ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Искание бытия
Всеобщие, формальные понятия бытия (бытие-объектом, бытие-Я, в-себе-бытие)
Бытие, как постигнутое, становится тут же определенным бытием. Поэтому в ответ на вопрос, что есть бытие, нам представляются различные виды бытия (vielerlei Sein): эмпирически действительное в пространстве и времени, мертвое и живое, вещи и лица, орудия и чужой материал, мысли, имеющие силу о действительном, убедительные конструкции идеальных предметов, таких, как предметы математики, содержания фантазии, одним словом: предметность вообще. Преднайденное мною в ситуации бытие есть для меня объект.
Иначе есмь я. Я не предстою себе так, как я предстою вещам; я - вопрошающий, которому эти объективные способы бытия преподносят себя как ответы, и который знает себя как вопрошающего. Как бы я ни поторапливался сделать себя объектом, всегда наличен также и я, для которого я становлюсь объектом; всегда остается некоторое бытие-Я.
Бытие как бытие-объектом и бытие как бытие-Я - вот сущностно наиболее различные способы бытия, напрашивающиеся прежде всего при вопросе о бытии. Правда, среди объектов есть и лица, которые, как сущие для себя, суть Я, как и я могу стать объектом для них, и я тоже, таким, как я существую, могу стать объектом для себя. Но в бытии-Я остается одна точка, где Я как объект и Я как субъект, несмотря на раскол, суть одно.
Бытие вещей ничего о себе не знает; я, мыслящий субъект, знаю об этом бытии. Если я мыслю это бытие, как оно есть независимо от своего бытия предметом для некоторого субъекта, т.е. как оно есть не как явление для другого, то я называю его бытием в себе. Но это в-себе-бытие недоступно для меня, ибо в первом же приступе я делаю его предметом, а тем самым - явлением и бытием для меня. Бытие, которое бы было для себя самого, в котором бытие и знаемость соединены, - такое бытие известно мне только во мне самом. Я, как бытие, в корне отличен от всякого бытия вещей, потому что я могу сказать «я есмь». Но если я сделаю себя самого, как эмпирическое существование, объектом, то я, как таковой объект, не есмь то, что есть «Я» само по себе. Что я есмь сам по себе - этого я не знаю, поскольку я бываю объектом для себя. Для этого мне нужно было бы осознать себя таким способом, который не есть познающее знание. В-себе-бытие других вещей и в таком случае осталось бы абсолютно чуждым для меня.
Если я разлагаю бытие на бытие-объектом, в-себе-бытие и бытие-для-себя-самого, то в них мне предстоят не три существующих друг рядом с другом рода бытия, но неразрывные друг с другом полюса бытия, в котором я нахожу себя. Я могу быть склонен считать один из этих трех полюсов подлинным бытием. Тогда я либо конструирую себе некое в-себе-бытие, как единственное бытие -не замечая, что я уже делаю его объектом для себя; или я конструирую бытие как этот объект для меня - при этом превращении всякого бытия в явление не замечая, что это бытие как объект должно быть явлением чего-то и явлением для чего-то; или я конструирую для-себя-бытие, делая окончательной действительностью Я как субъект - не замечая, что я всегда есмь лишь в ситуации и предстою предметам, как сознание, направленное в поиске на -себе-бытие. Бытие как бытие-объектом бывает дано мне в нескончаемом многообразии и в бесконечном богатстве; оно означает мир познаваемого. Бытие как бытие-Я столь же непосредственно достоверно, сколь непостижимо, и познается оно лишь постольку, поскольку оно, становясь объектом в качестве эмпирического существования, уже не есть более подлинное Я. Бытие как в-себе-бытие для познания недоступно и как логически необходимое пограничное понятие есть оспоривание всего того, что я знаю как объект; ибо, если бы некоторое бытие-объектом должно было быть принято за подлинное бытие в смысле абсолюта, оно сразу же релятивирует его, низводя до значения явления.
Таким образом, нам не удается удержать бытие, как подлинное бытие. Ни один из родов бытия не есть бытие как таковое, и ни один не существует без другого; каждый из них есть бытие в бытии. Но целого этого бытия мы не находим. Оно не есть ни общее, в котором как роде три способа бытия - бытие-объектом, бытие-для-себя-самого, в-себе-бытие, - были бы видами, - ни исток, из которого бы все они разворачивались. Они, как гетерогенные, столь же решительно отталкиваются друг от друга, сколь и нуждаются друг в друге, чтобы вообще быть, т.е. быть для сознания. Дело выглядит так, как будто они выпали из неисследимого, потому что они, будучи друг другу чужды, все же обнаруживают признаки взаимной принадлежности. Коль скоро способы бытия не связывают друг друга, то и постичь в понятии один способ из другого невозможно. Никакое бытие не может претендовать на приоритет, разве что под определенным углом зрения. Так, для наивной метафизики, которая хотела бы без обиняков завладеть подлинным бытием, приоритет имеет в-себе-бытие. Но населить это в-себе-бытие она может только представлениями, взятыми из мира бытия как бытия-объектом, который она и пытается мыслить как лежащий в основании всякого существования. В свою очередь, бытие-объектом имеет приоритет для всякой работы познания, потому что познаваемы только предметы, и в работе познания бытием считается познанное (das Erkannte), однако им не считается также и познающий (der Erkennende), который лишь привходит к этому бытию. Но для философствования, как просветления бытия, на первый план на мгновение выступает бытие, которое как бытие-для-себя-самого вопрошает и познает; на этой точке зрения постижения самого себя это бытие имеет тенденцию к тому, чтобы придать себе такой приоритет.
Задача анализа существования как анализ сознания
Бытие мыслилось в понятиях о предметах как определенное бытие, непосредственно постигалось в самоотнесенности бытия-Я, исчезающе охватывалось в пограничных мыслях о в-себе-бытии и познавалось как неуловимое (unfaßlich).
То, что мыслилось таким образом, происходит из некоторой общей почвы, - из существования мыслящего. Чтобы искать бытие, я пробиваюсь к этому основанию, исходя из которого способы бытия предстают перспективами для мысли. Сама же мысль, то, в чем действительны все перспективы, есть бытие как наличное всякий раз всё (АН), объемлющее то, что вообще встречается нам как бытие. Эта мысль есть сознание, которое есть, как существование во времени, в ситуации,в которой оно находит себя.
Поскольку существование есть сознание, и я существую как сознание, вещи есть для меня только как предметы сознания. Все, что есть для меня, должно вступить в сознание. Сознание, как существование, есть среда всего, хотя бы даже, как выяснится далее, оно есть эта среда только, как вода бытия (als das bloße Wasser des Seins).
Анализ существования есть анализ сознания. Он показывает, что во всякое время присуще сознанию, как произвольно воспроизводимому и заместимому существованию живого Я, и как учение о сознании, он постигает это сознание как неизменное и лишенное действительности (unwandelbares und entwirklichtes). Как учение о сознании, этот анализ есть унаследованное достояние познаний (überliefertes Gut von Einsichten).
1. Сознание как предметное сознание (Gegenstandsbewußtsein), самосознание, сущее сознание.
- Сознание не есть бытие, каково бытие вещей, но бытие, сущность которого в том, чтобы быть мнящим образом направленным на предметы (dessen Wesen ist, auf Gegenstände meinend gerichtet zu sein). Этот первофеномен, столь же непонятный, сколько и удивительный, получил название интенциональности. Сознание - интенциональное сознание, то есть сознание относится к предметам не как вещь, наталкивающаяся на другую или получает толчок от нее, оно не состоит с ними ни в каком каузальном отношении, и вообще ни в каком взаимоотношении, как реляции двух однородных на одном уровне. Напротив, в нем я имею перед собою предмет. Безразлично, каким именно образом я имею его: в восприятии ли (биологическое основание которого составляют каузальные отношения между физическими процессами, которые, как таковые, никогда не могли бы породить готовой интенциональности, но которые одушевляются и становятся восприятием только благодаря интенциональным актам) или в представлении (которое может иметь вид фантазии или воспоминания), или в мышлении (которое может быть наглядным или абстрактным, может быть направлено на реальные или на воображаемые предметы), - неизменным всегда остается одно: сущность сознания, как мнящей направленности (meinende Gerichtetheit).
Сознание обращается на себя самое. Оно не просто есть в направлении на предметы, но в обратном преломлении, оно рефлектирует на себя; т.е. оно есть не только сознание, но самосознание. Рефлексия сознания на себя есть нечто столь же самоочевидное и удивительное, как и интенциональность. Я направлен на себя, я один и двойствен. Я есмь не существование, как вещь, но есмь во внутренней расколотости (Gespaltenheit), я есмь предмет для самого себя, и потому - движение и внутреннее беспокойство. Никакое сознание невозможно уловить как покоящееся, лишь наличное (Stehendes, nur Bestehendes). Поскольку оно есть не так, как бытие пространственных и идеальных вещей, которые я могу обойти кругом, которые я могу удержать и поднести к глазам, так чтобы они стояли предо мною, - то оно ускользает от нас, когда мы хотим взять его как бытие. В то время как предметы сознание постигает как нечто лишь иное, себя самого оно хотя и постигает тоже как предмет, однако так, что оно совпадает с собою как предметом. Правда, в психологическом самонаблюдении это противопоставление принимает такую форму, что знаемое мною как пережитое и знание о нем направлены друг на друга таким образом, что в одном и том же сознании существуют все же два различных момента: знание и знаемое. Но в центре стоит здесь сознание Я, в котором, в самом деле, представление «я сознаю себя» удваивает единое тождественное Я. Сознание «я мыслю» и сознание «я мыслю, что я мыслю» совпадают друг с другом так, что одно не существует без другого. Здесь становится действительностью то, что с логической точки зрения кажется нелепостью: что одно есть не как одно, но как два, и все же не становится двумя, но остается именно этим единственным в своем роде одним. Это - понятие формального Я вообще.
Вездесущий, ни к чему другому не сводимый первофеномен сознания, как раскола на субъект и объект, означает взаимную связанность (Zusammengehörigkeit) сознания Я и предметного сознания. Правда, я настолько полно теряюсь в вещах, что за делом (bei der Sache) совершенно забываю о себе. Но все же всегда остается последняя точка субъекта, безличная, сугубо формальная точка Я, которая противостоит делу (Sache), поскольку оно существует действительно, то есть является предметом. И напротив: я не могу настолько изолировать свое сознание Я, чтобы знать только об одном себе; я есмь лишь поскольку мне противостоит иное. Не может быть сознания Я без некоторого, сколь угодно скудного, предметного сознания.
Наконец, ретроспективно можно постичь такое сознание, которое не есть ни как внешнее бытие вещей, ни как беспредметная интенциональность; это переживание (Erleben), как простое движение душевной жизни (Innerlichkeit), которое может просветляться во внезапной интенциональности и лишь таким путем может ретроспективно становиться содержанием знания, но которое само, за отсутствием всякой расколотости, дремлет и потому как существование уловляется только в воспоминании, например, в переживаниях при пробуждении от сна и в не поддающихся определению чувствах. Это только существующее сознание есть, рассматриваемое с позиции расколотого сознания, граница, которая допускает эмпирическое просветление как начало и переход и как объемлющее основание. Если рассматривать его с позиции внешне наличествующих вещей, оно уже есть душевная жизнь (Innerlichkeit); не будь расколов на сознание Я и предметное сознание, это только существующее сознание было бы исполненностью (ein Erfülltsein), которая отличалась бы от объективного, вещного процесса тем, что Я могло бы вспомнить это переживание, как существование во времени, когда Я было не у себя (das Ich nicht bei sich war), и задним числом представить себе его (nachträglich vergegenwärtigen), то есть сделать это переживание самосознательным и прояснить его предметностью.
Если существование есть сознание, то оно все-таки есть сознание не только в одном из определенных понятий сознания, и не только в их единстве. Этим понятиям противостоит бессознательное (das Unbewußte). Но это бессознательное имеет бытие для нас лишь благодаря тому, что оно или осознается как оно само, или становится предметом сознания, а значит, принимает некоторое явление, которое впервые делает возможным его бытие для сознания, как предмета в сознании.
Бессознательное мы мыслим в различных значениях, соответственно определенным понятиям сознания. В смысле интенционального сознания (предметного сознания) бессознательно непредметное. В смысле самосознания бессознательно то, что как переживаемое и предметно-наличное все же не было оценено нами в эксплицитной рефлексии как знаемое. В смысле только существующего сознания бессознательно то, что вообще не существует во внутреннем переживании, абсолютно внесознательное (das schlechthin Außerbewußte).
То, что всякое существование есть сознание, не означает, чтобы сознание было всем, но означает, что для нас есть лишь то, что входит в сознание, которому является. Бессознательное есть для нас так, как оно осознается.
2. Возможности анализа сознания.
- Действительное сознание есть всякий раз отдельное существование с другим существованием во времени; оно имеет начало и конец. Как таковое, сознание составляет предмет эмпирического наблюдения и изучения. Богатство мира движется в нем, поскольку мир есть каждый раз лишь как мир этого действительного сознания (Welt nur ist als jeweilige Welt des wirklichen Bewußtseins).
Существование сознания как действительность во времени есть неустанная увлеченность к удовлетворению многообразных вожделений (unablässiges Getriebensein zur Befriedigung vielfältigen Begehrens). Изъятое из природы вследствие знания и возможности делать выбор, сознание воочию видит смерть, которой старается любой ценой избежать. Влечение к сохранению своего существования дает ему переживание страха перед угрозами и заставляет постигать их характер, чтобы сопротивляться им. Оно ищет удовольствия в наслаждении существованием и в чувстве расширения своего существования, и для того и другого оно и трудится ежедневно. В ожидании приходящего в будущем оно думает об отдаленных возможностях, целях и опасностях. Забота, возникшая из этой рефлексии о грядущем, принуждает его обеспечить себе то, что последует в будущем. Неограниченная воля к жизни и инстинкты власти этого существования требуют себе удовлетворения в преодолении других и в наслаждении собственной значительностью в зеркале окружающего мира (der Umwelt). Всё выглядит так, будто только эта его значительность впервые дает ему подлинное сознание своего существования. Однако, удовлетворяясь всем этим лишь на мгновение, оно увлекается дальше. Ничем по-настоящему не довольное, оно не достигает никакой цели, но прекращается в смерти.
Рядом с подобными описаниями сознания как эмпирической действительности существования в жизни влечений встает описание его как формального сознания вообще: в сознании Я, отличая себя от другого Я и от предмета, на который я направлен, я знаю себя активным и тождественным с собою сквозь время; я знаю себя как Я, которое есть лишь единое Я. В предметном сознании для меня даны способы предметного бытия в категориях; я схватываю то, что предстает передо мною как определенное бытие, и мне известно, как общезначимое, возможное познание всякого мирового существования. Я, как сознание вообще, могу быть замещен любым другим сознанием, которое хотя и не тождественно со мною нумерически, однако таково же по своему роду.
Поскольку сознание со своим миром, как действительность существования и как сознание вообще, есть объект и постольку познаваемо, оно становится предметом или некоторой психологии, поскольку оно есть эмпирическое существование, - или некоторой логики, поскольку оно обладает общезначимым знанием.
Однако сознание не является уже в силу природной данности тем, что оно есть; но его, в-третьих, возможно анализировать как исполненное действительное сознание, которое, никогда не оставаясь тождественным себе самому, проходит ряд перемен, и потому есть историческое сознание. Исторически изменяющееся сознание есть возможное единство в становлении, потому что оно вновь относится к себе самому; оно не просто случается, как природный процесс, но вспоминает о себе, воздействует на себя, понуждает себя (treibt sich hervor) в своей истории. Человек активно проживает жизнь в последовательности поколений, вместо того чтобы в простом повторении только претерпевать ее.
Объективное рассмотрение этих процессов преобразования становится ориентированием в мире (в качестве антропологии, понимающей психологии и исторической науки о духе). Оно обращается к тупости первобытного дикаря, затем замечает исторически значительные скачки в человеческой истории, от одной формы к другой, видит, как в этой истории то медленно развиваются первоначальные зачатки, а затем вдруг вспыхивают исторически новые истоки сознания. Оно с пониманием прослеживает в отдельном человеке внутренние перемены, а на границе этих перемен - опять-таки процессы, не поддающиеся пониманию. Оно пытается проникнуть в миры и в акты самопросветления самых чуждых и далеких друг другу в личном и историческом смысле формаций сознания.
Изучение исторически изменчивого сознания показывает нам невозможность понять какое бы то ни было наполненное содержаниями действительное сознание как «естественное сознание», а содержание его - как «естественное миросозерцание». Подобное сознание было бы на деле редукцией к стертой форме определенного явления сознания, предполагаемого в обществе исторически тесно связанных между собою людей как нечто всеобщее и само собою разумеющееся, или редукцией к психологической схеме влечений живого существования в свойственном ему окружающем мире. Непосредственного существования, как естественного существования, допускающего научный анализ его содержаний неким единственно верным способом, - не бывает. Попытка его конструировать и охарактеризовать всегда имеет, говоря объективно, только относительное научное значение. Если эту попытку принимают за радикальное познание бытия, то она определяет собою самоидентификацию человека, загнанного в тупик и узость такого мышления. Можно, правда, попытаться выйти за пределы всего исторического и конкретного, чтобы искать как бы существование без покровов. Но на пути такого искания мы становимся только беднее; в конце в нашем распоряжении оказывается некое знание о существовании, претендующее без остатка выразить его в его универсальной непосредственности, - однако фактически мы высказали в таком знании лишь исторически особенное, определенное во времени сознание бытия, крайне скудное и формально пустое. Если же мы станем подбираться к мнимо-непосредственному, конструируя некоторое первобытное состояние диких народов, представляющееся нам генетически более ранним, то при ближайшем знакомстве с предметом их существование окажется вовсе не естественным, но, скорее, специфически искусственным и чуждым для нас.
Для пробуждающегося сознания не существует радикального начала. «Сначала» никто не начинает. Я никогда не вступаю в некоторую изначальную ситуацию. Если же нет естественного, неприкрытого, допускающего всеобщие определения существования, к которому я мог бы прийти путем постепенного устранения иллюзий, то я и не могу искать того, что подлинно есть в корне вещей, отвлекаясь от мною приобретенного, но искать его могу только, ставя под сомнение усвоенное мною и ставшее. Постижение в понятии всего приобретенного и ставшего остается богатым содержаниями основанием, из которого мы постигаем существование. То, чего уже достигли науки о духе в его истории, становится условием ясности существования в ее максимально возможной весомости. Существование делается прозрачным для меня не в простом знании всеобщих структур, но только через конкретное участие в фактическом, деятельном и познающем, ориентировании в мире в его историчном процессе.
То, что мыслится, как анализ существования, до всякого частного исследования в мире - но фактически только по завершении такого исследования, - есть, таким образом, или схема для сознания вообще, которая представляет сеть способов бытия и смыслов значимости, - или же это есть очерк действительности сознания в существовании, психические силы которого определяются как либидо, страх, забота, воля к власти, страх смерти и влечение к смерти; или же это есть историческое самопонимание некоторого сознания в его сталости (Gewordenheit).
Ни в одной из форм приведенного к сознанию существования я не стою у основания (bin ich am Grunde). Если я не предпринимаю фиксирующей в искусственном тупике попытки, претендуя на некое мнимое знание, бросить якорь в глубины существования, где он не находит для себя опоры, - то всякая форма анализа существования приводит меня, скорее, к парению (Schweben) в моей ситуации. То, что, когда я желаю проникнуть в основание всего, как в нечто существующее, я словно падаю в пропасть, - служит выражением того, что, если я желаю овладеть существованием, то дело не в каком-то существовании вообще, но во мне самом. К бытию я прихожу не через конструкции существования, но с их помощью через некий скачок. Однако к возможности этого скачка взывает во мне уже не анализ существования, но просветление экзистенции.
3. Сознание как граница.
- В отдельных направлениях анализа сознания вырабатываются конструктивные схемы для логики (как формального выявления (Vergegenwärtigung) значимого для сознания вообще), для психологии (как исследования эмпирически существующего сознания) и для истории сознания (как воспроизведения духовного процесса).
Но эти объективирующие анализы, которые отчасти имеются налицо в величественных набросках, нигде не могут получить завершения (vermögen sich nirgends zu schließen). Они наталкиваются на границы,близ которых становится ощутимо то, что для них самих не доступно. Логика превращается в формальное, метафизическое трансцендирование (Плотин7), психология - в прояснение экзистенции (Киркегор8), история сознания - в наполненную метафизику (Гегель). Поэтому философствование не может найти исполнения ни в самонаблюдении эмпирически существующего сознания, ни в конструкции всегда присущего сознания вообще, ни в историческом знании.
Сознание - это граница. Оно еще есть предмет рассмотрения и все же уже нечто ускользающее от всякого предметного рассмотрения. Положение, гласящее, что в философствовании мы исходим из сознания, не истинно, если оно, как кажется, удостоверяет опыты всеобщего логического, психологического и исторического анализа того сознания, которое во всякое время имеется к услугам всякого человека, как некоторое уже философское мышление. На самом деле оно имеет в виду те прояснения, исход и исполнение которых есть экзистенциальное сознание.
Бытие мыслилось в понятиях о предметах как определенное бытие, непосредственно постигалось в самоотнесенности бытия-Я, исчезающе охватывалось в пограничных мыслях о в-себе-бытии и познавалось как неуловимое (unfaßlich).
То, что мыслилось таким образом, происходит из некоторой общей почвы, - из существования мыслящего. Чтобы искать бытие, я пробиваюсь к этому основанию, исходя из которого способы бытия предстают перспективами для мысли. Сама же мысль, то, в чем действительны все перспективы, есть бытие как наличное всякий раз всё (АН), объемлющее то, что вообще встречается нам как бытие. Эта мысль есть сознание, которое есть, как существование во времени, в ситуации,в которой оно находит себя.
Поскольку существование есть сознание, и я существую как сознание, вещи есть для меня только как предметы сознания. Все, что есть для меня, должно вступить в сознание. Сознание, как существование, есть среда всего, хотя бы даже, как выяснится далее, оно есть эта среда только, как вода бытия (als das bloße Wasser des Seins).
Анализ существования есть анализ сознания. Он показывает, что во всякое время присуще сознанию, как произвольно воспроизводимому и заместимому существованию живого Я, и как учение о сознании, он постигает это сознание как неизменное и лишенное действительности (unwandelbares und entwirklichtes). Как учение о сознании, этот анализ есть унаследованное достояние познаний (überliefertes Gut von Einsichten).
1. Сознание как предметное сознание (Gegenstandsbewußtsein), самосознание, сущее сознание.
- Сознание не есть бытие, каково бытие вещей, но бытие, сущность которого в том, чтобы быть мнящим образом направленным на предметы (dessen Wesen ist, auf Gegenstände meinend gerichtet zu sein). Этот первофеномен, столь же непонятный, сколько и удивительный, получил название интенциональности. Сознание - интенциональное сознание, то есть сознание относится к предметам не как вещь, наталкивающаяся на другую или получает толчок от нее, оно не состоит с ними ни в каком каузальном отношении, и вообще ни в каком взаимоотношении, как реляции двух однородных на одном уровне. Напротив, в нем я имею перед собою предмет. Безразлично, каким именно образом я имею его: в восприятии ли (биологическое основание которого составляют каузальные отношения между физическими процессами, которые, как таковые, никогда не могли бы породить готовой интенциональности, но которые одушевляются и становятся восприятием только благодаря интенциональным актам) или в представлении (которое может иметь вид фантазии или воспоминания), или в мышлении (которое может быть наглядным или абстрактным, может быть направлено на реальные или на воображаемые предметы), - неизменным всегда остается одно: сущность сознания, как мнящей направленности (meinende Gerichtetheit).
Сознание обращается на себя самое. Оно не просто есть в направлении на предметы, но в обратном преломлении, оно рефлектирует на себя; т.е. оно есть не только сознание, но самосознание. Рефлексия сознания на себя есть нечто столь же самоочевидное и удивительное, как и интенциональность. Я направлен на себя, я один и двойствен. Я есмь не существование, как вещь, но есмь во внутренней расколотости (Gespaltenheit), я есмь предмет для самого себя, и потому - движение и внутреннее беспокойство. Никакое сознание невозможно уловить как покоящееся, лишь наличное (Stehendes, nur Bestehendes). Поскольку оно есть не так, как бытие пространственных и идеальных вещей, которые я могу обойти кругом, которые я могу удержать и поднести к глазам, так чтобы они стояли предо мною, - то оно ускользает от нас, когда мы хотим взять его как бытие. В то время как предметы сознание постигает как нечто лишь иное, себя самого оно хотя и постигает тоже как предмет, однако так, что оно совпадает с собою как предметом. Правда, в психологическом самонаблюдении это противопоставление принимает такую форму, что знаемое мною как пережитое и знание о нем направлены друг на друга таким образом, что в одном и том же сознании существуют все же два различных момента: знание и знаемое. Но в центре стоит здесь сознание Я, в котором, в самом деле, представление «я сознаю себя» удваивает единое тождественное Я. Сознание «я мыслю» и сознание «я мыслю, что я мыслю» совпадают друг с другом так, что одно не существует без другого. Здесь становится действительностью то, что с логической точки зрения кажется нелепостью: что одно есть не как одно, но как два, и все же не становится двумя, но остается именно этим единственным в своем роде одним. Это - понятие формального Я вообще.
Вездесущий, ни к чему другому не сводимый первофеномен сознания, как раскола на субъект и объект, означает взаимную связанность (Zusammengehörigkeit) сознания Я и предметного сознания. Правда, я настолько полно теряюсь в вещах, что за делом (bei der Sache) совершенно забываю о себе. Но все же всегда остается последняя точка субъекта, безличная, сугубо формальная точка Я, которая противостоит делу (Sache), поскольку оно существует действительно, то есть является предметом. И напротив: я не могу настолько изолировать свое сознание Я, чтобы знать только об одном себе; я есмь лишь поскольку мне противостоит иное. Не может быть сознания Я без некоторого, сколь угодно скудного, предметного сознания.
Наконец, ретроспективно можно постичь такое сознание, которое не есть ни как внешнее бытие вещей, ни как беспредметная интенциональность; это переживание (Erleben), как простое движение душевной жизни (Innerlichkeit), которое может просветляться во внезапной интенциональности и лишь таким путем может ретроспективно становиться содержанием знания, но которое само, за отсутствием всякой расколотости, дремлет и потому как существование уловляется только в воспоминании, например, в переживаниях при пробуждении от сна и в не поддающихся определению чувствах. Это только существующее сознание есть, рассматриваемое с позиции расколотого сознания, граница, которая допускает эмпирическое просветление как начало и переход и как объемлющее основание. Если рассматривать его с позиции внешне наличествующих вещей, оно уже есть душевная жизнь (Innerlichkeit); не будь расколов на сознание Я и предметное сознание, это только существующее сознание было бы исполненностью (ein Erfülltsein), которая отличалась бы от объективного, вещного процесса тем, что Я могло бы вспомнить это переживание, как существование во времени, когда Я было не у себя (das Ich nicht bei sich war), и задним числом представить себе его (nachträglich vergegenwärtigen), то есть сделать это переживание самосознательным и прояснить его предметностью.
Если существование есть сознание, то оно все-таки есть сознание не только в одном из определенных понятий сознания, и не только в их единстве. Этим понятиям противостоит бессознательное (das Unbewußte). Но это бессознательное имеет бытие для нас лишь благодаря тому, что оно или осознается как оно само, или становится предметом сознания, а значит, принимает некоторое явление, которое впервые делает возможным его бытие для сознания, как предмета в сознании.
Бессознательное мы мыслим в различных значениях, соответственно определенным понятиям сознания. В смысле интенционального сознания (предметного сознания) бессознательно непредметное. В смысле самосознания бессознательно то, что как переживаемое и предметно-наличное все же не было оценено нами в эксплицитной рефлексии как знаемое. В смысле только существующего сознания бессознательно то, что вообще не существует во внутреннем переживании, абсолютно внесознательное (das schlechthin Außerbewußte).
То, что всякое существование есть сознание, не означает, чтобы сознание было всем, но означает, что для нас есть лишь то, что входит в сознание, которому является. Бессознательное есть для нас так, как оно осознается.
2. Возможности анализа сознания.
- Действительное сознание есть всякий раз отдельное существование с другим существованием во времени; оно имеет начало и конец. Как таковое, сознание составляет предмет эмпирического наблюдения и изучения. Богатство мира движется в нем, поскольку мир есть каждый раз лишь как мир этого действительного сознания (Welt nur ist als jeweilige Welt des wirklichen Bewußtseins).
Существование сознания как действительность во времени есть неустанная увлеченность к удовлетворению многообразных вожделений (unablässiges Getriebensein zur Befriedigung vielfältigen Begehrens). Изъятое из природы вследствие знания и возможности делать выбор, сознание воочию видит смерть, которой старается любой ценой избежать. Влечение к сохранению своего существования дает ему переживание страха перед угрозами и заставляет постигать их характер, чтобы сопротивляться им. Оно ищет удовольствия в наслаждении существованием и в чувстве расширения своего существования, и для того и другого оно и трудится ежедневно. В ожидании приходящего в будущем оно думает об отдаленных возможностях, целях и опасностях. Забота, возникшая из этой рефлексии о грядущем, принуждает его обеспечить себе то, что последует в будущем. Неограниченная воля к жизни и инстинкты власти этого существования требуют себе удовлетворения в преодолении других и в наслаждении собственной значительностью в зеркале окружающего мира (der Umwelt). Всё выглядит так, будто только эта его значительность впервые дает ему подлинное сознание своего существования. Однако, удовлетворяясь всем этим лишь на мгновение, оно увлекается дальше. Ничем по-настоящему не довольное, оно не достигает никакой цели, но прекращается в смерти.
Рядом с подобными описаниями сознания как эмпирической действительности существования в жизни влечений встает описание его как формального сознания вообще: в сознании Я, отличая себя от другого Я и от предмета, на который я направлен, я знаю себя активным и тождественным с собою сквозь время; я знаю себя как Я, которое есть лишь единое Я. В предметном сознании для меня даны способы предметного бытия в категориях; я схватываю то, что предстает передо мною как определенное бытие, и мне известно, как общезначимое, возможное познание всякого мирового существования. Я, как сознание вообще, могу быть замещен любым другим сознанием, которое хотя и не тождественно со мною нумерически, однако таково же по своему роду.
Поскольку сознание со своим миром, как действительность существования и как сознание вообще, есть объект и постольку познаваемо, оно становится предметом или некоторой психологии, поскольку оно есть эмпирическое существование, - или некоторой логики, поскольку оно обладает общезначимым знанием.
Однако сознание не является уже в силу природной данности тем, что оно есть; но его, в-третьих, возможно анализировать как исполненное действительное сознание, которое, никогда не оставаясь тождественным себе самому, проходит ряд перемен, и потому есть историческое сознание. Исторически изменяющееся сознание есть возможное единство в становлении, потому что оно вновь относится к себе самому; оно не просто случается, как природный процесс, но вспоминает о себе, воздействует на себя, понуждает себя (treibt sich hervor) в своей истории. Человек активно проживает жизнь в последовательности поколений, вместо того чтобы в простом повторении только претерпевать ее.
Объективное рассмотрение этих процессов преобразования становится ориентированием в мире (в качестве антропологии, понимающей психологии и исторической науки о духе). Оно обращается к тупости первобытного дикаря, затем замечает исторически значительные скачки в человеческой истории, от одной формы к другой, видит, как в этой истории то медленно развиваются первоначальные зачатки, а затем вдруг вспыхивают исторически новые истоки сознания. Оно с пониманием прослеживает в отдельном человеке внутренние перемены, а на границе этих перемен - опять-таки процессы, не поддающиеся пониманию. Оно пытается проникнуть в миры и в акты самопросветления самых чуждых и далеких друг другу в личном и историческом смысле формаций сознания.
Изучение исторически изменчивого сознания показывает нам невозможность понять какое бы то ни было наполненное содержаниями действительное сознание как «естественное сознание», а содержание его - как «естественное миросозерцание». Подобное сознание было бы на деле редукцией к стертой форме определенного явления сознания, предполагаемого в обществе исторически тесно связанных между собою людей как нечто всеобщее и само собою разумеющееся, или редукцией к психологической схеме влечений живого существования в свойственном ему окружающем мире. Непосредственного существования, как естественного существования, допускающего научный анализ его содержаний неким единственно верным способом, - не бывает. Попытка его конструировать и охарактеризовать всегда имеет, говоря объективно, только относительное научное значение. Если эту попытку принимают за радикальное познание бытия, то она определяет собою самоидентификацию человека, загнанного в тупик и узость такого мышления. Можно, правда, попытаться выйти за пределы всего исторического и конкретного, чтобы искать как бы существование без покровов. Но на пути такого искания мы становимся только беднее; в конце в нашем распоряжении оказывается некое знание о существовании, претендующее без остатка выразить его в его универсальной непосредственности, - однако фактически мы высказали в таком знании лишь исторически особенное, определенное во времени сознание бытия, крайне скудное и формально пустое. Если же мы станем подбираться к мнимо-непосредственному, конструируя некоторое первобытное состояние диких народов, представляющееся нам генетически более ранним, то при ближайшем знакомстве с предметом их существование окажется вовсе не естественным, но, скорее, специфически искусственным и чуждым для нас.
Для пробуждающегося сознания не существует радикального начала. «Сначала» никто не начинает. Я никогда не вступаю в некоторую изначальную ситуацию. Если же нет естественного, неприкрытого, допускающего всеобщие определения существования, к которому я мог бы прийти путем постепенного устранения иллюзий, то я и не могу искать того, что подлинно есть в корне вещей, отвлекаясь от мною приобретенного, но искать его могу только, ставя под сомнение усвоенное мною и ставшее. Постижение в понятии всего приобретенного и ставшего остается богатым содержаниями основанием, из которого мы постигаем существование. То, чего уже достигли науки о духе в его истории, становится условием ясности существования в ее максимально возможной весомости. Существование делается прозрачным для меня не в простом знании всеобщих структур, но только через конкретное участие в фактическом, деятельном и познающем, ориентировании в мире в его историчном процессе.
То, что мыслится, как анализ существования, до всякого частного исследования в мире - но фактически только по завершении такого исследования, - есть, таким образом, или схема для сознания вообще, которая представляет сеть способов бытия и смыслов значимости, - или же это есть очерк действительности сознания в существовании, психические силы которого определяются как либидо, страх, забота, воля к власти, страх смерти и влечение к смерти; или же это есть историческое самопонимание некоторого сознания в его сталости (Gewordenheit).
Ни в одной из форм приведенного к сознанию существования я не стою у основания (bin ich am Grunde). Если я не предпринимаю фиксирующей в искусственном тупике попытки, претендуя на некое мнимое знание, бросить якорь в глубины существования, где он не находит для себя опоры, - то всякая форма анализа существования приводит меня, скорее, к парению (Schweben) в моей ситуации. То, что, когда я желаю проникнуть в основание всего, как в нечто существующее, я словно падаю в пропасть, - служит выражением того, что, если я желаю овладеть существованием, то дело не в каком-то существовании вообще, но во мне самом. К бытию я прихожу не через конструкции существования, но с их помощью через некий скачок. Однако к возможности этого скачка взывает во мне уже не анализ существования, но просветление экзистенции.
3. Сознание как граница.
- В отдельных направлениях анализа сознания вырабатываются конструктивные схемы для логики (как формального выявления (Vergegenwärtigung) значимого для сознания вообще), для психологии (как исследования эмпирически существующего сознания) и для истории сознания (как воспроизведения духовного процесса).
Но эти объективирующие анализы, которые отчасти имеются налицо в величественных набросках, нигде не могут получить завершения (vermögen sich nirgends zu schließen). Они наталкиваются на границы,близ которых становится ощутимо то, что для них самих не доступно. Логика превращается в формальное, метафизическое трансцендирование (Плотин7), психология - в прояснение экзистенции (Киркегор8), история сознания - в наполненную метафизику (Гегель). Поэтому философствование не может найти исполнения ни в самонаблюдении эмпирически существующего сознания, ни в конструкции всегда присущего сознания вообще, ни в историческом знании.
Сознание - это граница. Оно еще есть предмет рассмотрения и все же уже нечто ускользающее от всякого предметного рассмотрения. Положение, гласящее, что в философствовании мы исходим из сознания, не истинно, если оно, как кажется, удостоверяет опыты всеобщего логического, психологического и исторического анализа того сознания, которое во всякое время имеется к услугам всякого человека, как некоторое уже философское мышление. На самом деле оно имеет в виду те прояснения, исход и исполнение которых есть экзистенциальное сознание.
Отделение (Abheben) экзистенции
Бытие оставалось в парении из-за непостижимого в-себе-бытия. Это последнее давало себя знать как граница в анализе существования. Но в то время как в-себе-бытие было совершенно иным, которое, как ничто для мысли, остается для меня абсолютно недоступным, я сам, существующий, есмь как граница, положенная анализу существования. Здесь должен быть сделан следующий шаг в искании бытия.
1. Бытие-Я как эмпирическое существование, как сознание вообще, как возможная экзистенция.
- Если я спрашиваю, что я имею в виду, когда я говорю «Я», то первый ответ таков: Если я размышляю о себе, то я сделал себя объектом; я есмь это тело как этот индивидуум, с неопределенным самосознанием в зеркале моей значимости для моего окружения (Umgebung): я есмь как эмпирическое существование. Во-вторых, я, как «Я», существенно тождественен со всяким другим Я: я замещаем (vertretbar). Эта замещаемость подразумевается не как тождественность средних свойств эмпирических индивидов, но как бытие-Я вообще, обозначающее субъективность как условие всякого бытия объектом: я есмь как сознание вообще. В-третьих, я имею опыт о себе в возможности для безусловности. Я не только хочу знать, что есть, в основании и противоосновании, но хочу знать из необосновываемости некоторого истока, и когда я действую, то бывают мгновения, когда я обретаю достоверное понимание: то, чего я сейчас хочу и что сейчас делаю, того хочу, собственно, я сам. Я хочу быть таким, чтобы это желание знать и действование стало частью меня. В том способе, каким я хочу знать и действовать, меня постигает (überkommt mich) моя сущность, которую, при всей достоверности для меня, я все же не знаю. Как эта возможность сущей свободы знания и действования я есмь «возможная экзистенция».
Таким образом, Я не определено с однозначностью, но многозначно. Как сознание вообще я есмь субъективность, для которой существуют объекты как действительность предметов и как нечто общезначимое. Всякое действительное сознание причастно этому мыслимому сознанию вообще, поскольку оно постигает становящееся предметным бытие таким, как оно есть для всех. Я есмь эмпирическая индивидуальность как ставшая объектом субъективность. Как таковая, в бесконечном многообразии индивидов я есмь особенный, лишь один раз встречающийся таким индивид. В свою очередь, эта индивидуальность как эмпирическое существование я есмь для сознания вообще, и как таковое я делаюсь предметом, -причем неисчерпаемым предметом, - для психологии. И так я могу рассматривать и исследовать себя, но не могу познать себя как целое. Наконец, как возможная экзистенция я есмь некоторое бытие, относящееся к своей возможности и как таковое не наличествующее ни для какого сознания вообще (ein Sein, das sich zu seiner Möglichkeit verhält und als solches für kein Bewußtsein überhaupt da ist). Постижение смысла возможной экзистенции прорывает замкнутый круг всех способов объективного и субъективного бытия.
Философствование относится к способам бытия-Я через тот смысл, в котором оно допускает каждый из способов, не помещая их при этом воедино как тождественные (ohne sie ... in eins als identisch zu fassen). Каждый из способов имеет для него в некотором ограниченном смысле приоритет, который, однако, в философствовании делается условным в силу абсолютного приоритета возможной экзистенции (Jede hat für es in einem begrenzten Sinn einen Vorrang, der jedoch im Philosophieren durch den absoluten Vorrang der möglichen Existenz unter Bedingungen gestellt wird).
Оно признает приоритет эмпирического Я, как вынужденного при условиях нужды существования (Daseinsnot), однако относительно и не для себя самого.
Сознание вообще обретает приоритет, поскольку оно есть условие всякого бытия для меня как субъекта. Смысл этого приоритета, как формального, охватывающего всякую субъективность и объективность приоритета, подлежит прояснению в двух следующих рядах мыслей: Я не только существую, как жизнь, но я знаю, что я существую. Я мыслю: было бы возможно, чтобы я не существовал. Но если я хочу мыслить себя вообще не сущим, то я замечаю, что непроизвольно я наряду с миром оставляю существовать и себя самого, как точечное сознание вообще, для которого существует этот мир. Я мыслю далее: было бы возможно, чтобы вообще ничего не существовало. И это тоже я могу только высказать, но не могу осуществить действительно, ибо я ведь все еще мыслю как «Я», как будто бы я есть, а мира нет. Бытие вопрошающего, как его сознание вообще, всякий раз при этом сохраняется. Кажется, что всякое другое бытие я действительно могу отмыслить. Поэтому бытие мыслящего претендует на специфический приоритет, как сознание вообще, в том ограниченном смысле, что его можно некоторое время мыслить как предельное бытие, без которого нет никакого другого бытия.
Я, как возможная экзистенция, имеет решительный приоритет для философствования в прорыве круга бытия, состоящего из бытия-объектом и бытия-Я. Возможная экзистенция - это движение ко в-себе-бытию, которое в этом круге может быть ограничено лишь негативно. Может быть, эта экзистенция открывает путь, для сознания вообще в мире объектов закрытый (verschlossen). Это философствование - для эмпирического существования ничтожное, для сознания вообще - не допускающая обоснований фантазия (Imagination), - для возможной экзистенции есть путь к себе самому и к подлинному бытию.
2. Экзистенция.
- Экзистенция - это то, что никогда не становится объектом, исток, из которого я мыслю и действую, о котором я говорю в не познающих ничего последовательностях мыслей; экзистенция есть то, что относится к себе самому, а в этом - к своей трансценденции (Existenz ist, was sich zu sich selbst und darin zu seiner Transendenz verhält)9.
Может ли быть то, что не должно иметь действительности как объект среди объектов? Очевидно, что это не может быть «я есмь», которое улавливалось бы как эмпирическое существование, сознание вообще, как постижимое понятием и открываемое (Begreifbares und Erschließbares). Вопрос состоит в том, кончается ли постижение бытия во всякой объективности и субъективности, или же я открываюсь себе (mir ... gegenwärtig werde) еще и другим способом. Мы затрагиваем тот пункт, в котором для нас определяется самый смысл философствования.
Быть значит - изначально принимать решение быть (Sein heißt, es ursprünglich entscheiden). Правда, для своего самонаблюдения я есмь так, как я уже есмь: хотя я индивидуум, я - частный случай всеобщего, подчиненный закону причинности или следующий действительному требованию объективно зафиксированного веления долга. Но там, где я есмь исток себя самого, там еще не все решено по всеобщим законам и в основании. Я не только не знаю, в силу бесконечности условий, каким бы оно могло быть как решенное, но на совершенно ином уровне я еще и сам решаю, что оно есть.
Эта неосуществимая в объективном опредмечивании мысль есть сознание свободы возможной экзистенции. В этом сознании я не могу думать, что ведь в конце концов все идет своим чередом, и что я могу делать то, что мне в данную минуту больше всего нравится, и могу оправдать это затем всегда имеющимися в моем распоряжении всеобщими аргументами. Но, при всей зависимости и определенности моего существования, мне делается ясно, что нечто в конечном счете зависит только от меня. За что я примусь и что оставлю, где сохраню установку простой возможности, а где стану осуществлять, - это не явствует из всеобщих правил, по которым как верным я действую, не явствует и из тех психологических законов, которым я подчинен, но возникает в беспокойстве моего существования силою достоверности самобытия из свободы (entspringt in der Unruhe meines Daseins durch die Gewißheit des Selbstseins aus Freiheit). Там, где я перестаю рассматривать себя в психологических категориях, и все же действую не в наивной бессознательности, но из позитивности моего порыва (Aufschwung) в светлости (Helligkeit) некой достоверности, не дающей мне никакого знания, однако обосновывающей мое собственное бытие, - там я решаю, что я есмь.
Я знаю обращенность (ein Angesprochenwerden), на которую я, как собственно я сам, отвечаю, осуществляя свое бытие. Но то, что я есмь, я осознаю (werde inné) не как изолированное существо. Против случайности моего эмпирического существования в его своеволии (Eigenwillen) я переживаю себя (erfahre ich mich) в коммуникации: То, что я сам есмь, никогда не бывает для меня достовернее, чем когда я есмь в полной готовности к другому, так что я становлюсь самим собою потому, что в являющейся здесь борьбе и другой также становится самим собою.
Из возможной экзистенции я схватываю историчное в своем существовании, которое в силу одного только многообразия доступных знанию действительностей становится глубиной экзистирования. То, что внешне есть определенность и граница, то же внутренне есть явление подлинного бытия. Тот, кто любит только человечность, вовсе не любит, - любит тот, кто любит этого определенного человека. Не тот верен, кто рационально последователен и исполняет договоры, но тот, кто принимает на себя как собственное и знает себя обязанным тем, что он сделал и тем, где он любил. Кто хочет правильно устроить мир раз навсегда, - тот вовсе ничего не хочет, - хочет тот, кто в своей историчной ситуации принимается за возможное, как за свое.
Если я укоренен в историчном, то временное существование имеет вес не в себе и не само собою, но в том смысле, что во времени принимается решение для вечности. Тогда время, как будущее, есть возможность, - как прошлое - обязанность верностью, как настоящее же - решение. Тогда оно есть не только процесс (Ablauf), но явление экзистенции, обретающей себя во времени через свои решения. Если же временное имеет эту весомость и его знают таким образом, то его в то же время преодолевают; не ради абстрактной безвременности, но так, что я во времени стою над временем, а не вне времени. Поскольку я есмь сознание жизни, поскольку мной владеют витальные влечения и их конечная воля к счастью, я хочу продолжаться во всяком времени, словно бы избавление от страха существования состояло в слепом продолжении бытия. Эту волю я, как живое сознание, не могу уничтожить, как не могу и отменить страдания преходящего. Они принадлежат к моему существованию, как таковому. Но поскольку я во времени безусловно действую, безусловно люблю, во времени есть вечность. Мой рассудок этого не постигает, это проясняется только в мгновении, а потом - только в сомневающемся воспоминании. Я никогда не имею этого во внешнем владении.
Рассудку, как сознанию, это в качестве отличительной формулы вообще не говорит ничего, но это есть призыв для возможной экзистенции: действительное бытие утрачивает свою действительность во всякой познанной объективности, становясь продолжительностью во всяком времени, природой под законами или обращаясь в ничтожество чего-то лишь преходящего; но экзистенция осуществляет себя, совершая выбор, в исторично-временном, и осуществляется в нем, несмотря на объективное исчезновение, как наполненное время. Вечность не есть ни безвременность, ни продолжительность во всяком времени, но она есть глубина времени, как историчное явление экзистенции.
3. Мир и экзистенция.
- Экзистенция с другой экзистенцией находит себя в ситуации как в мире, хотя не делается оттого познаваемой как бытие мира. Что есть в мире, то я, как сознание вообще, понимаю как бытие; экзистенция обладает достоверностью для возможной экзистенции только в ее трансцендировании.
Бытие, подлежащее обязательному признанию (das zwingend anzuerkennende Sein), существует непосредственно как вещь. Я могу напрямую завладеть им, сделать что-то из него и с ним, - технически, с вещами, или аргументируя, - с самим собою и с другим сознанием. В нем налицо сопротивление данности, будь то реальное сопротивление эмпирической действительности или логическое сопротивление мыслимо-необходимого или невозможного для мысли. Оно всегда есть предметное бытие, как изначальный объект или же как адекватным образом становящееся предметным в подобном объекте, скажем, в моделях и типах как инструментах научного исследования.
Экзистенция, сама по себе не существующая, является как существование для возможной экзистенции. Правда, прыжок между миром и экзистенцией, методу познаваемостью и прояснимостью, между бытием как бытием объектом и свободным бытием экзистенции, - не может быть отменен в нашем мышлении. Но оба эти способа бытия фактически так тесно соприкасаются друг с другом, что строгое разделение (Scheidung) для сознания, которое в то же время есть возможная экзистенция, бесконечная задача, в исполнении которой возникает в единстве познание мирового бытия и прояснение экзистенции.
Разделение между объективным бытием и экзистенцией как бытием свободы можно высказать лишь абстрактно в следующих формулах: Объективное бытие, как механизм, жизнь и сознание, дано. Но я, как экзистенция, есмь исток (Ursprung); хотя и не исток бытия вообще, но исток для меня в существовании. По мерке бытия вещей нет никакой свободы, по мерке же свободы бытие вещей не есть подлинное бытие. Бытие как пребывание (Bestand) и бытие как свобода не образуют противоположности двух сополагаемых родов бытия (koordinierbare Seinsarten). Они соотнесены друг с другом, но абсолютно несравнимы; бытие в смысле бытия объектом и бытие в смысле бытия свободным исключают друг друга. Одно из времени вступает в безвременность или в не имеющую конца продолжительность, другое из времени вступает в вечность. Что есть или значимо во всякое время, есть объективность, что же, исчезая в мгновении, тем не менее все-таки вечно - это экзистенция. - Одно есть только для некоторого мыслящего субъекта, другое же, хотя и никогда не бывает лишенным объекта, но есть как действительное только для экзистенции в коммуникации.
Если смотреть с позиции мира (Von der Welt her gesehen), всякое явление экзистенции есть лишь бытие объектом; с этой точки зрения сознание есть Я, но не экзистенция; здесь даже невозможно понять, что подразумевается под словом «экзистенция». С точки зрения экзистенции все ее собственное бытие есть все же лишь как явление в существовании, и существование, которое не есть явление экзистенции, не есть в подлинном смысле самость (Selbst), есть отброс (Abfall). Дело выглядит так, словно все это существование должно было бы изначально быть экзистенцией, и словно бы все то, что есть в нем только существование, можно было бы понять как опустошение, пленение (Verstrickung), утрата экзистенции.
Итак, от объективного бытия никакой указатель не ведет к другому бытию, - разве что косвенно указывает на него расколотость и незамкнутость этого бытия. Однако же экзистенция пронизывает формы объективного бытия как среду своего осуществления и как возможности своего явления. Возможная экзистенция, стоя на границе мира и экзистенции, видит всякое существование, как не только существование. От самого дальнего, механизма, бытие через ступени жизни и сознания словно бы приближается к себе самому, чтобы в экзистенции найти себя как подлинное бытие. Или же - с этой границы сознание вообще мыслит, правда, существование только как существование; однако всякое существование имеет тот характер, что оно может сделаться значимо важным для экзистенции, становясь толчком (Anstoß) или средой (Medium) экзистенции.
Хотя экзистенция есть лишь с другой экзистенцией и через нее, все же объективно нет никакого смысла говорить о множественности экзистенций. Ибо экзистенции всякий раз исторично живут в коммуникации от экзистенции к экзистенции во мраке мирового бытия, как некоторое друг-для-друга (ein Füreinander), а как бытие-лишь-друг-для-друга (Nurfüreinandersein) они, в свою очередь, лишены значимости (Geltung) для созерцающего (zuschauendes) сознания вообще. Невидимые извне, они не могут быть обозреваемы как бытие многих.
С одной стороны, возможной экзистенции предстоит (bietet sich ... dar) разорванное на способы бытия бытие мира в среде сознания вообще; с другой стороны, есть экзистенции. Замыкающегося в себе бытия нет ни с одной стороны, ни объективно, как единого мирового существования, ни экзистенциально, как мира экзистенций, мыслимого и обозримого. Если я мыслю бытие, то это всегда определенное бытие, а не бытие. Если я удостоверяюсь (vergewissere mich) в возможной экзистенции, то я не имею экзистенцию своим предметом и удостоверяюсь не в экзистенции вообще, а только во мне самом и в коммуницирующей со мною экзистенции. То и другое каждый раз есть нечто абсолютно незаместимое, а не частные случаи родового понятия «экзистенция». Экзистенция становится знаком (signum), чтобы указать направление этого самоудостоверения (Selbstvergewisserung) объективно не мыслимого и объективно не имеющего значимости бытия, которого никто не знает ни о себе, ни о других, и которого никто не может осмысленно утверждать о себе.
Бытие оставалось в парении из-за непостижимого в-себе-бытия. Это последнее давало себя знать как граница в анализе существования. Но в то время как в-себе-бытие было совершенно иным, которое, как ничто для мысли, остается для меня абсолютно недоступным, я сам, существующий, есмь как граница, положенная анализу существования. Здесь должен быть сделан следующий шаг в искании бытия.
1. Бытие-Я как эмпирическое существование, как сознание вообще, как возможная экзистенция.
- Если я спрашиваю, что я имею в виду, когда я говорю «Я», то первый ответ таков: Если я размышляю о себе, то я сделал себя объектом; я есмь это тело как этот индивидуум, с неопределенным самосознанием в зеркале моей значимости для моего окружения (Umgebung): я есмь как эмпирическое существование. Во-вторых, я, как «Я», существенно тождественен со всяким другим Я: я замещаем (vertretbar). Эта замещаемость подразумевается не как тождественность средних свойств эмпирических индивидов, но как бытие-Я вообще, обозначающее субъективность как условие всякого бытия объектом: я есмь как сознание вообще. В-третьих, я имею опыт о себе в возможности для безусловности. Я не только хочу знать, что есть, в основании и противоосновании, но хочу знать из необосновываемости некоторого истока, и когда я действую, то бывают мгновения, когда я обретаю достоверное понимание: то, чего я сейчас хочу и что сейчас делаю, того хочу, собственно, я сам. Я хочу быть таким, чтобы это желание знать и действование стало частью меня. В том способе, каким я хочу знать и действовать, меня постигает (überkommt mich) моя сущность, которую, при всей достоверности для меня, я все же не знаю. Как эта возможность сущей свободы знания и действования я есмь «возможная экзистенция».
Таким образом, Я не определено с однозначностью, но многозначно. Как сознание вообще я есмь субъективность, для которой существуют объекты как действительность предметов и как нечто общезначимое. Всякое действительное сознание причастно этому мыслимому сознанию вообще, поскольку оно постигает становящееся предметным бытие таким, как оно есть для всех. Я есмь эмпирическая индивидуальность как ставшая объектом субъективность. Как таковая, в бесконечном многообразии индивидов я есмь особенный, лишь один раз встречающийся таким индивид. В свою очередь, эта индивидуальность как эмпирическое существование я есмь для сознания вообще, и как таковое я делаюсь предметом, -причем неисчерпаемым предметом, - для психологии. И так я могу рассматривать и исследовать себя, но не могу познать себя как целое. Наконец, как возможная экзистенция я есмь некоторое бытие, относящееся к своей возможности и как таковое не наличествующее ни для какого сознания вообще (ein Sein, das sich zu seiner Möglichkeit verhält und als solches für kein Bewußtsein überhaupt da ist). Постижение смысла возможной экзистенции прорывает замкнутый круг всех способов объективного и субъективного бытия.
Философствование относится к способам бытия-Я через тот смысл, в котором оно допускает каждый из способов, не помещая их при этом воедино как тождественные (ohne sie ... in eins als identisch zu fassen). Каждый из способов имеет для него в некотором ограниченном смысле приоритет, который, однако, в философствовании делается условным в силу абсолютного приоритета возможной экзистенции (Jede hat für es in einem begrenzten Sinn einen Vorrang, der jedoch im Philosophieren durch den absoluten Vorrang der möglichen Existenz unter Bedingungen gestellt wird).
Оно признает приоритет эмпирического Я, как вынужденного при условиях нужды существования (Daseinsnot), однако относительно и не для себя самого.
Сознание вообще обретает приоритет, поскольку оно есть условие всякого бытия для меня как субъекта. Смысл этого приоритета, как формального, охватывающего всякую субъективность и объективность приоритета, подлежит прояснению в двух следующих рядах мыслей: Я не только существую, как жизнь, но я знаю, что я существую. Я мыслю: было бы возможно, чтобы я не существовал. Но если я хочу мыслить себя вообще не сущим, то я замечаю, что непроизвольно я наряду с миром оставляю существовать и себя самого, как точечное сознание вообще, для которого существует этот мир. Я мыслю далее: было бы возможно, чтобы вообще ничего не существовало. И это тоже я могу только высказать, но не могу осуществить действительно, ибо я ведь все еще мыслю как «Я», как будто бы я есть, а мира нет. Бытие вопрошающего, как его сознание вообще, всякий раз при этом сохраняется. Кажется, что всякое другое бытие я действительно могу отмыслить. Поэтому бытие мыслящего претендует на специфический приоритет, как сознание вообще, в том ограниченном смысле, что его можно некоторое время мыслить как предельное бытие, без которого нет никакого другого бытия.
Я, как возможная экзистенция, имеет решительный приоритет для философствования в прорыве круга бытия, состоящего из бытия-объектом и бытия-Я. Возможная экзистенция - это движение ко в-себе-бытию, которое в этом круге может быть ограничено лишь негативно. Может быть, эта экзистенция открывает путь, для сознания вообще в мире объектов закрытый (verschlossen). Это философствование - для эмпирического существования ничтожное, для сознания вообще - не допускающая обоснований фантазия (Imagination), - для возможной экзистенции есть путь к себе самому и к подлинному бытию.
2. Экзистенция.
- Экзистенция - это то, что никогда не становится объектом, исток, из которого я мыслю и действую, о котором я говорю в не познающих ничего последовательностях мыслей; экзистенция есть то, что относится к себе самому, а в этом - к своей трансценденции (Existenz ist, was sich zu sich selbst und darin zu seiner Transendenz verhält)9.
Может ли быть то, что не должно иметь действительности как объект среди объектов? Очевидно, что это не может быть «я есмь», которое улавливалось бы как эмпирическое существование, сознание вообще, как постижимое понятием и открываемое (Begreifbares und Erschließbares). Вопрос состоит в том, кончается ли постижение бытия во всякой объективности и субъективности, или же я открываюсь себе (mir ... gegenwärtig werde) еще и другим способом. Мы затрагиваем тот пункт, в котором для нас определяется самый смысл философствования.
Быть значит - изначально принимать решение быть (Sein heißt, es ursprünglich entscheiden). Правда, для своего самонаблюдения я есмь так, как я уже есмь: хотя я индивидуум, я - частный случай всеобщего, подчиненный закону причинности или следующий действительному требованию объективно зафиксированного веления долга. Но там, где я есмь исток себя самого, там еще не все решено по всеобщим законам и в основании. Я не только не знаю, в силу бесконечности условий, каким бы оно могло быть как решенное, но на совершенно ином уровне я еще и сам решаю, что оно есть.
Эта неосуществимая в объективном опредмечивании мысль есть сознание свободы возможной экзистенции. В этом сознании я не могу думать, что ведь в конце концов все идет своим чередом, и что я могу делать то, что мне в данную минуту больше всего нравится, и могу оправдать это затем всегда имеющимися в моем распоряжении всеобщими аргументами. Но, при всей зависимости и определенности моего существования, мне делается ясно, что нечто в конечном счете зависит только от меня. За что я примусь и что оставлю, где сохраню установку простой возможности, а где стану осуществлять, - это не явствует из всеобщих правил, по которым как верным я действую, не явствует и из тех психологических законов, которым я подчинен, но возникает в беспокойстве моего существования силою достоверности самобытия из свободы (entspringt in der Unruhe meines Daseins durch die Gewißheit des Selbstseins aus Freiheit). Там, где я перестаю рассматривать себя в психологических категориях, и все же действую не в наивной бессознательности, но из позитивности моего порыва (Aufschwung) в светлости (Helligkeit) некой достоверности, не дающей мне никакого знания, однако обосновывающей мое собственное бытие, - там я решаю, что я есмь.
Я знаю обращенность (ein Angesprochenwerden), на которую я, как собственно я сам, отвечаю, осуществляя свое бытие. Но то, что я есмь, я осознаю (werde inné) не как изолированное существо. Против случайности моего эмпирического существования в его своеволии (Eigenwillen) я переживаю себя (erfahre ich mich) в коммуникации: То, что я сам есмь, никогда не бывает для меня достовернее, чем когда я есмь в полной готовности к другому, так что я становлюсь самим собою потому, что в являющейся здесь борьбе и другой также становится самим собою.
Из возможной экзистенции я схватываю историчное в своем существовании, которое в силу одного только многообразия доступных знанию действительностей становится глубиной экзистирования. То, что внешне есть определенность и граница, то же внутренне есть явление подлинного бытия. Тот, кто любит только человечность, вовсе не любит, - любит тот, кто любит этого определенного человека. Не тот верен, кто рационально последователен и исполняет договоры, но тот, кто принимает на себя как собственное и знает себя обязанным тем, что он сделал и тем, где он любил. Кто хочет правильно устроить мир раз навсегда, - тот вовсе ничего не хочет, - хочет тот, кто в своей историчной ситуации принимается за возможное, как за свое.
Если я укоренен в историчном, то временное существование имеет вес не в себе и не само собою, но в том смысле, что во времени принимается решение для вечности. Тогда время, как будущее, есть возможность, - как прошлое - обязанность верностью, как настоящее же - решение. Тогда оно есть не только процесс (Ablauf), но явление экзистенции, обретающей себя во времени через свои решения. Если же временное имеет эту весомость и его знают таким образом, то его в то же время преодолевают; не ради абстрактной безвременности, но так, что я во времени стою над временем, а не вне времени. Поскольку я есмь сознание жизни, поскольку мной владеют витальные влечения и их конечная воля к счастью, я хочу продолжаться во всяком времени, словно бы избавление от страха существования состояло в слепом продолжении бытия. Эту волю я, как живое сознание, не могу уничтожить, как не могу и отменить страдания преходящего. Они принадлежат к моему существованию, как таковому. Но поскольку я во времени безусловно действую, безусловно люблю, во времени есть вечность. Мой рассудок этого не постигает, это проясняется только в мгновении, а потом - только в сомневающемся воспоминании. Я никогда не имею этого во внешнем владении.
Рассудку, как сознанию, это в качестве отличительной формулы вообще не говорит ничего, но это есть призыв для возможной экзистенции: действительное бытие утрачивает свою действительность во всякой познанной объективности, становясь продолжительностью во всяком времени, природой под законами или обращаясь в ничтожество чего-то лишь преходящего; но экзистенция осуществляет себя, совершая выбор, в исторично-временном, и осуществляется в нем, несмотря на объективное исчезновение, как наполненное время. Вечность не есть ни безвременность, ни продолжительность во всяком времени, но она есть глубина времени, как историчное явление экзистенции.
3. Мир и экзистенция.
- Экзистенция с другой экзистенцией находит себя в ситуации как в мире, хотя не делается оттого познаваемой как бытие мира. Что есть в мире, то я, как сознание вообще, понимаю как бытие; экзистенция обладает достоверностью для возможной экзистенции только в ее трансцендировании.
Бытие, подлежащее обязательному признанию (das zwingend anzuerkennende Sein), существует непосредственно как вещь. Я могу напрямую завладеть им, сделать что-то из него и с ним, - технически, с вещами, или аргументируя, - с самим собою и с другим сознанием. В нем налицо сопротивление данности, будь то реальное сопротивление эмпирической действительности или логическое сопротивление мыслимо-необходимого или невозможного для мысли. Оно всегда есть предметное бытие, как изначальный объект или же как адекватным образом становящееся предметным в подобном объекте, скажем, в моделях и типах как инструментах научного исследования.
Экзистенция, сама по себе не существующая, является как существование для возможной экзистенции. Правда, прыжок между миром и экзистенцией, методу познаваемостью и прояснимостью, между бытием как бытием объектом и свободным бытием экзистенции, - не может быть отменен в нашем мышлении. Но оба эти способа бытия фактически так тесно соприкасаются друг с другом, что строгое разделение (Scheidung) для сознания, которое в то же время есть возможная экзистенция, бесконечная задача, в исполнении которой возникает в единстве познание мирового бытия и прояснение экзистенции.
Разделение между объективным бытием и экзистенцией как бытием свободы можно высказать лишь абстрактно в следующих формулах: Объективное бытие, как механизм, жизнь и сознание, дано. Но я, как экзистенция, есмь исток (Ursprung); хотя и не исток бытия вообще, но исток для меня в существовании. По мерке бытия вещей нет никакой свободы, по мерке же свободы бытие вещей не есть подлинное бытие. Бытие как пребывание (Bestand) и бытие как свобода не образуют противоположности двух сополагаемых родов бытия (koordinierbare Seinsarten). Они соотнесены друг с другом, но абсолютно несравнимы; бытие в смысле бытия объектом и бытие в смысле бытия свободным исключают друг друга. Одно из времени вступает в безвременность или в не имеющую конца продолжительность, другое из времени вступает в вечность. Что есть или значимо во всякое время, есть объективность, что же, исчезая в мгновении, тем не менее все-таки вечно - это экзистенция. - Одно есть только для некоторого мыслящего субъекта, другое же, хотя и никогда не бывает лишенным объекта, но есть как действительное только для экзистенции в коммуникации.
Если смотреть с позиции мира (Von der Welt her gesehen), всякое явление экзистенции есть лишь бытие объектом; с этой точки зрения сознание есть Я, но не экзистенция; здесь даже невозможно понять, что подразумевается под словом «экзистенция». С точки зрения экзистенции все ее собственное бытие есть все же лишь как явление в существовании, и существование, которое не есть явление экзистенции, не есть в подлинном смысле самость (Selbst), есть отброс (Abfall). Дело выглядит так, словно все это существование должно было бы изначально быть экзистенцией, и словно бы все то, что есть в нем только существование, можно было бы понять как опустошение, пленение (Verstrickung), утрата экзистенции.
Итак, от объективного бытия никакой указатель не ведет к другому бытию, - разве что косвенно указывает на него расколотость и незамкнутость этого бытия. Однако же экзистенция пронизывает формы объективного бытия как среду своего осуществления и как возможности своего явления. Возможная экзистенция, стоя на границе мира и экзистенции, видит всякое существование, как не только существование. От самого дальнего, механизма, бытие через ступени жизни и сознания словно бы приближается к себе самому, чтобы в экзистенции найти себя как подлинное бытие. Или же - с этой границы сознание вообще мыслит, правда, существование только как существование; однако всякое существование имеет тот характер, что оно может сделаться значимо важным для экзистенции, становясь толчком (Anstoß) или средой (Medium) экзистенции.
Хотя экзистенция есть лишь с другой экзистенцией и через нее, все же объективно нет никакого смысла говорить о множественности экзистенций. Ибо экзистенции всякий раз исторично живут в коммуникации от экзистенции к экзистенции во мраке мирового бытия, как некоторое друг-для-друга (ein Füreinander), а как бытие-лишь-друг-для-друга (Nurfüreinandersein) они, в свою очередь, лишены значимости (Geltung) для созерцающего (zuschauendes) сознания вообще. Невидимые извне, они не могут быть обозреваемы как бытие многих.
С одной стороны, возможной экзистенции предстоит (bietet sich ... dar) разорванное на способы бытия бытие мира в среде сознания вообще; с другой стороны, есть экзистенции. Замыкающегося в себе бытия нет ни с одной стороны, ни объективно, как единого мирового существования, ни экзистенциально, как мира экзистенций, мыслимого и обозримого. Если я мыслю бытие, то это всегда определенное бытие, а не бытие. Если я удостоверяюсь (vergewissere mich) в возможной экзистенции, то я не имею экзистенцию своим предметом и удостоверяюсь не в экзистенции вообще, а только во мне самом и в коммуницирующей со мною экзистенции. То и другое каждый раз есть нечто абсолютно незаместимое, а не частные случаи родового понятия «экзистенция». Экзистенция становится знаком (signum), чтобы указать направление этого самоудостоверения (Selbstvergewisserung) объективно не мыслимого и объективно не имеющего значимости бытия, которого никто не знает ни о себе, ни о других, и которого никто не может осмысленно утверждать о себе.
Бытие
Вопрос, с которого мы начали: что есть бытие? - не нашел себе единого ответа. Ответ на этот вопрос удовлетворяет вопрошающего, поскольку он признает в нем свое собственное бытие. Но сам вопрос о бытии не имеет одного значения; все дело в том, кто именно спрашивает. Для существования как сознания вообще этот вопрос не имеет изначального смысла. Это сознание позволяет себе рассеяться в множественности определенного бытия. Только из возможной экзистенции возникает страстное вопрошание о бытии в себе в трансцендировании всякого существования и бытия - объектом. Но для нее окончательный ответ в определенном знании остается недостижим (ausbleibt). То, что существует, есть явление, а не бытие, и все же это не ничто.
1. Явление и бытие.
- Смысл слова «явление» в подобного рода высказываниях категориально происходит из некоторого частного, объективного соотношения: между тем, как нечто является с некоторой точки зрения, и тем, каково оно есть также и без этой точки зрения, в самом себе. Тогда явление, в объективирующем смысле, есть аспект чего-то, что мы должны примысливать как объективно лежащее в основе, но что само еще не предметно, что мыслится как предмет только потому, что в принципе оно могло бы стать мне известным как таковой (например, атомы).
В категории явления, трансцендируя с нею это определенное объективирующее отношение лежащего в основе и являющегося, мыслится всякое бытие, если мы ищем бытие как таковое (das Sein).
Но теперь являющееся бытие остается в непреодолимой для временного существования двойственности: недоступного в-себе-бытия трансценденции, которая не может быть мыслима как объективно лежащее в основе, и предстоящего себе (sich gegenwärtigen) бытия экзистенции, которая не есть сущее сознание. Экзистенция и трансценденция разнородны, но взаимно соотнесены. Само это отношение является себе в существовании.
Поскольку существование есть предмет исследования (Forschung), оно есть явление чего-то теоретически лежащего в основе. Ни экзистенция, ни трансценденция недоступны для исследования. Но познанное в исследовании как явление вместе с тем, что мыслится как лежащее в его основе, есть в смысле философствования явление в-себе-бытия. В то время как научное исследование явления вымышляет (erdenkt) лежащее в основе, философствование завладевает бытием через явление в истолковании шифров трансценденции и в мышлении, взывающем к экзистенции (ergreift Philosophieren durch die Erscheinung das Sein im Deuten der Chiffren der Transzendenz und im an Existenz apellierenden Denken).
Сознание, поскольку оно становится предметом рассмотрения, также не есть то же самое сознание, в котором я достоверно знаю некое самобытие и которому явлена (gegenwärtig ist) трансценденция. Правда, экзистенция есть лишь как сознание, но сознание, каким мы, исследуя, познаем его, никогда не есть это экзистенциальное сознание. Поэтому то, что существует для предметного исследования как отдельная индивидуальная жизнь, для самого себя может стать объемлющей средой всякого бытия, если сознание есть психологически недоступная абсолютная достоверность экзистенции. Поэтому положение, гласящее, что все есть в сознании, не является истинным, если оно имеет в виду сознание только как предмет исследования; однако оно имеет силу, поскольку для нас есть лишь то, что привходит к явлению, а значит, вступает в сознание. Сознанию, если оно выходит за пределы себя самого как того, что оно есть как доступное изысканию существование, открывается - и закрывается - то, что есть или бессознательное для исследования, в многообразии его значений, или трансцендентное для экзистенции. Но это восполнение сознания, в свою очередь, необходимо в нем: для исследования - как теория бессознательного, для экзистенции - как шифр бытия в противоречащей себе самому и потому исчезающей форме.
Выражение «явление бытия» необходимо понять в его многозначности, если мы хотим понять утверждение: экзистенция достигает явления себе в сознании (Existenz komme im Bewußtsein sich zur Erscheinung). В этом утверждении не имеется в виду ни явление некоторого лежащего в основе объективного, ни явление в-себе-бытия трансценденции:
С одной стороны, экзистенция не может быть понята психологически как явление в сознании; предметом психологии может быть только форма существования сознания, переживание в его причинных условиях и доступных пониманию мотивах, а не его экзистенциальная основа. В объективирующем смысле сознание есть явление (феномен) этого лежащего в основе. Но в экзистенциальном смысле явлением называется осознавание и бытие ставшим объектом (Bewußtwerden und Objektgewordensein), в котором понимает себя самое то, что как бытие в то же время всецело явлено (was als Sein zugleich ganz gegenwärtig ist). Я вечно знаю то, что никогда не может быть знаемо таким образом как объект. Я есмь то, что так является, не как лежащее в основе, но есмь это собственно и сам. Явление сознания, как предмет исследования, мы относим к лежащему в основе, которое абсолютно чуждо нам. Явление экзистенции мы относим к тому, что мы сами есмы в истоке, где мы отвечаем за себя самих. Явление объективно лежащего в основе общезначимо для познания, явление экзистенции откровенно нам в экзистенциальной коммуникации.
С другой стороны, экзистенция, как явление своего бытия для себя в сознании, достоверно обладает своим собственным бытием только в напряжении к явлению трансцендентного в-себе-бытия, которое она чувствует (das ihr fühlbar wird), но которое не есть она сама. В сознании бытия экзистенции не открывается в простой прямолинейности являющееся бытие, но бытие, говорящее с нею, -которая сама лишь является себе, как возможность.
Разнородность события явления - объективно лежащего в основе в феноменах, трансценденции в-себе-бытия в шифрах, экзистенции - в достоверности абсолютного сознания - отменяет прочный состав бытия в каждом из этих направлений; в их совокупности она сохраняет, для вопрошателя как возможной экзистенции во временном существовании, бытие, также и в корне вопрошания о нем, в его окончательной разорванности.
2. Многообразные способы бытия и бытие.
- Вопрос; что есть бытие? заставляет мысль попытаться считать нечто бытием как таковым (das Sein schlechthin), из которого выводится другое бытие. Эта попытка знает много возможностей; но ни одна из возможностей неосуществима. Если бы, скажем, я стал считать подлинным бытием объективно познаваемое и выводить себя самого из объектов, а тем самым делал бы себя самого вещью и отменил всякую свободу, или если бы я сделал изначальным бытием свободу субъекта и производил из этого бытия вещи; всякий раз такое выведение одного из другого было бы фантастическим прыжком. Я не могу ни понять себя самого из бытия вещей, но не могу и считать все только мною самим. Скорее, я есмь в мире; для меня есть нечто постоянное; я изначально принимаю решения как являющаяся в мире возможная экзистенция. Ни из какого толкования бытия невозможно понять умом все бытие, в котором мы находим себя. Такова моя ситуация, которую я не забываю, когда философствую.
Искание бытия исходило из многообразного бытия и приводило вновь к этому многообразному как способам бытия. Если оно не находило бытия, то остается в силе вопрос: почему же называется бытием все, что невозможно ведь подвести под один принцип в одном-единственном истоке.
Мы стоим перед тем фактом, что всякое высказывание имеет языковую форму. О чем бы мы ни говорили, речь принимает форму определяющего суждения со связкой «есть», - даже если суждение вовсе не относится к бытию, а является косвенным указанием или звеном в движении мыслей, которое, как целое, проясняет, но не определяет никакого предмета, кроме одного того предмета, который был целью рассуждения, как он сам.
Эта языковая форма есть явление мышления вообще. Все равно, занят ли я предметным познанием или непредметным прояснением, во всяком случае я мыслю. А то, что я мыслю, я должен мыслить в категориях. Категории - основные определения всякого мышления; среди них нет категории более высокого порядка, относительно которой другие были бы видами или производными; но у них есть то общее определяющее свойство, что каждая из них высказывает некоторое бытие. Именно мышление, которое само в каком-нибудь смысле едино, называет всякий раз бытием разнородное бытие, хотя для него и не находится общего понятия.
В мышлении с помощью категорий вопрос состоит в том, адекватно ли или неадекватно мыслится с их помощью мыслимое в них. Следует разделить то, что непосредственно есть то, что оно есть, подлежащее открытию, о котором в таком случае можно прямо говорить с помощью категорий, и то, что не таково, и о чем все же говорят, пусть косвенно и открыто для недоразумений, а значит, говорят с помощью категорий. Схематически эту противоположность можно сформулировать так: открытие бытия (Seinsentdeckung) есть научное познание в ориентировании в мире, и оно всякий раз более или менее адекватным образом постигает определенное бытие. Но удостоверение бытия (Seinsvergewisserung) есть философствование, как трансцендирование над предметностью; оно в среде категорий неадекватно постигает в замещающих предметностях то, что само никогда не может сделаться предметом.
Поэтому подлинно философские шаги следует понять, по их методу, как способы трансцендирования. По своему содержанию они высказывают некоторое бытие, которое из абсолютного сознания как экзистенциального истока удостоверяет себя в этом мышлении как подлинное бытие (ein Sein ..., das aus einem absoluten Bewußtsein als existentiellem Ursprung sich in diesem Denken als das eigentliche vergewissert).
Свобода возможной экзистенции, схватывающей себя (die sich ergreift) на пути философствования, не может вступать в спирающую дыхание тесноту (atemnehmende Enge) знаемого бытия, как подлинного бытия. То, что оно есть, переживается в опыте каждый раз из свободы, а не как познанное. За анализом (Zergliederung) понятий бытия стоит импульс, приманить (lockern) наше сознание возможностями, чтобы прийти к истоку подлинного философствования, в котором я ищу единое бытие как подлинное бытие.
Итак, то, что есть бытие, есть либо разжижение (Verwässerung) бытия, до отождествления со всем, о чем можно неопределенно сказать «есть», или фиксирование, превращающее его в категориально определенное бытие, которое знают, или же акцентировка подлинного бытия, удостоверение которого осуществляется в мышлении. Различия бытия - это, соответственно, различия определенного и неопределенного, отличия определений друг от друга, отличие подлинного и ничтожного.
Подлинное бытие, которого в смысле того, что знают, найти нельзя, следует искать в его трансценденции, в отношение к которой каждый раз вступает не сознание вообще, но только экзистенция.
Можно было бы подумать, что к этой трансценденции должно бы направляться всякое мышление, пока оно сохраняет некоторый смысл, если только оно не хочет оказаться в пустоте интеллектуальных развлечений (Spielerei) и безразличной фактичности. Может быть, что это самое называние всякого бытия - бытием, не охватывая его ни в чем общем, кроме языковой формы, как самое слабое явление бытия в нашей речи, есть еще одно указание на глубокую основу всякого бытия в едином бытии. Однако все эти суждения, поскольку в них не выражается уже некоторое трансцендирование, суть неопределенные мысли. Ибо все категории можно использовать для того, чтобы с их помощью трансцендировать их самих, снять их особенность в некотором единстве, которое не имеет существования в мире и не имеет смысла в логике, - в едином бытии трансценденции, которое проникает в душу только исторической экзистенции, если вообще куда-нибудь проникает; из нее это единство проникает существование и смысл, по видимости подтверждает то и другое, но потом, как кажется, прорывает и отменяет и то, и другое.
Онтология, как учение о бытии, может прийти только к тому результату, чтобы довести до сознания (bewußt zu machen) бытие как предстающие и встречающиеся (vorkommenden und begegnenden) мышлению способы бытия. Выполняя эту задачу, она никогда не встретит единого бытия, но расчистит только путь к удостоверению в нем. Сегодня она будет уже не онтологией как метафизикой, но онтологией как учением о категориях. Что бы вообще я ни мыслил, мышление создает мне только пространство Я как возможной экзистенции, которая всегда в то же время остается вне всего помысленного, означающего для нее относительную знаемость, возможность, призыв (Appell), но не более того; как и другой, с которым я благодаря мышлению состою в коммуникации, так же точно остается для себя самого и для меня еще и вне помысленного, чтобы двигаться вместе со мною в возможных мыслях, а не быть подчиненным этим мыслям как абсолютным. Достижение друг друга в коммуникации прорывает мысль, которая сделала возможным этот прорыв (zueinanderkommen in Kommunikation durchbricht den Gedanken, der diesen Durchbruch möglich machte).
Вопрос, с которого мы начали: что есть бытие? - не нашел себе единого ответа. Ответ на этот вопрос удовлетворяет вопрошающего, поскольку он признает в нем свое собственное бытие. Но сам вопрос о бытии не имеет одного значения; все дело в том, кто именно спрашивает. Для существования как сознания вообще этот вопрос не имеет изначального смысла. Это сознание позволяет себе рассеяться в множественности определенного бытия. Только из возможной экзистенции возникает страстное вопрошание о бытии в себе в трансцендировании всякого существования и бытия - объектом. Но для нее окончательный ответ в определенном знании остается недостижим (ausbleibt). То, что существует, есть явление, а не бытие, и все же это не ничто.
1. Явление и бытие.
- Смысл слова «явление» в подобного рода высказываниях категориально происходит из некоторого частного, объективного соотношения: между тем, как нечто является с некоторой точки зрения, и тем, каково оно есть также и без этой точки зрения, в самом себе. Тогда явление, в объективирующем смысле, есть аспект чего-то, что мы должны примысливать как объективно лежащее в основе, но что само еще не предметно, что мыслится как предмет только потому, что в принципе оно могло бы стать мне известным как таковой (например, атомы).
В категории явления, трансцендируя с нею это определенное объективирующее отношение лежащего в основе и являющегося, мыслится всякое бытие, если мы ищем бытие как таковое (das Sein).
Но теперь являющееся бытие остается в непреодолимой для временного существования двойственности: недоступного в-себе-бытия трансценденции, которая не может быть мыслима как объективно лежащее в основе, и предстоящего себе (sich gegenwärtigen) бытия экзистенции, которая не есть сущее сознание. Экзистенция и трансценденция разнородны, но взаимно соотнесены. Само это отношение является себе в существовании.
Поскольку существование есть предмет исследования (Forschung), оно есть явление чего-то теоретически лежащего в основе. Ни экзистенция, ни трансценденция недоступны для исследования. Но познанное в исследовании как явление вместе с тем, что мыслится как лежащее в его основе, есть в смысле философствования явление в-себе-бытия. В то время как научное исследование явления вымышляет (erdenkt) лежащее в основе, философствование завладевает бытием через явление в истолковании шифров трансценденции и в мышлении, взывающем к экзистенции (ergreift Philosophieren durch die Erscheinung das Sein im Deuten der Chiffren der Transzendenz und im an Existenz apellierenden Denken).
Сознание, поскольку оно становится предметом рассмотрения, также не есть то же самое сознание, в котором я достоверно знаю некое самобытие и которому явлена (gegenwärtig ist) трансценденция. Правда, экзистенция есть лишь как сознание, но сознание, каким мы, исследуя, познаем его, никогда не есть это экзистенциальное сознание. Поэтому то, что существует для предметного исследования как отдельная индивидуальная жизнь, для самого себя может стать объемлющей средой всякого бытия, если сознание есть психологически недоступная абсолютная достоверность экзистенции. Поэтому положение, гласящее, что все есть в сознании, не является истинным, если оно имеет в виду сознание только как предмет исследования; однако оно имеет силу, поскольку для нас есть лишь то, что привходит к явлению, а значит, вступает в сознание. Сознанию, если оно выходит за пределы себя самого как того, что оно есть как доступное изысканию существование, открывается - и закрывается - то, что есть или бессознательное для исследования, в многообразии его значений, или трансцендентное для экзистенции. Но это восполнение сознания, в свою очередь, необходимо в нем: для исследования - как теория бессознательного, для экзистенции - как шифр бытия в противоречащей себе самому и потому исчезающей форме.
Выражение «явление бытия» необходимо понять в его многозначности, если мы хотим понять утверждение: экзистенция достигает явления себе в сознании (Existenz komme im Bewußtsein sich zur Erscheinung). В этом утверждении не имеется в виду ни явление некоторого лежащего в основе объективного, ни явление в-себе-бытия трансценденции:
С одной стороны, экзистенция не может быть понята психологически как явление в сознании; предметом психологии может быть только форма существования сознания, переживание в его причинных условиях и доступных пониманию мотивах, а не его экзистенциальная основа. В объективирующем смысле сознание есть явление (феномен) этого лежащего в основе. Но в экзистенциальном смысле явлением называется осознавание и бытие ставшим объектом (Bewußtwerden und Objektgewordensein), в котором понимает себя самое то, что как бытие в то же время всецело явлено (was als Sein zugleich ganz gegenwärtig ist). Я вечно знаю то, что никогда не может быть знаемо таким образом как объект. Я есмь то, что так является, не как лежащее в основе, но есмь это собственно и сам. Явление сознания, как предмет исследования, мы относим к лежащему в основе, которое абсолютно чуждо нам. Явление экзистенции мы относим к тому, что мы сами есмы в истоке, где мы отвечаем за себя самих. Явление объективно лежащего в основе общезначимо для познания, явление экзистенции откровенно нам в экзистенциальной коммуникации.
С другой стороны, экзистенция, как явление своего бытия для себя в сознании, достоверно обладает своим собственным бытием только в напряжении к явлению трансцендентного в-себе-бытия, которое она чувствует (das ihr fühlbar wird), но которое не есть она сама. В сознании бытия экзистенции не открывается в простой прямолинейности являющееся бытие, но бытие, говорящее с нею, -которая сама лишь является себе, как возможность.
Разнородность события явления - объективно лежащего в основе в феноменах, трансценденции в-себе-бытия в шифрах, экзистенции - в достоверности абсолютного сознания - отменяет прочный состав бытия в каждом из этих направлений; в их совокупности она сохраняет, для вопрошателя как возможной экзистенции во временном существовании, бытие, также и в корне вопрошания о нем, в его окончательной разорванности.
2. Многообразные способы бытия и бытие.
- Вопрос; что есть бытие? заставляет мысль попытаться считать нечто бытием как таковым (das Sein schlechthin), из которого выводится другое бытие. Эта попытка знает много возможностей; но ни одна из возможностей неосуществима. Если бы, скажем, я стал считать подлинным бытием объективно познаваемое и выводить себя самого из объектов, а тем самым делал бы себя самого вещью и отменил всякую свободу, или если бы я сделал изначальным бытием свободу субъекта и производил из этого бытия вещи; всякий раз такое выведение одного из другого было бы фантастическим прыжком. Я не могу ни понять себя самого из бытия вещей, но не могу и считать все только мною самим. Скорее, я есмь в мире; для меня есть нечто постоянное; я изначально принимаю решения как являющаяся в мире возможная экзистенция. Ни из какого толкования бытия невозможно понять умом все бытие, в котором мы находим себя. Такова моя ситуация, которую я не забываю, когда философствую.
Искание бытия исходило из многообразного бытия и приводило вновь к этому многообразному как способам бытия. Если оно не находило бытия, то остается в силе вопрос: почему же называется бытием все, что невозможно ведь подвести под один принцип в одном-единственном истоке.
Мы стоим перед тем фактом, что всякое высказывание имеет языковую форму. О чем бы мы ни говорили, речь принимает форму определяющего суждения со связкой «есть», - даже если суждение вовсе не относится к бытию, а является косвенным указанием или звеном в движении мыслей, которое, как целое, проясняет, но не определяет никакого предмета, кроме одного того предмета, который был целью рассуждения, как он сам.
Эта языковая форма есть явление мышления вообще. Все равно, занят ли я предметным познанием или непредметным прояснением, во всяком случае я мыслю. А то, что я мыслю, я должен мыслить в категориях. Категории - основные определения всякого мышления; среди них нет категории более высокого порядка, относительно которой другие были бы видами или производными; но у них есть то общее определяющее свойство, что каждая из них высказывает некоторое бытие. Именно мышление, которое само в каком-нибудь смысле едино, называет всякий раз бытием разнородное бытие, хотя для него и не находится общего понятия.
В мышлении с помощью категорий вопрос состоит в том, адекватно ли или неадекватно мыслится с их помощью мыслимое в них. Следует разделить то, что непосредственно есть то, что оно есть, подлежащее открытию, о котором в таком случае можно прямо говорить с помощью категорий, и то, что не таково, и о чем все же говорят, пусть косвенно и открыто для недоразумений, а значит, говорят с помощью категорий. Схематически эту противоположность можно сформулировать так: открытие бытия (Seinsentdeckung) есть научное познание в ориентировании в мире, и оно всякий раз более или менее адекватным образом постигает определенное бытие. Но удостоверение бытия (Seinsvergewisserung) есть философствование, как трансцендирование над предметностью; оно в среде категорий неадекватно постигает в замещающих предметностях то, что само никогда не может сделаться предметом.
Поэтому подлинно философские шаги следует понять, по их методу, как способы трансцендирования. По своему содержанию они высказывают некоторое бытие, которое из абсолютного сознания как экзистенциального истока удостоверяет себя в этом мышлении как подлинное бытие (ein Sein ..., das aus einem absoluten Bewußtsein als existentiellem Ursprung sich in diesem Denken als das eigentliche vergewissert).
Свобода возможной экзистенции, схватывающей себя (die sich ergreift) на пути философствования, не может вступать в спирающую дыхание тесноту (atemnehmende Enge) знаемого бытия, как подлинного бытия. То, что оно есть, переживается в опыте каждый раз из свободы, а не как познанное. За анализом (Zergliederung) понятий бытия стоит импульс, приманить (lockern) наше сознание возможностями, чтобы прийти к истоку подлинного философствования, в котором я ищу единое бытие как подлинное бытие.
Итак, то, что есть бытие, есть либо разжижение (Verwässerung) бытия, до отождествления со всем, о чем можно неопределенно сказать «есть», или фиксирование, превращающее его в категориально определенное бытие, которое знают, или же акцентировка подлинного бытия, удостоверение которого осуществляется в мышлении. Различия бытия - это, соответственно, различия определенного и неопределенного, отличия определений друг от друга, отличие подлинного и ничтожного.
Подлинное бытие, которого в смысле того, что знают, найти нельзя, следует искать в его трансценденции, в отношение к которой каждый раз вступает не сознание вообще, но только экзистенция.
Можно было бы подумать, что к этой трансценденции должно бы направляться всякое мышление, пока оно сохраняет некоторый смысл, если только оно не хочет оказаться в пустоте интеллектуальных развлечений (Spielerei) и безразличной фактичности. Может быть, что это самое называние всякого бытия - бытием, не охватывая его ни в чем общем, кроме языковой формы, как самое слабое явление бытия в нашей речи, есть еще одно указание на глубокую основу всякого бытия в едином бытии. Однако все эти суждения, поскольку в них не выражается уже некоторое трансцендирование, суть неопределенные мысли. Ибо все категории можно использовать для того, чтобы с их помощью трансцендировать их самих, снять их особенность в некотором единстве, которое не имеет существования в мире и не имеет смысла в логике, - в едином бытии трансценденции, которое проникает в душу только исторической экзистенции, если вообще куда-нибудь проникает; из нее это единство проникает существование и смысл, по видимости подтверждает то и другое, но потом, как кажется, прорывает и отменяет и то, и другое.
Онтология, как учение о бытии, может прийти только к тому результату, чтобы довести до сознания (bewußt zu machen) бытие как предстающие и встречающиеся (vorkommenden und begegnenden) мышлению способы бытия. Выполняя эту задачу, она никогда не встретит единого бытия, но расчистит только путь к удостоверению в нем. Сегодня она будет уже не онтологией как метафизикой, но онтологией как учением о категориях. Что бы вообще я ни мыслил, мышление создает мне только пространство Я как возможной экзистенции, которая всегда в то же время остается вне всего помысленного, означающего для нее относительную знаемость, возможность, призыв (Appell), но не более того; как и другой, с которым я благодаря мышлению состою в коммуникации, так же точно остается для себя самого и для меня еще и вне помысленного, чтобы двигаться вместе со мною в возможных мыслях, а не быть подчиненным этим мыслям как абсолютным. Достижение друг друга в коммуникации прорывает мысль, которая сделала возможным этот прорыв (zueinanderkommen in Kommunikation durchbricht den Gedanken, der diesen Durchbruch möglich machte).
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги