Felix

Глава 7 Порванная петля

Филипп начал издалека. Они сидели в бильярдной, потягивая коньяк, в карты играть расхотелось. Игорь узнал, что до двенадцати лет Филипп жил в доме своей бабушки, пока его молодая мама устраивала свою жизнь в Испании. Филипп появился на свет до того, как его отец, сеньор Авилес, успел развестись с первой женой. С Матвеем они познакомились на ипподроме, когда тому только исполнилось восемь, бабушки водили обоих мальчиков на тренировки три раза в неделю. Они подружились. Филипп был старше на два года и всегда подстрекал младшего товарища на проказы и хулиганство.

Спустя несколько лет судьба раскидала друзей по свету. Филипп перебрался в Испанию, к тому времени его мать успела выйти замуж за его отца, который наконец оформил развод, и разойтись с ним ради новой любви к молодому хозяину конного завода в Хересе. Юный Филипп начал постигать науку коневодства, а в свободное время играл в поло.

Матвей между тем подрос, преуспел в спорте и был замечен Ройтером, который оплатил его учебу в школе для жокеев в Англии, как только парню исполнилось четырнадцать. Друзьям удалось не потерять друг друга из виду, семья Филиппа часто приглашала Матвея провести летние каникулы в Испании.

Принадлежащий семье Филиппа завод имел историческую ценность, дед его отчима выкупил бывший конно-военный завод Херес-де-ла-Фронтера, превратив его в экспериментальную генетическую лабораторию, где вывел знаменитую андалузскую породу, завоевавшую сердца многих любителей лошадей своим нежным и послушным характером.

В Хересе выращивали несколько пород лошадей, там были не только андалузцы, но и арабские и англо-арабские лошади. Отчим Филиппа сделал все возможное, чтобы у них появились и чистокровные верховые жеребцы, хотя многие не воспринимали его селекционно-племенные работы всерьез, ведь для того чтобы добиться успеха, требовался многовековой опыт английских конезаводчиков.

К двадцати годам Матвей уже заявил о себе в мире скакового спорта. Ройтер возлагал на него большие надежды. Как-то в конце лета Филипп уговорил его сбежать из дождливой Англии к нему в гости на пару недель. Тогда Матвей впервые увидел Феликса, ему еще не было шести месяцев. Филипп показал ему чистокровного жеребенка, хвастаясь его безупречным экстерьером. У Феликса были четко очерченные суставы, длинный пропорциональный корпус, он еще бегал в табуне рядом с мамой, а Филиппу уже не терпелось начать тренировки.

В следующий раз Матвей приехал к Филиппу вместе с Ройтером и Ниной, они совершали обычный ежегодный вояж по конным ярмаркам. Андалузская порода Ройтера не интересовала. «Они хороши для испанских парадов и арены», — говорил он об испанских лошадях.

Марк Аркадьевич не терял надежды найти свой «бриллиант». Проблема всех владельцев будущих чемпионов заключается в том, что скаковую лошадь приобретают в юном возрасте, еще жеребенком, а тренировки начинаются, когда лошади исполняется год, и то без галопов, поэтому первый результат своего выбора хозяин видит не раньше чем через два года. Ройтер не раз покупал кота в мешке, руководствуясь родословной, экстерьером и своей интуицией. «Настоящие чемпионы, как гении, рождаются раз в сто лет, — любил повторять он. — Чистота породы — это еще не залог успеха, но мне повезет».

Когда Филипп вывел Феликса, у Марка Аркадьевича перехватило дыхание. Жеребенка недавно отлучили от матери, он только привыкал к недоуздку и получал первые уроки дисциплины, но уже тогда в его шаге угадывалась поступь чемпиона, по крайней мере таким увидел его Ройтер, увидел и уговорил продать, оставив Феликса крепнуть и развиваться в хорошем климате Испании.

Филипп растил и тренировал своего любимца, пока ему не исполнилось полтора года. Матвей часто наведывался в Испанию посмотреть на первые тренировки, давая возможность Феликсу привыкнуть к нему, установить контакт.

Потом лошадь перевезли в Баден-Баден к лучшему скаковому тренеру Германии. Когда Феликсу исполнилось два года, он показал первый галоп. Первые сто метров за 5,4 секунды. Тогда пошли первые стуки и разговоры. Ройтер уже не сомневался, что на этот раз угадал.

Две тысячи шестой год стал для них годом громких побед. За свою короткую карьеру Феликс успел набрать больше ста очков, выиграл два престижных кубка в Англии и активно готовился выступить на Королевских скачках — Роял Аскот. Филипп стал главой команды, сопровождающей Феликса на всех заездах. Матвей достиг пика своей формы, и они с Феликсом делили одну жизнь на двоих.

Ройтер отлично осознавал, что такое везение случается только однажды. Он отдавал себе отчет в том, что ближайшие несколько лет будут лучшими в его жизни. Он слишком долго ждал этого, чтобы не быть готовым, но все равно испытывал страх. Он боялся, что Феликс получит травму перестанет показывать результат, — такие случаи уже были, когда пик возможностей лошади приходился на два года, а потом шел спад.

Ройтер жаждал побед, триумфа. Он потерял сон в предвкушении начала сезона и, как ни старался убедить себя, что в жизни есть вещи поважнее, не мог смириться с тем, что такое с ним происходит первый и последний раз.

Феликс еще не выиграл Аскот, не сделал круг чемпиона в Дубае, а Ройтер уже скучал по этим временам. Его сердце сжималось от мысли, что он никогда не сможет пережить эти чувства вновь. Нужно было дожить до пятидесяти шести лет, чтобы узнать, что такое настоящее счастье, как чувствует себя человек, оказавшийся на вершине мира. Никогда деньги не приносили ему таких эмоций, никогда еще он не плакал по ночам от любви ни к одному живому существу.

Игорь так и не понял, что именно потревожило его сон. Вернувшись из бильярдной, он уснул еще до того, как его голова коснулась подушки. Открыв глаза, он несколько секунд растерянно моргал, вглядываясь в темноту. В щель между занавесками пробивался лунный свет, было прохладно, он подумал о том, чтобы прикрыть окно. В тот самый момент, когда его нога опустилась на коврик из шкуры пони, раздался странный шум.

Мягко ступая по доскам гикори, Игорь подобрался к двери, ведущей на винтовую лестницу, и прислушался. Тишина. Он замер, затаив дыхание. Что-то неуловимое пробудило в нем неосознанное чувство тревоги. Ни звука. Он продолжал стоять, вслушиваясь в тишину. Вдалеке заржала лошадь, было слышно, как колышутся ветки деревьев за окном.

Чьи-то громкие шаги раздались прямо за дверью. От неожиданности Игорь резко отпрянул назад. Его сердце бешено заколотилось. Кто-то побежал вверх по лестнице, громко шлепая босыми ногами по ступенькам. Потом снова наступила тишина. Игорь присел на корточки, прижавшись ухом к двери.

Через несколько секунд он уловил тяжелое дыхание, кто-то дышал там, на лестнице. Он знал, что дверь была заперта, и все же испытал страх. Тот, кто был за дверью, молчал и дышал так, как будто задыхался от долгого бега. Игорь собирался подать голос, спросить, кто там, но онемел и не мог выдавить из себя ни звука. Он ощущал враждебность, исходящую с другой стороны двери.

Он продолжал сидеть на корточках, вслушиваясь в прерывистое дыхание, срывающееся на хрип. Его кожа покрылась мурашками, в голове звенела пустота. Послышался звук удара, и дверь содрогнулась. Игорь, не удержавшись, упал навзничь, на спину. До него донеслись сдавленные стоны, шум возни, за дверью завязалась борьба.

Он вскочил на ноги и бросился к столу. Ключ исчез. Еще перед ужином он лежал в верхнем ящике письменного стола рядом с бумажником и мобильным телефоном.

Звуки на лестнице резко затихли. Повинуясь внезапному порыву, Игорь вернулся к двери и, положив вспотевшую ладонь на круглую ручку, мысленно досчитал до трех. Дверь распахнулась, отбросив широкую полоску света на черные ступени. Винтовая лестница зловеще проступила из темноты.

Сердце Игоря отчаянно колотилось, он уже не помнил, когда в последний раз ему было так страшно. Он заставил себя постоять какое-то время в проеме, борясь с новым приступом паники. «Нельзя поддаваться этому чувству», — настойчиво повторял он себе.

Никого. Никаких следов. Может, показалось? Шаги, дыхание, сдавленный стон, как будто чей-то рот зажат ладонью. Он не настолько сумасшедший. Что это было? Шутка? Розыгрыш? Местное проявление гостеприимства? Проделки молодежи, которая от скуки развлекается подобным образом?

Уже собираясь захлопнуть дверь, Игорь посмотрел вниз. Что-то блеснуло у него под ногами. Наклонившись, он поднял с порога маленькое кожаное кольцо. Это была порванная кожаная петля, упавшая с ремня. Он спрятал находку в чемодан и улегся обратно в кровать. Дверь черного хода оставалась незапертой, он невольно продолжал вслушиваться в окружающую его тишину.

Каждый дом имеет свой характер, независимо от тех, кто в нем живет. «Аменция» была таинственной и властной. Она принимала людей, мгновенно переделывая их под себя. В доме не было места огрызкам яблок на столах, громкому смеху и сексу в укромных места. Дом был нетерпим к слабым, не позволят сбегать по ступеням, съезжать по перилам, не любил, когда праздно шатались по комнатам.

Так ощущал это место Игорь, прогуливаясь по большим просторным помещениям. За окном стояла прекрасная весенняя погода, гостиная утопала в солнечном свете. Он понял Ройтера, который дал своему поместью такое вычурное название, иначе было нельзя.

Дождавшись одиннадцати, Игорь набрал номер Арнольда.

— Слушай, я просто не верю своим ушам. Что-то хрипело и стонало, — Арнольд зашелся безудержным хохотом. — Может, к тебе хозяин приходил? Может, тебя за этим пригласили, красавчик?

— Не неси ерунды, — Игорь с раздражением перебил друга. — У него есть молодая любовница.

— Ты ее видел?

— Пока нет.

— Может, он ее выдумал, чтобы запудрить тебе мозги? Я не могу! — Арнольд подавился новым приступом смеха. — Расскажи еще раз, как ты прижимал ухо к двери и стучал зубами.

— Слушай, — Игорь попытался вернуть разговор в деловое русло, — завтра приезжает лошадь, а на следующей неделе будет прием в честь чемпиона. Я сделаю так, чтобы тебя пригласили. Ты нужен мне здесь.

— Отлично! — Арнольд оживился. — Я подежурю у твоего черного хода. Газовый баллончик брать?

— Шелковые трусы. Может, отделаешь, как всегда.

— Жду не дождусь, когда приеду к вам в гости. Я смогу сфотографироваться с лошадью? Просто не верится, что животное может столько стоить. — Арнольд выразительно поцокал языком.

— Твои клиенты платят за мазню, которую не понимают, по несколько миллионов. А это живой организм. Что здесь странного? — возразил Игорь.

— Картины живут дольше, чем хозяева, а животные умирают раньше, невыгодное вложение.

— Знаешь, как писал Джек Лондон, — Игорь приоткрыл окно и выглянул в сад, — нет такого преступления, на которое не пошел бы мужчина ради женщины, лошади и собаки.

Снаружи по-летнему припекало солнце. Игорь с удовольствием почувствовал, как быстро нагрелась рубашка на его спине. Он уже привык к тому, что вокруг почти не угадывалось присутствие других людей. Изредка за деревьями мелькала фиолетовая форма охраны, в кустах шуршали невидимые садовники. Всю первую половину дня Игорь провел в одиночестве, и теперь ему не терпелось встретить кого-нибудь, чтобы просто поболтать.

Спустившись вниз по пологому склону, он увидел ряд аккуратных невысоких построек, между которыми находились открытые площадки для лошадей, некоторые из них были покрыты травой, другие песком.

Игорь безошибочно определил конюшню, вход туда напоминал ковбойский салун. Толкнув качающиеся створки, он вошел внутрь. В помещении было прохладно, пахло лошадьми. Гость намеренно громко прошуршал по соломенному покрытию, покашлял, но не получил ответа. Где-то в дальнем деннике громко фыркнула лошадь, с другой стороны в ответ послышался стук копыта по стене.

Заглянув в ближайшую от входа дверь, Игорь обнаружил уютную комнату. Стол, кресло-качалка, небольшой камин — обстановка напоминала гостиную старой дачи, не хватало только тапочек и мятой газеты. В комнате имелась еще одна дверь, за ней оказалась спартанского вида спальня: топчан, несколько икон на стене, шкаф с резными деревянными дверцами, внутри рабочая одежда, форма для всадников, шлемы, пара грязных сапог.

Игорь направился обратно в первую комнату, дабы завершить свою разведку. Он остановился возле старой невысокой тумбы, служившей стойкой под телевизор, и выдвинул верхний ящик. Несколько секунд он с удивлением изучал его содержимое, затем снаружи через открытое окно донеслись обрывки разговоров и смех, он поспешил задвинуть ящик и покинуть комнату.

Филипп и Матвей встретили его с искренней радостью. Он был тронут подобным обращением, но, как только появилась возможность, не забыл обратить внимание на их ремни. Что он хотел обнаружить, он и сам не знал, но ночные события не давали ему покоя.

Филипп был одет в светлые джинсы, заправленные в высокие резиновые сапоги, ремня на нем не было. Матвей был полностью экипирован согласно последней конно-спортивной моде: светлые бриджи с кожаными вставками на коленях и внутренней стороне бедер, высокие кожаные сапоги, темная короткая куртка, в руках шлем.

— Какие новости? — беззаботно поинтересовался гость, потирая руки, как настоящий журналист, жадный до сенсаций.

— Все тихо.

Друзья пожали плечами и обменялись быстрыми взглядами.

— Собираемся перекусить. К двум накроют в саду, — сказал Матвей.

— Как насчет экскурсии? — предложил Филипп.

— Марк Аркадьевич сам собирался показать мне конюшню, — с сомнением в голосе произнес Игорь.

— Да ладно. Марк застрял со своим консельере. — Филипп прищурил глаза. — Вы уже знакомы с Глебом Николаевичем? — Он сказал это с едва уловимой иронией.

— Нет, — Игорь покачал головой.

— Жаль.

— А кто живет в этих милых апартаментах? — спросил Игорь, чтобы перевести разговор в нужное ему русло.

— Это Костина берлога. Иногда он ночует здесь, когда мы достаем его в доме.

Не нужно было быть дипломированным психологом, чтобы составить первое впечатление о жителях «Аменции». Марк Аркадьевич был человеком открытым, общительным, но за этим дружелюбием скрывалась цепкая деловая хватка. Он легко переходил с одной тональности на другую.

За столом, в кругу семьи, он был великодушным отцом, в бизнесе заработал репутацию человека, которому редко приходилось повторять дважды.

Игорь еще ни разу не слышал, чтобы Ройтер повышал голос, даже когда его дочь бросала ему в лицо оскорбления, он сумел сдержаться. В нем чувствовалась сила, заставляющая других, даже не имеющих представления о его деньгах и власти, оказываясь в его энергетическом поле, мгновенно попадать под его влияние.

Что касалось Филиппа, то его мужская красота и обаяние мешали судить о нем беспристрастно. Он нравился всем, и Игорь не стал исключением. Отношение испанца к жизни казалось почти равнодушным, но потом он невольно говорил или делал что-то, что выдавало в нем натуру тонкую, наблюдательную. Он умел быстро обнаружить чужие слабости и не упускал возможности поиграть с человеком, ловко загоняя его в угол. Он проделывал это со всеми, включая Ройтера.

Игорю нравилось, что он не был зациклен на собственной неотразимости, принимая это как неоспоримый факт и изжившую себя тему. В нем доминировали сильно развитое мужское начало и лень, поскольку ему давно уже не приходилось прилагать больших усилий, чтобы добиться своего, ему все давалось легко.

На первый взгляд, в тандеме с Матвеем он казался главным, но, как и в случае Игоря с Арнольдом, это впечатление было ошибочным. Матвей позволял ему многое, но все же чемпионом и главным публичным лицом в этой семье был именно он. Похоже, Филиппа это не беспокоило, но Игорь допускал, что в глубине души он мог мечтать о первом месте на подиуме.

Матвей был обаяшка и балагур. У него было обманчиво наивное выражение лица и шаловливое выражение глаз. Казалось, что в любую секунду он может совершить что-то порывистое, детское. Его хотелось потрепать по коротким волосам, как ребенка, пожурить и купить шоколадку.

Игорь безошибочно определил в нем гражданина мира. Такие люди запросто меняют города и страны, их везде ждут друзья, они повсюду чувствуют себя комфортно и уверенно. Матвей свободно переходил с английского языка на русский и обратно. Он успел много поездить и производил впечатление человека, открытого всему новому.

По дороге к дому Филипп успел немного рассказать о делах семьи. Мать Веры, родная сестра Ройтера, жила в Монако вместе со своим третьим мужем. Сама Вера не торопилась переезжать к матери в Монте-Карло, предпочитая жить со своим любимым дядей. Оксана, любовница хозяина, увлекалась живописью и часто страдала мигренями. Никто никогда не видел ее картин. Услышав это, Игорь удивленно приподнял брови.

— Она днями не выходит из мастерской, — сказал Матвей, и на его губах появилась странная улыбка. — Ее величество подвержено меланхолии.

— Ничего удивительного, — перебил его Филипп, — она рисует для себя.

— Я сомневаюсь, что ее картины вообще существуют. — Матвей покачал головой. — Скорее всего, она просиживает в мастерской, рассматривая картинки в журналах.

— Сколько ей лет? — спросил Игорь, хотя прекрасно знал ответ.

— Так, — Матвей закатил глаза, — давай посчитаем. Я участвовал в нашем дерби в третий раз…

— Ничего подобного, ты познакомился с ней на Буденновском сент-леджер, — возразил Филипп.

— А ты откуда знаешь, тебя вообще там не было!

— Ты рассказывал мне!

— Подожди, — Матвей продолжал считать, — я выступал тогда на Изи и пришел четвертым, заработал восемнадцать очков. Это был его лучший результат за карьеру.

— Короче, ей тридцать пять лет, — перебил его Филипп.

— Скоро будет тридцать шесть, — уточнил Матвей.

В саду был накрыт деревянный стол на восемь персон. Было тепло, но работники на всякий случай поставили несколько обогревателей позади стульев. Игорь с блаженством растянулся на теплой скамье возле каменной чаши с рыбками. Неожиданно для себя он испытал прилив спокойной благодати. Он закрыл глаза и впервые с момента своего приезда в «Аменцию» полностью расслабился. Природа начала оказывать на него благотворное влияние.

Он глубоко вздохнул, насыщая легкие чистым кислородом. Потом еще раз, и, не веря собственному обонянию, снова потянул носом. Ошибки быть не могло. Игорь встал и резко обернулся. В кустах послышался шорох. Он попытался продраться сквозь живую изгородь, но ветви так тесно переплелись между собой, что, отчаявшись преодолеть барьер, он бросился в обход.

Сад примыкал к лесу. Игорь обежал дом с другой стороны и углубился в чащу. Солнце почти не проникало туда, повеяло сыростью, и он, поежившись, в растерянности замер на месте. Вокруг не было ни души. Дом исчез за пушистыми соснами.

Он сам вышел к нему навстречу. Игорь с трудом совладал с собой, чтобы не броситься наутек. Его внешность показалась ему отталкивающей, даже угрожающей. Игорь инстинктивно сжал кулаки. Несколько секунд они не мигая смотрели друг на друга. Наконец Игорь откашлялся и, стараясь придать голосу невозмутимые интонации, произнес:

— Это ты курил траву?

Карлик садовник съежился под его тяжелым взглядом. Игорь пытался вспомнить, как его зовут, и неожиданно в сознании всплыло имя — Гриша.

— Григорий! — Он шутя погрозил ему пальцем.

Маленький человек без возраста опустил голову, отчего сразу сделался еще меньше ростом. Игорь подошел к нему вплотную:

— У тебя еще есть?

Поймав его потеплевший взгляд, Гриша энергично закивал.

— С собой?

Снова кивок.

— Давай.

Гриша протянул ему пухлую папиросу.

Насвистывая, Игорь направился обратно к дому. Только сейчас он почувствовал, как проголодался.