказала, чтоб он, упаси Боже, не трогал пряников: в них, мол, положен яд, чтобы травить мышей.

Сказала так жена и ушла.

Оставшись один, муж нашел веревку и привязал колыбель к правой ноге, чтобы укачивать ребенка, а сам встал у печи следить за молоком.

В эту минуту вдруг открылась дверь и в дом вбежала собака. Увидела собаку сидевшая на яйцах курица, переполошилась, взлетела и опрокинула горшок с молоком. Муж кинулся к печи, чтоб подхватить горшок, да забыл, что привязал себя за ногу к колыбели. Колыбель, конечно, перевернулась, ребенок выпал на пол и завопил. Представил себе муж, как жена, вернувшись, будет его пилить.

«Чем такая жизнь, — думает, — лучше уж смерть!» Съел в отчаянии все пряники и лег в кровать. Пришла жена, увидела, что делается в доме, накинулась на мужа.

— Злодей! — кричит. — Что ты валяешься в кровати?

А муж смиренно отвечает:

— Я, дорогая, настолько кругом виноват, что мне ничего другого не остается, кроме смерти. Я съел пряники, теперь лежу и смотрю на часы — когда же смерть придет?

У одного еврея вор украл соболью шапку. Вора поймали и отвели на суд к раввину. Свидетель кражи признал вора и показал против него. Раввин склонялся уже было к тому, чтобы заставить вора вернуть украденное, но тут вор и говорит:

— Ребе! Вы хотите меня осудить на основании показаний только одного свидетеля, который говорит, что видел, будто я украл шапку. А я представлю вам двадцать свидетелей, которые на Торе поклянутся, что не видели, как я крал шапку.

Раввин подумал, убедился в правоте заподозренного и оправдал его.

Некая женщина внезапно умерла, когда ее ребенку было только три месяца. Тогда для ребенка наняли кормилицу. Спустя два месяца кормилица передумала, оставила ребенка и вернулась к себе домой. На кормилицу подали в суд, чтобы суд обязал ее выполнить контракт.

Суд заседал, заседал и снова заседал. Он заседал двадцать лет. Наконец было вынесено решение: обязать-таки кормилицу выкормить того ребенка.

У одного раввина была очень длинная борода. Однажды ему в руки попала книга, в которой было написано, что тот глуп, у кого борода слишком длинная. Сидит он и думает — что делать, чтоб не выглядеть глупым? Надо немного укоротить бороду, но как? Брить нельзя. И он решил немного подпалить ее.

На сколько же подпалить? Пусть останется в кулак длиной. Ухватил он от подбородка бороду кулаком, а все, что ниже, подпалил. Борода сгорела, огонь дошел до пальцев, обжег руку, раввин ее отдернул, и борода сгорела вся целиком.

Тут он взял в руки книгу и там, где было написано: «Тот глуп, у кого борода слишком длинная», дописал своей рукой: «Проверено и испытано».

Некто хвастался, что свободно говорит по-французски. Тогда кто-то решил его проэкзаменовать:

— Парле ву франсэ?

На что вопрошаемый ответил немедленно:

— Иес!

Экзаменатор стал над ним смеяться:

— Это же не по-французски, а по-английски!

Хвастун был явно польщен:

— Гляди ты! Прямо чудеса. Оказывается, я и по-английски умею, а я и не знал.

Один еврей любил и умел рассказывать всякие истории. Другой ему позавидовал:

— Слушайте! Ваши истории совсем не новы. Мне их рассказывал еще мой отец, когда он был совсем маленьким.

— Когда-то были украшения! Мама моя, мир ее праху, носила серьги. Вот это были серьги! Каждая серьга — весом в полпуда.

Удивились слушатели:

— Не может быть. Как такие серьги не порвали ушей?

— Очень просто: серьги внутри были полые.

Беседуют два лгуна:

— Я был в Петербурге и видел там в музее топор, которым Каин убил Авеля.

— Это что! Я в музее трогал руками лестницу, которую видел во сне праотец Иаков!

Некий бадхан был также и изобретателем, ведь он жил по соседству с механиком — человеком, который делал уксус. Увидев, что газеты, предсказывая погоду, часто попадают пальцем в небо, этот бадхан придумал аппарат, который всегда правильно указывает погоду. Вот это изобретение:

Надо во дворе вывесить полотенце и каждый день проверять его: если полотенце сухое — значит, дождя нет, если полотенце мокрое — значит, на улице дождь. Если полотенце сухое и холодное — значит, на улице мороз, если оно мягкое, белое и блестящее — значит, снег. Если полотенце висит спокойно — значит, безветрие, если оно треплется по воздуху — значит, ветер, а если полотенца вовсе нет — значит, его украли.

Дедушка (внуку):

— Авремл! Я тебе сто пятьдесят раз говорил, чтоб ты бросил курить.

Авремл:

— А почему нельзя курить?

Дедушка:

— Потому что курение сокращает годы человеческой жизни.

Авремл:

— Но ты ведь куришь, а тебе уже восемьдесят четыре.

Дедушка:

— Вот именно. Мне сейчас восемьдесят четыре года, но если бы я не курил, то мне сейчас было бы, наверное, все сто двадцать лет.

Хаим и Ента, приехав в Одессу, пошли в картинную галерею. До закрытия оставалось всего полчаса. Это очень огорчило Хаима, и он сказал:

— Жаль. За полчаса мы не успеем осмотреть все картины.

Ента нашла выход:

— Почему не успеем? Ты смотри картины на одной стенке, а я на другой — быстрее будет.

Сказал Мотл-портной:

— Помню, мои родители всегда ссорились из-за меня. Отец хотел, чтобы я был сапожником, а мать хотела сделать из меня портного. Это счастье, что мать добилась своего. Если бы, не дай Бог, отец отдал меня в сапожники — я бы давно умер с голоду. За тринадцать лет, что я портной, еще ни разу не было случая, чтобы кто-нибудь заказал мне обувь.

Сидели евреи в синагоге и рассказывали чудеса о местном богаче, о том, как он разбогател и возвысился.

Один старик, вспоминая, рассказывал:

— Я помню, как реб Вигдор появился у нас в городе. Это было лет тридцать тому назад, и у него была одна-единственная пара драных штанов, а теперь у него — миллион.

— Миллион? — удивился кто-то. — Зачем ему миллион драных штанов?

Во время турецкой войны мать провожает своего единственного сына в армию и, плача, говорит ему:

— Смотри, сынок, береги себя на войне.

— А как мне, мама, себя беречь?

— Что значит как? Очень просто: убил турка — сядь, отдохни, отдохнул — можно другого убить.

— Мама! А если, пока я отдыхаю, другой турок убьет меня?

— Что ты, сынок! Что он против тебя имеет, чтобы ни с того ни с сего тебя убивать?

Мать расхваливала сына-художника:

— Он так натурально рисует, что, когда вы смотрите на нарисованные им морские волны, вас начинает тошнить.

Некий купец приехал с приказчиком по делам в деревню. Дело было под вечер. Сошел наш купец с подводы, зашел в корчму, а приказчика оставил сторожить лошадей. Поужинал купец, вышел перед сном во двор и зовет приказчика:

— Зисл!

— Я здесь, балебос!

— Смотри, Зисл! Я оставляю на тебя лошадей. Упаси Боже, не засни, эта деревня кишмя-кишит конокрадами.

— Не беспокойтесь, балебос, — отвечает Зисл, а сам устраивается на подводе поудобнее и помягче.

Через час купец вышел из корчмы:

— Зисл!

— Что, балебос?

— Что ты делаешь?

— Я думаю, балебос.

— О чем ты думаешь?

— А вот о чем. Когда копают яму, куда девается песок?

— Хорошо, думай, думай, — похвалил купец и ушел спать.

Через два часа купец снова вышел из корчмы:

— Зисл!

— Что, балебос?

— Что ты делаешь?

— Я думаю, балебос.

— О чем ты думаешь?

— А вот о чем. Когда курят трубку, куда девается дым?

— Хорошо, Зисл, думай, думай, — сказал купец и вернулся в корчму.

Через три часа снова вышел купец из корчмы:

— Зисл!

— Я здесь, балебос.

— Что ты делаешь?

— Я думаю, балебос.

— О чем ты думаешь?

— А вот о чем я думаю, балебос. Куда могли деться наши лошади?

Некто посетил сумасшедшего. Гость и хозяин стояли на балконе и мирно беседовали. Вдруг сумасшедший схватил гостя за горло и говорит ему:

— Давай вместе прыгнем вниз!

Гость не растерялся:

— Глупый! Зачем прыгать сверху вниз, давай лучше прыгнем снизу вверх.

— И то правда, — сказал сумасшедший, и они спустились вниз.

Племянник пришел в сумасшедший дом навестить больного дядю. Сумасшедший стал жаловаться племяннику на зубную боль, открыл рот, показал больной зуб и попросил попробовать — крепок ли. Племянник так и сделал. Не успел он отнять руку, как больной, лязгнув зубами, больно укусил его за палец.

— Когда говорят «сумасшедший» — значит, сумасшедший! — так объяснил он свой поступок известной пословицей.

В каждом местечке есть свой сумасшедший. И вот сумасшедшему в одном местечке пришло в голову перевернуть все местечко вверх дном. Он стал бегать по улицам и оповещать жителей о своем плане.

Один человек, смеха ради, попросил сумасшедшего не переворачивать его дом.

— Ладно, — сказал сумасшедший, — сделаю тебе такое одолжение. Оставлю в покое твой дом.

Но через два часа сумасшедший пришел к тому человеку и сказал, что все-таки не может пощадить его дом.

— Переворачивать так переворачивать, — пояснил он.

В частной психиатрической больнице содержался один раввин. Он был спокойным больным, постоянно молился, но однажды в субботу заупрямился и потребовал только кошерной еды.

Пришлось главному врачу разрешить больному в сопровождении служителя пойти в город, где в еврейской кухмистерской тот съел кошерный субботний обед.

После того как больного привели обратно в больницу, главный врач вышел в сад погулять и остолбенел, увидев раввина, разгуливающего с папиросой в зубах.

— Не понимаю, — спросил врач, — как это человек, так настойчиво добивавшийся кошерной пищи, позволяет себе в субботу разгуливать с зажженной папиросой?

На что раввин ответил так:

— Вы забываете, что я сумасшедший.

Стекольщик стал однажды укорять сумасшедшего:

— Какой же ты сумасшедший? Все сумасшедшие обычно бьют стекла в домах, а ты даже этого не делаешь. Выбил бы несколько стекол — у меня была бы работа, вот и принес бы хоть какую-то пользу.

Что сделал сумасшедший? Пошел и выбил все стекла в доме этого стекольщика. Погнался стекольщик за сумасшедшим и хотел его прибить.

— Я, — кричит, — ждал от тебя пользы, а ты нанес мне вред!

Отвечает ему сумасшедший:

— Но я и думал о твоей пользе. Если бы я побил стекла в других домах, то, может быть, стеклить окна позвали бы другого стекольщика. Но теперь, когда стекла выбиты в твоем доме, работа не достанется никому, кроме тебя.

Жил-был балтакса, злой как смерть, никого не стыдился, ничего не боялся. Даже черта.

Однажды подсчитал балтакса вырученные деньги и понес их в банк. Повстречался ему в городе черт. Идут они с чертом и беседуют. Видят, мать из окна зовет детей домой, а они не слушаются и домой не идут. Тут она как закричит в сердцах:

— Не хотите идти домой, ну и черт с вами!

Балтакса и говорит черту:

— Забирай этих детей, ведь мать сама отдала их тебе.

— Нет, — отвечает черт, — она на самом деле любит своих детей и была бы в отчаянии, если бы я их забрал. А сболтнула она так по глупости.

Идут они дальше. Видят, балагола распрягает коня, а конь что-то вдруг закапризничал. Балагола ругал-ругал коня, а потом и говорит:

— Черт бы тебя побрал!

— Слышишь, — говорит черту балтакса, — бери коня, балагола сам его тебе отдает.

— Нет, — отвечает черт, — не возьму коня у балаголы. Он вовсе не хочет отдавать коня, без коня он с голоду помрет.

Идут они дальше и видят, стоят евреи-ремесленники у синагоги. Увидели балтаксу, зашумели и стали отплевываться:

— Господи, черт бы побрал этого кровопийцу!

— Слышишь? — говорит черт. — Это они от всей души говорят. Тебя-то я и заберу!

Схватил черт балтаксу и унес его с собой.

Бедный путник постучал поздно вечером в богатый дом, попросился на ночлег. Богач не захотел открыть дверь.

— Если вы меня впустите, то я вас благословлю, — пообещал бедняк.

Богач рассмеялся в ответ.

— Вы зря смеетесь, — сказал бедняк. — Это будет особое благословение.

Богачу стало любопытно, он впустил бедняка, дал ему грош.

— За грош я благословлю вас только про себя, — сказал бедняк и собрался уходить.

Богачу пуще прежнего любопытно, какие такие особые благословения у нищего. Дал он бедняку пятак, а тот и говорит:

— Я пожелаю вам три вещи: во-первых, чтобы вы настлали у себя в доме дощатый пол, во-вторых, чтобы вы никогда не умерли, и, в-третьих, если вы все-таки умрете, чтоб вас положили рядом со мной.

— Не понимаю я этих благословений.

— Если дадите мне ночлег, то завтра я объясню, в чем их суть.

Рано утром богач разбудил бедняка. Ему не терпелось узнать смысл трех благословений.

— Слушайте, — сказал бедняк и встал на пороге дома. — Так как я вчера убедился, что вы добряк и всегда рады помочь бедному человеку, я пожелал вам, чтоб вы настлали на свой земляной пол доски, поскольку вы недостойны ступать по земле. Я пожелал вам, чтоб вы не умерли, — такой, как вы, должен не умереть, а издохнуть. Я пожелал вам, чтоб вас после смерти положили рядом с моей могилой, — это для того, чтоб мои черви, им, беднягам, у меня нечем будет поживиться, переползли к вам — у вас-то достаточно мяса и жира.

И с этими словами бедняк был таков.

Сидели евреи в тесной компании и «оценивали» богатство местного богача.

Встает один и говорит:

— Я думаю, что ему не хватает ста двадцати тысяч рублей.

Все рассмеялись:

— По-твоему, он что, накануне банкротства?

— Что вы! — ответил тот. — Всем бы евреям быть такими банкротами! Но свинья он такая, будто у него двести тысяч рублей, а в действительности у него не больше восьмидесяти тысяч — значит, ста двадцати тысяч ему не хватает.

Спросили одного бедного человека:

— Почему беднякам приходится соблюдать все запреты оры, а богачи преступают их и при этом чувствуют себя превосходно?

Тот ответил так:

— Когда Мойше-рабейну в сердцах разбил скрижали, все бросились собирать осколки. Богачи захватили все крупные осколки, а на них было написано: «укради», «убий», «прелюбодействуй» — поэтому им все можно. А беднякам остались маленькие осколки: «не», «не», «не» — вот им все и запрещено.

Жестянщик Рувн-Бер был большим шутником. Однажды он тяжело заболел и чуть не отправился на тот свет.

Когда он в первый раз после выздоровления пришел в синагогу, то стал убеждать собравшихся, что в самом деле вернулся с того света.

Его спросили:

— Рувн-Бер! А как там люди живут?

— А почти так же, как и на этом. Богатым хорошо, бедным плохо. Богатые сидят, как паны, в котлах, а бедняки рубят дрова и все подкладывают под те котлы.

Однажды в пятницу какой-то приезжий зашел к раввину и сказал:

— Ребе! Я здесь чужой человек. Никого не знаю. У меня с собой немалые деньги, а ведь деньги нельзя держать при себе в субботу. Поэтому прошу вас, пусть мои деньги полежат у вас. Бог даст, после субботы я их у вас заберу.

Отвечает раввин:

— Пойди и приведи сюда свидетелей — двух лучших людей нашего местечка.

Приезжий смутился:

— Ребе! Я вам доверяю. Не нужно никаких свидетелей.

— Нет, — говорит раввин, — я не приму твоих денег без свидетелей.

Делать нечего. Приводит приезжий двух лучших людей местечка и в их присутствии передает раввину деньги.

В воскресенье утром, когда приезжий пришел к раввину за деньгами, тот сказал:

— Знать ничего не знаю и денег твоих не видал!

Побежал приезжий к двум почтенным свидетелям. Те пришли к раввину и говорят:

— Знать ничего не знаем и денег не видали.

Растерялся приезжий. Стоит он, окаменев от горя и стыда, и не знает, что делать.

Когда свидетели ушли, раввин вынул из комода деньги и протянул их приезжему.

Удивился и обрадовался приезжий:

— Ребе! Зачем вам все это понадобилось?

— Видишь ли, сын мой, — ответил раввин, — я хотел показать тебе, каковы у нас в местечке лучшие люди.

Синагога. Сумеречный зимний вечер. Сидят у печи евреи. Ораторствует один бедняк:

— Беседовал я сегодня во сне с Богом. Говорю Ему: «Ребейну шел ойлем! Тысяча лет у Тебя как один день, и тысяча рублей для Тебя как один рубль. Что мешает Тебе одолжить мне один рублишко?»

— И что же Бог тебе ответил на это?

— А он ответил мне: «Подожди часок…»

Бедняк жаловался:

— Вы говорите, что в Талмуде написано: «Все, что делает Господь, — к добру Он делает», — а я говорю вам — неверно это! Не к добру, а к худу.

Все начали его стыдить:

— Не богохульствуй!

Отвечает бедняк:

— Могу доказать: вот дырка в ботинке — вода втекает туда, дырка в бочке — вода вытекает оттуда.

Богач и бедняк пришли в Йом Кипур в синагогу. Оба просили Бога о ниспослании им заработков. Богач молился:

— Боже милостивый! Все у меня есть: и красивый дом, и красивая мебель. Об одном прошу — дохода не меньше двух тысяч рублей в год.

Услышал Бог молитву и распорядился:

— Записать ему четыре тысячи рублей.

Бедняк молился:

— Боже! У меня в доме пусто, мы с женой голодаем. Сделай так, чтоб я зарабатывал в неделю один рубль.

Бог распорядился:

— Ничего не пишите. Такими мелочами я не занимаюсь. Даже если он пробежится по домам, собирая милостыню, то уж как-нибудь соберет рублишко в неделю и без нашей помощи.

Жил-был неудачник. Что бы он ни делал, за что бы ни принимался — ничего ему не удавалось. Начнет торговать холстом для саванов — люди перестают умирать, возьмется быть мойэлом — женщины рожают только девочек. А был этот неудачник знатного рода, многие жалели его и хотели ему помочь, но как ни старались — ничего из этих стараний не получалось. Дело дошло до того, что не стало у неудачника хлеба, нечем детей кормить. Нищенствовать же ему тоже не пристало — он ведь был знатного рода: дедушка — знаменитый раввин, отец — известный знаток Талмуда. Пробовали дать неудачнику денег — не берет, пробовали одалживать, чтобы начал он свое дело, — через месяц дело прогорало, деньги пропадали, и он оставался таким же бедняком, как и раньше. Тогда один человек предложил:

— Дайте мне собранные для неудачника деньги. Я придумал, как их ему отдать.

Так и сделали. И пошел тот человек следом за неудачником. Шли они, шли, пока не дошли до моста. Увидел человек, что неудачник хочет перейти через узкий мост, забежал вперед и положил кошелек с деньгами посреди моста. Он рассчитывал, что неудачник наткнется на кошелек и поднимет его.

Положил кошелек и стал поодаль, наблюдает, что будет дальше.

А дальше было вот что. Подошел неудачник к мосту, остановился и подумал: «Сколько раз я проходил по этому мосту. Интересно, сумел бы я его перейти с закрытыми глазами? Дай-ка попробую».

Сказано — сделано: закрыл неудачник-бедняк глаза и осторожно-осторожно перешел мост, а кошелька, конечно, не заметил.

Поднял тогда тот человек кошелек, махнул рукой на бедняка. Видно, Бог хочет, чтоб он был бедняком, решили люди, и тоже махнули на него рукой.

Так неудачник и остался бедняком.

Спросили бедняка:

— Что бы вы делали, если бы Бог дал вам богатство Ротшильда?

— На этот вопрос, — сказал он, — я отвечу вам более сложным вопросом: а что бы делал Ротшильд, если бы Бог дал ему мою бедняцкую долю?

Бедняк увидел однажды, как богач ест яичницу, и пристал к жене, чтобы она тоже приготовила ему яичницу.

— Откуда я возьму тебе яичницу, — возразила жена, — нет яиц — не будет яичницы!

— А ты возьми вместо яиц немного муки.

— Ну, а жир? Жир где ты возьмешь?

— Подумаешь, жир, — настаивал муж. — Вместо жира нальешь немного воды.

Приготовила жена блюдо и подала на стол.

Муж попробовал, скривился, опять попробовал и плюнул:

— Черт их знает, этих богачей, с их кушаньями! И что им нравится в этой гадости?

— Уважаемая госпожа! Пожертвуйте сколько-нибудь для несчастной вдовы и ее пятерых детей. Если она сегодня, не дай Бог, не внесет хозяину квартиры восемь рублей долгу за прошлый год, он ее вышвырнет на улицу.

— Вы собираете для нее? А кто вы ей?

— Я? Я ее квартирохозяин.

Некто умер и оставил свое состояние трем друзьям: равнину, купцу и банкиру. В завещании он сделал странное распоряжение: пусть на его похоронах каждый из наследников опустит в могилу сто рублей.

Ничего не поделаешь. И вот в момент погребения раввин вынул из кошелька сто рублей наличными и опустил в могилу. Купец написал вексель: «Подателю сего обязуюсь выдать сто рублей», подписал и бросил в могилу. А банкир написал вексель на триста рублей и взял сдачу: сто рублей наличными и вексель купца.

Один местечковый еврей по имени Беня приехал однажды в большой город. А перед отъездом вспомнил, что здесь живет теперь его земляк, бывший лавочник Герш, сын меламеда Меира (в местечке его звали Герш Меирс), который лет десять тому назад переехал в город и, по слухам, стал миллионером.

«Дай, — думает Беня, — зайду к нему, посмотрю, как живут миллионеры».

Входит он в дом земляка и говорит:

— Добрый день вам, реб Герш!

А земляк отвечает, поморщившись:

— Никак вы, невежественные провинциалы, не научитесь Разговаривать по-культурному. Разве вы не знаете, что я уже Давно не Герш, а Григорий Миронович?

— Как же ваше здоровье, Григорий Миронович?

— Слава Богу, — отвечает богач, — живется мне неплохо. Весь этот дом мой, не заложен. Утром, только я проснусь, моя единственная дочь Рашель, вы ее, верно, помните, приносит мне кофе. Я привык пить свой утренний кофе только из ее рук. За кофе я просматриваю корреспонденцию, которую мне доставили сверху — там моя контора. После завтрака и чтения писем иду и ложусь отдохнуть на веранде. После этого поднимаюсь в свою контору, отдаю необходимые распоряжения. Потом я спускаюсь к себе и снова на полчасика ложусь отдохнуть на веранде. Тут наступает обеденное время. Я закусываю чем Бог послал, а уж после обеда сам Бог велел отдыхать, и я снова ложусь на полчаса на веранде. Потом опять — в контору, а там выезжаю в город, иногда по делу, иногда на прогулку. Вечером я пью чай — и опять на полчасика ложусь на веранде. Так каждый день.

Наш Беня слушал внимательно и, глядя на богатое убранство, на дорогой халат хозяина, только губами причмокивал от восхищения.

Когда Беня вернулся из большого города и пришел в пятницу в бес-медреш, его окружили со всех сторон, расспрашивают о чудесах большого города. Кто-то спросил:

— А не привелось ли вам видеть там нашего Герша Меирса?

— Как же, видел. Даже был у него дома. Миллионер. Чистый миллионер. Но… почти не еврей.

Все удивились:

— Как, наш Герш Меирс — почти не еврей?

— Именно, — отвечает Беня. — И он, и все его домашние. Сам он уже не Герш, а Григорий, да еще Миронович. Дочка его уже не Рохеле, а Рашель, и даже благочестивая и богобоязненная жена его Брайна теперь уже не Брайна, а Веранда… тьфу на их голову!

Два хасида хвалятся друг перед другом чудесами своих цадиков.

— Послушай, что может мой цадик! — говорит один. — Представь себе. Едет он, и вдруг — дождь. Ребе поднял глаза к небу, и что же? Позади дождь, спереди дождь, а там, где проезжает ребе, — совершенно сухо!

Удивил, — усмехается другой хасид. — С моим ребе не то еще было. В пятницу в сумерках едет он в местечко, смотрит на часы и видит: через несколько минут наступит суббота — ехать нельзя, придется идти пешком. Тут ребе поднял глаза к небу, и — о чудо! Спереди суббота, сзади суббота, а там, где проезжает ребе, — пятница!

Два хасида поспорили, какого пола вторая, дополнительная душа цадика, вселяющаяся в него на субботу. Решили спрятаться у цадика под окном на исходе субботы, чтоб подкараулить, кто же улетит от цадика. Пролежали они так всю ночь, но никто не выходил. Наконец под утро вдруг раскрылось окно, оттуда выглянул ребе, и они услышали, как он сказал, обращаясь к кому-то по-русски:

— Иди, душенька, уже пропел петух, на улице никого нет.

Тогда оба хасида поняли, что вторая душа ребе, несомненно, женского пола.

Одну женщину бросил муж и уехал неизвестно куда.

Брошенная жена решила поехать к цадику и вымолить у него возвращение мужа.

Приехала женщина к цадику, через габая передала ему рубль и попросила, чтоб цадик помолился Богу и добился у него возвращения мужа.

Габай зашел к цадику, потом вышел и говорит:

— Ребе сказал, что ваш муж вернется к вам перед Йом Кипуром. Но я вам скажу: он не вернется никогда.

Женщина посмеялась над габаем и счастливая ушла домой. Наступил Йом Кипур, мужа нет как нет. Женщина после праздника вновь приехала к цадику и вновь заплатила ему через габая рубль.

Тот ушел и, вернувшись, сказал ей:

— Ребе говорит, что к Симхас Тойре муж к вам вернется. Но я говорю вам: он не вернется никогда.

Наступил праздник Симхас Тойре, а мужа все нет и нет. Снова женщина едет к цадику и, встретив габая, спрашивает его:

— Как это получается, что святой ребе говорит — муж вернется, а вы говорите — не вернется, и каждый раз угадываете вы, а не ребе?

— Очень просто, — отвечает габай, — ребе говорит, вас не идя, я же вас вижу и поэтому знаю наверняка, что муж к вам не вернется никогда.

В обществе миснагидов кто-то подшучивал над цадиком. Был там один хасид, который вскипел, услыхав богохульные речи:

— Песок тебе в глотку! Как ты смеешь насмехаться над нашим ребе, который каждую пятницу запросто встречается с Ильей-пророком!

Спрашивает миснагид:

— Откуда ты знаешь, что каждую пятницу ребе встречается с Ильей-пророком?

— Он сам, своими святыми устами сказал об этом.

— А может, он врет? — не сдается миснагид.

— Злодей! Человек, который запросто встречается с Ильей-пророком, не может врать.

Пришел некто к цадику со сложной просьбой и положил перед ним рубль. Цадик молчал на протяжении нескольких минут и только семь раз улыбнулся.

— Ребе, чему вы улыбнулись семь раз?

— Видишь ли, сын мой, у тебя очень сложная просьба. Тут не обойтись без помощи моего великого деда. Вот я и поднялся к нему на небо и спросил ангела, где найти его. Он велел мне подняться выше. Улыбнулся я и полез выше, но там мне снова велели подняться выше. Я снова улыбнулся и полез еще выше. Так я добрался до седьмого неба и нашел своего деда.

Выслушал он меня и сказал: «Из-за одного рубля ты лез так высоко?» Тут я улыбнулся его мудрости и спустился вниз.

Некий цадик заболел. По обычаю, хасиды стали дарить ему годы и месяцы. Принесли список к цадику, и тот прочел, что габай дарит ему тридцать лет и три часа.

Удивленный цадик спросил габая:

— Почему у тебя такой странный подарок?

— Очень просто, ребе, — ответил габай, — три часа я вам дарю из моих лет, а тридцать лет — из лет моей жены.

У одного богатого скототорговца начался падеж скота. Прибегает он к цадику за помощью.

Тот говорит:

— Возьми меня в компаньоны, а я уж позабочусь, чтобы Ангел Смерти не трогал твою скотину.

Богач согласился взять ребе в компаньоны. Но это не помогло, весь скот погиб.

Снова прибегает богач к ребе и с плачем рассказывает о своей беде.

Задумался ребе и говорит:

— Ну, ладно, с Ангелом Смерти, который меня не послушался, у меня будет отдельный разговор, но ты принеси мне половину стоимости шкур, ведь я твой компаньон.

Прибежал хасид к своему цадику:

— Беда, ребе! Жена опасно заболела. Спасите!

Уединился ребе и вскоре вышел:

— Можешь идти домой. Я боролся с Ангелом Смерти и вырвал нож у него из рук.

В эту минуту к цадику ворвалась дочь хасида:

— Папа! Мама умерла!

Цадик смутился, но тут же сказал, глубоко вздохнув:

— Злодей! Руками задушил!

Некий хасид рассказывал о чудесах своего цадика:

— Когда ребе надо было попасть за море, он подошел к берегу, снял свою фачейлу, расстелил ее на воде и преспокойно переплыл море.

Какой-то миснагид воскликнул:

— Но как это может быть?

А хасид в ответ упрямо:

— Так ты же вот видишь!

Заспорили раз хасиды и миснагиды. Говорит один миснагид:

— Все чудеса, про которые рассказывают хасиды, — ложь и небылицы. Все слышали рассказы, но никто ничего не видел.

— Никто не видел? А вот я расскажу вам, что видел собственными глазами. Прокрался я однажды к ребе в комнату, притаился в углу и гляжу. Сидит ребе у стола. Перед ним бутылка какая-то. Я гляжу и дрожу. Вначале бутылка была красная, а ребе — белый, но прошло полчаса — смотрю и глазам не верю: бутылка белая, а ребе — красный. Чудо! А вы говорите…

Один хасид рассказывал:

— Однажды Господь Бог вытащил солнце из футляра и настала такая жара, что пересохли все реки. Заходит в пятницу к нашему цадику, да живет он и здравствует, раввинша и говорит: «Ребе! У нас нет рыбы для святой субботы. Река пересохла».

Он тут же снял с себя талес, сложил тфилин и пошел к реке. Подошел к реке, простер длань над водой и молвил тихо и внятно: «Я велю тебе — дай рыбу!»

Прошло несколько минут, и на дне пересохшей реки показалась рыба, две рыбы, пять, пятьдесят, сто рыб, тысяча, тысяча тысяч рыб!

Тут отозвался хасид другого цадика:

— Мой цадик могущественнее твоего. Однажды Господь Бог разверз хляби небесные и хлынул дождь. Тучи низвергали на землю потоки воды, и конца края не было тем тучам, покрывшим небесный лик. Настала пора благословения новомесячья, Кидуш левоно, а луны не видно! Заходит габай к нашему цадику, да будет он жив, и говорит: «Ребе! Евреям нужна луна для благословения».

И тогда ребе поднялся решительно с места и вышел на улицу. Вышел, встал под дождем, снял с себя гартл, махнул им, точно по небу хлестнул, и молвил громко и гневно: «Я приказываю вам, небеса, верните светило!» Не прошло и нескольких минут, как из туч выплыла луна. За ней другая, за той еще две, пять лун, пятьдесят лун, сто, тысяча, тысяча тысяч лун!

Однажды старый ребе вместе со всеми своими габаями и шамесами возвращался домой в Рахмистровку из дальней поездки. По дороге они наткнулись на корчму, которую держал один еврей. Захотел ребе остановиться в корчме, отдохнуть немного. Велел распрячь лошадей. Однако никто не вышел из корчмы, чтобы встретить цадика. Рассердился ребе, запылало лицо его от гнева, и сказал он, обращаясь к балке, что торчала над порогом корчмы:

— Вот эта балка, из-за того что не удостоилась, по вине хозяев, принять под свою сень праведника — да превратится в змею извивающуюся!

Все затрепетали, а корчмарь и корчмарка, испугавшись насмерть, бросились в ноги цадику, чтобы сжалился он над ними и над их малыми детьми. И все остальные стали просить цадика сменить гнев на милость.

Постепенно разгладились гневные морщины на челе старого ребе, распрямились насупленные брови, взгляд смягчился, а сердце преисполнилось доброты и жалости. Простил он нанесенную ему обиду и, снова обратясь к балке, что над порогом корчмы, сказал:

— Да будет Божья воля, и да останется эта балка такой же, как была.

С тех пор уже много лет приезжают в ту корчму люди со всех сторон, чтобы поглядеть на балку, которая по великой милости добросердечного ребе осталась балкой и не превратилась в змею.

Когда старый цадик, мир праху его, умер, он оставил после себя единственного сына, святого младенца. Малого этого ребенка хасиды и провозгласили новым цадиком, провозгласили, и ничего, были довольны; но еще больше был доволен габай, который служил посредником между хасидами и цадиком.

Случилось однажды, что небо, рассердившись на людей и заключив союз с солнцем, стало палить землю зноем, не давая ей ни капельки влаги. Взмолились хлеботорговцы, опечалились фруктовщики, возроптали зеленщики, пришли они к цадику-младенцу с просьбой, чтобы тот помолил Бога о ниспослании дождя.

Помолился святой младенец, и была его молитва принята Богом и исполнена: небо укрылось черными тучами и начало низвергать на землю потоки воды, как, упаси Боже, во времена Ноя. Радовались хасиды могуществу своего цадика, радовались и ликовали, но недолго. Целую неделю льет ливень, и не заметно, чтобы скоро прекратился. Неделю льет ливень, и вторую льет. Льет беспрерывно, а это уже грозит серьезными убытками. Прибежали хасиды к цадику, умоляют прекратить дождь. Снова стал ребе-младенец добросовестно молиться, но дождь не перестает, не слушается молитвы и продолжает лить как ни в чем не бывало. Удивляются хасиды, но габай, дай Бог ему здоровья, разъяснил им:

— Что поделаешь! Ребе еще ребенок. Разверзать хляби небесные он уже умеет, а закрывать — еще не научился.

Пришло время сынку богача идти служить в царскую армию. В доме переполох. Отец поехал к цадику.

— Ребе! Я не выйду от вас, пока не пообещаете, что мой Лейбеле будет освобожден от воинской повинности.

Ребе дал слово, что сынка освободят, если он будет читать Псалтырь — по восемнадцать псалмов каждый день.

Пришла пора призыва. Лейбеле пошел в воинское присутствие и был признан годным.

— Беда, ребе! — кинулся с упреками богач к цадику. — Вы ведь обещали, что, если Лейбеле будет читать Псалтырь, его не призовут. Где же ваше обещание?

— Сын мой, а у твоего Лейбеле есть грыжа? — спросил ребе.

— Грыжи у него нет. Но ведь Псалтырь он читал!

— Ты меня не понял, сын мой. Псалтырь помогает только тогда, когда есть грыжа. Псалтырь без грыжи — не помогает.

За столом у цадика сидел хасид и, как зачарованный, глядел на ребе. Вдруг он заметил, что ребе стал печален, но через несколько минут лицо ребе засияло радостью.

— Ребе! — обратился хасид к цадику. — Не объясните ли вы мне, почему в течение нескольких минут вы то печалились, то радовались?

— Видишь ли, сын мой, я сейчас был в Раю и увидел своего отца. Он показался мне таким хилым, изможденным, что это повергло меня в глубокую печаль. Но тут появилась моя мать, и она, указав на отца, открыла мне тайну, что это вовсе не мой отец. Эта весть развеяла мою печаль, и я снова обрадовался.

Какой-то хасид выдал замуж дочку. Зять оказался безбожником. Однажды в пятницу вечером хасид затащил своего зятя на субботнюю трапезу к цадику. Все сели за стол. Подали фаршированную рыбу. Ребе взял солонку и стал густо солить рыбу. То же самое сделали вслед за ребе все хасиды. Обращается зять к тестю с вопросом:

— Зачем они портят вкусную рыбу?

— Затем, — отвечает тот, — что благочестивому еврею нельзя вкушать от суетных благ этого мира, вот они и портят себе удовольствие и густо солят вкусную рыбу. Зато на том свете им воздастся сторицей.

После рыбы подали бульон, ребе и его густо посолил. После трапезы в комнату вошла жена цадика — красивая, ладная, холеная, гладкая — и принесла воду для омовения рук. Безбожник-зять загляделся на красавицу-ребецн. Тесть забеспокоился:

— Сын мой, нельзя глядеть на чужую жену. Что это ты так на нее уставился?

— А это я подсчитываю, — ответил зять, — сколько святому ребе надо израсходовать соли и перцу на свою жену, чтоб не иметь от нее удовольствия на этом свете.

Жил-был Менаше-вор. Плохо жил. Он любил красть только наличные деньги, но его то и дело ловили и сажали в тюрьму.

Надоело ему все это, и он решил попросить совета у знаменитого цадика из Макарова. Немало слышал Менаше об уме цадика и о творимых им чудесах.

Приезжает вор к цадику, рассказывает о своих злоключениях и просит совета, чем бы ему заняться. Выслушал его ребе и говорит:

— Прекрати воровать деньги. Воруй лошадей и ослов.

Послушался Менаше цадика, стал воровать только ослов и лошадей и вскоре разбогател.

Снова поехал к цадику, дает ему двадцать пять рублей и спрашивает:

— Почему, ребе, вы велели мне заняться именно ослами и лошадьми?

Отвечает ему ребе:

— Видишь ли, Менаше, я сам имею дело с ослами и лошадьми и неплохо живу.

Некий хасид сказал:

— Наш ребе день и ночь беспрерывно постится.

— Как же так? — спрашивают. — Он ведь ест. Все видели.

— Это верно, — соглашается хасид, — но ребе скромен, он не хочет, чтобы догадались о его непрерывном посте, и поэтому для виду — ест.

Когда Санцский цадик овдовел в третий раз и собрался взять четвертую жену, взрослый сын стал ему намекать:

— Смотри, папа, вот Жидачовский цадик, после того как его первая жена скончалась, решил больше не вступать в брак и сказал, что отныне жена ему — святая Тора.

Цадик ответил сыну с улыбкой:

— Неужели ты хочешь, сын мой, чтобы я довольствовался только Торой? Но ведь она уже замужем за Жидачовским цадиком.

Жил-был один очень богатый хасид, и была у него единственная дочь. Когда наступила пора выдать ее замуж, отец поехал в ешиву и там, при помощи главы ешивы, выбрал себе умного, ученого и набожного зятя. Привез его к себе в местечко, обвенчал молодых, одел и обул их с головы до ног, выделил им комнату в своем доме и предоставил им бессрочное содержание. Прошло несколько лет. Зять живет у тестя на всем готовом, только и знает, что сидит в бес-медреше и изучает Талмуд. Приходит домой, а его уже ждет обед. И так изо дня в день.

Однажды говорит тесть зятю:

— Вот что, сын мой. Не всегда, может быть, я буду богат, да и не вечен я. Помру, и что ты тогда будешь делать? Надо, чтобы ты нашел себе какой-нибудь самостоятельный заработок.

Зять, который всю жизнь был ешиботником, конечно, ничего не умел, так что он говорит тестю:

— Ну, так с чего мне, по-вашему, начать?

— Попробуй, — говорит тесть, — съездить на какую-нибудь ярмарку. Ну, хотя бы в Нижний Новгород, там скоро будет большая ярмарка, она продлится два месяца. Вот тебе, сын мой, деньги, поезжай туда, попытай счастья. Одно из двух: либо тебе повезет, тогда ты заработаешь, либо не повезет, тоже ничего страшного.

И зять уехал.

Приезжает он в Нижний Новгород, ходит по ярмарке. Шум, гам. Этот покупает, тот продает. А он никак не может решить, что же ему купить для продажи. Прошло так несколько дней, а он все ходит, все присматривается. Видят купцы и маклеры: ходит какой-то чудак, присматривается ко всем товарам, а ни одного не покупает, и думают так: «Этот купчик останется „цел“ до последнего дня ярмарки, а там мы ему что-нибудь всучим».

Остались уже считанные дни до закрытия ярмарки, тут маклеры и спрашивают у зятя:

— Что вы, дяденька, хотите купить? Может быть, изюм? Миндаль? Или вовсе перец?

Отвечает им молодой человек:

— Я и сам не знаю, чего купить. Я бы купил свой товар, если бы его можно было здесь достать.

— А какой это ваш товар?

— Мой товар — Тора. Если можно было бы здесь достать, я бы купил вагон миснагидов.

Тут маклеры кинулись во все стороны искать миснагидов и нашли их немало. Стали они приводить их к покупателю-зятю, а он экзаменовал их и отбирал раввинов, шойхетов, сойферов. За все платил наличными деньгами, затем велел упаковать товар и грузить в вагон. Пошел, взял билет и вместе с товаром отправился домой. Как доехали до черты оседлости, так его на первой же станции спрашивают:

— Что вы, реб еврей, продаете?

А он предлагает шойхетов, сойферов, хазанов. Одним словом, пока он доехал до своего местечка, успел продать все, что закупил, и выручил круглую сумму. Приезжает домой с распухшим кошельком. Встречают ешиботника тесть, теща, жена: пошли поцелуи, расспросы, восклицания.

— Как съездил?

— Слава Богу, хорошо! — и отдает тестю кошелек.

Увидел тесть столько денег, просиял и спрашивает:

— Каким товаром ты промышлял? На чем так много денег заработал?

А зять отвечает:

— Заработал и заработал. Не все ли вам равно, дорогой тесть?

Он-то ведь знал, что его тесть — хасид и не любит миснагидов. Зачем же ему рассказывать, что он посеял в округе так много миснагидов?

Ну вот, через девять месяцев подошло время следующей ярмарки. Говорит тесть зятю:

— Надо тебе снова ехать!

И опять поехал зять в Нижний Новгород. Ходит он по ярмарке как заправский купец. Ему ведь уже знакомы все купеческие свычаи и обычаи.

— Ну, какой товар вы покупаете в этом году? — спрашивают маклеры.

А он отвечает:

— В этом году я буду покупать тот же товар, который покупал в прошлом.

Кинулись маклеры во все стороны покупать миснагидов, ищут, ищут, никого не находят. Приходят они к молодому купцу и говорят:

— С миснагидами в этом году дело обстоит плохо. Если хотите, то можем для вас закупить вагон хасидов.

Вначале он было испугался — с него довольно, что тесть — хасид. Ну, а потом передумал и купил. Купил, заказали ему вагон, набили вагон хасидами. Но сколько ему понадобится провизии? Правда, он знал, сколько у него ушло провизии в прошлом году. Но теперь он закупил провизии вдвое больше, потому что хасиды — это такой народ, любят покушать. Одним словом — загрузили и поехали. На одной из станций заходит купец в свой товарный вагон посмотреть, как там товар, и видит: хасиды беспрерывно едят, пьют и дуются в карты. Не понравилось все это купцу. Видит он, что провизия уже на исходе, расходов — уйма. Тут наш купец хорошо понял разницу между миснагидами и хасидами: миснагиды-то сидели и все время учили Тору, им было все равно, что кушать, могли и вовсе без еды обойтись, а эти хасиды только и требуют:

— Давай водку! Давай закуску! Давай девок!

Видит купец — дело плохо. Уже проехали полпути, а ни один хасид не продан. Никто не покупает этот товар. Сидит купец у себя в вагоне и думает печально: что делать?

Вдруг его сосед по вагону, видать, не еврей, говорит:

— Что ты, еврей, такой печальный? О чем задумался?

Отвечает ему купец:

— Неладно получилось. Купил я плохой товар! — и рассказывает ему всю свою историю, начиная с прошлогодней сделки и кончая закупкой хасидов. — Плакали мои денежки. Что делать с товаром? К тому же мой тесть сам хасид, одним словом, плохо…

— Знаешь что, — говорит купцу попутчик, — у меня тоже есть товар. Давай поменяемся.

— А какой у вас товар?

— Я везу вагон свиней. Если хочешь, давай поменяемся из расчета одну свинью за одного хасида.

Первой мыслью набожного купца было: «Как я стану торговать свиньями — богопротивными животными?» Но вслед за этим подумал он об обжорах-хасидах, о том, что провизии нет, хасиды голодны, что с голодухи они могут еще, упаси Бог, убить его, а свиньи будут молчать. Будет что жрать — поедят, не будет — тоже ладно.

И решил купец взять грех на душу и поменять своих хасидов на свиней.

Вывели они тех и других и стали менять хасидов на свиней. К концу размена у еврея остались два хасида, а у его попутчика только одна свинья. Махнул еврей рукой и отдал двух хасидов за одну свинью, лишь бы поскорее покончить с этим делом.

Короче, поменялись. Закрыли вагоны. Подъезжают ближе к дому — наш купец чуть с ума не сходит. Что делать со свиньями?

Прибыли на станцию. Выгнали свиней из вагона. Пришлось нанять мужика, чтобы пригнать свиней во двор тестя. Мужик погнал свиней, а зять поспешил домой другой дорогой.

Пришел домой: поцелуи, расспросы, восклицания. Но он молчит — никаких рассказов.

Вдруг на улице послышался шум, топот. Мужик открыл ворота и стал загонять свиней к тестю-хасиду во двор.

— Сын мой! — кричит тесть. — Что ты наделал?!

А зять-купец говорит:

— Если я молчу, то и вы молчите, потому что двух таких, как вы, я обменял на одну такую…

И все… Кончилась сказка…

Одному раввину надо было однажды поехать в другой город. Нанял он балаголу, надел длинную шелковую капоту и штраймл, сел в подводу и поехал.

Сидит балагола на облучке и рассуждает:

— Какая разница между раввином и балаголой? Ровно никакой. Разве только та, что балагола сидит на облучке, а раввин в подводе. Перед Богом все едины, а вот перед людьми… Для людей разница только в том, кто во что одет. Вот вы, ребе, на вас шелковая капота и штраймл, — вы для них раввин, а я в поддевке и сапогах — и я для них балагола.

— Ну, а знания, — спрашивает раввин, — книжная наука, знание Талмуда — разве всего этого не нужно, чтобы быть раввином?

— Все это чепуха, — отвечает балагола, — самое важное — это уметь держать себя, как подобает раввину. А для этого прежде всего необходима внешность, одежда. Раввина делает Раввином не Тора, а капота.

— Следовательно, — спрашивает раввин, — и вы при желании могли бы быть раввином?

— А как же! — отвечает балагола. — Были бы у меня только ваши капота и штраймл и попади я в такое место, где меня не знают как балаголу, я был бы заправским раввином.

— Ну, а не боитесь, что вас разоблачат как невежду?

— Нет, не боюсь. Уж я бы как-нибудь выкрутился. Знаете что, ребе? Давайте обменяемся одеждой, мы как раз сейчас въезжаем в город, оденьтесь в мою поддевку и садитесь на облучок, а я надену ваши капоту и штраймл и сяду на ваше место. Увидите, что я сойду за раввина.

Согласился раввин. Поменялись они одеждой. Спустя полчаса въехали в город, а там уже главы общины вышли их встречать. Все кинулись к балаголе, одетому в капоту и штраймл, помогли ему сойти с подводы, а тот держится так важно и чинно, что сразу понравился встречавшим. Стали они с ним разговаривать на книжные темы — балагола цедит слова и говорит намеками, сразу видно, великий талмудист. Нашлись такие пилпулисты, которые стали задавать мнимому раввину мудреные вопросы, требующие немалых знаний. В ответ «раввин» улыбнулся и говорит:

— Я удивляюсь, что вы задаете мне такие простые вопросы. В них ведь нет ничего сложного. Даже мой балагола с легкостью их разрешит.

И с этими словами он обратился к настоящему раввину и велел, чтобы тот дал разъяснения. Увидели главы общины, что «балагола» раввина обладает такими великими знаниями, и не посмели больше обращаться с пустяками к самому «раввину», который сразу прослыл «великим» и «святым».

Так балагола переспорил раввина.

У раввина заболела единственная дочь. Он ушел в синагогу и стал молить Бога:

— Пошли исцеление моей дочери, и я клянусь, что всю свою богатую одежду раздам бедным.

Болезнь оказалась неопасной, дочь раввина выздоровела. Тут он спохватился, что слишком много пообещал, стал думать, как бы обмануть Бога, думал, думал, а потом и говорит жене:

— Разве бедным соседям нужны наши дорогие платья и шубы? Им нужен хлеб, нужны деньги на хлеб. Давай оценим одежду и отдадим вместо нее деньги.

— Ты прав, — согласилась жена.

Позвали они старьевщика, выложили перед ним одежду, и раввин стал называть самую низкую цену, спрашивая старьевщика, правильна ли цена.

Удивился старьевщик тому, что раввин так дешево оценивает дорогие вещи, но не стал спорить с оценкой, надеясь, что ему все достанется по этой цене. Получилось, что вся одежда по оценке стоит только девять рублей.

— А теперь, жена, — сказал раввин, — раздай девять рублей бедным женщинам на хлеб. Ведь вот и старьевщик подтвердил, что большего наша одежда не стоит.

Увидел старьевщик, что его обманули, и ушел ни с чем, а раввин сохранил всю свою одежду.

В одном из местечек Полесья жил раввин. Во всех своих проповедях он призывал евреев помогать бедным.

— Даете бедному, — говаривал он, — значит, даете Богу.

И прослыл тот раввин чудотворцем. Однажды послали за ним из соседнего города: у богатого купца занемогла дочка. Дело было зимой. Запряг кучер лошадь, сел раввин в сани и поехал. Проезжают через одно село, видит раввин: на околице какие-то люди стоят, руками машут.

— Что случилось? — спрашивает раввин.

— Ребе, — стали умолять его те люди, — мы горькие бедняки, вся наша надежда — единственный сын, а он вдруг слег. Зайди к нам, взгляни на него, помолись Богу, может, твоя молитва принесет ему исцеление.

— Не могу, — отвечает раввин, — меня ждет больная дочь купца, а купец пожертвовал много денег на постройку новой синагоги, он и на бедных много жертвует. Посещу его дочь, а на обратном пути заеду к вам.

И велел ехать дальше. Едут они лесом, стемнело, послышался волчий вой.

— Беда, ребе, — говорит кучер, — лошадь замаялась, дороги почти не видать, до города далеко, как бы волки не настигли.

«Ой! — испугался раввин. — Уж не наказание ли это за то, что я беднякам в помощи отказал?»

Подумал так раввин и взмолился Богу:

— Послушай, Боже, ты же видел, какую красивую синагогу помог построить купец. Так разве не обязан я ему первому оказать помощь?

Но Бог не отвечает, а волки все ближе, ночь все темней, и лошадь уже спотыкается от усталости. Оглянулся раввин — позади зеленые глаза горят.

— Боже! Только спаси Ты меня от лютой смерти, а я, как вернусь домой, сразу продам лошадь и все деньги раздам бедным. Да и о том Ты подумай, Боже: кто Тебе будет так усердно молиться, если меня сожрут волки?

Тут лошадь рванула и примчала раввина в город. А волки остались далеко позади.

Вернувшись домой, позвал раввин кучера и говорит:

— Веди лошадь на базар и продай ее за рубль.

Удивился кучер, но, раз святой человек велит, надо повиноваться. Вывел он лошадь из конюшни и уже было собрался вести ее на базар.

— Постой, — говорит ему раввин, — прихвати заодно и этого петуха. Будут цену спрашивать, ты отвечай: лошадь стоит один рубль, только продается она вместе с петухом, а петуху цена — сто рублей, потому что это редкая птица. Понял?

— Понял, — отвечает кучер и повел лошадь на базар.

Овса раввин не жалел, лошадка была гладкой, так что покупателей собралось много. А кучер все одно твердит:

— Лошади цена один рубль, только продается она вместе с петухом, а петух стоит сто рублей, потому что редкой породы птица.

Удивляется народ, не знает, как без петуха лошадь сторговать? Но один мужичок смекнул, что лошадь добрая и не жаль за нее вместе с петухом сто один рубль отдать. Выложил деньги, взял коня за уздечку, петуха сунул за пазуху и пошел к себе в деревню.

А раввин, как и обещал Богу, тот рубль, что за лошадь выручил, раздал беднякам. Сто рублей же, которые за редкостного петуха получил, оставил себе. Тут и сказке конец!

Жил один арендатор-скоробогач, и была у него жена — честолюбивая и завистливая. Вот однажды она ему и говорит:

— До каких пор ты будешь терпеть оскорбления в синагоге? Когда тебя вызывают к чтению Торы, тебя не именуют, как всех почтенных людей «мойрейну», «учитель наш», а просто называют по имени, как любого водоноса или ремесленника.

— Чего же ты хочешь? — спрашивает арендатор.

— Чтобы ты потребовал от раввина титул «мойрейну»!

Пошел арендатор к раввину.

Погладил раввин бороду и объяснил арендатору вот что:

— Знайте, что в Раю для всех, кто наделен титулом «мойрейну», ставят отдельный стол. За ним сидят наши праотцы: Авраам, Исаак, Яков, Моисей, Аарон, цари Давид и Соломон, великий Бешт и его ученики и прочие. Если я вас стану именовать «мойрейну», то вы попадете за этот стол, но, как невежду, вас усадят у дальнего края стола и вам ничего не перепадет ни от Дикого Быка, ни от Левиафана, ни от заветного вина, которое хранится с первых дней сотворения мира. Будет лучше, если все оставить по-старому, без «мойрейну».

Испугался арендатор. Вернулся домой: так, мол, и так, не хочу «мойрейну». А жена ему и говорит:

— Дурень ты. Раввин сказал тебе так, потому что ты пришел к нему с пустыми руками. Пойди, отнеси ему жирную курицу, и он найдет выход из положения.

Арендатор так и сделал. Взял самую жирную курицу и отнес раввину.

Раввин был очень доволен подарком и говорит арендатору:

— Будь по-вашему. В следующую субботу, когда вас вызовут к Торе, то назовут «мойрейну», и отныне всегда будут так называть.

Арендатор заколебался:

— А как же Дикий Бык и Левиафан — достанутся ли они мне на том свете?

И раввин его успокоил:

— Не бойтесь. В обмен на таких куриц я еще многим таким, как вы, невеждам присвою титул «мойрейну». В Раю им всем будет выделен особый стол, а вы будете сидеть во главе того стола.

Оба остались довольны — и раввин, и арендатор.

Однажды в субботу люди прибежали к раввину: корова упала в яму. Можно ли ее в субботу вытащить или нет?

— Ни в коем случае, — ответил ребе, — это явное нарушение святой субботы. Корове придется пробыть в яме до следующего дня.

— Ребе! Жалко вашу корову, но если вы велите ждать до следующего дня — придется ждать.

— Что? — вскричал ребе. — Моя корова? Что ж вы сразу не сказали? Идите скорее и вытащите корову — святая Тора говорит, что можно, можно!

Читая Талмуд, ешиботники дошли до истории, рассказывающей о смерти матери грудного ребенка. Из жалости к ребенку, который был обречен на голодную смерть, Бог совершил чудо: у отца ребенка выросли груди, наполнились молоком, и отец выкормил ребенка.

Один ешиботник задал каверзный вопрос:

— Ребе! Вместо такого сложного чуда не проще ли было Богу дать отцу денег? Ведь на деньги можно купить молока!

Глава ешивы рассердился:

— Безбожник! Если Бог может сотворить чудо, зачем же ему зря транжирить деньги?

Арендатор, недавно выдавший замуж дочку, однажды пришел к раввину. Тот его спрашивает:

— Ну как, вы довольны зятем?

— Не совсем, — отвечает арендатор.

— А что?

— Понимаете, ребе, у него весь день уходит либо на молитвы, либо на чтение святых книг, а о заработке, о деле он и думать не хочет.

— Но это же хорошо, — говорит раввин. — Я ведь тоже день-деньской этим занимаюсь.

— Да, ребе, но ведь вы это делаете ради заработка, а мой дурак — искренне.

Однажды в Йом Кипур женщина прибежала к раввину с криком:

— Несчастье, ребе, мой муж сошел с ума!

— В чем дело, дочь моя?

— Я забежала на минуту домой из синагоги и вижу: Боже мой! — в святой Йом Кипур мой муж целует служанку и жует курицу!

Раввин ее успокоил:

— Он целует служанку и жует курицу? Ну, тогда он совсем не сумасшедший. Вот если б он целовал курицу и жевал служанку — тогда бы он и впрямь был сумасшедшим!

Жил-был раввин-зануда. Однажды, это было в канун Тишебов, пришли к нему трое: один — больной, второй — дряхлый старик и третий — слепой. Все они хотели узнать, следует ли им поститься или по своей убогости освобождены они от поста. Сидят они в прихожей у раввина и ждут каждый своей очереди.

Заходит к раввину первым больной.

— Ребе! — говорит. — Я пришел узнать, надо ли мне завтра поститься, ибо я болен.

Отвечает ему раввин:

— Больной освобожден от поста, но не освобожден от правил приличия. Если больной говорит о болезни, он должен прибавить: «Не про вас будь сказано».

Услыхал старец слова раввина и, войдя к нему, сказал:

— Ребе! Я пришел узнать, надо ли мне завтра поститься, так как я, не про вас будь сказано, дожил до глубокой старости.

Отвечает ему раввин:

— Глубокий старик освобожден от поста, но не освобожден от правил приличия. Говоря о своей старости, он должен прибавить: «Про тебя и про детей твоих будь сказано».

Услыхал замечание раввина слепой и, войдя к раввину, сказал ему так:

— Ребе! Я пришел к вам узнать, можно ли мне завтра не поститься, так как я, про тебя и про детей твоих будь сказано, слепой на оба глаза.

Вдова водовоза работала поденно по домам. Хлеб и прочую еду, которую ей давали, она приносила домой, а деньги отдавала на хранение раввинше — копила на саван.

В первый раз она принесла раввинше четыре гроша, во второй раз дала ей еще три гроша и спросила:

— Ребецн, сколько у вас моих грошей?

— Шесть грошей, Ента-сердце.

Принесла еще два гроша и спросила:

— А сейчас, ребецн?

— Сейчас — пять грошей.

Подумала бедная вдова и спросила:

— Ребецн! Сколько грошей мне надо вам еще принести, чтобы вы перестали быть мне должны?

В одно местечко приехал проповедник, балдаршон, и все мужское население наслаждалось, слушая его умные проповеди, его находчивые замечания, смешные отступления и трогательные сравнения.

Пришли к балдаршону три женщины — жена раввина, жена даяна и жена шойхета — и говорят ему:

— Почему вы все время проповедуете мужчинам, разве наука только для них? А если вы думаете, что женщины не смогут вас отблагодарить, — вот вам вперед три полтинника.

Согласился балдаршон сказать проповедь женщинам. В субботу после обеда собрались женщины в синагоге на верхней галерее. И балдаршон начал проповедь так:

— Расскажу вам историю. В одном местечке жила-была женщина. Жила-жила и умерла. Умерла и похоронили ее. На следующий день после погребения приходит к раввину шамес и говорит, что тело той еврейки выброшено из могилы. Стал раввин искать в Святых книгах и нашел, что если еврейская женщина при выпечке хлеба не благословляет теста и не «отделяет халу», то в наказание после смерти земля не принимает ее.

Что же делать с покойной? И раввин велел ее сжечь. Разложили около могилы костер и бросили тело в огонь. А оно не горит.

Начал раввин перелистывать Святые книги и нашел, что та женщина, видимо, преступала повеленье Божье о молитве над субботними свечами. В книгах написано, что преступившую это повеление женщину после смерти никакой огонь не берет.

Что же делать с покойной? И раввин велел бросить ее в воду. Привязали к рукам и ногам четыре больших камня и бросили в воду. Но тело тут же всплыло, и волна выбросила его на берег. Снова стал раввин перелистывать Святые книги и сказал: «Эта женщина преступила повеление Божье об обязательном омовении в микве, и поэтому ее и вода не принимает».

Тут все собравшиеся женщины начали громко плакать и причитать. Но балдаршон, воздев руки к небу, успокоил их, закончив проповедь следующими словами:

— Вы же, честные и набожные дщери Авраама, Исаака и Якова, не должны бояться, ибо вы исполняете все законы и повеления Господни, а раз так, то знайте же, что и земля вас поглотит, и огонь пожрет, и вода утопит. Аминь!

Один магид, будучи навеселе, произнес следующую проповедь:

— Святая Гемара уподобляет человека трудолюбивому ослу. Если осел бежит без понукания — это настоящий осел, если его надо подстегивать — это все-таки неплохой осел, а если ему не помогают ни понукания, ни подстегивания — фе, это совсем не осел! Так и еврей. Если он утром рано, не евши, не пивши, бежит в синагогу молиться — это настоящий осел, если он утром поест и попьет и идет после этого молиться в синагогу — это все-таки осел, но если он, рабойсай, поест и попьет, а в синагогу молиться идти не хочет — фе, это совсем не осел.

Некто составил книгу комментариев на Пятикнижие. В поисках покупателей своей книги он ездил из местечка в местечко и в одном местечке обратился к раввину с просьбой указать на возможных покупателей. Раввин отправил его к одному богачу. Богач грубо прогнал автора.

Автор с обидой вернулся к раввину, тот стал оправдываться:

— Я имел в виду только вашу пользу. Этот человек всю жизнь занимается скупкой краденого. Вот я и подумал — ваши комментарии как раз ему подойдут.

Некий раввин приехал в какое-то местечко собирать по подписке деньги на издание своей книги. И надо же было ему попасть к местечковому безбожнику!

— О чем ваша книга? — спросил тот.

— Это комментарии на Псалмы и Екклезиаста.

— Было бы лучше, если б вы написали комментарии на Книгу Иова.

— Почему именно Иова? — спросил автор.

— Видите ли, — ответил безбожник, — на голову Иова свалилось так много напастей, что напастью больше, напастью меньше…

Умер один еврей. Попал на тот свет и очутился перед великолепным хрустальным дворцом. Вошел во дворец, а там на каждом шагу то золотая колонна, то алмазные окна. Пошел он по дворцу, встретил одного старика, в котором узнал недавно умершего благочестивого талмудиста. Обрадовался еврей: значит, он попал в Рай. Идет он дальше и то и дело встречает знакомых старцев — восьмидесятилетнего раввина, девяностодвухлетнего даяна. Проходит в следующий зал и вдруг видит: идет молодая кокетливая девушка, недавно умершая дочь аптекаря, о которой говорили, что она неравнодушна к молодым людям. В другом зале еврей заметил покойную жену зубного врача, ту самую, о которой шла молва, что она любит только молоденьких офицеров и терпеть не может своего сорокалетнего мужа, которого считает стариком. Еврей упал духом: неужели, думает, я попал в Ад?

Стоял он так, стоял, предавался горестным раздумьям, вдруг видит: девяностодвухлетний даян и жена зубного врача кружатся в танце, тесно прижавшись друг к другу. Даян зажмурился от удовольствия, а жена врача скривила от отвращения свое надменное лицо.

Все смешалось в голове у еврея. Он растерялся, не знает, куда это он попал.

Подходит к ангелу, который стоит у входа в зал, и обращается к нему с вопросом:

— Реб ангел! Извините, что отвлекаю вас от работы. Скажите, что здесь — Рай или Ад? Если Рай — то как здесь появились молодые дамы, а если Ад — то за какие грехи сюда брошены эти святые старцы?

Ангел разгладил свою длинную широкую бороду и ответил:

— Не удивляйтесь, реб еврей. Здесь и то и другое — Ад для этих дам и Рай для святых старцев.

В одном местечке умерли раввин, шойхет и вор. Вначале поднялся на Небо раввин и предстал перед Небесным Судом:

— Кем ты был при жизни? — спросил Суд.

— Я был раввином, — ответил покойник, но слова его потонули в криках и жалобах множества женщин, пришедших свидетельствовать против него.

Одной он запретил пользоваться мясным горшком из-за того, что под него подтекло вскипевшее молоко, другой он запретил есть бульон, признанный им трефным; все обвиняли его, все проклинали, и Суд Небесный постановил: бросить раввина в Ад!

Потом перед Судом предстал шойхет, и не успел он раскрыть рта, как налетели разъяренные женщины: этой он не так зарезал курицу и сделал ее трефной, той бедняге он нанес ущерб, заставив выбросить трефного гуся. И Суд Небесный постановил: бросить шойхета в Ад!

Тут поднялся на небо вор.

— Ты кто такой? — спросил его Небесный Суд.

— Я посланник Божий, — скромно ответил вор.

— Что же это значит? — спросили его.

— Когда Бог постановляет, чтобы такой-то и такой-то был обворован, — я выполняю это постановление.

— Ну, если так, — решил Суд, — тебе место в Раю.

И вор попал в Рай.

Умер шкловский раввин. Похоронили его с подобающими почестями. Вскоре сын раввина сильно стосковался по отцу. А в Шклове на старом рынке день и ночь стояли балаголы, которые любого домчат на подводе куда угодно. Подходит к такому балаголе сын раввина и спрашивает:

— Сколько будет стоить поездка на тот свет?

— Это вам будет стоить, — отвечает балагола, — десять рублей, как один коржик — одна копейка.

Нанял сын раввина балаголу и велел, чтоб тот отвез его в Рай. Он был уверен, что его святой отец находится там, где пребывают все праведные души.

Выехали из города. Смотрит сын раввина и видит, что едут они дорогой, почти сплошь заросшей бурьяном. Видать, мало кто ездит по этой дороге. Ехали-ехали и приехали.

Сошел сын раввина с подводы, подходит к маленькому приземистому домику. Долго искал дверь, наконец нашел, а она вся заросла мхом и паутиной. Открывает дверь и видит — стоит покойник-сторож, с ног до головы облаченный в саван. Молча, ни слова не говоря, покойник пропустил его в дом. Вошел сын раввина и видит длинный стол, а вокруг стола сидят старики и изучают Гемару; около каждого под столом стоит ящик с мацой. Если кто проголодается, может, нагнувшись, взять кусок мацы и поесть, не прерывая изучения Гемары. Стал сын раввина спрашивать стариков:

— Не знаете ли вы, рабойсай, где находится мой отец, знаменитый Шкловский раввин?

Отвечают ему ученые:

— Твоего отца мы не видели и не слыхали про него.

Молодой человек был ошеломлен:

— Как же так, неужели моему отцу, этому святому, по свидетельству всех знавших его, человеку, нет места среди ученых людей, допущенных в Рай? Неужели у знаменитого Шкловского раввина были тайные грехи, из-за которых Господь не допустил его в это место?

Что делать? Надо сыну раввина возвращаться. Выходя, видит он: висит над дверью большая полка, а на ней сидит старый еврей с длинной бородой, в руках у него горшок с кашей. Старик тот кричит:

— Есть хочу! — но кашу не ест.

Сын раввина вышел из домика, сел в подводу и вернулся в Шклов. Вернулся и думает: «Десять рублей я уже потратил, израсходую-ка еще десять рублей и поеду в Чистилище. Может быть, у отца моего был какой-нибудь незначительный грех и его временно поместили в Чистилище с тем, чтобы потом перевести на постоянное пребывание в Рай».

И он снова нанял того же балаголу и поехал теперь уже другой дорогой, которая вела из Шклова в Чистилище.

Едет сын раввина и дивится разнице между дорогой в Рай и этой дорогой в Чистилище. Дорога в Рай была пустынна, заросла травой и бурьяном, а эта дорога — настоящая, благоустроенная, красивая дорога, и по ней с шумом и свистом мчится множество подвод.

Подъехали к высокому, красивому дому. Был уже вечер, окна дома ярко сияли, так что свет был виден за версту.

Вошел сын раввина в Чистилище и сразу же увидел знакомых — шкловских музыкантов: вот Бейнеш-скрипач, вот Берче-барабанщик, вот Шмул-Йойсеф-флейтист, а вот много красивых молодых девушек, которые танцуют под музыку клезмеров, старых клезмеров, которые на этом свете играли очень хорошо и еще лучше играют на том свете. А красивые девушки хорошо танцевали на этом свете и, видать, еще лучше танцуют на том свете. И безгранично веселье, и бесконечны танцы.

— Реб Бейнеш, реб Берче, реб Шмул-Йойсеф! — обрадовался сын раввина. — Как дела? Как вам здесь живется? Я вижу, у вас тут не жизнь, а сметана: сплошная музыка, сплошные танцы, это мне очень по душе. Объясните мне, что все это значит?

Отвечают ему музыканты:

— Мы бы тебе подробно ответили, друг наш, но, увы, сзади нас стоят черти. Так вот, пока мы играем, они стоят спокойно, но стоит на секунду отвлечься, как нас хватают за горло и начинают душить. Вот уже двадцать восемь лет мы играем без перерыва, не останавливаясь ни на минуту. Мы уже заболели, играя, мы уже тысячу раз падали в обморок от усталости! Посмотри, какие огромные капли пота текут по нашим лицам, каждая капля — с горошину!

Тогда сын раввина спрашивает у клезмеров:

— Мой отец недавно умер. Искал я его в Раю и не нашел. Верно, он здесь, в Чистилище, не знаете ли вы, где мне его найти?

Отвечают ему клезмеры:

— Тут его нет, это мы точно знаем.

Услыхав это, сын раввина был потрясен: как это так? — для святого шкловского раввина не нашлось места ни в Раю, ни в Чистилище!

Выходя из Чистилища, сын раввина опять увидел полку над дверью, на которой сидел знакомый длиннобородый еврей. Как и в Раю, он держал в руках горшок каши и, не притрагиваясь к каше, кричал:

— Есть хочу!

Вернулся сын раввина в Шклов и думает: «Но ведь где-нибудь мой отец должен же быть! Если его нет в Раю, нет в Чистилище, то он, наверное, в Аду. Раввин ведь не может совсем пропасть! Поиски отца уже обошлись мне в двадцать рублей, пусть будет потрачено еще десять: поеду в Ад и найду отца!»

Нанял он того же балаголу, уплатил ему десять рублей и поехал.

Выехав на дорогу, которая вела в Ад, сын раввина восхитился ее красотой, шириной, оживленным движением, шумом. Подводы, дроги, коляски, кареты. Кажется, сама дорога бежит, мчится, плывет. Подвода остановилась у огромного стоэтажного дома. Все окна в доме были освещены электричеством, свет нестерпимо слепил глаза.

Сын раввина приоткрыл дверь и увидел, что привратником служит сам праотец Авраам. Вошел сын раввина в прихожую и спросил разрешения войти в дом.

— Если ты обрезанный — проходи беспрепятственно, — сказал Авраам.

Войдя в дом, сын шкловского раввина остановился в растерянности, не знает, куда идти, где искать отца.

— Кого ты ищешь? — спросил его праотец Авраам.

Сын раввина рассказал ему о своих поисках, просит показать, где ему искать своего отца.

— Да, — сказал праотец, — он действительно здесь. Работает кочегаром. Подкладывает дрова в топку. Можешь с ним повидаться.

И он дал сыну пропуск в кочегарку.

Когда сын раввина вошел в кочегарку, его поразило огромное вращающееся колесо. На том колесе тысячи крюков, и на каждом крюке висит раввин. Колесо крутится, и раввины вместе с ним: один вверх, другой вниз — вращение безостановочно — пар вертит колесо, а сам шкловский раввин беспрерывно подбрасывает дрова в топку.

— О, папа! Здравствуй! Еле нашел тебя — искал в Раю, в Чистилище, вот, наконец, нашел тебя здесь. Рассказывай, как ты здесь живешь?

Продолжая подкладывать дрова, шкловский раввин сказал:

— Я свое уже отбыл. Всего месяц висел, как все эти, на колесе. Теперь меня сняли, и основное наказание закончилось. Я стал «вольным», и меня назначили на «вольную» работу. Одно плохо: жалко мне глядеть на всех этих раввинов, висящих на колесе…

И ни слова, почему он попал в Ад. Ни слова о том, почему здесь столько раввинов.

Несколько часов пробыл сын с отцом. Вдоволь наговорились. Пришло время уходить, ибо по закону, кто из гостей остается в Аду после полуночи, останется там навсегда. Выходя из Ада, сын раввина и здесь заметил над дверью полку, и на полке, как в Раю и Чистилище, сидел тот же самый длиннобородый еврей, в руках его тот же самый горшок с кашей. Но на этот раз он с таким аппетитом уплетал кашу, что с него градом катился пот.

Сын раввина не удержался и спросил голодного обжору:

— Реб еврей! Почему вы не хотели есть в Раю, где так тихо и спокойно, а забрались в Ад, где так шумно, и так противно, и жалко смотреть на страдания раввинов?

— Я отвечу, сын мой, на твой вопрос. У меня была каша в горшке. Каша была мясная, а ее перемешали молочной ложкой. Возник ритуальный вопрос, но ни в Раю, ни в Чистилище не оказалось раввинов, чтобы разрешить его. Не было там ни одного раввина, все они попали в Ад. Голоден я был смертельно, а есть ведь невозможно, пока раввин не разрешит. Каша в руках, а есть нельзя. Ну, я и кричал не своим голосом. Но вот я пришел сюда, и что я вижу? Это колесо, все утыканное раввинами. Все они здесь за то, что запрещали бедному люду есть сомнительную пищу. Здесь они, конечно, не посмели объявить мою кашу трефной и разрешили мне ее есть.

Тут-то сын шкловского раввина и понял, почему такой святой человек, как его отец, попал вместе с другими раввинами в Ад.

Отец, благочестивый еврей, пишет сыну, живущему в большом городе: «Дорогой сын! Пуще всего береги свою бороду — символ благочестия, символ нашей веры».

Прочитав письмо, сын сбрил бороду, вложил ее в конверт и написал отцу так: «Дорогой отец! Я очень занят и не могу как следует беречь бороду. Посылаю ее тебе. Ты ее сбережешь лучше, чем я».

Некто хвалил своего зятя:

— Он так благочестив, что по субботам не ведет никаких будничных разговоров.

Ему на это заметили:

— Тогда конь еще более благочестив — он не ведет никаких будничных разговоров даже в будни.

Некто выкрестился. Стали его укорять:

— Неужели вам отца покойного не стыдно? Он от позора, должно быть, перевернулся в гробу.

— Ничего, это пустяки. На днях должен выкреститься мой брат — тогда наш папа снова перевернется и ляжет как лежал.

Одного эпикойреса спросили, почему он пугается, когда во время грозы грохочет гром и сверкает молния.

— Видите ли, — ответил он, — когда Господь Бог дал евреям Тору на горе Синай, Он это проделал под аккомпанемент грома и молний. Вот почему я боюсь. Я опасаюсь, как бы Бог не дал нам еще одной Торы.

Женщина переходила через речку подоске. Затрещала доска, чуть не упала женщина в воду, испугалась и обратилась к Меиру-чудотворцу:

— Если перейду благополучно через речку, подарю синагоге фунт свечей.

Дошла до середины, видит, что напрасны были опасения — доска надежная. Тут она и подумала: «Целый фунт свечей? А одной свечи тебе мало?»

Задумавшись, потеряла равновесие, снова чуть не свалилась и испуганно вскрикнула:

— Посмотрите-ка на него, на реб Меира! Я шучу, а он уже толкается!

Шел еврей в местечко Чортков. Идет и повторяет про себя наизусть Мишну. Вдруг остановился, стал вспоминать: куда же я иду? Забыл…

Встречает мужика и спрашивает:

— Не знаешь ли, куда я иду?

— А кто тебя знает, куда ты идешь?

Встречает другого мужика:

— Добрый человек! Может быть, ты знаешь, куда я иду?

— А Бог тебя знает, куда ты идешь?

Встречает еще одного мужика, снова спрашивает:

— А не скажешь ли, куда я иду?

— А черт тебя знает, куда ты идешь! — ответил тот сердито.

— Ай, спасибо! Правда, таки правда. Я иду в Чортков!

Некий хазан приехал в одно местечко. Но не понравилось людям, как он пел. По окончании молитвы подошел к хазану местный бондарь реб Арье и, протянув руку, сказал:

— Шолом алейхем.

— Алейхем шолом, — ответил хазан. — Кто вы такой?

— А я тоже бондарь, — ответил реб Арье.

У одного хасида ребенок заболел запором. Побежали мать и отец к цадику. Цадик велел хасиду читать псалмы. Прошло два дня, и ребенок выздоровел.

Через год ребенок вновь заболел. На этот раз поносом. Опять побежали отец и мать к цадику, и снова цадик велел читать псалмы.

Посмотрела мать на цадика с укором и удивлением:

— Ребе! Псалмы ведь — слабительное!

Заболел ребенок. Собрались к матери на совет ее подруги.

— Надо вызвать старого фельдшера, он — почти профессор, — сказала одна.

— Лучше позвать татарина. Так лечить детей, как он лечит, никто не может, — возразила другая.

— Только псалмы, — категорически сказала третья. — Из всех татар Господь Бог — лучший татарин.

Женщина пришла к цадику, уплатила рубль и стала жаловаться на бедность, уверяя, что она вместе с детьми умирает с голоду.

— Откуда же, — спрашивает цадик, — ты взяла рубль, чтоб уплатить мне?

— Что вам сказать, ребе? Вы ведь сами знаете: денег нет, а черт знает на что всегда найдутся.

Некто обратил внимание на то, что бублики, которые он ежедневно покупал у пекаря, с каждым днем становятся все меньше. И он обратился к пекарю со следующим вопросом:

— Я понимаю, зачем ты уменьшаешь булочки, — чем они меньше, тем больше твоя прибыль. Но бублики! Что тебе стоит сделать дырку побольше?

Авром-Лейб — бедный портной: он, как говорится, три раза в день умирает с голоду. Что делать, когда в местечке на каждого жителя приходится по одному портному?

Сидит однажды Авром-Лейб в компании портных и мечтает:

— Нас спасет только приход Машиаха.

— Почему, Авром-Лейб?

— Очень просто. Придет Машиах — воскреснут мертвецы. А их миллиарды — вот тебе и клиенты.

— Да, но сколько среди этих мертвецов будет портных — вот тебе опять конкуренты!

— Глупости. Разве эти портные знают, как пошить модную одежду?

Подрядчик заказывает местному портному свадебный костюм для сына:

— Только прошу вас, реб Мойше, сшейте как следует, чтобы, упаси Боже, жених не был посмешищем.

— Не беспокойтесь, реб Арье. Я уже двадцать лет портняжу и не помню случая, чтоб люди смеялись над моей работой, наоборот, как увидят ее, сразу плачут…

К часовщику зашел сердитый заказчик.

— До того как я отдал вам часы в починку, они кое-как, но шли. Но после того как вы их отремонтировали, они совсем перестали ходить — вы их только испортили!

Такое обвинение вывело часовщика из себя.

— Я испортил? — закричал он. — Пусть у меня рука отсохнет, если я хоть пальцем дотронулся до ваших часов!

Один балагола наставлял своих пассажиров:

— Когда лошади везут в гору — надо сойти с подводы, это — милосердие к животным, когда лошади везут с горы — надо сойти с подводы — ехать в подводе опасно. Когда подвода катит по ровному — тоже надо сойти с подводы — это ведь одно удовольствие пройтись пешочком по ровной дороге.

— Когда же пассажирам следует сидеть в подводе? — спросили балаголу.

— Когда будем кормить лошадей, — ответил балагола.

Один балагола купил новый молитвенник. Пришел в субботу в синагогу. Вышел на минутку, вернулся, а молитвенник уже успели украсть.

Тогда поднялся балагола на биму, стукнул по столу кулаком и в наступившей тишине сказал:

— Рабойсай! У меня только что слямзили молитвенник. Но молитвенник — это дерьмо, мне плевать на молитвенник. Меня возмущает, что у нас в синагоге возможно такое свинство!

Рассказывают, что после кончины небезызвестного винницкого фельдшера Айзика-ройфе, его сын Лейб-ройфе нашел среди его бумаг различные записи на медицинские темы. Вот некоторые из них:

1. Испытано и проверено: против лихорадки имеется только два способа лечения — и оба не помогают.

2. Средство от зубной боли. Усесться в теплых штанах у холодной печи. Если не поможет — во всяком случае не повредит.

3. Еще одно испытанное средство от зубной боли. Набрать полный рот льда. Снять брюки. Усесться на раскаленную печь и не слезать до тех пор, покуда лед не закипит.

4. Средство от кашля. Когда больной сильно кашляет, надо ему дать сильное слабительное. Если он застенчивый — побоится кашлять.

Шадхан пришел к одному холостяку сватать ему невесту.

— Позвольте, — сказал жених, — я ее знаю, она ведь хромая!

— Ну и что ж? — ответил шадхан. — Ведь это хорошо для вас. Она не будет бегать за вами, не будет следить, куда вы ходите и где бываете.

— Но она ведь и подслеповата!

— Тем лучше — она не увидит, когда вы будете гулять с другими женщинами.

— Но ведь она и глуховата!

— Это тоже большое достоинство — вы сможете говорить при ней все что захотите.

— Позвольте, но она, кажется, и немая!

— Это тоже неплохо — в доме будет полная тишина.

— Да, но у нее ведь падучая.

— Что да, то да, — согласился шадхан, — но что же вы хотите — чтоб у невесты все-таки не было ни одного недостатка?

Старый богатый вдовец вызвал к себе шадхана:

— Реб Лейб! Я вас пригласил ради сватовства.

— Ох, почему нет? У меня таки есть для вас порядочная женщина…

— Какая женщина? Мне нужна молодая девушка, и притом, чтоб она была красива!

— Молодая? Почему нет? У меня как раз для вас есть такая на примете. Красива как свет. Но я не знаю, сумеете ли вы ей доставить то, что она хочет.

— Пустяки. Я ей доставлю все, что она захочет. А что именно она хочет?

— Сейчас она молодая девушка, но хочет не позже, чем через год-два после свадьбы, стать молодой вдовой.

Шадхан пришел к холостяку.

— Есть у меня для вас особенная девица.

— Не надо, — запротестовал холостяк, — знаю я нынешних девиц!

— О нет, вы ошибаетесь! — возразил шадхан. — Это девица не нынешняя, а сорокалетняя.

Шадхан расхваливал девицу: и красива, и богата, и знатна, и скромна.

Сказал будущий жених:

— Все это хорошо, но я хочу знать, какие у нее недостатки. Ведь не бывает невест без недостатков.

Шадхан горячо похвалил жениха:

— Вот умница! Верно. Есть у невесты небольшой недостаток, но он проявляется только время от времени.

— Но все-таки скажите, какой?

Шадхан осторожно кашлянул и сказал:

— Я слыхал, что иногда у нее бывают тяжелые роды.

Шадхан предложил почтенному Виленскому еврею невесту для сына из местечка Калинковичи. Выслушав восторженные похвалы шадхана, отец жениха решил сам съездить в Калинковичи, чтобы на месте убедиться в достоинствах невесты. Приехал. Расспросил одного уважаемого человека. Еще одного. Все говорят:

— Что вы! Она ведь гуляет со всеми врачами и всеми чиновниками нашего местечка!

Вернувшись в Вильно, отец жениха набросился на шадхана с упреками:

— Какая наглость — предлагать такую невесту моему сыну!

Шадхан медленно вынул табакерку, понюхал раз, другой и сказал примирительно:

— Что вы, реб Айзик, сравниваете Калинковичи с Вильной? Сколько в Калинковичах, прости Господи, чиновников и врачей?

Дочь одного богача заупрямилась: она, мол, хочет в женихи только доктора! И каких он ей ни предлагал женихов, она одно заладила: доктора, и все тут.

Шадхан выбился из сил, подыскивая доктора.

Однажды он пришел сияющий: нашел для нее почти доктора — фельдшера. Услыхала это девица, скривилась и говорит:

— Нет! Только доктора!

Шадхан исчерпал весь запас доводов и наконец выдвинул последний, самый убедительный:

— Разве на лестницу поднимаются одним прыжком? Все делается постепенно: сначала надо выйти замуж за фельдшера, а затем, в добрый час, за доктора.

Проповедник ругал купцов, открывающих лавки для торговли по субботам. Он обрушивал на них проклятья и сулил им на том свете ужасные кары.

На следующий день проповедник обходил дома и собирал плату за проповедь. Заходит он к купцу, известному тем, что его лавка открыта каждую субботу.

Купец принял проповедника очень приветливо, дал ему целковый.

Удивился проповедник:

— Вы раскаялись и решили, верно, соблюдать субботу?

— О, совсем наоборот, — ответил купец. — Я рассчитываю, что благодаря вашей грозной проповеди, другие купцы, мои конкуренты, раскаются и перестанут торговать по субботам.

Некто собрался ехать на ярмарку в Бердичев. Пришли к нему местные купцы с поручениями купить для них товаров. Каждый принес список, но деньги для закупок принес только один купец. Остальные просили закупить в долг.

Когда тот человек вернулся, оказалось, что привез он товар только тому купцу, который дал денег. Всем же остальным купцам он рассказал такую историю: по дороге поднялся вихрь и унес все списки, поэтому он и не знал, что кому купить.

— Да, — сказали купцы, — но почему же вихрь не унес список вот этого купца, которому ты привез товар?

— Очень просто! У него в список были завернуты деньги — тяжелые монеты, а ваши списки вихрь развеял.

Виноторговец жаловался жене:

— Не понимаю, почему я, торгуя вином, становлюсь год от года беднее, а сосед-виноторговец все время богатеет.

— Очень просто, — ответила жена, — ты не умеешь торговать. Ты ведь льешь воду в вино — вот и разоряешься.

— Но ведь он тоже льет воду в вино.

— Нет, он поступает как раз наоборот: он льет вино в воду, потому-то и богатеет.

К одному купцу пришел незнакомец и попросил его дать взаймы на полгода двести рублей.

— Как это вы пришли ко мне одалживать деньги, когда я вас совсем не знаю? — спрашивает купец.

— Потому-то и пришел, — отвечает тот. — Если бы вы меня знали, то наверняка бы не одолжили.

Еврей обращается к знакомому:

— Не дадите ли в долг?

— А сколько вам нужно?

— Рублей пять.

— К сожалению, у меня нет ни копейки.

— Если у вас нет денег, то зачем же вы спросили, сколько мне нужно?

— Я хотел знать, сколько бы я потерял, если бы все-таки одолжил вам деньги.

Купец с сыном закупали в кредит товар у оптовика. Отец ожесточенно торговался за каждый грош и добился уступки в цене.

Спрашивает сын у отца:

— Папа! Зачем ты так торговался? Мы ведь оба знаем, что ты не собираешься платить по векселю.

— Видишь ли, — отвечает отец, — оптовик — очень симпатичный человек, мне его жалко, вот я и стараюсь, чтоб его убыток был как можно меньше.

Шел раввин мимо одной лавки, увидел на ней объявление: «Кошерное молоко, под наблюдением раввина».

Зашел раввин в лавку и стал укорять владельца за ложь: он ведь никогда не проверял, кошерно ли молоко в этой лавке или нет.

Тогда молочник указал раввину на баню, расположенную напротив, и спросил:

— Ребе! Под чьим наблюдением находится эта баня?

— Под моим наблюдением.

— Ну так знайте, ребе, что я оттуда беру воду, которой разбавляю молоко.

Торговец пришел к раввину и под большим секретом стал жаловаться на свое безвыходное положение. Спрашивает раввин:

— Сколько вы в этом году потеряли?

— Больше трехсот рублей, — отвечает купец. Раввин вздохнул:

— Огромный капитал!

Вздохнул и купец:

— Да, ребе, и учтите к тому же, что в этой сумме было ведь и моих кровных двадцать рублей.

— Реб Эйнох! Когда, наконец, вы вернете мне долг?

— Что я, по-вашему, пророк что ли?

Богатый купец обучал приказчика купеческой премудрости:

— У меня нет времени для долгих объяснений. Из одного моего слова ты должен понимать два и три следующих.

Приказчик все это мотал себе на ус.

Вскоре купец заболел и послал приказчика за врачом.

— Слушаюсь! — понимающе ответил приказчик и побежал исполнять поручение.

Вернулся — и с ним вошли: врач, сиделка, портной с полотном в руках и члены хевро кадишо.

— Что это? — испугался больной.

— А это я из одного вашего слова понял два и три следующих, — ответил приказчик.

Пан приехал из поместья в город и вызвал «своего» еврея:

— Берл! Пани приказала купить ей фокса. Ты можешь это быстро устроить?

— Конечно. А сколько пан думает уплатить за хорошего фокса для пани?

— Пятьдесят злотых.

— О нет, это невозможно. Никто не отдаст хорошего фокса за такую цену.

— А сколько это будет стоить?

— Сто злотых, — сказал, подумав, Берл.

— Согласен. Давай немедленно иди за фоксом.

Берл стоит, переминается с ноги на ногу.

— Что же ты стоишь, Берл? Я ведь согласен на сто злотых.

Берл кашлянул:

— Извините, пан, но что такое — фокс?

Однажды собрались на балу у германского императора все цари и короли Европы. Каждый царь хвастался своим народом. Похвастался и русский царь.

— А у нас, — говорит, — в России такие воры, что могут украсть все, что угодно.

— Даже мои часы? — спросил германский император.

— Конечно, — сказал царь и взялся это доказать.

Приехал царь домой в Россию, вызвал к себе самого главного вора и обещал награду, если вор украдет у германского императора часы и привезет их ему.

— Хорошо! — сказал вор и уехал в Германию.

Пошел он в главный парк, где император обычно гулял после обеда. Подошел к прогуливающемуся императору и как бы случайно пустил ему в лицо дым от своей папиросы. Тут вор сделал вид, что только сейчас узнал императора и, упав перед ним на колени, начал умолять простить его дерзость. Император успокоил вора, поднял с колен и милостиво отпустил. А вор ушел с часами императора в кармане, так как, стоя на коленях, плача и умоляя о прощении, он незаметно вытащил у императора из кармана часы.

Спустя год был германский император на балу у русского императора в Петербурге и очень удивился, когда тот вернул ему часы, но тут же заметил с улыбкой:

— Это и неудивительно, — а про себя подумал: «Неудивительно: каков учитель, таковы и ученики».

Один вор отсидел в тюрьме шесть лет. Вернувшись домой, он застал жену с десятимесячным ребенком на руках. Ребенок был очень слаб и спустя две недели тихо угас.

Умер ребенок, похоронил его наш вор, пришел домой, согласно закону сел «шиве» и заметил со вздохом:

— Я в своей жизни много раз сидел, но так безвинно, как сейчас, впервые.

Один богач однажды в пятницу привел с собой из синагоги ойраха. Во время трапезы хозяин увидел, что ойрах потихоньку положил себе в карман серебряную ложку. Хозяин сделал вид, будто ничего не заметил. Через час гость положил в карман вторую ложку. Тут хозяин не выдержал и сделал ему замечание. Но вор не смутился и сказал:

— Видите ли, балебос, у меня, не про вас будь сказано, такая желудочная болезнь, что врач велел мне принимать каждый час по столовой ложке.

Поймали однажды вора и стали его избивать. Бьют и приговаривают:

— Погоди, мы тебе покажем, как воровать!

Вор говорит:

— Этого-то мне и надо, чтобы вы показали, как воровать. Я, наверное, плохой вор, иначе не попался бы.

Однажды спросили вора:

— Тебя так часто бьют. Какой тебе интерес воровать?

Вор ответил:

— Если бы меня так часто не били, то воровской промысел стал бы убыточным, потому что все взялись бы за воровство.

Вора как-то спросили: почему он залезает в чужой карман? Он ответил:

— Посудите сами: если в мой карман, куда чужому залезать нельзя, мне можно, то в чужой карман, куда чужому сунуть руку можно, мне можно тем более.

Спросили вора: дескать, в Йом Кипур, когда все евреи молятся о пропитании для себя и своих детей, о чем молится он, вор? И вор, улыбнувшись, ответил:

— Так как в Йом Кипур на Небесах подписывается участь всякого, в том числе утверждается список тех, кому в предстоящем году суждено быть обворованным, я молю Бога, чтобы все эти кражи дано было совершить мне.

У одной еврейки выпал кошелек. Шедший за ней человек поднял кошелек, отдал его женщине, потом, продолжая за ней идти и улучив удобную минуту, украл у нее тот же самый кошелек.

Люди, видевшие это, спросили с удивлением:

— Почему это, Мойше, вы поначалу вернули ей кошелек, а потом все-таки украли его?

На что вор ответил так:

— Понимаете ли, возвращение потерянного — это мицва. Если мне случается исполнить мицву — я делаю это с радостью. Ну, а воровство — моя профессия. Одно другому мешать не должно.

Жил-был польский граф. В один прекрасный день этот граф одолжил у еврея тысячу злотых и дал ему в том расписку за своей графской подписью. Наступил срок возврата денег, а граф не спешит вернуть долг.

Пришел еврей к графу и говорит ему:

— Ясновельможный пан граф, наступила пора возвращать долг.

А граф отвечает:

— Я не привык давать деньги, когда их от меня требуют. Верну долг, когда этого захочется мне, а не тебе.

Тогда еврей вынул графскую расписку и сказал:

— Или пан сейчас же уплатит мне долг, или я подам документы в суд и верну свои деньги по суду.

Услыхал эти слова надменный граф, вспылил, выхватил из кармана пистолет, наставил его на еврея и как закричит:

— Или ты немедленно проглотишь эту проклятую бумагу, или я тебя убью!

Еврей испугался и проглотил графскую расписку.

Прошло некоторое время и граф подумал: «Нехорошо, что я не возвращаю еврею долг. Теперь, если мне понадобятся деньги, не у кого будет взять, еврей-то денег больше не даст».

Что он сделал? Он послал за евреем и полностью вернул ему долг.

Не прошло и двух недель, как графу опять понадобились деньги. Он снова послал за евреем и попросил у него денег, на этот раз не тысячу, а две тысячи злотых.

Выслушал еврей графа, кивнул головой и только попросил разрешения сходить домой и принести оттуда расписку.

Было это в канун праздника Пейсах. Вышел еврей, вернулся через полчаса, протянул графу кусок мацы и просит его написать расписку вместо бумаги на маце.

Посмотрел граф на еврея, как на сумасшедшего:

— Ты что, рехнулся, Янкель?

— Упаси Боже, — ответил еврей. — Я только боюсь, как бы мне вновь не пришлось глотать расписку ясновельможного пана.

Заходит однажды еврей-арендатор к своему помещику. Помещик в это время завтракал. На столе перед ним лежал нарезанный окорок, свежий белый хлеб и стоял жбан вина. Увидел пан еврея и с улыбкой предложил ему ветчины, но еврей отказался:

— Вы же знаете, ясновельможный пан, что нам, евреям, свинина запрещена.

Тогда пан налил два бокала красного вина и велел еврею вместе с ним выпить. Но еврей снова отказывается:

— Нам, евреям, запрещается пить вино не нашего изготовления.

Помещик удивился.

— А что будет, — спрашивает, — если ты в дороге, а съестных припасов у тебя нет, еврейских лавок поблизости нет и ты умираешь от голода и жажды? Так и умрешь, но не станешь у нас ничего ни пить, ни есть?

— Это другое дело, пан, — отвечает еврей. — Это называется пикуах нефеш, спасение души. Ради спасения жизни наша Тора разрешает есть и пить недозволенное. Пикуах нефеш отменяет все запреты.

Тогда пан вскочил, выхватил пистолет, наставил его на еврея и как закричит:

— Пей немедленно! Считаю до трех. Не выпьешь — буду стрелять!

Еврей испугался и выпил бокал до дна.

После этого пан и говорит еврею примирительно:

— Не сердись на меня, Мошка, я ведь пошутил.

— Сердиться? Что вы, — пробормотал еврей, — но было бы лучше, если бы вы пошутили раньше… с ветчиной…

Пан ехал на охоту. По дороге встретился ему местечковый шойхет Нойах. Пан остановился и строго спросил Нойаха:

— Куда ты идешь?

— Не знаю, ясновельможный пан! — ответил шойхет.

— Как не знаешь? — рассердился пан. — Ты что, смеешься надо мной? Слыхано ли, чтоб человек шел, сам не зная куда? Взять его и посадить в холодную!

— Вот видишь, ясновельможный пан, я был прав. Я шел в синагогу, а попал в холодную. Разве я мог об этом знать?

В Варшаве прохожий обращается к незнакомому еврею с вопросом:

— Простите, пан Рабинович, где тут почта?

Еврей:

— Откуда вы узнали, что моя фамилия Рабинович?

Прохожий (улыбаясь):

— Я попробовал угадать.

Еврей (улыбаясь):

— Тогда попробуйте еще раз и угадайте, где находится почта.

Спустился однажды Ангел Смерти на землю и женился. Но его жена оказалась такой злой, что даже Ангелу Смерти стало невмоготу. Терпел он, терпел, но жена так его пилила и мучила каждый день, что решил он ее бросить и уйти куда глаза глядят. Но у него был от той жены взрослый сын и вот, прощаясь с ним, он ему говорит:

— Учись, мой сын, и стань доктором. Запомни мои слова: когда придешь к больному и увидишь, что я стою у его ног, — знай, что он останется жить. Пропиши ему любое лекарство. Если увидишь, что я стою у изголовья, — значит, больной умрет и ничто ему не поможет.

С этими словами Ангел Смерти ушел.

Прошло много лет. Сын стал доктором, да таким, что о нем стали говорить, что он лучший в мире врач.

Однажды его вызвали к бедному больному еврею.

Шестеро детей стояло у постели больного, и все они горько плакали. Жалко стало доктору больного, и он решил вылечить его во что бы то ни стало. Вдруг видит: отец его, Ангел Смерти, стоит у изголовья больного. Что делать? Вдруг доктор говорит:

— Папа, если ты не уйдешь и не оставишь больного в покое, то я пойду за мамой и приведу ее сюда.

Услыхал это Ангел Смерти, испугался и убежал. Больной же был спасен и через несколько дней выздоровел.

Жил в местечке один еврей. Был он очень беден, никак не мог прокормить свою семью и решил поехать в соседний город на заработки. Пробыл он в городе и год, и два, но все неудачно. Видит: жить трудно, семье не помочь, и решил — делать нечего, надо возвращаться в местечко. Очень ему было тоскливо возвращаться, к тому же жена у него была языкастая, и пуще всего он боялся ее колкостей.

Едет бедняк домой и думает: «Что сказать, чтобы избежать упреков жены?» И решил он ей сказать, что в городе заработал двадцать два рубля, а по дороге на него напали разбойники и отобрали деньги.

Вынул еврей из кармана платок и завязал платком нос.

Увидев мужа с повязкой на лице, жена подняла истошный крик:

— Караул! Что с тобой, муж мой?!

Дети окружили отца с плачем и воплями, и еврей рассказал семье такую историю.

Дескать, остановили его на дороге четыре вооруженных разбойника, повалили наземь, стал он молить их сжалиться над ним, над семьей, над малыми детьми. Услыхали это дети, еще громче заплакали, а еврей продолжает рассказывать о том, как главный разбойник вынул острый, длинный нож, схватил его за нос и воскликнул: «Или ты отдаешь все деньги, или начисто отрежу тебе нос!» Услыхала это жена, запричитала, всплеснула руками, кричит:

— Несчастный! Лучше бы ты им отдал эти деньги, а домой вернулся с носом!

Тогда муж снял с лица платок и говорит:

— Я знал, что ты любящая и верная жена, и поступил именно так, как ты сказала.

Жили-были три упрямых еврея. А ведь известно, что нет человека упрямее еврея. И вот однажды, долгим зимним вечером, сидя в синагоге у печки, поспорили они, кто из них упрямее. Поспорили и решили: пусть каждый расскажет о каком-нибудь примере своего упрямства. И пусть их рассудит сам Бог.

Первый начал и рассказал вот что:

— В прошлом году я как-то поздно вечером вернулся домой. Дело было зимой, мороз лютый. Я продрог, чертовски устал, мне не терпелось поскорее попасть домой и лечь в теплую постель. Стучу в дверь. Жена проснулась и спрашивает: «Кто там?» Я не отвечаю. Жена должна узнавать мужа по стуку. Снова стучу. Слышу, жена снова спрашивает: «Кто там?» Тут уж я совсем рассердился. Как это жена не узнает своего мужа! Я упрямо не отвечаю и опять стучу. Она опять спрашивает, а я опять не отвечаю, и она опять не открывает. Короче говоря, всю ночь я провел на улице, у дверей дома, и утром меня нашли полузамерзшего у порога. Я, если заупрямлюсь, то настою-таки, слава Богу, на своем.

— Это что, — сказал второй, — вот я вам расскажу случай, и вы оба скажете: да, это упрямство! Месяц тому назад У меня заболел, не про вас будь сказано, зуб. Прихожу я к врачу. Прошу вырвать больной зуб. Посмотрел он мои зубы и просит показать ему, какой зуб болит. Я не мог удержаться от смеха и говорю: «Если вы доктор, вы сами должны знать, какой болит». Он что-то попытался мне объяснить. Но я ему сказал прямо: «Если вы не можете узнать, какой зуб больной, то вы для меня не доктор», — и хотел уж было подняться и уйти, но тут доктору, очевидно, стало стыдно, и он, покопавшись во рту, выдрал мне зуб. «Вы ошиблись, — говорю, — это не тот зуб». Он покопался немного, выдрал мне второй зуб и опять не угадал, опять здоровый. Тут уж я заупрямился: «Ни за что не скажу. Пусть сам узнает, на то и доктор». Выдрал он мне еще один зуб, и еще один. Я был упрям, как железо. Короче говоря, он выдрал мне восемь зубов, пока, наконец, хвала Всевышнему, не наткнулся на больной зуб и не выдрал его.

— Если вы хотите знать, что такое настоящее упрямство, то выслушайте меня, — сказал третий. — Меня Бог не обидел капиталом, и я могу за своей бас-йехидой дать триста и даже четыреста рублей. Но когда дочери исполнилось шестнадцать лет и ко мне в дом зачастили шадханы, я захотел взять в дом порядочного зятя, который женился бы на моей дочери не ради денег, а ради нее самой. Я так и сказал шадханам: «Ни копейки приданого — вот невеста, если жениху нравится — пусть берет, но без приданого!» Жена убивается, дочь плачет, годы идут, а я стою на своем. Невесте уже тридцать два года, уже седые волосы появились, а я тверд, как сам Господь, и ни за что не отступлюсь от своего слова.

Тут со стороны орн койдеша донесся голос самого Бога:

— Твое упрямство самое отвратительное, оно богомерзко. Упрямство тех двоих причинило ущерб только им самим. Твое же — принесло горе другим, более того, твоим близким.

Голос умолк. Первые два упрямца пристыжено молчали, а третий сказал:

— Слышали? Вот что значит настоящее упрямство.

Жил-был скупой. О нем говорили, что скупее его нет никого на свете. И очень гордился скупой тем, что он среди скупых самый-самый скупой. Но вот однажды прослышал скупой, что в некоем городе живет скупой, который настолько скуп, что его все прозвали Король скупых.

И решил наш скупой поехать в тот город, познакомиться с Королем скупых и поучиться у него скупости.

Приехал он в тот город вечером. Подходит к дому Короля скупых, видит, в окнах темно и думает: «Хозяин, видать, сидит впотьмах, жалеет копеечной свечки. Что ж из того? Я тоже не зажигаю вечером свечку и немало на этом сэкономил». Заходит скупой в дом, знакомится. Сели скупые в темноте, разговаривают. Вдруг слышит скупой: что-то шуршит. Спрашивает он собеседника:

— Что это у вас шуршит?

Тот отвечает:

— Это мои штаны, я их снял. Раз мы сидим в темноте, то зачем им даром изнашиваться?

Услыхал это приезжий, встал и сказал:

— Спасибо, учитель! Если бы я ничего, кроме этого, от вас не услышал, то и этого было бы довольно. Признаю, вы действительно Король скупых.

После этого тот скупой обычно говаривал, что до посещения Короля скупых он был расточительным, безрассудным мотом и, только побывав у Короля, стал по-настоящему ценить деньги.

Один молодой купец приехал однажды в чужой город. Остановился в заезде. Утром встал, видит, пришла убирать комнату смазливая девушка с подвязанной щекой. Спрашивает он девушку:

— Что с твоей щекой?

А та отвечает, что у нее, не про него будь сказано, очень разболелись зубы, и она просто ума не приложит, что ей делать. Все перепробовала, ничего не помогает.

Молодой купец взял девушку за руку и говорит ей ласково:

— Не печалься. Я врач. У меня в губах особая сила, называется — гипнотизм. Я умею лечить любую болезнь. Стоит мне только несколько раз поцеловать больное место, и боль исчезает, как по волшебству.

Как сказал, так и сделал.

Девушка покраснела, но от лечения не отказалась.

Через полчаса к постояльцу зашел хозяин заезда.

— Я слыхал, — говорит, — что вы доктор и умеете излечивать, как по волшебству, многие болезни и что у вас в губах такая сила — уж не знаю, как она называется, — но стоит вам поцеловать больное место, и боль исчезает. Так вот, господин доктор, у меня к вам покорнейшая просьба вылечить меня. И я, и моя жена, и дети будем вам благодарны до конца жизни.

— Какая же у вас болезнь? — спрашивает постоялец.

— Меня, не про вас будь сказано, вот уже двадцать лет мучает геморрой…

Посетитель вошел в закусочную. Заказал рыбу. Попробовал, сморщился и отодвинул от себя тарелку. Хозяйка обиделась:

— Сейчас вы воротите нос, а вот две недели тому назад ели и хвалили.

— Да, но две недели тому назад была другая рыба.

Хозяйка рассмеялась:

— Вот видите, как вы не правы — это та же самая рыба, а вы капризничаете.

— Могу поручиться, что эта курица — глубокая старуха.

— По какому признаку вы судите?

— По зубам.

— А разве у курицы есть зубы?

— У курицы нет, зато у меня — есть.

Голодный путник, войдя в корчму, обратился к хозяйке:

— Дайте мне кусок мяса!

— Мяса нет.

— Тогда, может быть, селедка у вас найдется?

— Селедки тоже нет.

— Тогда принесите, пожалуйста, хлеба, можно черствого.

— Боже мой! Что за еврей на мою голову! Первый раз в жизни вижу такого обжору — все ему подавай!