Фулгрим: Палатинский Феникс

2: Сыны Финикии

Нарвон Квин опустил руку, вкладывая в удар всю тяжесть силового топора. Даже в громоздком доспехе воин быстро переходил из одной фехтовальной позиции в другую. Он старался развеяться после замечания от Фениксийца, занимаясь чем-то полезным; клинок с шипением рассек воздух, и легионер довольно хмыкнул.

— Опять бьешься с тенями?

Квин замер, держа топор на отлете.

— Бился, — кратко ответил он. Чуть повернув оружие, Нарвон выключил расщепляющее поле и обернулся. — Теперь, как видно, говорю с тобой.

В таком периоде служебного цикла тренировочные клетки на этой палубе обычно пустовали. Последнее время они всегда пустовали, что нравилось Нарвону. Он надеялся провести здесь несколько спокойных минут и прийти в себя. То, что выбор примарха пал на него, одновременно ужаснуло и восхитило воина; он до сих пор ощущал взгляд Фулгрима, впившийся ему в душу, и хотел, чтобы это чувство продержалось как можно дольше.

— За что я безмерно благодарен, — отозвался Флавий Алкеникс.

Он стоял, скрестив руки на груди и прислонившись к дверце клетки. Аристократичный и кичливый Флавий ловко балансировал на грани заносчивости, не переступая ее, но все равно не нравился Квину. К счастью, до этой минуты им не приходилось общаться вне поля битвы. Нарвон не мог понять, почему Фулгрим выбрал Алкеникса.

Подавшись вперед, тот спросил с полуулыбкой:

— Что думаешь?

— Насчет чего?

Флавий взмахнул руками.

— В каком смысле «чего»? Всего этого. Нас, Фениксийца…

— Нам выпал шанс, — произнес Квин.

Сомнительный, с учетом состава группы. Нарвон признавал, пусть неохотно, что набрать поровну терран и кемосцев — разумное решение. Но из-за таких созданий, как Паук, наверняка возникнут проблемы.

Представив, как апотекарий, вися в своей паутине, щелкает металлическими конечностями, легионер вздрогнул. Хотя Фабий входил в Две Сотни и уже поэтому заслуживал почтения, Квин слышал шепотки многое повидавших ветеранов — пережитков славной древности, — и они говорили о Пауке без уважения.

Только с ненавистью.

Нарвон поневоле задавался вопросом, почему Фулгрим включил Фабия в группу. Еще менее очевидной была кандидатура горделивого глупца Алкеникса. Он посмотрел на другого воина:

— Ну а что думаешь ты?

— Думать я предоставляю другим. — Флавий многозначительно положил ладонь на рукоять меча. — Потренируемся?

— С тобой? Нет уж. — Квин водрузил топор на плечо. — Ты жульничаешь.

— Я побеждаю.

— Не всегда, — натянуто ухмыльнулся Нарвон.

— Да, не всегда, — пожал плечами Алкеникс. — Ладно, чем хочешь заняться?

— Закончить серию упражнений.

— Похоже, Флавий, ты ему не слишком нравишься, — прозвучал новый голос, высокий, почти певучий. Скривившись, Квин обернулся и уставился на очередных гостей. Касперос Тельмар и Грифан Торн, оба кемосцы, связанные дружбой крепче братской. По мнению Нарвона, они вряд ли могли называться достойными воинами. Трутни, тупицы, толоконные лбы… То, что Фениксиец остановил выбор на них, неизменно раздражало Квина, и не только его.

Тельмар широко ухмыльнулся:

— Хотя Нарвону вообще никто не нравится. Правда, Нарвон?

— Если речь о вас, то мне не нравитесь вы оба. — Квин переложил топор на сгиб руки.

Честолюбивые кемосцы жаждали взобраться по карьерной лестнице. Нарвон догадывался об этом по их поведению, так как имел схожие амбиции. В командной структуре зияли бреши, и Фениксиец стремился заткнуть их как можно скорее. Легионеры, которые занимали места в поредевших верхних эшелонах, в большинстве своем происходили с Кемоса. Квин таким преимуществом не обладал: он был потомком чистейшего аристократического рода Древней Европы, но его неразбавленной голубой крови уже не хватало. Ему нужно стать чем-то большим, чтобы не зависеть ни от своей родословной, ни от чужих.

— А я что сделал? — возразил Торн.

— Ты дружишь с Тельмаром.

— Здесь он тебя поймал, — вставил Алкеникс.

— Ты мне тоже не по душе, — прямо сказал ему Квин.

Флавий взглянул на остальных:

— Похоже, я в хорошей компании.

— Как и мы все, — усмехнулся Касперос. — Фениксиец выбрал нас. Лично, каждого. — Он осклабился: — Даже Нарвона. Хоть убей, не пойму, с чего это вдруг.

— Войди в клетку, кемосец, и я наглядно покажу тебе. — Отступив на шаг, Квин раскинул руки. — Я сражался за легион, когда вы еще копались в грязи.

Тельмар вспыхнул, но Торн встал перед ним, помешав ответить на вызов терранина.

— Не надо, брат. Скоро начнутся настоящие битвы, с более достойными целями. — Грифан спокойно встретил пристальный взгляд Нарвона: — Тебя это тоже касается.

— Не вздумай указывать мне, Торн, — бросил Квин. — Насколько я помню, ты не мой старший офицер.

— Верно, это я.

Нарвон вздрогнул при звуках голоса Абдемона, раскатившихся по тренировочной палубе. Герой Проксимы налетел на воинов молниеносно, как ястреб, которого напоминал лицом.

— Имейте в виду, все вы, что я — воля Фулгрима во плоти. И я говорю вам: поладьте друг с другом, иначе поплатитесь. Если вы проявите себя хуже, чем идеально, то навлечете позор на легион и нашего генетического отца!

Лорд-командующий демонстративно взялся за эфес сабли:

— Вы меня поняли?

Квин и все прочие поклонились. Абдемон огляделся:

— А где Кирий?

— Последний раз я видел его с той старушкой, — чуть насмешливо ответил Грифан.

— Эта «старушка», как ты называешь ее, — посмотрел на Торна лорд-командующий, — уважаемый дипломат и представитель одного из древнейших аристократических домов почтенной Терры. Ее кровь так же чиста, как у всех воинов в этом зале. Помните об этом и обращайтесь с ней соответственно.

— Мне до сих пор неясно, зачем нам нужны такие персоны, — пренебрежительно заметил Тельмар. — Мы — огонь, а итераторы и им подобные просто следуют за нами.

Нарвон крепче сжал рукоять топора. Он не входил в Две Сотни, как Абдемон или Паук, но десятилетиями бился и истекал кровью рядом с обычными людьми.

Даже сейчас легиону не хватало бойцов для масштабных операций, какие проводили Лунные Волки. Вместо этого Третий координировал усилия с разнообразными армиями, верными Императору, а порой возглавлял их. В свое время Квин командовал придворными гвардейцами старинных военных аристократий и сражался рука об руку с рычащими дикарями, набранными на варварских планетах приграничья. Все они заслуживали не меньшего уважения, чем любой космодесантник. Нарвон хотел заговорить, но Абдемон опередил его:

— И зачем нужен огонь, если за ним ничего не следует? — Лорд-командующий ткнул Каспероса пальцем в кирасу так, что тот слегка покачнулся. — Каждая армия — это механизм из множества деталей. Все они необходимы для нормальной работы целого.

Получив надлежащую выволочку, Тельмар склонил голову. Абдемон оглядел других легионеров:

— Вы четверо — одни из лучших воинов, которые понесут палатинскую аквилу на просторах Галактики. Но не поддавайтесь высокомерию, иначе забудете о том, что случилось с нами в прошлом. Господин Фулгрим прав — нас ждет анабасис. Но я немного разбираюсь в войнах и знаю, что поход вглубь вражеских земель зачастую весьма тяжел.

Лорд-командующий шагал по обзорной палубе, освещенной холодным сиянием неисчислимых звезд. Как и просила посланница, люмены здесь горели тускло, что усиливало эффект от картины звездного неба за выпуклым иллюминатором. Погруженный в раздумья, Абдемон не обращал внимания на членов экипажа, которые почтительно и проворно уступали ему дорогу.

Квин и остальные едва не устроили дуэль. Офицер опасался, что нечто подобное случится вновь, если не занять чем-нибудь воинов. Гордыня быстро отравляла голубую кровь. От Детей Императора ожидалось, что они постоянно будут испытывать себя, но не существовало надежного способа проверить свои умения, кроме поединка с другим легионером. Успехи боевых братьев воспринимались как вызов. Любые достижения были мимолетными и вскоре забывались в погоне за совершенством, воплощенном в примархе.

Абдемон не забыл, как впервые увидел Фулгрима: тот стоял на вершине своей твердыни из стекла и стали, облаченный в официальные одеяния, которые в сумерках мерцали шитьем. Истинный правитель Древних Атин, возрожденный на планете во многих световых годах от Терры. Кемос был тихим и блеклым миром, но там, где ступал Фениксиец, звуки и цвета возникали в изобилии. Он служил маяком надежды — как для народных масс родины, так и для выживших генетических сынов.

Но лорд-командующий сдерживал эту надежду прагматизмом. Появление Фулгрима ознаменовало кардинальные перемены: поредевшие ряды легиона пополнились незнакомыми лицами. Абдемон сдвинул брови, вспоминая, как обновление договоров о кровной подати с Европой и прием кандидатов с Кемоса помогли остановить сползание братства к бессилию.

Фениксиец стал их спасением. Не только от хвори, но и от неуемного желания доказать, что они заслуживают врученной им аквилы. Примарх взвалил груз несовершенства воинов на собственные плечи; под его руководством легионеры или обретут искупление, или сгинут окончательно, не выдержав грядущих испытаний.

Заметив посланницу со свитой, лорд-командующий отбросил эту мысль. Женщину сопровождало разноголосое сборище: младшие итераторы, писцы, мелкие аристократы с десятка недавно приведенных к Согласию планет. Они занимали почти всю палубу, и Абдемон заметил в шумной толпе телохранителей эмиссара, осторожно наблюдавших за ним. Космодесантник ответил тем же, но исподволь.

Он насчитал двенадцать охранников, рассредоточенных по обзорной палубе. Благородные убийцы в пышной одежде, но с практичным оружием. Патрицианского вида, но, что одобрил легионер, полные скрытой жестокости. Мужчины и женщины, привыкшие лгать и играть со смертью, они умели вести светские разговоры, вычисляя при этом, как ловче покалечить или прикончить собеседника. По слухам, телохранителей набирали из внебрачных детей самых знатных семейств Европы — такие отпрыски никогда бы не унаследовали титул, и для кровной подати они не подходили. Утверждали, что где-то на Луне располагается комплекс, где подобных людей учат искусству смертоубийства и затем продают с аукциона.

Сама посланница также происходила из древнего аристократического семейства и могла проследить свою родословную вплоть до закатной эпохи, что предшествовала наступлению Долгой Ночи. Она принадлежала к итераторам старого толка, каких сейчас почти не осталось, — с недопустимо яркой по нынешним меркам личностью. По мере того как Великий крестовый поход рос в масштабах, его чиновничий аппарат настраивали все более тонко.

Абдемон заметил посланницу в центре толпы щеголей. Она внимательно наблюдала, как ее охранник-убийца кружит рядом с воином легиона.

— Идиот, — пробормотал лорд-командующий, глядя на Кирия.

Космодесантник с почти мраморно бледным лицом носил мастерски сработанный доспех. На ровных керамитовых пластинах виднелись изящные рольверки со сценами из истории Кемоса. Стригся воин очень коротко, почти наголо, а резкими чертами лица напоминал самого Абдемона. В них обоих было что-то от примарха — малозаметные детали внешности, указывающие на генетическое происхождение от Фулгрима. Возможно, поэтому Фениксиец так благоволил Кирию.

Легионер держал клинок опущенным, приглашая соперника атаковать. Фехтовал Кирий первоклассно, но вычурно, напоказ. Он был дуэлистом по природе своей, как и многие кемосцы, — нить личных поединков тянулась через весь гобелен их культуры. Это проявлялось не только в стиле владения клинком, но в любых видах деятельности, даже поэзии и музыке.

Телохранитель почти не уступал Кирию в росте, но был заметно стройнее. Его лицо под сетью дуэльных шрамов выглядело почти андрогинным. Поверх сюртука из какой-то переливчатой ткани охранник носил церемониальный нагрудник с оскаленной мордой горгоны. Отличный меч в его руке, судя по виду, содержался в порядке.

Абдемон заметил, как напряглись мышцы телохранителя, но пропустил момент выпада — быстрого, уверенного, точного и совершенно неудачного. Кирий легким движением блокировал удар, который выпотрошил бы обычного человека и причинил бы серьезное неудобство космодесантнику.

Используя инерцию парирования, охранник крутнулся в сторону и выскочил из зоны досягаемости. Рассмеявшись, легионер пошел за ним, пока франты вокруг хлопали и радостно кричали. Лорд-командующий заметил, что главный итератор не делает ни того, ни другого. Она просто наблюдала и анализировала.

— Кирий, тебе нечем заняться по службе? — громко спросил Абдемон.

Космодесантник застыл, потом скованно поклонился оппоненту и обернулся:

— Приношу извинения, лорд-командующий Абдемон. Я…

— Развлекал нас, — вмешалась посланница, грациозно поднявшись на ноги.

Голконда Пайк была старше, чем выглядела, а выглядела она чрезвычайно пожилой. Ее серебристо-седые волосы, почти выбритые с одного виска, ниспадали мерцающей волной с другой половины головы. На самой горбинке орлиного носа держалось золотое пенсне. Прожитые годы оставили на женщине свой след, подобно скульптору, который откалывает все лишнее, пока не доберется до скрытой истины. Пайк носила длинные темные одеяния — согласно текущей моде, не слишком пышно украшенные, что придавало Голконде нехарактерный для нее официальный вид. В некотором роде облачение любого итератора так же служило ему броней, как керамитовые латы — воинам Третьего.

Лорд-командующий слегка поклонился, выказывая уважение, а не почтение.

— Главный итератор. — Выпрямившись, он сурово посмотрел на другого легионера: — Найди себе какое-нибудь полезное дело, Кирий. Уверен, у тебя имеются некие обязанности.

Космодесантник убрал меч в ножны и стукнул кулаком по кирасе, салютуя офицеру. Развернувшись, он быстро зашагал прочь, держа спину идеально прямо.

Пайк хихикнула:

— Вы не слишком строги к нему?

— Он мог убить вашего слугу, — открыто заявил Абдемон, хотя телохранитель, похоже, принял бы любой исход. — Даже в игре мы смертельно опасны. Для нас всех будет лучше, если количество таких представлений сведется к минимуму.

— Возможно, вы правы, лорд-командующий. Но все же простите глупую старуху, которой захотелось поразвлечься — наше странствие получилось долгим и весьма скучным.

Абдемон хмыкнул, и Голконда небрежно махнула рукой. Щеголи рассыпались во все стороны калейдоскопом нарядов, оставляя за собой отголоски смеха. Охранники не ушли, но замерли на почтительном расстоянии, отвернувшись от хозяйки. Пайк указала воину на мраморную скамью:

— Садитесь. Предполагаю, она выдержит вас.

Лорд-командующий повиновался. Он заметил рядом с посланницей маленький столик, на котором стоял графин из волнистого стекла. Из горлышка тянуло фруктовым ароматом, достаточно приятным.

«Вероятно, какой-то алкогольный напиток», — рассудил Абдемон.

— Итак? — произнесла Голконда.

Легионер тонко улыбнулся.

— Есть одна старинная терранская поговорка о дрессировке домашних фелинидов и сопутствующих этому трудностях. — Он усмехнулся. — Может, с фелинидами мне было бы проще. — Лорд-командующий взглянул на уходящего Кирия: — Уж точно проще, чем с ним.

— Судя по моим наблюдениям, вы, похоже, не ошибаетесь. — Пайк покачала бокалом. — Вот, попробуйте и скажите, что думаете.

Абдемон осторожно принял сосуд, стараясь не расколоть его, и отпил немного. Голконда выжидающе смотрела на него.

— Так что же? — спросила женщина.

— Это вино.

— Хорошее вино.

— Как скажете. — Космодесантник вернул ей бокал. В отличие от многих легионеров, он не интересовался подобными вещами. Искусством Абдемона была война, и в других областях он не блистал.

Посланница вздохнула.

— Вообще говоря, почти идеальное. Вино — одна из множества примечательных статей экспорта «Двадцать восемь Один».

— А другие?

— Ничего особенно важного. Визас прежде всего планета ремесленников и виноделов — может, поэтому ваш Фениксиец и выбрал ее. — Голконда посмотрела на воина поверх бокала: — Он пытается что-то доказать, не так ли?

Легионер помедлил, вдруг ощутив тревогу. Мотивы господина Фулгрима касались только его и не подлежали обсуждению, тем более с посторонними.

— Возможно, хотя я не представляю, что именно.

Пайк ухмыльнулась:

— Из вас плохой лжец.

— Вы не первая, кто так утверждает. — Абдемон покачал головой. — И все же я сказал правду: у меня есть только подозрения.

— Тогда поделитесь ими. — Главный итератор пригубила вино.

Лорд-командующий хмуро взглянул на нее. Голконда говорила не только от своего имени: она обладала политическим влиянием, к ней прислушивались определенные высокопоставленные лица во Дворце. Иногда в беседе с Пайк легионеру казалось, что он отчитывается перед всем Военным Советом.

Абдемон откашлялся:

— Фулгрим разгневан. И он честолюбив.

— Обычно это скверное сочетание, — кивнула посланница, — но в данном случае может принести пользу.

Голконда вновь качнула бокалом, глядя, как жидкость омывает стенки. Воин невольно восхитился ее ловкостью: кто-нибудь другой уже пролил бы вино.

— «Двадцать восемь Один» — Визас — имеет шанс стать чем-то большим, нежели очередной пометкой в списке побед. Если бы этой планетой занялся иной примарх, ее потенциал уменьшился бы или исчез вообще.

— Жиллиман… — начал космодесантник.

— Есть мнение, что владыка Пятисот Миров неизменно ставит родной ему тип общества превыше других. Он всю Галактику превратил бы в Ультрамар. — Пайк отмахнулась от возражений Абдемона. — Лорд-командующий, я прекрасно понимаю, что немного сгустила краски. Но если в разговоре с женщиной то и дело произносить «теоретически» и «практически», рано или поздно она потеряет терпение. С вашими «фелинидами», какими бы непокорными они ни были, хотя бы можно обсуждать что-то, помимо тактики и стратегии.

Воин усмехнулся:

— Да, господин Фулгрим поощряет некоторое разнообразие интересов. Впрочем, когда речь идет о самосовершенствовании, мы и не нуждаемся в дополнительных стимулах.

— Вот поэтому, друг мой, я и попросила об участии именно в вашей экспедиции. — Голконда улыбнулась, но тут же посерьезнела: — Верховное командование испытывает озабоченность. До недавних пор Третий легион в аспекте взаимодействия с центром принадлежал к самым надежным войсковым частям. Похоже, однако, что за время, проведенное в обществе Луперкаля, взгляды господина Фулгрима изменились. Теперь он намерен идти своей дорогой, как другие примархи.

— Вы имеете в виду, что больше не можете свободно распоряжаться нашими бойцами, — сдвинув брови, сказал Абдемон. Он знал, что Дети Императора сыграли решающую роль во многих военных операциях — Очищение Антарктиды, Пятое Возвышение Юпи-Сат II и десятки других кампаний увенчались успехом лишь благодаря их усилиям. Но об этом почти нигде не упоминали, разве что в самых подробных разборах данных конфликтов.

Пайк снова отпила вина.

— Да, в том числе. — Она внимательно изучила темную жидкость. — Однако же если Третий снова крепко встанет на ноги, выиграем мы все. Вопрос только в сроках. Сейчас все более очевидным становится тот факт, что, по замыслу Императора, войну должны вести его сыны, а нам — обычным людям — надлежит послушно следовать за ними. Кое-кому такое не по душе.

— А вам?

Голконда изысканно пожала плечами.

— Я дипломат, а не солдат. И в целом переговоры проходят гораздо легче, когда за спиной у тебя армия пятнадцатиметровых живых машин для убийств. — Допив вино, посланница отставила бокал. — Визас очень важен. Он может спасти ваш легион, но и сокрушить его. Мы должны обеспечить первый исход, предотвратив второй.

Фабий стоял в апотекариуме, закрыв глаза, словно зачарованный тихими нотами терранского концерта. Усилившись, звуки музыки заполнили округлое помещение. Фулгрим остановился на пороге и прислушался: композиция не отличалась стройностью, но обладала некой суровой элегантностью. Легионер выглядел настолько умиротворенно, что примарху было почти неловко отвлекать его.

— Апотекарий, — позвал он через какое-то время.

Мелодия умолкла, и Фабий обернулся. На его бледное исхудалое лицо свисали неприбранные белые волосы, под глазами чернели мешки. К идущему от него запаху химикатов примешивался смрад засохшей крови. Тонкие манипуляторы хирургического аппарата на спине медика не прекратили щелкать и жужжать, выполняя назначенные им задачи, даже когда их хозяин поклонился и ударил кулаком по груди. Приветствие вышло формальным, а не уважительным. Фабий салютовал машинально, по привычке.

— Мой господин, — произнес он высоким неровным голосом, похожим на визг костной пилы.

— Не думал, что найду тебя здесь, Фабий. Сейчас не твое дежурство.

— Я… привык к более продолжительным дежурствам, мой господин.

Фениксиец улыбнулся: воин аккуратно выбрал слова во избежание прямой лжи. Согласно всем докладам, он вообще не отдыхал. Медик походил на автоматон, исполняющий бесконечную программу. Подобное упорство и решимость принесли бы ему высокий пост в апотекарионе, однако Фабия не интересовала мишура чинов и званий — лишь его труд имел значение. Фулгрим встречал людей похожего нрава на Кемосе; предоставленные сами себе, они могли умереть от переработки.

Судя по виду Фабия, он уверенно двигался в том же направлении.

У апотекариона не было официального руководителя. Из прежних специалистов выжил только Фабий, но его положение не соответствовало выслуге лет. До появления Фулгрима в легионе никто не продвигал медика по службе, а в дальнейшем он отказывался от повышений — из скромности или со злости. Фениксиец уже неплохо знал Фабия и подозревал, что тут имеют место оба мотива.

Но апотекарион, вверенный несколько рассеянным заботам медика, развивался вновь. Фабий учил новичков так же, как и дышал, — с легкостью, если ему вовремя напоминали. Рекруты брали с него пример, несмотря на мрачные истории ветеранов о том, чем приходилось заниматься апотекарию, когда Детей Императора косила хворь.

Фулгрим тщательно изучил эти слухи, ведь с Двумя Сотнями приходилось считаться как с группировкой вне вертикали власти. Хотя примарх стремился установить новую, жесткую командную структуру, необходимую для единого воинства, неформальная иерархия никуда не исчезала. Ее не стоило искоренять полностью — иногда подобные вещи приносили пользу, — но и ветераны не имели права ставить под угрозу будущее легиона.

В итоге Фениксиец приложил все усилия, чтобы прекратить толки о неправомерных деяниях Фабия. Апотекарий был необходимым злом — не считая Фулгрима, лишь он один полностью сознавал, как глубока пропасть, по краю которой прошел Третий, и как велик риск соскользнуть в нее даже сейчас. Если кому-то и удастся излечить хворь, то только Фабию. На Кемосе примарх выучил, что самое важное для выполнения любой задачи — поручить ее правильному человеку. Медик давно уже выбрал себе цель, и Фениксиец поможет ему дойти до конца.

Посмотрев на легионера, примарх сказал:

— Фабий, ты как будто не слишком обрадован оказанной тебе честью.

Апотекарий замешкался.

— Мне еще многое нужно сделать. Разобраться кое с чем, подготовить кое-что… — Он нахмурился. — Могу ли я официально попросить вас выбрать кого-нибудь другого на мое место в группе?

Фулгрим внимательно посмотрел на него:

— Я только что сказал, что тебе оказана честь.

Фабий склонил голову.

— Да, но…

Подняв руку, Фениксиец прервал его:

— Ты знаешь, как они называют тебя, когда думают, что ты не услышишь?

— Паук.

Примарх кивнул.

— На Кемосе живут существа вроде пауков. Очень трудолюбивые: вечно плетут свою паутину, никогда не останавливаются и не замедляют движений. Перерабатывают химический осадок в невероятно идеальные кристаллические сети. Возможно, тебе делают комплимент.

Апотекарий промолчал, но по выражению его лица стало понятно, что он в это не верит. Неприязнь братьев уязвляла даже такого замкнутого воина, как Фабий. Возможно, если все и дальше пойдет по плану, однажды положение изменится.

— Хвалят тебя или нет, это правда. Ты — паук, пусть и не по собственной вине. Но тебе не обязательно быть им, Фабий. Слишком долго ты плел паутину и держался особняком; я хочу увидеть тебя среди твоих братьев.

— Мои братья мертвы. А те, кто еще дышит, скоро ум-рут.

Услышав это, Фулгрим пришел в такую ярость, что едва не ударил медика. Абдемон был прав: апотекарий слишком уверенно чувствовал себя в своей сети, где не подчинялся никому. Ему следовало без промедления напомнить о его месте в общей картине мира.

— Твои братья живы. Я провозгласил, что так будет, и сама Вселенная не посмеет мне возразить. Фабий, я выбрал тебя, и ты отправишься на Визас, нравится тебе это или нет. Мое решение неизменно.

Лицо медика побледнело и как будто мгновенно осунулось. Он поклонился вновь:

— Как прикажете, мой господин.

Фениксиец огляделся по сторонам. В апотекариуме царил упорядоченный хаос, в котором разбирался только Фабий. Вновь его тщательно продуманная «сфера влияния»… Он слишком привык к одиночеству, но скоро беспорядок исчезнет, а новые голоса прогонят тишину. Правда, все, что относится к главной области исследований апотекария, тогда потребуется перенести в какое-нибудь укромное место. Фулгрим решил, что поразмыслит над этим позже: сейчас требовалось обсудить более важные вопросы.

— Докладывай, — понизив голос, велел примарх.

Фабий помедлил.

— Результаты скромные. Причина не во внешнем факторе, а… во внутреннем изъяне.

Медик умолк. Фениксиец пристально посмотрел на него.

— Изъян в кандидатах? — спросил он наконец.

Апотекарий ничего не ответил. Фулгрим отвернулся.

Безмолвие Фабия говорило о многом: пагубный вирус, поразивший их геносемя, все еще представлял опасность. В клетках каждого из сынов Фениксийца тикала бомба замедленного действия. Даже кемосцы не обладали иммунитетом к смертоносному несовершенству. Геносемя брали у примарха — значит ли это, что в нем и кроется изъян?

Прежде такой вариант даже не пришел бы ему в голову, но сейчас показался слишком уж вероятным. Фулгрим стиснул рукоять Разящего Огнем; ему захотелось выхватить меч и порубить на куски все содержимое апотекариума. Отвергнуть саму мысль об угрозе для Детей Императора, уничтожить все ее следы.

Фениксиец ощутил на себе взгляд Фабия. Медик, чувствуя растущий гнев примарха, отошел и как будто заслонил собой оборудование. Интересно, как поступит апотекарий, если Фулгрим вытащит клинок, — попробует удержать его или отступится, позволив тому выместить злость на приборах?

Желание выяснить это усилилось, но вдруг Фениксиец резко зажмурился. За годы, прошедшие после отбытия с Кемоса, он стал удручающе вспыльчивым. Десятилетия разочарований превратили его в тень того, кем он был прежде. Сгибаясь под бременем проблем, Фулгрим порой мечтал вернуться в крепости-фабрики своей юности. Тогда он был доволен жизнью, полон простых устремлений. Сейчас все казалось ему слишком масштабным, и примарх словно бы каждый час боролся с трудностями нового бытия.

Фабий нес на себе такой же груз. Он так долго сражался за безнадежное дело, что уже не видел ничего, кроме битвы. Схватка с вирусом отнимала каждую секунду его существования, вытесняя все прочее — даже дисциплину.

Открыв глаза, Фулгрим вздохнул.

— Ингольштадт[3], — произнес он чуть позже. Заметив боковым зрением, что апотекарий замер, примарх повернулся к нему. — Ты ведь оттуда, верно? Любопытное название — архаичное, но с намеком на возможное будущее. Помнишь что-нибудь из детства?

— Немногое, — склонил голову медик.

— Расскажи. — Просьба прозвучала как команда.

— Я помню горы и бури. Запах поленьев в костре. Ощущение кожаных переплетов под пальцами… Библиотека, с настоящими книгами, а не коллекцией пикт-захватов или инфопланшетов. Мелодия, разносящаяся по каменным залам. — Легионер моргнул. — Вот и все.

— Этого достаточно. — Фулгрим впился в него взглядом: — Держись за свои воспоминания, Фабий. Пусть они станут твоей путеводной звездой. Ты меня понял?

— Да, — ответил тот.

И солгал, как понял Фениксиец. Но, возможно, со временем ложь сменится правдой. Он задумчиво посмотрел на медика:

— Фабий, когда мы закончим с Визасом, напомни повысить тебя. Не подобает рядовому апотекарию держать в руках судьбу всего легиона.

Развернувшись, примарх покинул безмолвного Паука в его паутине.

Уходя, он услышал, что музыка заиграла вновь.