Где правда, там и ложь

17

«Можно чувствовать себя счастливым и без счастья –

это и есть счастье».

Мария фон Эбнер-Эшенбах

Пожалуйста, прочтите это дважды. А сейчас нервно

потрясите головой. Вот именно. Я слышала,

что счастье без счастья бывает только под кокаином.

Но, к сожалению, это вредно для здоровья.

И очень дорого. Э-э, и незаконно, разумеется.

То есть я лучше останусь несчастной и подожду причины,

по которой я могла бы быть счастливой.

(Я была бы довольна и меньшим).

(Но не совсем уж мелочью).

После десятидневного пребывания в палате 311 гостевая комната у Ронни и Мими показалась мне верхом роскоши. Я была искренне благодарна за то, что могла спать в комнате одна и имела в своём распоряжении отдельную ванную. Правда, настроение в доме было каким-то странным, и Мими немедленно объяснила мне причину.

– Я беременна, – резко объявила она и предупреждающе подняла руки. – Нет! Не обнимай, не реви, не говори, что ты рада. На этот раз будем радоваться, когда ребёнок появится на свет. Если появится.

– Но ведь…

– Нет! Не говори этого, – перебила меня Мими. – Никаких заклинаний «Всё будет хорошо», поняла? Мы должны подходить к этому вопросу так трезво, как только можно. Если что-то пойдёт не так, значит, оно пошло не так. Если нет, тем лучше.

– Но как…?

– Нет! – Взгляд Мими был полон ярости. – Я не ненормальная. И я не пойду к этой чокнутой психотерапевтше. Я разберусь сама. У меня был выкидыш, то есть я знаю, чем всё может закончиться. Я смогу пережить это ещё раз, только если я буду следовать своим собственным правилам и учитывать худшие вероятности.

– Окей. Это я умею хорошо. – Я всё-таки обняла Мими. – А что сказали мама и папа?

– Ничего, – ответила Мими. – Потому что они не знают. И не должны знать. Они опять проболтаются и расскажут об этом Циркульной пиле. И она опять замучает меня своими звонками и дурацкими советами. И если это снова случится, она снова скажет: «Хотела бы я знать, что ты сделала не так», и тогда мне придётся, к сожалению, её убить. Это очень опечалит Мануэля, а Элиана останется сиротой.

– В какой-то момент это станет заметно.

– Да. Возможно. Но я скажу, что я просто поправилась. Ты должна молчать. Только ты и Ронни знаете об этом, и оно так должно и остаться.

– И мне нельзя порадоваться? Как ты знаешь, у меня в настоящий момент мало поводов для радости, и поэтому твоя…

– Нет! Извини, но нельзя. Нельзя радоваться, пока есть опасность, что радость безосновательна. Будем радоваться только тогда, когда для этого будет причина.

– Окей. Но это совершенно дико, потому что в жизни нет никаких гарантий, ты ведь знаешь?

– Мне плевать.

– Если тебе нужна гарантия, купи себе плойку для волос.

– Сама себе купи, Кудряшка Сью. – Ну, по крайней мере, я заставила Мими рассмеяться.

– Но я хочу хоть чему-нибудь порадоваться!

– Есть много других поводов для радости, – сказала Мими. – Ну ты знаешь, мелочи, которые делают человека счастливым, блаблабла. К примеру, ты можешь радоваться погоде. Или тому, что Ронни сегодня вечером приготовит лазанью. И если ты хочешь немного позлорадствовать, то ты можешь порадоваться тому, что вчера герр Крапенкопф поставил на улице новогоднюю ёлку и поскользнулся при этом на собачьих какашках.

– Точно?

– Ладно, про собачьи какашки я выдумала. Но он точно поскользнулся, и фрау Крапенкопф очень живо описала, какими цветами переливается сейчас его задница.

– Лучше я порадуюсь лазанье, – сказала я.

– Да, но помни: разговоры за столом о младенцах и всём таком прочем должны быть табу.

– Даже с Ронни?

– Именно что с Ронни, – сказала Мими.

– Она рехнулась, – высказался Ронни, когда во время готовки мы с ним на короткое время остались одни. (Я, как всегда, добровольно резала лук, при этом можно так хорошо поплакать). – Но тут ничего не поделаешь. Фрау Картхаус-Кюртер сказала, что это будет ослабевать по мере развития беременности. Гормоны станут сильней, говорит она.

– Ты что, опять к ней ходил?

Ронни покраснел.

– Я и у священника был, – признался он. – В таких ситуациях надо получать духовную поддержку где только можно. – Он смущённо почесал себе подбородок. – Но давай поговорим о тебе. Ты выглядишь гораздо лучше. Всё ещё слишком худенькая, но в остальном намного лучше.

– Это из-за увлажняющего крема, – сказала я и рассказала Ронни, что у меня чудесным образом сбылась мечта о лучшей подруге. Точнее говоря, о голубом лучшем друге, что ещё замечательней. Тем более что мой голубой лучший друг – это аптекарь, который может покупать косметику от Ла Мер с отличными скидками.

Мими вернулась в кухню и сказала:

– И это мы слышим из уст женщины, которая до сих пор даже не подозревала, что косметика Ла Мер вообще существует.

– Но аптекарь никакой не голубой, – сказал Ронни.

– Голубой, – возразила я. – Он делает себе увлажняющие маски и использует крем для век.

– И его зовут Юстус Детлефсен, – сказала Мими и захихикала. – Как тебе?

Аптекаря действительно так звали. Я его спросила. В конце концов, должна же я знать имя моего нового лучшего друга. Он немного обиделся из-за того, что я посчитала его имя забавным, но разрешил мне и впредь называть его «аптекарь». И на «ты».

– Нет, нет, – сказал Ронни. – Вы же имеете ввиду аптекаря с проезда Жука-бронзовки? Он не голубой. У него что-то есть с его сотрудницей. Этой красоткой с тёмными кудрями.

– Нет, – сказала Мими. – Она весной выходит замуж, я знаю точно, потому что они с женихом купили у нас к свадьбе пару туфель.

– Кроме того, он покрасил мне ногти на ногах, – сказала я. – И специально для этого купил лиловый лак.

Ронни сдался.

– Ну раз вы так считаете… Но это здорово, что у тебя появился друг. И если подумать обо всех детских товарах, которые он нам сможет… – ой!

Мими запустила в него мандарином.

– Будь добр придерживаться правил!

– Ладно, – сказал Ронни и подмигнул мне. В последующие дни мы разработали своего рода код, позволяющий нам обсуждать беременность Мими без риска получить по голове продуктом питания. Ребёнка мы обозначили кодовым словом «слива» (срок рождения выпадал на август, как раз на время урожая слив), гинеколог назывался «зеленщик», гормоны превратились в муравьёв и так далее.

Мими уже не могла на нас ругаться, случайно услышав, как мы разговариваем про тару для слив или про наилучший способ транспортировки слив. Правда, мы и сами иногда не понимали сказанного посредством кода. Особенно когда к делу примешивались настоящие сливы. Однажды Ронни чуть не уронил чайник, когда Мими рассеянно заявила, что ей хочется сливового мусса.

Хотя мне пока нельзя было радоваться, потребность действовать уже возникла, поскольку гостевая комната, где я сейчас жила, предназначалась для детской, когда слива появится на свет. Поэтому в январе я отправилась в риэлторское бюро, которое мне порекомендовала фрау Картхаус-Кюртен. Риэлторша была молодой, милой и энергичной, но она невысоко оценивала перспективы найти квартиру с открытым камином.

– Две комнаты, кухня, прихожая, ванная и камин встречаются так же редко, как выигрыш в лотерею.

– Но квартира обязательно должна быть с камином, – сказала я, наплевав на то, что эта женщина может посчитать меня ненормальной. – Но я готова рассмотреть вариант с ванной без окон.

– Посмотрим, что тут можно сделать, – сказала риэлторша. Я была уверена, что она найдёт мне подходящую квартиру, поскольку она казалась очень компетентной особой. Когда я описала ей моё текущее профессиональное, финансовое и личное положение, она, недолго думая, ответила:

– Мы просто напишем: «состоятельная дипломированная метеоролог» – это звучит фантастически и соответствует истине.

Возможно, в этом-то и был фокус: никакой лжи и умеренное количество правды. Вот секрет равновесия в мире.

Раз уже я так раскочегарилась (фрау Картхаус-Кюртен называла это «стабильным состоянием»), то мы смогли предпринять и давно запланированную поездку в Дюссельдорф, где Карл складировал большую часть предметов искусства и мебели. Я поехала туда только потому, что «противники», то есть Лео с сёстрами, отказались присутствовать при каталогизации, поэтому я могла быть уверена, что никого из них там не будет.

– Доверие – это хорошо, но контроль ещё лучше, – сказал мой адвокат, дружелюбный человек с собачьим взглядом и прямым пробором. – В противном случае я бы настаивал на вашем присутствии, поскольку колье или бидермайер-секретер могут очень быстро исчезнуть в сумочке, не правда ли? Я и так опасаюсь худшего в отношении интерьера виллы – туда наверняка имеет доступ и брат, а я уверен, что он приберёт к рукам всё, что плохо лежит, если уже не прибрал. Вам надо было бы с самого начала туда отправиться и всё сфотографировать.

Я попыталась объяснить ему, что мне это довольно-таки безразлично. Я только хотела, чтобы всё это побыстрее закончилось. Я хотела как можно скорее закрыть эту страницу своей жизни.

Адвокат ответил, что мне это может быть безразлично, а уж он позаботится о том, чтобы я получила полагающееся мне по закону. И пусть виллу обчистят до нитки, но в остальном дядюшка Томас не не получит даже табака из табакерки, которую он постоянно поминает. Его претензии, сказал адвокат, ни в коей мере не обоснованы, а многократно упомянутые доказательства так и не предоставлены. В соответствии с тем листком бумаги, который поцеловал мой отец, то есть тем, на котором Карл написал, что в случае своей смерти он всё завещает мне, наследство в его текущем состоянии должно быть поделено исключительно между мной как наследницей и детьми Карла как обладающими правом на обязательную долю.

– И тогда вы станете состоятельной женщиной, – сказал адвокат. – Даже после того, как выплатите мне гонорар.

Разве что дядюшка Томас вытащит из рукава козырного туза.

Лео с сёстрами составили список того, что, по их мнению, подлежало разделу по наследству. Их список в целом соответствовал перечню, который составили ещё в Лондоне мой отец и Мими по бумагам Карла. В отношении депозитов, наличных и недвижимости у нас не было никаких разногласий, нужно было только уточнить стоимость недвижимости. Несколько хуже обстояли дела с пунктами «Инвентаризация виллы в Роденкирхене» и «Различные картины, украшения, часы и предметы искусства», но тут помогли километровые списки, составленные дядюшкой Томасом. Он указал ровно 34 предмета, которые, по его мнению, должны отойти ему, поскольку они происходили из наследства его любимой тётушки Ютты и всегда предназначались для него, и ещё 22 предмета, которые он якобы должен получить по «правовым и моральным» соображениям (фраза, заставившая моего адвоката искренне рассмеяться), и Карл всё это просто для него сохранял. И действительно, на складе – Карл нанял помещение площадью более 50 квадратных метров, где предметы громоздились почти до самой крыши) – на складе мы нашли многие из упомянутых дядюшкой Томасом предметов, к примеру, регулярно упоминавшуюся картину «Берег и натюрморт с рыбами». Несмотря на утверждение Карла, что искусство – это нечто не всегда доступное даже интеллигентным людям, я поняла, что никогда ещё не видела более отвратительной картины, и спонтанно решила отдать эту вещь дядюшке Томасу.

Но адвокат сказал, что это была бы глупая ошибка, потому что по его сведениям эта картина стоит около сотни тысяч евро. После чего я посмотрела на мёртвых рыб и раков другими глазами.

Собственно, я надеялась (и боялась) наткнуться на складе на сентиментальные воспоминания и обнаружить там частицу Карла, относящуюся ко временам до меня. Но всё, что там находилось, принадлежало его родителям либо тётушке Ютте. Вероятно, Карл собирался когда-нибудь продать это (и, по моему мнению, это было бы лучшим из того, что можно было сделать с большинством этих предметов).

Целый день адвокат, его помощница и я занимались каталогизацией складированных вещей. Всё – стулья, картины, зеркала, бронзовые скульптуры – было сфотографировано, пронумеровано и кратко описано (№ 13, стеатитовая скульптура с пятью ногами, вероятно инопланетянин, высота ок. 60 см, неописуемо омерзительная), и к вечеру мы всё аккуратно закаталогизировали. Часто упоминавшаяся табакерка, часы и украшения отсутствовали, что вызвало недовольство адвоката, поскольку по словам дядюшки Томаса речь шла о вещах огромной ценности («Для моего доверителя важна в первую очередь духовная ценность этих предметов, поскольку он увязывает с ними традиции и воспоминания…»). Было и несколько картонных коробок, которые мы бегло просмотрели и записали просто как коробки, полагаясь на то, что в них нет ценных вещей. 11 коробок с книгами, 3 коробки с женской одеждой 50 размера и одна коробка с фарфором. Лучшей находкой оказалось чучело фокстерьера, чьи стеклянные глазки дружелюбно и бойко смотрели на нас.

– Он что-нибудь стоит? – спросила я у адвоката.

– Ну, если бы вы захотели отдать это мне, вы должны были бы мне ещё доплатить, – ответил он. Тем не менее мы аккуратно записали пёсика под номером 243. У него имелся ошейник с хорошенькой серебряной подвеской в виде сердца, на которой было выгравировано его имя.

Повинуясь импульсу, я забрала номер 243 с собой домой и тайно пронесла его к себе в комнату. (С начала беременности Мими у нас были строгие правила в отношении гигиены, и я боялась, что чучела этим правилам не соответствуют).

В моё отсутствие Лео позвонил Мими и Ронни на автоответчик. Он говорил коротко и скупо, словно посторонний человек. «Здравствуйте, меня зовут Лео Шютц, и я прошу Каролину позвонить мне по номеру…».

Разумеется, я не позвонила. Наша последняя встреча бросила меня в мою глубокую чёрную дыру, и сейчас, когда я сумела вскарабкаться наверх, я не хотела рисковать тем, что Лео снова наступит мне на руки, держащиеся за край ямы. Но на следующий день он позвонил снова, и поскольку Мими как раз делала свой вечерний тест на беременность (она была на седьмой неделе, но никак не могла в это поверить), я подошла к телефону.

– Лео Шютц, привет, Каролина. Я звонил вчера.

– Да, я знаю, Лео. И я помню, как твоя фамилия. – По чистой случайности такая же, как моя.

– К сожалению, ты так и не перезвонила после нашей встречи.

– Да, верно. Я была в больнице.

Вздох.

– Ты была больна?

Нет. Мне просто захотелось полежать в больничке ради собственного удовольствия. Чтобы немного пообщаться с людьми. Кроме того, мне ужасно нравится больничный запах.

– А, понимаю, – сказал Лео, хотя я ему не ответила. – В такой больнице. Надеюсь, что сейчас тебе снова лучше. Мне бы хотелось с тобой встретиться. Есть вещи, которые надо обсудить. Сегодня я получил инвентарный список от твоего адвоката. Там куча вещей, с которыми надо разобраться.

– Что значит «в такой больнице»? – спросила я. – Я не была в психиатрии, если ты это имеешь ввиду. Хотя, если хорошенько подумать, там было довольно-таки много ненормальных. Кто знает, может быть, это была всё-таки психиатрия, а я просто этого не заметила.

Лео не стал развивать эту тему.

– Так что, как ты думаешь? Ты сможешь со мной это обсудить?

– Да, – ответила я. – Я ведь регулярно принимаю мои таблетки. И у меня забрали все мои ножи и ружья.

– Отлично, – сказал Лео. – Тогда я предлагаю встретиться завтра во второй половине дня в каком-нибудь кафе. Это нейтральная территория.

– В отличие от чего?

Лео снова меня проигнорировал.

– Ты знаешь кафе «Холли» на Данкерштрассе? В 17 часов?

– Хорошо.

Когда я положила трубку, из ванной вышла Мими.

– Ну как?

– Всё ещё беременна, – коротко ответила она.

– Какая неожиданность, – заметила я. – Предлагаю тебе потихоньку прекратить делать тесты на беременность. Достаточно и раз в два дня.

– Я попытаюсь, – ответила Мими.

– Пообещай мне! Эти тесты такие дорогие! Если ты будешь продолжать в том же духе, то к рождению ребёнка вы обеднеете.

– Обещаю, – сказала Мими, но я точно видела, что она скрестила за спиной пальцы.

Я сдалась.

– Ты знаешь кафе «Холли» на Данкерштрассе?

– Я даже не знаю, где находится Данкерштрассе, – ответила Мими. – Как ты считаешь, я выгляжу беременной?

– Нет, – ответила я. – Ты выглядишь всего лишь ненормальной.