Философское ориентирование в мире

Философствование проходит через время, в котором каждый раз принимает новый облик. Поэтому, хотя в нем нет порядка как безвременного обстояния, но всякий раз есть свой порядок, изображающийся в путях философствования из своей исторически определенной достоверности бытия.

1. Пути философского ориентирования в мире.

Философское ориентирование в мире пытается сломить всякую замкнутость мира, возникающую в эмпирическом ориентировании в мире.

Здесь ищут границ, за которыми нет никакого другого мира, и за которыми, однако, не обязательно должно быть ничто. Ищут ясного сознания возможной в мире ориентировки, показывая ту ситуацию, что просто бытие не выступает нигде в мире или как мир, но выступает всегда лишь отдельное существование. С этим сознанием границы как предпосылкой я могу жить в мире как в том, о чем возможна вещно-предметная ориентировка, и однако мне нет нужды теряться в нем, но я могу жить в нем с бытием в собственном смысле, о котором не существует никакой ориентировки.

Фактическая ориентировка в мире, расколотая поначалу на службе интереса моего существования, становится одним-единственным внутренне связным исследованием одного и целого мира, коль скоро я трансцендирую: в мире превосхожу всю отдельную предметность из идеи того или иного целого к систематическому единству, которое имело бы свое завершение в целокупности этих единств - едином мире. Об этих целых, как об идеях, я не могу знать как о предметах, но я соотнесен с целым, лишь если я сам движим идеей. Эта идея есть одновременно как объективно целое, так и субъективно движение во мне как направляющий мотив искания. Я овладеваю ею не в знании моего рассудка, но в трансцендировании.

То, что науки связаны друг с другом и образуют одну систему, -эта мысль возникает не из актов каждого отдельного исследования, а в этом трансцендировании к никогда не достижимому целому. Уловление его возможно лишь там, где из философского прояснения не перечисляют знания в порядке сосуществования, но пытаются постичь знание из его истока. То, как науки мыслятся как одна наука в системе наук - это выражение способа философского трансцендирования в ориентировании в мире. Как только отмирает философский импульс, - начинает господствовать тенденция к распадению связи наук.

Пока существует единый мир как самоочевидный для сознания, науки имеют в нем свое единство, в котором они в совокупности своей дают один универсальный образ мира.. Но если ориентирование в мире, в своем искании границ, должно) быть все-таки некоторым целым, то вместо одного объективного образа мира, который ложно являл бы целое существования в системе, остается только систематика, причем как подвижная и открытая систематика наук. Правда, система распадается в основополагающем делении на науки, которые обращаются исключительно к сознанию вообще, чтобы чисто ориентируя познать иное как чуждое наличное, и науки, которые в среде доступного знанию обращаются в то же время, -через отбор своих целей и материала, через язык и формирование понятий, - от экзистенции к экзистенции. Однако науки остаются одним целым не только благодаря универсальной среде знаемого, но и благодаря границе терпящего крах ориентирования в мире. Ибо от этой границы исходит побуждение о бесконечной важности всего знаемого как неизбежного для нас пути, дающего вступить в субстанцию незнаемого.

В то время как технические и практические науки имеют в существовании цель для этого существования, одна наука, понимающая себя как единство и подразделяющаяся в систематике наук, уже не служит более никакой цели существования. В силу направляющего ее трансцендирования она создает вначале философское удовлетворение, которое бессознательно может быть уверено в себе, пока не будет прямо поставлен вопрос о смысле науки. Это происходит именно в эпохи расслабления философии, имеющие следствием раздробление наук. Здесь достигается граница в ориентировании в мире, на которой новое трансцендирование дает осознать смысл науки.

В философском отношении, ориентирование в мире замкнулось в образы мира в двух типах, из которых каждый будто бы имел в себе истину и целое: в позитивизме и идеализме. Эти образы, все еще призрачно ведущие на помочах мышление нашего времени, хотя им и не верят, - философское ориентирование в мире обязано усвоить себе в их относительности и критически превзойти.

Поскольку философия, как духовное образование, становится предметом знания о своем собственном существовании, в философском ориентировании в мире надлежит еще вести речь о сущности философии, которая, - поскольку ее невозможно исчерпать тотальным ориентированием в мире, - только на основании такового должна прийти к своему подлинному смыслу. Попытка речи о философии обсуждает ее происхождение, форму ее существования и ее самоотличение, как они являются в мире.

2. Пути просветления экзистенции.

- Просветляющая экзистенцию мысль всякий раз приводит к границе, на которой возможен призыв к индивиду, а для него возможен прыжок (Sprung), никогда не тождественный себе, но совершаемый индивидом каждый раз неким не поддающимся универсализации способом. Поэтому всеобщий ход мысли есть лишь путь, чтобы не предвосхитить его исполнение.

Возможность, которую экзистенция может осознать на границах, - это свобода в коммуникации и историчности.

То, что представляется мне свободным в сознании произвола и что для естественнонаучной психологии есть не более чем субъективное отражение причинных процессов, есть среда экзистенциальной свободы. В то время как произвол, даже при мотивировке и определенности цели, является еще случайным в конечности своего смысла, человек, экзистируя, знает себя свободным как себя самого. Подлинная свобода не произвольна, но есть как необходимость, укорененная в бесконечности основания самобытия. В этом самобытии экзистенция своей свободой привязывает себя к основанию, из которого она пришла к себе, и которое она затем положила как собственное существование в последовании своего избрания.

Сравнительно с изолированностью внешне соприкасающихся, но внутренне не имеющих ничего общего вещей, взаимное понимание сознания с другим сознанием есть выражение еще неподлинной коммуникации, как направленности обоих сознаний на допускающую идентичное понимание вещь. - В этой коммуникации каждое сознание может быть замещено другим. Граница достигнута там, где эта замещаемость становится в принципе невозможной, потому что одна самость в своем подлинном бытии вступает в отношение (Bezug) с другой. Тем самым открывается возможность экзистенциальной коммуникации как всякий раз уникальной, в этом качестве недоступной пониманию (unverstehbare) и для третьих лиц непосредственной коммуникации индивидов. Она возникает из свободы, которая приходит к самой себе только, как экзистенция с другой экзистенцией.

Сравнительно со всеобщим в правильном и повторяющемся, индивидуальное, как особенное и единичное, есть в объективном отношении бесконечное многообразие; индивидуум в своей неисчерпаемости становится границей объективно проницаемого. Но на этой границе становится возможной экзистенция, как бытие, которое никогда не есть частный случай всеобщего, и однако есть всецело оно само, делается как бы вечно всеобщим, в котором только и может обрести основу и существо ознанное всеобщее (gewusstes Allgemeines). Уникальность становится историчной субстанцией, которую экзистенция свободно заимствует в коммуникации от близкой себе экзистенции. Лишь в этой верно удерживаемой историчности есть достоверность непрерывности и необратимости. Она есть глубокое удовлетворение экзистенции от ее погружения в конкретно действительное, выраженное в историчном сознании..

Свобода, коммуникация, историчное сознание, - это только разделенные в говорящем мышлении моменты целого, которое всякий

раз есть лишь как само я, которое не есть самость, но безусловно есть я сам. Историчное сознание есть как бы взгляд возможности, свобода - исполнитель из истока, коммуникация - борьба за самобытие между свободными исторично сознательными экзистенциями. I

На другом пути просветление экзистенции ищет у границ сознательного существования безусловности экзистенции. В существовании безусловное, как объективно мыслимое, не встречается. В имманентности сознания оно абсолютно непостижимо, оно остается границей, к которой следует привести.

Я, как существование, никогда не могу выйти из бытия-в-ситуациях; самая деятельность, через которую я изменяю и стараюсь создавать ситуации, встречается мне в своих последствиях как обусловленная также и мною ситуация, которая отныне дана. Ситуация становится пограничной ситуацией, если она пробуждает субъект к экзистенции через радикальное потрясение его существования. Подобные ситуации мы не можем обозревать в их целом; мы ничего более не видим позади них; мы можем лишь просветлять их.

Деятельность в ситуации направлена к целям. Деятельность становится безусловной, как не поддающаяся удовлетворительному пониманию через свою цель в мире, и однако в самодостоверности подлинная, ибо навеки истинная деятельность.

Наконец, на границе сознания и экзистенции из установки сугубой настроенности делается прыжок к абсолютному сознанию. Как такое сознание, безусловность есть достоверность сознания бытия. Как и деятельность из безусловного, оно лишено обоснований и, скорее, само есть основание и исток всякой подлинной достоверности. Это моя вера, как изначальная исполненность, а вслед за тем как риск (Wagen); это единая любовь, как обосновывающая собою мое бытие, утратить которую я могу только вместе с самим бытием; это совесть, как решение о навсегда правом во мне.

Поскольку экзистенция есть лишь в мире, который повсюду встречается ей лишь в расколе бытия субъектом и бытия объектом, она вступает в субъективность и объективность, чтобы через движение напряжения и воссоединения (Einswerden) той и другой вновь прийти к себе. Просветляющее экзистенцию мышление представляет себе способ этого движения, чтобы уловить экзистенциальную значимость всякой действительности в субъективности и объективности.

3. Пути метафизики.

- То, что в минуту экзистенциальной действительности означает сегодня и от века самоприсущие (Selbstgegenwart) трансценденции, - это вспоминают и делают возможным в философствовании как метафизике. Это вспоминают, только в мысли, ибо мысль как таковая имеет источник и удостоверение не в каком-нибудь рассудке, но единственно лишь в экзистенции. Это делают возможным, поскольку мысль очищает, рассеивает иллюзии и подмены, и поскольку она антиципируя испытывает то, что может однажды вступить как действительность в экзистенцию. Метафизическая мысль не познает бытия трансценденции, но, несомая возможной экзистенцией и руководясь философским просветлением экзистенции, она идет тремя путями: она создает себе пространство в логическом трансцендировании с помощью чистых категорий, - она наполняет это пространство в движении экзистенциального отношения к трансценденции, - она удостоверяет для себя язык одновременно предстоящей (gegenwartige) и исчезающей предметности.

В логическом трансцендировании метафизика осуществляет ходы мысли, которые накладываются друг на друга и в этом совершают некоторое изначальное трансцендирование. Это редкие и труднодоступные в истории метафизики мысли в обдумывании бытия как бытия. Встает вопрос: почему вообще есть нечто, почему не ничто? - вопрос, который поставил Лейбниц¹⁴, перед бездной которого содрогался Кант, за который вновь и вновь принимался в неустанном усилии Шеллинг. Возникающие здесь мыслительные ходы формальны и отвлеченны, в отношении содержания они остаются открытыми, ибо они лишь создают пространство, которое может быть заполнено в экзистенции, придающей им свое уникальное, актуальное содержание. Они - как музыка, которая захватывает нас, но оставляет возможность для всякой свободы. Будучи, как таковые, ничто, они суть все же эта музыкальность логической игры, которой можно наслаждаться эстетически необязательным образом без всякого воплощения. Обязательность они получают только от возможности воплощения, и тем сильнее чаруют нас при первом знакомстве, что еще ничего не требуют и не предрешают.

Пространство заполняется в экзистенциальной озабоченности (existentielle Betroffenheit), но заполняется односторонне в отношении к трансценденции; это отношение остается в не знающем покоя движении. Философская мысль обращается на это отношение, постигает смысл отпадения и восхождения, упорства и преданности, закона дня и страсти к ночи, и смысл Единого. Экзистенция относится к своему иному, которое, будучи некоммуникабельно в решающем настоящем, никогда не бывает равным себе в философском выражении.

То, что наличествовало лишь как функция в экзистенциальном отношении к трансценденции, становится предметом созерцания (Kontemplation) в чтении шифрописи (Chiffreschrift). Нет ни единого предмета, который бы не мог стать прозрачным и который бы в своей зримости был чем-то большим, нежели то, что он есть, поскольку просто имеет существование. В созерцании, которое само может иметь экзистенциальный характер, но может и ускользать в сугубо эстетическое рассмотрение, лишенное деятельной силы, мир открывает себя как мир трансценденции. Метафизика делает это чтение сознательным. Она понимает мифы, искусство и поэзию как откровение (Offenbarwerden) трансценденции, и в постижении усваивает себе то, что превосходит ее. Философская метафизика сама становится творческой, если она со своей стороны читает в понятийных конструкциях шифропись мирового существования. Ее понятие становится стихией мифа. Подобные мысли стоят, как нечто иное и все же аналогичное, рядом с видениями поэтов и художников и рядом с подлинными мифами. Имея несравненно меньшую проницающую силу, они однако дают уникальное, незаменимое прояснение. Они вовсе не убедительны в качестве аргументов, они далеки от всякой гипотезы о наличном бытии, с логической точки зрения они сплошь суть круги и парадоксы, и в конце концов они терпят крах в исчезновении всего мыслимого.