Гармонии эпох. Антропология музыки

5. Органум — сверстник органа

Возможно, в народном пении разных народов были ранние опыты многоголосия (в частности, источники сообщают об очень древнем многоголосии у грузин). Но в единственную тогда форму серьезной музыки — церковную музыку — они не проникали. В ней первые попытки многоголосия появились в VIII–IX веках. Но даже в X веке, когда одноголосие уже сдавало свои позиции, святые отцы считали аккорды явлением греховным: «богу в большей степени угодно единогласие народа христианского» (цит. по: Анфилов 1964: 26—27). Между тем, доступных тонов стало больше. На рубеже X—XI веков Гвидо из Ареццо расширил диапазон звучания, точнее зафиксировал расширение — вместо тетрахорда был введен гексахорд (с греч. ‘шестиструн’), состоящий из шести ступеней (тон, тон, полтона, еще три по тону). Он же и предложил их названия ut, re, mi, fa, sol, la по первым слогам строк латинского гимна Св. Иоанну, считавшемуся покровителем певцов (в этой молитве мальчики-хористы просили святого предохранить их от хрипоты). Вот начало этого гимна: Ut queant laxis resonate fibris mira questorum famuli tuorum, solve polluti labili reatum, Sancte Ioannes!. Другой голландец, Ансельм Фландрский, добавил седьмую ступень (еще полтона), названную si (по инициалам того же святого), а позже (в XVII в.) голландский кантор Гибелиус ради лучшей напевности заменил название ut на do (вероятно, от domine — ‘господи’). Получилась современная гамма до-ре-ми-фа-соль-ля-си. Диапазон пения заметно расширился.

На миниатюре XII в. у монохорда бенедиктинский монах Гвидо из Ареццо объясняет интервалы епископу Теобальду. Гвидо ввел также нотный стан и названия ступеней гаммы — ут (позже до), ре, ми, фа, соль…

Первые попытки церковных музыкантов перейти от пения в унисон к многоголосому пению, разделить хор на голоса, расписать музыку на партии привели к гармонической системе, которая получила название «органум» по клавишному инструменту «орган» (от лат. organum, а то — от греческого οργανος — ‘инструмент’, ‘орудие’). Эта система родилась позже «органа» — клавишного инструмента, способного издавать одновременно несколько звуков любой длительности. Англичанин Иоанн Коттоний на рубеже XI—XII веков пишет: «Такой способ пения (диафония) называется обычно органумом, потому что человеческий голос, умело диссонируя с другим голосом, походит на инструмент, называемый органом» (цит. по Шевалье 1932: 3). Вот удобная основа для полифонии, для развития гармонии.

Этот новый инструмент существовал в нескольких разновидностях. Одной из них была лира с несколькими струнами и вертящимся колесом вместо смычка. Длиной звучащей части струн управляли через клавиши. Этот инструмент, габаритами более полуметра, назывался органиструм. Еще в X веке им пользовались, но инструмент был неудобен (требовались два музыканта: один крутит колесо, другой нажимает на клавиши). Это привело к тому, что колесная лира была вытеснена из монастырей и университетов. Ее заменил духовой орган, изобретенный еще в III веке до н. э. в эллинистической Александрии. Воздух нагнетался гидравликой, но впоследствии был изобретен орган с мехами, который через Византию распространился по Европе. В VIII–IX веках короли Европы обзаводились этим инструментом, вскоре он звучал уже во всех крупных костёлах — и звучит до сих пор. Это огромный инструмент с системой мехов. Ножными педалями нагнетается воздух в меха, они поддувают воздух в многочисленные трубы, настроенные постоянно каждая на один звук, а клавиатура управляет выбором труб. Поскольку каждый звук издается только одной трубой, то чтобы обеспечить пробежку по разным звукам в одном тембре, похожие трубы собраны в один регистр, и есть еще клавиши переключения регистра.

Колесная лира или органиструм — зародыш органа. Играть на ней нужно было вдвоем — как на рельефе XII в. в портике собора Сантьяго, Испания

В XII веке Эльред, аббат из Риво, сторонник прежнего сладкоголосого и нежного музицирования, возмущался этим громогласным звучанием: «Зачем столько колоколов и органов в храме? Чему должен служить, я спрашиваю, этот страшный рык мехов, напоминающий скорее рокот бури с громами, чем сладость голоса?» (Sachs 1975: 310).

Вот проблеск последующих фисгармоний и дальний предок нынешних гармошек. И, конечно, всего семейства электроорганов. Итак, вместе с широким использованием органа появился органум.

Эта ранняя система полифонии знала лишь простейшие приемы согласования партий. Она применяла два таких приема: а) диафонию (с греч. ‘разнозвучие’) или organum parallelum — вела две мелодии параллельными квартами или квинтами (как у древних греков), и б) «органный пункт» — долго выдерживала один басовый тон независимо от ходов мелодии над ним — как некогда вторая дудка в двойном авлосе. Маленький бедный родственник органов — волынка — иначе играть и не может, как с «органным пунктом»: басовая труба волынки — бурдон — может тянуть только одну и ту же низкую ноту. Орган, конечно, богаче.

Волынка — бедный родственник органов. В волынках на рисунке (из Франции и Италии) видны меха, вдувник (для нагнетания воздуха) и дудки для звучания — большая (бурдон) для монотонной основы и две помельче (чантерные) для мелодии

Эта система (иногда всю ее называют диафонией) сложилась в VIII–IX веках и удержалась до XI века. Это период образования феодальных государств в Европе — от Карла Великого до Первого Крестового похода. В церковном хоровом пении всё еще идеалом был аскетический стиль всеобщего единства. В трактате из Сен-Галена (X—XI вв.) сказано: «петь необходимо ровным голосом, стихотворные ряды не следует прерывать передышкой, никто не должен петь резче или ниже, приглушенней или глубже, медленнее или быстрее другого» (Денеш 1977: 212). Этот стиль получил название musica plana (‘ровная музыка’) или cantus planus (‘ровное пение’).

Ангелы за органом. Фрагмент росписи Гентского алтаря кисти братьев Ван-Эйк, Нидерланды, XV в.

Однако создателям этой системы наскучили полное единообразие и простота прежней музыки. Мир, в котором они жили, стал сложнее. Давно исчезли представления о равенстве перед Богом. Это первых римских пап хоронили в бедных саванах, так что археологи не могут отличить их от рядовых единоверцев. Теперь папа представал и перед Богом в своих роскошных одеяниях. Папа и простой монах, рыцарь и крестьянин — какая же ровня! Людям этого мира в массе не были свойственны идеалы всеобщего равенства, братства и свободы. До этого им было далеко. Они считали долгом повиноваться своим земным властителям — наследственным или выборным, соблюдали законы государств и обычаи. При всей индивидуальности запросов и интересов, люди в своем поведении старательно следовали предписаниям религии, нормам установившейся морали и неким идеализированным образцам — литературным и жизненным. В одежде, поступках, творчестве завзято подражали известным героям; состоятельные тянулись за магнатами, провинция — за столичными центрами, художники имитировали славных мэтров.

Для средневекового человека все в мире было упорядочено и место каждого отдельного человека предписано раз и навсегда. В сословном обществе каждому человеку самим его рождением было предустановлено находиться на определенной ступеньке некой социальной лестницы, подчиняться вышестоящим и повелевать нижестоящими. Точно так средневековый человек представлял себе и устройство всего мира — в виде некой Великой цепи бытия, шкалы существ, на которой человек занимал определенное место — выше остальных животных, растений и минералов, но ниже ангелов и Бога. Иерархия была и среди самих высших духов: под Богом располагались серафимы, затем херувимы, а еще ниже архангелы и, наконец, ангелы. Соответственно были размещены животные, растения и минералы. Об этом писали Св. Хильдегард из Бингена в XII в., Фома Аквинский в XIII в., да и более поздние авторы.

Эту модель мира средневековые люди невольно переносили и в свою музыку. Это было время сложения главных европейских государств, возникновения городов, и интересы церкви приходилось сочетать с устремлениями этих новых крупных сил. Церковные музыканты жили в мире, в котором звучали разные голоса. Но, в сущности, этим людям еще были недоступны представления о возможности согласовать разные идеи, разные мелодии. Либо один голос надо было подавить, лишить свободы и свести к смиренному постоянству («органный пункт»), либо оба нужно было заставить двигаться хоть и по разным руслам, но одинаково, параллельно.

Музыка отражала общий психологический климат эпохи — развитие новых социальных сил при сохранении феодальной иерархии и догматического церковного единомыслия.

Впрочем, в раннем средневековье постепенно возникали различия в толковании Библии, и церковь еще не очень этого опасалась (война с ересями началась позже). Средневековье Европы VIII—XI веков было сравнительно толерантным: иноверцы благополучно жили среди коренного населения (не только уклонисты от канонической веры, но также иудеи), в монастырях смотрели сквозь пальцы на чревоугодие и даже на любовь к юношам. Не было ни инквизиции, ни растянутых казней, ни охоты за ведьмами — это всё явилось позже.

В странах с прежним населением античного мира — греками и римлянами (не столько в Италии, где население в значительной части сменилось, сколько в Византии) библейские нормы должны были бороться против живой и мощной классической традиции высокоразвитого рабовладельческого общества с богатой культурой, против античной языческой религии с ее многобожием и гомосексуальностью богов. Тут победившее христианство было воинствующим и особенно свирепым, и церковь пользовалась помощью светской власти в своей борьбе за утверждение новой морали. Иначе обстояло дело в бывших варварских странах Европы, перешедших к феодализму непосредственно от первобытности — Франции, Англии и других. Христианская религия здесь, конечно, тоже конкурировала со старыми религиями, но за ней здесь стояли более высокая цивилизация и более гуманные нормы — отказ от кровавых жертвоприношений, неодобрение рабства. Она могла себе позволить более терпимое отношение к несоблюдению сексуальных норм, к пережиткам древних обычаев в быту, даже к разным толкованиям Библии.

Словно отражением в музыке этого допущения разных толкований Библии явилось развитие особой техники «имитации» — с различным движением голосов. Имитация возникала постепенно и поначалу спорадически. Однако примечательно само название этой техники — имитация означает копирование, подражание. К тому же и мелодии в разошедшихся голосах не были абсолютно независимы друг от друга. Характерны тогдашние названия для голосов: ведущий — dux (‘вождь’, ‘герцог’, ‘дюк’), подражающий — comes (‘спутник’, ‘участник свиты’). Композиторам даже не приходило в голову, что сочетать благозвучно можно и совершенно разнородные мелодии. Всё же одна мелодия оставалась главной, а остальные не брались из вольного фантазирования, а формировались «под нее», вырабатывались путем имитации мелодии основного голоса. Например, дополнительные голоса повторяли мотив главного, но вступали с задержками, отступя на шаг, друг за другом. Такой способ называется «канон» (от лат. canon — ‘предписание’, ‘образец’, ‘стандарт’), поскольку мотив основного голоса использовался в качестве «предписания» остальным. Затем при имитации стали производить преобразования: растягивали тему или сжимали, опрокидывали, переворачивали концом к началу и т. п.

К концу периода органума, к середине XI века, Коттоний сформулировал важное правило пения, легшее в основу системы дисканта («расходящегося пения»). Это правило гласит: когда мелодия поднимается, сопровождающий голос должен опускаться и наоборот. Английский автор середины IX века Иоанн Скотт (Шотландец) Эригена восхищался:

Принцип противоположного движения голосов Шевалье называет «душой полифонического письма», полагая, что «Установить этот закон — значило заложить фундамент звуковых строений Палестрины и Баха» (Шевалье 1932: 4). Дальше этого многоголосие системы органум не пошло.