У каждого века есть своя загадка. Таким непостижимым явлением девятнадцатого века была Елена Петровна Блаватская. Издание её писем, а также писем Махатм Мории и Кут Хуми пролило новый, более яркий свет на эту экстраординарную личность. В памяти наших современников она предстаёт женщиной, а не полумифической сивиллой[56] из далёкого прошлого или Пифией[57], изрекавшей какие-то древние предсказания. Хотя со времени ухода мадам Блаватской из этой жизни минуло всего несколько десятилетий, её имя сохраняет магическую силу. Она — одна из непостижимой триады: Сен-Жермен, Калиостро и Блаватская.
Человечество, как сговорившись, упорно обрушивается со злобными нападками на всякого, кто покушается на непогрешимость бездарностей. Только посмейте выступить в защиту или хотя бы заикнуться о том, что за хаосом жизни царит порядок, что всё во вселенной, помимо человека, наделено интеллектом — и оскорблённое общество покажет когти, лишь отчасти скрытые видимостью культуры. Противопоставьте знание немногих невежеству большинства, и вы вызовете у идиотов яростное негодование. Огромная часть человечества крестилась в веру банальностей. В моде глупость, и все люди боятся выпасть из общего стиля. Страшно не то, что оккультист может ошибаться; страшно то, что оккультист может оказаться правым. Мы можем истолковать сомнения в пользу преступника, но в пользу оккультиста — никогда. Преступник нарушает только наши законы, оккультист же, que le Diable I’emporte! (фр., «черт его возьми!»), попирает наши неприкосновенные убеждения.
Нам, как детям, не способным на чувства, свойственные зрелости, до ужаса недостаёт способности быстрого понимания духовных ценностей. Равнодушные к дарованному нам свету и усилиям, предпринимаемым ради нашего совершенствования, мы позволяем нашим мелочным амбициям заслонять более важные проблемы. Мы проявляем терпимость к любым ошибкам, но совершенно нетерпимы к Истине. Мы великодушны по отношению к любому состоянию, кроме состояния мудрости, которое мы, распознав, клянемся уничтожить. Оккультизм считается синонимом надувательства, и философ вряд ли может надеяться на лучшую участь, чем ядовитое зелье из болиголова или распятие на кресте в век, когда учёные слишком поглощены осуждением, чтобы как следует изучить объекты своей ярости.
Неправильное понимание — это, по большей части, отсутствие понимания. Это особенно верно применительно к позиции общества по отношению к мадам Блаватской. Она была бесстрашным выразителем убеждений, которые современные ей мыслители не осмеливались хранить даже в святая святых своей души. Один учёный-материалист выразил презрение от имени всего своего племени, заявив, что девятнадцатый век начался наукой, а кончился суевериями. Он не в состоянии объяснить, как случилось, что столь благородное начало пришло к такому печальному концу. Последняя четверть прошлого столетия стала свидетелем бунта метафизики против крайней глупости физики, зачарованной феноменами. Наука, заблудившаяся в попытках объяснить, произошёл ли человек от обезьяны или нет, настолько увлеклась решением вопроса, откуда мы пришли, что у неё не хватило времени понять ни то, куда мы идём, ни то, как мы должны туда добраться.
На фото: Ранний портрет Е.П.Б.
Для многих учёных религия связана с суевериями и Ньютон является единственным настоящим аватарой силы или материи — в зависимости от научного направления. Софисты, усердно возводящие свою конструкцию из фактов на фундаменте посылок, пренебрегли, однако, некоторыми поправками на человеческую природу. Они забывают, что люди развиваются гораздо быстрей от размышления об идеалах, чем от запоминания научной догмы. Вечно присущий человеческой природе душевный голод, доведённый бессодержательностью научной мысли до уровня стихийного бедствия, требует всё более питательной пищи. Раз псевдоучёные относят оккультные науки к ересям, то им некого винить, кроме себя, если материальная наука не «сдала бога в архив устаревших понятий», а мужчинам и женщинам, обладающим видением, превосходящим человеческое, нет необходимости воскрешать и вновь возводить Создателя на Его вселенский престол.
Ночью 30 июля 1831 года в Екатеринославе Е.П.Блаватская (в то время мадемуазель Ган) «явилась в этот мир среди гробов и скорби», вызванной эпидемией холеры, свирепствовавшей в то время по всей Европе. Это обстоятельство, воспринятое как предзнаменование, дополнительно усугубилось тем странным фактом, что ряса православного священника, спешно приглашённого совершить обряд крещения, загорелась во время этой церемонии и несколько человек получили более или менее серьёзные ожоги. Из архива семейства Ган мы узнаём, что эта девочка с самого нежного возраста пребывала в атмосфере странных легенд и крестьянских сказок. Соприкосновение с азиатскими традициями придало такое великолепие и живость русскому фольклору, что она не могла припомнить такое время, когда у неё не было бы не только твёрдой веры в существование сверхфизических миров с их неземными обитателями, но и до некоторой степени точного представления о тех ролях, которые играют эти невидимые существа в жизни смертных.
На фото: Страница рукописи мадам Блаватской, посвящённой аватарам
Такая окружающая обстановка в столь восприимчивом возрасте содействовала раскрытию оккультных способностей, подготовив таким образом подходящую почву для будущих событий. «С самого раннего детства, — пишет её тетушка, — она была не такой, как все: очень живая и высокоодарённая, искрящаяся юмором и преисполненная необыкновенной отваги, она приводила всех в изумление своими своевольными и решительными поступками. <…> Её беспокойный и очень изменчивый характер, который вовлекал её в неслыханные, недевичьи проказы; её необъяснимое, особенно в те годы, влечение к мёртвым и в то же самое время страх перед ними; её страстная любовь и любопытство ко всему неизвестному и таинственному, потустороннему и фантастическому и, самое главное, её страстное стремление к независимости и свободе действий, стремление, которое никто и ничто не могло сдержать, — всё это в сочетании с безудержным воображением и поразительной впечатлительностью должно было бы послужить предупреждением её друзьям, что она — натура исключительная и обращаться с нею и руководить ею нужно таким же исключительным способом».
С каждым годом вокруг мадемуазель Ган закручивался всё более неистовый вихрь оккультных сил. Она вращалась в атмосфере нереального, и в её присутствии ничто не казалось невозможным. В её характере смешались глубина Мерлина[58] и озорство эльфа. Казалось, её постоянно сопровождала стая духов, всегда ловивших на лету её приказания. Её необыкновенные пророческие способности попеременно изумляли и приводили в замешательство гостей, потому что она, пристально глядя им в лицо, как какой-нибудь дельфийский прорицатель торжественно предсказывала им, по-детски неумело формулируя мысли, место и время их смерти. А.П.Синнетт упоминает, что её предсказания были настолько точны, что она стала кошмаром своего семейства. От неё нельзя было утаить ничего, что она хотела узнать. Она умела читать самые потаённые мысли и побуждения и мгновенно узнавала о событиях, происходящих где-нибудь очень далеко. Её тетушка добавляет, что этот юный мистик обнаруживал и сомнамбулизм и разговаривал во сне. «Во сне она обыкновенно вела долгие разговоры с невидимыми персонажами, и тем, кто собирались вокруг постели девочки, одни из них казались забавными, другие поучали, а третьи наводили ужас. Во многих случаях она хоть и казалась погружённой в обычный сон, но, словно впавшая в состояние транса сивилла, отвечала на вопросы, которые задавили люди, державшие её за руку, относительно пропавших вещей или иных предметов, вызывающих сиюминутное беспокойство».
Фото ниже: Ранее не публиковавшаяся фотография мадам Блаватской. С любезного разрешения графини Адриэнны де Кориш
Те, кто знакомы с тайнами невидимых миров, ясно понимают, что силы астрального света закружили бы проявлявшую медиумистические способности мадемуазель Ган, доведя её до гибели, если бы её не защищали и не осеняли сила и ум, намного превосходящие её собственные. В более зрелом возрасте мадам Блаватская сама объяснила это, заявив, что во все критические моменты своей жизни ощущала не заставлявшую себя ждать защиту. Несколько раз от почти неминуемой смерти её спасала помощь невидимого друга, всё значение покровительства которого стало полностью понятным только впоследствии. Среди страшных сил и существ, навязывавших себя её чувствительной экстрасенсорной натуре, было одно, полностью отличное от всех остальных, которое осталось неизменным до конца. Временами она ощущала почти постоянное присутствие высокой, облачённой в белое величественной фигуры, огромные ласковые глаза которой пристально смотрели на неё. Этот блистательный уроженец Востока, светящийся в силу своей астральной природы, был владыкой её снов, и с годами всё крепло убеждение, что, когда придёт время, она обязательно узнает в реальной жизни этого адепта, чьё влияние столь явно сформировало содержание её субъективной жизни.
1851 год имел для русского мистика чрезвычайное значение. Мадам Блаватская, которой исполнилось двадцать лет, посетила Лондон в то время, когда там проходила Международная выставка. Она уже порвала и со своей семьёй, и со страной и стояла на пороге полной приключений жизни. Однажды, прогуливаясь с отцом, она увидела приближавшуюся группу уроженцев Востока, входивших в состав делегации, гостившей в то время при дворе королевы Виктории. Один из индусов превосходил остальных ростом и держался с необыкновенным достоинством.
Как только её взгляд упал на него, она буквально застыла от удивления. Сердце почти перестало биться, потому что она узнала в этом индусе со сдержанными манерами странного защитника из своих детских видений, того, чьё прекрасное лицо сияло ей из невидимых миров. Её первым побуждением было броситься к нему, заговорить с ним, упасть к его ногам, но он величественным жестом приказал ей оставаться на месте и не подавать виду. И она, беззащитная перед очарованием его силы, стояла оцепенев, пока он не прошёл мимо.
Этот красивый уроженец Востока был для непосвящённых всего лишь принцем-раджпутом, но для мадам Блаватской он был Учителем Морией — одним из Великих Душ мира и Адептом Трансгималайского Братства, члены которого посвятили себя служению духовным запросам человечества. Вечером после своей первой встречи с Махатмой М. мадам Блаватская, движимая какой-то силой, которую она тогда не могла понять, медленно бродила по Гайд-парку. Она погрузилась в задумчивость, снова и снова возвращаясь мыслями к почти невероятному дневному приключению. Внезапно подняв глаза, она увидела, что перед ней стоит тот самый человек, который и был предметом её грез.
Мадам Блаватская была послушна судьбе, и как сталь притягивается к магниту, так и русский мистик, движимая судьбой, ступила на уготованный для неё путь. «В Лондоне у Серпентина[59], — записала мадам Блаватская в своём дневнике, — я встретила Учителя из своих снов». Об адепте-раджпуте нет почти никаких сведений, хотя известный мадам Блаватской как Махатма Мориа, он, видимо, пользовался также именем Ахазхулама, или Синий Учитель. По самым скромным подсчётам, во время этого визита в Англию ему было 125 лет. Публикуемый здесь портрет Махатмы Мории был написан под руководством мадам Блаватской, которая, похоже, осталась довольна достигнутым сходством. Во второй половине девятнадцатого века Махатма посетил Париж и провёл короткое время в Америке. Путешествовал он, соблюдая строгую секретность; его сопровождала восточная свита, и он встречался с очень немногими людьми.
За три года до встречи с Махатмой М. мадемуазель Ган, которой тогда едва исполнилось семнадцать лет, очертя голову вышла замуж за генерала Никифора Блаватского, который утверждал, что ему пятьдесят, хотя, вероятно был значительно старше. Они прожили вместе три бурных месяца, после чего отважная молодая женщина собрала свои пожитки и отправилась в Тифлис. Единственное, чем замечательно её замужество, так это тем, что благодаря ему она получила фамилию, которой суждено было стать самой важной в сфере современного оккультизма. Затем начался охвативший примерно десять лет период странствий; за это время молодая графиня, которую вынуждало двигаться вперёд стремление к знаниям и приключениям, побывала в самых недоступных уголках земли. Её путь пролегал по Центральной Азии, Индии, Южной Америке, Африке и Восточной Европе. В одно время она исследовала развалины цивилизации майя в Чичен-Ице и Уксмале; в другое — рылась в архивах библиотеки таши-ламы в мрачном старинном монастыре Ташилумпо. Как утверждает Сефариаль, она получила пять ран, вмешавшись каким-то образом в борьбу Гарибальди в Италии. А ещё она посещала тайные сборища колдунов вуду в негритянском квартале Нового Орлеана, изучала обряды дервишей и друзов и, предположительно, была принята в орден последних, исследовала тайны японских ямабуси[60]. В начале пятидесятых годов она снова посетила Соединённые Штаты и пересекла Скалистые горы, направляясь в Сан-Франциско на поезде, который вёз эмигрантов. От Явы и британских владений на полуострове Малакка до Берлина, Вены и Парижа можно обнаружить следы продолжавшихся весь этот период поисков ею тех фрагментов древних и забытых истин, которые, будучи приведёнными в порядок с помощью новых сведений, полученных ею впоследствии, легли в основу её потрясающих литературных произведений.
Рис. ниже: Принц-раджпут Махатма Мориа (Учитель М.)
На рис.: Махатма Кут Хуми Лал Сингх (Учитель К. X.)
Никакой очерк о жизни мадам Блаватской нельзя считать полным, не упомянув об оккультных феноменах, постоянно окружавших её, пока она решительно не отошла от них в последние годы жизни. Она обнаружила, что изумление, вызываемое её «чудесами», было нездоровой реакцией. Великие и малые мира сего собирались, чтобы стать свидетелями феноменов, но большей частью совершенно не понимали лежавших в их основе оккультных принципов. То, что человек видит или воспринимает с помощью внешних органов чувств, не может по-настоящему заставить его переменить веру. Просветление есть внутренняя убеждённость, осознание духовных ценностей; а те, кого интересуют таинственность или чудеса, как правило, неприспособленны к изучению более глубоких вопросов. И что ещё хуже, трансцендентальные способности мадам Блаватской, осмеянные обладателями житейской мудрости, не принесли ей ничего, кроме репутации обманщицы. Любопытствующие приходили не для того, чтобы открывать реальности, а для того, чтобы раскрыть мошенничество, и никакое количество фактов не может потрясти умы, ставшие глухими к пониманию от закосневших понятий. Ей пришлось сделать открытие, что интеллигенция не интересуется философией, а вот её «чудеса» всегда забавны, более того, они ошеломляют и даже возбуждают. Мадам Блаватская с детства пребывала в атмосфере чудесного. Предметы появлялись и исчезали, словно по прихоти какого-то озорного эльфа. В воздухе звенели невидимые колокольчики, и ниоткуда лилась нежная музыка. Эти феномены принесли «Е.П.Б.», как её называли любя, совершенно удивительную славу медиума — славу, от которой она решительно отреклась. С самого начала те самые люди, которые настаивали на демонстрации её оккультных способностей, делали всё возможное, чтобы обвинить её в махинациях. Однако любой, кто имеет представление о естественной ограниченности фокусов, должен признать, что многое из того, что она демонстрировала, совершенно невозможно устроить обманным путём.
Скептики, хотя и озадаченные специфическими способностями мадам Блаватской, оставались непреклонными. «Таинственная мадам» находила утончённое наслаждение в том, чтобы приводить в замешательство неверующих, которые отказывались признавать то, что было — и они сами это понимали — очевидными фактами. Возьмём, к примеру, одного молодого профессора, посетившего несколько собраний искателей острых ощущений в апартаментах мадам Блаватской. Он хотя и слышал постукивания по стенам и мебели, но, как Фома неверующий, всё время оглядывался по сторонам, ища какой-нибудь подвох. Е.П.Б. сидела в дальнем конце комнаты, явно не обращая никакого внимания на уничтожающие реплики не изменившего своих воззрений гостя. И тут совершенно неожиданно для профессора произошло нечто в высшей степени антинаучное — постукивания сами собой локализовались на внутренней поверхности его очков и стали такими сильными, что очки буквально слетели с его носа, что привело его в крайнее волнение, смешанное со страхом. В другой раз одна очень самодовольная и умудрённая опытом дама своим неверием заслужила резкое замечание. Она задавала какие-то дурацкие вопросы, пытаясь непочтительным отношением показать своё превосходство. Как описывает этот инцидент Синнетт, она вдруг сильно побледнела и, вскочив со стула, зажала себе рот рукой. Её лицо исказилось от страха и изумления. Собравшиеся многозначительно переглянулись, потому что ещё до её признания поняли, что она ощутила постукивания у себя во рту. Как она сама позже созналась, от золота её вставных зубов исходил совершенно дикий шум.
Как-то раз в гостинице в Александрии мадам Блаватская и её знакомый сидели на диване и разговаривали. Перед ними на низеньком табурете стоял поднос с бутылкой ликёра, какое-то вино, бокал и стакан для вина. Когда джентльмен поднёс бокал к губам, тот вдруг разлетелся на мелкие кусочки у него в руках. Мадам Блаватская весело заметила, что она не только не любит ликёры, но и с трудом выносит тех, кто употребляет их в слишком больших количествах. Её собеседник, хотя и удивлённый этим обстоятельством, солгал, как подобает джентльмену, заявив, что бокал очень тонкий и, вероятно, просто треснул и что это не имеет никакого значения, ведь было бы просто смешно предполагать, что она принимала какое бы то ни было участие в этом происшествии.
И всё это время он знал, что бокал был прочным и толстостенным, но хотел заставить мадам раскрыть, если это возможно, некоторые её «тайны». Е.П.Б. стала очень серьёзной, и её глаза гневно сверкнули в ответ на скрытый вызов, прозвучавший в словах её приятеля. «На что будете спорить, — спросила она, — что я это не повторю?» «Если повторите, — последовал ответ, — я первым объявлю вас настоящим магом. Если нет, то завтра в консульстве мы здорово посмеёмся над вами или вашими духами». С этими словами держащий пари наполовину наполнил стакан вином и медленно поднёс его ко рту, но, как только стекло коснулось его губ, он почувствовал, как стакан с силой разлетелся, а из ранок на пальцах, которые он получил, инстинктивно сжав стакан и порезавшись острым куском стекла, потекла кровь.
Рис. ниже: Карандашный рисунок Е.П.Б., сделанный ею в тёмной комнате за 30 минут. Приводится с разрешения Храма Человечества (Халсион, Калифорния)
Хотя со дня кончины Е.П.Б. прошло немало лет, продолжают обнаруживаться всё новые доказательства её оккультных способностей. Не так давно один человек, служивший привратником в доме, где она жила, скончался в одном из домов для старых солдат. До самого конца он сохранил яркие воспоминания о записках, написанных разным почерком на разноцветных листках бумаги. Не раз ему приходилось наблюдать, как они дождём сыпались с потолка её комнаты, а она подбирала их и сортировала, раскладывая в определённом порядке, а затем, видимо, использовала содержащиеся в них сведения в своих многочисленных книгах и статьях. В его обязанности, как уборщика, входило собирание использованных ею записей и сжигание их в печке. Другой столь же удивительный случай, затерявшийся в туманных глубинах памяти прошлого, вспомнила одна дама, увидев фотографию мадам Блаватской, помещённую в качестве фронтисписа в начале посвящённого ей раздела.
На фото: Елена Петровна Блаватская (1831–1891)
Как-то днём Е.П.Б., съёжившись, сидела на скамье в парке одного хорошо известного города Америки. Вдруг из-за поворота аллеи появился высокого роста человек, по виду явный уроженец Востока, который, по словам изумлённой свидетельницы, «был абсолютно невидим ниже талии». Призрак приблизился к скамье, на которой сидела мадам, побеседовал с ней несколько минут, а затем бесшумно удалился тем же путём, что и пришёл. Трудно поверить, что такое действительно могло произойти в прозаической атмосфере Америки девятнадцатого века. Даже Шехерезада в своих сказках «Тысяча и одна ночь», овеянных волшебством старого Багдада, не рассказывала ничего более фантастического.
Не подлежит сомнению, что мадам Блаватская каким-то непостижимым способом общалась с оккультной душой Азии. Она была во всех отношениях восточным оккультистом, преданным учеником восточных Учителей. Её исключительные личные качества признавались теми просветлёнными адептами, задачей которых было увековечение эзотерической философии и в то же время утаивание её священных истин от профанов. Ни одна другая женщина, не принадлежавшая к индийской расе, никогда столь глубоко не проникала в святая святых брахманизма. По поводу достижений мадам Блаватской в изучении восточных доктрин Рей Б.К.Лахери писал: «Неужели западным людям ничего не говорит тот факт, что гордый брахман, не привыкший склоняться ни перед одним из смертных этого мира, за исключением старших в семье или религии, как послушный ребёнок, в почтении складывает руки перед белой йогиней Запада?»
Тем волшебным заклинанием: «Сезам, откройся!», которым Е.П.Б. заставила настежь распахнуться перед собой дверь восточной мудрости, стало глубокое и неизменное понимание ценностей. Она объединила отдельные части оккультного знания, что не сумел сделать ни одни современный мыслитель, решительно отделив существенное от ненужного. Она тщательно сравнивала и отбирала материал и с подлинным искусством гения бережно укладывала свои бесценные находки в золотую пагоду, сооружённую из возвышенных мыслей.
Дж. Р.С.Мид определяет характер мадам Блаватской двумя словами: «колоритный и богемный», по сути, имея в виду её резко выраженную нетрадиционность — полное безразличие к мнениям других. В те дни, когда знатные дамы катались верхом в дамских сёдлах, Е.П.Б. по-мужски лихо галопировала на лошади к полному замешательству своей благопристойной родни. И в вагоне поезда, идущего в Лондон, пассажиры специально проходили мимо её кресла, чтобы поглазеть на небывалое зрелище, какое являла собой дама благородного происхождения, которая при всём честном народе скручивала и курила русские папиросы. Её хулители не раз пытались использовать своеобразие её характера во вред её репутации и работе, но при этом им так и не удалось обнаружить в её натуре ни капли злобы или порочности. Бесконечно преданная принципам, в которые она верила, быстро встававшая на защиту тех, кого она считала правыми, великодушная в победе и философски настроенная, испытав поражение, она шла своим путём и, перефразируя Киплинга, делала то дело, которое считала самым важным в сложившихся обстоятельствах.
Мадам Блаватская отнюдь не представляла собой образец метафизического совершенства. Практически во всех отношениях она была совершенно обычным человеком, способным, как и другие смертные, испытывать наслаждение и боль и переходить от оптимизма к отчаянию. Мужественная и импульсивная, она тяжело переживала превратности судьбы и, внешне всегда резкая и по-мужски грубоватая, в душе была нежной и трогательно женственной. Её духовная деятельность заставляла её пребывать в постоянном напряжении, оказывая настолько пагубное воздействие на здоровье, что с течением времени её физическое тело, уже разбитое лишениями, пережитыми ею в юности, всё хуже справлялось с требованиями её неукротимой воли. Махатма К.Х., характеризуя напряжение, в котором она пребывала во время работы, назвал её «психологической калекой», добавив, что это её состояние обусловлено тем, что одно из её невидимых тел, или принципов, удерживают в храме, где она получила наставления. Всё это было сделано для того, чтобы 1) установить связь между ней и её учителями и 2) чтобы она никогда не смогла проговориться и выдать некоторые тайны. Другими словами, часть её натуры держали в качестве залога её честности. И хотя Махатма более ничего не сказал по этому поводу, нетрудно понять, что подобная мера была вызвана крайней необходимостью, поскольку Е.П.Б. не принадлежала к адептам и не пользовалась свободой действий, предоставленной тем, кто прошли все требуемые испытания и обряды посвящения. Люди, осознавшие необычайную глубину знаний Е.П.Б. и важность их передачи миру, охотно прощали ей вспыльчивость и противоречивость её натуры, служившей не ей лично, а через неё её Мастерам, которые послали её в мир как самое подходящее средство, доступное им в тот период для воплощения их замыслов.
Фото ниже: Последняя фотография мадам Блаватской
Часто задают вопрос: какими такими особыми качествами обладала Е.П.Б., что благодаря им ей была доверена столь трудная задача передачи Древней Мудрости современному миру? Во-первых, она правильно понимала взаимоотношения между учеником и учителем. Она полностью посвятила себя выполнению возложенной на неё задачи, а всё личное только содействовало достижению главной цели. Она занимала бескомпромиссную позицию там, где речь заходила о принципах. Один из Мастеров сказал о ней, что большинство её неприятностей проистекает от неспособности скрывать свои подлинные чувства. Будучи абсолютно бескорыстной, она никогда не искала личной славы, постоянно жертвовала удобствами и безопасностью ради того, что считала величайшим благом. Е.П.Б. во всех отношениях была доминирующей личностью. Своим энтузиазмом она заражала всех, кто её окружал. Она безразлично относилась к собственному духовному развитию, вполне удовлетворившись ролью секретарши, пишущей под диктовку, — простого пера в руке умелого автора. Как сказал один из Махатм, характеризуя её темперамент, она была слишком эмоциональна, чтобы достичь высших степеней просветления. Однако именно эти эмоции заставили её отказаться, подобно Авалокитешваре, от достижения личного совершенства и вернуться с посланием, несущим надежду и просвещение миру, который она любила, несмотря на то, как он обошёлся с ней. Искренность, убеждённость, бескорыстие — вот главные черты её натуры, на основе которых Мастера и отдали предпочтение именно ей. Добавьте к этому её экстрасенсорную чувствительность и недюжинный литературный талант, и вы поймёте, почему Великая Школа выбрала её в качестве выразителя своих идей.
Литературный стиль мадам Блаватской был выразительным и динамичным, как и ее личность. В течение ряда лет она зарабатывала на жизнь журналистикой, и, хотя многие из её ранних статей так и не были переведены с русского, до англоязычных читателей дошло достаточно её произведений, чтобы они по достоинству могли оценить блеск, новизну и индивидуальность её стиля. Её труды не лишены юмора, а иногда, когда того требовали обстоятельства, перо в её руках становилось острым, как бритва. Примером тому могут послужить «Голос безмолвия» в особой степени, а также «Разоблачённая Изида» (в двух томах) и «Новый Панарион» (сборник статей), a «Кошмарные сказки» ещё более упрочили её репутацию как талантливого беллетриста, хотя возложенная на неё тяжёлая обязанность заниматься оккультными делами оставляла ей мало возможностей потворствовать своим литературным талантам. Стилю мадам Блаватской была чужда тяжеловесность, которой страдают труды большинства глубоких мыслителей. Даже те страницы её учебников, которые содержали сведения специального характера, вызывали у читателя острый интерес, заставляя его прочитывать всё до конца. Её трудолюбие просто поражало; так, приступив к подготовке «Тайной Доктрины», она ежедневно вставала в пять утра, за исключением тех редких случаев, когда она не могла работать из-за плохого самочувствия, и успевала до завтрака исписать изрядную пачку бумаги. Она не придерживалась никакого расписания и, позволяя себе лишь краткие перерывы, обычно засиживалась за работой далеко за полночь. Трудный для понимания предмет подчас вынуждал её переписывать текст по нескольку раз, прежде чем изложенный материал получал одобрение её Учителей. Её средства не позволяли ей иметь большую библиотеку, и у неё никогда не было большинства тех трудов, которые она цитировала в своих произведениях. Однако, по её словам, это не вызывало у неё особых затруднений, поскольку нужные ей книги якобы появлялись перед её глазами прямо в воздухе, так что она могла в любой момент считывать необходимые сведения, отражённые в астральном свете.
Величайшими «чудесами» мадам Блаватской были её книги, сделавшие её недоступной сплетням клеветников. Именно её литературные произведения, а не материализованные чашки с чаем стали критерием её гениальности. Даже объединённых умственных усилий всех её критиков не хватило бы, чтобы приблизиться к достижениям женщины, от которой, когда она умирала, как от безнадёжно больной отказались врачи! Кто ещё за последнюю тысячу лет обладал достаточным знанием или мужеством, чтобы заново сформулировать духовные истины, которые мир считал навсегда утраченными — погребёнными под руинами храмов классической древности?
Мадам Блаватская подарила миру «Тайную Доктрину» и «Разоблачённую Изиду», и те, чьё видение позволяет им пробиться сквозь грозные тучи нависшей катастрофы, без преувеличения могут сказать, что эти её труды являются самым важным вкладом в современную мировою литературу. Сравнивать их с другими книгами — всё равно, что сравнивать свет солнца со свечением светлячка. «Тайной Доктрине» присуще величие Священного писания, поскольку на её страницах вечные тайны облачены в древние и современные термины, и тем, кто, имея глаза, всё правильно видит, раскрывается вечная мудрость. Обычно «Тайная Доктрина» воспринимается как внушительное собрание отдельных фактов, выбор которых был обусловлен и воодушевлён поразительным пониманием самых неясных принципов жизни. Мадам Блаватскую обвиняли в плагиате. Конечно, невозможно отрицать, что текст её книг украшают высказывания множества авторов. Однако у неё все старые цитаты пересказаны на новый лад, и прежние авторы невольно поддерживают предпосылки, о которых они даже и не помышляли. Но именно в этом и заключается вся суть, а слова всегда остаются старыми. Величие «Тайной Доктрины» состоит в выделении определённых содержащихся в книге фактов и сосредоточении внимания на них, ибо там из массы старого материала выплавляется новая идея — из пепла мёртвых верований вновь встаёт бессмертный Феникс. Книга, которую Учителя материализовали через свою преданную чела, настолько очевидно стала частью литературы человечества, что ни критика, ни безразличие никогда не смогут приуменьшить её воздействие.
Таким образом, для нынешнего столетия изучать «Тайную Доктрину» — значит логическим путём прийти к оккультной философии. Между обложками этой книги содержится квинтэссенция неустанных исследований. Для тех, кто, изучая мистицизм, желает отыскать достоверные сведения о трансцендентных науках, эта книга явится наилучшим из доступных источников такого рода знаний. Почти все книги по оккультизму, написанные после «Тайной Доктрины», в какой-то степени являются её продолжением. К сожалению, лишь очень немногие из более поздних авторов правильно интерпретировали заимствованный из неё материал. Если провести сравнение, начиная с неоплатоников, можно сказать, что «Тайная Доктрина» — это вершина той оккультной литературы, от которой зависят, как «невыразимые цветы», многочисленные культы и разного рода учения, не имеющие собственного света и существующие исключительно за счёт света, излучаемого этим единственным источником. Однако при всём этом «Тайную Доктрину» не следует рассматривать как свидетельство личной эрудиции Е.П.Б., это скорее памятник тем адептам, которые являют собой гораздо более возвышенный источник информации, чем это доступно среднему автору.
«Тайная Доктрина» — это книга в книге или, как сказали бы каббалисты, сияющая душа, затенённая внешним одеянием из слов. Первая (и меньшая по объёму) часть — душа, или сущность, произведения в целом — представляет подлинно оккультный раздел; вторая (и более объёмная) — одежда из множества слов — составлена из комментариев Е.П.Б. к первой части. Непосвящённому читателю с недостаточно развитой проницательностью две эти части кажутся безнадёжно запутанной мешаниной. На самом же деле сутратма, или «нить души» (санср.), на которую нанизаны бусы комментариев, проходит от начала книги до её конца, извиваясь в ужасающей массе доказательств и пояснений. Исходные идеи разветвляются в бесконечную сеть следствий и применений, пока ошеломлённый разум не застывает в оцепенении, устав следовать бесконечным отклонениям от главной темы. Мимолетные идеи неожиданно вторгаются в текст только для того, чтобы тут же исчезнуть, ещё не будучи понятыми до конца. Поэтому для многих оккультистов «Тайная Доктрина» представляет собой учебник только по названию. Оккультные дилетанты, стремящиеся приобрести лишь поверхностные знания, подолгу не засиживаются над её страницами и, быстро испытав разочарование, обращаются к менее сложному материалу.
Ни один человек, не способный понять принципы «Тайной Доктрины», не может даже и надеяться достичь тех высот, к которым она манит истинных учёных. Те, кто посчитают данный труд недоступным их пониманию, должны осознать, что причина этого заключена не в книге, а в них самих. Духовные истины нельзя «опустить» до уровня непросвещённой толпы. В прошлом подобные попытки всегда кончались неудачей. Существует только один путь: сам человек, неустанно прикладывая усилия, должен возвыситься до уровня Истины. Он должен развить в себе способности, которые позволят ему по достоинству оценить более глубокие аспекты знания.
Истина не может спуститься вниз, это человек может и должен подняться вверх. Только через высвобождение своей потенциальной божественности посвящённый действительно приобретает способность к постижению Великой Тайны.
Все вопросы, во множестве содержащиеся в разных разделах «Тайной Доктрины», исходят из нескольких фундаментальных посылок и, раскрывшись в разнообразных формах и замыслах, в итоге вновь сходятся к исходным посылкам. Поскольку Махатмы, благодаря которым учение было передано миру, по их собственному утверждению, были буддистами, а «Стансы Дзиан» — суть комментарий к священным буддистским книгам, должно быть очевидным, что и характер произведения по существу буддистский.
Основная идея буддизма как философии заключается в уничтожении невежества путём приобретения знаний и осознания иллюзорности всех материальных субстанций, природ, интересов и достижений. Исходя из этого можно заключить, что в буддизме нашли своё отражение основные принципы почти всех великих религиозных и философских институтов. Такая книга, как «Тайная Доктрина», утверждает существование некоего первоначального знания, передаваемого из века в век и от расы к расе институтами просвещённых мыслителей. Этих выдающихся смертных защищали и направляли адепты, или посвящённые, члены определённых иерархических орденов — те, кому была доверена судьба человечества в отдельные периоды его развития.
И если принять эти посылки — а книга сама по себе служит неопровержимым доказательством эрудиции, существенно превосходящей ту, на которую претендуют люди нового времени, — то всё, что из них вытекает, становится вполне очевидным и логичным. В «Тайной Доктрине» святилища древних мистерий выдают многие из самых сокровенных своих тайн, касающихся природы мира и человеческой души. Просвещённые философы всех эпох внесли свой вклад в полноту и законченность этого труда. Факты, приведённые в поддержку оккультных наук, неоспоримы, и даже люди с узкими взглядами неизбежно придут к пониманию того, что великие религиозные системы, чьи приверженцы постоянно конфликтуют, с самого начала, по существу, являют собой по-разному сформулированную одну и ту же оккультную традицию, возникшую одновременно с рождением человеческой расы. Великие замыслы всегда вызывают противодействие со стороны ограниченности, присущей человеческой природе. И «Тайная Доктрина» в данном случае выступает в роли непреоборимой силы, начисто сметающей самодовольство и тщеславие и заставляющей разум человека идти честным путём. Боясь пошире открыть свои глаза, дабы то, что он видит, не вступило в противоречие с тем, во что он верит, буквалист — этот консерватор от сферы мышления (перефразируя Хаксли), который, ничего не зная, ничего не забывает, отвергает широту, величие и возвышенность её концепции.
Всем, чего достиг оккультизм на Западе, он обязан Е.П.Блаватской, ставшей первопроходцем в этой области. Её неустанные усилия в немалой степени способствовали обстановке свободы и терпимости, сложившейся в этом столетии вокруг метафизических спекуляций. Попробуйте изъять Е.П.Блаватскую, и всё сооружение современного оккультизма рассыплется, как карточный домик. «Тайная Доктрина» содержит практически всё известное по данному предмету, что позволено раскрыть широкой публике, а каждую её страницу можно назвать настоящей сокровищницей эзотерического знания. Почти невероятно, что «Тайная Доктрина» смогла появиться в девятнадцатом веке, так как она и по духу, и по содержанию полностью идёт вразрез с направлениями деятельности человечества в тот период. Появившись в эпоху грубого материализма, этот выдающийся документ спасает духовные ценности от забвения, заново их формулируя в этой кали-юге науки. Е.П.Блаватская прекрасно осознавала, что её труд не найдёт понимания в этом столетии и что по достоинству «Тайную Доктрину» оценят лишь с приходом более благоприятных времён. Ей суждено было стать учебником по оккультизму двадцатого столетия, чтобы оставаться в неприкосновенном виде, без каких-либо добавлений и изъятий, до прихода следующего посланца Мастеров, который, согласно Е.П.Б., должен был явиться в 1975 году. Как превосходно выразился Мухаммед, каждому веку — своя книга, а «Тайная Доктрина», бесспорно, заняла место magnum opus (лат., «выдающееся произведение») в литературе современного мира.
Мадам Блаватская скончалась 8 мая 1891 года. По словам Изабель Купер-Оукли, «она умерла как часовой на своём посту, в кресле, сидя в котором она преподавала и писала, — истинный и лучший из Учителей, самый преданный и неустанный из Посланцев». Она до последней минуты продолжала вести записи и в ночь своего ухода на короткое время задержалась за письменным столом, приводя в порядок бумаги и с трудом дописывая наполовину готовую редакционную статью. Она до конца сохраняла ясность ума и работоспособность, и, хотя она сильно страдала от поразившей её болезни, её последние минуты были исполнены спокойствия, и те, кто были рядом с ней, даже не заметили, как она перестала дышать. Закончить эту статью, посвящённую Русскому Сфинксу, лучше всего предостережением самой Е.П.Б.
«Когда бы эти мои слова должны были стать последними, я стала бы умолять вас, если вы печётесь о благе всего человечества и своей собственной карме, будьте преданными [Теософскому] Обществу и не позвольте врагу его уничтожить»