Еврейский смерч или Украинский прикуп в тридцать серебреников

На траурной трибуне стояли все. Не было только Александра Фельдмана

На траурной трибуне стояли все, кто особенно был близок с Кушнаревым. Не было только Александра Фельдмана – его многолетнего соратника и, по общему мнению, ближайшего из друзей. Говорят, он мелькнул где-то в толпе – и исчез.

Но вот что поразительно. В тот момент, когда, по логике вещей, Фельдману крайне не выгодно было демонстрировать наличие связующих нитей с Кушнаревым, он идет на риск, засвечивает рядом с опальным экс-губернатором свою правую руку – адвоката Стовбу и вытаскивает Кушнарева на свободу.

А вот на похоронах Александр Борисович не счел даже возможным подойти к гробу своего недавнего «брата» и сказать ему последнее «прости».

Неужто опять чего-то испугался? А может, просто вспомнил старую легенду о том, что при приближении настоящего убийцы его жертва обязательно подаст какой-нибудь знак…

И последнее.

В момент убийства Евгения Кушнарева Юлия Владимировна Тимошенко совершала поездку по Израилю. Нет, не в рамках заранее запланированного официального визита, а так, «себя показать».

По сообщениям прессы, в этой поездке ее сопровождали только два человека – народный депутат Украины Александр Фельдман и главный раввин Харькова и Харьковской области Мойша Москович.

Что ж, будем считать, что алиби себе эта троица обеспечила.

Так уж получается, что мое свойство подмечать и анализировать малоприметные детали открывает дорогу далеко идущим выводам, которые, как правило, подтверждаются временем.

Вот и теперь от моего наметанного глаза не ускользнула особая деталь, на которую вряд ли кто-то еще обратил внимание. А именно – появление в последнее время на широкой публике Александра Фельдмана исключительно в иудейской кипе, неизменно прикрывающей макушку народного депутата и рьяного БЮТовца.

Примечательно, что этой традицией Фельдман обзавелся совсем недавно – аккурат после похорон Евгения Кушнарева.

С чем это связано? Ну только не с религиозным экстазом, в который впадает Фельдман при виде портрета хабадского Мошиаха – Любавичского Ребе Менахема Мендела Шнеерсона.