Где правда, там и ложь

16

«Интеллигентность – это способность принимать мир вокруг себя».

Уильям Фолкнер

Хотя я купила себе пару новых туфель и продолжала пунктуально принимать таблетки, я снова провалилась в свою отвратительную чёрную дыру В мою дыру «Карлумер». Мне не хотелось вставать. Не хотелось есть. Не хотелось слышать про моё дерьмовое наследство. Даже на детёнышей ягуара (каких детёнышей ягуара?) мне было наплевать.

Мне не хотелось жить.

Фрау Картхаус-Кюртен, которой Мими в панике позвонила, чтобы спросить, что ей со мной делать, сказала, что я должна прийти на дополнительный сеанс. Я не хотела, но Мими меня заставила, пригрозив в противном случае позвонить маме. Мама сойдёт с ума от беспокойства и сразу же приедет. И, возможно, ей удастся забрать меня в Ганновер, где Циркульная пила будет каждый день забрасывать меня житейскими мудростями. («Ты знаешь, почему ты такая несчастная? Потому что у тебя нет детей! Только дети приносят в жизнь смысл. Ты просто посмотри на сияющие глазки Элианы. У тебя разве не теплеет на сердце?».

Так что я поплелась на дополнительный приём. Фрау Картхаус-Кюртен, похоже, не слишком прониклась серьёзностью положения, она в первую очередь заметила мои новые туфли и спросила, где я их купила. Я должна была записать ей название и адрес «Пумпс и Помпс», она ужасно разволновалась и спросила, продают ли нам Маноло Бланика.

– А что это? – спросила я.

Фрау Картхаус-Кюртен удивлённо посмотрела на меня.

– Вы не знаете Маноло Бланика? – Качая головой, она сделала пару заметок.

Затем она сказала, что она предвидела, что мне станет хуже, и заверила меня, что такое развитие событий совершенно нормально. Я не поверила ни одному её слову и только мрачно смотрела перед собой. Наконец фрау Картхаус-Кюртен предложила мне выразить мои чувства в рисунке.

Я ответила, что у меня нет никакого желания.

Фрау Картхаус-Кюртен вздохнула.

– А на что у вас есть желание? – спросила она и с интересом наклонилась ко мне, словно она действительно была готова исполнить любое моё желание.

Прежде чем ответить, я надолго задумалась. Затем я сказала:

– Ни на что.

– Очень хорошо, – ответила худший психотерапевт в мире и кивнула. – Это именно то, чего я ожидала.

У меня внезапно возникло желание заехать ей в лоб (разумеется, я этого не сделала).

Потом мы снова замолчали. Наше молчание время от времени прерывалось репликами фрау Картхаус-Кюртен: «Иногда хорошо помолчать» или «Слово – серебро, молчание – золото, эта старая поговорка вполне справедлива» или «Не считайте себя глупой, молчание может быть очень целительным». Боже, какая идиотка эта женщина.

Когда время сеанса подошло к концу, она широко улыбнулась и сказала:

– К нашей следующей встрече я дам вам домашнее задание.

Не хочу, чуть не ответила я, но она продолжала:

– Вы должны сходить в парикмахерскую и модно постричься.

Сейчас я больше чем когда-либо была убеждена, что фрау Картхаус-Кюртен не настоящий психотерапевт. Наверняка она просто посещала семинар (для стилистов?) выходного дня. Возможно, даже удалённо.

– И проведите, пожалуйста, курс ухода за волосами. Непременно. Когда вы придёте в следующий раз, я хочу видеть, что ваши волосы блестят. И не забывайте принимать таблетки.

Я не забывала. Я принимала таблетки, регулярно посещала эту идиотскую терапию и даже сходила в парикмахерскую. Но тем не менее я оставалась пребывать в моей чёрной дыре. Дни проходили в сером однообразии, и моим наибольшим достижением часто бывали подъём с постели и чистка зубов.

Примерно через неделю после моей памятной встречи с Лео я заболела. Всё началось с безобидного насморка и боли в горле, потом развился противный кашель и поднялась температура, и за неделю до рождества домашний врач Мими и Ронни (который таким образом получил наконец возможность познакомиться со мной) диагностировал у меня запущенный бронхит и прописал антибиотики. Дня на два после этого мне стало лучше, но затем бронхит неожиданно вернулся в более резкой и болезненной форме. Мокрота, которой я откашливалась, была такого нездорового зелёного цвета, что я никому не хотела об этом рассказывать. Вечер сочельника я провела в постели с температурой 39,5, и поскольку на второй день рождества мне по-прежнему не стало лучше, вызванный Ронни врач отправил меня в больницу. Сначала я пыталась сопротивляться, боясь, что в момент слабости меня незаметно отправят в закрытое отделение психиатрии, но Мими заверила меня, что она никогда так не поступит. От жара я была очень слабой, и поэтому спустя час я уже лежала в трёхместной палате со стенами цвета мочи. Палата была оснащена раковиной и имела номер 311.

Хотя было рождество, обе другие постели не пустовали, на них хрипели две примерно столетние дамы, одна с воспалением лёгких и катетером в мочевом пузыре, другая без конкретного диагноза. Я подозревала, что её семья просто сплавила её на рождество, потому что у неё была парочка качеств, которые наверняка не упрощали пребывание с ней под одной крышей. К примеру, она громко кричала посреди ночи, а днём по сто раз за час повторяла: «Ах, ах, ах, да».

Женщину с воспалением лёгких часто посещали её родные, приходили её сын и дочь и приводили с собой пятилетнюю правнучку по имени Шолиен. Я в какой-то момент чуть не спросила, как это пишется по буквам, но потом вспомнила, что недавно видела объявление о дне рождения «Мониек Айлиен», и сочла за лучшее промолчать. Шолиен была одной из тех детей, про которых думают, что таких не бывает. Она могла постоянно сосать леденцы и запивать их лимонадом. И от своих бабушки и дедушки, то есть детей моей соседки по палате, она училась прекрасному немецкому.

– Шолиен, абними беднаю баббушку. Она такая ббольная.

– Шолиен, пакажы баббушке твою новую егрушку. Гля, баббушка, тут есть даже интернет.

И мой абсолютный фаворит:

– Давай, Шолиен, пакормим бедную баббушку. Не, не вилкой, это ж суп.

– Ах, ах, ах, да, – сказала женщина с постели у окна.

Я хотела домой. Но мне было нельзя, потому что мой бронхит перешёл в воспаление лёгких, и мне назначили капельницу с антибиотиком минимум на десять (десять!) дней, из-за чего я должна была оставаться в постели. Моя сестра очень мне сочувствовала, они с Ронни приходили каждый день, кормили меня фруктами и обеспечивали книгами, а также айподом с кучей записанных на него аудиокниг и бодрящей музыкой. Они и ах-ах-ах-да-женщину кормили фруктами, она потом плакала от умиления, и прабабушка Шолиен тоже иногда получала виноград и мандарины, это было приятным разнообразием после настойки, которую её дочь вливала в неё столовыми ложками. «Чтобы ты сновва фстала на ноги, баббушка».

Из Ганновера приехали мои родители. Они привезли мне кучу пижам и ночных рубашек, витаминный сок и мандолину. Мандолине я не очень обрадовалась.

– Мы подумали, это на тот случай, если ты захочешь отвлечься, – сказала мама, а отец добавил:

– Ты же знаешь, музыка полезна для гигиены души.

– С книгами оказалось всё не так просто, – сказала мать и вздохнула. – Почти в каждой книге, которую я брала в руки в книжном магазине, речь шла о юной вдове, которая пребывает в трауре из-за смерти мужа, но потом находит себе нового мужчину. Мне это казалось чистой издёвкой. Но в книгах, где не было вдовы, непременно шла речь о любви!

– Я хотел привезти тебе много кровавых триллеров, но твоя мать сказала, что в данный момент это может навести тебя на глупые мысли. – Отец похлопал меня по руке. – Поэтому мы посоветовались с продавщицей. Она нам порекомендовала вот эту.

– «Я тут всего лишь кошка?»

– Да, там речь идёт о кошке – и никакой любовной истории.

– Ага. Очень осмотрительно. Еда готова.

– Книга рецептов. Никакой любви.

– «Беспричинно счастлива»?

Моя мать кивнула.

– Да, это скорее нечто эзотерическое. То есть там речи идёт о том, что можно быть счастливой, даже находясь не в самой лучшей фазе. Понимаешь?

– Да, именно что беспричинно счастливой! – сказала я и прочла текст на суперобложке. Может, мне тоже стоит заняться сочинительством книг, надо глянуть, свободны ли ещё другие названия, например, «беспричинно замужем» или «беспричинно здорова». Это будут точно мегабестселлеры.

На четвёртую ночь моего пребывания в больнице я наконец прозрела. До меня дошла пара фундаментальных истин. Первое: даже если ты себя чувствуешь преотвратительно, тебе может стать ещё хуже. Второе: Карл умер и никогда не вернётся. Третье: в больнице никто ночью не спит, кроме тех, кто храпит, причём так громко, что больше никто спать не может.

На следующий день я взялась за мандолину. Мои соседки были в восторге (одна заснула, вторая заплакала от умиления), а у двери собралась парочка пациентов из соседних палат. В последующие дни меня каждые два часа заставляли что-то играть, на концерты приходило много слушателей, даже медсёстры и врачи охотно заглядывали к нам в палату 311. Особенно нравились людям меланхоличные русские мелодии, где ямщик гнал лошадей по широкой степи, а среди долины ровныя рос высокий дуб (не беспокойтесь, я не пела, а только играла на мандолине, текст, так сказать, вплетался в ткань мелодии).

Я не могла играть долго, потому что рука под капельницей начинала гореть, опухать и болеть, но глубокий сон моей соседки после одного из концертов компенсировал мне это побочное действие музыки. Потому что её семья заглянула в дверь и прошептала: «Баббушка спит сном праведников, смотри, Шолиен, давай лучше придём завтра».

На седьмой день меня навестил аптекарь. Он сказал, что один его друг лежит в хирургическом отделении, и раз уж он здесь, то он заодно пришёл и ко мне.

Я искренне обрадовалась ему, пожалев на секунду, что у меня немытые волосы, но потом подумала, что в прошлый раз я в любом случае выглядела ещё хуже, и вдобавок с собачьими какашками на туфлях.

– Как вы узнали, что я в больнице? – спросила я.

– Я спросил у твоей сестры, – ответил аптекарь, раскладывая свои приношения на покрывале. При этом он широко улыбался. – Я подумал, что мы сделаем что-нибудь для твоей внешности. Больничный воздух не очень хорош для кожи. Здесь у нас мягкий пилинг, чудесная пенка для очистки лица, совершенно экологичная, лосьон для лица и увлажняющая маска от Ла Мер, крем для век от Луи Видмера, дневной крем и питательный ночной крем с особенно тонкой текстурой.

Я потеряла дар речи.

– Да, я знаю, что это стоит целое состояние, – сказал аптекарь. – Но ты спокойно можешь это принять, я, так сказать, сижу прямо на источнике. – Он довольно похлопал себя кончиками пальцев по щеке. – Что видно прямо по мне, я считаю. Или ты думала, что мне уже 31?

– Ты используешь увлажняющий крем?

– Конечно! С моими веснушками мне даже зимой нужен крем с высоким фактором защиты от солнца, и я никогда не забываю свой крем для век. – Он любовно сдвинул баночки и коробочки в ряд. – Эта увлажняющая маска – что-то необыкновенное. Я уже не могу без неё жить.

У меня словно пелена упала с глаз. Мой аптекарь оказался голубым! Это объясняло и то, почему он не только заметил кольцо Лео, но и сразу же его оценил. Платина, по меньшей мере сорок граммов.

– Ах, ах, ах, да, – сказала пожилая женщина с соседней койки. Мне захотелось сказать то же самое, поскольку я была слегка разочарована. Всё это время я воображала себе, что у аптекаря есть определённый интерес ко мне, так сказать, как у мужчины к женщине. Разумеется, ничего серьёзного, но мне нравилось думать, что есть ещё кто-то, кто находит меня привлекательной, хотя внешне и внутренне я пребываю в совершенно жалком состоянии.

Н-да.

– Давай начнём? – предложил аптекарь. Он вытащил из другого пакета кипенно-белые салфетки и развернул их. Затем он протянул мне обруч для волос. – Он нам нужен, чтобы убрать чёлку с лица. Кстати – ты сделала стрижку?

– Ах, ах, ах, да, – сказала я и в первый раз внимательно посмотрела на аптекаря. Да, будь я мужчиной, он вполне бы мог мне понравиться. Светло-карие глаза, длинные загнутые ресницы, как у лани. Его короткие волосы имели необычный рыже-каштановый оттенок, и я подумала, что он использует оттеночный шампунь. Хотя при ближайшем рассмотрении его щетина тоже оказалась рыжеватого цвета – даже, можно сказать, рыжего. Он правильно делает, что бреется.

– Сначала пилинг. Ляг и закрой глаза. – С двумя салфетками он отправился к раковине. – Можно? – спросил он у прабабушки Шолиен.

– С ума сойти, – сказала я, но послушно закрыла глаза – искушение было слишком велико. Я никогда не была у косметолога – честно говоря, мне было жалко денег. Кроме того, я не очень умела лежать спокойно. Сейчас, однако, мне ничего другого не оставалось. Сначала аптекарь положил мне на лицо горячий влажный компресс, потом он мягкими подушечками пальцев сделал мне массаж лица с кремом, потом опять был компресс, и в заключение он покрыл мне лицо прохладной маской. Будь я кошкой, я сейчас точно бы замурлыкала. К сожалению, во время процедуры в палату вошла семейка Шолиен («Дядя делает тётю красивой, Шолиен, давай сделаем так баббушке тоже, да? Баббушка, тебе это пойдёт на пользу, а Шолиен будет твоим косметологом, да? Давай, Шолиен, только не мажь в глаза «Нивею», баббушке будет плохо»). Это слегка нарушило расслабляющую атмосферу салона красоты.

Я не могла определить, было ли внешне заметно воздействие процедуры, но когда аптекарь снял последнюю салфетку и разрешил мне сесть, моя кожа показалась мне чудесно мягкой, гладкой и нежной. Бедная баббушка на соседней кровати выглядела как призрак, потому что Шолиен размазала ей крем по всему лицу, и только глаза, свободные от крема, боязливо оглядывали комнату. Дочь налила ей настойки для успокоения нервов, и алкоголь снова расслабил бедняжку.

Аптекарь, засовывая влажные салфетки назад в пакет, улыбался мне. Я в это время любовалась его ухоженными руками с наманикюренными ногтями.

– Ну, как ты себя сейчас чувствуешь?

Я улыбнулась в ответ.

– Беспричинно счастливой?

– Во всяком случае, ты выглядишь намного лучше. Снова на семнадцать лет. – Аптекарь посмотрел на часы. – К сожалению, мне уже пора. Но послезавтра я могу снова прийти.

– Да, поскольку мои ноги тоже срочно нуждаются в уходе, – насмешливо сказала я.

– Не вопрос, – ответил аптекарь. – У нас есть прекрасные товары по уходу за ногами. И я даже умею красить ногти, честно!

– Верю сразу. – Я покачала головой. – Не знаю, почему вы так изумительно милы со мной. То есть мне это очень нравится, но я этого совсем не заслужила. Ну, вы знаете – потому что я всё время обзывала вас идиотом и всё такое. И по сути мы едва знакомы.

– А я так не думаю. – Он стал совершенно серьёзным и снова присел на краешек моей кровати. Он осторожно погладил мою руку под капельницей. – Я сразу, как в первый раз тебя увидел, почувствовал за тебя ответственность. Я подумал, что этой девушке срочно нужен друг.

К сожалению, после его слов у меня из глаз брызнули слёзы.

Аптекарь сделал вид, что он этого не видит.

– Ну как? Мы друзья?

Я смогла только кивнуть в ответ. Аптекарь совершенно не заметил, что я очень взволнована. Он довольно улыбнулся и потащил к двери свои мокрые салфетки. Я смотрела ему вслед полными слёз глазами. Для меня дружба была очень чувствительной темой. Всю свою жизнь я мечтала о лучшей подруге, но у меня никогда её не было. Впрочем, Мими всегда утверждала, что она – моя лучшая подруга, и моя мать охотно это заявляла. Но тем не менее это были моя сестра и моя мать, а это не то же самое, что лучшая подруга. Когда аптекарь ушёл, мне стало ясно, что сейчас моя мечта сбылась: голубой друг был так же хорош (если не лучше), как (чем?) лучшая подруга.

Глупо было только то, что я до сих пор не знала его имени.