Фантастика 1978

АНДРЕЙ ДМИТРУК ОТВЕТНЫЙ ВИЗИТ

Нежным июньским утром, по колено в ромашках, клевере, мяте и ржавом конском щавеле стоял Координатор Святополк Лосев, подняв глаза к ясному небу. Руки Координатор глубоко всунул в карманы кожаных брюк, ноги твердо расставил, словно готовился простоять так сутки. За спиной Лосева пилот Мухаммед аль Фаттах делился воспоминаниями со старшиной Центра Прямых Контактов Марчеллой Штефанеску.

– …Когда переходишь границу контроля - это почти световой год от оболочки - двигатель сразу выключается, а тебя охватывает жуткая слабость. Просто падаешь навзничь и лежишь, пока корабль буксируют в порт… Можно умереть со страху.

Марчелла терпеливо кивала, не отрывая глаз от неба. Только оператор телевидения показывал профессиональное безразличие, сидя с камерой на груди и выстругивая ножом свисток из ольховой ветки. Святополк попробовал долго не мигать, почувствовал резь и зажмурился. Наперебой верещали кузнечики; дивная акустика безветренного утра приблизила к самому уху фырканье коней за рекой, и посвистывание прибывающих гравиходов, и шорох луга под ногами любопытных.

Возникнув странным образом, словно не извне, а в самом сознании, покрыл всю пестроту звуков мелодичный звон басовой струны. Лосев разжал веки, но все-таки упустил момент появления гостя. Впрочем, этот миг остался неуловимым, как погружение в сон, и для всех встречавших, и для телезрителей, и даже для тех, кто просматривал потом тысячекратно замедленную видеозапись.

В небо же смотрели, по земной привычке ожидая корабля или, по крайней мере, какого-то видимого приближения. Но гость, неоспоримо реальный, в ярко-голубой рубахе и белых брюках, возник ниоткуда. Он зашагал по траве навстречу внезапно налетевшему порыву ветра и без колебаний протянул руку Святополку. Координатор уважительно стиснул и потряс цепкую холодную кисть, решив, что такой шелковистой кожи не бывает даже у пятилетних детей. Конечно же, гость был настоящим человеком, хорошо сложенным и красивым мужчиной. Может быть, даже слишком красивым, вернее - каким-то эталоным, с утрированно-правильными чертами лица.

Ветер стих. Гость поцеловал руку Марчеллы и сказал, что Центр Контакта имеет образец совершенного существа в лице рсвоего старшины. Невероятно пластичный и точный в каждом движении, он прямо-таки весь переливался, как сделанный из дыма. Пилот Мухаммед аль Фаттах был радостно узнан, обнят и спрошен: как добрался обратно? “Ничего, знаете ли… У вас рука легкая”, - замешкавшись, ответил пилот Мухаммед. Белозубая улыбка оператору - тот давно уже на ногах, ищет наилучшие ракурсы съемки. Затем обе руки гостя поднимаются над головой и, соединясь, энергично встряхиваются - это предназначение любопытной толпе за рекой. Оттуда крики, аплодисменты.

Святополк подумал с неожиданной неприязнью, что и гость умеет, все умеет. Не успевпоявиться на Земле, как ни в чем не бывало отпускает комплименты, целует ручки, раскланивается с публикой, изображая на лице именно то, что следует изображать. Вероятно, они привыкли перевоплощаться, попадая в чужие цивилизации, особенно в такие, как наша, - моложе на десятки тысяч лет… Пилот Мухаммед аль Фаттах, чьи предки два века назад царапали деревянным плугом сухую землю в Аравии, случайно напоролся на его родину.

“…Так я и поверю, что ты не знаешь, как он летел обратно. Небось сами же и вычистили ему дорогу до самого Солнца, Допекали корабль Мухаммеда - первобытную пирогу, занесенную в ваш космопорт…” Они там сблизили чуть ли не двадцать звезд, полторы сотни планет переплавили в Круги Обитания, окружили все это мощной скорлупой напряженного пространства. А мы в этом месте отметили на картах гигантский “коллапсар” и обходим его десятой дорогой. Мухаммеда занесло дрейфом после аварии отражателя, он уже по экстренному каналу связи попрощался со всей родней.

Приветственная речь лилась быстро и свободно, как по написанному тексту, - отточенные формулировки, емкие образные фразы, местами почти стихи. Неудержимая экспансия разумной жизни, слияние отдельных ручейков разума в единую реку, в перспективе - вступление Земли в Галактический Союз Систем.

В перспективе… Пожалуй, до тех пор, пока Земле выдадут удостоверение Союза Систем, над прахом Святополка Лосева сгниет не один слой мертвых деревьев, а уважаемый гость, вечно молодой и энергичный, щеголяя идеальной дикцией, будет держать речь на галактическом собрании, с необидной иронией вспоминая свой первый визвх-к землянам…

Открыв подкупающе-широкой улыбкой великолепные гость опять соединил руки над головой. Святополк жестом велел прекратить телепередачу. Упругим балетным движением гость повернулся к Лосеву:

– Ну, какая у нас на сегодня программа, Координатор?

”Скорее всего он читает наши мысли, но если гостю угоднo задавать вопросы - поддержим эту игру”.

– Прежде всего: вы нуждаетесь в отдыхе?

“Честное слово, его физиономия стала чуть ли не виноватой”.

– Думаю, что не нуждаюсь.

“Конечно, прогулялся в бeлых брюках через Галактику”.

– Отлично. Тогда мы сначала проведем маленький диалог в Совете Координаторов. Затем, если вы, конечно, позволите вас обследует комиссия ксенобиологов на Мальте.

– Я, конечно, позволю. Не думаю, чтобы мы с вами захотели что-нибудь скрывать друг от друга.

– Конечно, это не в наших интересах. Ну а с Мальты, если успеем до ночи…

“Не думаю, чтобы мы с вами захотели что-нибудь скрывать друг от друга…” Тут Святополку пришла в голову настолько шальная, захватывающая мысль, что он даже забыл про ласковые светлые глаза гостя, глаза, лишенные возраста и, возможно, читающие в чужих мозгах. Он сам толком не знал, почему внезапная идея показалась ему настолько удачной. Чувствовал одно: если он, Святополк, не выполнит задуманного, его странная приязнь к гостю вырастет до размеров непозволительных… Неприязнь, в которой стыдно признаться самому себе и которая очень похожа на голос ущемленного самолюбия. Все-таки привык человек считать себя совершеннейшим из существ.

– …Если успеем до ночи, посетим один… памятник, мемориальный комплекс.

Они шли к ожидавшему гравиходу Совета, и Лосеву казалось, что ласковые глаза стали жестче и все лицо гостя приобрело новые, более твердые очертания. Неужели угадал?

Странная, невообразимая встреча… Летящие шаги гостя с легким зависанием в воздухе были изящнее любого балета, и туфли, сплетенные красивым узором из полосок белой замши, представляли шедевр, несмотря на то, что Круги Обитания сегодняшнего дня не имели представления о замше…

Диалог в Совете получился превосходный. Координатор ликовали: встреча с посланцем Галактического Союза открыв вала новую эпоху, едва ли не самую серьезную в мировое истории, и неуклюжему застенчивому пилоту аль Фаттаху готовился пьедестал в галерее благодетелей человечества.

Один только Святополк Лосев, хотя и понимал причин такого ликования, сохранял в душе глухие, щемящие сомнения. Ему удалось подробнее разобраться в себе, когда машины биоцентра в Ла-Вальтте подвергали гостя обследованию. Ни бездонные энергетические ресурсы гостя, ни его неуязвимость и бессмертие, ни способность путешествовать между звездами без всяких машин не вызвали у Лосева обострения неприязни. Значит, вовсе не зависть управляла Координатором, не попранное самолюбие землянина, еще вчера мыслившего себя пупом вселенной. Чудилась в изысканно-правильном, нежном лице, осененном густыми ресницами, некая… нет, не фальшь, божественная мудрость и могущество были несомненны… а некая нехватка очень важных свойств, которые человеку безусловно присущи, а вот гостю - кто его знает! Святополка бес дергал за полу, собственная шальная идея стала для него совершенно понятной, и он едва дождался окончания кибернетического шабаша на Мальте.

…Осторожно, чтобы не задеть юные деревца, Лосев приземлил гравиход возле березовой рощи. За белыми, праздничными стволами в медном предзакатном свете начинались бархатные переливы ровного до горизонта поля высокой травы.

Тонкая роща была, видимо, в несколько раз моложе старинного рва, прямой линией распоровшего степь, - рва, чьи отвесные стены давно сгладились, мягко слились с дном, утонули в могучей траве, лопухах,бесчисленных одуванчиках.

За рвом зеленый и рыжий мох весело испятнал бетонные столбы с верхушками, изогнутыми прочь от рощи, и целые ковры вьюнков шевелились на ржавой многоярусной проволоке, протянутой между столбами, на странной проволоке, подобной злому растению, через рваные промежутки ощетинившемуся пучками шипов. Кое-где проволоку оборвал своей тяжестью вековой виноград. Уцелевшие фарфоровые изоляторы на столбах блестели, не поддаваясь разрушению.

Святополк первым перепрыгнул через клубки сухих виноградных стеблей, спутанных с железом в месте обрыва проволоки. Гость, почему-то утративший элемент полета в походке, стал перелезать, высоко подобрав брюки.

Унылым шахматным порядком ютились вросшие в землю, почернелые кирпичные бараки с двускатными крышами. В тылу бараков плоское широкое здание подпирало высоченную дымовую трубу. Трава освоила за два века жесткий щебень плаца, и буйный кустарник врывался в распахнутые двери бараков.

Лосев, молчал, щурился в сторону. Хрустя щебнем, подтянутый и стройный гость шагал вдоль угрюмой стены.

Перейдя ржавые, словно запекшейся кровью покрытые рельсы узкоколейки, они вошли в широкие, обитые железом ворота здания под трубой. И гость, не сказав ни слова, с лицом строгим и неподвижным, прогулялся вдоль длинного ряда душевых колонок и потрогал на полочках каменные кубики мыла, так ни разу и не использованные двести лет назад, потому что вода начинала литься при повороте ручки, а то, о чем сейчас думал Святополк, своими мыслями заставляя гостя поднимать глаза к дырочкам душа и подолгу стоять так, изучая остатка облупившейся краски.

А потом они поднялись к печам; поднялись по ветхой л нице, потому что огромные грузовые площадки - лифты, некогда поднимавшиеся к печам из душевой, давно приросли к фермам своих шахт, да и не поехал бы на них никто из земляк,, будь они трижды исправны.

Многочисленные печи встретили гостя по-разному. Одни наглухо прикрыв и задвинув засовом толстые стальные заслонки, другие - распахнувшись настежь и обнаружив затхлое нутро, где, кроме пушистой пыли, ничего уже не было на острых ребрах колосников.

Гость провел холеным пальцем по ребру, счищая пыль, и оттого показался Лосеву чуть более близким, человекоподобным.

Но ничего не было сказано ни возле печей, ни после спуска на первый этаж, в демонстрационный зал музея. Гость бегло осмотрел стенды с пожелтелыми фотографиями, документы, увенчанные изображением птицы. Задержался перед витринами.

Там, за стеклом длиной в пятьдесят метров, давно слежалась бурой массой женская, мужская и детская обувь - она и в новом-то виде была такой нелепой, тяжелая старинная обувь, а теперь еще сохла два века слоем выше человеческого роста, и трудно было разобрать подробности. Игрушки тогда тоже были не чета нынешним… Во всю длину зала, высотой почти до половины стен - срез толщи линялых медведей, грузовичков и мячей, сморщенных, как печеные яблоки. Множество совсем убогих кукол-самоделок из мешковины, размалеванных сажей…

Витрины были сделаны сразу после того, как здесь все кончилось. Огромные витрины, реклама древней всемирной парикмахерской, где выставлен напоказ целый стог волос: жестких, курчавых и черных, шелковистых русых, длинных, льняных детских кудряшек и седин, состриженных целиком, до корня. И маленькие витрины, полные радостного блеска, - золотые россыпи, сказочная пещера, аквариумы с яркой радостью, до половины заваленные золотыми и серебряными коронками, иногда и с зубом в середине, заваленные искристыми драгоценностями, обручальными кольцами…

Закат немыслимо раскалил перисто-кучевое небо, когда они выбрались на плац. Дальше несколько бараков были в натуральную величину сделаны из черного мрамора, и гнутые столбы ограды тоже, и посреди плаца огромные, выше бараков, изломанные мраморные фигуры с гигантскими провалами гдазнив сплелись, протянув руки к Вечному огню, Собственно, в реальной части разрушение тоже было остановлено; железо, дерево и прочие материалы законсервированы в те времена, когда люди сумели надежно это сделать, и хорошо, что к тем временам успела образоваться ржавчина и дерево подгнило, иначе все казалось бы слишком новеньким, неправдоподобным, как макет.

Остановились возле огня в бронзовом венке. Маска гостя, суровая, заострившаяся, оживлена только пляшущими бликами.

Суровость может объясняться по-разному. Как знать, может быть, дойдет он из чистой вежливости до ограды, извинится и исчезнет, струнным аккордом колыхнув траву. Исчезнет вместе с немыслимо радужным будущим, со всеми надеждами на новую эпоху, потому что одно дело - прочесть в сознании землян память о кровавом прошлом, прошлое у всего Галактического Союза наверняка было не лучшим, и совсем другое дело - самому явиться в такое место, где еще каких-нибудь несчастных два века назад, в масштабах Союза - вчера, трудилась вот этакая фабрика, образцовое промышленное предприятие. Явиться, имея в качестве гида самолюбивого Координатора, который испытывает гордость по поводу того, что его предок в девятом поколении свалил гусеницами танка ограду этой фабрики и навсегда прекратил работу в ее цехах. И не просто гордость, а еще и чувство превосходства: на, мол, смотри, чистоплюй, вы там уже сто тысяч лет на арфах бряцаете, праведники, а мы…

Да, снова закроется для нас мнимый “коллапсар”, и теперь, видимо, очень надолго.

Святополк представил себе, как недоумевающего Мухаммеда или другого пилота на подходах к оболочке берут этак бережно вместе с кораблем и возвращают на стартплощадку. Или стирают память о координатах “коллапсара” в мозгу всех землян.

Или…

– Идемте, - ровно и мелодично, как всегда, выговорил гость, резко повернулся и зашагал вдоль полотна к железнодорожному въезду. Сгустились сумерки, и Святополк явственно представил себе другой возможный исход своей авантюры.

В том ли беда, что закроется “коллапсар” и Совет отдаст Лосева под суд?

Ведь Галактический Союз из чисто гуманных соображений - поди знай, как они там понимают гуманность, - может не только не отозвать посла, но и, наоборот, слишком заинтересоваться Землей. Гость говорил, что такой молодой, еще недавно столь жестокий мир они обнаружили впервые. Ну что ж, вот и начнут нас… гм… переделывать, избавлять от вредных наследственных свойств. Действительно, было ли их прошлое таким же страшным? Может быть, земляне - космические выродки, раса садистов, а все остальные цивилизации даже мух убивали, крепко посовещавшись? Ведь это, в конде концов, даже опасно - космическая экспансия вчерашних любителей душевых с сюрпризом…

Святополк шел на подгибающихся ногах, боясь даже поднять глаза на упруго шагавшего спутника. Попытаться изменить ситуацию? Поискать какие-то мудрые, точные слова? Да- ром. Нужны ему твои звуковые волны. Вероятно, ты для него теперь объект исследований, возможно, грядущих экспериментов, но уж никак не субъект, не существо, к которому применима этика. Объект, а не субъект… Знакомое словосочетание.

Разве не тех же взглядов придерживались строители фабрики?

Существо, к которому неприменима этика. Низшая раса. Нидерменш. Непригодные уничтожаются, изолируются, так, так… Столбы, загнутые внутрь, ярусы хищной проволоки.

Скорлупа напряженного пространства.

Гость остановился и обернулся, уже стоя за воротами, в пышной траве, в лиловом свежем воздухе, и было уже трудно разобрать выражение его глаз.

– Что мы будем делать дальше, Координатор? Бы еще что-нибудь мне покажете?

Святополк, чувствуя, что безудержно краснеет, ответил:

– Я - нет, извините… Скоро меня сменят. Мы ночью отдыхаем, восстанавливаем силы.

– Хорошо, тогда и я отдохну до утра. А завтра вы будете со мной?

Лосев молча кивнул. Ему никогда в жизни не бывало так стыдно.

“…Я убедился, что мою бедную голову, пожалуй, и в самом деле надо чистить, всерьез чистить от гнусных комплексов, от позорной подозрительности. Прости меня. Я примерил твой мир к образцам земной этики. Я оказался непростительно горячим, я совсем запутался и ничего уже не понимаю. Мы в самом деле слишком молоды. Уйди в свои Круги Обитания, где двадцать солнц горят над невообразимым раем бессмертных селений. Дай нам созреть. Вы там даже не представляете, какое непомерно гордое, ранимое, страстное, противоречивое создание - землянин. Как самозабвенно он совершает ошибки, как сладко раскаивается потом. Уйди, оскорбленный ангел, оставь мой грех на плечах моих. Я пошел в своих выводах дорогой, подсказанной суровыми предками, и тем обнаружил, что раны человеческой души еще не зажили. Уйди и прости, ангел”.

Легко, словно пар, гонимый ветром, гость подошел к Святополку, ласково положил руку ему на плечо: - Раны не заживают никогда, Координатор, любимый брат мой.

И, наклонившись, сорвал несколько белых кашек и несколько головок клевера и спрятал их под рубашкой, ярко-голубой даже в сумерках.