Гагарин

Глава 3

3.

Наряду со специальным высшим училищем, готовившим парней в отряд космонавтов, лётчики-истребители по-прежнему писали рапорты на перевод в звездопроходчики и отбирались для службы в Звёздном. Шёл четвёртый десяток пилотируемых полётов в одном только Союзе, американцы двигались ноздря в ноздрю по числу пусков, опережая по числу человеко-дней на орбите благодаря многолюдным челнокам. Ни в СССР, ни в США никто не погиб в космосе, а в строевых частях иногда бились, поэтому попасть в экипажи околоземных станций считалось престижным и большой удачей, без особого риска для жизни. Конечно, теперь на вернувшихся из полёта не сыпалось столько почестей и благ, как в начале пути. Рядовая краткосрочная миссия на один из «салютов» не приравнивалась к подвигу и Звезды Героя не обеспечивала, но всё равно труд космонавта оплачивался лучше, чем у лётчика в ординарном авиаполку. Слетавшим хоть раз и далее отчисленным из отряда, конечно — не по отрицательным причинам, а по здоровью, обеспечивался перевод на другое приличное место либо, если доходило до списания из ВВС, давалась вполне достойная пенсия. Вот гражданскому попасть туда было несравнимо сложнее. Технарей, биологов, химиков, медиков отбирали только из числа сотрудников профильных предприятий и институтов космической отрасли. Если они проходили первый отбор и хотя бы в теории могли представлять интерес для Звёздного, их ждали Сокольники и Центральный научно-исследовательский авиационный госпиталь с таким набором испытаний, что некоторые соискатели отсеивались по собственному желанию до окончания тестов.

Накануне одного из пыточных дней, как раз после подъёма, в палату кандидатов в космонавты вместе с медсестрой вошла молодая и очень строгая девушка-врач.

— Больные! Все достали градусники и передали медсестре.

— Вах, какие мы больные, красавица? — ослепительно улыбнулся лётчик, лежавший на первой койке от двери, он щеголял угольно-чёрными кавказскими усишками. — Мы — лётчики, дорогая, будущие космонавты. Самые здоровые парни в ВВС.

— Все, госпитализированные в медицинское учреждение стационарного типа, считаются в статусе больных, — парировала докторша. — И вообще, абсолютно здоровых не бывает, попадаются лишь недостаточно обследованные. Наша задача определить, являются ли ваши болячки препятствием для зачисления в отряд космонавтов. Вдруг не всё безнадёжно, не смертельно, и можно вылечить.

Остальные пациенты хихикнули, улыбка на лице кавказца чуть потускнела.

— Пациент Резо Георгадзе, — вмешалась сестра. — Ваш градусник показывает тридцать пять и один. Вы умираете или плохо его держали?

— У него градусник в шерсти запутался! — хихикнул сосед славянской наружности.

Георгадзе, до сего момента как бы случайно приспустивший простыню с груди, демонстрируя тщательно напряжённые мускулы, резко прикрылся до подбородка, спрятав заросли, через которые эти мускулы едва проступали.

— Эй! Товарищ! Что ты свистишь? Нормально у меня всё, да?

— Девушка, вы без обручального кольца, так обратите внимание на нашего горного героя. У меня бабушка пуделя держала, стригла его, за год шерсти — на свитер. У Резо больше растёт. Вах, какие свитера будут!

Это был другой шутник, в него полетела подушка грузина, автор реплики про свитер поймал её и подсунул под свою, удобно устроившись на двух.

— Если вам не нравится слово «больной», я вас назову «пациент Георгадзе», померяйте температуру тщательнее.

Врач абсолютно не принимала шутливый тон.

— Иначе вы напишете мне, что не годен?

— Это председатель комиссии решает. Я же должна обеспечить данные. По протоколу, если измерение температуры обычным образом не дало результатов, я обязана её померить ректально.

— Что, простите? — не понял Резо.

— Вставив термометр через анальный проход в прямую кишку, теперь ясно?

— Генацвале! После столь интимного знакомства с девушкой ты просто обязан сводить её в ресторан! — обладатель двух подушек уже откровенно ржал, находясь в зоне риска. За такое запросто могло прилететь судно.

— Уважаемая! Мамой клянусь, сейчас померяю очень тщательно. Только скажите, как вас зовут?

— Ксения Гагарина, интерн отделения военно-космической медицины. Меряйте! И сами сообщите температуру на пост.

Выходя из палаты, услышала обрывки разговоров за спиной: «с такой фамилией в космонавтике не пропадёшь», «однофамилица, наверно». Улыбнулась и плотно закрыла за собой дверь.

Перед тем, как вернуться в ординаторскую, услышала от медсестры, собиравшей градусники:

— Что же вы, Ксения Юрьевна, с ними так строго? Хорошие пареньки. Тот, что про свитер шутил, весёлый и неженатый. Смотрит на вас, не мигая.

Таковы представления у многих, девушки стремятся в ординаторы, да хоть бы и в средний медперсонал в госпитале ВВС, ради союзов с военными. На танцах парня встретишь — как узнать, здоровая ли у него простата? А тут всё как на ладони, не годен в Звёздный — не беда, для ЗАГСа очень даже подойдёт.

— Пусть смотрит, Варвара Фёдоровна. На работе никаких романов, у меня принцип.

— Эх, смотри, девонька… Скоро двадцать пять тебе. А я своё счастье именно здесь нашла.

До вечера Ксения трудилась, лишь изредка вспоминая увещевания пожилой медсестры, день был занят плотно. Встретила в коридоре Резо и его однопалатника, оба одёрнули пижамные больничные куртки словно кителя и перешли на строевой шаг с «равнение налево», вытаращившись на девушку-интерна как на командира авиадивизии. Тапки без задников смешно хлопали по полу.

— Шлёпанцы потеряете, гвардейцы! — засмеялась она. — Вольно! В палату шагом а-арш!

— Есть в палату, товарищ Гагарина! — откликнулся грузин.

Что приятно с офицерами, какой бы ни была «гарачы-гарачы кров», они не перейдут границы дозволенного. Дисциплина, воспитание. Всё же авиаторы — белая кость вооружённых сил. Мама рассказывала дочке про стройбат в Луостари, вот там — да…

Кольского полуострова Ксения не помнила совсем, Звёздный городок — несвязными урывками, чётко память держала начало детства в огромной московской квартире на Садовом кольце и шикарной госдаче в ближнем Подмосковье, куда откочёвывали в середине весны и жили до осени. Туда же приезжали обе пары бабушка-дедушка, присматривавшие за внуками на время частых вояжей родителей за границу. Хорошо, что непродолжительных. Мама всегда привозила полный чемодан новых вещей, сокрушаясь, куда девать прежние сокровища, по комиссионкам — только на паспорта подружек, самой не комильфо.

Папу одаривали пачками самих свежих виниловых пластинок, о его склонности к их коллекционированию на Западе знали, начиная с его первого визита в США, и меньше чем штук двадцать-тридцать он никогда не привозил. Новые альбомы The Beatles, The Rolling Stones, Deep Purple и Led Zeppelin появлялись у них, быть может, всего на пару месяцев позже, чем у меломанов в Западной Европе. Потом пришли ABBA, Boney M, New Wave, итальянцы, Eagles, Kiss и Scorpions, но сам Юрий Алексеевич их не слушал. Притащив из Японии массивный двухкассетник, он периодически приносил и переписывал себе тех, кого называл «советский шансон». Это были Визбор, Высоцкий, Окуджава. Любил «Под музыку Вивальди», особенно в инструментальном варианте оркестра Поля Мориа. Откуда он взял песню «Отпусти тормоза», спетую в кокпите корабля «Восток-1» и ставшую неофициальным гимном лётчиков-космонавтов, никто из членов семьи так и не узнал, сам Гагарин отмалчивался и отшучивался. Что не сам сочинил — сто процентов.

Разумеется, в охваченной музыкальной лихорадкой Москве конца семидесятых и начала семидесятых годов домашняя фонотека Гагариных была настоящей сокровищницей. Ни Алла, ни Юрий Алексеевич никому не продавали дисков. Если, случалось, отец привозил из-за границы повторку, охотно дарил на юбилеи и вообще «по случаю». Детям ещё со школы строго запретил что-либо выносить из дома, но тут у них был замечательный партнёр: дядя Евгений, мамин брат. Если нужно, притаскивал кассеты и бобины, пластинки переписывались на магнитофон. Он же был ценителем новинок. Моложе мамы на несколько лет, уже женатый, дядюшка долго не мог обзавестись собственными наследниками, в чём-то оставаясь большим ребёнком до первой седины.

Ксения благодаря музыке, да и не только, пользовалась успехом. Ростом в маму, правда, к началу восьмидесятых такой уже никому не казался вызывающе большим, как четверть века назад, тёмная и яркая, но с чертами лица, сглаженными славянскими кровями отца, девушка была как минимум миловидной.

Сама влюбилась только раз — в учителя биологии в старших классах. Мирослав Иванович был старше на десять лет и женат, но кого это остановит? Похожий на скандинава-викинга, под два метра ростом и едва ли не полстолько в плечах, курчавый рыжеватый блондин привлекал внимание всех десятиклассниц, но только одна втрескалась по уши, старательно скрывая чувства. И лишь на выпускном узнала, что её неразделённая страсть не была секретом ни для соучеников, ни для предмета обожания. С выпускного убежала, обрыдавшись…

В меде на одного пацана приходилось пять-десять девчат, и от столь низкой мужской концентрации многие парни сами обабились, при них не стеснялись подтягивать колготки и обсуждать фасон лифчиков. В отличие от деток с периферии, чьи мамы знали всего два фасона в магазине: бельё есть или белья нет, отпрыски номенклатуры кучковались, им было доступно куда больше, чем поступившим в институт по отдельному конкурсу для отработавших младшим или средним медперсоналом либо отслужившим армию. Различались интересы и отношение к жизни. В общем, парни-медики из вуза Ксению не интересовали, хоть по ней сох один активист из комитета комсомола, отвечавший за дискотеки на студенческих вечерах отдыха. Она снабжала его новинками зарубежной попсы, но далее не позволила даже подержаться за ручку.

О необходимости учёта сословных различий более всего настаивала мама, зародившая в себе чувство классового превосходства со времён учёбы в медучилище Чкалова-Оренбурга. Порой Ксюше хотелось подговорить кого-то из знакомых, чтоб оделся вахлаком, привести домой и представить маме: «Знакомься, это сантехник Панас, выпускник ГПТУ №34 и мой жених. Будет у нас жить». Не рискнула, побоявшись, что Алла убьёт хоть кого-нибудь — «жениха», дочку или себя саму.

Папа всегда вёл себя несравнимо демократичнее, отгораживаясь от других в единственном случае — когда его перегружали просьбами. «Юрий Алексеевич, вы же великий человек, не откажите в помощи». Он давно понял, что все проблемы не решит, столько, сколько он сделал для людей, дай бог каждому, и решительно заворачивал просителей. Иначе только и делал бы, что улаживал чужие конфликты.

Во всём остальном говорил: доча, мы благодаря их труду летаем в космос, вкусно кушаем, ездим отдыхать в Крым, живём в огромной квартире и на госдаче, будь проще!

А не получалось.

Правильно накрашенная, одетая как с глянцевого журнала, Гагарина-младшая притягивала мужские взгляды. В школе и в институте лет семь ходила на художественную гимнастику, получила второй взрослый разряд, пластику и королевскую осанку. Соответственно, была вынуждена выработать взгляд холодной стервы, очень помогающий отшивать желающих снять её прямо на улице.

Каждый раз, когда заводила разговор с папой о космосе, тот сразу говорил: тебя психологи зарубят, ты — как роза с острыми шипами. В мужской коллектив на «салют» отправят женщину с мягкими манерами, не самую красивую, чтоб не вызывала скандалы между мужиками. Если отправят, конечно.

И что делать?

Ближе к выпуску, накануне распределения, начала терзаться мыслью: вся из себя такая, пусть не первая леди курса, но точно в топ-десятке, отчего с личной жизнью никак? Без долгих колебаний совратила женатого доцента с кафедры педиатрии. Немолодой мужчина открыл ей дорогу к плотской любви, правда, не открыв тайну наслаждения. Не то чтобы очень больно, как пугали некоторые подружки, получившие первый опыт много раньше, но и радости не особо. Сколько раз нужно просто потерпеть, пока кто-то более умелый, чем тот доцент, высечет из неё божественную искру телесного счастья? Тем более, многие дамы ничего подобного не испытывают никогда.

Вперемешку с думами о личной жизни девушка механически заполняла бумаги с результатами обследований. Увидела, что в палате с Резо и его весёлыми товарищами никто не уедет в Звёздный, у каждого нашлись отклонения. Мелочь, да только критерии отбора остаются жёсткие.

Тем более, кому-то придётся лететь на Марс. Даже если проблемы со здоровьем начнутся через сутки после старта, экспедицию в принципе невозможно прервать, за пределами Земли экипажу придётся провести порядка двух с половиной лет, и максимум, что возможно — глотнуть аспиринчику из аптечки. Помимо гуманных соображений — не гоже вернуть родным бездыханное тело космонавта, на его путешествие к Красной планете уйдут миллиарды рублей. Что, впустую потраченные? Поэтому медики дадут зелёный свет только парням, кто с высокой степенью вероятности не заболеет даже насморком. Не говоря о том, что придётся лететь за пределами магнитосферы Земли и молиться, чтоб Солнце не шарахнуло вспышкой. А за пару лет будет обязательно. Один грей — это лучевая болезнь, вряд ли с летальным исходом, но здоровье подорвано до конца недолгой жизни. Два грея — прогноз куда менее благоприятен. Больше — простите за всё, вопрос лишь, как скоро закончатся страдания. И Андрюха, придурок, из шкуры лез ради командировки на «Салют-13», где как раз имитируются условия долгой марсианской экспедиции!

Да, стенки станции представляют собой сэндвич из свинца, обеднённого урана и каких-то композитов, частично уменьшают излучение, тем более оба космонавта увезли с собой достаточно медикаментов, ускоряющих выведение радиации. Медленное облучение куда мягче переносится, чем ударная доза. Но… Всё равно это очень не здорово.

Стрелка настенных часов указала на цифру «шесть», коллеги принялись сворачиваться и собираться домой. Ксения прихватила лёгкое платье и забежала в туалет — скинуть халат, под которым не было ничего кроме минимума белья, и надеть уличное. Больничные босоножки сменила на белые блестящие с каблуком и с длинными ремешками, сплетающимися на икре наподобие греческих сандалий. Осталось проверить макияж, короткую причёску, папиного зайца в сумочке, и — домой.

Вишнёвая «ласточка» марки ВАЗ-2105 завелась легко и непринуждённо, папа договорился, чтоб кто-то из его бесчисленных знакомых присматривал за дочкиными «жигулями». Ксения никогда не открывала капот, только салон, багажник да горловину бензобака, запираемую на хитрый замок против желающих слить топливо или хулигански бросить в бак какую-то грязь.

Машина вписалась в неплотный поток и покатила к проспекту Мира. Катаясь почти ежедневно, кроме самых снежных зимних дней, девушка вполне освоилась, не вызывая раздражения у московских водителей, любителей выкрикнуть оскорбление вроде «пятицилиндровая» при виде дамы за рулём.

До проспекта не доехала, завидев автобус, впереди него «москвич» и плотное кольцо людей. Конечно, имела полное право надавить на газ. Но клятва Гиппократа, папино обычное «если не мы, то кто же» и прочие непонятные побудительные толчки заставили перенести правую босоножку на педаль тормоза.

Машина прижалась к бордюру за толпой. Ксения прихватила аптечку, намного превосходящую по комплектности стандартную, и бодро застучала каблуками в сторону скопления людей. Решительно раздвинула их со словами «Я — врач, что здесь происходит?»

У блестящего хромом переднего бампера лежал на асфальте мужчина. Явно живой, потому что начал вставать.

— Ну что же ты, бл… Куда же ты,… твою мать… — разорялся пролетарий, мнущий грязную кепку, наверняка — шофёр того «москвича». — Из-за автобуса,… выскочил как…зда с мотором, думал — п…ц тебе.

Цензурные слова вплетались у него между матерными редко, словно невзначай.

— Прости, старик. Задумался. Нормально всё. Я сам виноват.

— Да? А кто мне за фару заплатит? Х… с бугра или Пушкин?

Изобилие женщин вокруг его ничуть не смущало, матюги лились как из сорванного водопроводного крана.

— Так давайте ГАИ вызовем, — предложил один из зевак.

Действительно, через стекло одной из фар тянулась трещина. Даже самый посредственный автомобилист моментально бы догадался — вряд ли она разбита о пострадавшего, мужчину крупного, с курчавой светлой шевелюрой. Таких обычно подкидывает на капот, далее — по обстоятельствам.

Павший пешеход стал на ноги, выпрямился, и Ксения с изумлением узнала своего учителя биологии. Не видела его шесть… или сколько лет?

Толпа тем временем начала разбредаться, москвичист влез в кабину своей замызганной таратайки, дал задний ход, потом вырулил на центр улицы и укатил.

— С вами действительно всё в порядке, Мирослав Иванович?

Он обернулся. Потирал ладонью бедро, явно ушибленное, гримаса боли сменилась выражением удивления.

— Ксюша, ты⁈ Ох, теперь, наверно, давно уже — Ксения Юрьевна.

Сердце подпрыгнуло. Конечно, давно уже всё перегорело и забылось, но как приятно, чёрт возьми, что он её помнит!

Учитель мало изменился. Пожалуй — дозрел, стал чуть солиднее, и это ему очень шло, несмотря на довольно нелепую ситуацию с ДТП.

— Для старых знакомых та же Ксюша. Подвезти?

— У тебя собственная машина? Ах, да… Подвези, очень кстати.

Было не по пути, он попросил подбросить в район Дмитровского шоссе. Рассказал, что развёлся, разменял квартиру, получив однушку около кинотеатра «Волга», из школы, где учились брат и сестра Гагарины, ушёл, обвинённый из-за развода в аморалке, что не помешало сделать карьеру в другом месте, теперь — директор профессионально-технического училища.

— А ты?

— Ну кем ещё может быть любимая дочка первого космонавта и ведущего специалиста Института авиационной и космической медицины? Врач, занимающийся здоровьем космонавтов в госпитале ВВС. В космос не пустят по причине отсутствия яиц и других признаков мужественности характера, но хоть так прикосновенна к раскрытию тайн мироздания.

О том, что сама уже прошла предварительный отбор и включена в список ожидания для формирования женской группы в отряде космонавтов, умолчала. Это секрет для не имеющих доступа с двумя нулями к соответствующей тематике, да и просто сглазить не хотелось.

— Я был уверен, что ты — особенная, добьёшься всего, что захочешь. Эх, жаль мне туда никак, и в твою машину едва помещаюсь… Ксюша! Ты уже девушка взрослая, я мужик неженатый. Будет свободное время от космических подвигов — позвони. Поболтаем. Ну а не позвонишь — не обижусь.

Он оторвал листок от блокнотика, держащегося на присоске за лобовое стекло, и написал семь цифр. Бросил «пока» и удалился, практически не хромая. Видно, и правда мало пострадал.

Конечно, это совсем не обязательно начало романа, сказала себе Ксения, разворачиваясь в сторону центра. И вариант вместо водопроводчика Панаса — директор его ГПТУ, тем более на восемь-десять лет старше, к тому же разведённый, ровно так же шокирует маму. А, чего загадывать!

Она уже точно знала, что позвонит. И предлог есть — узнать о самочувствии после удара. Но не сразу, не сегодня и не завтра.

Тем не менее, настроение было приподнятое, когда кивнула консьержке, влетела в квартиру, бросила сумочку и принялась расплетать ремешки. Их ни в коем случае нельзя носить на ярком солнце, остаются белые следы на загорелой коже.

Зазвонил телефон.

— Доча?

— Да, папа, здравствуй.

— И тебе — здравствуй. Занята?

— Нет ещё. Только из госпиталя.

О вираже на Дмитровское она умолчала.

— Тогда у меня просьба есть. Мама… как тебе сказать. Не в себе. Злится, но молчит. Спит, отвернувшись. Не могла бы ты встретиться с ней, поговорить?

Освободившись от второй босоножки, Ксения присела на пуфик.

— Давно у неё?

— Как прилетела с Байконура. Может, Андрюха ей что-то брякнул невпопад?

— Маму очень легко погладить против шерсти, та во все стороны торчит… Упс… Кажется, я догадываюсь. Это не Андрей, а я отличилась.

— Как?

— Призналась, что написала рапорт в отряд космонавтов. А что делать? Отбор прошла. Со дня на день список кандидаток будет у них в институте. Так пусть лучше от меня услышит, чем из официального приказа.

— Ага… — вздохнул Гагарин. — Ну а виноват, естественно, только я. Сам слетал и детей подбил. Работал бы в промторге или в профсоюзах подобно тестю, не было бы никакого космоса.

— Но она же знала, что выходит замуж за лётчика-истребителя!

— Но не за лётчика-космонавта. Тогда и должности такой не было. Сюрприз!

— Как ты с ней столько лет…

— Твоя мама — самая лучшая супруга в мире. Правда, периодически абсолютно невыносимая.

— Хорошо. На выходных приеду.

— До выходных сам попытаюсь. Ты дала ориентир — в каком направлении работать. Примем меры, изыщем средства, поставим задачу.

— Папа! Ты управлял всем Советским Союзом. Тебя послушать — так справиться с единственной женщиной сложнее.

— Именно! Ей не скажешь: изволь подчиниться постановлению ЦК КПСС и Совета министров.

Да даже если бы сказал, улыбнулась про себя Ксения, возвращая трубку на аппарат. Если маме попадёт шлея под хвост, никакой ЦК не указ. Тем более в делах семейных.

Листик с номером Мирослава она положила на видное место.