Фантастический бестиарий

Нежить, как говорит в своем словаре В. Даль, «не особый разряд духов, это не пришельцы с того мира, не мертвецы, не мара или морока, и не чертовщина, не дьявол. Только водяной образует какой — то переход к нечистой силе и нередко зовется шутом, сатаной. По выражению крестьян нежить не живет и не умирает… У нежити своего обличия нету, оно ходит в личинах… Всякая нежить бессловесна».

Итак, нежить — это идеальные оборотни: какой она тебе ни покажется, все равно образ будет лживый.

Нежить, на мой взгляд, делится на две категории.

Основные, всем нам известные, неоднократно описанные персонажи, такие как: домовой, который обитал почти в каждом доме, леший, который водился в лесах, водяной, подстерегавший свои жертвы в реках и озерах, и, наконец, русалка — существо, овеянное романтикой баллад.

Рядом с этими персонажами мира нежити существовали иные, менее известные создания, большей частью специализировавшиеся по месту обитания. В доме к ним относились кикимора, овинник, банник, сараешник, конюшник и прочие разновидности, или ипостаси, домового, и так далее. Этот народец большей частью мелкий и не очень вредный, потому что каждый из них ведал своим маленьким хозяйством.

Возьмем лешего, его царство — лес. При лешем была масса зверей и птиц, многие из них все понимали и были, по сути, существами разумными. Леший не только охраняет лес, но и делает дела, и добрые, и дурные, известен баловством. При лешем числятся: лесная кикимора, дикий кур — фантазийное чудовище мужского пола, несущее яйца и весьма опасное для человека. В лесу водятся ведьмы, ведьмяки и бабы — яги, но они к нежити относятся лишь условно. Если местность гористая, там обитает горный, в том числе особый уральский, в поле обитает полевой, есть сведения, что в лесу есть звериный царь не леший, а иное чудище, вместо рук у него — лопухи, ноги вросли в землю, на красной морде — тысяча глаз.

Наконец, в воде, помимо водяного, живут его родственники и многочисленные русалки разного вида.

Облик всех этих тварей неопределенный — разные люди видят их по — разному. Редко кому удается поглядеть на лешего как он есть и на водяного без маскировки, а уж о домовом и говорить не приходится. Виной тому, как правильно указывает Даль, то, что никто из нежити своего облика не имеет, и глубоко ошибаются те сказочники или писатели, которые этих тварей описывают страшными красками. Ведь все это не более как личины, маски, которые столь легко надевает на себя склонная к мистификациям и подлостям нежить.

Сложность заключается в том, что мало кто из сказителей читал словарь Даля. Допустим, сказитель знал, что в лесу вблизи их деревни живет леший, но не знал, что этот леший, как представитель нежити, не умеет говорить, а только кричит, ухает, рычит и повизгивает. Сказитель же награждает лешего даром речи — правило немоты в сказках редко соблюдается.

В характеристике Даля важно то, что нежить и не живет и не помирает. Когда — нибудь в сказке или легенде вам приходилось слышать нечто вроде: «Заболел леший и собрался помирать…»? Нет, конечно! Правда, случаи женитьбы леших на девушках, хоть и редко, но встречаются. Известно, что и русалки плотски любили земных парней, что плохо кончалось для последних.

***Леший***

О непроходимых русских лесах хорошо писал чудесный писатель рубежа ХХ века С. Максимов. Некоторые местные, дремучие и древние, как сам лес, слова уже забылись, но объяснять их я не буду — Максимов умел передать ощущение первобытного мира. «Только птицам под стать и под силу темные сюземы, с калтусами, в которые, если удалось человеку войти, то не удастся выйти. Это такая глушь, на которой останавливаются и глохнут даже огненные моря лесных пожаров. Сюземы страшны уже тем, что на каждом шагу рядом с молодой жизнью свежих порослей стоят, тут же под боком и подле, деревья, готовые сейчас умереть, и валяются у корней окончательно сгнившие и погребенные. И еще страшнее кажутся сюземы тем, что в них вечный мрак и постоянная влажная прохлада, постоянная перемена цвета из серого в зеленый и снова в серый. Всякое движение, кажется, замерло, всякий крик, даже и не такой резкий, как дятла, и хриплый, как совы, пугает до мурашек и дрожи в теле. Колеблемые ветром стволы трутся один о другой и скрипят так, что вызывают острую ноющую боль под сердцем. А так как всякий лес имеет свой голос (березовый шелестит, липовые рощи лепечут, хвойные шумят, иные трещат), то в сюземах все эти голоса ужасают. Здесь чувства тягостного одиночества и непобедимого страха постигают всякого человека, какие бы усилия он над собою ни делал, к каким бы притворствам ни прибегал. Именно здесь, в этих трещах, по народному поверью лесных жителей, поселился и живет издревле леший, который любит обходить непрошеных гостей так, что и с молитвой, и с наложением крестного знамения, и надевши все платье наизнанку, из владений этого злого духа не выйдешь…»

Любопытно, что, отказывая путнику в такой помощи, широко известной в русском фольклоре, как крестное знамение, для избавления от гнета нечистой силы, сказители как бы подтверждали власть древних языческих божеств над лесом. Уже тысячу лет как введено христианство, и, казалось бы, нет на Руси места, где могло спрятаться язычество, но оно живет и сегодня в царстве лешего. Если уж крестьянин верит в то, что крестное знамение тут не поможет, значит, он верит в превосходство нечистой силы над Богом в ее лесных владениях.

То, что леший — злобный дух леса, не расположенный к человеку и всегда готовый на любые гадости, это всем ясно. Впрочем, от человека вряд ли он видел добро — люди все норовят извести зверье, да и сам лес.

Но мне, честно говоря, не совсем понятно, каков естественный, не притворный облик лешего, да и вообще — разумное ли он существо. Сомнения по этому поводу есть не только у меня. Знаток лесных дел Максимов, которого я уже цитировал, описывая повадки лешего, произносит такую фразу: «Народная фантазия представляет его себе настолько хитрым, что он умеет подражать человеческому ауканью, и страшным нечеловеческим голосом хохочет и свищет». Вряд ли эта фраза могла относиться к существу разумному и человекоподобному. В конце концов, «подражать ауканью» может и малый ребенок. Скорее, леший все же лесной получеловек, но притом он — создание древнее, лишенное юмора. Лешего только боялись, тогда как с чертом, как бы страшен он ни был, можно было общаться и даже смеяться над ним. Впрочем, и сам черт не чурался смеха.

Облик лешего, хотя и противоречив и, видимо, изменчив, в зависимости от местности, в которой он живет, а то и от рассказчика, имеет постоянные черты — ходит на двух ногах, то есть, по крайней мере издали похож на человека, покрыт звериной шкурой, одежда ли это или его собственный природный покров, разобраться трудно. Вроде бы никто не видел лешего без шкуры, но ведь это тоже не аргумент?

Некоторые говорят, что у лешего есть рога и копыта. Это объяснимо, ведь он — существо звериное, но лицо у него схоже с человеческим, иногда с кабаньей мордой, но, может быть, это только издали кажется.

Вторая особенность лешего, о которой упорно говорится в сказках, касается его умения уменьшаться и увеличиваться с таким расчетом, чтобы всегда оставаться невидимым для нежелательного свидетеля. В лесу он вырастает до вершин деревьев, а на лугу съеживается и становится меньше травинки. Если ты увидишь такого махонького лешего, когда собираешь землянику, не бери его в корзинку, чтобы дома поиграть с этим смешным человечком — в лесу он выскочит из корзины, станет больше тебя ростом, и тогда…

А вот что тогда, не очень понятно. Функции у лешего скорее агитационно — пропагандистские, чем действенные. Он заманивает в чащу или в непроходимое болото, но только голосом и издали, не показываясь. Он заставляет человека кружить по лесу, возвращаясь на то же самое место, но опять же сам никогда до него не дотрагивается. Потому мало кто его видел, и большинство сведений о нем собрано через вторые руки или передано нам от бабушек, которые жили в лесу и потому с лешим встречались.

Есть современное предположение, что леший — это воспоминание о той поре, когда в наших лесах водились в изобилии «снежные люди», дикая, заглохшая боковая ветвь человеческого рода. Не исключено. Но если это было так, то очень давно. По крайней мере, лет сто назад русские лесные жители стали награждать лешего рядом человеческих характеристик фольклор, смешиваясь с обыденностью, требовал для достоверности житейских деталей. И когда мы сталкиваемся в сказке с такими деталями, можно предположить, что имеем дело с поздними добавлениями. Можно привести такой пример: по древней традиции, леший ведает зверями в лесу, которые ему беспрекословно подчиняются. Он может, когда нужно, перегонять из леса в лес стада копытных, словно волк… Это древний слой легенды. Но есть свежий, сегодняшний: леший очень любит играть в карты со «товарищи», то есть с такой же лесной нечистью, как он сам.

Второй пример двух слоев легенды: леший — существо в звериной шкуре, чаще всего копытное, обросшее шерстью, похожее на Пана. В поздних сказках оказывается, что леший носит одежду, причем левая пола у него всегда закинута на правую, и левый лапоть — на правой ноге. Это — признак нечистой силы.

Если вы попались в лапы лешего и он своими песнями и криками заманил вас в непроходимую чащу, то от него, как известно, не спастись молитвами. Но кое — какие способы есть, с их помощью некоторые люди выбирались из леса и рассказали нам об их эффективности. Можно посоветовать читателю, во — первых, изготовить лутовку. Если вы не знаете, что такое лутовка, объясню: это человечек, сделанный из липового сучка, с которого снята кора. Но если поблизости липы не оказалось, придется вам разуться и перевернуть стельки. Верное средство! Тогда ваши ноги перестанут слушаться лешего.

Вера в лешего настолько сильна, что и сегодня живет в бывальщинах — народных рассказах, которые собирают фольклористы. По ним его лучше и нужно изучать, а не по сказкам. Бывальщина — небольшая история, которая выдается за правдивый случай, произошедший с рассказчиком или с кем — то из его знакомых. Отличие бывальщины от сказки в том, что она рассказывается как о действительном событии, а от слушателей требуется полное доверие. Познакомившись с бывальщинами о лешем, мы можем составить себе приблизительное представление о том, каким его видел лесной или деревенский житель недавнего прошлого.

Любимое занятие лешего — заманивать человека в лес и «водить» его. Наверное, каждому из читателей приходилось терять в лесу дорогу и, побродив по буеракам час — другой, выйти на старое место. Все это, без всякого сомнения, — дело лешего.

Вот, например, рассказывает один крестьянин: «Встретил я в лесу человека, а тот говорит, что место знает, где много рыжиков. Ну и пошли. Он впереди, а я сзади. Шел — шел по тропинке, не знаю, куда он меня ведет, по какой тропинке? Я по той за рыжиками не ходил, а иду вслед. Он расхохотался впереди и потерялся. А я глаза открыл — стою в воде…» Другому человеку леший тоже сказал: «Пойдем, я вот тебе покажу грибы». Тот пошел. «И он завел его на эту скалу, как — то залез он с ем, с этим дедом. И вот потом, грит, вдруг этого деда не стало, Я гляжу, грит, — кругом скалы, И никак не могу слезти с этой со скалы. И вот его на пять! сутки сняли…»

Порой эти приключения с лешим кончаются благополучно: походит человек, походит и сам дорогу найдет домой, а порой — плохо: и таких, кто до смерти заблудился в лесу, видимо — невидимо. Тут, естественно, без лешего не обошлось. Еще леший любит унести со двора лошадь или корову и в лес завести, а там бросить. А так как ни люди, ни кони, ни коровы лешему не нужны, приходится признать, что у него есть чувство черного юмора. И людей ему вовсе не жалко, даже детей невинных. Нашкодит и хохочет. Хохот лешего — это исконно знакомый и страшный звук русского леса — любят лешие похохотать, душу потешить, людей попугать.

Но вообще — то лешие не бездельники и не шутники — у них есть работа — надзирать за зверями в лесу. Людям видно лишь внешнее выражение этой работы, и смысла ее они не знают. Лешего можно увидеть, когда он гонит по лесу зверье, откуда, куда, зачем — нам знать не дано… «А то раз заночевал человек в лесу. Сидит у костра да шаньгу ест. И вдруг слышит и треск, и гром — идет кто — то. Посмотрел это он: лесовик идет, а перед ним, как стадо, и волки, и медведи, и лисы бегут. Там и лоси, и зайцы, и всякое зверье лесное. Как же он испугался — и боже мой, этот к нему подходит:

— Что, — говорит, — человек, шаньги дай кусочек.

Тот человек не пожалел шаньги для лешего, а леший этой шаньгой и сам наелся и всех зверей накормил, и этому человеку потом была от этого сказочная выгода».

Так что с лешим можно и поладить. Например, послушайте, что случилось с другим охотником. «Слышит: шум в лесу, и что — то все ближе к нему движется. Он за сосну и спрятался. Вот видит, мимо сосны этой старик с вицей в руке гонит стадо лисиц — штук этак с тридцать. Увидел это мужик и глазам своим не поверил: «Постой, думает, одну подстрелю». Только он подумал это, а старик грозит ему хворостиной: «Нельзя, эти отданы уж, а тебе на этом месте через неделю двух уже дам — приходи!»

Пришел охотник, и в самом деле увидел двух лисиц и убил. Леший сдержал слово».

Порой лешие крадут детей — уйдет ребенок в лес, заблудится, и его не находят. Это не означает, что ребенок погиб, говорят в этих случаях, что ребенка леший к себе взял, то ли в подручные, то ли для других дел. Рассказывают, что в северной деревне Чаваньге матери не с кем было ребеночка оставить, вот и взяла с собой прямо в зыбке на сенокос. «Потом она побежала в деревню корову доить, а мужику велела ребеночка не забыть, а тот, конечно, забыл его в лесу, Испугалась мать, побежала в лес и видит — зыбку с младенцем дедушка — леший качает и приговаривает: «Мать тебя оставила, отец позабыл». После поговорили, отдал леший ребенка, с матерью его породнился, стал ребенку кумом…»

А карты! Оказывается, от большой лесной скуки лешие предаются азартным играм и страшно любят в карты играть, только денег у них нет, вот и играют на зайчишек, а то и вовсе на крыс лесных. От исхода лешачьих игр зависит иногда жизнь людей в лесных местах. Если, допустим, леший, что живет за рекой, за зиму много выиграл, значит, там будет дичь, а если выиграл тот, что за деревней, — дичь появится в том лесу. А еще известен был случай в Самарской губернии, когда один леший целое стадо крыс выиграл и на радостях загулял. Пригнал их к кабаку и кричит хозяину:

— Отпирай да подавай вина!

Хозяин сказал, что поздно, закрыто уже, не дал вина. Тогда леший рассерчал, избу за угол поднял и начал трясти. Хозяин перепугался и в окно передал лешему четверть водки. Тот одним духом водку вылакал, кабак поставил на место и погнал крыс дальше.

Лешие обычно бывают мужского пола, но есть среди них и лешачихи, редко встречаются, но есть. У них волосы длинные, до земли. Больше я о них ничего не слышал.

В общем, леший для человека — существо не страшное. Вредное, непостоянное, но не страшное — это свой деревенский божок, лучше с ним не ссориться, он все равно верх возьмет, но и трепетать не стоит. Кто только в наших лесах не встречается!

***Цыганский лесовик***

Мне показалось любопытным отыскать народ или, скорее, тип народа, для которого лесной хозяин, леший, был бы существом великим, грозным, смертельно опасным и в то же время могущим помиловать и одарить. Казалось бы, искать надо среди исконно лесных народов: угров, северных славян, литовцев. Но это было бы слишком просто, без учета закона привыкаемости. Для лесного народа леший — привычная часть жизни. Он редко вмешивается в повседневные дела, может быть опасен, как медведь или метель, как опасность повседневности. Потому в описании его обычно есть примесь смешного. А вот если бы отыскать народ, который исторически с лесом не связан, хозяйство которого никогда не было лесным, но который на каком — то историческом этапе был вынужден стать частично лесным народом. И такой народ есть — цыгане.

В Средние века в Индии социально низкая каста бродячих танцоров, фокусников, гадальщиков оказалась в тяжком положении: их постепенно, с распространением мусульманства, начали изгонять. Суровым властителям и воинам ислама, муллам и муфтиям, легкомысленные и безнравственные, с их точки зрения, занятия этого народа претили. И вот целый народ, хоть и небольшой, вынужден был покинуть свою родину и начать путешествие длиной во много тысяч километров и сотни лет. Цыгане — сначала ручеек — один род, другой, потом целый поток, сотни и сотни кибиток — двинулись в Афганистан, оттуда в Иран, всюду гонимые, отчаянно не желающие, да и неспособные изменить свой образ жизни. Сотни лет потребовалось, чтобы цыгане, способные впитывать язык, обычаи, песни, фольклор других народов, среди которых они жили и кочевали, добрались до лесных российских мест. Это та волна цыган, что, очевидно, попала в северные губернии России в XVI–XVII веках из Польши и Германии. И остались эти цыгане кочевать по российским просторам.

Для цыган лес никогда не мог стать родным местом, хотя они проводили в нем немало времени. Еще триста лет назад лес густо покрывал собой большую часть России, и от деревни к деревне, от города к городу цыганские таборы шли через эти леса. Можно сказать, что жизнь цыган была связана с лесом, но леса они не знали, не любили его, не умели им пользоваться и обращать в свою выгоду.

И вот чуть ли не в каждой цыганской сказке встречается леший, лесовик, лесной хозяин. Леший — это старенький мужичок, с седенькой бородкой, одетый в серый зипун. Он любит прийти к костру, посидеть возле него, погреться, иногда пошуметь в лесу. Главной особенностью лесовика является его умение мгновенно изменять свой размер. Только — только перед вами был старичок — и тут же он стал выше самого высокого дерева. Разумеется, нет для лесовика большего наслаждения, как одурачить путника, завести его в чащу и погубить. Таких историй цыгане рассказывают немало. И видно, что это не сказки, а былички — воспоминания о событии, которое трансформировалось с ходом лет и сменой рассказчиков. Можно считать, что все погибшие, без вести пропавшие в лесу цыгане стали «жертвами» лесовика.

Лесовику лучше не перечить и не считать этого приблудного старичка безобидным. Цыгане рассказывают, как такой старичок вышел к костру, у которого отдыхали три брата — силача, и предложил младшему с ним побороться. Тот даже и слушать сначала не хотел, а когда старичок уж слишком стал приставать, бросил его с досады о землю так, что, казалось, из того дух вон. А старичок поднимается с земли и к среднему брату: «Давай поборемся». Средний брат, не сказан ни слова, так кинул старичка, что деревья зашатались. А старичок вновь поднялся и идет к старшему. Тут бы братьям спохватиться, одуматься, бежать, а старший поотнекивался, видит, что старичок желает снова сразиться, не выдержал и воскликнул с понятным раздражением, обернувшись к братьям:

— Что делать? Все равно не отстанет. Уж лучше я его убью, а то надоел он мне.

Вот какой невоспитанный попался цыган! Можно сказать современным языком, что лесовику удалось спровоцировать цыган на нападение с угрозой для жизни. Завершение сказки очевидно:

«Вышел старший брат со стариком бороться. Схватились они, и вдруг стал старик расти прямо на глазах. Выше деревьев вырос. Схватил старшего брата да как об землю хватит! Из того и дух вон. А потом и среднего, и младшего. Свистнул старик, да так, что деревья погнулись, захохотал и пошел своей дорогой».

Из такого описания видишь, что сравнение с мирным, неряшливым, хохочущим русским лешим явно в пользу последнего — такой садистской кровожадности русские лешие не выказывают.

В цыганском лесовике есть что — то от суровой цыганской судьбы. В очень горькой цыганской сказке «Как цыганка своих детей прокляла» говорится о том, как в сердцах мать обругала своих детей, прокляла, вот их и забрал черт. «Исчезли дети. Мать пошла в лес искать их, встретила лесовика, «такого высокого, что голова его вровень с верхушками деревьев, в руках кнут». И сказала мать, что готова отдать жизнь, только бы отыскать детей. Лесовик ответил, что мать опоздала — ее дочь уже стала лесной русалкой, а сын сделался чертом. Так поглотил лес попавших в его лапы детей.

И лесовик предложил матери либо вернуться в табор, либо пойти прямо и лишиться жизни. Мать ответила, что без детей ей жизнь не мила, и пошла цыганка прямо. Тогда махнул лесовой батька рукой, сдвинулся лес, и сгинула цыганка навсегда».

Удивительно несказочные финалы у этих сказок, хотя бывают и вполне традиционные, особенно если дело идет о кладе. Как любые люди, в жизни которых большую роль играет случай, фортуна, цыгане всегда верили в заколдованные клады и рассказывали о них массу историй. Порой лесовик мог подсказать, где лежит клад, но чаще тот, конечно, только завлекал и губил цыгана.

Стоит еще, завершая рассказ о цыганском лесовике, упомянуть о том, что в старину, когда мужчины уходили воровать коней, цыганки, которые, естественно, беспокоились за судьбу своих авантюрных мужей и братьев, брали их рубашки и шли в лес «разговаривать» с лесовиком. Там надо было вбить колья, повесить на них рубашки и спрашивать:

— Нечистая сила, скажи, приедут ли мужья? Все ли будет в порядке или беда с ними приключится?

Затем следовало сесть, на землю и терпеливо ждать, какие звуки донесутся из чащи, и нужным образом Их интерпретировать. Если все будет удачно — лесовик изобразит щелканье кнута, песню или свист. Но если услышишь собачий лай, значит, придут с пустыми руками, правда, живые и здоровые. Если ключи забренчат — жди казенного дома. Но хуже всего, если раздадутся выстрелы, — тогда погоня и смерть цыгану.

***Алид***

У многих лесных по происхождению народов есть свои лешие — лесовики, лесные люди. У некоторых сибирских народов это — хозяева диких зверей, и, если охотнику удастся наладить с таким лешим отношения, он обеспечен добычей, которую леший к нему пригонит. Но не дай бог обидеть лешего, тогда он все живое отправит своей волей в другие леса — останешься без добычи.

Пожалуй, наиболее экзотичен из таких таежных леших — лесной хозяин у удмуртов. Называют его алидом. Считается, что у алида одна нога, и та навыворот, то есть ступает он пяткой вперед. Есть у алида один большой глаз и, простите за натуралистическую подробность, которую из песни не выкинуть, одна обросшая шерстью обвислая грудь, которую он засовывает вздремнувшему в лесу путнику в рот и душит его, Сразу представляешь себе черный лес, догорающий костер и ночные кошмары заснувшего у этого костра охотника…

***Русалка***

Морально нелегко определять русалок в бестиарий, однако мои предшественники их в число бестий включали, отказывая им в элементарных человеческих правах.

Хотя русалки могут и любят соединяться с людьми, эта связь, как правило, кончается трагично для одного из партнеров.

Об одном таком романе между русалочкой и стариком, который тащил ее зимой из проруби, рассказал Алексей Толстой в сказке «Русалка».

Дед жил один, принес он русалку в избу, та отогрелась и стала у него жить. Лед русалочку полюбил, а кот не полюбил, потому что у котов к ним свое отношение. Русалочка была капризной и пользовалась дедовской слабостью — тот выполнял все ее требования, которые росли день ото дня. То она захочет леденцов — приходится деду овечек продавать, деньги на сласти тратить, то она велит крышу разобрать, чтобы солнце на нее светило. Кот возражал, пытался русалке горло порвать, но та велела деду его повесить. Так дед и сделал… А как весна пришла, русалка потребовала, чтобы дед отнес ее к подругам, а пока же дед нес, раздвинула ему ребра и укусила до смерти в самое сердце. Дед свалился в омут, теперь пот по ночам из него вылезает, мучается…

Пожалуй, эта сказка — крайнее выражение трагедии несовместимости человека с русалкой. В целом же отношение к русалке в славянском фольклоре отрицательное, хотя у западных славян оно мрачно — романтическое, а у русских — более бытовое. В русских сказках русалка часто связана с водяным, то это его родственница, то просто землячка (вернее, водячка). Когда же в сказках говорится о дочерях водяного, то очевидно, что речь идет не о русалках, все — таки русалка — особое полурыбье существо, а водяной рыбьего хвоста не имеет. А это уже принципиально.

В бывальщинах о русалках раскрываются некоторые нехорошие черты русалок, которые сближают их с дикими тварями. Можно привести такую бывальщину, включенную в сборник сказок, собранных в Архангельской губернии:

«Годов эдак сто тому назад жили в Козомени купцы Заборщиковы, нынешних варзужских купцов прародители. Не было у них удачи в лове, сколько лет выбиться не могли. А потом вдруг разбогатели. И с того времени начали из деревни люди пропадать, то девчонка исчезнет, то старуха. И никак не могли понять рыбаки, что такое происходит. Что же оказалось? Оказалось, что купцы Заборщиковы ради своих уловов договор заключили с нечистой силой, с водяной русалкой в реке; они будут ей живое мясо поставлять, а она — рыбу в сети загонять…»

Я не знаю иного свидетельства тому, что русалки были еще и людоедками, но допускаю, что рассказчиком руководила здесь нелюбовь не столько к давно вымершим купцам Заборщиковым, сколько к их благоденствующим потомкам, чье состояние нажито столь некрасивым путем.

Чаще в сказках и легендах нам дают понять, что русалки — существа рыбоядные.

Русалки принадлежат к нескольким разным видам. Алексей Толстой различает, например, речных русалок и русалок — мавок, живущих в прозрачных озерах, которые летом прогреваются до самого дна ярким солнцем. Эти русалки уходят из озерных вод и хоронятся в листве деревьев, «и зовут их древянницами». Они не только хоронятся, а, судя по имеющимся сведениям, превращаются в деревья, как бы вливаются в них, питаясь соками земли.

Русалки отличаются от прочих жителей леса и вод своей загадочностью. К сожалению, их принимают за некую данность, и до меня никто из исследователей научно не задумывался над тайнами русалок и уж тем более не старался их разгадать.

Леший, водяной, даже ведьма жили в лесу всегда. Можно предположить, что у водяного был папа — водяной и мама — водяная, а сам он когда — то был махоньким капельником, а уж потом раздулся до неузнаваемости. Они все испокон века такие. Превращаясь, по мере надобности, в людей, лесные нечестивцы делают это для достижения своих конкретных целей и принимают свое обличье, как только в том пропадает нужда. Это истинные лесные и водяные чудовища, надевающие человеческое обличье как маску.

А с русалками все совсем иначе. Им не надо менять обличье — в большинстве сказок и былей русалки — это бывшие люди, утопленницы, ни во что они не превращаются, а влачат лишь свое подводное существование, далеко не всегда будучи им удовлетворены. В связи с этим сразу возникает первый вопрос: почему к подводному образу жизни могут приспособиться молодые красивые девушки несчастной судьбы, а прочие люди — подростки, мужчины, пожилые женщины и старики — тонут и не превращаются в русалок? Никто на это не хочет ответить, никто этой тайны не разгадывает.

Вторая тайна — дышат ли русалки жабрами или поглощают кислород, содержащийся в воде, легкими?

Третья тайна — почему волосы русалок, естественно, длинные, из — за отсутствия ножниц приобретают в воде зеленый цвет, чему есть множество свидетельств. Вспомните, как сообщает Александр Пушкин в драме «Русалка» о поведении русалок на берегу:

Можно допустить, на основании этой цитаты, что русалкам надоедает все время пребывать в мокрой среде.

Одежды русалки не знают и отлично пользуются этим для достижения своих целей. А цели у них, как можно предположить, такие же, как у сухопутных девушек, особенно тех, кто вкусил уже мужских ласк. Русалки стремятся соблазнить мужчин, и последствия этого различны. Если русалка к своему возлюбленному относится лояльно, то предпочитает встречаться с ним в кустах на берегу, но если она мстит в его лице тому соблазнителю, который толкнул ее на попытку утопиться, она может завлечь жертву под воду, где поклонник обязательно захлебнется.

Еще одна русалочья тайна заключается в хвосте: так есть в конце концов, у русалки хвост или нет? Боюсь, что эту тайну никогда не разрешить, потому что есть русалки с хвостами, чему мы знаем массу примеров, и есть русалки, которые не только никогда не носили хвостов, но любят водить хороводы на берегу в обнаженном состоянии и резвиться на траве. Попробуйте этим заняться, если у вас вместо ног массивный рыбий хвост!

Мне кажется, что генерация хвостатых русалок — это вымерший или почти вымерший древний подвид. Слухи о его существовании поддерживаются встречами с гигантскими сомами, головы которых могут быть приняты в сумерках за человеческие, а уж хвосты — за русалочьи. Так как хвостатые русалки никогда не вступали в близкие отношения с земными мужчинами, в литературе они почти не отражены, и ей — литературе — не очень интересны.

Сегодняшние русалки, популяция которых поддерживается юными самоубийцами, ничем, кроме зеленых волос и стремления ходить голышом, от обыкновенных девушек не отличаются. Обнаженность русалок можно объяснить двояко: невозможностью ходить одетой под водой и некоторой сексуальной озабоченностью. Отыскать постоянного сексуального партнера обычной русалке нелегко, особенно в средней полосе России, где реки на три месяца покрываются льдом.

Еще одной тайной можно считать проблему размножения русалок. Я ничего не могу сказать о хвостатых русалках, не исключено, что в их стаях были и самцы, но бесхвостые русалки живут девичьими коллективами и детей не имеют. По крайней мере, мне ни разу не приходилось читать или хотя бы слышать о беременных русалках или русалочьих матерях — одиночках. Если кто — либо из читателей слышал о яслях и детских садах в их среде, я буду благодарен за любую информацию такого рода. Мне же представляется, что зеленые волосы русалок говорят о быстром размежевании этого племени, вследствие подводного образа жизни, с остальным человечеством на генетическом уровне. Русалка может получить наслаждение от близости с мужчиной, но не способна зачать, что является милостью природы, в ином случае судьба русалочьих детишек, лишенных возможности учиться и стать достойными членами общества, была бы ужасна.

Правда, есть, казалось бы, исключения из общего правила. О двух случаях сообщает уже цитированный поэт А. С. Пушкин. В его драме «Русалка» и в стихотворении «Яныш — королевич» фигурируют девочки, родившиеся от союза русалки и человека, но — обратите внимание — в обоих случаях эти девочки были зачаты до самоубийства русалки, то есть утопленницы были беременными, а это в корне меняет дело.

Повышенная сексуальность русалок, связанная в их несколько ущербном сознании с местью опорочившему их мужчине, широко отражена в фольклоре и изящной литературе. Этому, на мой взгляд, есть адекватное объяснение, ведь в реальной жизни чаще всего наблюдают русалок пьяные мужчины, они и создали этот образ. Услышав в пьяном виде, как плеснет в омуте сом, увидев круги на воде, усмотрев в кустах обнаженных купальщиц, такой мужчина всегда готов был сам поверить в русалку или свалить на ее интриги свое долгое отсутствие или вполне будничную измену жене. Ведь не побежит же жена выцарапывать глаза подводной жительнице! Разумеется, для пьяницы и распутника русалки всегда голенькие, даже если их и не бывает. Такого рода мужчины и сочиняют сказки и стихи о русалках, а наивные слушатели им верят.

Разрешите в последний раз обратиться к творчеству А. С. Пушкина, которого никак не заподозришь в ханжестве. В раннем стихотворении «Русалка» встреча монаха — отшельника с русалкой показана откровенно и драматически:

Заканчивается эта встреча печально для монаха:

Полагаю, что борода была приклеенная и оторвалась у потонувшего отшельника.

Определенная направленность интересов русалок отлично, на мой взгляд, отображена в цыганской сказке «Как русалки появились», В сказке старая колдунья нагадала трем девицам женихов: первой — пещерного колдуна, второй — лесовика, а третьей — морского царя.

Две первые сестры категорически отказались от своих суженых, мотивируя отказ невозможностью жить без человеческого общества. Более хитрая младшая сестра тут же кинулась к морю, отыскала морского царя и стала пользоваться его любовью и богатством. Больше того, царь отпустил ее как — то домой поглядеть на любимых сестер. И что же увидела сестра в таборе?

«Видит цыганочка: у шатров две женщины с молодыми цыганами разговаривают, да только цыганы к ним подойти боятся. Стоят эти женщины в чем мать родила, волосы длинные, распущенные, до самых пят спускаются, а сами они красивые — глаз не отведешь. Не выдержали молодые цыгане, подошли к этим женщинам поближе. Как схватили их женщины и давай щекотать. До смерти защекотали…»

Оставляю на совести автора и редактора сказки значение термина «защекотать», полагаю, что имелось в виду совсем иное слово.

Оказалось, что сестер заколдовали неудачливые их женихи, и вот они теперь, превращенные в русалок, мстят человечеству.

Известный российский этнограф Людмила Николаевна Виноградова знает о русалках больше всех в мире. Она даже ездит в экспедиции в места, где они еще встречаются, несмотря на экологические проблемы.

В заключение могущего стать бесконечным рассказа о русалках мне хочется поделиться с вами некоторыми быличками о русалках, которые она раскопала, в основном, в Полесье.

Оказывается, существует русалочья (русальная) неделя, которая наступает сразу за праздником Святой Троицы. В эту неделю русалки, большей частью занятые обычно своими делами, становятся страшно строгими — тут уж не обидь!

К примеру, учтите, что на русалочьей неделе нельзя лазить по деревьям. Если что, русалки стащат вас с дерева за ноги и над вами могут надругаться до смерти. Оказывается, деревья — любимые места обитания русалок. Впрочем, Пушкин об этом откуда — то знал. Помните, у него есть странная фраза: «Русалка на ветвях сидит». Так это не шутка, а биологический факт. Русалки любят качаться на качелях, на ветвях деревьев, даже на телегах любят ездить, потому что телегу качает на ухабах. Один мужик, говорят, нарубил дров, домой из леса собрался, а тут незнакомая девушка выходит из леса и говорит: «Подвези до соседней деревни».

Взобралась она на дрова, хочет мужик с места двинуться — не может, лошади не тянут. Пришлось дрова на траву скидывать — половину дров скинул, а телега ни с места.

— Ах так! — закричал он в сердцах. — Это ты, русалка, мне ехать домой мешаешь!

Ну и взял он, понятно, бревно и долбанул этой проклятой русалке между глаз.

Так вот, на следующий день его в лесу мертвым нашли. Защекотала его русалка. Не дерись!

Все в этой истории мне понятно, одного не могу понять — как люди догадались, что всему виной обиженная русалка? Записку она им, что ли, оставила?

Любопытно рассказывает Людмила Николаевна и о рационе русалок. Ей удалось записать быличку об одной русалочке, совсем еще молоденькой девице, ставшей русалкой, потому что замуж выйти не успела и даже мужской ласки не испытала. Мать ее знала, что на русалочью неделю некоторые из племени русалок, кто по дому тоскуют, навещают родителей. Так и случилось. Дочка постучалась в избу — ее сразу за стол посадили, она не ест, только плачет. И горько ей без родных, и возвращаться в русалки не хочет.

И тогда мать пошла на преступление против законов природы. Как кончилась русалочья неделя и пора было дочке снова в воду бежать, она заперла ее в чулане.

Русалочка так и прожила целый год. Пищу не принимала, но, оказывается, она могла питаться запахами. Для нее каждый день в доме хлеб пекли, каравай разламывали, вот она и нюхала, пока он не остынет. И суп ей горячий носили, чтобы паром дышала. В таком заточении прожила бедная покойница до следующей русалочьей недели и взмолилась — отпустите! Да и мать с отцом поняли — если дальше паром дочку кормить, скоро в скелет превратится. А русалочка мечется по чулану и кричит: «Наши идут!» Словно заключенная врагами партизанка при звуке буденновских шагов. Заплакали родители, растворили чулан, и улетела дочка малой пташкой…

Кстати, в местах, где еще водятся русалки, в русалочью неделю со стола убирать нельзя и мыть посуду не положено — а вдруг какая русалка пройдет мимо, зайдет в дом бесплотной тенью и полакомится. Что противоречит предыдущей истории. Впрочем, в сказках столько противоречий, сколько авторов. Выбирай, что хочешь.

В свете противоречий полезно заглянуть в мудрого Даля, который в книге о русских суевериях так рассуждает о русалках: «Полная власть шаловливым русалкам дана во время русальной недели, которая следует за Троицыным днем и до заговенья… Это время, по народному преданию, самое опасное, так что боятся выходить к водам и даже в леса… На юге русалка взрослая девушка, красавица; на севере стара или средних лет и страшна собой».

***Морская дева***

Для того чтобы не было недоразумений, я скажу здесь несколько слов о морских девах, которые настолько близки к русалкам, что их часто путают. С другой стороны, некоторые полагают, что морские девы — это сирены, которые так сладко пели, что чуть не погубили Одиссея и его спутников.

Морские девы живут в соленой морской воде, где ни одна русалка и минуты не проживет, потому что русалка — существо славянское и речное. Во — вторых, хоть это лишь моя гипотеза, у русалок никогда не было рыбьих хвостов и быть не должно, иначе многое в рассказах о них станет чепухой. А вот морские девы снабжены хвостами от бедер.

Если у русалок красота или даже уродство обычные, людские, то морские девы красивы по — своему, что далеко не всем нравится.

Кожа у них прозрачная, тонкая, груди плоские и длинные, при заплывах они их отбрасывают на спину. Порой морские девы превращаются в тюленей или рыб. Так что, если увидите тюленя, всегда можете сказать, что видели морскую деву. Ведь ничто не мешает ему превратиться в таковую.

Мужчин они заманивают в море, но далеко не все склонны девами увлекаться.

В отличие от русалов, которых не существует, в море живут мермены, или морские мужики. Они все — старички, зубы у них зеленые, нрав дикий. Если проголодаются, жрут собственных детей. Утопить корабль для них — одно удовольствие. Капитаны раньше всегда старались задобрить морских мужиков, иначе и до порта не доберешься.

Если подружишься с Морской девой или мужиком, можно попросить исполнить желание. Но с осторожностью, потому что у этих тварей есть извращенное чувство юмора.

В Шотландии рассказывают, что один парень, умилостив морскую деву, попросил об одолжении — чтобы она научила его играть на волынке.

— Ты хочешь себя радовать? — спросила дева. — Или весь мир?

— Только себя. Этого достаточно, — ответил шотландский рыбак. — Что мне за дело до окружающих?

Вернулся он домой, взял волынку и заиграл.

И так ему стало сладко, вы не представляете!

Он уж остановиться не мог.

А вся деревня переехала в другую бухту, подальше от него, так как играл он отвратительно… но сам этого не слышал.

***Водяной***

Прежде чем познакомиться с водяным, предлагаю обратиться к его описанию, сделанному сто лет назад М. Забылиным:

«Водяной, водяник, живет в воде, откуда он выходит редко: его любимым местом служат речные омуты, да притом близ водяных мельниц. Водяному приписывают то же значение, что и домовому, чему служит доказательством пословица: «Дедушка водяной — начальник под водой», Ему также приписывают власть над русалками, которые поэтому не составляют самобытного божества. Народ олицетворяет водяного стариком, постоянно покрытым болотной травой. Водяной тоже требует к себе уважения. Месть его заключается в порче мельниц, в разгоне рыбы, а иногда, говорят, он посягает и на жизнь человека. Ему приписывают сома как любимую рыбу, на которой он разъезжает и которая ему доставляет утопленников. За это сома называет народ: чертова лошадь».

Внешне славянский водяной прост, но мерзок. Может, в этом отношении сказалось то, что русский народ лесной, но никак не водяной, вода — скорее угроза, чем источник пищи и добычи. Русские зачастую, даже живя на берегу реки или озера, не умели плавать и воду не любили, возможно, еще и потому, что большую часть года река или озеро слишком холодны, чтобы в них купаться. Попадешь в воду — погибнешь. А если вода враждебна, эту враждебность надо персонифицировать — вот и появился водяной, который людей затягивает в воду и топит, от него жди беды. К тому же, как следует из приведенного выше описания, оп еще и пожирает человеческие трупы.

В отличие от прочих лесных жителей и русалок, не лишенных привлекательности, водяной — существо отвратительное. Правда, описания его весьма различны. Часто он показывается людям как черноволосый и чернобородый человек, но это, как я понимаю, камуфляж. На самом деле водяной — нежить без лица, обычно он схож с утопленником тем, что пробыл под водой немало времени. У Алексея Толстого в «русалочьих сказках» водяной — «синяя раздутая голова в колпаке» в другом месте у него же читаем: на козле верхом «чучело сидит зеленое, рачьи усы растопыркой, глаза плошками». И правда, в некоторых сказках водяной чем — то похож на рака. В общем, следует сказать, что постоянного отработанного сказочного облика у водяного нет. Попробуйте сейчас сказать себе: «Русалка», и вы точно представите себе русалку, скажите: «Баба — яга», — и перед вами образ бабы — яги, да еще на помеле. А водяной?.. Нет его, уплыл.

Водяные — это короли пресных вод. Они охраняют водяную живность. Народ они серьезный; в отличие от лешего, водяной никогда не шутит, а при первой возможности затаскивает под воду и губит человека. В бывальщине, записанной известным фольклористом С. Рыбниковым, говорится, например: «Позапрошлым летом поехали в лодке две девки: одна — то на выданье, а другая еще не человековатая. И стала девчонка сказки сказывать, как под водой живут водянки в хрустальных палатах. А старшая и говорит:

— Ишь, как у них хорошо, хоть бы одним глазом посмотреть на подводное царство.

И не было ни ветра, ни волны, вдруг заколебалась вода и поднялся черный мужик, волоса у него взъерошенные, ухватил девку за руку и, как она ни билась, стащил под воду, только ее и видели.

И все это девочка видела собственными глазами».

Рассказчик совершенно уверен в истинности этой истории, как, впрочем, и большинство рассказчиков бывальщин. Вернее всего, поехали две девочки на лодке, одна по какой — то причине вывалилась и утонула, а та, что осталась в живых, побоялась рассказать простую правду — так и появился в рассказе водяной, и все поверили.

Что еще известно об этих тварях? У них есть семьи — по крайней мере, существуют северные рассказы о том, как у Ильинского водяного была дочь, а Водозерский и Пречистинский к ней сватались. Когда водяная дочка вышла замуж, то отец за ней не только золото в приданое дал, но и целый остров, совершенно непонятно, с какой целью.

Водяные не только топят людей, у них есть и другие способности, не менее гадкие. Например, известно, что шел однажды дед рассказчика по берегу, видит — сидит на плоту черноволосый мужик. Дед в него кирпич кинул, а человек упал в воду и застонал: «Ой, руку мне сломал!» Пришел дед на завод — в тот же день ему машиной руку оторвало.

Конечно, месть водяного ужасна, но я не понимаю, зачем дед в незнакомых мужчин кирпичами кидается? У людей тоже странные обычаи, и не только с точки зрения водяного.

***Каппа***

На Дальнем Востоке водяных зовут каппами. Японцы, которые заимствовали рассказы о каппе от айнов, представляют себе каппу столь же туманно, как русские — водяного. Если, допустим, баба — яга — это не только функция, но явно выраженный образ, то водяной — функция, а вот образом не стал. То ли он редко высовывается из воды, то ли настолько гадок, что художники им не заинтересовались.

В 20–е годы ХХ века замечательный японский писатель Акутагава Рюноске (1892–1927) написал фантастическую повесть «В стране водяных» (буквально «В стране капп»). Перевел ее на русский язык другой замечательный фантаст — Аркадий Стругацкий. Эта повесть относится к той категории сатирических произведений, которые клеймят окружающий мир, облачая его обитателей в условный облик «инородцев». Не знаю, был ли знаком Акутагава с романом Карела Чапека «Война с саламандрами», но уж «Остров пингвинов» Анатоля Франса он читал наверняка. Умный читатель того времени (как и сегодняшних дней) отлично понимает, что под видом капп изображены японцы 20–х годов, и потому он не обращает особого внимания на то, как же выглядят каппы в этом романе, хотя формально Акутагава отводит страничку описанию водяных. Для того чтобы вы смогли оценить сатирический талант Акутагавы и переводческий — Стругацкого, отсылаю вас к самой книге, нам же сейчас интересно как раз то, что для Акутагавы особого интереса не представляет, а именно — как выглядит каппа в глазах японца.

«Существование животных, именуемых каппами, до сих пор ставится под сомнение, — пишет Акутагава. — Что же это за животные? Действительно, голова капп покрыта короткой шерстью, пальцы на руках и на ногах соединены плавательными перепонками. Рост каппы — в среднем один метр. Вес, по данным доктора Чакка, колеблется между двадцатью и тридцатью фунтами. Говорят, впрочем, что встречаются изредка каппы весом до пятидесяти фунтов. Далее, на макушке у каппы имеется углубление в форме овального блюдца. С возрастом дно этого блюдца становится все более твердым… но самым поразительным свойством каппы является, пожалуй, цвет его кожи. Дело в том, что у каппы нет определенного цвета кожи. Он меняется в зависимости от окружения, например, когда животное находится в траве, кожа его становится под цвет травы изумрудно — зеленой, а когда оно — на скале, кожа приобретает серый цвет камня».

Далее Акутагава (разумеется, не сам Акутагава, а воображаемый автор записок о царстве водяных, найденных автором в сумасшедшем доме) пускается в рассуждения о сходстве кожи капп с хамелеоном, а также о причинах, по которым те никогда не прикрывают чресла. Оказывается, каппы никак не могут понять, зачем людям прикрывать чресла?

Если же обратиться к первоисточнику, а именно к фольклору айнов, откуда и «произошли» каппы, окажется, что самое любопытное в каппах — не возможность менять цвет кожи, а в первую очередь — «блюдце», о котором вскользь, как о чем — то обыкновенном, обмолвился Акутагава. Эта выдумка заставляет преклонить колена перед изобретателями этих персонажей айнского фольклора.

Бородатые, загадочные айны некогда заселяли всю Японию, Сахалин, Курилы, Камчатку и низовья Амура. Внешне они совершенно не похожи на современных жителей Дальнего Востока — у них широкие глаза крупные носы, толстые губы (женщины еще более увеличивают их татуировкой) и такая густая растительность на лице, что айну позавидует иной кержак. Айны издревле поклонялись медведям, в то же время охотились на них и, кроме того, были отличными рыбаками — так что их постоянная связь с водой отражена в сказках и легендах. И не удивительно, что после медведя самой популярной фигурой в сказках и поверьях айнов стали духи воды. Вот что известно о том, как они возникли.

Когда — то страной айнов правил бог Окикуруми. Тогда из — за моря появился злой дух оспы, началась эпидемия, и многие айны умерли.

Любопытно, что в этой легенде отражены действительные события — айны, как и многие другие народы Тихого океана, не знали многих обычных для нас болезней и не имели против них иммунитета, Когда же японцы начали расселяться на севере, вытесняя постепенно айнов, среди айнов стали распространяться неведомые прежде болезни, И эпидемии оспы, в частности, настолько сократили численность айнов на острове Хоккайдо, что это повлияло на их способность сопротивляться японскому вторжению.

Как избавиться от страшного гостя, думал бог Окикуруми? Надо послать против него солдат, которые не испугаются заразиться оспой! И вот тогда бог из пучков полыни сделал шестьдесят одну куклу и послал их в бой, Куклы отчаянно сражались с духом оспы, многие погибли на берегу моря, другие утонули. Когда бой закончился и злой дух покинул земли айнов, в живых осталась только одна кукла, а шестьдесят кукол погибли, превратились в водяных духов минтути. Минтути в айнском языке — одно из названий каппы.

Героическое и благородное прошлое капп совершенно не повлияло на их нынешнее поведение. Надо полагать, что каппы совсем забыли о нем. Это весьма злобные существа, гадкие и коварные — им ни в коем случае нельзя верить. Каппы только и мечтают о том, чтобы сделать человеку гадость, и редко — редко самые мудрые айнские старики могут уговорить их помочь в чем — нибудь людям. Но не бесплатно: за любую услугу каппы требуют дань — утопленника.

Утопленники — любимая пища и в то же время игрушка для капп, поэтому их главное занятие — заманивать людей в воду и топить их. Правда, в морях каппы не водятся — они населяют речки и озера.

Когда человек попадает к ним в лапки, каппы потрошат его, вытаскивая внутренности через задний проход, и даже насилуют утопленников. Такие вот мерзавцы! Возможно, они мстят людям за то, что им пришлось погибнуть в неравном бою, защищая сухопутную часть человечества.

Акутагава, как писатель современный, нуждался в каппах как в альтернативе людей. Так же, как пингвины Франса или саламандры Чапека, каппы у него очеловечены. На самом — то деле каппы совсем не похожи на людей.

Во — первых, каппа с трудом может прожить несколько минут вне воды (если ему не удастся превратиться в человека, что отмечено в некоторых сказках), потому что его тело настолько пропитано водой, что похоже на желе. Да и выбираются каппы на берег только затем, чтобы полакомиться огурцами. Ясно, почему они обожают огурцы — ведь те состоят из воды!

Среди сказочников и историков фольклора есть согласие в том, что ростом каппы не превышают трехлетнего ребенка, но в остальном они расходятся. Например, в одних сказках говорится, что у капп вместо рук и ног копыта, а в других (более правдоподобных), что у них длинные, с когтями на концах, пальцы, соединенные перепонками.

Но главная отличительная черта каппы (и, если вам когда — нибудь придется встретиться с ним, — вы его сразу по ней узнаете) — это углубление на голове, наполненное водой, то, что Акутагава называет «овальным блюдцем».

Вода в углублении на темечке необыкновенная. Именно в ней и заключена вся сила капп. Если вода высохнет или ее окажется слишком мало, каппа тут же потеряет свои чары, с помощью которых, как известно, заманивает людей в воду. Он теряет и силу, которая не соответствует его малому росту и водянистости. Именно на этой особенности капп и строится рецепт борьбы с ними.

Каппы очень вежливы — это также давно известно. Какую бы пакость не замыслил каппа, он обязательно ответит на приветствие и поклоном ответит на поклон. А раз так — советуем: при виде каппы, который намерен утащить вас в омут, немедленно кланяйтесь, и чем ниже, тем лучше. Каппе ничего не остается, как поклониться в ответ. Разумеется, вода тут же выливается из «блюдца». После двух — трех поклонов считайте, что каппа обезврежен, и он вынужден уползти в свою речку или лужу.

Если же вы не хотите ограничиться такого рода расставанием с каппой, то его можно убить.

Но не кулаком и не ногой, не палкой и не из пистолета — это он все выдержит, убежит, уплывет, а потом вам жестоко отомстит!

Так что никогда не бейте каппу палкой и не стреляйте в него из пулемета. Единственное достойное и надежное оружие против него — табачная трубка. Если вы еще не курите трубку, то позовите дедушку — пускай он стукнет его по затылку ею, то есть по самому слабому месту. Каппа после такого удара тут же упадет и испустит дух. Не верите? Ничего не стоит проверить, но для начала надо научиться курить трубку…

Ребенка же можно уберечь от каппы, выбрив ему темечко. Так курильские айны раньше и делали. Такая прическа называлась каппа — кодзо. Каппы, увидев ребенка с плешиной, полагали, что встретили существо из своего племени, и, конечно же, не топили. Любопытно, не было ли древних и еще не известных науке связей между католиками и айнами, может быть, тонзура католических монахов — защита от проникающих на Запад капп? А может быть, когда — то очень давно католический миссионер, проникший на Курилы, таким образом спасался от капп и с тех пор это стало традицией?

***Домовой***

Исследование образа жизни, внешности и характера домового следует, очевидно, начать со словаря Даля, который говорит следующее: «домовой (домовик) — дедушка, постень, лизун, доможил, хозяин, жировик, нежить, суседко, батанушко — дух — хранитель и обидчик дома».

Далее Даль рассказывает, что домовой стучит и возится, может придушить во сне шутки ради, а если погладит мохнатой рукой, то это к добру. Но не дай бог увидеть домового — это уже к смерти. Любимой лошади домовой заплетает гриву в косички. Однако, оказывается, домового можно увидеть в Светлое Воскресение в хлеву. Собственно, увидеть его нельзя, потому что он покажет только, что космат, больше ничего и не разглядишь. После этих противоречивых сведений Даль сообщает также, что на Иоанна Лествичника домовой бесится. Это случается 30 марта. А вот 28 января, на Ефрема Сирина, домовых закармливают, поставив миску с кашей.

К домовым Даль относит баенника — хозяина бани, сараяшника, конюшника, но не упоминает овинника.

Существует известная «Энциклопедия гномов», составленная голландскими авторами. В ней, в частности, приводится география распространения гномов по белому свету и сказано, что в России гном называется «домовой дедушка» и отличается вздорным, а то и злобным характером.

Генетическая связь домового с гномами весьма сомнительна, но, раз уже есть такое мнение, его следует учесть. Я бы скорее сказал, что лучше искать сходство гномов с горными — есть такие существа, исполняющие обязанности леших в горах Урала и Севера.

Гномы — трудящиеся жители подземелья, тогда как домовые ничем, кроме размеров, их не напоминают. Гном — это маленький горняк, который своим трудом создает благополучие, живет в семье, растит детей и любит себе подобных. Домовой же — махонький дух дома, нежить, которая, если трудится, так только в охране дома от напастей. А вообще — то это — бездельник, от безделья он начинает шалить, у него портится характер, так что домового нельзя назвать духом — хранителем домашнего очага, как может показаться на первый взгляд. На деле он помесь сохранителя с клопом или тараканом, умеющим кусаться.

Обратимся для начала к русским бывальщинам, потому что они лучше любой сказки или легенды показывают волшебное существо в его обыденном состоянии и обыденное же отношение людей к этим существам, если согласиться с тем, что они реальны.

Вот бесхитростный рассказ: «Лошадка у нас тогда была. Наладился кто — то к нам ходить, да косичку заплетать. Вот как — то однажды дед пошел в сарай — у лошади опять заплетены косички. Он про себя говорит: «Наверное, домовой». Смотрит старичок сидит. Он и говорит:

— Сидишь?

А тот сжался, малюхонький такой стал, да так тихонечко прокряхтел, сам косу — то плетет.

Мать моя частенько тоже говаривала, мол, уйдет куда — то, вернется, а в избе — то уж все прибрано маленьким таким старичком, седеньким».

Итак, у домового обнаружилось любимое занятие — прибирать в доме, если он с хозяевами в добрых отношениях, а также плести косы лошадям.

К чужим домовые относятся плохо. Один солдат рассказывал:

«Бывает, придет человек спать в незнакомый пустой дом, домовой на него ночью навалится и давай душить! Если такое с вами случилось, уходите из дома — не даст вам домовой покою, так как невзлюбил».

У домового есть еще одна способность — он может видеть на расстоянии. «У одной женщины сын в войну пропал, а он пришел к ней и говорит, что сын в Англии живет, из плену туда убежал». Но, конечно, домовой может это делать только по просьбе хозяйки и при большом к ней расположении, да и не каждый домовой это может, Они ведь тоже бывают разные, как люди, и, наверное, их раньше было куда больше. Когда люди из деревни из своего дома в город переезжают, в квартиру, домовые за ними редко едут — что домовому делать между бетонных плит? Не знаю, что становится с теми домовыми, что остаются в деревне, в брошенном доме, наверно, помирают вместе с домом или раньше его. По крайней мере, никаких сведений о том, что домовой может жить в лесу или другом безлюдном месте, я не встречал.

В последние годы в наш язык вошло новое слово — барабашка. Как я понимаю, это существо раньше не встречалось и в избах не жило, Но я упоминаю о нем в главке о домовом, потому что барабашка нечто вроде антидомового. Дом он не бережет, но в нем существует.

Барабашка может вызвать пожар, открыть газовую горелку, разбить посуду, нашалить, как вредный испорченный ребенок. Впрочем, говорят, что барабашка появляется в доме, когда там заводится настоящий ребенок. Я подозреваю, что барабашку вредные дети и выдумали. Натворишь чего — нибудь, подожжешь, разобьешь, а когда тебя призовут к ответу, говоришь: «Это же барабашка!». А так как взрослые куда более легковерные существа, чем дети, то озорникам удается уйти от ответственности. Да и само слово — детское, и даже подозреваю, что оно произошло от слова Чебурашка, обозначающего вполне современного нам зверька.

***Овинник***

Специальное существо обитает на овине, так и зовется — овинник. У него есть жена — овинница. Облик их мне совершенно не известен. Имя это встречалось мне в бывальщинах дважды. Один раз в истории о том, как два мужика почему — то сели на кожу и хотели, чтобы овинник их с кожи не столкнул, а тот столкнул. «Тогда они на следующий раз сделали так: проделали в этой коже дырки, сунули руки, сплели пыльцы — как теперь овиннику их с кожи столкнуть? Овинник мучился, толкал, крутил… Потом больше не мог крутить, бросил и ушел, двери закрыл».

Вторая история еще проще: на овине что — то «мявгало — ойкало», бабы решили, что овинница рожает, пошли поглядели, а это был кот. Что, естественно, не отрицает факта существования вымышленного овинника.

Об овиннике немного рассказано в фольклорном сборнике А. Смирнова. Это, скорее, сказка, в которую вместо овинника можно вставить домового или еще кого из нечистой силы. Но попался овинник, так что возникла определенная специфика.

Однажды жили в одной избе мачеха, ее дочка, да сиротка от первой женитьбы отца. Ночью мачеха велит:

— Сходи на овин, принеси колосник.

Представляете себе — ночью понадобился колосник! В те сказочные времена колосниками назывались жерди, на которые вешали снопы для просушки, или решетка, на которую ставили снопы.

От решетки и пошло современное слово — железные колосники в печах.

Сиротка покорно пошла в темный овин. Жутко ей, как и вам, когда вы читаете эту душераздирающую историю. Конечно же, ее сразу овинник за руку — цап — царап.

Ну и начался допрос в темноте. Да что на колоснике — да лен ли, а как лен сеять, да мять, да шить из него?

Постепенно девушка успокоилась и внятно рассказала овиннику технологию возделывания льна и производства льняных тканей. Овинник тогда сообщил, что намерен лишить бедную сиротку девичьей чести. Вот тут она стала как скала и сообщила ему, что «я теперь не бодра». Наверное, так в те давние дни объясняли потребность в прокладках. Овинник устыдился и спросил, не надо ли чего несчастной девушке. А она ему в ответ по — нашему, по — простому: «Надо мне перво — наперво самую хорошую рубашку». Получив рубашку и не лишившись чести, сиротка осмелела и сказала: «А теперь надо мне хороший сарафан… А теперь мне надо хорошую подпояску… Погоди, теперь мне надо хороший платок… надо и другой… теперь же мне надо полсапожки».

Овинник понял — дело серьезное и говорит: «Иди за меня замуж». Наверное, он решил, что это ему обойдется дешевле. А в ответ: «Тогда мне надо перстень дорогой… а теперь мне надо сережки хорошие…» Покуль овинник сережки отыскал, петух и запел.

Возвратилась сиротка в избу при полном параде, с соблюденной честью и с колосником в руке.

Ну, а дальше, сами понимаете, — на следующую ночь мачеха свою дочь гонит к овиннику. Там вся история повторяется, но как — то смято, невнятно, тем более, что эта дура с порога заявила овиннику, что готова за него замуж. Что — то он с ней сделал.

Но ничего не дал, хотя у нее был с собой мамой составленный список. А к утру «в прорубь засадил кверху ногами». Мать ее у проруби и отыскала.

Где все это время обреталась овинница, история умалчивает.

***Мельничный хозяин***

На мельнице живет мельничный хозяин. Что о нем известно? Немного. Однажды приехал один мужик на мельницу, остался у мельниц в избушке ночевать, только заснул, а его кто — то за волосы дергает, не иначе как мельничный хозяин. Мужик зажег лучину — никого нет, потушил — опять за волосы! Не больно, а вот захватит за волосы, дернет и только… Вот и вся история.

Немного известно и о гуменнике, который, как вы понимаете, живет на гумне. А гумно, если вы забыли, это место, где в кладях держат зерно и где его молотят по мере надобности. То есть функционально — близкое к мельнице.

Гуменник — нежить неизвестного вида и, как писал некогда этнограф А. Харитонов, «о них так редко говорят мужики, и все, что говорят они, так противоречит одно другому, что и писать об этом, по — моему, не должно бы. Про гуменника говорят, что он мужику, дружному с Ним, заправляет, Бог весть откуда, хлеб, так что мужи к в течение зимы и весны, не прибегая к купле, сам еще продает лишний хлеб на базарах. Говорят, что он в своем владении, в гумне, не любит ночлежников».

Не исключено, что гуменники и овинники — одни, в общем, существа, с некоторой местной специализацией.

***Баенник***

Банник, или баенник, от своих братишек по двору отличается. Наверное, не так уж часто по ночам крестьяне на гумно или в овин ходят. Места эти просторные, открытые, зато баня — это интимное место, за закрытой дверцей, в пару. Тут уж пока помоешься — чего только не привидится!

В сборнике быличек П. Ефименко, который записывал их в Архангельском крае, есть важное для нас с вами наблюдение: «Бани совершенно считают нечистыми зданиями. Но ходить в баню мыться должен каждый. Кто не моется в них, не считается добрым человеком. В бане не бывает икон и не делается крестов».

С крестом и поясом в баню ходить нельзя. Они снимаются и остаются в доме. Кстати, то же самое женщины делали еще когда? Нет, не то, что вы думаете!

Они снимали крестик, когда мыли пол!

И все, что используется в бане, считалось нечистым: тазы, кадки, ушаты и ковши, И воду в бане пить было нельзя, даже чистую, но приготовленную для мытья. Напиться можешь в предбаннике водой или квасом, принесенными с «воли». Учтите, что и вода в рукомойниках считалась нечистой. Ее не только пить было нельзя, но нельзя было ополаскивать ею посуду.

Так вот, в «третий пар» люди мыться не ходят. Два пара отмылись, а третий обязательно остается для баенника. Ему ведь тоже помыться хочется. Иногда для него и маленький веник делали и оставляли, уходя.

Но не надо думать, будто баенник — существо добренькое. Ничего подобного. Далеко не всегда и не со всеми.

В одной быличке я читал, как теща стала баню топить. «Она затычку снимает — дым не выходит. В другой раз — ни черта. На третий раз выдернула она, а из трубы показались пальцы сизые, длинные. Ну она тут перекрестилась, помолилась и стала топить баню. И больше ничего не случилось».

Все это, казалось бы, — баловство одно, как и привычка баенника каменку разрывать, воду выливать.

Но послушайте предание из шенкуровских мест:

«Про банника говорят, что он не любит того, кто позднее двенадцати моется в бане. Если этот моющийся один в бане, то банник убьет его камнем, в противном случае он будет ожидать случая, когда тот один будет мыться после двенадцати часов. Вообще нужно заметить, что здешние крестьяне весьма боятся слишком поздно оставаться в бане. Иногда банник любит подшутить над женщинами: ужасное храпение, вой за каменкой, или хохот и свист внезапно выгоняют их с воплем и визгом из бани, в одежде прародителей до грехопадения».

Мне же кажется, что в преданиях о баеннике есть разумная доля самосохранения. Ведь баня была местом опасным. Печь. Вода. Замкнутое пространство. Представляете, сколько народу в России угорело в банях?

А предание как бы предостерегает:

«Поздно ночью (да и подвыпивши) не ходите в баню в одиночку: угорите!»

А дымоход тряпкой забило — теще сизые пальцы показались — хорошо еще жива осталась, не задохнулась!

***Кикимора***

Больше всего, конечно, как и следует ожидать, помощников и знакомых у лешего. Как ему без помощников справиться?! И если домашние да домовые твари мелкие, то у лешего народ разного размера, и чаще всего крупный.

Некоторые из них широко известны, например, баба — яга. Но в этой книжке ей места нет, потому что, как полагают нынешние специалисты по фольклору, баба — яга никакая не баба, а элементарный труп — «костяная нога». Называли же ее так, чтобы не говорить о неприятных вещах вслух. А ее избушка… Вы уже догадались — гроб. И хочет баба — яга всегда съесть доброго молодца, потому что смерть — как заразное заболевание. Так как в этой книге говорится о необычных существах, людям, попавшим в особые обстоятельства и от этого потерявшим человеческий облик, в книге места нет.

Когда мы перечисляем окружение лешего, то обычно называем кикимору. Мне, например, раньше всегда казалось, что кикимора — существо лесное, нечто, составленное из сухих веточек. Она кривляется, делает ужимки, прыгает… Заглянем в Даля. «Кикимора, — пишет он, — род домового. Кикимора днем спит, а по ночам прядет и тогда же занимается всякими проказами. А днем сидит за печкой». Разрушив таким образом мои детские представления, Даль, правда, сообщил в утешение, что существует и лесная кикимора, она же лешачиха, лопаста. Когда я начал расспрашивать знакомых, слышали ли они о кикиморе, все сказали, что, конечно же, слышали, но никто из них ничего толком о кикиморе рассказать не смог. Выяснилось лишь, что она страшно худая и кривляка. В версиях возникла еще одна ипостась кикиморы — кикимора болотная, о которой Даль не упомянул… Но в пользу ее существования говорит сказка Алексея Толстого «Кикимора», в которой… «отворилась дверь, вошла какая — то лохматая баба, вынула Дуничку из люльки и — в дверь — и была такова…. А была та баба — кикимора, что крадет детей, а в люльку подкладывает вместо них полено». Эта кикимора ушла от преследования «в омут зеленый». Старшая сестра Дунички Моря побежала искать Дуничку, а помогал ей старый леший, который и привел Морю на берег зеленого омута. «Долго ли, коротко ли, замутился зеленый омут, поднялась над водой косматая голова, фыркнула, поплыла, и вылезла на берег кикимора. На каждой руке ее по пяти большеголовых младенцев — игошей — и еще один за пазухой».

Леший с Морей одолели кикимору, отобрали у нее Дуничку, но я снова задумался, а кто такие игоши?

Упоминание об игошах мне удалось отыскать уже у Забылина, который, сообщая о всяких мелких духах, населяющих дом, говорит «Сюда относят также игош, то есть безногого, невидимого духа, который признается большим озорником, которому некоторые суеверы клали за столом лишнюю ложку и кусок хлеба».

Правда, это объяснение меня не удовлетворило, потому что я не понял, чем берет ложку игоша, если он безрукий и безногий?