Форт Далангез

Глава третья 18 ДЕКАБРЯ 1915 ГОДА. ШТАБ ОТДЕЛЬНОЙ КАВКАЗСКОЙ АРМИИ (рассказ полковника штаба отдельной Кавказской армии Евгения Васильевича Масловского)

Могилёвскую ставку вполне устраивало устойчивое положение отдельной Кавказской армии, не просившей резервов, поэтому на осень 1915 года нам были поставлены только задачи активной обороны. Однако такая война совсем не соответствует характеру Николая Николаевича Юденича. Для начала он с разрешения Ставки создал собственный "маневренный резерв" и произвел перегруппировку армейских сил. Это, разумеется, не осталось вне поля зрения вражеской разведки. "Камиль-паша встревожился и запросил пополнения" — так доносил доверенный тайный агент Юденича, живущий и действующий в непосредственной близости от турецкого командующего.

Юденич торопился, но в то же время Николай Николаевич, помня о просчетах в первую военную зиму, позаботился об обеспеченности войск теплой одеждой, провиантом, боеприпасами, фуражом. Из приморских гор и Саракамыша доставлялись дрова.

Заботили Николая Николаевича и армейские коммуникации, которые в горах большей частью напоминали караванные тропы. В прифронтовой полосе с небывалым размахом велось дорожное строительство. Саперные роты и строевые части занимались прокладкой новых дорог и ремонтом старых.

Юденич хотел штурмовать Эрзерум. Жил этой идеей уже более полу года. Его донесения Ставке главнокомандующего содержали мотивы и планы зимней кампании. Параллельно проводились подготовительные работы. Но в ответах из Могилёва прослеживалась вполне определённая тенденция — отложить планы Юденича на потом, в "долгий ящик". Николай Николаевич нервничал, но с присущим ему одному железным упорством слал новые донесения, содержащие новые доводы. У нас его аргументация не вызывала сомнений, но в Ставке смотрели на вещи по-иному. Так минуло лето и началась осень. Переписка со Ставкой Верховного главнокомандующего становилась всё более оживлённой. Юденич верил в здравомыслие царя, и мы готовились к маршу на Эрзерум.

В тревожное время последних приготовлений к штурму эрзерумской крепости генерал Юденич дневал и ночевал в штабе. В небольшой комнатке, примыкавшей к штабной столовой, ординарец командующего Павел Лебедев установил железную, на вид совсем неудобную койку. Это "прокрустово ложе" и служило местом ночного отдохновения командующего отдельной Кавказской армией.

Тем памятным утром я постучал в дверь импровизированной генеральской спальни. Ответа не последовало. Тогда я уверенно направился в столовую, где и застал своего начальника, занятого утренними газетами.

— Вот, ищу упоминания об одном моём знакомом, — проговорил генерал, поздоровавшись со мной. — Обычно он не сходит с газетных листов, а я по старому и доброму знакомству слежу за его успехами. А тут вижу: пропал мой знакомый, а это значит, что скоро мы увидим его лично.

— Так точно, ваше высокопревосходительство!

— Что опять не так, Евгений Васильевич? — спросил Юденич, поднимая на меня глаза.

Весь его вид выражал воинственный оптимизм.

— Всё так, Николай Николаевич. Вот подготовленная мною записка об общем положении и об обмундировании, в частности. Это буду сообщать на Военном совете. Вы посмотрите предварительно?

— Если я "превосходительство", то вы, очевидно, чем-то недовольны.

— Никак нет. Позвольте…

Я распахнул папку, готовый передать в генеральские руки отпечатанные на машинке листы.

— Оставьте… закройте папку… чуть позже… — генерал досадливо махнул рукой. — Завтракать?

В одиннадцатом часу утра, за накрытым к завтраку широким столом Николай Николаевич Юденич выглядел одиноким и усталым. В углу на тонконогом столике с круглой, покрытой несвежей скатертью столешницей, нетерпеливо напоминал о себе пышущий паром самовар. В дальней части стола толпились скученно чайные столовые приборы. Прямо передо мной были расставлены нехитрые штабные яства: горка сваренных вкрутую яиц, исходящий испариной параллелепипед сливочного масла в серебряной маслёнке, толсто нарезанный сероватый хлеб на деревянном блюде, кое-как наструганные сало и колбаса, посыпанный зеленью творог в глиняной миске. Тут же в разномастной таре обычные соль, сахар, горчица и даже хрен. Штабные завтраки проходили зачастую a la fourchette, на бегу. Вот и я собирался перехватить что-нибудь на скорую руку, хоть кусок хлеба всё с тем же хреном. Но для начала мне хотелось, чтобы Николай Николаевич просмотрел отпечатанные листы.

— Вот прибор. Налей себе сам или Пашку что ли позови… куда-то этот реалист-недоучка запропал. А ведь я его всего лишь за газетами послал.

Я принял из генеральской руки чашку и блюдце. Чайной парой прибор не назовёшь — пиала тонкого фарфора с витиеватым тюркским рисунком, блюдце — пожелтевший от времени фаянс со сколотым краем. Вся немудрёная штабная сервировка собрана штабным вестовым Пашкой Лебедевым невесть по каким сусекам. Расхлябанный краник самовара плюется кипятком. Пашка тот ещё буфетчик, заваривает чай густо, черно и всегда добавляет в заварной чайник какую-нибудь пряную траву — чабрец, тимьян и чёрт ещё знает что. Чай пахнет летней степью и пьянит, и бодрит. Пово-ротясь спиной к командующему и обжигаясь, я сделал первый глоток.

— Ну что же вы, Женечка? Как там с донесением? — проговорил Юденич, и я вспомнил о зажатой под мышкой кожаной папке, в которой лежал отпечатанный на пишущей машинке документ, с котором я был категорически не согласен. — Ах, где же Павел? Некому как следует и подать… Вы мажьте масло на хлеб, Евгений Васильевич. Яйца сварены в мешочек, как вы любите…

Юденич пытался потчевать меня, рассеянно пощипывая левый ус. Такая уж у него привычка — пощипывать левый ус в минуты задумчивости. Мыслями он был не со мной, не замечал эклектичной сервировки штабного завтрака. И не было ему дела до моих волнений относительно содержимого кожаной папки. Я знал Юденича давно, знал, что в минуты подобной отрешённой задумчивости на лбу его появляются глубокие поперечные складки, делающие его лицо суровым и даже немного злым. Теперь командующий смотрел мимо меня на чисто выбеленную пустую стену, словно читал видимые ему лишь одному письмена, в которых заключается вся правда подлунного мира. Но вот минуты трудных раздумий минули, лоб его разгладился, в глазах снова появились знакомые многим тёплые искорки.

Все мы ждали ответа из Могилёва, а накануне я получил известие о прибытии фельдъегеря, вручившего пакет лично командующему. Не этот ли ответ обдумывает Николай Николаевич? Я волновался, измышляя приличный повод спросить командующего о депеше из Ставки. Любопытство — тлеющий уголёк, чудесным образом оказавшийся в моём нагрудном кармане, — жгло и язвило меня.

— Это донесение… — я поперхнулся, закашлялся, стушевался и едва не уронил полупустую пиалу. — То есть я имею в виду не вчерашнюю депешу, а сегодняшнее донесение, полученное от господина Ковшиха.

— Ты имеешь в виду моего "племянника", Женечка? Адамчика?

Юденич снова нахмурился. Меж его бровей вновь пролегли три глубокие борозды. Да-да, их всегда бывало ровнёхонько три.

Улыбка его оказалась внезапной, как дальняя ночная зарница. Глаза исчезли, превратившись в щёлки, огромные усы встали в одну линию параллельно полу.

— Ты Адама Ковшиха господином-то не называй, потому что сам он нынче себя товарищем Ибрагимом Жвицем величает, а Ибрагим Жвиц этот в социалисты записался. К врагам России и Императорского дома себя причислил… Ха-ха-ха!

— В социалисты? Да как же-с…

— А так! Записался в социалисты, да так хорошо у него дело пошло. Не хуже, чем оптовая торговля или разведение породистых коней. Ясное дело, при таких успехах вскоре пришлось от жандармов за границу ретироваться. Нынче товарищ Жвиц в Турции. Такие вот дела. А что там, от него донесение?

— Так точно. О поставках зимнего обмундирования.

— Это надо отдельно изучать.

— Да как же? Если Адамчик… то есть товарищ Жвиц в Турции, то…

— Велика ли беда в том, что мой "племянник" в Турции, если дело его здесь осталось? Ерунда этот его социализм. Забава, как игра в поло или актёрство. Не для того мы днюем и ночуем в штабе, чтобы рассматривать, как кто-то игрался в социализм!

Я попытался, но не успел возразить. Мое досадное замешательство завуалировало появление в штабной столовой генералов де Витт и Воробьёва в сопровождении другого Николая Николаевича, Баратова. Последний, одетый в красную черкеску и белую лохматую папаху, был подобен экзотическому цветку или вспышке алого пламени. Небольшого роста — макушка Баратова едва ли доставала любому из нас до подбородка — чрезвычайно подвижный и по обыкновению оживлённый, он моментально и всецело завладел вниманием Юденича. Баратов выхватил из рук следовавшего за генералами Лебедева кипу газетных листов, датированных вчерашним днём. Перед моими глазами замелькали разноязыкие заголовки. На первых страницах газет набранное самыми крупными шрифтами знакомое с гимназических времён географическое название The Dardanelles, Çanakkale Boğazı, Strait of Çanakkale, Δαρδανέλλια, Dardanéllia, Strait of Gallipoli, the Hellespont.

Тут же всё задвигалось, закипело, ровно вода в кипящем самоваре. На столе явились горячие закуски в виде обильно сдобренного маслом хачапури, груды свежей зеленухи, жаренной на углях и сочащейся жиром бараньей ноги с разноцветными овощами. Зазвенела посуда. Задвигались стулья.

На запах мяса в помещение импровизированной столовой потянулись штабные офицеры. Завтрак в штабе Николая Николаевича Юденича всегда был поздний и проходил в довольно демократичной обстановке. Собирались штабные чины и съехавшиеся из частей командиры. Обычно человек 15–20 в чине не ниже подполковника. Гости и хозяева ели, пили, обсуждали новости в расчёте на то, что следующий приём пищи может случиться лишь вечером. В начале лета 1915 года тылы отдельной Кавказской армии работали на верхнем пределе возможности или за его гранью.

Первые минуты совместной трапезы протекали в молчании, слышался лишь стук вилок и ножей — офицеры отдавали должное закускам. Лишь один Баратов продолжал шелестеть газетными листами — этот словно не ведал ни голода, ни усталости. Я устроился на краю стала, поближе к Юденичу и блюду с бараниной, доставленной к генеральскому столу всё тем же Лебедевым. С такой позиции и газетные заголовки читать удобней, и проще воздать должное отличному мясу.

Генерал де Витт первым вытащил из-за воротника салфетку.

— Почему в штаб доставляют ограниченное количество экземпляров газет? Вот Николай Николаевич узурпировал право первого прочтения, — проворчал он. — Эй, Лебедев! Неси прессу! Не может же Баратов читать все газеты одновременно…

— Что в газетах? — поинтересовался Воробьёв, похожий на де Витта, как двоюродный брат — то же продолговатое лицо, та же выправка, даже бородка клинышком, и даже седеющие усы схожего фасона.

— Полный провал Дарданелльского десанта наших союзников по Антанте. Как скоро высвободившиеся там турецкие войска окажутся на Кавказском театре, у нас под носом, а? — весело отозвался Баратов. — Как думаете, Николай Николаевич, а? Не томите! Все знают о депеше из Могилёва. Высочайшее разрешение получено?

Все уставились на командующего.

— Необходимо оборудовать передовой командный пункт в Каургане, — ответил Юденич. — Необходимо в кратчайшие сроки завершить строительство узкоколейки от Карса до Мельделека и Ольты. Не забудьте о формировании снегоочистительных команд. Зима в горах Армении изобилует снегопадами. Ах, да! Могилёв утвердил план операции, о чём мною вчера получено специальное сообщение. Так что за работу, господа! В Тифлисе удобно — балы и прочие развлечения даже в военное время. Однако обстоятельства требуют нашего присутствия во вверенных частях. Поэтому Тифлис отставить.

Кто-то вскочил, с грохотом опрокинув стул.

— Не горячитесь, голубчик!

И снова глаза Юденича превратились в щелки, а отвислые усы сделались параллельными полу.

Присутствующие отодвинули приборы, в минуту позабыв о голоде. Юденич продолжал:

— Женя… Евгений Васильевич! Явите нам наконец содержимое вашей замечательной папки.

— Ещё одно донесение? — спросил кто-то.

— Очередное сообщение о положении дел… — ответили ему.

— …Между русской бригадой крейсеров и отрядом германских кораблей произошёл бой у острова Готланд… — голос Баратова из-за газеты звучал раздумчиво.

— Господа! Тут Евгений Васильевич всё утро ходит вокруг меня, желая узнать о сути ответа из Ставки Верховного главнокомандующего. А я, понимая его томление, молчу, дожидаясь вашего прибытия, чтобы если уж сообщать, то всем собравшимся. И вот вы являетесь с горами снеди и кипами газет и не даёте своему командиру слова молвить…

Короткая речь Юденича привела присутствующих в состояние оперативной совещательной готовности: все голоса умолкли, все взгляды устремились на него.

— Ставка Верховного главнокомандующего одобрила наш план, — без какой-либо торжественности произнёс Юденич. — А теперь слово полковнику Масловскому. Ну, Евгений Васильевич, явите миру содержимое вашей замечательной папки.

— Докладная записка от господина Дракина относительно зимнего обмундирования, — начал я, раскрыв свою действительно замечательную папку крокодиловой кожи, даренную тем же Дракиным в прошлом году по какому-то ничтожному поводу.

Бегло, не вдаваясь в мелочи и сокращая на ходу писарский текст, я доложил о состоянии дел с обмундированием и продовольствием, уже поставленным на интендантские склады и находящимся в пути. Перечислил поименно всех поставщиков с указанием сроков поставок, а также допущенных просрочек. Несколько раз, наряду с иными поставщиками, упомянул торговый дом "Вдова Шель и наследники".

— А где теперь этот предприимчивый наследник вдовы? — не без ехидства поинтересовался Баратов, бросая под ноги наскучившие ему газеты.

— По слухам — в Турции. Война войной, а торговля торговлей, — ответили ему.

— Николай Николаевич! Па-а-апрашу соблюдать регламент! — растягивая гласные на московский манер, проговорил Владимир Владимирович де Витт, славившийся в армии особым пристрастием к уставной субординации. — Полковник Масловский докладывает — остальные слушают.

— Продолжайте, господин полковник. Слушаем, — проговорил Юденич.

Я ещё раз перебрал листы, испещрённые лиловыми буквами. Ещё раз внимательно осмотрел висящую на стене карту. Начал я, как полагается, с коротенькой сводки, обобщающей положение противостоящей нам 3-й Турецкой армии генерал-лейтенанта Камиль-паши:

— Напомню, армия Ахмеда Камиль-паши в настоящий момент состоит из 9, 10 и 11-го армейских корпусов, 2-й кавалерийской дивизии. Левый, приморский фланг прикрывает 10-тысячная группировка Хамди и Штанге (немца). Правый (в Персии) — почти 20-тысячная группа Халиля, половина которой, по оценкам нашей разведки, состоит из курдской конницы. Наша разведка полагает: неприятель восстановил свои силы и в самом скором времени начнет наступательную операцию. Таким образом, к концу 1915 года 3-я Турецкая армия генерал-лейтенанта Камиль-паши сумела восстановить свои силы после Саракамышского разгрома и оставления её рядов частью курдских ополчений. Более того, в скором времени в неё Должны влиться войска 5-й армии, защищавшей Дарданеллы от десанта союзников, и 28 000 призывников, которые в настоящее время проходят ускоренное обучение. Тогда соотношение сил окончательно сложится не в нашу пользу. Таковы вкратце предпосылки и ближайшие перспективы. Теперь непосредственно о планируемой операции по штурму укреплённого района Эрзерум. Из чего мы исходим, планируя столь сложную войсковую операцию в гористой, лишенной дорог местности в зимнее время? Прежде всего из соотношения и расположения сил сторон. Главные силы располагаются в полосе более четырёхсот километров от берега Чёрного моря до озера Ван. Позиция 3-й Турецкой армии выглядит достаточно устойчивой. Оба её фланга в достаточной мере защищены самой природой. Левый — труднопроходимым хребтом Понтийского Тавра, правый — ещё более неприступным горным массивом Драм-Дага. Из-за этого неприятельскую позицию придётся рвать фронтальным ударом, поскольку обход её с флангов представляет огромные трудности прежде всего для конницы. Опорным пунктом армии Камиль-паши является крепость Эрзерум — тыловая база и узел транспортных коммуникаций всей восточной части Турции. Ясно, что этот город-крепость турок будет оборонять до последнего. Решающим для операции станет взлом вражеской обороны в направлении селения Кеприкей, для чего создана ударная группировка из 20 батальонов пехоты и 15 казачьих сотен. Их прорыв обеспечит огонь 100 орудий. Господа, обращаю ваше внимание: такой плотности пушечного огня война на Кавказе ещё не знала. В ударную Кеприкейскую группировку включены части, хорошо зарекомендовавшие себя в минувших делах, а именно: 4-я Кавказская стрелковая дивизия с её артиллерией, Сибирская казачья бригада и 1-й Кавказский мортирный дивизион. Командующим группой назначен присутствующий здесь генерал-лейтенант Николай Михайлович Воробьёв. Для сковывания турок и лишения их возможности манёвра резервами необходимо проявить активность Приморскому отряду на батумском направлении, Ван-Азербайджанскому отряду — на ванском и урмийском направлениях. Экспедиционному корпусу Николая Николаевича Баратова наступать на город Керманшах. Исходя из всех данных и возможностей, временем начала кеприкейского прорыва с целью захвата Эрзеру-ма определяем конец декабря 1915 года. Турки знают, как мы чтим Рождество Господне, и уверены, что мы не начнём сколь-нибудь серьёзную военную операцию в эти дни. Удары в ольтинском и битлисском направлениях планируем на два дня позже. Далее об обмундировании… — тут я сделал небольшую паузу, и Пашка с небывалой для него предусмотрительностью подал мне стакан холодного кипятку. — У нас было достаточно времени, чтобы со всем тщанием позаботиться о тёплой одежде для наступающих войск. В настоящее время на интендантских складах уже находятся валенки и тёплые портянки к ним, так же стёганные на вате шаровары, полушубки, папахи с отворачивающимся назатыльником, варежки, шинели. Всё обмундирование в расчёте на каждого чина. Цифры повторно зачитывать не буду. Они были приведены в предыдущей справке. Кроме того, учитывая опыт боевых действий в Балканских горах во время Русско-турецкой компании 1877–1878 годов, мы позаботились и о мелочах. Так, на интендантских складах уже находится достаточное количество белых коленкоровых халатов и белых чехлов на шапки. Кроме того, всему составу 1-го Кавказского корпуса, которому предстоит наступать на высокогорье, выданы защитные очки. Повторюсь, все поставки обмундирования обеспечены торговым домом "Вдова Шель и наследники". Также имею доложить…

Но офицерское собрание прервало мою речь слитным гулом, за которым мой волнующийся голос сделался вовсе не слышен.

— Вам что-то непонятно, мой дорогой тёзка? — со всей мыслимой ласковостью спросил Юденич, адресуясь к Баратову.

— Не могу понять вашего пристрастия к этому гм… типу, — буркнул тот в ответ.

— Ковших — не тип, а купец второй гильдии, — подняв палец к потолку, заметил де Витт.

— Первой гильдии, — с нажимом поправил Юденич.

— Драл я таких купцов во все места, — бросил Баратов.

— Говорят, миллионщик. Чрезвычайно богат, — заметил де Витт. — Говорят, не только волжским пароходством владеет, но даже имеет собственные аэропланы, которые и поставил русской армии.

— На этих поставках ещё наживётся в добавление к миллионам "вдовы Шель". Наследник! — усмехнулся Баратов.