Фата-Моргана №4

ЖЮЛЬ ВЕРН В АДУ

Письмо покойного писателя своему издателю:

ИНФЕРНОПОЛЬ, 00, БРАТМОНД А.Д. 0000.[11]

Наконец-то, дорогой друг, я подошел к тому, чтобы описать свои первые впечатления об аде. Не ожидайте ничего связного, потому что только вчера меня распотрошили при Даменти и Щарпи, самое легкое наказание в этой знаменитой своей несправедливостью исправительной тюрьме. Но вас озадачивает уже слово Шарли. Так далеко зашли они здесь в своем великолепном обращении. В общем-то это в некоторых отношениях весьма скверное место с частично весьма устаревшим хозяйством. Подумайте о том, что еще не существует изотермической карты ада, так что я сам не смог узнать ничего надежного о распределении тепла. Во всяком случае, я сначала получил жестокий насморк, потому что мой вход находился на северном полюсе ада. Формальности были довольно простыми… Помятый зубной врач быстро отремонтировал прикус моих зубов, чтобы облегчить мне стук ими. А пылкий химик, посланный сюда для освежения, при помощи реактивов установил, какая у меня душа — кислотная или щелочная. Третий служащий, в белой майке вареного, подтвердил на бумажке, что я принадлежу к несъедобным субъектам. Здесь существуют две категории душ: съедобная и несъедобная. Как я увидел позже, у меня есть все основания радоваться, что я принадлежу к последней. Интересной была и книга визитеров, в которую мне позволено было заглянуть, вероятно, из гордости такими высокими посещениями. Мне не показали только первую страницу; я, несомненно, был бы ослеплен, так она была горяча. Все же на одном из листов я увидел подписи: Данте Алигьери и Публий Вергилий Марон. Так его путешествие в ад не было выдумкой! Я спросил адрес дьяволицы по имени Джоконда, с которой в молодые годы я познакомился в Париже. Передо мной тотчас же раскрыли адскую книгу записей, которая занимала целое помещение библиотеки. Там было записано 34 913 миллиардов имен. Десять журналов содержали только имена безымянных из предыстории и тому подобное. После седьмого нажатия на клавишу эдисоновского читательного аппарата незнакомой мне конструкции я нашел свою Джоконду, которую теперь, правда, звали Долорес. Она обслуживала в сатанинской консерватории тик-машину, в основном предназначенную для производства мучений. Что же касается вышеупомянутого Эдисона, то он — невостребованный гений-изобретатель, от которого в четвертом поколении произошел Эдисон (Томас Альва).

Я не могу объяснить, как я попал в Инфернополь. Было какое-то движение, поляризация, изменение моего агрегатного состояния — не знаю. Во всяком случае, путешествие было не из приятных. Сначала мы пролетели через зону высокой мефистики (от Мефисто). Со всех сторон беспрерывно щелкало и раздавались удары бичей. В воздухе висели звон и пение, исходящие от телефонных проводов, молитвенных проводов, как сказали мне позднее. Не знаю, но у меня было чувство, что меня ведет какой-то провожатый. Это чувство тоже не могу выразить четко. Даже намеками. У меня было нечто вроде проекции сверху, слабое представление, что поблизости от меня есть какое-то существо, которое… только не смейтесь надо мной… существо, похожее на жуткий звук (!). Я не знал, что это у меня было необъяснимое, смешанное представление, что вблизи меня находится нечто, порождающее страх, трижды под ноты фа гобоя. Что знаете вы в своих земных телах о том, какие возможности имеют существа в поту стороннем мире? Какие мезальянсы там могут происходить! Я не видал это существо, не слышал его, не обонял, не осязал и не ощущал его на вкус, но оно было здесь. Не ощутимое никакими чувствами, оно было во всех моих чувствах. О… Оно…! Я называю его так, потому что не знаю, мужского или женского пола оно было. Конечно, я склонялся к последнему предположению. Именно там, в определенном месте, стояла доска с прозрачным объявлением: «Лететь налево». Двигаясь мимо этого анонимного указания, я ткнул указательным пальцем в то место, где кончался текст. С громким «О-ох!» я отскочил, обожженный или ошпаренный, потому что в аду все нагрето до точки кипения. Однако нечему же я коснулся этого места? В меня вторглись ЭТО. Конечно, ЭТО позволило мне сделать это из озорства.

Меня внезапно охватил жестокий холод. Я услышал что-то похожее на неслышный голос — ЭТО говорило со мной: «Здесь повсюду фабрики холода, где подготавливается охлаждающая смесь. От 1000 градусов ниже нуля и ниже. Потому что холод обжигает сильнее, чем жар. Наибольшего жара мы достигаем охлаждением». Я все четко слышал неслышимый голос. Внезапно я увидел стоящего человека, который буквально превратился в ледяной столб. Глаза, рот, борода образовывали меленькие ледяные ледопады. В его карманах были прелестные карманные глетчеры. Он протянул мне четырехугольную пластинку из шлифованного кристалла — свою визитную карточку. Я с удивлением прочел: «Андреас Цельсий, генеральный директор адских фабрик холода». Мой спинной мозг начал превращаться в сосульку, само собой разумеется, снизу вверх. Я забрался в ближайшую пылающую печь, чтобы хоть немного оттаять и попросил двух прыщавых чертей, которые раздували огонь старомодными кузнечными мехами, быть поусерднее. Я наслаждался жаром: до чего же все в мире относительно. Далее, я прошел мимо множества ям со смолой и серой, из которых в небо уходили охи и стоны. Все они были без защитных перил и даже без полицейской охраны. У нас в Амьене, когда я заседал в муниципалитете, ничего подобного не допускали. И никаких дымопоглощающих устройств. В одной из железных ступ высотой в рост человека один необычный рыжий дьявол толок бедного грешника. «Уже целых 3000 лет», — сообщило мне ЭТО. И при каждом ударе песта грешник жалобно взывал к богу. Внизу ступы сбоку было отверстие, в которое дьявол всовывал пальцы своей ноги. И при каждом ударе он бил также и себя по пальцам. И при всей наивности механизации я счел это очень практичным. И так продолжалось уже 3000 лет, причем время здесь не сокращалось. Я с удивлением видел тут и там котлы, в которых в масле варились люди, когда-то знаменитые. Дровяной подогрев! Какие примитивные меры здесь еще использовались. Что бы я здесь ни увидел, все казалось мне ненаучным. И напротив, остроумная особенность: сборище людей, которые непрерывно кувыркались во все стороны.

— Угадайте, — сказало мне ЭТО, — чем их терзают. Ах, вы же не отгадаете. Вы когда-нибудь слышали о блуждающей почке? Ну, а у этих людей блуждающий центр тяжести. Сначала он был в голове, но вот уже — в правом колене, а сразу же за этим он перемещается вверх, в левое плечо. А за этим немедленно следует кувырок, в результате которого центр тяжести тут же оказывается внизу.

Это действительно было похоже на представление в варьете. Проклятая публика: вернее, публика проклятая, — стояла и очень весело смотрела на все это. Я вообще заметил, что мучимые смеются над мучениями других. Это ведь так по-человечески, как же иначе они смогут выносить свои собственные мучения?

В это мгновение меня схватила рука — ведь не могло же быть ничего другого — рука какого-то огромного чудовища. Я почувствовал, как меня схватили, увидел три режущие яркие стальные вспышки, ощутил три дробящих удара в свою грудную клетку, искры брызнули у меня из глаз, ноздрей, ушей и пор и я потерял сознание. Когда я пришел в себя, я лежал в лодке, несомой широким потоком. ЭТО было со мной и рассказало мне, что один из старших дьяволов, Ммммм, левая рука которого была длиной три километра, принял меня за кремень и выбил из меня огонь, чтобы разжечь свою трубку. ОН, конечно, курит души, в основном — курильщиков табака, но теперь примешивает к ним души морфинистов. Таким образом, он получает двойное удовольствие: от табака и от опиума. Я действительно был подходящим кремнем, содержащим много силикатов, как, впрочем и других химических примесей, которые делали меня кислым или щелочным. Ну, должен признать, что я охотнее был бы чем-либо другим, но не силикатом. Это, если можно так выразиться, не существование для интеллигентного человека. Ребра мои весьма сильно болели. ЭТО сделало мне маленькую инъекцию, чем оказало мне настоящее благодеяние.

— Конечно, — ответило мне ЭТО на мой удивленный вопрос, доктор Праваз ведь тоже в аду, он тайком продал нам всем инъекции Праваза. Тут, внизу, много взяточничества и злоупотреблений. Но, боже мой, в иные мгновения иначе действительно невозможно выдержать. Вы спрашиваете, что мы даем в качестве взятки? Что является нашей платой? Вы должны знать…

Лучше бы я не слушал, потому что мне в конце концов стало жарко. Поток, по которому мы скользили, должно быть, был почти кипяток, потому что он испускал тяжелые, удушливо воняющие горелым пары. Насколько хватало глаз, над нами вниз по течению клубами плыл густой, желтоватый чад.

— Вы знаете, что это за поток? — спросило ЭТО и побалакало рукой в кипящей жидкости.

Услышав этот плеск, я ужаснулся. Рука ЕГО давно должна была уже свариться, если жидкость действительно кипела.

— Это похоже на нефть, — сказал я. — Парафин? — ЭТО рассмеялось громче. — Или на маргарин!.. Нефтяное масло!.. Растопленное масло!

— Ага! — ответило ЭТО настоящим женским голосом.

Конечно, это была баба. Мне в голову пришла ужасная мысль.

— А разве это не так?.. Конечно, это так! Жир?! — в ужасе воскликнул я.

— Сало, — ответила она спокойно.

— Человеческий жир?

— Скажем лучше — сало грешников. Которое вытапливается в чудовищных кипящих котлах с обжорами, пьяницами, прелюбодеями. В течение тысячелетий жир маленькими ручейками собирался здесь и превратился в Дунай, Волгу жира.

— Любезная госпожа, — сказал я, — я страдаю от жары, нет ли у вас с собой чего-нибудь освежающего? Совсем немного, может быть, чашечку мороженого. Только позаботьтесь, чтобы в нем не было ванили. Может быть, малиновое или земляничное, я произнес это с мрачным юмором умирающего весельчака.

— Вы должны немедленно охладиться, — не без лукавства сказало ЭТО.

ЭТО флиртовало со мной. А потом лодка ткнулась в берег. Посреди потока находился небольшой остров с возвышающимися башнями крепости, которая таковой не была. Была фабрика. Макробов. Великолепные чистые культуры макробов, которые микробизируются в микрокопировальной установке и посылаются на поверхность земли.

— Это Носонесос, остров болезней, — сказало ЭТО.

Очень интересное место. К сожалению, у меня нет пространства и времени, чтобы все описать подробно, только вкратце: мы вышли из лодки, и я заразился бациллами холодной лихорадки. Благословенный озноб охватил меня, я снова был человеком. Мы снова поднялись в лодку и поехали дальше. Я стучал зубами, словно их уже у меня во рту было 64. Из потока вынырнула голова, красная, как рак, вареная, уставилась на меня и сказала: «Хороший прикус», — потом снова погрузилась.

Поток постепенно сужался, несясь между скальными берегами. Появлялись утесы, все облепленные шлаком и усеянные красноватыми кристаллами.

— Кристаллы тепла, — равнодушно произнесло ЭТО, словно говорило: «Маргаритки». Позже я познакомился с ними поближе. Все наши земные тепловые теории не стоили и ломаного гроша. Тепло — это просто тепло. И свет тоже. И тяжесть. И сила… Мой разум отказался это воспринимать… отказывается он от этого и сегодня. Несмотря на все объяснения, я так и не разобрался в этом. Но что вы скажете, если вы увидите СИЛУ в виде металла, которую можно ковать молотом на наковальне? Подковы из силы на копытах плутониевого адского коня. Сила, протянутая в проволоку: Монеты из тяжести. Консервированный свет в жестяных банках. «Святая физика!» — снова и снова восклицал я. Как уже было сказано, все утесы были усеяны гирляндами кристаллов тепла. Лучше сказать, сталактитами тепла. Здесь было также жидкое тепло, текучее, замерзшее, окаменевшее (вспомните о каменном угле). Казалось, что все неосязаемые вещества воплотились здесь как души, в то время как на небесах, вероятно, физические тела становятся неосязаемыми. В особом смысле, оживленными…

Ну, у меня не было много времени для удивления и вопросов, потому что меня охватило предчувствие, от которого волосы встали дыбом. Мы все быстрее неслись дальше. Скорость потока чудовищно увеличилась.

— Не приближаемся ли мы к водопаду? — возбужденно воскликнул я.

— Нет! — ответило ЭТО со странной насмешкой в голосе.

— Но это ускорение… Я видел такое на Ниагаре… Сейчас должно быть… будет падение!

— О, падение — это нечто совершенно иное, — почти язвительно ответило ЭТО, — но вы до сих пор говорили о водопаде. Разве это вода?

— Са… салопад! — произнес я немного растерянно. — Водопад кипящего жира… Стой! Стой! Я хочу сойти!

Я был, очевидно, в высшей степени смешон, потому что ЭТО громко рассмеялось.

— Сойти невозможно. Поток слишком силен. Мы должны рискнуть упасть вниз… Что дальше? Водопад Замбези лишь немного выше Ниагары, а наш салопад лишь немного выше водопада Замбези. — Я умолк. Язык у меня во рту был словно вареный. Мы стремительно мчались дальше. Вокруг нас все кипело, бурлило, трещало и выбрасывало пузыри… а возле лодки тихое сверкающее журчание, когда ЭТО, играя, погружало руку в это ужасное вещество. Лучше бы это была кровь! Но жир! Сало! Тьфу! Тьфу! Я почувствовал во рту привкус фужолиновой кислоты. Двойного фужолинокислого фидонкоксида… А потом пришло неизбежное… Вниз!.. Нет, это нельзя описать. Я сначала должен найти словарь, чтобы вам это…

Когда я вынырнул из бездны беспамятства, моей единственной мыслью было: я сварился. Как Бронзино, в масле. Но где? Масло, если только это было…

— Нет, вы не сварились, — сказало ЭТО прямо возле моего уха. Мне хотелось ее обнять из-за этого утешающего заверения. — Вы же несъедобная душа, так что все, что касается продуктов питания, для вас совершенно чуждо. Мы в аду отнюдь не нелогичны, — я должен признать, что у меня упал камень с души. Все, что я хотел — так это, чтобы из меня не делали фрикассе. — Вы правы, — сказало ЭТО. — А вы чувствуете себя хорошо только тогда, когда видите свою дьявольщину, когда вы меньше года занимаетесь перевариванием великих X.[12]

Сатанинское понятие о наслаждении. Я перевариваю это. Он всегда имеет привычку слишком много говорить и… он это знает. Что X — это знает и все-таки должен позволить переваривать себя!.. Н-ну!

Мы лежали под цветущим кустом Аса Фоэтида в местности, похожей на парк. Чудовищная вонь ласкала то, что называлось обонятельными мембранами. Время от времени кричала кукушка, но много чаще тот, кого поймала эта кукушка.

— Там находится школа хорошего поведения, — сказало ЭТО.

— Что это такое? Они называют ее так, потому что там учат хорошим манерам… — Но в заключение всего вдруг прозвучал крик боли. Фиолетовое солнце — а на самом деле — внутренняя луна Земли, в чреве которой мы только что находились — стояла на небосклоне, и мы отбрасывали оранжевые тени. Не только я, но и она тоже! Сама она была все еще невидима — для моих слабых земных глаз, но тень-то она отбрасывала! Адская оптика!.. И ах, она была… Да, какой же она была? Я видел тень Астарты, Калипсо или Нелл Гвинн. Тень, которая, собственно, тоже была светом и переливалась всевозможными радужными отблесками.

— Мисс Нелл, — начал я на пробу.

— Меня зовут не Нелл, — ответил она, — Меня пока зовут Ophel.

— Пока?

— Да. Я еще не больше чем Ophel. 5000 лет назад меня вообще звали просто L. 4000 лет назад уже Еl. 3000 лет назад Неl. 2000 лет назад — Phel. А сегодня — Офел… Вы не понимаете?.. α — Любовь, El — семитское «сиятельная», Hel — по-норвежски Богиня, Phel галльское — носительница Ярости… Ophel — покаянная жертва, шекспировская Офелия.

— А как будут вас звать потом? — очень возбужденно спросил я.

— Еще не знаю. Это решает высшая власть, я хотела сказать: дающие имена, называющие нас силы. Которые дополняют и изменяют мои адские имена… На Ахит-Офель, Рахит-Офель или Мефист-Офель… а может быть, также и на Картофель.

Она сдержала смех. Она, очевидно, смеялась надо мной и бессовестно врала. И странно, смех своей вибрацией делал ее все более различимой. И внезапно ко мне пришло озарение. Она же была той, которую я искал, моею Джокондой, которую я знал давным-давно, с самой парижской юности, когда мы оба заслужили ад… Теперь дьяволица Долорес… а я… у меня же еще даже не было адского имени.

Однако я непроизвольно начал писать рассказ. Я, естествоиспытатель! Пришло время заканчивать.

Тысяча приветов от вашего старого Жюля Верна.

Только что я вернулся из кабинета Его Дьявольства. Меня внесли разрезанного на семь раз по семь частей, которые, однако, удивительно хорошо соединились друг с другом. Было, конечно, очень любопытно посмотреть на знаменитого Люцифера. Я разочарован. На нем какой-то налет безразличия. Он сильно постарел, многие участки его тела уже полысели, а рога сильно затупились. Он носит синие очки, потому что больше не может смотреть на огонь. Меня нервировало то, что он попеременно проводил языком то по правому, то по левому уху. Его анатомия позволяет это. Время от времени он потирал живот и цокая. Так и знал! Когда я подавал ему свой договор, он непрерывно бегал по помещению и махал хвостом, как мухоловкой. Здесь была масса мух. Я сделал ему предложение поднять адское оборудование на уровень новейшей науки. Не было даже никакого кадастра. Ему было также предложено ввести радиевые нагреватели: вечно продолжающийся нагрев, высокая экономичность. Как это примитивно — ставить миллион душ на обыкновенные сковородки! (Здесь не было даже термофоров). И при каждом использовании снова нагревать их! Он зевнул. Он не имел никакого представления о новой физике. Он держал подземелье для этих душ. Думаю, он мог бы изготовить полоний из душ поляков. А он все еще бил мух. Одна из них села прямо на мой нос. Шлеп! Тяжелая кисть его хвоста ударила в середину моего лица с такой силою, что я упал без сознания… Меня посадили за стол, но я почти ни к чему не прикоснулся. Во-первых: все это ели, когда оно кипело. А потом я еще не привык к пюре из душ, телам белых тиранов и жареным отцеубийцам. Одно блюдо было похоже на кольца засахаренных мозолей, но это, кажется, было что-то, сделанное из распутных женщин. Я съел только немного горяче-холодного блюда пофинансистски, но потом узнал, что это был сам финансист — горяче-холодный. Позже я извинился перед господами, которых я откушал.

После стола с мингером Ван Свинденом я совершил экскурсию в центр ада. Чудовищное шарообразное пустое помещение, наполненное светом пламени всех чувств. Частично белого, частично красного. Везде мерцающие вспышки факелов. Русские домовые играли в футбол нитроглицериновыми бомбами. Ван Свинден с триумфом показал мне, как бедные души от мучений лезут на стену: миллионы и миллиарды, а потом снова падают в огонь. Эта непрерывно накатывающаяся волна так сотрясает стены Земли, что вертит весь земной шар. В этом и заключается причина вращения Земли вокруг своей оси. Об этом писал, когда еще жил на поверхности Земли, Великий согреватель земного шара. Разгадыватель ада и вращатель земной оси. Еще раз пока.

Ж.В.

(Перевод с нем. В. Полуэктов)

ЖЮЛЬ ВЕРН НА НЕБЕСАХ

Письмо покойного писателя своему издателю.

ДОМ ЛАЗУРЬ, по ту сторону дней и лет.

Дорогой друг, наконец-то я собрался выполнить свое обещание и сообщить вам о моем теперешнем местопребывании. Это будет немного, потому что я сам знаю еще слишком мало. Я должен подходить постепенно. Я должен медленно… как будто только что вернулся… привыкать к вещам… втягиваться в них… словно вписываться в них. Хотя я в последнее мгновение все еще был связан несколькими узлами в полотнище моего савана, но теперь больше уже не знал, что означают эти узлы. Я, должно быть, тогда был очень растерян. Я помнил только, что Чувствую большое неудобство во время своего полета через Вселенную, видя Землю, которая становилась все меньше и меньше. И я был так наивен, что судорожно цеплялся за свое видение мира. И, несмотря, на это, я неудержимо терял его. Я мчался под Млечным Путем, который, должно быть, был настоящим мостом «Откуда и Куда». Так логарифмически можно здесь выразиться, если здесь вообще можно говорить. Потому что настоящий местный язык здесь — молчание. Ни вопросов, ни ответов. Все идет само собой…

Святой Петр, кажется, был сказкой. Но я слишком много болтаю об этом. Может быть, я просто его не увидел, потому что в течение целой недели был слеп. Хотя был оснащен своим собственным «Больше света» и мне в гроб положили черные очки. Как, однако, человек близорук в своей проницательности! Мне в конце концов дали очки, стекла которых состояли из десятидюймовых маленьких броневых пластинок из ковкой стали. Только тогда я смог различить главные детали. За сотню лет я, должно быть, привык к тому, что перешел на пенсне с дощечкой из тикового дерева. А тем временем я мог видеть только святое сияние, исходящее от персон, которые мне встречались, и так слепившее меня, что я не видел их лиц. Были это святые?.. Или ангелы? Когда я с ними заговаривал, они только описывали вокруг меня эллипсы, словно настоящие небесные тела, которые тоже были ангелами. От этого у меня сначала немного кружилась голова.

При моей любознательности, которую вы хорошо знаете, небеса представляли для меня большую привлекательность, потому что я надеялся разрешить здесь все загадки природы, которые я романизировал на Земле — написал о некоторых из них романы. Я испытывал неутолимую жажду знаний, поэтому я обрушил поток вопросов на первое же существо, которое я встретил. Какова природа, эфира? Каково решение квадратуры круга? Существует ли вечный двигатель? На Северном полюсе суша или вода? И так далее… Я даже не заметил, что я всего лишь рогатый жук для сверхразумных и по сравнению со мной всезнающих существ. Наш разговор, должно быть, выглядел очень смешно, потому что я слышал смешки поблизости от себя. Неужели здесь тоже смеялись? Я вздохнул. Это были два господина, настоящего, земного смеха которых здесь давно уже не было слышно. Я посмотрел на них, они показались мне удивительно знакомыми.

— Вы не узнаете меня, мистер Верн? — весьма оскорбительным тоном спросил один из них. — Меня зовут Капитан Немо.

— Капитан Гаттерас, — с поклоном представился другой.

— Как? — совершенно захваченный врасплох, воскликнул я. Разве вы не герои, которых выдумал я?

— Не существует никаких выдумок, — улыбнувшись, сказал Капитан Немо. — Человек может представлять собой только то, что уже существует вне его мозга. Я и мой друг Гаттерас старше вас и уже действовали в других романах, когда вы в своей банке с сардинами, полной фантазии, сочиняли самый первый из них.

Я был немало поражен. Но эта встреча имела для меня большое практическое значение, потому что сейчас у меня было двое надежных провожатых, наставников и почитателей. Моей же первой задачей было довольно быстро привыкнуть к почитанию или поколению. Вы бы сказали: акклиматизироваться. К сожалению, мой рот закрывает рука. Я не могу убрать ее, как бы мне хотелось, иначе я могу немного приоткрыть вам глаза. Так что удовлетворитесь некоторыми намеками. Подумайте о том, что мои друзья были почти всезнающими.

— Напротив, — продолжал Капитан Немо, — мы большинство своих земных знаний сдали в гардероб. Мы до поры до времени чистые существа, которые состоят почти из одной мудрости. Мне кажется, что человек является в мир увешанный всевозможными орденами: за каждое достойное деяние в жизни получает разрешение повесить себе новый орден. За спасение жизни он вешает себе медаль за спасение, за покорение Порт-Артура…

— Верно, — согласился Капитан Гаттерас. — В аду еще ничего неизвестно, на Небесах уже больше ничего неизвестно. Мы оба уже почти все забыли. Мы должны вообще все забыть. Вы тоже все забудете. Привыкнете к нам. Все — привычка. Естественный ход событий — привычка и сверхъестественный — тоже.

— Итак, все мои земные знания были ненужными?

— Почти.

— Но некоторые вещи ведь верны всюду! Ведь существует же, по крайней мере, математика.

— Это — самая большая ложь из всех!

— Но дважды два при всех обстоятельствах четыре! Даже на Небесах!

— Ни в коем случае!

— Ах, так! Сколько же тогда?

— Вы должны сами узнать это. Здесь каждый должен узнать все сам.

— Но ваше незнание имеет больше содержания, чем может иметь земное знание, — добавил другой. — Что могло знать трехмерное существо?

Молния понимания сверкнула у меня в голове.

— Ах, так! Действительно существует четвертое измерение?! Это не сон мечтателя, не бред больного?.. Разве может быть на Небесах четвертое измерение? И я поднялся в него? Ну тогда я у цели своих возможностей. Во всяком случае, я рад, что я буду жить вместе с двумя своими старыми друзьями…

— Со мной — нет, — сказал Капитан Немо.

— Со мной тоже — нет, — произнес Капитан Гаттерас.

Я был поражен. Вдруг у меня словно пелена с глаз упала. Перед моими глазами ярко вспыхнуло, и я воскликнул:

— Ах! В конце концов, не принадлежите же вы к пятому измерению?.. Нет, это же немыслимо! Четвертое измерение, во имя Бога… но пятое… совершенно немыслимо! При всей моей известной фантазии немыслимо!

— Мы и в самом деле не принадлежим к пятому измерению, сказал Капитан Немо.

— Так я и знал! — с триумфом воскликнул я.

— Но я из шестого, а Капитан Гаттерас — из семнадцатого измерения.

Я с открытым ртом уставился на него. Меня охватило чудовищное головокружение. Все вращалось, как в мчащейся карусели, к которой сидело мое сознание, и я потерял сам себя. Невообразимо! По ту сторону дважды двух. По ту сторону этого места и потустороннего мира. У меня было такое чувство, словно я падаю в бездонную пропасть, только не вниз, а вверх. Я непроизвольно посмотрел вверх. Но я вынужден был тотчас же закрыть глаза за броневыми пластинками и боязливо вцепился в Капитана Немо. Но тот дрожал всем телом, как от удара, хотя в этом мире не могло быть никакой силы удара. Дрожало вообще все вокруг, дрожало вверху и внизу, в каком-то музыкальном ритме. Я имел смутное представление о вибрации атомов… Но это, должно быть, была она. Много больше!

Для этого не было слов ни в одном земном языке.

— Что это было? — спросил я спустя некоторое время, которое я не смог измерить. Мои голосовые связки с огромным трудом издавали звуки. Капитаны молчали.

— Это был… Бог? — прошептал я в своей наивности.

Они, словно окаменев, посмотрели на меня. Разве я произнес богохульство? Но моя глупость и любопытство заставили Меня задать новый вопрос:

— Это был… архангел? — собственно, я хотел спросить о другом высшем существе, но, честно говоря, мужество мое почти иссякло. Я начал чувствовать себя здесь потерянным. Меня так обсыпало солнечной пыльцой, что у меня появился недостаток мужества и смелости.

Прошло довольно много времени, может быть, два земных часа, прежде чем мы трое собрались снова и восстановили равновесие.

— Это было… — сказал Капитан Немо все еще дрожащим голосом. — Э-э… присутствие… случайное появление чего-то из еще более высшего измерения.

— Еще более высшего! — вскричал я. — Насколько более высшего?

— Мой теперешний глазомер, — сказал Капитан Немо, — моя настоящая способность видеть измерения простирается только до 724 измерения…

Я рухнул, потрясенный, словно молнией пораженный. Я не знаю, как долго я лежал без сознания. Когда я очнулся, он закончил фразу:

— …это я вижу ясно. А приблизительно я могу уже измерить 1198 измерений. Что вы об этом думаете, капитан Гаттерас? Вы же выше меня на целых 11 измерений.

— Я думаю, — сказал тот, кого спросили, — что это было что-то из измерения на 3003 выше нашего, потому, что это находится на пределе моих возможностей. Оттуда и ниже я все вижу ясно.

— Так что это намного меньше, чем Бог, — сказал я вполголоса, — и, кажется, это даже не ангел… только обычный святой, который теперь вернулся домой за 3003 измерений. Точное местоположение его жилища мы трое определить не можем.

— Ничем не могу вам помочь, — сказал Капитан Немо и умыл руки в чем-то, что могло быть только невинностью.

— И вы знаете, — собравшись, продолжил я, — что когда я это заметил, моей внутренней мыслью было, что это явление не может быть божественным… Это мелькнуло в моем органе догадки: может быть, это Адам!

Оба капитана с улыбкой переглянулись.

— Я вижу, что вы все еще мыслите, концентрическими категориями, — сказал Капитан Немо. — Вам все еще кажется, что ваша маленькая Земля является центром Вселенной.

— И что ваш старик Адам не только первый человек, но Первый во всей иерархии людей, человекоподобных и обладающих человеческими возможностями.

— Я могу так думать! — гордо воскликнул я. — К сожалению, я так и не смог его увидеть, но он, конечно, уже принадлежит к 5000 измерению, в то время как мне еще предстоит попасть в четвертое.

— Утешьтесь, — усмехнулся Капитан Гаттерас. — Ваш прародитель все еще принадлежит четвертому измерению. Заверяю вас, все две тысячи лет! Он пройдет немного дальше, выберется в пятое измерение, и это все. Вы хотите его видеть?

Я с восхищением согласился. Какое счастье познакомиться с таким знаменитым и уважаемым человеком. Он же должен бродить здесь среди других святых, как Бог!.. Вскоре мы двинулись с места, это значит, я перешел в то загадочное состояние, которое является здесь эквивалентом движения. Мне не хватает рудиментальных технических выражений, чтобы описать четырехмерную физику. Прошел некий интервал… я нарочно не говорю «время», потому что не знаю, чему здесь соответствует эта категория. Мы, кажется, куда-то двигались, хотя мы ничего для этого не делали. Внезапно я остановился и снова стал видеть — но не глазами. Я увидел человека в одеянии иезуита… я узнал его; потому что однажды видел его портрет в «Иконографи Женераль».

— Как сюда попал Торквемада? — воскликнул я. — Этот тиран и сжигатель еретиков? Это чертово отродье в небесной обители!

— Почему нет? — возразил Капитан Гаттерас. — Он же не грешник. Может же человек не быть грешником. К греху относятся как к преступлению, измене. Сознание, намерение, желание. Это те вещи, которых у человека нет. Или есть в таком бесконечно малом количестве, что они практически незаметны. Человек — это микроб в микрокосмосе, рассматривая с точки зрения космоса, он отвечает за свои поступки не более, чем тифозная бацилла, от которой умирает больной. Почему же бацилла Торквемада должна жариться в аду? В ад, возможно, попадают другие типы людей… Вы же все еще мыслите антропоцентрически и считаете человека центром всех интересов, существом — венцом творения. Отвыкайте от этого как можно быстрее, если хотите выглядеть как можно более интеллигентным… Ну, вот мы уже на месте.

Мы преодолели некое пространство… или лучше сказать интервал. Нельзя же знать, какую бессмыслицу говоришь, произнося здесь «пространство». Я действительно уже забыл всю таблицу умножения. Мы стояли на краю долины — нечто вроде естественного цирка, с зеленой травой и деревьями. Долина была необозримо огромна и терялась за далеким горизонтом. И она была наполнена плотной толпой людей.

— Здесь, должно быть, теперь 17 миллионов человек, — указывая вниз, сказал Капитан Гаттерас. — Ваш Адам тоже там, внизу. Вы встретитесь с Первым Человеком.

— Кто же все эти обнаженные люди? — изумленно спросил я.

— Исключительно Адамы, — ответил он, подавляя смешок. Исключительно Первые Люди, исключительно прародители рода человеческого с 17 миллионов таких же планеток, как ваша Земля. 17 миллионов Адамов. Теперь, если угодно, ищите своего Адама.

— Голые земные черви, — сказал Капитан Немо. — Нагота как мундир. Фиговые листки они сдали в гардероб. С вами произойдет то же самое. Ну, отправляйтесь туда и… дозревайте. Знания, которыми вы лакомились с этого дерева, скоро снова будут вами забыты.

Они ни были истинными.

Если бы я не был уничтожен до этого, то теперь я был бы… Но я вижу, что это не выразить земным языком. Потому что на нашей Земле нельзя вообразить несуществующее или ничто. Но я в это мгновение чувствовал именно это. Я воздел, руки к небу и простонал:

— О, солнце!

Так как я больше не мог сослаться на Землю, я непроизвольно обратился к высшей математике.

— Не взывайте к Солнцу, — сделал мне замечание Капитан Немо. — Ваше Солнце — это не солнце.

— А что же тогда? Всего лишь планета?

— Даже не планета… Всего лишь Луна.

— Солнце — всего лишь луна? — вскричал я в полном отчаянии прирожденного и воспитанного гелиоцентриста.

— Луна планеты из системы Солнца, которое я сам не могу видеть. Капитан Гаттерас тоже не видит его. Оно находится по ту сторону существующей для нас точки исчезновения. Как далеко по ту сторону? Как вы думаете, Капитан Гаттерас, это нечто из… измерения выше 3003, которое вас так напугало, видит достаточно далеко, чтобы различить это солнце? Я сомневаюсь в этом.

— Я тоже, — ответил Капитан Гаттерас.

Однако на сегодня достаточно, дорогой друг. На этот раз я хотел дать лишь слабое представление о непостижимости того, на пороге чего я здесь стою. Через очень маленький глазок я смотрю вниз, в бесконечность, и жду, пока у меня не появится чувство, которым я смогу охватить ее всю.

Всего хорошего, привет вам от бесконечно запутавшегося, значительно уменьшившегося Жюля Верна.

(Перевод с нем. В. Полуэктов)