Франция. 300 жалоб на Париж

Глава тридцать четвертая Когда я с тобой, ты — мой единственный дом

С одной стороны, Москва заряжает, с другой — расхолаживает, после каждой поездки совершенно не войти обратно в рабочий режим. Так-то сидишь вроде бы на одном и том же месте, пьешь чай из чашки «Летний день с комарами» (чашки ИФЗ все время носят какие-то изобретательные названия) и делаешь разные там дела: написать книгу, сбегать в банк снять деньги, потом в другой — положить, отправить письмо с уведомлением, отправить жалобу с уведомлением, получить уведомление на уведомление и жалобу на жалобу. Во Франции всегда есть чем заняться, а если нечем, можно купить в супермаркете банку с мукой, сахаром, шоколадом и волшебством, высыпать все это в формочки и напечь маффинов. Можно тыкву на завтрак запечь. И вообще.

Кстати, про завтраки: в Москве постоянно жрешь, и чек все время одинаковый — что обед, что ужин, удобно, конечно, хоть и накладно, а тут и пойти некуда — нет тут панкейков величиной с пять тарелок, нет яиц пашот на трех видах хлеба, нет каш с творогом и запеканок, нет сырников и облепихового чая. Нормальный французский завтрак — это кофе и круассан, не завтрак, а извращение какое-то.

Чему меня точно научила эмиграция — так это постоянно замечать, чего им тут не хватает, а они живут и не знают. Хочется им рассказать, наконец, как все здесь устроить, как все поправить, но ведь не спрашивает никто. Взять вот завтраки. Или мобильные приложения. Или разные сервисы. Или стартапы. Или индустрию красоты. Или вот: привезли в этот раз из Петербурга новинку — пластиковый контейнер в форме колбасы для палки колбасы. Ну не дивно ли? Французская колбаса в него идеально заходит, заполняет четко, по стеночкам, почему они сами до этого не додумались? Удивительно. Для сыра контейнер не взяли, теперь жалеем — возможно, холодильник не вонял бы так, что во дворе слышно. Об этом они тоже, поди, не знают? Несчастные люди.

О, про сыр. Села со своим вонючим чемоданом в аэроэкспресс. Зашла компания: немолодые, крепкие, перекладывают в чемодане блестящие упаковки хамона, спешат на поезд. Обсуждают: «Кому макароны, кому соус? Макароны, наверное, Петровне, она за моими курами смотрит, кормит, яйца собирает. А остальным — самогону нагоним и так расскажем. Ну, может быть, маслины, если не подавятся…»

Или французское отопление: холодные будут, но гордые. За окнами в пол плюс шесть, отопления нет, видимо, не декабрь. А с полок сыплются адвент-календари и шоколадные конфеты, которые тут только к Новому году являются, уже поступили в продажу. Так зима у вас или не зима? Вы уж определитесь.

Купила в «Фикспрайсе» горшок с землей и семена ели. Буду сажать. У меня зима, а у вас — не знаю.

Интересно, как меняется чувство дома. Как оно перемещается, наполняет легкие и все пространство: вроде бы приезжаешь домой, и ты дома, потом уезжаешь домой, и ты снова дома. И где теперь дом? Неизвестно.

Хорошо и удобно вообще это в русском языке устроено — домом любое место наречь, куда возвращаешься с улицы.

С одной стороны, это понятие постоянно в движении, с другой — просто расширяется его география. Когда мы покинем этот дом и встретим какой-нибудь следующий, я наверняка буду скучать по этому странному месту.

Недавно спорили в ресторане с друзьями, по чему на самом деле скучаешь в эмиграции: по людям или по месту. Я, наверное, по месту. Люди еще могут к тебе приехать, а дома и запахи, небо и первый снег, хрустящие лужи, толстые капли, низкие облака, солнечные блики на стенах, горький привкус рябины и сладкий — лесной земляники, легкий озноб от входа в пресную воду, утренние подъезды, красный закат над высоткой, тоненький клевер у дома, шпаловый запах в метро — это как увезти?

На самом деле я ко всему уже тут привыкла.

На автомате включаю обогреватель, чтобы согрелись ноги в шерстяных носках, на автомате сочиняю и отправляю жалобы на очередной вороватый сервис, на автомате не жду ничего хорошего от французов и их привычек, а когда вдруг случается хорошее — удивляюсь. А вообще, жизнь ведь не делает ни одного лишнего движения, как я говорила. Так что же, о чем тут жалеть?

Я не знаю, что будет дальше, но только одно: когда ты открепляешься от районной своей поликлиники, тебя начинает трясти и швырять, мотать из стороны в сторону внутри скользкой, вращающейся Земли. Это нормальная турбулентность: нету стен, за которые можно бы зацепиться. Тогда вы цепляетесь друг за друга. Это многое меняет, хотя вам кажется, что не меняется ничего. А потом этот воздух твердеет, слова обретают смысл, и вот вам по почте приходит «карточка жизни». Это значит, что вас прикрепили здесь. К поликлинике и жизни в целом. Теперь не страшно упасть, хотя вы и так не боялись — вы же держитесь друг за друга, и это крепкая штука. Как перекати-поле — цепкий и острый шар, который становится больше и шире, и крепче, и сам себе дом.