Существа, о которых пойдет речь в этой главе, необязательно громадного роста или могучи. Эти детища воображения придуманы, как правило, специально, чтобы пугать тех, кто в них верит. Хотя среди чудовищ есть и счастливые исключения, которые иллюстрируют здравую мысль о том, что под некрасивой оболочкой может таиться золотое сердце. Достаточно вспомнить о чудище из сказки Аксакова «Аленький цветочек».
В большинстве своем чудовища известны читателю по именам, и мне хотелось бы наполнить эти имена конкретным содержанием. Разве не любопытно, что чудовища в истории сказочного мира встречались целыми семействами? Удивительно разнообразными были дети Ехидны, но их всех объединяла нелюбовь к человечеству.
С них и начнем…
Читать греческие мифы — это все равно, что собирать землянику в июльском, прогретом солнцем, гудящем лесу. Видишь одну ягоду, тянешь к ней руку, а там показывается следующая… В мифе, помимо главных героев всегда встречаются второстепенные и их родственники и родственники этих родственников в предыдущем колене. И ты отыскиваешь по незнакомому ранее имени новый миф, от которого цепочка тянется к третьему, десятому…
Кто собрал все эти мифы и проследил родословные героев? Был ли гений, который собрал всех сказителей (вероятно, в дописьменный период) и повелел им месяц за месяцем исполнять свой, еще не систематизированный репертуар? Уговаривал ли он коллег там — то сменить герою имя, а там — местожительство, вносил ли свои предложения, предлагал сюжеты — неизвестно. И наконец, была ли создана «Всеобщая таблица мифической Эллады», куда более подробная и логичная, чем история реальной Греции, и впитавшая в себя все возможные сюжеты и коллизии будущей мировой литературы?
Впрочем, все это слишком хорошо, чтобы быть правдой, лучше считать, что мифология — самоорганизующаяся система, сродни живому телу. Ведь никто не спрашивает у правой руки, откуда она знает, что ей надо расти из плеча, притом именно из правого. Так уж получилось.
Пожалуй, еще более любопытно, как с распространением письменности, с развитием в Элладе наук и изящных искусств громадная, сложная и гармоничная крона древа мифологии начинает раздражать куда менее доверчивых и наивных греков и их учеников — римлян. Я не говорю еще о таких чудесных скептиках, как Плиний, которые, полагая себя интеллигентными людьми, считали неприличным верить в сказки. Нет, перед Плинием я преклоняюсь, он бы и в летающую тарелочку не поверил, пока не потрогал бы ее своими руками. Я имею в виду модификаторов и модернизаторов, которые всегда плодятся вокруг стареющей идеологии. С презрением относясь к системе отношений в мире мифа, свежеиспеченные «ащуги», которые не задали себе труда прочесть накопленное ранее, создавали конъюнктурные варианты более рационального, измельченного толка. И вот уже миф может восприниматься с усмешкой.
Можно провести аналогию. С детства мы твердили фразу из Коммунистического манифеста: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма». Мы повторяли ее с умилением либо внутренней дрожью, с надеждой, но только не с улыбкой, хотя, если вдуматься, фраза сомнительная. Увидеть светлое будущее в виде бродячего призрака — значит допустить, что оно может сгинуть с первым криком петуха. Недавно я прочел дополнение к этой фразе: «С протянутой рукой», и стало смешно — миф умер.
Так и с мифами греческими. Ехидна и ее страшные потомки пугали многие поколения детей и взрослых. Но на закате мифотворчества появляется новый миф, следуя которому мы должны поверить, что славный богатырь Геракл повстречал Ехидну, влюбился в это страшилище, забыл о своих подвигах и три года нежился в ее змеиных объятиях, прижив с ней троих детей. Один из сыновей, Спиф, стал основателем скифского народа.
Еще обиднее наблюдать крушение мифа в «постмифе» о горгоне Медузе. То ли от шутовства, то ли от необразованности автор придумал миф — перевертыш, в котором Медуза — прекрасная девица, у нее трогательный роман со старым, по активным Посейдоном, которому она и преподносит Пегаса и Хрисаора.
Таких «постмифов» немало, они по — своему накладываются на совершенную «таблицу мифологии» и разрушают ее логику. Мы постараемся, рассказывая о целой группе удивительных и связанных тесными родственными узами выдуманных тварей, игнорировать подобные модернизации, лишь учтем, что и в «таблице» встречались разночтения, как бывают они в настоящей истории.
Некоторые противоречия лишь кажутся таковыми, например, существуют тезки. В исландских сагах, описывавших, как правило, реальных лиц, авторы выходили из положения, добавляя к имени название места жительства. В Греции это не было принято делать, поэтому разобраться с тезками было сложнее. Человек, например, узнает, что девушка с красивым лошадиным именем Гипподамия одновременно выходит замуж за Пелопса, за Пейритоя, остается притом наложницей Ахилла и предметом вожделений Агамемнона. Ну и что в том странного? Вы же, уважаемый читатель, знаете Татьяну, вышедшую замуж за Васю, и другую Татьяну, отвергнувшую притязания Пети.
В древности спорили о том, кто же родители Ехидны. Некоторые утверждали, что это бог смерти Тартар и богиня Земли Гея. Но мне кажется более органичной и генетически объяснимой версия, по которой отец ее — единоутробный брат Пегаса великан Хрисаор и мать — Каллироя. Посудите сами — Хрисаор, зачатый горгоной Медузой одновременно с Пегасом от Посейдона, появился на свет не из утробы, а из крови предательски убитой Персеем на берегу Океана матери. Братья (конь и человек) в сознании греков были связаны с рекой Океан, то есть были существами водными, да и отец их — царь морской.
Медуза несет в себе змеиное начало (очевидно, по происхождению она — один из демонов подземного мира), к тому же отец ее, Форкий, — морское божество, брат старца Нерея. Так что она, как это вам не покажется странным, — кузина прекрасной Амфитриты, законной жены Посейдона, от которого произошли не только грайи и горгоны, но и дракон Ладон (пресмыкающееся), тот самый, что тщетно защищал от Геракла волшебные яблоки Гесперид и был убит на посту.
Хрисаор, о внешности которого ничего вроде бы не известно, за исключением того, что он был велик, весь в отца, влюбился в Каллирою, речную нимфу, океаниду (дочь Океана). От этой любви и родилась почему — то Ехидна. Но если вспомнить, кто бабушка и дедушка Ехидны, и привлечь к объяснению генетические законы Менделя, то останется удивляться образованности создателя «периодической таблицы мифов».
Именно от бабушки Медузы Ехидна получила нижнюю, змеиную, половину тела, тогда как верхняя, включая голову, принадлежала вполне миловидной девушке, похожей на мать — нимфу.
Можно представить, какая паника царила в доме великана Хрисаора, когда пришло время показать отцу новорожденную. Няньки, бабки, повитухи, да и сама молодая мать трепетали, что отец возопит: «С каким паршивым драконом ты мне изменила!» и всех убьет.
Но обошлось. Хрисаор подивился на дочку, которая двигала ручками и махала хвостиком, и сказал:
— Ну вся в мою покойную маму!
Ехидна росла, травмированная двусмысленностью своего положения, и, хотя дома ей говорили, что она не хуже иных девочек, Ехидна стала злоязычной, насмешливой, можно сказать, ехидной девочкой.
Когда она выросла, несмотря на красоту и происхождение из хорошей семьи, замуж ее так долго не брали, что она совсем озлобилась и, к огорчению родных и близких, бросилась в объятия стоглавого Тифона, сына Геи и Тартара. Это подтверждает, кстати, мое убеждение в том, что Ехидна никакого отношения к Тартару не имела — никогда бы она не пошла за родного брата!
Если Ехидна в бестиарий входит лишь относительно, потому что она всего — навсего неудачливая женщина со змеиным хвостом, то Тифон, конечно же, рожден для бестиария.
Итак, Тифон — тварь о ста головах, которая говорить не умеет, зато рычит, воет, лает, квакает и произносит множество неприятных звуков, потому что головы — то у него не человеческие, а разнообразные звериные. Эта тварь своими ста пастями порождала вихри, что сносили в море все живое и уничтожали посевы.
Вот этому — то монстру досталась молодая Ехидна. Но не следует думать, что невеста была несчастна и лишь безысходность толкнула ее на этот брак. У Тифона были такие связи через родителей и такие далеко идущие планы, что любая девушка, заткнув уши воском, разделила бы с Тифоном ложе.
Впоследствии, не без подстрекательства Ехидны, Тартар начал бороться за верховную власть с самим Зевсом. Борьба шла с переменным успехом, на каком — то этапе Тифон даже взял штурмом Олимп и боги в ужасе бежали в Египет. Зевса Тифон поймал, вырезал ему жилы на ногах и бросил в киликийскую пещеру. Если бы не Гермес и Пан, пришедшие на помощь Зевсу и укравшие его жилы у Тифона, быть бы Ехидне верховной богиней Олимпа. Но в конце концов Тифона победили… Ехидне пришлось одной воспитывать детей, тогда как Тифона уложили под землю. Там он содрогается, отчего извергается Этна и случаются другие землетрясения.
Дети у Ехидны родились один другого страшнее: во — первых, Химера, о которой говорилось выше, во — вторых, Кербер, он же Цербер, в-третьих, Лернейская гидра, в-четвертых, Немейский лен, в-пятых, Сфинкс.
Тут генетика беспомощно разводит руками, а нам остается лишь констатировать сказочные факты, не делая обобщений, но и памятуя, что и у крокодила есть друзья.
Представьте себе, как подрастали, резвились, баловались любимые малыши Ехидны, как выползала в садик молодая мать, садилась за вышивание, поглядывая на львенка, которому суждено было прославиться под именем Немейского льва, как весело лаял и ластился к маме песик Кербер, как гонялся по травке за гидрочкой неуклюжий увалень Сфинкс…
Но вот пронеслись годы, выросли, возмужали дети Ехидны. Каждому было определено дело.
Лев поселился в Немейской долине в Арголиде. Он, говорят, вырос в крупного хищника и считался неуязвимым. Обитал он в пещере с двумя выходами и, если кто — нибудь желал поставить его неуязвимость под сомнение, уходил запасным выходом подальше от греха.
Геракл, которому его завистливый повелитель Эврисфей повелел начать подвиги именно с убийства Немейского льва, первым делом завалил камнями запасной выход, чтобы лев не сбежал. Лев услышал шум — смотрит, выхода нет, кинулся к главному входу, а там его уже ждал Геракл, который начал его обстреливать из лука.
Вот тут и проявились особенности Ехидниного сына. Ведь не простой же он лев, в конце концов! Оказалось, что лев, в отличие от прочих своих сородичей, обладал шкурой, которую не пробивали даже стрелы, подаренные Гераклу Аполлоном. Истратив стрелы, Геракл замахнулся палицей. Лев, рыча, отступил в пещеру. Геракл — за ним! Дотянулся до хищника и оглушил ударом по голове. Лев упал, и Геракл, навалившись, задушил беспомощного льва.
Непробиваемая для стрел шкура — конечно же, недостаточное основание для включения льва в наш бестиарий. Оправдание тому — его происхождение, все — таки не львица произвела его на свет.
А что касается невероятных размеров зверя, следует заметить, что на классической скульптуре Лисиппа, изображающей удушение героем льва, лев размером с овчарку: даже поднявшись на задние лапы, он еле достает до груди героя, так что явно уступает по росту льву среднего размера.
Одни источники говорят, что шкуру Немейского льва Геракл с тех пор носил вместо панциря, а голову — вместо шлема. Другие утверждают, что шкуру он добыл куда раньше первого подвига, убив на охоте киферонского льва, жившего в горах.
Во времена Геракла последние львы еще встречались в Греции (скорее всего, в малоазийской ее части), но были наперечет. Не исключено, что этот герой перебил последних.
Если уникальность Немейского льва сомнительна, необычность его сестренки, Лернейской гидры, и следующей жертвы Геракла (как его должна была, и за дело, ненавидеть Ехидна!) сомнению не подлежит, хотя число ее голов в разных источниках указывается разное, и неудивительно: чтобы остаться в живых, приходилось считать издали. Разночтения велики — от девяти до ста. Важно то, что одна из голов была бессмертна.
Лернейская гидра поселилась в болоте у города Лерна, причем для безопасности отыскала пещеру. Пища всегда под рукой — почему — то пастухи, хотя и знали об опасности, все время пасли скот именно на краю болота.
Если не считать голов, то гидра ближе всего к дракону: и хвост такой же, и тело в медной чешуе, но главное — на месте срубленной головы тут же вырастало две новых. А если долго рубить, то число их может перевалить за тысячу.
По — видимому, так и происходило. Геракл рубил не один час. За это время его племянник Иолай, которого взяли с собой, чтобы привыкал к богатырской жизни, для начала в качестве возничего, встревожился за судьбу дяди и прибежал на болото. Он увидел страшную картину: под ногами Геракла сотни голов гидры, которая обвила дядю хвостом и старается его свалить, Тот не сдается, машет палицей, а голов уже не сто — куда больше! Увидев Иолая, Геракл взмолился:
— Придумай что — нибудь, я бессилен!
Иолай был отроком сообразительным — побежал в рощу и поджег ее. Затем стал вырывать из земли горящие стволы и с ними, как с факелами, побежал обратно.
На этот раз он увидел, что положение дяди ухудшилось. Из болота выполз друг гидры — исполинский рак — и вцепился в ноту Гераклу. Закачался дядя, вот — вот упадет…
И тогда на помощь пришел подросток Иолай. Он убил рака, потом стал горящими стволами прижигать гидре шеи. Как срубит дядя голову — Иолай сразу прижигает. Как он догадался, что на прижженной шее голова не растет, неизвестно, но догадался. Теперь дело пошло быстрее. Правда, пришлось сжечь всю рощу и набегаться, ведь Иолай прижег больше двухсот шей!
Наконец родственники снесли бессмертную голову — Гидра упала замертво, а бессмертную голову закопали глубоко в землю.
Судьба двух последних детей Ехидны была не столь ужасна, хотя и тут без Геракла не обошлось.
Но прежде Геракл столкнулся с некоторыми фантастическими существами, не имевшими отношения к Ехидне.
В третьем подвиге по приказу трусливого Эврисфея Гераклу предстояло перебить стимфалийских птиц. Жили эти птицы у города Стимфала, гонялись за скотом и обывателями, рвали их медными когтями. Основная сила этих птиц была заключена в медных перьях с заостренными основаниями. Если жертва вырывалась из когтей, то птица взмывала вверх и роняла перья, и они, набирая скорость и самонаводясь, как нынешние «стингеры», подлетали к жертве и пронзали ее.
Гераклу удалось частично их перестрелять и отогнать за тридевять земель.
Объекты последующих подвигов Геракла — керинейская лань, эриманфский кабан и кони Авгия — не заслуживают включения в наш бестиарий, потому что ничем, кроме размеров и некоторых деталей, от обычных ланей и кабанов не отличались (у лани были золотые рога и медные копыта, а кабан нападал на людей и разрывал их клыками).
Быки Авгия, чей скотный двор чистил Геракл, отличались лишь мастью: двести быков были ярко — пурпурными, остальные — белыми.
В седьмом подвиге действует критский бык, удивлявший талантом пловца. Геракл верхом на нем приплыл с Крита в Грецию.
Участники восьмого подвига Геракла — кони Диомеда — необычны потому, что были — хищными. Диомед кормил их мясом чужеземцев и, наверное, не знал, что ни зубы, ни желудок лошади к хищному образу жизни не пригодны.
В десятом подвиге Геракл занимался поисками коров Гериона. Коровы были самые обыкновенные, а вот пес Орфо, который их плохо охранял от Геракла и погиб на посту, был двухголовым. Правда, сам хозяин стада Герион обскакал пса — у него было три головы, шесть рук и шесть ног, так что Гераклу пришлось потрудиться, чтобы убить Гериона. Но оказалось, что трудней перегнать стадо заказчику, чем отвоевать. То коровы разбегутся, то какой — нибудь местный царь утащит корову, и его приходится убивать…
Удивительный человек этот любимец поэтов Геракл. Прямо какая — то машина для убийства. Интересно, что друзей (не говоря уж о случайных прохожих) он уничтожал чаще, чем врагов, наверное, потому, что они не сопротивлялись. По натуре это был, скорее всего, исполнительный унтер: «Приказали, отключаю разум и начинаю исполнять приказ без участия в том головы!»
В чем — то он — предшественник известного фашистского палача Эйхмана, который на процессе доказывал, будто не совершил никакого преступления, потому что только исполнял приказы. Правда, Эйхмана потом все же повесили. Геракла воспевают и поныне.
В одиннадцатом подвиге Геракл вновь столкнулся с отпрыском Ехидны.
— Только не это! — воскликнула мать.
И тогда, посоветовавшись с богами, Эврисфей велел Гераклу стража подземного царства Кербера (Цербера) не убивать, а только привести на показ.
Кербера Геракл получил, можно сказать, с согласия его хозяина — бога Аида и привел к Эврисфею.
Перед ним стояла большая собака о трех головах. Еще одной головой, драконьей, завершался его хвост, что и дает основание включить пса в бестиарий.
При виде Кербера Эврисфей так испугался, что велел немедленно вернуть собаку на место, что Геракл и сделал, быстро и послушно.
Остается еще одно чадо Ехидны — Сфинкс. Этот ребенок был исключением в семействе. С Гераклом он не встретился, и, честно говоря, неизвестно, кому из них повезло. Ведь Сфинкс (я не понимаю, почему он — существо мужского рода, если это — женщина с телом крылатого льва) сидел на скале возле города Фивы и уничтожал тех путников, которые не могли разгадать загадку: «Что ходит утром на четырех, в полдень на двух, а вечером на трех?» Он их душил в когтистых объятиях. Недаром имя это переводится с греческого как «сжиматель».
Греки утверждают, что никто не мог отгадать этой загадки, и всех Сфинкс уничтожал (уничтожала), пока царь Эдип не догадался, что это — человек, в старости опирающийся на трость. Видно, греки не умели разгадывать, у нас бы и школьник догадался.
— Не может быть! — закричал в отчаянии Сфинкс, который был убежден (убеждена), что ему до конца жизни обеспечена дармовая человечина. С этим криком он кинулся с обрыва и погиб. И крылья не помогли!
Хотя крылья у Сфинкса вторичны. В Древнем Египте, откуда греки Сфинкса заимствовали, никаких крыльев и женских половых признаков у него нет. Может, поэтому он ими не сумел воспользоваться!
Больше у Ехидны детей не было. После встреч с Гераклом и Эдипом остался в живых лишь Кербер, но и с ним мать смогла бы встретиться лишь после смерти, ведь он работал на том свете.
Что касается Геракла, то он после двенадцатого подвига недолго пользовался волей, так как убил несколько человек, включая своего друга Ифита и невинного мальчика Эвнома. За эти «подвиги» боги снова отправили Геракла в рабство к лидийской царице Омфале, где подвиги свои он продолжал, но странных чудовищ более не встречал.
Мы же завершаем этим краткое исследование истории Ехидны и ее потомков.
Василиск — чудовище, которое развивалось на глазах у грамотного человечества, но то даже не догадывается, как оно выглядело. Само слово — василиск — знакомо, пожалуй, всем.
Расцвет славы василиска приходится на Средневековье, когда люди утеряли склонность к скепсису, свойственному римлянам, и ударились в безграничную доверчивость, с которой может сравниться лишь легковерие моих сегодняшних соотечественников, готовых раскачиваться под заклинания любого шарлатана.
Это не значит, что василиска ранее не знали, о нем слышали, но древние греки никакого значения ему как чудовищу не придавали. Слово же это переводится как «маленький король». Ни в одном труде о Древней Греции вы василиска не встретите — ни одного мифа, ни одной песни о нем не сложено. В письменных источниках первым о нем упоминает всезнайка Плиний Старший, который описывает его довольно прозаично как змея. На лбу его есть белое пятно, наподобие звезды, и это белое место поднимается над головой, как корона… Получается какой — то ползучий урод.
Перекочевав в раннее Средневековье, василиск приобрел ряд гадких черт и стал воплощением зла. Может, потому, что римляне сообщили читателям, будто василиск — король змей и рептилий, а это ничего хорошего к репутации не прибавляло.
Вернее всего, причиной особой популярности василиска стала его способность, унаследованная от горгон, взглядом убивать надежнее самого страшного яда. Если тебе не повезло и ты встретился с василиском, то надо срочно отвернуться от него, достать зеркало и показать василиску самого себя. От собственного вида василиск придет в ужас и тут же убьет сам себя взглядом. Сразу вспоминается горгона Медуза. Видимо, вспомнив это, римский писатель Лукиан сообщил, что все чудовища Ливийской пустыни, а именно: амбфиобена, аммодит и василиск, произошли из крови одной из горгон.
Известно также с римских времен, что василиски предпочитают жить в пустыне, в которую способны превратить любое плодородное место. Стоит лишь одному василиску там поселиться, вся растительность вскоре чернеет и высыхает, птицы падают на землю, вода в источниках и ручьях становится отравленной на века, даже скалы рассыпаются от одного его взгляда. Однако еще римские писатели заметили, что и у василиска есть враги. Оказывается, завидев василиска, маленькая ласка немедленно бросается на него, и тот позорно убегает и прячется в свою нору. Кроме того, василиски страшно боятся крика петуха, так что опытные путешественники, которым надо пересечь пустыню, сотворенную василиском, стараются запастись клеткой с петухом и уж, конечно, не забывают дома зеркало.
К началу Средних веков уже было точно известно, каким образом василиски появляются на свет.
Для того чтобы это произошло, следует дождаться сложного и редчайшего сочетания случайностей, ведь василиски нормальным путем не размножаются, и неизвестно, есть ли на свете самки василисков.
Василиск может вылупиться лишь из яйца, снесенного… петухом под знаком Сириуса — «собачьей» звезды. Петуху должно быть семь лет, не больше и не меньше. Думаю, что автор этой версии, написав про петуха, испугался, а вдруг петухи и впрямь могут нести яйца, чреватые василисками, и ввел жесткий возрастной критерий. Яйцо с зародышем василиска легко отличить от куриного — оно значительно крупнее и совершенно круглое, к тому же покрыто не скорлупой, а плотной кожей. Высиживать это странное яйцо может только жаба, ни одна курица не возьмется за такое. Петухи же, как известно, терпеть не могут высиживать яйца, даже свои.
Узнав об этом, в Средние века василиска стали изображать уже не просто змеей с короной на голове, а в виде существа с головой петуха, туловищем жабы и змеиным хвостом, причем по размерам василиск значительно превосходил как своего родителя, так и любую жабу, ведь это было чудовище, а не уродец.
Василиски, будучи царями змей, имели связи с темными силами, существа они были самые злобные во Вселенной.
Люди старались с ними не встречаться, а те, кто встречался, не доживали до той минуты, когда могли бы рассказать о встрече. К счастью для человечества, василисков очень мало, даже на громадной современной птицефабрике редкий петух снесет яйцо с василиском, которое какая — нибудь жаба согласится высиживать. Тем не менее в истории зафиксирован, по крайней мере, один случай, когда Василиск был убит в присутствии свидетелей, и это событие было занесено в анналы города Вены, о чем поведал американский зоолог Вилли Лей в книге «Экзотические животные». В 1202 году в этом городе на улице Шенлатерн — штрассе в доме номер 7 жил пекарь Гарибль, отличавшийся отвратительным характером. Ни один ученик не смог с ним ужиться из — за его ругани и побоев. Ни один, кроме Ганса, который терпел все, потому что был влюблен в дочь пекаря Аполлонию и пользовался взаимностью.
Однажды, воспользовавшись тем, что у пекаря было с утра хорошее настроение, подмастерье попросил руки его дочери. Пекарь страшно разгневался и закричал:
— Когда этот идиот — петух снесет яйцо с василиском, приходи ко мне, поговорим! — и указал перстом на бродившего рядом петуха, а потом выгнал Ганса из дома.
Хорошенькая Аполлония рыдала три месяца подряд, а на четвертый их служанка отправилась к только что вырытому колодцу и прибежала обратно с пустым ведром, крича, что из колодца несет тухлыми яйцами, а внизу что — то блестит и шевелится. Тогда пекарь повелел своему новому подмастерью лезть в колодец и выяснить, что там воняет и блестит. Послушный юноша залез в колодец и лишился там чувств. Хорошо еще, что он был обвязан веревкой, и потому собравшиеся соседи смогли его вытащить. Парня откачали и вызвали городского судью герра Якобуса фон дер Хульбена, который не замедлил явиться на место происшествия в сопровождении городских стражников.
Сначала, перебивая друг друга, галдели соседи, которые клеймили пекаря за жестокость и жалели подмастерье. Потом появился студент, который, пересыпая речь никому не понятными латинскими словами, стал объяснять, что в колодце сидит не кто иной, как царь змей василиск, который источает одновременно блеск и вонь.
Господин судья не имел оснований не верить студенту и соседям, но он был образованным человеком и отлично знал, что против василиска бессильно обыкновенное орудие — ни копьем, ни мечом его не возьмешь. Единственное, что можно сделать, — это показать василиску в зеркале его собственную гадкую рожу.
Начались поиски добровольца, но в городе не нашлось другого смельчака, кроме подмастерья Ганса, который взял зеркало и согласился опуститься на веревке в колодец. Аполлония рыдала, и даже злой пекарь был смущен. Судья же объявил, что Ганс имеет право потребовать от пекаря исполнения любого своего желания.
Все кончилось благополучно. Ганс спустился в колодец, замотав лицо шарфом, чтобы не задохнуться от зловония. Там он показал василиску зеркало, тот ахнул от ужаса и помер. Ганс дернул за веревку — соседи подняли Ганса, и тот сообщил, что василиск умер.
В городе по этому поводу были гуляния, свадьбу Ганса и Аполлонии справили с блеском — ведь выдавали девушку за героя, который спас город.
Колодец засыпали, заровняли это место и замостили, чтобы зловоние или вредные пары не пробились из земли.
Затем в память потомству на месте, где был колодец, поставили камень с надписью: «Год от Рождества Христова MCCII. Кайзер Фридрих II был избран. Во время его правления из петуха вывелся василиск. Он был подобен изображению наверху, и колодец, в котором его нашли, пришлось засыпать землей, потому что, без сомнения, многие люди умерли от яда этого чудовища… Надпись возобновлена в 1677 году хозяином дома Гансом Шпанрингом, книгопродавцем».
В XIX веке дом, в стене которого находилось изображение василиска, был снесен, но камень сохранился. Еще в начале ХХ века изображение василиска видел и изучил известный геолог профессор Эдвард Швесс. Профессор оставил описание василиска — это большая глыба песчаника, почти не обработанная резцом и напоминающая формой петуха.
Любознательный профессор в поисках объяснений легенде, в которую столько столетий верили в Вене, исследовал колодцы по соседству, в том числе и засыпанные. Он пришел к заключению, что в средневековой Вене землекопам приходилось преодолевать слои глины и песчаника, между которыми находятся как водяные линзы, так и линзы, наполненные сероводородом. Даже сегодня, если под Веной копают коммуникации, окрестности окутываются вонючим газом, Как видно из документов, колодец, в котором поселился василиск, был только что выкопан. И в нем вполне мог скапливаться сероводород. Запах вызвал подозрения жителей, не попала ли внутрь падаль. Когда газ выветрился, кто — то спустился вниз и обнаружил там странной формы глыбу песчаника. При буйном и наивном воображении людей Средневековья достаточно было кому — то угадать в глыбе василиска, как вся Вена уже его увидела.
Из венской истории можно сделать вывод, что василиск все же был не очень велик — иначе как бы ему уместиться в колодце. И второе: кроме злобного взгляда, другими орудиями убийства василиск не располагал — иначе вряд ли Ганс осмелился бы опуститься внутрь, вооруженный лишь зеркальцем.
Так что, пока василиск жил в пустыне и уничтожал все живое, он был страшен. Когда же он попал в цивилизованную обстановку, то оказался просто вонючей жабой с тяжелым взглядом.
Религии древних кочевников, как правило, без следа канули в Лету. Мы не знаем, во что веровали, каких героев воспевали печенеги, скифы, киммерийцы и сарматы и иные великие и грозные народы. Если они не изображали своей письменности, если о них не рассказали подробно соседи, то мы никогда уже ничего не узнаем об этих народах, разве что из дошедших до нас быта или искусства бесписьменных кочевников. За такой подарок мы должны быть благодарны судьбе. Но часто, разглядывая изображение необычного существа на вазе или чаще, мы не можем сказать, что это такое.
Из мифологии грозных скифов, столетиями господствовавших не только на нынешней Украине, но и успешно захватывавших Переднюю Азию и доходивших в грабительских походах до Египта, до нас дошла лишь одна легенда, которая рассказала об их происхождении. Эта проблема интересовала любознательного Геродота и его соплеменников, судьба же скифских городов Геродота не трогала.
В скифских курганах были обнаружены богатейшие погребения скифских царей и князей. На серебряных и золотых чашах, рогах и иных чудесных предметах ювелирного искусства скифы показаны реалистично. Однако в последние годы ученые все более склоняются к мысли, что этот реализм обманчив — фигуры на самом деле рассказывают не о быте племени и не о жизни царя, а служат иллюстрацией скифским мифам и легендам. Только расшифровать их, не имея под рукой текста, невозможно. Конечно, легко допустить, что все изображения на сосудах являются иллюстрациями к одной и той же, известной нам в греческом изложении, легенде о происхождении скифов, как делает это известный ученый — историк Д. Раевский, но полагаю, что скифы крепко бы рассердились на Раевского за то, что тот ограничивает их фольклор всего одной легендой,
Доказательством тому, что были и другие легенды, служит, по — моему, чаша, найденная в кургане Солоха на левом берегу Днепра, неподалеку от города Никополя. Достаточно сказать, что высота кургана к началу рас копок достигала 18 метров, то есть могла сравниться с шестиэтажным домом, а могильная яма была глубиной в шесть метров.
Среди других замечательных, ставших всемирно знаменитыми предметов в том погребении оказалась и серебряная чаша, на которой экспрессивно и реалистично была изображена охота конных скифов на льва и львицу. И скифы, и их кони, и львы переданы с удивительной точностью — каждая мышца на своем месте, все в движении, 1–10 вот что удивительно: львица рогата, Рога у львицы не велики, как у козы, только потолще.
Разумеется, и ювелир и заказчик — скиф отлично знали, что у львов не бывает рогов, не говоря уж о львицах. Следовательно, перед нами единственное изображение фантастического зверя из скифской мифологии, дошедшего до нас.
Можно лишь предположить, что сказку или легенду о рогатой львице скифы принесли с собой из Передней Азии, где в те годы еще встречались львы, и скифы могли на них охотиться.
Ламашту — это чудовище, которое водилось в древнем ближневосточном государстве Аккад. Оно жило под землей и иногда выходило на поверхность. Изображали ламашту в виде крупной, энергичной женщины с головой льва. Отличалась отвратительным характером и специализировалась по навлечению болезней и смертей на детишек. На рельефах она обычно кормит одной грудью свинью, другой — собаку. Может быть, этим старались показать, насколько ей звери дороже, чем люди.
Мангус хорошо знаком монголам, бурятам и близким им народам. Его называют еще мангадом, мангасом и прочими схожими именами.
Рассказывают, что когда — то мангусов было много и они были сильны и опасны. Но затем их племя ввязалось в древние войны между героями и нечистью и оказалось в числе тех, кто потерпел поражение — их заперли в подземной пещере. Это не значит, что мангусы так там и сидят — они передвигаются по миру и совершают гадости, но чаще пребывают на краю обитаемого мира, в пустынях и в горах. В разных странах о них рассказывают по — разному. Есть красочная версия о том, что 75 черных мангусов в виде лягушат были рождены громадной черной жабой.
В сказках герои должны одолеть мангуса, но что же он представляет собой, там не уточняется. Так же, как в русской былине говорится о Соловье — разбойнике, который сражается с богатырями. Ясное дело, что он — не просто соловей и не просто разбойник и только, но никто никогда не удосужился сообщить человечеству, что же это такое?
Иногда мангус — это нечто небольшое, черное и подвижное, иногда его описывают как гигантское чудовище, которое разевает пасть от земли до неба.
У мангусов нет имен, но есть описательные клички. Вот как их зовут: «Качающийся желтый мангаджай», «Пятнадцатиголовый Атгар — желтый мангус», «двадцатипятиголовый черный мангас» и так далее. Может быть, им всем свойственна многоголовость, но число голов — индивидуально?
Жилище мангуса — обычно пещера, куда он заманивает путников, чтобы их сожрать или высосать кровь. Порой, правда, мангусы проявляют и добрые чувства, чаще к собственным родственникам. В сказках говорится о матери и старшей сестре мангуса, а также о его жене. Все эти, с позволения сказать, дамы — безобразные ведь недаром мангусы стараются нападать на человеческие стойбища и красть оттуда красивых женщин.
Куй — весьма таинственное китайское чудовище. Таинственность происходит от того, что куя придумали столь давно, что забыли, как он выглядит. На этот счет существует множество версий, одни полагают его похожим на барабан и даже утверждают, что легендарный царь Хуан — ди велел содрать с куя шкуру и натянуть ее на барабан, другие описывают его как одноногого дракона либо духа деревьев и камней, живущего в лесу.
Но очевидно, можно предпочесть версию древней книги «Повествования о царствах», которая была написана 24 века назад. Там утверждается, что куй — синий бык с одной ногой и человеческим лицом, он умеет говорить и неплохо для быка соображает.
Функции куя также довольно туманны. Известно лишь, что на своей единственной ноге он умеет прыгать по морю яко посуху, но от этих его резких движений обязательно начинается ливень и поднимается буря. Гибнут корабли, тонут люди, но синему быку это нипочем.
В Бирме неделя делится не на семь, а на восемь дней. Восьмой день возник из соображений эстетических — в стремящейся к изобразительной симметрии бирманской мистике число семь нарушало все законы гармонии. Как разделить квадрат на семь частей? Трудно и некрасиво.
Неделя из восьми дней древних бирманцев устраивала. Квадрат, как и круг, хорошо делить пополам, на четыре, на восемь частей. Так и порешили.
Но как быть с действительностью? Ведь лунный календарь остается Прежним, а в нем все недели по семь дней.
Тогда сделали вот что: все дни в бирманской неделе остались прежними, но с заката вторника до полудня среды вводится дополнительный день, которого, в сущности, нет. Никто не обращает на него внимания, все пользуются нормальными семидневными календарями и на работу ходят как положено, зато эстетам удобно.
Каждому дню бирманской недели соответствует определенное животное — символ дня. Это все вполне реалистические существа, среди них есть кролик, олень, слон… Можно ли было вводить дополнительно реальное животное для нереального дня? Вряд ли. И тогда символом надуманного восьмого дня недели стал выдуманный белый слон без бивней. В неделе появилось два слона — серый и белый, но они друг другу не мешают.
В сказках и легендах нам часто оправдывают странные события и факты, вот и в Бирме появилась легенда, которая объясняет происхождение восьмого дня недели. Заодно в ней проводится патриотическая мысль о том, что верховный древний бирманский бог выше классом и мощью, чем верховный бог соседей — индусов.
Оказывается, этот индуистский бог, которого зовут Брахмой, из любви к бирманцам выдвинул идею о превращении некрасивой недели в красивую. С этим предложением он обратился к верховному бирманскому богу Тхагьямину. Тот прочел проект и страшно рассердился, видно, был консерватором и не терпел нововведений. Верховный бог не придумал ничего лучше, как выхватить меч и отрубить голову Брахме, Брахма упал мертвым, хотя этого быть не могло, потому что он достаточно высокопоставленный и потому бессмертный индуистский бог. Тхагьямин посмотрел на обезглавленного Брахму, и ему стало неловко за свой горячий поступок. Тогда он вы шел во двор, подозвал к себе золотого слона, что бродил в ожидании кормежки, и отрубил голову слону, притащил ее к себе в Тронный зал и приставил к туловищу Брахмы. И затем оживил индуистского коллегу.
Но когда Брахма очнулся, оказалось, что это уже не Брахма, а совсем другое существо, образ мыслей которого определяет слоновья голова.
Так возникло чудовище, поселившееся в Бирме. Его отличают от прочих золотая слоновья голова и красное божественное тело. Обиды на людей Махапейнне не держит, может, даже гордится тем, что ценой своей смерти ввел в Бирме такую красивую симметричную неделю. И в отличие от большинства чудовищ склонен помогать тем решительным бирманцам, которые стремятся к успеху.