Где ты, любовь моя?

Глава 22

Это случилось двенадцатого февраля. Даже теперь я поверить не могу, что через месяц все кончится, осколки нашей жизни, нашей любви разлетятся во все стороны.

Те несколько недель 1950 года, холодные и сырые, озаренные желтым светом парижской зимы, прошли спокойно и незаметно.

Моник и Фред сдали свою квартиру на рю де Сен-Пер, и я окончательно перебралась в «Отель дю Миди». Занятия в «Гранд шомьер» я посещала регулярно, но к началу почти никогда не приходила. Через несколько недель бесплодных попыток привести свои бумаги в порядок Милош оставил все как есть до следующего семестра. Придется дожидаться октября, никуда не денешься. А пока он начал давать уроки русского языка для студентов, изучающих Восток.

Время от времени к нам заглядывал Серж с письмами от родителей Милоша и новостями из семинарии. И каждый раз говорил о ярости епископа Рытова по поводу ухода Милоша, которая не только не ослабевала с течением времени, а, казалось, еще больше разрасталась. Милош напрягался и молча выслушивал Сержа.

Он не просто ушел из семинарии. Он ушел под напором неприемлемых для него самого обстоятельств. Ему никогда не хотелось бросить все вот так, в порыве гнева. Его будто бы обманули, провели, не дали выбрать самому, и он злился за это на Рытова.

Долгое время он был не в состоянии взяться за письмо родителям, все откладывал и откладывал.

А когда решился, уже после Рождества, в его послании в основном отразилась боль из-за того, что разрыв произошел так внезапно. Милош бесконечно уважал своего отца и безумно нервничал, ожидая его реакции. Одна мысль о том, что он причинит боль этому дорогому для него человеку, сводила его с ума. Несколько дней письмо валялось у Милоша в кармане; он никак не мог заставить себя опустить его в почтовый ящик. Поняв, что я заметила это, он потупил взор и в тот же день, проходя мимо почты на рю де Университет, вытащил его из кармана, купил марку и опустил в ящик. В глазах его была тревога.

Ответ пришел только через две недели. И две недели он ждал его, день за днем, не желая обсуждать это. Казалось, он вообще не хотел говорить на эту тему. По крайней мере, со мной.

И вот Серж принес ответ. Милош опасливо взял в руки конверт и отошел в сторону, не сводя с него взгляда. Мы с Сержем сделали вид, что ничего не заметили, и завели разговор о чем-то несущественном. Через минуту-другую лицо Милоша просветлело, плечи расслабились.

- Все в порядке. Он говорит, что я правильно поступил. Говорит, что понимает меня.

Как здорово было видеть безмерное облегчение, явно написанное у него на лице. Серж поглядел на меня и выдохнул, всем видом показывая, что опасность миновала.

У нас с отцом всегда были, мягко говоря, немного другие взаимоотношения, поэтому мне было трудно понять Милоша с его чуть ли не рабским преклонением перед родителями. Глядя назад, я понимаю, что если бы я задалась целью найти полную противоположность своему образу жизни и воспитанию, то более непохожего человека, чем Милош, во всем свете не сыскать. Я даже не представляла, как мне вести себя с ним, и постоянно чувствовала свою беспомощность. И теперь могла только от души порадоваться, что он обрел душевный покой, нашел взаимопонимание и с самим собой, и со своими родителями.

«Может, я и осудил бы тебя при иных обстоятельствах, в другое время. Однако в изгнании, в нужде и полном одиночестве, в котором ты, как я понимаю, пребываешь, поскольку Алексис сейчас в Германии, ты должен сам выбирать свой путь. Есть множество способов служить Богу. Твоей веры в Него вполне достаточно, так же как и моей веры в тебя. Выбери свой путь, строй свою жизнь. Не суди Рытова, не суди Церковь, не стоит делать горьких выводов. Твое сердце само подскажет тебе, что правильно, а что нет. Ты всегда это знал. Бог не оставит тебя, и я тоже» - так писал его отец.